Она была странная. Она не любила, когда я смотрел на нее прямо. Поэтому она была для меня больше похожа на тень, - всякий раз, как я поворачивал голову, чтобы встретиться с ней взглядом, она исчезала, быстро мелькая где-то на самом краю пространства, которое охватывали мои глаза.
А еще она не очень любила отвечать на мои вопросы. Уж тех, которые считала бесполезными, она точно не слышала. Причем на самом деле всегда сначала чутко осознавала суть вопроса, а уж потом решала, достоин он ее ушей или нет.
Вот и сейчас она только хрустально рассмеялась и махнула на меня рукой. По крайней мере, мне так показалось за секунду до того, как она исчезла в тени рядом со мной.
Вокруг нас была темнота, только рядом странным серебристым фосфором светилось раскидистое живое дерево. Его четко обозначенные в густой темноте листья были похожи на рваные голубиные крылья. Мне не нравилось смотреть на них.
Один из листьев дерева вдруг сорвался, - так мне показалось. Мягко, но как-то неровно спланировал вниз, - и когда он подлетел к нам, я понял, что это не лист, а большой белый мотылек. Он подлетел к нам и начал виться вокруг моего лица.
- Нравится? - спросила она откуда-то из темноты.
Я ненавидел эту привычку. Столько раз так безумно часто я слышал ее шаги или голоса, мог видеть даже тень, мелькавшую за моей спиной, когда я резко поворачивался, но чаще - голос. Особенно когда она смеялась. Я мог возвращаться под утро в свое очередное пристанище, совершенно невменяемый, не слыша даже катившего прямо на меня грузовика... но ее голос слышал всегда.
Однако мотылек был действительно очень красивым, я ответил ей только восхищенным кивком.
- Поймай его, - то ли предложила, то ли попросила она.
Его огромные белые крылья продолжали виться, сухо и легко похлопывая, прямо перед моими глазами. Я вытянул руки, потом, сжав пальцы, резко сомкнул их наподобие клетки. В этой клетке исступленно забился этот небольшой пропеллер с тонкими, белыми и сухими лопастями.
- Но он не твой, - спокойно отозвался я, любуясь этим едва ли не светящимся клочком чего-то легкого в своих руках.
- Мой! - Она упрямо поджала губы.
- Ты совсем ребенок, что ли? Глупая. Они не могут быть чьими-то.
- А вот смотри, - обиделась она тогда.
Внезапно несколько крыльев-лепестков, вырвались, скользнув между моими пальцами, и белыми листьями - листами - понеслись прочь. Я инстинктивно сжал пальцы, пытаясь их удержать.
- И зачем ты это сделала? Они ведь живые.
- Это тоже неправда, - она покрутила головой и вновь возникла где-то слева от меня. Только ее голос слегка дрогнул при этих словах.
- Что значит неправда? Видишь, летают, значит, живые. Всякие мотыльки...
- Да ничего подобного!
Она даже на секунду замерла от возмущения, и я почти смог ее рассмотреть. Она быстро и злобно посмотрела на падающие словно осенние белые листья крылья этих несчастных мотыльков и как-то тревожно-саркастично рассмеялась. Мне стало холодно от этого звука. А может, просто мороз по коже... Если он вообще бывает "просто".
Она ловко поймала последний из них и тут же бросила его мне.
От неожиданности я даже не успел подумать, что летит он слишком быстро и целеустремленно. Посмотрел на то, что я ухитрился поймать, я вздрогнул. Крыло-лепесток...
- Понял теперь? - самодовольно и чуть нервозно усмехнулась она.
Он был не просто крылом или листом, не бумагой даже, хотя я успел заподозрить и такое.
Но он был стеклянным. Тонком, как и раньше, легким и хрупким, и сделал был из полупрозрачного, словно пропитанного фосфором, холодного стекла.
Я покачал головой. Ни за что не показывать ей, что я на самом деле испугался? Глупость какая... Она же ребенок, она все равно каким-то образом легко понимает, что я ощущаю. Просто не хочет об этом думать иногда. Только и всего.
Ничего страшного...
- Он не твой, - твердо заявил я ей.
- Мой!
- Он был не твой, ты даже поймать его не могла. Пока он не стал стеклянным.
Она дернулась так, что движение воздуха почувствовал даже я. Помолчал немного и тихо спросил:
- Он был живым?
Сначала словно бы стояла тишина, а потом я услышал, - услышал ее так, как слышал давно, до того, - тихо и едва различимо, - дыхание и чуть слышный звук, напоминающий всхлипывание.
- Он был - живым? - повторил я громче и тверже. - Так что? Он...
- Нет! - выкрикнула она.
- Неправда.
- Правда!..
- Врешь...
Тогда она, то ли рассмеявшись, то ли вскрикнув, вдруг ударила по моей руке так, что эти крылья-лепестки взлетели вверх, - и наступила окончательная тишина.
Ни дыхания, ни голоса, ни движения, ни шороха. И в этой тишине сверху подозрительно медленно, как хлопья снега, падали мутновато-белые мотыльковые крылья.
Падая - касаясь моих подставленных ладоней, они издавали мелодичный хрустальный - уже даже не стеклянный, гораздо выше и красивее, - мелодичный звон.