Было у матушки четыре дочки. Все умницы-разумницы, рукодельницы-затейницы, красавицы одна другой краше, но каждая - на свой лад. Первая - синеглазая, улыбалась редко, но строгая и справедливая была. Бывало, случись спор какой али забота трудная, так все рассудит честь по чести. Вроде и строг суд, а не обидно никому. Потому как - по совести. Вторая - голубоглазая, смешливая. Вечно болтала и хохотала без умолку. А уж непоседа-то! За кучу дел враз возьмется, а справиться со всем не может - одной-то не под силу, хорошо - сестры помогали во всем. Третья - зеленоглазая, волосы - чистый лен, а уж как песню затянет - всяк заслушается. И на сердце тепло и светло делается. Четвертая - кареглазая, волосы рыжие, словно пламя, ей бы радоваться, ан-нет - все грустит-печалится, а порой и заплачет горько, безутешно. Сестры ее утешают, а она все плачет и плачет, словно горе у нее. Иной раз улыбнется сквозь слезы и опять грустит-печалится.
Вот выросли дочки. Им бы замуж пора. А жениха такого, чтобы сердечко к нему тянулось - нет на примете. Так и живут - незамужницами. То один посватается, то второй, а дочки всем от ворот поворот дают. Матушка печалится: как же - годы-то идут, внучат бы понянчить да на руках покачать, пока сила в руках есть, пока старость не согнула спину, не выбелила волосы. Да куда там! Не люб да не люб. Вот и весь сказ.
- Неужель совсем на примете не держите никого? - спрашивает матушка.
- Отчего же, есть жених у меня, - молвила в ответ синеглазая дочь.
- Да и у нас есть, - остальные дочки отвечают.
- Так пусть сватов засылают!
На том и порешили.
Настал день субботний. В горнице светло, чисто. В печи - огонь, на столе, на скатерти узорной, яства горой. Ждут женихов сестры. Вот отворяется дверь, и на пороге жених - красавец писаный: высок, румян, лицом пригож, взор соколиный.
- Вот он, жених мой, матушка! - обрадовалась синеглазая дочь.
- Как же так! Мой ведь жених это! - воскликнула голубоглазая.
- Нет, мой! - возмутилась зеленоглазая.
- Нет, мой... - молвила кареглазая дочь, заливаясь слезами горючими.
- Четыре дочери у меня. Все красавицы да умницы! К которой из них сватаешься?
Загрустил жених, посмурнел лицом. Молчит, взор соколиный в пол опустил.
Непрост выбор-то, ох не прост! Сердце-то трепещет, будто пичужка в силках, на волю просится.
- Равно любы мне все четверо, - молвит жених.
- Виданное ли дело, четырех зараз сватать! - сердится матушка.
И хочется ей прогнать взашей жениха непутевого, а внучков понянчить пуще того хочется.
- Мне-то, матери, они словно пальцы на руке: какой не кусни - равно больно. Ну да помогу я тебе. Дочери мои - рукодельницы, шить-вышивать мастерицы. Хоть и одна игла-то на всех, но вышьют они по платку узорному, и чья работа краше тебе покажется, ту и замуж возьмешь.
Сказано - сделано.
Села синеглазка вышивать. Дивится жених: по черному полю серебряной нитью затейливый узор идет, жемчуга в серебре так и горят! Красота неземная, несказанная!
А тут голубоглазка за вышивку принялась. Так и мечется игла - стежок за стежком, а из-под иглы узор уж проступает - звонкий, смешливый, как и сама рукодельница. И столько в нем тепла, столько света!
Взялась за иглу зеленоглазка, и потек узор изумрудный, певучий, а по зелени - цветы: васильковые, лазоревые, алые, розовые. Глаз не оторвать от дива такого!
Четвертая дочь принялась платок свой вышивать. Золотой узор, багряные завитки да по синему фону... Мудрено выбрать-то! Красота-то небывалая!
Рассердились сестры, рассорились. Друг на дружку не глядят, отворачиваются. Ни одна другой ни в чем уступить не желает.
Так и осталась матушка без внучат желанных. Спорят дочери, чье шитье лучше, остановиться не могут. По три месяца в году каждая из сестер новый платок вышивает краше прежнего, прежде чем передать иглу сестрице своей. А жених ветром от одной к другой мечется - не знает, которую выбрать...