Было всего 8.15 утра, но июньское солнце уже изрядно припекало, когда Лена Котова садилась в пригородную электричку на Савеловском вокзале. Руки оттягивали две тяжеленные сумки, а из головы еще не выветрились остатки сна. В вокзальной суете ее толкали, наступали на ноги, но она даже не замечала этого.
Обыкновенная девчонка, лет семнадцати от роду. Чуть выше среднего роста, пухленькая, нос в веснушках, волосы какого-то неопределенного цвета - не то русые, не то пепельные. Одета в потрепанные джинсики и яркую, ядовито-зеленого цвета маечку, прикупленную на ближайшем вещевом рынке. В общем, девчонка, каких много, мимо пройдешь - не оглянешься. Только вот глаза очень грустные. Да некому было ее глаза разглядывать - успеть бы в электричку влезть, да место занять.
Ей повезло - она очень удачно втиснулась на свободное место, удобно пристроила свои сумки, закрыла глаза и сразу же задремала. Ехать далеко, бабушка сегодня не ждет ее, но, если уж выбралась - пускай будет сюрприз.
Аграфена Прокофьевна была старуха суровая. Если уж быть точным, то Ленке она приходилась не бабушкой, а прабабушкой. И даже сейчас, в свои девяносто четыре года, не совсем утратила она крепкую крестьянскую стать, сохранила ясный разум, исправно суетилась по хозяйству и ни дня ничем не болела. Но... было в ней кое - что еще. Иногда, по ночам, отправлялась она в лес собирать какие-то травы, а потом сушила и заваривала их только ей известным способом, приговаривая непонятные, пугающие слова.
Соседи не любили и сторонились ее. Однако, чуть что случится, - заболеет ли ребенок, пропадет ли молоко у коровы, муж ли запьет сверх меры,- деревенские бабы частенько бегали к ней тайком за помощью и советом. Однако и тут показывала Аграфена Прокофьевна свой крутой, суровый нрав. Иных гнала с порога - уйди, курица, что раскудахталась! Других привечала и помогала, чем могла. А через день-другой глядишь - и ребенок смотрит веселей, и корова уже не мычит в хлеву жалобно, и муж-гуляка несет законной половине свою повинную голову.
Но уж если кто из соседей по неопытности или природному скудоумию затевал с ней свару, быстро узнавал почем фунт лиха. Вся деревня помнит, как сгорел дом у Васьки Куземина, который как-то раз по пьянке назвал бабу Груню старой ведьмой и с кулаками на нее кидался. Когда-то пробовало к ней подступать колхозное начальство - почему, мол, единоличница, ни дня в колхозе не проработала, даже судом грозили, только дело это скоро заглохло. Один председатель сам попал под суд как враг народа, признался на следствии, что он английский шпион, да так и сгинул где-то, другой вдруг запил, дошел до белой горячки и повесился прямо в правлении колхоза, а третий махнул рукой и оставил Аграфену Прокофьевну в покое.
Видать, поумнее других оказался.
Был ли у бабы Груни муж - никто сейчас не помнит. Ее единственный сын Василий ушел на фронт в августе 41, а уже в декабре погиб под Москвой. Получив похоронку, баба Груня не плакала, не причитала, как другие деревенские бабы. Целый день просидела она молча, страшная в своем горе.
Вечером, накинув платок, баба Груня пошла к соседке, тридцатилетней доярке Ксении Лыковой, бабе одинокой, сильно пьющей и непутевой. Молча выложила перед ней на стол похоронку, испытующе посмотрела в глаза и сказала:
- Ты, Ксеня, живи, как хочешь, а дите отдай. Пропадет оно с тобой. А мне память будет... О Васеньке.
Она не смогла договорить. В горле у нее что-то забулькало, а в глазах появилась такая лютая тоска, что Ксения не выдержала ее взгляда.
Ксения так и не посмела спросить, откуда она узнала о той единственной ночи на сеновале, под звездным августовским небом первого военного лета, когда она пожалела неопытного мальчишку.
Баба Груня больше не сказала ни слова. Только бросила на прощание:
- И попробуй, сотвори что-нибудь с дитем - со свету сживу. Ты меня знаешь.
Ленкина мать, Наталья Васильевна родилась в голодном и страшном 42 году. Ксения даже рада была скачать с рук эту заботу.
Шли годы. Наташа выросла, уехала в Москву работать по лимиту, устроилась на шинный завод, вышла замуж за шофера Сережу Котова и лет десять мыкалась в общежитии, пока получила наконец, долгожданную квартиру.
Кажется, вот теперь - жить бы, да радоваться, но долгие годы уродливой супружеской жизни в разных общежитиях не прошли даром. Сергей начал выпивать - сначала понемногу, а потом - все больше и больше. Наталья пыталась воздействовать на мужа по-всякому, и плакала, и уговаривала, и скандалила, но ничего не помогло. Потом смирилась... и начала пить вместе с ним.
Московскую родню баба Груня не жаловала. Часто смотрела она искоса на Наталью, на старшего внука Володю, качала головой и ворчала: "Нет, не наша порода". В тридцать восемь лет Наталья забеременела снова. Она была уже на седьмом месяце, когда в дальнем рейсе Сергей попал в аварию и через два дня умер в местной больнице. Ленка родилась недоношенной, слабенькой, часто болела. В три года заболела воспалением легких, да так тяжело и страшно, что врачи только головами качали. Худенькое, исколотое тельце уже не цеплялось за жизнь.
Вот тогда баба Груня неожиданно заявилась в Москву и чуть ли не силой забрала Ленку с собой в деревню. Поила травяными отварами, растирала какой-то мазью, брызгала водой из старого медного котелка, и все шептала-приговаривала свои чудные, непонятные слова.
Все это, конечно, отдавало темным, дремучим мракобесием, но Ленка стала понемногу оживать, а скоро и совсем поправилась. И - странное дело! - баба Груня рядом с ней стала как-то мягче и ласковей.
С тех пор прошло много лет, но Ленка довольно часто ездила в Порецкое. Иногда ей казалось, что настоящая жизнь только здесь, рядом с этой странной, молчаливой и неулыбчивой старухой, с которой можно поговорить обо всем на свете, а можно и помолчать, а Москва, школа, да и все остальное - пустая суета, и больше ничего.
Окончив школу, в институт Ленка провалилась на первом же экзамене и пошла работать в продуктовый магазин "Гея". День - через два, очень удобно. Если бы еще директор, Ашот Тигранович, не лез под юбку так часто...
Две недели назад приключилась с Ленкой беда. Она поздно возвращалась с работы. Двое крепких, коротко стриженых парней перегородили ей дорогу старым "Мерседесом-100", затащили в машину, потом отвезли в ближний лесок и по очереди изнасиловали. Только под утро добралась она домой, вся грязная, в синяках, в порванной одежде. Хорошо еще- не убили...
Весь следующий день Лена пролежала в постели. Ее трясло крупной дрожью, зуб на зуб не попадал. Ей казалось, что не только ее тело, но и душа навечно испоганена, исковеркана, втоптана в грязь.
Через несколько дней, собрав все свое мужество, (и свободную наличность, кстати, тоже), Лена отыскала в газете телефон частнопрактикующего врача-венеролога и отправилась туда. Врач, полная немолодая женщина, заверила ее, что все в порядке и ничем ее те подонки не заразили. А еще через день Ленка убедилась, что она не беременна.
Таким образом, инцидент можно было бы считать исчерпанным, но на душе все равно было паскудно. Идти в милицию было стыдно и страшно, брат Володя был целиком и полностью поглощен своими челночно-рыночными делами, мать с каждым днем все сильнее спивалась и дочерью не интересовалась совершенно. Промаявшись так несколько дней, Ленка взяла на работе отгул, прикупила кое-какие продукты и собралась в Порецкое. Может, хоть баба Груня сможет ей помочь? Хотя, чем уж тут теперь поможешь...
Когда Ленка добралась, наконец, до поселка, время уже перевалило за полдень, а солнце пекло нещадно. Уже с порога она почувствовала что-то неладное. Огромный черный дворовый пес не бросился, как обычно, ей навстречу с радостным лаем. Поджав хвост, он забился под крыльцо и тихо, жалобно подвывал.
- Полкан, Полканушка, иди сюда, мой хороший,- ласково позвала его Лена, но пес не двинулся с места. В глазах собаки она увидела такую тоску, что поспешила отвернуться и быстро пошла к дому.
Дверь была распахнута настежь и хлопала на ветру. Ленку это немало удивило - раньше баба Груня никогда себе такого не позволяла. Медленно, несмело вошла она в дом.
У бабы Груни всегда было чисто. Выскобленные деревянные полы, развешенные под самым потолком пучки трав создавали неповторимый, удивительно приятный аромат. А сейчас... Все вещи разбросаны, кругом полно паутины, и пахло в доме совсем по-другому.
Пахло смертью.
Баба Груня лежала на старинной железной кровати с шишечками. Лицо ее было искажено смертной мукой, рот открыт, руки судорожно стиснуты. Она тяжело и хрипло дышала, и Ленка поняла, что она умирает.
- Бабушка ...- прошептала она побелевшими от страха губами.
Глаза умирающей медленно приоткрылись, и вдруг она произнесла совершенно ясно и четко:
- Подойди.
Даже больная и беспомощная, баба Груня не утратила своей властной силы.
Лена повиновалась. Сейчас лицо старухи было спокойным, взгляд стал твердым и осмысленным. Казалось, что страх и боль уже покинули ее. Мучительная борьба за жизнь была закончена, и только одно дело еще держало ее на этом свете.
- Руку... Дай.
Лена несмело протянула свою пухленькую ладошку, вмиг ставшую влажной и липкой. Смуглая морщинистая рука старухи сжала ее будто железными клещами. И Лена почувствовала, как постепенно холодеет бабушкина рука. Ее глаза медленно закрылись. Из горла вырвался долгий, медленный то ли вдох, то ли стон, тело вытянулось под ветхим одеялом, и грудь больше не поднималась от дыхания. Ленка попыталась высвободиться, но не смогла.
И тут она отшатнулась в ужасе. Глаза старухи окрылись снова. Но теперь в них полыхало адское пламя. Бабушка сжала Ленкину руку еще сильнее и заговорила раздельно и медленно, но не своим, а совершенно незнакомым, низким и хриплым голосом:
- Тлен к тлену, прах к праху, земля к земле. Теперь все твое.
Лена закричала от ужаса и потеряла сознание.
Дальше все пошло своим чередом. Аграфену Прокофьевну схоронили и помянули, причем основная мысль звучала так - пожила старушка, пора и честь знать. Ленкина мать уже искала покупателя на дом. На поминках все, как водится, перепились, и к концу нестройно, вразнобой затянули "рябинушку".
Только Ленка сидела молча, и даже не замечала, что творится вокруг. Она не могла понять, как же так? Вот была баба Груня, близкий, родной человек, а теперь ее нет и уже никогда не будет. И даже пожаловаться, рассказать о своей беде теперь некому. Мать все больше в бутылку глядит, у брата свои дела
Давясь слезами, она вышла из душной комнаты на свежий воздух. На дворе ей стало немного легче. Но из дома все время раздавались визгливые пьяные голоса. Не помня себя, Ленка бросилась бежать прочь от этого места. Неважно куда, лишь бы подальше отсюда.
Бабы Грунин дом стоял на самом краю леса. Ленка и не заметила, как вышла на небольшую круглую поляну. Баба Груня часто собирала здесь свои травы. В самой середине поляны рос огромный старый дуб. Ленка подошла к нему, обняла, как старого друга и горько-горько заплакала.
Вскоре ей стало немного легче. Утирая слезы ладонью, Ленка подняла голову вверх - и обомлела.
В ночном небе метались грозовые сполохи. Как ни была Ленка поглощена своим горем, прекрасная и величественная картина не оставила равнодушной и ее. Ленка подняла к небу залитое слезами, распухшее лицо, и вдруг она почувствовала, что в ее тело входит неведомая, огромная сила. Против воли на память ей пришли забытые, непонятные бабушкины слова.
- На море, в окияне, на острове Буяне, - зашептала она. Первые тяжелые капли дождя упали ей на лицо.- Лежит бел-горюч камень, день и ночь слезу точит, с места сойти хочет...
Где-то вдалеке ударил гром. Лена вытянула руки перед собой, и вдруг увидела, как на кончиках ее пальцев появилось голубоватое сияние. На какой-то миг ей стало страшно. Она почувствовала, что если сейчас скажет до конца слова древнего заговора, то никогда больше не будет прежней. Для нее начнется новая, совсем другая жизнь... Или не будет уже никакой. Ленка быстро скинула с себя одежду. Все эти тряпки показались ей такими ненужными и нелепыми сейчас! Она стояла под огромным старым деревом, подняв руки к небу, тоненькая и белая в свой наготе, и душа ее смеялась, а длинные русые волосы летели по ветру за спиной. Сейчас Ленка не думала о том, как опасно стоять под большим деревом в грозу. Молнии били где-то совсем близко, но она не чувствовала страха.
- И как рыба суши не знает, так и мне, молодой, тоски-горя не знать, лихих людей не встречать, и как сокол все видит, так и мне обо всем на свете ведать, и как камень тот крепок, так слово мое крепко, Аминь!
И тут началась настоящая гроза. Молнии вспороли синий бархат ночного неба. Они плясали и извивались, как живые, и Ленка вдруг поняла, что в сочетании этих прихотливых, изменчивых узоров она может читать, как в открытой книге.
Она кружилась, как безумная, воздев руки к небу и выкрикивая непонятные слова снова и снова. Холодные, упругие струи дождя хлестали ее по лицу, мокрые волосы облепили голову и плечи, но Ленка не замечала этого. Она чувствовала себя частью Вселенной, она уже не горевала о бабушке, ибо поняла, что смерти нет, а есть только уход и возвращение, она была свободной и счастливой впервые в своей маленькой жизни. Правда, у нее остался еще один маленький должок... Но скоро и с этим будет покончено.
Ленка хохотала и кружилась под дождем до тех пор, пока не упала от изнеможения.
Олег Анофриев и Андрей Святенко очень торопились. Были они всего лишь мелкими, дешевыми шестерками в одной из преступных группировок, эдаким "пушечным мясом криминальной войны, но сами себе казались ужасно крутыми. Сегодня бригадир велел пристроить маленькую хитрую машинку под Вольво одного бизнесмена. Платить он, сука, не хочет, надо же!
Бандиты были преисполнены праведным негодованием. Они "водили" непокорного бизнесмена уже несколько дней, но удобный случай пока не представлялся. Слишком уж он был осторожен, этот самый торгаш. На ночь ставил свою машину в гараж, днем оставлял на охраняемой стоянке, по делам ездил всегда не один.
Время уже ползло к полуночи, но у бандитов, как известно, рабочий день ненормированный. Этот хмырь сегодня поехал к любовнице, так что машину в гараж ставить не будет.
А вот и ее дом. Симпатичный небольшой дворик. Дождь хлещет, как из ведра, но это и к лучшему - нигде ни души, все попрятались. Теперь - за дело. Так, коробочку - под бампер, проводок... Еще один... Ну, вот, почти все, можно уходить.
И тут грянул гром. Молния ударила где-то совсем близко. Незадачливые братки даже не успели сообразить, что, собственно, произошло, когда взрывное устройство сдетонировало и взрыв почти слился с ударом грома.
Обоих парней буквально разнесло на куски.
Бизнесмен Челгоков пил кофе, неторопливо покуривая сигарету. Он дожидался, когда его секретарша и любовница Наташа Короткова выйдет, наконец, из ванной. Что-то долго она там копается.
Наташа была миниатюрной, хрупкой блондинкой с точеной, очень женственной фигуркой. Широко распахнутые, удивленно глядящие на мир голубые глаза и детски-пухлые губы придавали ее лицу удивительное выражение нежности и невинности. На самом же деле Натуля была нежна и беззащитна, как целое гнездо гремучих змей под корягой. За три года Наташа сменила четырех покровителей, приобрела квартиру, машину, достаточное количество денежных знаков и теперь четко знала, чего хочет от жизни.
За последний месяц Алексей очень устал. Дела не ладятся, сорвались два выгодных контракта, на которые он очень сильно рассчитывал, да еще эти наезды бандитские... Сегодня он решил дать, наконец, себе отдых, полностью отключиться от всех дел и расслабиться, но все равно душа не на месте. Мысли всякие в голову лезут...
Даже себе самому Алексей не хотел признаться, насколько он был напуган.
Он встал, подошел к окну. Надо же, какая гроза! Молнии в небе, как голубые змеи.
Где-то совсем близко ударила молния. Удар грома слился с ревом сигнализации его машины и каким-то странным, сдавленным криком. Алексей выбежал на улицу, и обомлел.
Там, где только что стоял его новенькая, сверкающая лаком Вольво-940, он увидел только груду искореженного железа. А рядом - два окровавленных, изуродованных тела.
- Господи, что же это... Господи...- бессвязно бормотал он.
С тех пор прошел почти год. Конечно, никому и в голову не пришло, что между смертью престарелой гражданки Карповой и дурацким несчастным случаем с двумя бандитами существует какая-то связь.
Ленка больше не носит аляпистые разноцветные маечки турецко-рыночного происхождения. Теперь она любит черный цвет. Она вообще очень изменилась. Ашот Тигранович как-то попробовал к ней подкатиться по старой памяти, но Ленка так на него посмотрела, что гордый сын кавказских гор вынужден был долго лечиться от импотенции.
Бизнесмен Челгоков стал вдруг очень религиозен. Он расстался с Наташей, почти полностью свернул свой бизнес, стал очень угрюмым и молчаливым, принял крещение и часто ходит в церковь благодарить Бога за свое чудесное спасение. Но в церкви он почему-то чувствует себя неуютно.
Через два месяца Ленка уволилась из магазина. Теперь она - одна из самых многообещающих (и высокооплачиваемых тоже) московких фотомоделей. Толстые "новорусские" журналы в глянцевых обложках пишут о ней взахлеб. Возможно, в следующем году она поедет в Париж - один из известнейших французских кутюрье был просто заворожен ее звериной грацией, неправильным, но прелестным лицом и длинными русыми волосами. У нее есть все, о чем раньше она могла только мечтать.
Но по ночам она все чаще вспоминает село Порецкое на высоком холме, речку Нерль и бабушкин дом на краю деревни. Иногда она долго плачет, тихо всхлипывая, как обиженный ребенок. Ей кажется, что только там ее настоящий дом, а все остальное - только длинный, тяжелый и ненужный сон.