Ночь, дежурство. Старая лампа дает желтый, слабый свет, в котором с трудом можно разобрать свой собственный почерк. На столе еще кипа бумаг, которые нужно просмотреть, понять и что-то в них написать. Но это уже привычно для человека, который посвятил этому большую часть своей жизни.
Это мужчина сорока восьми лет. Седые волосы у висков, серьезные, немного усталые и печальные глаза, глубокие морщины на лбу, белый халат врача. Сидит, смотрит бумаги, изучает истории болезни. Все как обычно. И не скажешь, что ему сейчас очень плохо. Что хочется закричать, завыть, вырвать из груди проклятое сердце, которое болит. Его жена ушла вчера, заявив, что зря потратила на него жизнь. Дочь поссорилась с мужем, собирается развестись, абсолютно забыв о том, что у нее есть ребенок, о котором нужно думать в первую очередь. А сын... лучше не вспоминать.
Вот так он и сидит, заполняя документы, как будто собираясь заполнить этими записями свою душу.
Он сидит так уже четвертый час. Усталость постепенно берет свое.
Он откидывается в кресле, осторожно потягивается, разминая руки. Встает и идет к двери, решив выпить кофе.
Старые, ободранные коридоры больницы. Они узкие и насквозь провоняли тяжелым запахом лекарств. Свет лампы приглушен. Но он может ходить здесь и с закрытыми глазами. Он знает это здание наизусть.
Подходит к автомату, выдающему кофе, останавливается, зачем-то задумчиво изучая его поверхность.
Тут тишину ночи нарушают торопливые шаги, к нему приближается Эйль - она новенькая, работает здесь только полтора года. Очередная жертва, решившая посвятить жизнь другим. Она замечает его, подходит, недоуменно заглядывая в его лицо.
-- Вы тут?
-- Доброго вечера, Эйль. А почему я должен быть не тут?
-- Нам же час назад этого привезли!
-- Этого?
-- Ну да! Его! Вы что, не понимаете? Его! Ну очередного...
-- А,-- на лице мужчины промелькнула тень понимания.- Ясно.
-- Идемте же! Там все собрались...
-- Но у меня работа...
-- Какая работа, когда... этот! Пойдемте!
-- Хорошо-хорошо, иду, Эйль.
Мужчина едва заметно морщиться: он никогда не понимал восторг своих коллег, когда они вновь и вновь видели их. Странные люди, разве так можно?
Эйль поспешила в один из боковых коридоров, то и дело оглядываясь, идет ли за ней мужчина. Он неспешно пошел следом, про себя тихо ругаясь, зачем ему вообще это понадобилось?
Коридор. Дверь. Направо. Лестница. Коридор. Налево. Лестница. Коридор. Закоулок. Дверь. Большая металлическая дверь, которая была полуоткрыта. Оттуда в полусумрак коридора лился свет.
Мужчина зашел за своей спутницей, прикрыв лицо рукой, в слабой попытке более плавного для глаз перехода от темноты к яркому свету.
Немного привыкнув к лампе, он смог оглядеться. Ну что ж, как обычно. Они все собрались возле стола, перешептываясь, как будто боясь, что их услышат. Хотя тому, над кем они склонились, было не до них.
Мужчина начал приближаться к столу, прислушиваясь к разговору.
--... где-то дня три назад. Не меньше.
-- Ты прав, состояние тяжелое...
-- Ампутация?
-- Нет смысла возиться. Если бы хотя бы нам привезли его сразу, а не так...
-- Он лишь один из. Зачем мучаться? Мы ничего не сможем сделать.
-- Ты права...
-- Мы же живем без крыльев! Значит, и он сможет.
-- Тут работы часов на двадцать! И не факт, что поможет!
-- Ампутация...
-- Да что вы сомневаетесь? Как обычно все. После он станет обычным человеком. Даже не вспомнит кем был.
-- Да-да-да! И семья найдется, друзья, даже может быть дети. Как обычно.
-- Не будем его мучить.
-- Ой, да что там мучить?
-- Ампутация.
И голоса, голоса-то какие! От наигранно-скучающего и сонного до почти торжественного. Мужчина покачал головой. Не понимает он их. Не понимает.
Он смог пробраться все-таки к столу, так, чтобы не заметили его присутствия - это было не трудно, они были увлечены своей беседой - и, наконец, увидеть его.
Большой металлический стол на котором лежит распластав свои сломанные крылья ангел.
Мужчина поспешно ответ глаза, поддавшись мгновенному страху, но фактически тут же вновь посмотрел на него. Почему-то два десятка лет практики не смогли его приучить к таким зрелищам. Ужас, который пришел первым, сменился жгучим чувством сострадания и почему-то вины.
Он заставил себя осмотреть его.
На вид лет восемнадцать-двадцать. Они всегда ломают крылья в этом возрасте. Тонкие черты юного лица искаженны мукой, глаза закрыты. Светлые когда-то волосы сейчас покрыты слоем крови и пыли. Тонкие пальцы царапают стол сломанными ногтями. А крылья.... Они должны быть белоснежными, но сейчас на них не было ни одного чистого белого пера. Серо-черные с красными разводами крови. Одно крыло неестественно подвернуто так, что внутри все сжимается при взгляде не него. Кончик второго свисает со стола и мелко подрагивает. Где-то видны осколки костей и фактически везде черная, запекшаяся кровь.
Мужчина вновь посмотрел на его лицо. В глазах врача неожиданно - непонятная буря эмоций. Голоса его коллег превратились неразборчивый гул. Мир сузился до лица существа, которое сейчас лежало перед ним, мучаясь от боли.
-- Я проведу операцию,-- неожиданно его тихий и спокойный голос произвел эффект грома. Все замолчали и только сейчас заметили его присутствие.
-- Ампутацию?..- переспросила женщина в толстых роговых очках, поправляя халат.-Хорошо, мы вам...
-- Нет. Я попытаюсь восстановить его крылья.
Недоумение и неприязнь на лицах присутствующих.
-- Зачем? Это фактически бессмысленно.
-- Пустая трата времени...
-- Это займет не меньше десяти-пятнадцати часов...
-- ... Не факт, что ты сможешь помочь.
-- Я проведу операцию. Попросите, пожалуйста, медсестер подготовить операционную.
-- Да зачем тебе это? Трата сил и времени! Тебе это не оплатят!
-- И что?
-- Лайн?- одна из присутствующих врачей неожиданно подалась вперед. Это была миниатюрная хрупкая женщина лет тридцати с полными, чувственными губами.- Я могу вам помочь?
-- Да, Павика. Буду очень благодарен...
На них смотрели как на сумасшедших. Но молчали. Потому что осуждать их было...
Ему как раз вводили обезболивающее и снотворное, когда он очнулся буквально на несколько минут. Дернулся, открыл глаза. Они оказались ярко голубыми, а зрачок - темно-синим, почти черным. Но эти потрясающие глаза до краев были наполнены болью и страданием.
Лайн склонился над ним, всматриваясь в зрачки, когда рука больного схватила его за ворот халата. Полуобезумевший взгляд и шепот, сорвавшийся с сухих, потрескавшихся губ:
-- Вы хотите?..
-- Нет, я не лишу тебя крыльев,-- четко проговорил Лайнейм, чтобы он смог расслышать каждое слово.
Ангел вгляделся в глаза мужчины. Страх во взгляде сменился недоверием. Потом - покоем.
Захват пальцев на воротнике ослаб, рука беззвучно упала простыню.
Операция заняла больше пятнадцати часов. Лайн потерял счет времени, когда наконец закончил собирать крылья по кусочкам. Пробормотав сестре - "Когда придет в себя - разбудите меня", пошел к себе в кабинет, завалился на маленький диванчик и заснул глубоким, тяжелым сном.
Его разбудили лишь на следующий день, вечером, когда пациент пришел в себя. Раньше врача не решались почему-то трогать.
Павика потрясла его за плечо и тихо прошептала:
-- Он в сознании...
Лайн вскочил и, еще до конца не проснувшись, бросился в палату.
Он лежал на спине, смотря в потолок пустым взглядом. Когда врач зашел в комнату, то ангел сморгнул и перевел на него глаза. В голубом море снова был шторм боли.
-- Я их не чувствую...-- полушепотом, еле размыкая сухие губы.
-- Это нормально. Мы вкололи тебе обезболивающее, поэтому ты не чувствуешь боли.
-- Не надо... не надо обезболивающих...
-- Почему?.. Тебе без них будет сложнее справиться с болью.
-- Человек должен страдать... Чтобы понять...
-- Что понять?..
-- Не надо обезболивающих...
-- Но...
-- Пожалуйста...
Лайн долго смотрел в голубые осколки неба, потом опустил взгляд и вздохнул.
-- Хорошо.
Он шел на поправку очень медленно. Но все-таки состояние потихоньку улучшалось.
На улице стояла зима. Холодный воздух окутал ледяными иголками тело Лайна, вышедшего покурить. Серый дым проник в легкие, согревая и даруя имитацию спокойствия.
Тихо падал снег. Белые хлопья кружились маленькими звездочками и летели на землю. Лайн заворожено следил за ними, как будто видел их первый раз в жизни.
-- Вы курите?
Врач дернулся и повернулся к говорившему. Это был его пациент. Он был слишком слаб, чтобы ходить самостоятельно, поэтому он использовал костыли.
Белая кожа лица все еще отливала серым, но глаза были ясными, и в них больше не было страдания.
-- Да,-- Лайн немного растерянно посмотрел на сигарету.- Я курю с пятнадцати лет. Вредная привычка, которую не могу бросить.
Ангел кивнул и посмотрел на падающий снег. Тут врач спохватился.
-- Кто тебе разрешил выйти?
Пациент издал тихий смешок и посмотрел на своего врача.