Памяти Ф. Ницше.

Люди схожи с лепусами. Есть кролики, есть зайцы... Вроде бы внешне схожие создания, но насколько же отличается их внутренняя суть. Кролики сбиваются в стаи, живут семьями, роют многокомнатные норы, а крольчата рождаются слепыми и беспомощными. Зайцы же - одиночки, ночуют под кустом, меняют лежку каждые три дня. Мать-зайчиха покормит пару раз новорожденного зайчонка и убегает по своим делам. Живи, как хочешь, умирай, как придется, набирайся ума самостоятельно, поскольку дела у меня.

Эх, мама, иметь бы глаза на затылке... Кролики от того косоглазые, что смотрят назад, на преследователя. Я однажды ходил на охоту, правда на зайцев. Не любил никогда это занятие, убивать ради развлечения - мерзость. Но решил попробовать, уговорили. Как сейчас помню, вот он, косой, удирающий от меня в обе лопатки по скошенной траве. Вскинул ружье, прицелился... Не успел надавить на курок, как он свечой взмыл вверх, а под его лапами от выстрела разлетелась кочка. Второй ствол разряжать не стал, опустил ружье и улыбнулся. Подкупил меня серый попрыгун своей резвостью, так пусть живет. Но теперь я знаю, почему заяц остался жив. Нет, даже не от такой шикарной штуки, как глаза на затылке. Он чувствовал мой палец, ощущал неизвестно какими органами прицеливающийся взгляд. Говорят, что всё в этом мире едино, всё вылеплено из одного теста и имеет общую природу. Мишка Балу учил Маугли тому же: "Мы с тобой одной крови, ты и я...". В былое время постигнуть эту премудрость было не дано по одной простой причине - отсутствии необходимости. А сейчас эта необходимость, будь она неладна, перла из всех щелей, черт!

Пули взвизгнули, отскочив от бетонной поверхности плиты, выбили маленькие фонтанчики крошева. Мелкие камушки и пыль, знаю, они братья стальных ос в медных одёжках, продолжатели их лихого труда. Сухо плюнули на волосы, дали подзатыльник, окорябали щеку и забарабанили по куртке. Я оттолкнулся рукой от шершавой поверхности стены, кинул тело на другую сторону прохода, сделал длинный прыжок вперед. Если бы меня раньше вежливо попросили, или даже, пусть с поддевкой, взяли на "слабо", проделать такие движения на куче строительного мусора, я бы, без сомнения, отказался. Еще бы и посмеялись с приятелями. А сейчас рад этим простым, далеким от голливудской красоты, рваным, дерганым, нервным движениям. Рад просто потому, что имею возможность их совершать. Жив, тьфу, несмотря ни на что. Жив на этом шагу, с тяжелым дыханием, бешеным взглядом, языком с налипшей пылью, разбитыми конечностями. Жи... ив. Блин, споткнулся.

На карачках преодолел два метра, бросился вперед, загребая карманами на джинсах грязь с асфальта и перекатился опять к стене. Рядом бежали такие же пыльные и замызганные, как и я, люди. Вероятно человек пять. Не считал, не до того было, честное слово. Да и что толку в бережном счете, когда хоп и ... Паренек, бежавший слева, с силой рванулся вперед, но запутался в ногах. Упал, как будто его сильно толкнули в спину, вот только впереди на серых камнях веер из кровяных брызг. Вот-вот, о том и речь. Считать не надо, думать не надо, только лишь бежать, живя на каждом шаге, да еще, как учил мудрый Балу, чувствуя всеобщее единение.

Ощущение не передать словами. Глаза на затылке? Чушь. Жопой ощущаешь, что у тебя сзади! Спинным мозгом, лопатками, ляжками и прочей ерундой. Опасность, ведь, как сквозняк - холодом отдает. Еще в детстве обгорел на солнце, кожа у меня нежная. И сметаной мазали, и еще чем-то, сильно вонючим. Не помню, ребенком был. Но впечатления от обгоревшей кожи на долгие годы впечатались в память. Всей кожей ощущаешь, не ветерок даже, а вес солнечного зайчика! Ощущение вернулось.

"Эй!" - возглас ударил по ушам, а цепкие пальцы сжали рукав. Отстань, некогда болтать! Вильнул под навалившееся тело и сквозь него почувствовал удар, услышал охающий выдох. Спасибо, заслонил. Понимаю, ощущаю, знаю, почему заяц остался жив! Господи, что это я все про зайцев, да про зайцев, дались они мне.

Угол дома подвернулся очень вовремя. Запрыгнул под его защиту и остановился, опустив голову. Надо отдышаться и немного подумать над ситуацией. А думать непросто, виски пульсировали от бегущей по венам крови. Ба-бам, ба-бам. Сердце, казалось, жило в трахее, а теперь норовит выпрыгнуть через горло. Организм, воспользовавшись случаем, решил избавиться от продуктов дурных привычек. Потекли сопли, в горле образовался плотный комок и, прокатившись по языку, повис на губе. Вытер это безобразие и тупо уставился на коричневую слизь. Любишь курить, говоришь? И лень бегать по утрам?

Ноги гудели и дрожали. Да что там ноги, все тело бил знатный колотун. Экстрим плотно впился в мою жизнь, да так навязчиво, что возможности отказаться от него просто не существовало. Жизнь изменилась враз и, похоже, навсегда. Жизнь, которая могла оборваться в любую секунду, а мы всегда этого упорно не замечали. Возможно все дело в привычке? Живешь, живешь... И по сто лет порой. Это получается... Триста шестьдесят пять дней в году, четыре тысячи триста восемьдесят часов, двести шестьдесят две тысячи восемьсот минут, пятнадцать миллионов семьсот шестьдесят восемь тысяч секунд. А теперь перемножить на сто. Полтора миллиарда моментов наслаждения жизнью, это много или мало?

Много. Так много, что за отведенное время можно научиться ценить возможность думать и дышать. Мало. Так мало, что не привыкнешь к мысли - жизненный процесс рано или поздно завершится. Много. Потому, что заполняем все ерундой. Мало. Миллиардеры за более короткую жизнь заработали большее количество ассигнаций. А где девиденты? Вот это? Разрушенные города, прах и всеобщее обнищание? К дьяволу такие проценты!

А я богач! Растрачиваю песчинки из часов своей жизни на подсчеты. Но если есть на подсчеты время, значит, найдется и для того, чтобы решить, как раздобыть побольше этого, воистину, золотого песочка. Сморгнул пару раз, огляделся. Переулок? Был, в недалеком прошлом, о чем свидетельствует сохранившаяся табличка. Ныне это тупик. Рухнувший дом перегородил проход. Огромная баррикада топорщилась погнутой арматурой, торчащей из выпирающих балок, и ребрами поваленных плит. Лабиринт из рухнувших жизней. Когда пространство разделено на кубы, в нем любят, мечтают, спят и даже думают о порядке. Видя все это, Хаос рассмеялся, сдул ровную геометрию улиц, как карточный домик. Теперь здесь царит смерть. Где смерть, там и покой, а он мне чертовски необходим. Не вечный, в аренду, лишь переждать, отдохнуть, набраться сил и бежать, бежать, пока хватает сил. Прочь из города! Недавно такого привычного и родного, а теперь неузнаваемого.

Целый день я пытаюсь из него выбраться. А он не отпускает. Раскинулся, зараза, от горизонта до горизонта и показывает калейдоскоп ужасов. Кто бы мог подумать, что маленький старичок может наделать столько шума? И в новостях показали, я их смотрел. Он стоял на площади и говорил. Странное дело, его никто не прервал, лишь толпа корреспондентов, полиция, зеваки. Все слушали. На заднем плане, помню, увидел девушку, жующую гамбургер, она тоже внимала. Эти странные слова. Врезались в память, ничем их не вытравить.

Горе, горе тебе, великий город Вавилон, город крепкий! Ибо в один час пришел суд твой...

Один час? Это судилище продолжается уже, по крайней мере, двадцать четыре! Я великий грешник, что долго страдаю? Нет, не верю! Не мог же религиозный фанатик, шпарящий наизусть Библию, сделать все это. Все ЭТО! Вы только поглядите. Старик, ты не прав. Плевать я хотел на твои предсказания. Жить хочу, понял?! Я заяц, а не кролик! Я, мать твою, охеревший быкующий зайчище!

Увидел между плитами трещину и стал червяком заползать в нее. Камни острыми краями впились в тело. Такое впечатление, что заползаю в чрево мертвого дракона, между его острыми зубами. Фу, и запашок соответствующий. Ну, ничего, ничего... Отдохнуть и переждать, словить кайф от мгновений жизни, когда можешь чувствовать и думать. Думать и говорить, говорить и вспоминать. Что? Найдется о чем вспомнить. Может и о грехах своих, как знать. Но сейчас в голове вертелись лишь слова черного вестника

И посыпали пеплом головы свои, и вопили, плача и рыдая: горе, горе тебе, город великий, драгоценностями которого обогатились все, имеющие корабли на море, ибо опустел он в один час!

Опустел? Как бы не так! Здесь сотни людей, уцелевшие, грабящие, убивающие, заваленные обломками, спасающие свои жизни... Стоило Хаосу расхохотаться - куда делись тысячелетия цивилизованности? Животные, снедаемые ужасами, вот, кто нынче люди! И я один из них.

А, вот и песочек! Нашел, стало быть... Взял окровавленными пальцами жменю бетонной пыли и тонкой струйкой высыпал себе на ладонь. Пыль завертелась облачком в воздухе, попала в ноздри. Нет, чихать нельзя. Надо затаиться, переждать, а потом опять продолжить путь. За одного битого двух небитых дают. Кто дает, кому? Не важно.

Философ. День последний.

"...Зрелый муж больше ребенок, чем юноша, и меньше скорби в нем: лучше понимает он смерть и жизнь... - так говорил Заратустра".

Суставы скрутило так, что я проснулся. Через прищур воспаленными глазами быстро оглядел окрестности и уже более спокойно прикрыл уставшие веки, тщательно прислушиваясь к окружающей действительности. Знобило, зубы стучали мелкой дробью, но вокруг все было спокойно. Это хорошо. Еще жив, хотя полностью отрубился, как будто бы меня выключили. Если бы опасность находилась рядом, то мир бы замолк в напряженном безмолвии. Трупы перед зданием, впрочем, исчезли. Прозевал...

"Чернь сверху, чернь снизу! Что значит сегодня "бедный" и "богатый"! Эту разницу забыл я... - так говорил Заратустра".

Богатый - это со жратвой, в теплой и сухой одежде, с двумя-тремя рожками патронов. О, господь, больше не нужно ничего! Сейчас.... А завтра потребуется еще что-то. Да, все люди такие. Видимо уж сильно мы тебя достали своими бесконечными просьбами, и ты отвернулся от нас, разбирайтесь, мол, сами.

"Возможно ли это! Этот святой старец в своем лесу еще не слыхал о том, что бог умер!...- так говорил Заратустра".

Коснулся разбитыми жаждой губами прохладного кожуха "калаша", слизнул влагу конденсата, почувствовал стальной привкус. Гурман.... А ведь совсем недавно, неделю назад, оставил в холодильнике бутылку пива - так и забыл про нее. Тогда... А сейчас, блин, вспомнил! Ха, если бы про сей факт забыл, если бы, вообще, прошлая жизнь ушла в забвенье, было бы хорошо и спокойно, а так, сплошное мучение, висит в сознании, как преступление - не выпитая бутылка холодненького, горьковатого, чуть опьяняющего.... "У, собака!". Отклонив голову назад, резко ее опустил лбом на рифленый выступ автомата. Больно, но полегчало.

"Опьяняющей радостью служит для страдающего - отвратить взор от страдания своего и забыться. Опьяняющей радостью и самозабвением казался мне некогда мир... - так говорил Заратустра".

К чертям опьянение, к чертям мечты, фантазии, воспоминания! Я здесь, тут и сейчас. Прошлое сдохло, растворилось без остатка, оставив в наследство реальность. Будущее - его нет, и не будет, пока в уме властвуют мечты с грезами. Я здесь и сейчас, лежу на колокольне, тщательно пытаясь согреться, кутаюсь в порванную куртку, а под моей щекой штурмовая винтовка калибра "семь-шестьдесят два". Задел стреляные гильзы и сразу потянулся к рожку проверить оставшиеся патроны. Чуда не произошло - два в магазине, да один в патроннике. Именно это и называется реальностью.

"Поистине, слишком рано умер тот еврей, которого чтут проповедники медленной смерти: и для многих стало с тех пор роковым, что умер он слишком рано...- так говорил Заратустра".

С таким добром много не навоюешь. Мы засели в маленькой церквушке два дня назад. Не по своей воле - нас сюда загнали и обложили, а потом стали выбивать по одному.

За прошедшие дни насмотрелся смертей вволю, от переизбытка даже тошнить перестало. И уверен, если выживу, то насмотрюсь в сотню раз больше. Неделю назад я считал себя культурным человеком, а сейчас убежден, что лучшие добродетели, это разумность, экономность и терпеливость. К дьяволу все остальное!

"Человек, это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком. Канат над пропастью. Опасно прохождение, опасно остаться в пути, опасен взор, обращенный назад, опасны страх и остановка...- так говорил Заратустра".

Да, оказывается, что жить опасно. И гнусно, честно говоря. Вместо того, чтобы помогать друг другу, все вцепились зубами в глотку ближнего своего. Быдлу проще всего, оно и тогда было в стаде и сейчас. Закон рухнул, все в растерянности, но эти быстро поняли, что к чему и стали мстить. Какая разница за что, лишь бы почувствовать власть и пьянящую силу победителя. Сейчас их шанс, ибо тогда стать победителями кроликам было не суждено.

"Жизнь есть источник радости, но всюду, где пьет толпа, все родники бывают отравлены...- так говорил Заратустра".

Надо было тихо выбираться из города самому, а не стихийно прибиваться к толпе, пытаясь помочь другим и получить помощь от них. Итог - колокольня, а единственный проход отрезан, банда разбила на выходе из руин свой лагерь. И грабит, убивает, насилует.... Слышал это по крикам и обрывкам доносившихся бесед. Я затаился здесь, жду пока "жлобы" уйдут в другое место. Те, кто спрятался внизу - мертвы, я слышал, как добивали раненых, а один - вон, висит на столбе, привинченный проволокой и с распоротым животом. От разлагающихся тел уже стоит ни с чем не сравнимый трупный аромат. Но я привык.

"Заратустра остановился и задумался. Наконец он сказал с грустью: "Все измельчало!..." - так говорил Заратустра".

Боже мой, какая скука лежать здесь, трясясь от холода медитировать, мучить тело жаждой и голодом! И все потому, что существует инстинкт выживания. Может послать все к чертям? Прошлого нет, будущего нет, есть только настоящее и в нем я, червь, ждущий смерти. Мы живем лишь краткий миг настоящего и сейчас я жалок до безобразия. Довольно!

"Я знаю о ненависти и зависти вашего сердца. Вы недостаточно велики, чтобы не знать ненависти и зависти. Так будьте же настолько велики, чтобы не стыдиться самих себя! - так говорил Заратустра".

Распрямил затекшие ноги, со стоном потянулся и встал. Медленно, очень медленно, чтобы не вспугнуть мир, стал спускаться вниз. Утро раннее, даже мухи над трупами еще не жужжат. Спят. Так не будем их будить. Тихо пройду я через лагерь бандитов и уйду, чтобы строить новую жизнь. Или погибну, здесь и сейчас, без сожалений. Аминь!

" Почему крадешься ты так робко в сумерках, о Заратустра? И что прячешь бережно под своим плащом?... Или теперь ты сам идешь по пути воров, ты, друг злых? - так говорил Заратустра".

Щебень чуть слышно скрипел под рваными кроссовками, автомат хлопал по бедру, успокаивая: "Я здесь". Меня немного штормило, в глазах плясали красные круги, но с каждым шагом ощущался родниковый прилив силы, чистой, незамутненной. Повернул шею, хрустнув позвонками, напряг мышцы торса, затем расслабил их. Почувствовал, как в артерии выбрасывается адреналин. Х-х-хор-р-рошо. Фуф, ради этого момента стоило ждать так долго!

"Великий полдень - когда человек стоит посреди своего пути между животным и сверхчеловеком, и празднует свой путь к закату, как свою высшую надежду...- так говорил Заратустра".

Лагерь боевиков уже виден за поворотом. Несколько палаток притулились в навалах стекла и бетона, да дымящееся кострище возле помятой автобусной остановки. На груде щебня спиной ко мне клевал носом часовой. Тихое утро бабьего лета - великолепное время для сладкого сна. Не торопясь подхожу к нему, начиная отсчет. Три шага - с плеча соскальзывает автоматный ремень. Два шага - в руку ложится ствол. Один шаг - по дуге оружие взлетает вверх. Точка встречи - окованный деревянный приклад опускается на затылок спящего. Патроны надо беречь. Часовой кулем валится мне под ноги, из его руки со стуком выпадает охотничье ружье.

"Поистине, прекрасный улов был сегодня у Заратустры. Он не поймал человека, зато труп поймал он...- так говорил Заратустра"

Не снижая темпа шагов, прохожу мимо палаток. На шум упавшего ружья из одной высовывается кудлатая голова. Над пологом чернеет труба и дым из нее - видимо человек готовит завтрак. В его руке нож. Бросок и, зажав шею изумившегося боевика автоматом, ломаю гортань с позвонками. Неприятный хруст, а из палатки слышится изумленный девичий возглас. Подхватив кухонный нож из ослабевшей руки, откидываю брезент, встречаюсь взглядом с синевой прекрасных глаз. "Жаль..." - проносится в голове, а рука идет на взмах и меня окатывает кровяной фонтан.

"Когда вчера взошла луна, я подумал, что она хочет родить солнце: так широко, как роженица, лежала она на горизонте...- так говорил Заратустра"

Пока я жадно пил из жестяного черпака сладковатую воду, об мой кроссовок судорожно билась ее нога. Игнорируя бульканье перерезанного горла, шипение сковородки и треск горящих в печке дров прислушался к миру. Нет, не спугнул я его, в лагере по-прежнему тихо. Сорвал окровавленную куртку, стащил с трупа повара добротный офицерский бушлат на двойной подкладке, да быстренько запихал в подвернувшийся рюкзак консервы, колбасу и уже нарезанное на дощечке сало.

"И таким образом почти все верят, что участвуют в добродетели, и все хотят, по меньшей мере, быть знатоками в "добре" и "зле" - так говорил Заратустра"

Второго часового я встретил, уже выходя из лагеря. Он, скорее всего, принял меня за того повара, что остался позади, тем более что на моем лице маской подсыхала девичья кровь. Я вежливо улыбнулся, поздоровался, а через плечо часового посмотрел на соблазнительно торчащую арматуру...

Сняв с очередного трупа два подсумка с автоматными магазинами, я улыбнулся. "Спасибо, господи, что услышал мои молитвы! Теперь есть и патроны, и жратва, и теплая сухая одежда. Извини, пора торопиться..." Впрочем, хорошее расположение духа заставило меня поднять кирпичный обломок и накарябать на стене: "Здесь бегал охреневший заяц".

"Вы, высшие люди, каких встречал мой взор! В том сомнение мое в вас и тайный смех мой: ... вы бы назвали моего сверхчеловека - дьяволом! - так говорил Заратустра"

Уже находясь на приличном расстоянии от бандитского лагеря, почувствовал новую жажду, - нестерпимо хотелось курить. Похлопал по карманам бушлата, нащупал некий объемный предмет. Вытащил книгу. На обложке название - "Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого". Не останавливаясь, пролистнул и спрятал обратно в карман, - пригодится для растопки костра.