Аннотация: Фантастика. Сверхспособности. Приключения в двух мирах. Нереальная Новелла 2019 Название изменено.
Люблю коричневую пыль
Люблю коричневую пыль. Осень перемалывает в неё всё без разбора: и плодородную землю, и песок. Покрывает мягкой взвесью дома, дороги, последние горькие листья в садах цирий. Ушла моя долина под бурую муку полностью, до весны. Угрюмая, как море перед штормом, говорят старики. Не знаю, я живого моря не видела, не застала.
Осенью в деревне нет работы, и можно послушать бабушкины сказки. Занятно бабуля про море рассказывает, про перламутровых огромных бабочек, его хранителей. Говорит, что когда-то давным-давно, не в пример нынешним временам, селяне не один раз в пять лет, а ежегодно выбирали лучшего юношу или девушку для перерождения. И пещеры Градова были усеяны огонь-камнями под самые своды. И с горцами, их добывающими, мы дружили, и жили они на склонах гор, а не в недрах, и девок из долин не похищали. А, главное, избранные из селян могли перерождаться в пламени огонь-камней, в пещерах Градова не только в железных черепах, как теперь, но и во многих других бронированных великанов. А особенные девушки - в морских перламутровых бабочек. И даже жива ещё в бабулиных байках более древняя легенда о том, что в трудные времена наши предки умели перерождаться не в одном, а в двух мирах, на родной планете и планете сестре, получая двойную силу. Но это точно сказки...
И сегодня нам с Гаем не до посиделок, мы идём в Градов. Время коричневой пыли - время путешествий. И никто из старших не остановит, не скажет, что не доросла, ведь всем селом выбирали, решили, что именно я достойна пройти испытание перерождением.
Эх, только дойти бы до Градова. Потому с Гаем и спешим, что горцы совсем озверели. Как перерождаться разучились, не просто жадными купцами стали, а ещё и разбойниками. Завёлся у них свой миф - дескать если в жёны селянку из цириевой долины взять, то от такого брака может родится дитё, для перерождения годное. С тех пор явно в наше село сунуться не смеют, а вот подленько, в дальних садах, да по пути в Градов девчонок крадут.
Ну ничего, мы с братом умные, за несколько дней раньше известного срока выходим и опасный отрезок пути днём пройдём в самый зной. Всем известно, горцы дневного пекла боятся.
Паки решили не брать. Прилежно натасканный пёс, конечно, хорошая охрана, но в Градов с собаками не пускают.
Гай нарочито сурово хмурится, осматривая мою поклажу. Брату восемнадцать, он на три года старше, за кем главенство в походе даже не обсуждается.
- Латка, стрики возьми! Ждёшь, когда бабушка подаст?
Я вприпрыжку помчалась за стриками. И так их не забыла бы. Они лежат в моей комнате рядом с маленьким свёртком, который Гаю ни к чему видеть. Мы целебный порошок с бабулей тайком готовили, не верит брат силу осенних листьев цирий. Схватила стрики, драгоценное снадобье спрятала за пазуху, не затормаживая, пролетела мимо кухни, где бабуля пыхтит и тихонько под нос себе ворчит, пытаясь в самый маленький из дорожных мешков впихнуть для нас побольше съестного. А я уже вновь перед Гаем. Молча вкладываю стрики в боковой карман своего новенького мешка из лыка цирий. Заискивающе, почти раболепно, смотрю на брата, хитрость срабатывает, и он сдается:
- Ладно, нетерпёха, пошли с бабушкой прощаться.
Бабуля не плачет. Она у нас вообще большая умница. И жалко её оставлять, а надо уходить. Что-то в центре груди сжимается комочком, но слова так и умирают, не родившись. Не могу сказать, что вернусь, ведь сама же не знаю. И Гай тоже молчит. В едином порыве мы кидаемся обнять нашу бесценную старушку. Я утыкаюсь носом в худое плечо, в широкую, грубую лямку фартука, пахнущую постным маслом и лепешками. Брат низко склоняет кудлатую черную голову, но всё равно нависает над нами как жердь.
Вдруг всё смазывается перед глазами, меня несёт куда-то...
***
- Ленка, проснись, Лена!
Покачивает и тошнит. Упираюсь боком в шершавые обои на стене и совсем просыпаюсь.
- Хорошо, мамка ключ научилась надёжно прятать. Опять ты в закрытую дверь ломилась, лунатичка!
Сестра ворчит беззлобно, как всегда. Я в помятой пижаме у входной двери, тоже почти как всегда. Шесть утра. Мама на ночной смене, придёт в десять, когда нас с сестрой уже дома не будет, и так дня три ещё её не увижу. "Сон тот самый, нужный. Главное в нём - бабуля", - закрепляется настойчивое в голове. - "Надо немедленно наведаться к бабуле".
Валюха бубнит что-то дальше про "часик поспать", "завтракать без меня будешь" и "только попробуй в школу опоздать". Про сон и про то, что рвану с утра к настоящей земной бабуле на другой конец города и первые уроки точно прогуляю, старшей сестре знать не обязательно. А то, что училка позвонит ей вместо мамки, так это нам не привыкать, и это после обеда будет. А к вечеру Валюха после работы такая же, как и мама, измотанная придёт, останутся ли силы на злость ещё неизвестно. И вообще, добрая она.
Бабуля пичкала меня блинами и долго рассказывала про давно умершего деда. А я не помню его, и видела-то только на фотографиях. Зачем мне столько знать про деда? Пётр Игнатьевич был знатный специалист - строил гидроэлектростанции, сам покуролесил и бабулю за собой по всей стране потаскал. Перед смертью сильно горевал. Вода уходит, говорил. Что-то мы, люди, не видим или неправильно делаем. Ледники тают, озёра пересыхают, реки мелеют - пресная вода с поверхности планеты вглубь уходит, сотни, а может уже и десятки лет до большой беды...
Вот зачем это мне, четырнадцатилетней троечнице знать? Не понимаю. Но в собственное чутьё приучена верить, особенно в опасения доведённые через нужный сон. Это пока единственное, что в жизни не подводило. В течение двух недель я изучила все дедовы книги, хоть как-то связанные с большой водой, и многие другие, что нашла в городской библиотеке. Отыскала, что возможно, в интернете. Даже с профессором одним уважаемым вступила в переписку под видом любознательной студентки. Зато в школе: по географии - трояк, по химии - трояк, по математике едва-едва от двойки убежала. Сестра в один из вечеров всё-таки взъярилась и вставила мне по первое число за тройки, но ничего, зато потом пирогов вкусных напекла.
***
Сегодня пыль не въедлива, коричневая дымка взвивается из-под ног короткими столбиками и быстро рассеивается, оседая снова. Ветерок ещё не горячий, приятный. Пахнет сладкой гнильцой увядающих по осени цирий.
После прощания с бабулей долго идем молча. Жалко её, но радостное возбуждение от начатого пути неумолимо возвращается ко мне. Сдерживаю, чтобы не расплылись в глупой улыбке губы. И петь хочется, но молчу. Чувствую, у Гая тоже доброе настроение, хотя по выражению его лица этого не поймешь. Хмурый он почти всегда, ну и что, - какой есть. Зато дождался меня. Мог бы ещё три года назад уйти в Градов с Виртой Плешивым, когда им по пятнадцать исполнилось. Не ушёл. А я бы на его месте ушла, и брат, кажется, знает об этом, хотя и не спрашивал никогда.
Порой мне думается, он вообще бы не уходил из деревни, если бы не я. Вроде и сильный, и умный, лучше многих, а в силу градовичей не верит и думает, что жить вольным садовником в нашей деревне лучше, чем в бронированного градовича-черепаху переродиться.
"Наивная ты, Латка, пока не поймёшь. Думаешь, море само в землю ушло - естественное старение планеты, бла-бла-бла, ожидаемая биокатастрофа? Я вот уверен, что градовичи помогли. У бронированных гигантов что-то неладное с мозгами делается, им планета совсем другой нужна: без моря, без цирий, да даже без воздуха. Наши вольные поселения, наше право перерождаться для них, что кость в горле, и только на руку, если и мы передохнем. Знаешь ведь, что горцы перерождаться уже разучились, да и нам до градовых пещер с каждым годом всё труднее добраться. Горцы всё меньше огонь-камня добывают. Может, саботируют, а, может, и вправду он тоже с планеты исчезает. Как без чудодейственного огня перерождаться? Явно градовичи темнят, что-то от нас скрывают, защитнички планеты, мать их..."
"Ну-ну, братик", - думаю, - "пока до Градова не доберёмся и своими глазами не увидим, не поймём, что да как. И не знаю как ты, а меня деревня не зря выбрала", - вспомнила, как дрожью проняло всю, когда селяне практически дружно проголосовали. Теперь я переродиться просто обязана.
- Привал, - объявляет Гай.
- Я не устала совсем, - пытаюсь возразить.
- Пять часов идем. Скоро полдень, и неизвестно, будет ли впереди ещё подходящая тень, сады заканчиваются.
Я оглядываюсь по сторонам, действительно, высокие трехметровые цирии попадаются совсем редко, и кроны их не столь раскидисты, как у наших, деревенских. И верно, скоро и бесплодных колючек на земле не останется, к скальной пустоши идём, что отделяет земли горцев от пещерного Градова.
- Есть не буду.
- И не надо, - легко соглашается Гай. - Доставай стрики и воду найди.
Прислоняю мешок к жилистому толстому стволу рядом с поклажей брата. Он растянулся уже на походном плаще в тени дерева и, кажется, мгновенно задремал. Всё правильно, в пути надо беречь силы. Стриками я лучше владею, а ночью Гаю бодрствовать, меня охранять надо.
Зажимаю должным образом меж пальцев изогнутые прутки стриков и медленно обхожу дерево. Чего далеко ходить, соседняя цирия достаточно большая и старая - должна быть под ней близко вода. Иду по бугоркам выступающих на поверхность корней. Три метра, пять, десять... Нет, не то, перехожу к следующей. Вот она, хорошая, сильная цирия. Так и есть, заплясали стрики. Оглядываюсь на брата, но его не видно за деревьями, да и нет сонному дела до моей маленькой победы. Уверена, что и спасибо не скажет когда проснется, ну и ладно, у меня все равно радостно на душе. Нашла воду, сейчас отрою, накрою тенью, пусть отстоится. Опускаюсь на корточки, походным маленьким топориком разгребаю пыль и песок в том месте где корень уходит вглубь. Шуршу себе тихонечко и радуюсь.
- Мм... - не успеваю вскрикнуть, мычу беспомощно.
Это кто-то зажал мне рот. Пытаюсь извернуться всем телом чтоб вырваться или заглянуть хотя бы назад. Но этот кто-то слишком силен, ещё мгновение... в глазах мутнеет.
***
Просыпаюсь от боли, это я шмякнулась носом о входную дверь. Зато сон как рукой сняло. В руках ключ. Вот это да! Я научилась его находить прямо во сне? Быстро прячу драгоценность в карман, ни к чему Валюхе с мамой про мою новую способность знать. Замираю во тьме тесной прихожей. Тишина. Кажется, сестра сегодня не проснулась. Очень хорошо. Крадучись, добираюсь до места, где нашла ключ, и прячу его обратно. Затем серой мышкой возвращаюсь в постель. Стрики, вода? Значит я правильно сделала, что месяц назад про земную воду всё узнала. А про брата упустила. Выходит, утром - бегом к брату. Брат у меня один, двоюродный, но крутой - специалист по восточным единоборствам. Вот и пришло время заканчивать с моей ленивой тренажёркой, сон ведь тот самый - приказной.
***
- Доктор, сил моих больше нет. Вы же видите какая она упрямица. Но делать что-то надо - девчонке уже пятнадцать, а она всё ещё по ночам бегает, лунатит.
Валентина нервно мнёт старую сумочку на коленях, в стерильно белом кабинете психолога ей неуютно. Но доктор серьёзный, внимательный, столичный специалист по детскому лунатизму, только на несколько дней в году в далёкий от Москвы город приезжает для консультаций.
- Почему раньше к врачам не обращались? Ну так Лена всегда на дыбы. Так, говорит, пройдёт.
Валентина отвела в сторону глаза. Упоминать о том, что мать, пока была жива тоже категорически противилась идти по врачам, она не хотела. И о том, как ей самой нелегко далось это решение, тоже. Лживо-сочувственное, а порою даже плохо скрытое пренебрежительное отношение соседей, когда по первости доверчиво рассказывали о несчастье, быстро приучило быть осторожной. Незачем окружающим об особенности Ленкиной знать. Девчонка не виновата. Ну, лунатик, ну и что? А так-то ведь обыкновенная она, даже умница и шустрая не в пример Валентине, только немного странная. Молчунья, всё в мечтах витает где-то, друзей, подружек не заводит. Обложена вечно книжками умными, но не школьными учебниками. Спорт очень уважает, но это ведь хорошо.
- Почему на окраину переехали, - пытает врач, - в бабушкину квартиру?
- Так на окраине безопаснее, транспорта хотя бы на улице ночью нет. Я же Лену вчера почти за городом, у последней остановки поймала. Почему всегда в ту сторону идёт? Так почём я знаю, и она наверно не знает, лунатик же. Ключ теперь всегда находит, и прятать бесполезно, а в случае чего, может и через окно сигануть, проверяла уже, хорошо хоть первый этаж.
Валентина заискивающе поглядывает на доктора, по всему видно, что умный, и последняя надежда он для неё. А всё равно сомнения гложут: не зря ли пришла, можно ли в её деле вообще на кого-то надеяться?
- Найдёте время? Завтра же? Ой, спасибо вам! Лене ничего говорить не нужно? А почему? Ну да, ну да, чтобы зря не волновать, вам виднее. Сами подъедете, на такси? Встретимся в пять утра у подъезда? Хорошо, договорились, до свидания.
***
Горец перекинул меня через плечо и тащит куда-то. Видеть не могу, на глазах повязка, и рот чем-то перетянут под самый нос так, что дышать тяжко. Вонючий детина пыхтит, от страха перепотел. Надеюсь, спящего брата не тронул, по обычаю действует, гад, - не хочешь потом невесту годами прятать, родню не убивай, не калечь. Успеешь девку в горы, к своим увезти - твоя будет.
Не трепыхаюсь, силы берегу. Брат у меня шустрый, догонит.
Ого, а помощь ещё раньше поспевает.
- Рра... - слышу зычное, знакомое.
Нас с горцем валит на землю нешуточным ударом, это верный Паки пошёл против приказа и догнал. Пёс весом своим недюжинным на детину рухнул, грозно рычит, как бы насмерть не загрыз. Я-то кулем у того из рук вывалилась. Извиваюсь в пыли, а что толку, руки связаны, рот надёжно тряпкой заткнут, бессвязно мычу, ничего псу приказать не могу.
- Фу, Паки, фу! - кричит подоспевший Гай.
Слышу недовольный рык пса, шум возни и невразумительные вяки горца. И только после этого ощущаю, как ослабляются путы на мне.
Порадоваться спасению не успеваю, на самом интересном месте просыпаюсь.
***
Давно не приходил нужный сон, наверное, целый год.
Я быстро вышагиваю. Город в сумрачном утреннем тумане за спиной. Мокрая от летней росы трава лупит по голым лодыжкам, впереди озеро. Откуда знаю про озеро? Не помню, не важно. Важна скорость. Как только понимаю это, срываюсь с места зайцем, мчусь во всю прыть.
Но я боюсь не сестру. Тот горец, во сне, отвратно чёрен и зол. Он брата не потому не покалечил, что по обычаю хотел невесту украсть, а потому, что страшно стало подступиться. Один пришёл, настолько, видно, никудышный, что в родной деревне ему даже сподручных не нашлось для дела. Надеялся на осла, что оставил за пригорком. Думал, что на нём быстро меня увезёт.
Чую, что сестра отстаёт, а тот, кого бояться надо поболее горца, настигает. Откуда только силы берутся, рву ещё быстрее.
Вот озеро. Подумать не успеваю, сигаю в пижаме, как есть. Холод и тяжесть воды сжимают тисками. Гребу на дно, стремлюсь к центру. В висках пульсирует, задыхаюсь от невозможности вдохнуть. Вспыхивают искры перед глазами, и раздаётся скрежет. Это железная клешня догоняющего хватает меня за ногу.
Опоздал, я уже тоже в броне, как и он. Выныриваю с шумом, и снопами цветных электрических искр, как огромная лампочка, освещаю озеро. И я вспомнила всё.
Помню лихорадочный блеск в глазах брата там, в градовских пещерах для перерождающихся, в мерцающем тусклом свете огонь-камней. Помню, как Гай, волнуясь, быстро объясняет мне. Как придерживает ладонью голову, которую я едва ли чувствую своей, как другой дрожащей рукой засыпает в мой приоткрытый рот порошок, наше с бабулей потайное зелье. Как режет болью по вискам от эха, что грохочет под сводами пещеры, донося снаружи шум битвы гигантских черепах.
- Держись, Латка, у нас всё получится, - тревожно и надрывно скороговорит брат. - Там Вирта Плешивый и ещё кое-кто, кого ты не знаешь, охраняют вход. Оказалось, эти сволочи черепаховые просто не дают нам перерождаться в кого-то иного, кроме себе подобных. Им не нужны другие переродившиеся, им не нужны бабочки, которые оберегали бы на планете моря. Им нужен мёртвый песок, они и сады хотят уничтожить, загнать селян, как и горцев, в землю. Хотят властвовать на планете одни безраздельно.
Помню, как скручивало резью нутро, тело то пульсировало каждой клеточкой, то теряло чувствительность. Видно, перерождение уже вовсю шло, а меня тормошение брата выдёргивало из действа, не давало забыться целительным сном.
- Потерпи, Латка, ещё чуть-чуть! - настойчиво вдалбливал Гай. - Главное, запоминай! Сейчас вы отправитесь на Землю. Не важно как, важно, что у нас получилось. У нас вас целых три! Три перерождающихся бабочки. Латка, целых три! Броня ещё очень слабая, но она всё сделает за тебя. Земля примет, в земных водах броня дозреет и без огненных камней, но будет это долго. Ты, главное, запомни: ваши души, пока зреет броня, будут заключены в земные тела. Ты родишься на чужой планете в теле землянки, но связь с бронёй не потеряешь. Учись жизни по-новой, Латка, а когда созреет броня, найди её и возвращайся. Всё! Пора! - заорал Гай, и огненная боль разлилась по всему телу, а вспышка света оборвала сознание.
Всё это вспомнилось в один миг, как пришло и осознание - брат погиб там, при финальной вспышке, спасая меня.
А теперь я переродившаяся и я нашла свою броню. Я огромная перламутровая бабочка. А тот, кто настиг - железный черепаховый чурбан для меня, не более. Молотит лапами-клешнями о мой защитный кокон, но бесполезно, надо было ловить раньше, пока я беспомощной земной лунатичкой была. Да, ты градович, в стальной черепаховой броне, но просто градович. Да, я на треть меньше тебя по размеру, зато совершеннее - переродившаяся от двух миров. У меня два дома и двойная сила. И буду там, где захочу: и на Моросе и на Земле.
"Не долетишь", - читает мои мысли градович.
А я и не скрываю их.
Его черепаховые глаза сверкают злобой, и стальная броня красиво блестит на фоне тихого озера и быстро светлеющего утра. Размеры и грозный вид градовича впечатлили бы кого угодно на Земле, но не меня.
"Долечу!" - вступаю я в мысленный диалог.
"Зачем? Твои родные давно погибли. Морос - не дом, Морос - мёртвая планета, это каждый школьник на Земле знает. Те, что укрылись когда-то там под песком уже давно не гордые селяне, каких ты знала".
Зря он это сказал. Я перестала его сдерживать защитным полем. Я открылась, но и ударила по-настоящему сама. Чурбан полетел прочь кубарем, вспорол железом тихий берег и застыл. Мой удар выбил почти всю энергию из его брони. Она ослабла настолько, что почти мгновенно растворилась в рассветном эфире. Гигантская бронированная черепаха просто исчезла. Невзрачный докторишка остался лежать на её месте, в песке у озера, точно уснул.
Я аккуратно свернула свою броню, оставив лёгким сияющим ореолом за спиной - наблюдательный обыватель мог бы принять его за крылья. Отыскала взглядом Валюху. Сестра сидела на крутом бережку в высокой траве, замерев испуганной куропаткой, только в неестественно округлившихся глазах зажглась такая болезненная лихорадка, что я не на шутку встревожилась, подбежала к ней.
- Валь, ты прости! Прости, что я такая вот оказалась. Прости, что никогда тебя не слушалась и убегала. Прости...
- Ленка, ты кто?.. Ты Лена?
Вокруг тишь неимоверная, прохлада озёрная в воздухе нежность ткёт, а Валюхины глаза заволокло слёзной плёнкой и они совсем не мигают.
- Я Латка. То есть, нет, конечно, Лена, твоя Лена, - спешу успокоить родные глаза. - Но мне надо уходить, Валь. Очень надо.
- Надо... - её глаза не просыхают, но постепенно приобретают более осмысленное выражение, грустнеют. Сестра хватает меня за руку, словно желая убедиться, что я настоящая. - А когда вернёшься? - в голос вплетаются знакомые сердитые нотки, и мне от них делается ещё тоскливее.
- Вернусь, Валь, скоро вернусь, у меня же роднее тебя никого больше нет.
Вру, а она верит. Встаёт, отряхивает от мокрых травинок джинсы. Смотрит на броню-крылья, но ничего о них не спрашивает. Не хочу ещё больше её пугать, осторожно прячу крылья совсем.
Я провожу Валюху до города. Это единственное, что я могу для нас с ней сделать.
Три моросианских года - пятнадцать земных лет, слишком много времени я потеряла здесь. Не знаю, смог ли фальшивый докторишко отыскать тех двух бабочек, спаслись ли они? Не знаю, были ли иные переродившиеся после нас. Зато есть я, перерождённая от двух миров, такая какой и должна быть. Мне повезло с братом, благодаря таким как он древнее знание моросиан о двойном перерождении не умерло. Повезло, что он и его друзья смогли отправить меня на Землю. Повезло с земной мамой и сестрой, что заботились и помогли окрепнуть. Теперь я страж не одного, а двух миров, но Морос первым нуждается в помощи. Он не мёртв. Я чувствую его нити жизни. Я знаю, как возвратить ему море.
А потом вернусь на Землю. Ни расстояние, ни время не мешает мне слышать и помнить сестринское: "Ты ангел, Ленка, ты ангел!"