Аннотация: СССР. Кубана-мама. Приморский вокзал...Пионерское детство и разгул послевоенной преступности в 50-е годы прошлого века...С нами ли все это было...
СССР Советский Союз. Кубана - мама. Кубань. 50 тые годы двадцатого века. Маленький приморский городок с запахами цветущих садов, рыбьей чешуи и неглубокого моря.
Сильвестр в неизменной тюбетейке бродил по заплеванному морскому причалу. На том, чужом берегу моря, муэдзин неистово славил магометанского пророка. На этом, вроде бы как родном берегу, столь же рьяно славили труд, равенство и братство, насилуя простого поселянина первым, причесывая под второе и кичась несуществующим третьим.
Две белобрысые девчонки - малолетки облизывали тающее сливочное эскимо, показывая в смехе ровненькие жемчуженки нецелованных и кое-где гниловатых от частого употребления сладкого зубов.
Пьяная компания подгулявших матросиков, пестря зебрами-тельняшками, отправилась в единственный на весь городок ресторан "Приморский". Несколько девиц и теток отдаленным жандармским конвоем уныло, с пустыми лицами тащились следом.
- Выпьють, выпьють все море, проклятые и глаза не повылазять - гундосила высокая баба в фартуке поверх старого халата в горошек. - Иуды иорданские.
- Свистать всех наверх! - перекрывая портовые краны и судовые сирены, орал самый шустрый матросик в бушлатике на голое тело и падал на неухоженную клумбу с цикламенами, представляя ее палубой реликтового броненосца "Потемкина".
Ветер в ожесточении гнал случайный мусор вдоль художественно изогнутого чугуна набережной. Концы, связывавшие морские суда с городком и всем остальным миром, то напрягались, то слабли, спуская капли прибоя со своих нитей на прибрежную пену.
Остро пахло йодом и креветками.
Сильвестр не любил йод за то, что он жегся, а креветок сроду не любил. Это только в кино их нахваливали разные толстосумы и бароны всякие.
У облезлой стены морского вокзала замордованный нищий что-то пасмурно гуготел себе под крючковатый нос и волкодавом бросался на каждого встречного. То ли хотел укусить, то ли поцеловать: в его водянистых глазах застыл то ли смех, то ли ужас. От него пахло библейской безнадегой и привокзальным сортиром.
Сильвестр гулял сам по себе. Но где-то среди заморенных пассажиров с глазами загнанной лани сидела его мамка. Она не дала ему на мороженое, но обещала дать по шее, если он опять будет просить.
Поселяне громко и грубо, по-малороссийски раскованно балакали и ели сладкое розовое сало с мелко нарезанными дольками крупного кубанского чеснока. Мужская половина степенно курила "Беломорканал", пуская дым замысловатыми кольцами в советское барокко на лепном потолке.
Над центральным входом тяжелой глыбой висела написанная маслом огромная картина. На ней морская пехота, прыгая с боевого баркаса, храбро штурмовала еще не захарканную цэковской пропагандой Малую землю. Синие ленточки морских бескозырок были зажаты сухими и грубыми губами, со стволов автоматов пэпэша шел сиреневый дымок, а сквозь мокрую кирзу сапог просвечивали зеленые султанчики взрывов. Крайний справа дядька в черном бушлате, споткнувшись о фрицевский свинец, уже летел в свое бессмертие - его глаза отражали и море, и небо, и батареи немцев, и хутор на Кубани с любовно мазанными хатками, беловолосыми хлопчиками и поникшими головками перезревшего подсолнуха.
Про войну Сильвестр любил все. Про войну он внимательно слушал взрослых , а ночью плакал в бабушкину пуховую подушку и жалел, что так и не попал на фронт воевать.
Напротив картины с черноморским десантом висел во всю стену портрет усатого дедка в ярко ядовитом зеленом военном френче. Сильвестр знал, что старика звали Сталин, а больше он ничего не знал, но боялся. Сидел очень тихо напротив и прятал глаза от того страшного портрета.
Вокзал гудел недобро и вонял сотнями немытых, горячих и возбужденных человеческих тел. Людская масса, как сплошное чудовище, двигалась к кассам и обратно, билась натруженными щупальцами рук о буфетную стойку, тащила узлы и корзины, материлась и звала отставших, сливаясь голосами с пароходными гудками, иногда лягала нерасторопного хуторянина и гоготала над подскользнувшемся раззявою.
Сурового вида бабка с тяжелою бородавкою на переносице рассказывала широко бытовавшие тогда истории про похищения детей. У ее золовки украли пятилетнего ребятенка. Долго искали и не нашли. Говорят, что кто-то на свалке наткнулся на иссохший детский трупик с головкой без обоих глаз.
"А вон був случай, - продолжает старуха. - Найшлы цилу шайку врачив, так воны чи туркам, чи мэриканцям витправлялы дитячи органи..."
Сильвестр испуганно жался к мамке и сопел от страха. А жуть-то слушал. Таких историй в те времена по свету гуляло много. То где-то в карты первого прохожего проиграют, то дамы полусвета за отдельную плату "чебурашку" в трамвае покажут, а то славные чекисты накроют каких-то фармазонов на обувной фабрике имени Анастаса Микояна...
Сильвестр не любил вокзалов и томился. Мамка засыпала, а он бегал кругом. Но от зала ожидания далеко не отходил.
За каждым углом Сильвестру чудились врачи в белых, накрахмаленных халатах и с топорами в интеллегентных, изнеженных руках. Под люками канализаций визжали полчища серых крыс размером с новорожденного теленка и доедали останки неловких прохожих, проигранных бандитами в карты. Милиционеры казались переодетыми шпионами, а грузчики и носильщики - ворами из наводившей на всю округу страх кулешовской шайки Абдулки Бешмета.
Когда Сильвестр вернулся к мамке, то он увидел, как в соседнем ряду кресел двое молодых жиганов пробираются мимо сумок и мешков, замирая на секунду-две возле соблазнительной чужой клади.
Жиганов Сильвестр уже встречал раньше в привокзальном буфете. Не обращая внимания на маленького мальчика под стойкой, они обсуждали план очередной кражи. Малый повыше, был одет в клетчатый жакет модного покроя и длинные морские клеши. С узкой груди выглядывала деревенская косоворотка с белыми голубками по отложному воротничку. Он заикался и постоянно сплевывал на парусиновые штиблеты, начищенные дешевым зубным порошком.
- Ты пар-ря ил-ли меня сл-лушай или вал-ли куда! - плюнув в очередной раз, кивнул высокий блондину. - Как я только д-дам з-знак, хватай ш-шмотки и ч-через ту вон-дверь м-мо-тай в пр-роулок.
Блондин, одетый очень прилично в щеголеватую темную тройку и щеголеватые желтые кожаные туфли на высоких каблуках, приподнимал в знак согласия шляпу и давился сельтерской.
- Ты че, пацан? - обнаружив Сильвестра, выругался беззлобно высокий. - Ах ты, сучье отродье, м-мотай - дуй к ма-а мке! - И они пошли на дело.
Кто-то из жиганов допустил одну единственную досадную ошибку, потащив на глазах у владельца большой "оккупантский" чемодан. Дядьки в брезентовых плащах, побросав сало и папиросы, кинулись наперерез воришкам, уносящим чужие чемоданы. Через минуту вокруг жиганов и дядек выросла толстозадая толпа. Милиционер с внешностью школьного учителя не торопился вмешиваться. Жиганов били батогами из бычьей кожи, вкусно покряхтывая и с артистическою оттяжкой. Свистели плети. Хрустели кости - кто-то прикладывался к жигановским головам кооперативною гирькою, зажатой в рукаве. Усатый старикан одобрительно пpищурился со стенки.
Высокий еще пытался как-то держаться на ногах, но оторванное левое ухо и вытекший правый глаз выбили из сил. Он стал на колени, уперев голову в украденный чемодан. По черноморским клешам стекала густая жигановская кровь.
Блондин, уже без шляпы, свернувшись калачиком, больше не подавал признаков жизни. Только тогда в толпу пробрался важный милиционер.
- Прошу свидетелей, прошу свидетелей! - он широко развел руками в белых перчатках. - Кто видел, товарищи?
Толпа, выдохнув, разомкнулась на все четыре стороны света. Вдруг под сводами вокзала раздался одинокий истошный вопль: - У-б-и-л-и-!
Кому он принадлежал, Сильвестр не понял. Но горло, словно клещами, сжало тоской. Мальчик повалился на станционный диван, потом встал и деревянной походкой пошел к выходу.
Вечернее море билось о портовой причал. Обреченно кричали бакланы. Яркий до неприличия закат, сливаясь с поникшим изумрудом волн, пылал как в преисподней. Пахло прозрачными медузами и свежей кровью.
Сильвестр подошел к краю пирса и шагнул вниз. Но не пошел на дно к нелюбимым креветкам.
Ничуть не удивляясь, оглянувшись, он увидел шагавших за ним жиганов - блондина в шляпе и высокого в разодранной косоворотке и широченных клешах...