Вернувшись с полицейского участка голосования, Клаус не раздеваясь и не разуваясь, прошел на кухню. Запотевшие и заплесневелые оконные рамы - слабая защита от осеннего ветра. В доме было холодно и сыро, и хотя Клаус по роду своей работы привык к холоду, сырости он не любил.
- И чего ходил? Как будто и так не понятно, все по-прежнему: давно так заведено и будет теперь всегда.
Осень длится одиннадцать месяцев в году, резко переходя в раннюю чахоточную весну, которая, не дожив до лета, умирает, отхаркиваясь мутными, белесыми ручьями, так и не наполнив жизненными силами древесные почки.
Вербное воскресенье осталось только в бабушкиных сказках.
А вот новый год, как абстрактный рубеж между старой и новой жизнью остался, волновал и смущал. Даже в отсутствие календаря и телевизора ощущение праздника накатывало внезапной тревожной волной, как массовый психоз. Предчувствие чуда подчас ярче самого чуда.
Человек любопытен, или это скука толкает его из дому?
Красивое слово "надежда" некоторые еще помнят, а вот смысл его безвозвратно утерян.
"План Построения Правового Пространства" - тоже нарядно звучит, волнует, как все непонятное, зовет куда-то в даль светлую, приобщиться, так сказать.
Видимо слово "план" спровоцировало неудержимый порыв, вот и пошел, курить уж очень хотелось.
В обмен на подпись в биллютне голосования выдавали по одному коробку, пять пачек папирос и алюминиевый значок с "двубашенным" орлом-мутантом.
- Значок продать туристам-экстремалам можно, или выменять на спички - думалось Клаусу, а курево - как нельзя кстати!
- Хорошо, что сходил, молодцы мастера предвыборных технологий, все правильно просчитали: народу много пришло.
Любопытство, помноженное на материальную заинтересованность - избитый, но эффективный приемчик управления массами.
Смех, да и только: в запрошлом годе начальники отделений, тех, что подальше от центра, так расстарались во время выборов, что отрапортовали о сто семнадцати процентной явке населения. Хорошо - повезло: наблюдатели из малопьющих заметили и статистику успели подрихтовать, привели к вменяемому знаменателю, девяносто восемь и девять десятых процента.
Хотя, кто там интересуется нашей статистикой?
-Нуте-с, попробуем, каков он, этот "план"?
Клаус аккуратно, по-немецки, расстелил на кухонном столе вчерашнюю агитку, откупорил трех литровку мутного, баночного, разливного пива, чтобы значит, жажда, не мучила, достал плотно набитую, "деревянную" папироску и приступил к процессу.
- а хорошо им сукам там, в Амстердаме, в кафе-шопах!
- Говорят, до сих пор в ассортименте имеется десятка два сортов "дури", да не нашей, самосадной, выращенной на соседнем пустыре и реквизированной по осени участковыми. Небось, не как у нас, на базах, вместе с квашеной капустой продают: сухая, забористая, душевная.
- Однако грех жаловаться, у нас своя дорога и курево, а дареное - оно втройне слаще!
Говорят, раньше, когда-то, "братья наши меньшие" из подшефных стран аккуратно снабжали "старших братьев" различными "болеутоляющими" и веселящими средствами, но потом крепко поставленное дело рухнуло. "Руководители" платить не умели и не любили, привыкли к подаркам, а других "акционеров" к кормушке на пушечный выстрел не подпускали.
Постепенно взрослеющие братья-поставщики предпочли дружить и работать с иными покупателями, тем более что и взять-то с нас было уже нечего, ресурсы кой-какие еще оставались, но кому их добывать-то?
Случилось это не вдруг: сначала откуда ни возьмись всплыла идея: укрепим пошатнувшееся национальное самосознание!
Кинулись укреплять покосившиеся "рубежи", пришла мода на женихов в форме, да не тех, которые где-то там далеко чего-то укрепляли, а тех, что поближе, за чужим добром и женами присматривали.
Потом, неожиданно, стало все больше рождаться малышей, с цилиндрической формой головы идеально приспособленной для фуражки, с отлично развитыми челюстями и конечностями, которые, однако, совсем не были приспособлены что-то созидать.
Ни кто не ожидал, что "добро" опять победит таким неожиданным и причудливым способом.
Нет, правопорядок не восторжествовал, даже наоборот, однако все теперь было "по закону".
Жрать было нечего, носить нечего, выпить - тоже, но какой подъем, какой напор социальной активности!
Энтузиазм, граничащий с энурезом захлестнул страну, как бы стосковавшуюся по "твердой руке".
В самом деле, зачем человеку свобода? Чего он с ней делать то будет?
"Только вперед, а потом резко вниз, а потом наверх, вот таким путем, и никуда не сворачивая! Мы научим вас любить классическую маршевую музыку! Только она способна привести тело к осознанию, сознание к наполнению, заострить восприятие и выявить скрытые резервы, что неизбежно и бесповоротно приведет к повороту оси мировоззрения на сто восемнадцать градусов вверх. Или наоборот"
Ржавый железный рупор на столбе за окном продолжал бойко излагать задиристую речь "Отца Родного", а Клаус уже был на пути к "астралу".
Слоистый туман, едкий, как дым из кочегарки наполнял легкие, комнату, город, вселенную, в центре которой, позванивая разноцветными стеклянными шариками, парила новогодняя елка.
Близился очередной предел, за которым искрилась радуга несбывшихся в детстве надежд, предел, за которым уже не будет обмана и все разъяснится раз и навсегда: что же так жжет в груди, поднимается горлом к глазам и не дает вдохнуть так необходимый глоток солнечного весеннего воздуха?
Куда подевалось теплое, уютное и надежное кольцо отцовских рук, в которое можно было упасть с разбега и вознестись под потолок, смеясь от счастья и восторга?
Раннее утро застыло в мутном бокале, постепенно отступающей засухой сна.
А что там за окном?
Какой город, какой год?
На каком языке говорят тени?
На каком языке думают люди?
Перестанут ли они когда ни будь торговать сушеными мечтами в разноцветной фольге обещаний и надежд?
Вставать Санта-Клаусу не хотелось, но работа - есть работа.
Нужно было нарядить ёлки, развезти подарки, поздравления и пожелания, да много чего еще надо было успеть сделать, чтобы ощущение праздника не съела ржавчина будней.
Дело в том, что без нового года нечего и думать о весне, а уж тем более о теплом, щедром лете, таком, каким оно было в детстве, каким оно, возможно, еще будет.
Историческая справка:
Традиция отмечать Новый год 1 января появилась в России всего три столетия назад. 20 декабря лета 7208 от сотворения мира император Петр I издал указ, в котором говорилось, что Новый год необходимо отмечать 1 января и следующий год считать 1700-м от Рождества Христова.
Император Петр I допустил ошибку в определении рубежа эпох. В именном указе он объявил:
-"ныне от Рождества Христова доходит 1699 год, а с следующего января с 1-го наступит новый 1700 год. Год купный и новый столетний век".
Традиция отмечать рубеж веков на год раньше с тех пор сохранилась.
...после указа Петра I о праздновании Нового года по европейскому образцу ель стала официальным символом новогоднего праздника.
По царскому указанию москвичи впервые украсили свои дома на Новый год ветками сосны, можжевельника и ели. В петровском указе писалось:
-"Поелику в России считают Новый год по-разному, с сего числа перестать дурить головы людям и считать Новый год повсеместно с 1 января. В знак того доброго начинания и нового столетнего века в царствующем граде Москве в ночь на 1 января 1700 года на Красной и других площадях, на улицах и во дворах знатных бояр учинить огневые потехи, дать трехкратный салют из больших пушек и ружей, выпустить несколько ракет... Должны быть зажжены огни либо из дров, либо из соломы, а также из хвороста в худых бочках, прибитых к столбам. А на воротах учинить некоторые украшения из древ и ветвей сосновых, еловых и можжевеловых... Детей забавлять, на санках катать с гор. А взрослым людям не учинять пьянства и мордобоя - на то других дней хватает".
Нерабочим днем 1 января был объявлен в СССР только в 1949 году.