Рассказ предположительно датируется началом осени 1942 года, когда Красная Армия отражала атаки гитлеровцев на Кавказе.
Спасибо, товарищи. За доверие высокое, и за орден вот...только я даже и не знаю, что и рассказывать. Ну, как оно было. Выходили мы тогда из окружения, с лейтенантом нашим- ну, как обычно бывает, знаете? Кто остался, тот и вышел. Ну вот, идем, значит- летеха, то есть, контуженный, молодой пацан совсем, фамилиё у его была ещё такая- Стриж, смешная фамилия; потом я с "эмгачом"* и простреленной лодыжкой ковыляю, ну, ещё трое саперов с нашего полка и двое летунов со сбитой "пешки"*- прибились недавно, сталбыть, вместе веселее.
И так вот уж под утро лезем этак в гору- этого-то добра там хватало!- и тут из кустов шасть такие трое. Один, значитца, сержант, тож с "МГ", как у меня, с тридцать четвертым, с трофейным, а двое с ним -вовсе первогодков зеленых: трехлинеечки* со штыками наперевес, а штыки-то, как стрелка у компаса- влево-вправо...дрожат ручонки-то. Ну вот, вываливаются они на тропку, и с ходу- кто такие? Ну, тут наш-то летеха вылезает вперед, и им в ответ- сами вы кто такие, и документы предъявите, и вообще. И кобуру наперед двигает. Тут этот сержантик нашего командира этак в сторону-то отвел, да шепнул что-то. И показал ещё, вроде как из-за пазух; а что-не видно было тогда: спиной оне стояли.
Ну тут у Стрижа-то вопросы пропали враз, а у меня- наоборот, появились. Что ж там такое-то у сержантика в пазухах, что так на комсостав действует? Вот, и мне любопытно.
Сержантик ко мне подошел, руку сунул- Моцарт, говорит. Я говорю, мол, что- Моцарт? То есть мы с Зинкой, конечно, в филармонию ходили, помню; как раз я, когда после ФЗУ ещё только вышел, в городе остаться решил; потом с Зинкой познакомились...ну да, и женаты-то ещё не были. Вот пришли, помню, а там все блестит, народу- как в цирке, серьезные все такие! А потом зашли в залу- ну, всё наше ФЗУ можно было вместе с мастерской там разместить просто на раз!- такая зала огромная. И потом музыка, как начинающийся дождь: тарарАм-тарарАм-тара-рАм-таратАм-таратАм-таратАм! И быстрей, быстрей, и пошла, ровно как паровоз на спуске- даже и не передашь, что за музыка была. Классика, ешь её корень.
А как вышли на воздух, так мне Зинка и говорит этак таинственно- Моцарт, мол, это был. Композёр старинный, ага.
Я, сколько лет потом прошло, и на финской, и в Китае- всё этого Моцарта-то вспоминал, сороковую, кажись, симфонию. ТаратАм-таратАм-тарара-тАм! Как прижимало- под Суомуссалми, помню, или в Монголии тогда, в песках- всегда так напевал- и, знаете, легчало как-то. То ли искусство этак вот волшебство свое хваленое проявляло, то ли отвлекался просто- говорят, наука такая есть буржуазная, психология, так она, подлая, всё о мозгах знает-так вот, по этой самой психологии выходит, что человеку отвлекаться надо. Только непонятно, как отвлечься можно, когда тебя убивать собираются. Но- вот как-то получалось.
Короче, выяснилось, что прозвище у него, сержантика, такое- Моцарт. Это его комдив* евонный же наградил, на учениях в тридцать девятом- виртуоз, сказал; прямо, сказал, сам Моцарт пулемета! Так и прилепилось.
Ну что там. Пошли дальше. Ну, поначалу-то тихохонько топали себе, от всякой тени шарахались, а как перевал прошли- у сапера одного нервА не сдюжила. Вышел он под вечер на серпантин, да кинул пару гранат в грузовик с фрицами. Оно б и ништо, ну кинул и кинул, грузовик, конечно, в угли и пыль, кто выскочил- тех пострелял с немецкого автомату- ан следом броневики шли- вот они нас и прижали: сапера сразу в распыл, а за нами- вдогонку. Ну, скажу вам, братцы- как мы бегали, так и зайцы не бегают. Им, зайцам, к примеру, проще- съели и съели, делов-то. Нам сложнее было. Ан об этом потом.
Короче, бегали мы, бегали, и добегались до того, что заперли нас на каком-то пятачке над ущельем; кругом кусты, плющ, позади- скала, и сбоку -скала, а перед скалой- пропасть.
А сверху- небо.
И сидим мы, сталбыть, на этом насесте, и ждем, что притащут фрицы паскудные по утрянке минометы, и сколупнут нас вниз за милую душу. А нам и сделать-то ничего нельзя- обложили плотно; ан и сами не лезут- мы сидим удачно, огрызаемся, вражин положили штук двадцать уже. Ну что делать. Сидим, ждем утра. Камней навалили, типа бруствера, а сержантик, Моцарт который, всё под козырьком лазает, оглядывает: там козырек такой над обрывом, как вроде бровь насупленная; дзот готовый. Только стенки задней нету. А с ним там же сапер всё ползал- ну, наш, с полка. Тоже заглядывал. Только вниз, под обрыв.
И тут этот сапер вдруг прикатывается к нам, да и говорит, что есть, вроде как, способ. Сползал он туда-назад в темноту, и приволакивает, значит, десяток ремней фрицевских, и штыков ихних же, в ножнах, не меньше. Глядите, говорит, какая идея. Там, ниже, под обрывом, карниз есть, и по тому карнизу можно по-тихому смыться; это точно, потому, что сапер этот и не сапер раньше, до войны, значится, был, а вовсе даже и натуральный альпинист; мало того, он в этих местах и по горам лазал- только есть два "но": идти по нему, карнизу, с километр, карниз узкий- так что до света можно и не управиться; и второе- самое серьезное- нужно, чтоб кто-то остался- ремни в пропасть скинуть. А не то фрицы опять на хвост сядут- и тут уж второго такого шанса может и не выпасть. Да и прикрыл бы, ежели что.
Ну, братцы-славяне, сижу я там и думаю- ну, всё. Отвоевался. А что- мне оставаться выходит, всяко. Ну как- нога поранена, раз; старый, два. Пулемет, опять же. Три. И потом в пазухах у сержантика чёй-та ценное, выносит к своим, явно. Это четыре, значит.
А зарница уже занимается помаленьку, решать надо бы уже, как быть-то -- и тут вдруг- вжшшшш! Дадах! Мина прилетела. Это, значит, фрицы, как мы и ждали, минометы притащили- и крепко керосином дело запахло, я вам доложу! Тут глядим- у козырька сержантик наш, Моцарт-то, лежит. Бедро ровно ножом полоснуто- кровищи! И переконтузило, видать. Но живой. Ну что- я встал, да и говорю- мол, вот вышло нам оставаться. Оба-два с пулеметами, да ноги у обоих- тому и быть, говорю, значит.
Но тут сержантик возьми, да скажи этак вот, в том смысле, что один он останется. И пулемет нам ещё понадобится, сказал, и ещё сказал, чтоб лейтенант Стриж к нему подошел... а остальные поодаль стали. Ну, мы под другой скалой засели- а они там, под каменной бровью-то, о своем чём-то балакают. Только я ж туда не смотрел, я о другом думал. Стыдно сейчас признаваться, но такая радость меня взяла- и что мина та Моцарта поранила, и что отказался он меня оставить...и что поживу ещё, тоже радость. Такая уж, видать, паскудная сущность у человека- убило рядом кого- а он и рад: не меня, мол! Не меня!
Ну что. Расположили мы Моцарта под бровью этой, да айда ремни крепить. Мины покудова всё мимо шли, это первая, видать, вообще случайно к нам угодила- не навычны эти немцы, видать, были в горах-то пулять с миномета- повезло нам в этот раз.
Оставил я композёру ленты все, пакет последний, перевязочный, цинку ещё с патронами оставил; Стриж хотел консервов- тот в отказ: водки, грит, оставьте, а боле ничего. Ну что- слили флягу ему, оставили. А ствол сменный он мне забрать велел, мол, ни к чему он- на таком расстоянии смазать никак невозможно.
Ну и ушли.
Потом вот и сапер, который альпинист, на мине ахнулся- это уже внизу, когда через линию фронта шли; и в речку мы сорвались ещё, и первогодок, салага, винтарь утопил, нырял, да каво там- с концами; И Стрижа снайпер фрицевский подбил, когда он первогодка безвинтовочного за ногу над расщелиной поймал- ан не выпустил его Стриж; да только все равно- положили пацанов обоих позже чутка, и сапера, и летуна одного -это когда мы врукопашную с разведкой немецкой сцепились- уже на нашей стороне, как потом известно стало. Ну и вот. А летеху-то я на пару с летуном выжившим доволок; он бросить его велел совсем, да нам оно невозможно было, никак. И потом- как его бросишь, когда у него на груди, под гимнастеркой, Знамя дивизии обвернуто, что Моцарт ему на той скале отдал? И взять не давал, стервец: мы за Знамя, а он нам наганом в хари тычет, хоть и без чувств вроде, и в помрачении. И ведь и спал с наганом. И как не застрелил кого- непонятность великая. Загадка.
А только никогда я не забуду, братцы мои, как разносилась над ущельем, когда уходили мы по тому карнизу -тарарам-тарарам-тара-рам; таратам-таратам-тарара-там!- последняя симфония нашего Моцарта.
? Logic
* "эмгач" - единый немецкий пулемет "MG-34"
* "пешка" - советский самолет марки "Пе".
* "трехлинеечка"- винтовка Мосина калибра три линии, или 7,62мм