Я не могла заснуть всю ночь. И утро тоже. Наверно, никто бы на моем месте этого сделать не мог.
Не было ни страха, ни паники. Просто ужасная пустота внутри, и холодно, очень холодно.
Я часами сидела в белом коридоре с яркими лампами, слепящими глаза. Смотрела на белую стену перед собой и механически раскаивалась из стороны сторону, обхватив себя руками. Это движение немного доказывало, что я жива.
Мимо проходили лекари в халатах того противного зеленого цвета, от которого меня еще с младенчества тошнит. Кажется, кто-то тряс меня за плечи, пытался говорить, что-то просили выпить. Но мне все равно. Просто дышать, смотреть перед собой, и желательно - меньше думать.
Утром его вывезли из реанимации. Мне позволили немного посидеть с ним.
У него кожа была белая-белая, пергаментная. Под глазами темные круги. Руки безвольно лежат поверх одеяла. Он дышит тяжело, медленно. Рядом какие-то капельницы, странные металлические коробки, провода.
Лекарь - сеньор за сорок с нелепой бороденкой и в круглых очках - сказал, что была большая потеря крови. Я читала, что вроде из-за этого может быть такой цвет лица.
И еще сказали, что он в коме.
Кома. Это когда человек вроде бы спит, но со такой глубокий, что никто его разбудить не может.
Папа в коме. И, кажется, может умереть. И я снова буду одна.
Нет!
Я тряхнула головой и закрыла лицо руками. Я не должна быть эгоистичной. Не хочу быть похожей на нее. Хочу быть только его дочерью. Он не знал, что я часто смотрюсь в зеркало лишь бы увидеть, что я все же его дочь. У нас одинаковая форма глаз. У меня его кисти. И форма ногтя. Но он этого не узнает, не должен...
В бездну, в бездну все!
Лишь бы он выжил.
Слезы все же подтупили к глазам. Я закусила губу, пытаясь болью прогнать желание разрыдаться. Я его дочь! Бездна всех потери, я его дочь, и буду этого достойна!
Меня увезли домой. Я не хотела, даже сопротивлялась, но все подалась уговорам. Я должна быть достойна его.
Кажется, за мной приехали Лиззи и Ральф. Но я не видела лиц, я ничего толком не могла видеть. Не из-за слез, из не было. Просто словно глаза не хотят ничего видеть.
Мы сели в такси. Что-то они там говорили, но пустое. Я смотрел на улицы, мелькающие перед глазами, дома, людей, медленно бредущих на работу. Лиззи меня обнимала и бормотала какой-то бред, что все будет хорошо. Ральф просто молча обнял и отпустил.
Как все может быть хорошо?! Как может быть хорошо, если я виновата... Ведь если бы я не пошла... Как все может быть хорошо?
Мы ехали долго. Не знаю почему, но эта поездка домой бал намного дольше для меня, чем ночь в больнице. Но наконец доехали. Я сказала, что хочу спать и ушла в комнату, не позволив пойти с собой. И лишь тогда позволила себе разрыдаться, уткнувшись в подушку. Слезы рвались изнутри, разрывая грудь. Я рыдала, вжавшись в кровать, трясясь от усталости, боли и всего пережитого.
Было плохо. Ось плохо и больно. И кроме этого я ничего не чувствовали и не видела.
Я не помню, как заснула. Меня словно выключило.
И наступила спасительная тьма, без снов, боли и мыслей.
Кто-то мягко дотронулся до моих волос, погладил. Затем слегка потряс за плечо.
-- Уже вечер, милая,-- тихий и спокойный голос Дикт прорвался сквозь сон.-- Нужно встать. Ты ведь хочешь к нему съездить.
Ее ладонь, теплая и сухая успокаивала.
-- К нему пускают?
-- Да. Я договорились, нам разрешить часик с ним побыть.
Я почувствовала, что снова дрожу. Слезы подошли к глазам. Я сделала хриплый глубокий вдох, пытаясь их удержать.
Мотылек легла рядом со мной и крепко-крепко обняла.
-- Все будет хорошо, я обещаю,-- сказала она.
Я не выдержала и снова разрыдалась, повернувшись к ней, хватая ее за шею.
Она слегка улыбнулась, закрыв глаза.
-- Поплачь, милая. Будет легче. Поплачь...
Я рыдала у нее на груди словно маленький ребенок, не имея сил остановиться. Слезы лились ручьем, я икала и всхлипывала, бормоча что-то о своей вине, о цветах, о крови... Мне было стыдно, но это было выше меня.
А она просто молчала и гладила меня по спине, иногда шепча "тише-тише".
Скоро, я смогла успокоиться и взять себя в руки. Или просто закончились слезы. Не знаю.
Дыхание выровнялось, и я смогла спокойно говорить.
-- Спасибо,-- сказала я, отодвигаюсь и вытирая глаза рукавом платья.-- Извини, я была не в себе.
-- Ты хочешь поговорить?-- спросила Дикт.
Я взглянула на нее. Эти пустые слепые глаза никогда не пугали меня, только интересовали. Ее лицо было красивым, но очень усталым.
-- Не сейчас. Ты сегодня тоже не спала ночью?
Ее губы дрогнули и она кивнула.
-- Да. Ральф позвонил мне сразу, как узнал, что произошло. Я не могла сразу приехать... Нужно было пойти в участок, погодить со знакомым жандармом, чтобы узнать, что случилось.
-- Знакомым?-- не сдержала я вопроса.
-- Скорее поклонником.
-- И что там говорят?-- я могла себя поздравить, голос звучал ровно и спокойно. Только чуть хрипловато.
-- Странные вещи,-- Дикт вздохнула.-- Что к Генри подошел какой-то мужчина, они обнялись, потом вроде твоему отцу стало плохо. И этот "знакомый" помог ему дойти до стены, опереться. Затем они обменялись парой фраз и разошлись. И что потом он упал, когда ты подошла.
-- Все?
-- Все.
Я сжала губы. Идиоты. "Обнялись и стало плохо". Кому от объятий делается плохо?!
Так, стоп. Медленный вдох и выдох. Это кончено хорошо, что вместо слез и причитаний - ярость, но я дочь своего отца.
-- А ты что расскажешь? Просто тебя скоро будут допрашивать
-- Что видела,-- я пожала плечом.-- Мы шли на концерт, потом он сказал, чтобы я пошла купила цветов, пока он поговорит с клиентом. Когда я вернулась - он стоит у стены, сгорбившись в три погибели и еле дышит.
-- Ты помнишь лицо этого клиента?
-- Не особо, мне это не показалось важным. Отец даже имени его не назвал, я подумала, что рутина.
Мередикт теребила ворот своей рубашки.
-- Он указал тебе на конкретного человека?
-- Да. Тот шел, читал газету я помню.
-- Может, он узнал кого-то, кто ему опасен. И хотел обезопасить тебя?
-- В если это был действительно клиент. ? А убийца пришел потом?
-- Много совпадений,-- покачала головой скрипачка. Затем тряхнула волосами, улыбнулась мне.-- Давай, вставай, приводи себя в порядок. Затем ты поешь, и мы пойдем к Генри.
-- Я не хочу есть.
-- Берта, сейчас я отвечаю за тебя. Так что пожалуйста, будь добра. Или как я ему объясню твое предобморочное состояние, когда он придет в себя?
-- Ты права,-- я неохотно встала и неловко потянулась.
-- Я подожду тебя в столовой, заодно попрошу Грету подогреть обед.
Через полтора часа мы уже сидели у него.
Лекари говорят, что состояние хоть и тяжелое, но стабильное. В сознание пока не приходил, но ухудшений не было.Повреждена почка, большое внутренне кровотечение. И рана большая, такое бывает, когда нож проворачивают в ране.
Мередикт, когда это услышала, слегка побледнела, но ничего не сказала.
Сегодня он выглядел еще хуже, чем вчера: щеки запали, кожа посерела, дыхание было очень медленным и слабым.
Я тихо села на стул рядом с ним, взяла да руку. Она оказалось ледяной, словно его несколько часов держали в холодильнике. Хотя я наверно преувеличиваю....
Слезы снова навернулись на глаза.
Нет! Нет, я не буду плакать. Я буду сильной.
-- Постройся успокоиться,-- Дикт положила руку мне на плечо.-- Все будет хорошо. Правда.
Я лишь кивнула. Проклятые слезы сдавили горло, мешая говорить.
Кто-то осторожно постучал зашел в палату. И до болт знакомый голос:
-- Здравствуйте, меня зовут Кэтрин. Я младшая медсестра, мне нужно...
Я резко обернулась.
Это была она.
Она была одета в зеленый халат и широкие такого же цвета брюки, на голове узкой лентой надо лбом повязан темно-зеленый платок - форма медсестер зеленого круга.
Во мне вновь проснулась та ненависть, что я чувствую, когда я ее вижу. Все нецензурные слова, что я знаю - а из не мало - слишком мягкие, чтобы ее описать. Эгоистичная стерва, которая бросив мужа и пыталась убить дочь. Она не имеет права жить! Не имеет права находиться рядом с Генри, после того, что сделал с ним. А у нее хватило смелости прийти сюда, заявиться посреди дня...
-- Вон отсюда!!-- я заорала и испугалась своего голоса. Вскочила со стула, собираюсь броситься на нее. Она попятилась. В ее глазах - непонимание, раздражение и злость. А у меня лишь одно желание - сделать так, чтобы она почувствовал зять десятую толику той боли, что причинила нам.
Меня остановилась Дикт, мягко, но цепко схватив за плечи, и прижала к себе. Попытки вырваться из ее вроде бы легких объятий провалились, хватка оказалась железная. Ее голос был твердым и холодным.
-- Доброго вечера, сеньора. Как я понимаю по реакции девочки, вы Аннабель, жена Генри.
Моя мать вздрогнула. Затем зло выдохнула.
-- А ты его подстилка, да?
-- Нет,-- спокойное достоинство звучавшее в голосе слепой вызывало дрожь даже у меня.-- Я его друг. И имею право здесь находиться. А вы, сеньора, обязаны покинуть палату.
Аннабель вздернув подбородок.
-- С какой бездны ты мне указываешь?
Я искоса взглянула на Дикт. Улыбка, которая появилась у нее на губах была намного эффектней всяких угроз.
-- С такой, что имею право. Пошла вон отсюда, пока я не вызывал охрану.
Аннабель фыркнула и резко развернулась, уже открывая дверь, за тыла, когда Дикт сказала:
-- И не надейся. У него этого сейчас нет.
Дверь хлопнула.
-- Чего нет?
-- Она пришла за камнем, девочка,-- тихо пояснила Мередикт. В ее голос вновь вернулось тепло и забота.-- А как я понимаю, где находиться этот проклятый камень, знаешь лишь ты.
Я не ответила, этого и не требовалось.
Вчера вечером отец пришел ко мне с просьбой. И я не могла ее не выполнить.
Я улыбнулась Дикт, хотя та не могла этого видеть. Она все же хорошая. Добрая, прямая, сильная. Не представляю, как можно быть слепой. Как это - не видеть. Но спрашивать не имею права, хотя бы потому, что уважаю ее.
Мы сели возле его кровати и замолчали. И это молчание было больше чем любые слова.
Та, которая умерла
Круги бездны! Сорвалось! Глупая девчонка! Если бы я знала, то убила бы ее тогда! А сейчас...
Бешенство застигло глаза, и я могла думать лишь о том, как хочу врезать той женщине, что была в палате.
Друг она видите ли! А я "пошла вон"! Да как она вообще смеет так говорить?! Меня, Аннабель Белчер, ту, которую Безлики зовут Гюрза, та, которая двенадцать лет считалось мертвой для общества, которая достала философский камень из лап Раймонда выгнать из комнаты!? Как какую-то сопливую девчонку?! Меня?
Убью.
Медленно, болезненно, с таким наслаждением, какое раньше не испытывала.
Я бегом спускалась по лестнице, ведущей к западному ходу, по пути стягивая одежду зеленого круга, где меня ждали.
Вроде бы какая гениальная идея - зайти как медсестра, осмотреть Генри и найти камень или подсказку, куда он его положил. Так нет же! Эта преперлась.
Берта. Талантливое юное дарование, с ангельским голосам... Тьфу! Забери ее Яха! Ее и ее папашу.
Но как же она чертовски похожа на меня, когда злиться.
Я распахнула дверь пинком и вышла на улицу. Моросил мелкий дождь, сумки уже спустились над городом. Фонари - полезное изобретение прошлого века - делали Ментьюр городом, где жизнь двигалась не зависимо от Солнца. Благословенная технология и механика, вы спасете мир.
Рем ждал меня под фонарем через дорогу от больницы, прячась под черным зонтом от холодных каплей. Паренек только-только начал бриться, но уже считался одним из лучших Беликих - незаметный, умный, ловкий, который найдет пути отступления даже из пятого круга Бездны. И этот худощавый блондинки с почти девичьими чертами лица был до фанатизма влюблен в меня.
Иногда, я ненавижу эту свою особенность, влюблять в себя всех, кого захочу. Но лишь иногда...
-- Ну как?-- спросил он, укрытая меня под зонтом.
-- Провал. Там были люди, меня узнали.
Он поднял брови.
-- Да-да, Гюрза провалилась!-- вспылила я.-- Пошли уже в Логово. Я устала и хочу жрать.
-- Прости, я вовсе не думал, что ты...-- залебезил он, услышав грозные нотки в моем голосе. Я потрепала его по щеке и пошла вперед, а он, как собачонка посеменил следом, стараясь сделать так, чтобы я промокал как модно меньше, не заботясь о себе.
Глупый бестолковый щенок. Хорошо, хоть тявкает редко.
Мы петляли по городу, пока не дошли до заброшенного лет сорок назад двухэтажного деревянного здания в районе Красного Камня, ближе к границе города. Прогулки у нас заняла часа два, но пешком по улочкам было лучше, чем светиться где-либо.
Зашли в проем, который раньше был окном, но потом часть камней просто разобрали голодранцы для продажи, оставив то, что уже превратилось в труху или собирается в нее превратиться.
И спустись в подвал, вход в который скрывал огромный кусок ржавого металла.
Теперь спуск по крутой, скользкой от влаги лестнице, вниз-вниз, минут десять, не меньше. Я вспомнила, как пришла сюда первый раз пятнадцать лет назад. О, какой же я еще была соплячкой. Так кривилась, истирала, требовала чтобы ко мне относились как к высокопоставленной сеньорите, кем по сути я и являлась, еще не зная, что Логово - это место, где нет ни титулов, ни званий. Место, где все равны. Свой маленький рай для идеалистов, который был похож больше на вход в ад.
Ну вот, дно. достала фонарь и посветила вокруг. За все эти годы к этим. Крысиным лазам я не могла привыкнуть - бетонные стены черно-зеленый от плесени и мха, тонкий ручек противно пахнущей воды по дну, и бесконечное сплетение узких норок, в которых один пройдет легко, а если захочешь пойти под ручку - нужно потесниться. Теперь попетлять по коридорам, привычно сворачивал в нужные ответвления.
Рем шлепает за мной, не издавая ни звука. Знает, щенок, что меня лучше не злить, когда я в таком настроении. Ну что ж, Рику достанется больше.
Сначала начинают появляться пустые маленькие коморки, затем чуть больше, где уже начинают жить люди. Но мало, это отщепенцы, которым просто некуда идти. Основные - в центре Логова.
Строители Ментьюра были очень мудрыми людьми. И под столицей построили еще один городок, который назвали Хранилищем. Хранилищем кого или чего - без понятия. Потом это стало просто Логовом. Место, куда можно было спрятать жителей в случае нападения или осады, где вполне себе модно жить - есть и вода, и еда, и свет. Да, тогда еще были настоящие Алхимики, наподобие Габи и Раймонда. И они могли творить чудеса, пока не спеклись. Засранцы. Если бы они так не сглупили тогда и не погнались за наживой, то все было бы намного спокойней, чем сейчас. И может быть я была вместе с Генри, была бы Механиком, и жила бы поживала, в ус не дула, хотя на какой ляд мне усы?
Итак, что такое Хранилище. Это огромная пещера, на дне которой находиться город. Да-да, со своими домами, садами, административными зданиями и даже маленьким солнцем, которое висит в центре пещеры и дает свет и тепло. Правда, искусственное, не очень полезное, но это уже много.
Я вдохнула воздух места, которое стало мне домом, глянула на своего помощничка, который топтался около меня.
-- Рем, марш домой. Дальше я сама.
-- Хорошо, Анна. Доброй ночи,-- он попыталась меня обнять, но я прошла мимо него, лишь хмыкнув. Влюбленный идиот.
Я пошла вперед по улочкам, кивая одиноким прохожим. Здания, вырезанные из камня, не отличались изящностью или красотой, но зато были удобны и функциональны. И давали приют тем, кто в этом нуждался. Таким, как я.
Вот и мой дом. Я тяжело вздохнула, входя в него. Да, не сравнить с местом, где я выросла, да и с нашим домом с Генри. Там - изыск, удобство, простор - тут три комнаты с каменными голыми стенами, убитой мебелью и кухней, где я обязана готовить. Одна из множества уступок, что я сделала Рику. А он не сделал мне ни одной.
Я зашла в спальню и со вздохом легла на кровать, которая мгновенно скрипнула. Бездна, раньше я считала все это романтикой? Какой же я дурой была. Да и теперь остаюсь.
Злость потихоньку начла уходить. С голами я научилась справляться с эмоциями, не всегда сразу и слишком успешно, но после парочки случаев, когда еле спасла свою шкуру - начала задумываться о том, что лучше иногда помолчать и сдержаться. Мир не такой, как я думала в своей розовой сопливой юности. И, как я понимаю, даже не такой, каким сейчас мне представляется.
Позволила себе полежать минут пятнадцать, потом встала. Начала готовить ужин. Муж должен прийти где-то через час, если не задержится как всегда. Габи в последнее время все с большей не охотой его отпускает. Старый лысый маразматик.
Мясо слегка подгорело, в прочем как всегда. Салат был нарезан криво. А хлеб как всегда закончился. Рик задерживался, и я была вынуждена сама сходить трижды на улицу, через квартал за водой. Я всегда любила чистоту, но только здесь начала ее ценить.
Мне пришлось ждать три часа. Нет, я уже не злилась. Первые пять лет да, в бешенстве бегала по дому, рвала и метала, а когда он приходил - набрасывалась на него с кулаками, пока однажды не получила в ответ оплюху. Да, я была виновата. Я врезала ему в глаз, синяк проходил потом месяц. А он просто дал мне пощечину, и то, больше обидную, чем больную. И потом просил прошения на коленях, и я его простила.
Но тогда был первый раз, когда я пожалела о своем решении быть с Рикардом. И о том, что ушла от Генри, от этого трепетного юноши, который так страстно меня любил, что прощал все. Наивный, мягкий, податливый, согласный на все, лишь бы мне было удобно и хорошо, принимавший меня такой, какая я есть. Генри-Генри, мой маленький глупый львенок. Как я могла так ошибиться? Почему я забыла, что все львята становятся львами? А дворняга как была дворнягой, так и останется.
Рик и вправду был похож на пса: тяжелые челюсти, не мигающий взгляд, поджарый, словно гончая, невероятно сильный и выносливый. И эти вечно взлохмаченные волосы, которые не подаются не одной расческе.
Это был второй мужчина, которого я добивалась, но первый, кто сопротивляться мне. Четыре года я хотела за ним на цыпочках. Я, Аннабель Белчер, Механик, здравомыслящая и прогрессивная женщина пыталась очаровать мужчину.
О, какой же был восторг, когда я заметила первый его заинтересованный взгляд. Как я трепетала, когда мы с ним говорили. Как ловила каждое его слово, каждое движение.
В нем была сила. Тот внутренней стрежень, что редко у кого есть. Тот, которого не было у Генри.
Эх, львенок...
Я открыла нижний шкаф в кухне, отодвинула крупы и достала небольшую бутылочку виски, которое была полна едва ли на четверть. Круги Бездны, да имею де я провал срываться!
Открутила крышку и сделал пару жадных глотков. Зажмурилась, прислушиваясь. Сжатый не ощутимым ранее голодом желудок расслабился. Ощущение сначала потекло по горлу, потом остановилась где-то на уровне солнечного сплетения. И распустилось теплом, дарующим спокойствие.
Выдохнула и улыбнулась.
Поставила запас на прежнее место и пошла в комнату, что была и прихожей, и залом, и спальней одновременно. Закурила очередную сигарету, лежа в кровати.
Генри-Генри. Наверное, если бы я была друг человеком, то любила бы тебя эти долгие годы назад. А тогда? Что было тогда? Я сейчас толком и не помню, что чувствовала к тебе. Вроде привязанность, интерес, заботу. И главное, я видела, как ты меня любил. За это любая женщина готова на все. Но ты не был тем, кто мне нужен. И эта девчонка. Берта. Отвратительнейшее имя. Берта Белчер. Наглая соплячка! Так говорить, когда сама - пустое место.
И ее шрам... Наверно, никогда не прощу ей. Не прошу себе.
Ей тогда исполнилось два года. Мелкая уже шустро бегала, едва за ней поспеешь, да я и не хотела поспевать. Она меня так доставала... И еще это"мамоська". При этом слове я вздрагивала. Конер однажды меня так назвал, когда очередной раз ночевал у меня. "Какая у тебя прелестная мамочка!". Вот она и подцепила. Тупой головастик.
Угораздило же однажды за ней не уследить. Да-да, я заболталась с Джоном. И она побежала вперед. Помню, был вечер. Очень душно. Звезды почти не видны за светом фонарей. Я слышу вопль. До боли знакомый вопль Берты. Бегу туда, и сижу картину: она лежит на земле в луже крови, держась ручонками за горло. Над ней склоняется какой-то сеньор в светлом костюме, а в его руках - окровавленный кинжал. Я заорала и налетала на него. Он откинул меня на землю легким взмахом, как пушинку и пошел прочь. Я видела лишь его слишком белую кожу и седые волосы. И звук трости по мостовой.
Кидаюсь к ней, а она еле дышит. Я помчалась в Зеленый Крест с хрипящей девочкой на руках, благо там не нужно ни имен, ни фамилий. Ее спасли. Подлатали как могли. И я сидела возле ее кровати, а она хныкала и тянулась ко мне. И я тогда поняла, что не смогу быть матерью. Кто угодно, но не я. И тогда я ее оставила на пороге у приюта. Пообещала, что приду, главное, чтобы она меня дождалась. И я не вернулась.
Чувствовал вину. Ведь это я сделала. Не уследила. А ведь вроде бы должна была. А теперь у нее шрам на всю жизнь. А у меня - страх за то, что я сделала.
Думала, что материнских инстинктов то у меня нет. Идиотка. Они есть, но в таком зачаточном состоянии, что когда прорывает, не знаю, что делать.
Прорвало через семь лет, я зашла к ней. Не думала, что из этой пищалки вырастете такой чудовищный ребенок. Эти холодные глаза, вздернутый подбородок, противный пронзительный голосок. И самое чудовищное - я узнавала в ней себя. И его. Почему я тогда не сделал аборт? Я же не любила его. Почему?
А сейчас... Лев. Настоящий царь, гордый, величавый, спокойный. И красивый. Такой красивый, что невозможно налюбоваться. Я не поняла толком, как у нас вышло то, что тогда вышло. Но это было потрясающе. Мне не было так хорошо еще ни с одним мужчиной, а пробовала я с достаточным количеством, чтобы иметь опыт. И мой Рик кажется лишь жалким подобием того, что представляет сейчас собой Генри.
Я вытащила еще сигарету. Нервы, проклятием нервы. Бездна, как я устала.
Пустила струю дыма к потолку, лениво прикрыв глаза.
Щелчок ключа, и заходит Рик. Кошусь на него и улыбаюсь.
Он выше меня на полторы головы. Широкоплечий, сильный. Серые глаза, чей взор всегда прям и спокоен, порой даже пронзителен. Он взглядом может заставить любого человека заткнуться. Его шершавые и мозолистые ладони нежны бывают только, когда ласкают, а так способные скрутить из кочерги все, что он пожелает. Спокойный, уверенный, не спешный, но когда нужно - нечеловечески ловкий и проворный. Ричард Стена, для меня просто Рик.
-- Привет, любимая,-- он подходит, целует меня в щеку, по пути снимая куртку и свитер грубой вязки.
-- И тебе привет.
Он растягивается на кровати рядом со мной, не сводя с меня глаз.
-- Ты обещала бросить,-- с легкой укоризной сказал он, проводя рукой по моему лицу.
-- А ты обещал не приходить поздно.
Он кривит губы. Наш вечный спор. Кто кого? Пока была ничья.
-- Как я понимаю, пробираться к Генри не удалось. Или бы ты пришла в Дом.
-- Не удалось.
-- Почему?
-- Там была Берта и еще какая-то женщина.
-- Они тебя узнали?
-- Да.
Он нахмурился. Поджал губы, что-то просчитывал. Заметил:
-- Не нужно было приходить тогда к нему.
-- Он и сам догадался, что я жива.
-- Он умен. Ты умеешь выбирать мужчин.
Я задушила сигарету о пепельницу и отвернулась от него.
-- Ужин на столе.
-- Спасибо.
Слушала, как он режет мясо, жует. Запивает водой. И почему-то было грустно. Внутри все тянуло, разрывалось. хотелось удавиться. Словно на грудь положили груз весом в несколько тонн, и тяжело дышать. Тяжело двигаться. Даже думать почти невозможно. Просто желание сжаться и сдаться, наплевав на весь мир.
Да что со мной твориться?!
Я вскочила и хотела было броситься к двери, но он меня перехватил. Заключил в объятия и прижал.
Так мы и стояли посреди нашей маленькой комнатушке. Сердце билось как бешеное, хотелось плакать. Кто бы мне сказал, почему... Так бы вечно стоять, вдыхать его запах, чувствовать руки, которые обнимают, и ровный стук сердца.
Я заставила себя сделать глубокий вдох и попыталась отстранился.
-- Тебе легче?-- строго спросил он, заглядывая мне в глаза.
Я кивнула.
-- Иди спать. Я доем и тоже сейчас же лягу, завтра поговорим.
Он разворачивает и легонько шлепает меня по заднице, направляя к кровати.
Я покорно иду. Переодеваюсь в ночную рубашку и, продрогшая скорее от внутреннего холода, чем от внешнего, залажу под одеяло.
Он присоединяется ко мне буквально через пару минут. Снова крепко обнимает, позволяя лежать к нему спиной. Знает, что я не хочу, чтобы он видел мое лицо.
-- Доброй ночи, любимая.
Поцелуй в плечо. Почти так же, как целовал Генри. Только тот - едва касаясь губами, чувственно. А здесь - нежно, немного небрежно.
Бездна! Да пусть они все подаваться!
Я мысленно выругалась и фактически сразу же вырубилась, разрядившая матом и успокоенная глубоким и мирным дыханием Рика.
Только почему-то уже засыпая я услышал что словно меня кто-то позвал. Далеко, еле слышно. Так иногда бывает... Чаще всего я слышу так голос мамы. Но сейчас это был голос Арье.
Тот, который предал.
Я положил телефонную трубку, переделено медленно и спокойно, словно ничего не случилось. Словно то, что мне сейчас не сообщили, что мой друг и мой объект находиться в коме и вчера его пытались убить по моей вине. Просто великолепно.
Прошелся по комнате, меряя ее шагами, хотя она была измерена уже не одну сотню раз.
Генри чуть не убили из-за меня. Третий раз у них все же это получилось. Эх, Генри, самоуверенный ты индюк.
В прочем, я тоже таким был, но не так долго. Меня отрезвили в семнадцать лет, когда мне дали выбор - расстрел за государственную измену или же работать на тех, кого я передал.
Кто бы знал, как я ненавидел всем сердцем и Правительство, и Орден, и самое главное - Правителя, сколько раз представлял смерть каждого, сколько пыток им придумал.
Проклятое государство, построенное на лжи и пороке.
Я остановился у зеркала, всмотрелся в него, скривил губы.
Сеньоры и сеньориты! Узрите в отражении зеркала! Только сейчас, только здесь! Человек, предавший всех, ради своей жалкой жизни! Смотрите-смотрите в эти глаза! О, эти зеленые глаза предателя много кого обвели вокруг пальца. Смотрите и бойтесь! Ведь когда он оденет маску никто и никогда не догадается, кто и что он на самом деле.
Никто из тех, кто называет меня "другом" не знают моего стоящего имени.
Арье Говард, какой-то там внук Правителя, ставший знаменитым журналистом, с мнением которого считается весь город! Тьфу. Я и писать-то грамотно не умею, школу не заканчивал, только то, что научила мать, до того как убежала с очередным любовником и не вернулась.
Меня, сеньоры и сеньориты, зовут Луи. Просто Луи, без фамилии и даже отчества, папашу своего я не знал, а мать и вспоминать не хотела. Родился в цирке, между представлениями. Мамаша была танцовщицей, достаточно неплохой и пользующейся определенной популярностью. А я с детства обожал кривляться, вот и взяли клоуном. Но вот беда, копировал я отлично, а чувство юмора было так себе. Вот однажды дабы впечатлять дам я и покривлялся на славу. Пытался изобразить самого Правителя, и получилось-то не плохо, об этом я узнал на следующий день, когда меня выволокли из комнаты жандармерия в странной серой форме.
И в камере потом все подробно объяснили, что хоть цензуры нет, но поддерживать ее нужно.
Но мне повезло. Ой как повезло тем, что я хорошо кривляюсь. И что очень похож на одного человечка. У меня выбор - или я быстро болезнен умираю, или служу на благо Правителя.
Я согласился на их предложение, благо не был дураком.
В это время Арье Говард, молодой и талантливый журналист, который очень недолюбливал своего высоко стоящего предка хотел сделать тому гадость, но юношу вовремя перехватили. Гадость сделать не удалось, его отправили далеко-далеко отдыхать, но так как он был видной фигурой, то все же его полная пропажа была бы не желательна.
Вот меня и поставили на его место. Год учился говорить как сеньор, есть как сеньор, думать как сеньор. И вот "вернулся" я словно блудный сын, и начал жить поживать, и заодно и за меня статейки писали. Обличающие, прямолинейные, прочерченные Правителем. И пляшу я под их дудку.
Да вот незадача. Все вроде бы под колпаком, все знают что и как сказать, но есть один человечек. У Арье была любовница - Аннабель Белчер, та еще шлюшка. И они общались достаточно тесно. Но так как она была неугодна, как я понял, что-то прибрала у Правителя, и ее убили до того, как обнаружили пропажу, а когда обнаружили - стало поздно. Ее уже успели похоронить. А некромансеры нынче крайне редки.
Арье отправили "в отпуск" буквально за год до смерти Анны. Они переписывались, точнее за него переписывались. И вот она трагически погибла. На сцене появляюсь я, благо Генри до этого Арье никогда не видел, а то было бы на один труп больше. Жалко было бы парня, он не в чем не виноват, это его женушка учудила
А сейчас я еще и "друг" Генри, который может что-то знать о своей жене. Вроде бы он что-то там накопал, но что неизвестно. Мне он не говорит, только с Дикт общается. А Дикт была полностью инициатива Ордена! Нужно же Арье жениться, в конце-то концов, не мальчик уже. Но потом планы поменялись, и сейчас стала нужна София. Бедная наивная девочка. Она мне искренне симпатична, каюсь. Я даже в нее наверно немного влюблен, игра дается куда проще, чем с Мередикт. Мотылек... Тьфу! То-то я в не чувствую что-то не то, но пока никто не накопал ничего. Но в ней что-то есть. А София прелесть! Милая, наивная, чистая, умная. Пару раз я был даже с ней искренен, и ничего, не убежала. Может, этот брак будет хорошим. Хотя бы супружеский долг отдавать можно будет в трезвом состоянии.
Да-да, в свои тридцать я чувствую себя стариком. И дребезжу точно так же, поверьте.
Но София мне нравиться, только глупая девчонка не поймет, кого ей выбрать. Генри для нее давно потерянная партия, Мередикт вышла на охоту. Если эта сеньора и вцепиться в добычу, то не отпустит.
А Генри, дурак дураком. И как я мог привязаться к такому идиоту? Что думает, то и говорит. А сам-то постарше меня будет. Но Бездна, насколько он благороден. Эта выдержка, стать, гордость, уверенность. Это нельзя не уважать.
И то, как он пережил смерть жены. Как он ее любил... Просто потрясающе. Ради нее одной-то и жил собственно, только ее и воздухом дышал. А она была и всплыла. А он ничего. Пару деньков дома посидел, взял себя в руки и все. Ни словом о ней не упоминает. Вот это настоящий сеньор. Не уверен, что у Правителя больше выдержки. Надеюсь, что эта скотина хотя бы мысли мои не читает, а то мне не сдобровать.
Так вот, привязался я к этому парню. Искренней, честный, человек слова. Сам поражаюсь, как смог с ним сдружиться. Хотя собственно если бы не сдружиться, то сейчас бы я лежал в земле, рядом с Анной его разлюбимой.
С Белчером в последнее время что-то творилось, словно его подменили. Задумчивый, тихий, сам в себе. И главное, не расколешь. Я пытался пару раз, но дохлое это дело, выпытывать у Генри то, что он не хочет говорить.
Его решили предупредить. Я узнал об том только вчера. Да собственно, кто я такой, чтобы мне все сообщали? Обычный исполнитель, которого так ладно дергают за ниточки - дрыгни ножкой левой, дрыгни ручкой правой. Какая мерзость.
И теперь этот чудак на грани жизни и смерти. Потому что решил играть с Правителем.
Я посмотрел на часы. Пора идти. На свидание с Софией. Эх, девочка. Если бы ты знала кто я, то бежала бы без оглядки.
Наверно, я гад. Сволочь и прочая-прочая. Не спорю.
Не скажу, что жалею о том, что решил быть шпионом. Поверьте, когда вы провели ночь в тюрьме с мыслью о том, что утром ваша жалкая шкура будет продырявлена в нескольких местах, то согласились на все. Сеньоры и сеньориты, я вышел из камеры на рассвете абсолютно седой, и теперь приходится красить волосы каждые полторы недели, чтобы седина не проглядывала. И когда меня подвели к стене, я был уже мертв. Много мне пришлось потом выпить виски, чтобы понять то, что я жив.
Но я жалею о том, что предаю Генри. Хотя если бы я был другими, то возможно мы никогда бы не познакомились. Жаль, что он такой.
Жаль, что я такой.
Я вышел из квартиры, тщательно закрыв дверь и нацепив маску.
До встречи, сеньоры и сеньориты. Ваш покорный Луи прощается с вами, уступая место Арье Говарду.
Та, которая сомневается
Мы договорились встретится в семь часов. Наверно, нужно было чуточку пораньше, но я не могла. Мне нужно было прийти в себя после того, как я узнала о Генри.
Было невыносимо стыдно, когда открыла глаза. Я напилась вечером. Как последний сапожник... Моя репутация разорвана в клочья. Как я могла так себя повести? Надеюсь, то, что мне смутно помниться - сон, или же мне остается только утопиться.
Я полезла к Генри обниматься... Ладно обниматься! Я его целовала. Кажется... Охохо. Мама, главное, чтобы ты ничего не узнала, а то валерьянкой не обойдешься. Про папу вообще молчу. Они то считают, что я умная, порядочная сеньорита, которая умеет держать себя в руках. Я всего-то напивалась только два раза. Первый - в семнадцать, на совершеннолетие. Но тогда было проще, мы пили только с Аннали в снятом доме в дернувшему возле Меньтюра, и никто ничего не узнал. А второй - сейчас. Охохо... Ночью. Посреди города. В пабе так надраться... Самой!
Как же стыдно.
Я закрыла пылающие щеки ладонями и украдкой огляделась.
Они все на меня смотрят! Все, кто сидят сейчас в ресторане. Все точно знают, что я сделал.
Так, стоп! София, ты юрист. Хватит ныть! Во-первых, смотрят не на тебя. Во-вторых, ну кто знает?
Все.
Я хлюпнула носом. Хоть бы не разреветься...
Спасибо Ральфу. Не думала, что есть настолько тактичные люди. Он вошел буквально через пару минут, как я проснулась. Вежливый, спокойный и невозмутимый. Пожелал доброго утра и поставил поднос на тумбочку рядом с кроватью. На подносе стояла чашка с острым мясным супом, рецепт которого так часто советуют при похмелье.