Холодное утро. Семь пятнадцать. Начало пасмурного осеннего дня, чью серость разбавляли лишь редкие желтые листья, тонущие в лужах.
Остановка. Все люди сонные, злые, раздраженные, спешащие и безнадежно опаздывающие. Но нам не интересна ни та дама за тридцать с хвостиком, которая что-то кричит в трубку, размахивая руками, пропуская уже второй свой автобус. Ни тот мужчина около сорока, с ранней сединой у висков и спокойными глазами, изредка сцеживающий зевание в кулак. Ни та парочка молодых людей, оживленно что-то обсуждающих, в чьем лексиконе не найдешь слов кроме модных "чика", "котэ", "школота" и прочего мусора, который засоряет современную речь. Ни даже та красива молодая женщина с умелым макияжем, но какой-то ноткой обреченности во всем образе.
Нам интересен лишь один человек. Девушка, которой навряд ли еще исполнилось двадцать, но уже точно было восемнадцать. Ничем не примечательная. Джинсы, свитер, легкая курточка, цветастый шарф, который придавал ее лицу определенную живость, длинные светлые волосы собранные в хвост... Миловидная, хрупкая, обычная. Единственное, что выбивается из всего - глаза. Глубокие, сине-зеленые, словно море, на котором она так хотела побывать. В них было что-то, чего не было ни у кого из всех стоящих в то утро на остановке, кроме... Да. Кроме попрошайки-инвалида, который уже стоял на рабочем посту, как будто даже гордо демонстрируя отсутствие конечности. Но там было все же другое.
Девушка, ожидая своего автобуса, достала плеер, и ловко, немного как-то поспешно, словно она делал что-то важное для себя, вставила наушники и включила музыку. Как только заиграла тяжелая мелодия, он выдохнула и успокоилась.
Подъехал автобус с нужной ей циферкой. Люди, словно какая-то свора, накинулись на открывающиеся двери транспорта, не позволяя выйти другим пассажирам. Завязался спор, крики, все-таки одна масса вытолкала другую, и вторая поспешно потом начала влезать в автобус. Девушка держалась немного в стороне, и зашла одна из последних. Молча протянула деньги и кое-как протиснулась по дальше, благодаря наушникам, не слыша лестные пожелания. А что она могла ответить, даже если бы слышала?
Встала у окна, отперевшись спиной о поручень, и выглянула в окно. Автобус дернулся и, тяжело кряхтя, пошел по своему маршруту, привычно спотыкаясь в выбоинах дорог, сигналя сонным пешеходам, решившим перебежать дорогу, под звук мирного радио "Шансон".
На светофоре он резко затормозил, не успев проскочить. Массу людей качнуло.
Какая-то дерганная и злая на весь свет старушенция налетела на девушку...
Хотя почему все время "девушка", "девушка"? Ее звали Ева.
Так вот, она налетела на бедную девчушку, и тут началось.
-- Стоят тут, понимаешь! Молодежь,-- презрительно растягивая звуки проскрипела она, уходя в лидирующую позицию по отношению к звуку царапанья острым предметом по стеклу.- Молодость - вещь проходящая! Ты вообще меня слышишь, а?! Ты что, меня не уважаешь?!
Девушка, куснув губу, вытащила наушник, виновато смотря на бабульку.
-- Что за молодежь пошла, а?! Достали стариков! Никакого уважения нету...
Ева молчала.
-- Что замолкла, словно воды в рот набрала?! Стыдно небось, что меня толкнула, а?!
Ева могла бы ответить, что вообще-то она не виновата, что это автобус качнуло, что эта женщина сама на нее налетала, но... "Могла бы". Ева была немая. Совсем. С самого момента рождения она не произнесла не звука; социальные сети и интернет помогали ей не отдаляться от общества, но быть частью общества она не могла. Все люди, узнав о ее дефекте, либо пугались и переставали общаться, обходя как чумную, либо же заваливали слезливыми сожалениями, в которых было ни грамма правды.
Но Еве было нормально. Она окончила школу, училась в университете, хотя это конечно было очень сложно, занималась музыкой, писала стихи. Даже полгода назад какой-то издатель расщедрился и опубликовал ее небольшой сборник, чей тираж не превышал пятидесяти штук, но это была уже победа. А наушники она носит, потому что они являются каким-то опознавательным знаком для людей, просящим не трогать их владельца.
Девушка могла бы сейчас достать блокнот и ручку, специально лежащие сверху, в сумке, и написать что-нибудь этому скандальному существу, но... Смысл?
Грустно, граждане.
Вот и Ева грустно улыбалась.
А к бабульке присоединился какой-то дедок, потом еще тетечка с явными комплексами неполноценности и сомнительным диагнозом психолога по поводу ее умственного развития. А Ева вынуждена была слушать всю эту грязь, вываливающуюся на нее. Кто-то пытался заступиться, но его заткнули.
Ева вздохнула и отвернулась к окну, чтобы не видеть этих лиц.
Ну что она им сделала, а?
Она вышла через две остановки.
За ней увязалась воодушевленная ее молчанием бабка и та женщина. Остальные с интересном смотрели на развивающийся спектакль.
Ева дернула плечом и осмотрелась, думая, как ей пойти, заходить ли в "Глобус" или же сразу в универ? И как раз когда она оглядывалась, она увидела это.
Беспечная мамаша, беззаботно болтающая по телефону, не видящая ничего вокруг себя и идущая по оживленно движущейся проезжей части, и тащащила за руку мальчика четырех лет.
А на них ехала фура, огромная темно-серая фура, не успевая затормозить.
Время замедлилось.
Ева обернулась к возмущенно бухтящей массе, показывая в сторону ребенка, беззвучно открывая рот, что бы те увидели и окрикнули увлекшуюся мамашу. На лице хищниц заиграли улыбки, они думали, что смогли довести свою жертву до истерики. Они даже не смотрели, куда им показывала Ева.
Девушка поняла, что ничего не добьется и рванула на дорогу, рвя мышцы, чтобы добраться туда как можно скорее...
Запоздалый визг шин.
Мамаша увидела фуру перед самым носом. Она не поняла, какая сила откинула ее и ребенка от машины.
Раздался вскрик и оханья той самой старухи, кто просил позвонить в скорую и полицию, или еще куда-то. Надрывно, на одной ноте вопил ребенок, которого та непутевая мамаша прижимала к себе и остервенело гладила по голове.
Водитель выскочил из кабины и подбежал к бездвижно лежащей на асфальте хрупкой фигурке, хватаясь за голову и матерясь.
Вокруг собралась толпа. Они что-то говорили, шумели, кричали, доказывали, кого-то звали. Им в унисон вторили машины, отвратительно сигналя, ругались водители.
А Ева лежала на асфальте с закрытыми глазами, неловко подогнув под неестественным углом руку. Из уха - тоненькая линия алого, медленно расплывающегося на асфальте. Шарф сбит, куртка распахнула, разорвана. Кровоточат колени и ладони.
Рядом с головой, выскочившие из ушей наушники, в луже крови.
И музыка. Тихое перебирание струн и приятный мужской голос с какой-то горечью поет...
Зачем кричать, когда никто не слышит?
О чем мы говорим?
Мне кажется, что мы давно не живы,
Зажглись и по-тихоньку догорим...
Когда нас много начинается пожар,
И города похожи на крематорий и базар...
И все привыкли ничего не замечать.
Когда тебя не слышат... Для чего кричать?
P.S.
Ева выжила. Переломы, травмы, долгий год реабилитации... Но она выкарабкалась. Она смогла.
А сможем ли мы выкарабкаться из той грязи, куда сами себя затолкали?