Донченко Оксана Алайша : другие произведения.

Зачем мне враги

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ЗАКОНЧЕНО!! Ты всю жизнь думаешь, что у тебя есть семья? Родные люди?.. Наивная...
  ЗАЧЕМ МНЕ ВРАГИ?
  
  Сон снился тоскливый, нудный, тягучий, как сопливая глиняная грязь. Хотелось из него вырваться, но, как всегда в подобных снах, не получалось. Это счастливые сны выкидывают тебя на поверхность, не давая доощущать все оттенки удовольствия, которых в реале не испытываешь. Гнусные сны впиваются в тебя и держат стальной хваткой...
   Мобила заиграла мелодию вызова. И я сразу дернулась, интуитивно понимая, что еще слишком рано для будильника, потом осознала, что будильник должен просто пищать, а то, что звучит - действительно вызов... кто-то звонит... приоткрыла глаза, всматриваясь еще плавающим взглядом в большие настенные часы.
  6:30? Бэм-с...
  Один удар в половину чего-нибудь.
  И тут сонная хмарь с меня слетает. Подрываюсь с постели, адреналин поджигает кровь: слишком рано!!! Чересчур!!!
  Дима уже слушает, сонно привалившись к косяку двери.
  - Да, да. Хорошо. Как выедем - наберу.
  Судорогой сжимает сердце, когда он как-то по особому тяжеловесно опускает мобилу на тумбочку и поворачивается ко мне. Долгий протяжный вздох. Он трет щетину на подбородке.
  - Теща. Степанычу уже неделю плохо. А сегодня скорую вызывали. Поехали. Собирайся. Геше уже позвонили, он договорится на сегодня о приеме в госпиталь.
  Я застываю на мгновение, не в силах сделать следующий вдох. Папа. Мой папочка!
  - Да, - отвечаю, будто каркаю, и бегу в ванную умываться.
  Ты только держись! В Киеве врачи тебе помогут. Это не Светловодск. Здесь все иначе. Умнее. Образованнее. Быстрее. Качественнее. Почему мы с Димой раньше не настояли в обследовании здесь? Я знаю, почему. Если ты сказал "нет" - это непреложно. Не оспаривается. Даже за углом не обсуждается это жесткое сухое "нет".
  Мысли мои разбегались в панике, сталкивались, скручиваясь в тугой узел вины, впрыскивали в вены яд слабости и мои колени предательски подкашивались, пока я сбрасывала в сумку воду, пару котлет из холодильника в пакетике, хлеб. Сигареты. Маленькую банку для пепла - курю в машине и всегда боюсь, что непотушенная сигарета, выброшенная на скорости, вернется в салон... Такой психоз. Мне проще в банку - чуть воды, затушила, выбросила. Все просто и надежно.
  Как в армии...
  Эта чертова банка меня привела в состояние боеготовности. Четкие, размеренные движения. Я даже поймала себя на том, что спокойна. Ничего страшного. Кроме дороги. Триста километров по ямам. Половина пути - скорость тридцать. Всем спасибо, ну, вы понимаете, кому...
  Сейчас начало февраля. Снег. Лед. Ямы. Триста километров и кажется, что проще машину на руках нести... Не смешно...
  - К обеду будем там. Примерно часам к девяти вернемся.
  Дима просчитывает время. Я знаю, как безнадежно темно после четырех. Я знаю, что впотьмах мой муж даже в ближайшую аптеку не поедет на машине. Но я также знаю, что он безопасно и как можно быстрее довезет моего папу до госпиталя. Не смотря на лед, ямы, блики от встречных, усталость и ослабевающее зрение.
  И не смотря на то, как я старательно и безуспешно натягиваю маску сосредоточенности на искаженное от страха лицо...
  Готовлю чай, кофе. Так, как будто ничего не происходит. Как будто часы врут и не было звонка мобильника. Какие-то бутерброды. Остатки жареной картошки. Колбаса. Дурацкая колбаса - ловлю себя на возмущении. Жирная, крупные такие жиринки. Правда, дурацкие. Плотно друг к другу расположенные. Если выковырять их - решето сплошное. Паутина от мяса...
  Стоп! Одергиваю себя. Вчера эта колбаса вроде вкусной показалась. Чего я придираюсь?
  На кофе в чашку смотрю. Чего половину налила? Разглядываю черноту. Передергиваюсь. А! Молока не хватает. Доливаю. Сигарету в зубы. Пальцы дрожат, щелкая зажигалкой. Тяга. Дым попадает в глаза. Зажмуриваюсь, смахивая слезы и глотая тугой комок в горле.
  Пытаюсь выстроить последовательность действий - как будем ехать, что еще может понадобиться в дороге туда и обратно. Только сизый туман плывет по кухне, и ни о чем больше думать не могу. Главное, пусть ходовая выдержит, и колеса! И мы все, конечно...
  Дима уходит за машиной на стоянку - километр идти. Я отовсюду выгребаю деньги. Туда-сюда на бензин с газом хватит, а завтра - что-нибудь заработаем. На кредитной карте осталось целая штука местных юаней! Почти богатство... Еды купить дня на три-четыре... До гашения кредита еще три недели. Должны успеть...
   Билборды с какими надписями висят до сих пор? 'Жити по-новому'? Ну. Живем. Типа. Только хочется по-старому. Спокойнее было. Надежнее. Что ли...
  Одеваюсь. Рассеянно натягиваю водолазку, теплую кофту, останавливаюсь. Напряженно думаю. Ведь что -то явно забыла! Смотрю в зеркало. Мной вязаная по модной картинке с подиума кофта - ниже бедер. А! Надо джинсы! Можно и без них, конечно. Но, вроде, зима. Хотя, ехать-то в машине. Но лучше джинсы одеть. Если жарко - можно снять... Шапка. Пуховик. Сумочка. Пакет с едой-водой. Вроде, все...
  Перетаптываюсь на пороге. Оглядываюсь. Застываю, приваливаясь к двери, и закрываю глаза. Отче наш читаю. Мне по-прежнему очень страшно. Все будет хорошо - утешаю себя.
  Но я знаю - не будет уже никогда...
  
  
  Зима. Леденяще холодно. Метет. Видимость плохая. Я сижу справа. Папа всегда говорил, что это - место смертника. Первый, кто погибает в ДТП - сидящий справа от водителя. Мне плевать. Я фаталистка. Судьбу не переиграешь. А сзади мне плохо. Я должна видеть дорогу через лобовое. Пусть его заметает снегом. Пусть дождем. Пусть солнце жжет через толстое стекло. Я должна видеть хоть часть пути. Хоть несколько метров. Не могу по-другому.
  Когда в далеком детстве папа придумал абсолютно сумасшедшее путешествие из Узбекистана в Украину на ладе-шестерке -восемь тысяч километров драйва - я сидела справа от него, а мама с сестрой спали сзади. И я гордо величала себя 'штурманом'. Я говорила уставшему папе 'Я твой штурман. Веду тебя и контролирую!' и открывала карту, пальцем отслеживая повороты и заправки, комментируя дорожные знаки, считая километры удивительного и потрясающего пути через пустыни, горы, реки, моря, города, даже на Байконуре побывали...
  Маме было фиолетово, сестра - малая. Папа устроил это для меня. Хотел показать, какая красивая наша земля. Разнообразная. Меня ждало настоящее приключение и я с восхищением хлопала глазами, боясь что-то пропустить. Дни. Ночи с небом, когда звезды такие огромные и мохнатые, что кажется - руку протяни и любая звезда в твоей ладони...Я даже вела путевой дневник - он до сих пор где-то валяется в родовом доме. И фотоаппарат. Потом, когда мы вернулись в Узбекистан уже по другой траектории, мы вместе с папой вытаскивали фотопленку, в темноте, засунув руки в застегнутую зимнюю летную куртку - чтоб не было доступа даже крупице света - и заправляли ее в бочок для проявки. Болтали проявитель потом, закрепитель, сушили. И в темноте шлепали черно-белое фото. Опять сушили. И последний аккорд - глянцеватель. Блестящие снимки, подтверждающие безумный замысел, никем еще не осуществленный...
  Сейчас в глубокий ужас приводит поездка за триста км. Мда. Это вам не восемь тысяч ровной, как стрела, дороги, хоть по пустыне 450 км, хоть по перевалу в горах...
  Оставляю воспоминания в покое.
  Въезжаем в Борисполь. Мы называем его город-пятнадцать светофоров на три км. Сцепление - газ. Сцепление - тормоз. Боковые оконца пониже опускаем. Душно. Дальше на Переяслав - Хмельницкий. Там на круге всегда злые люди с херней, замеряющей скорость, и знак, на котором 'Хмельницкий' зачеркнут. А немного еще дальше на подобном знаке 'Хмельницкий' вообще будто ножиком срезан. Декоммунизация называется...
  Я курю. Вот моя баночка. Одной рукой стискиваю маленькое округлое стекло, другая нервно подрагивает. Я могу гореть от боли, но улыбаться. Только пальцы выдают, если во время не спрячешь.
  Дима не курит.
  - Прикури мне, - говорит и молча затягивается.
  Висит в салоне тягостное молчание. Печка гонит горячий воздух и кажется, что это именно она виновата в том, что мне нечем дышать...
  Достаю из пакета крючок и несколько моточков ниток. Люблю вязать. Словно погружаюсь в состояние кататонии, где время растворяется и мысленный поток замирает, оставляя меня в кромешном вакууме. Привычные движения, мягкость скользящей пряжи, радужные сочетания рядов. Люблю радугу. Папа научил 'каждый охотник желает знать, где сидит фазан'. Вяжу, проговариваю и проверяю правильность цветов. Красиво. Из этих квадратиков потом плед получится. Большой. Теплый...
  Звонит мама, спрашивает, где мы, говорит, пюре приготовит с колбасой, чтоб с дороги перекусили.
  - Ты документы и лекарства собери, мам. И одежду. И список напиши, во сколько какую таблетку пить, - отвечаю.
  И в памяти тут же всплывает папин стол, половину которого занимает системный блок с монитором, а другую половину - разложенные блистеры. И постоянно возникает идиотский вопрос - сколько нужно здоровья, чтобы глотать столько химии. А в последние полгода и журнальный столик в зале оккупировали одноразовые шприцы и ампулы разных сортов. Но самое потрясающее то, что врач назначил только третью часть этого 'добра' - по телефону, остальное - инициатива мамы, считающей себя врачом от бога, хоть и без медобразования.
  - Собрала уже, - откликается. - Укол бетаспана я сделала ночью. Так что следующий сделаешь сама.
  У меня волосы на затылке дыбом встали. Во-первых, шприц я держала в глубоком детстве - пластмассовый, кукол лечила. Во-вторых, бетаспан - не глюкоза какая-нибудь. И в-третьих, это мой папа! И я совершенно против инъекции, которую можно вводить только в течение десяти дней, а папе эту хрень вливает мама вот уже десять МЕСЯЦЕВ!!!
  - Посмотрим, - сдавленно говорю, точно зная, что колоть не буду.
  Она не успокаивается:
  - Очень легко! Я тебя научу! Ничего сложного, абсолютно! Набираешь в шприц и колешь в верхнюю часть ягодицы. Все. Поняла?
  - Ммм... Да, - голос мой звучит так, словно я сначала боялась, но после вот такого вразумительного объяснения, наконец, сообразила, как надо делать, и тут же обрела уверенность в собственных силах.
  - Пойду, посмотрю, что-то собаки лают...
  - Ни х* колоть не собираюсь, - тихо выплевываю в потухший экран.
  Швыряю мобилу на торпеду. Лекари, б*дь...
  - Ничего колоть не будем, расслабься. Главное, чтобы папа вообще согласился поехать с нами, - Дима вглядывается в бездорожье.
  Еле слышно включает музыку.
  Мне уже не вяжется. Опять хочется курить. Нет, позже. Через час. Хотя бы в этом держать себя...
  Снег перестал валить с неба. Начинается езда на скорости тридцать. Осторожно перебираемся по по ямам и между ними. Почему-то всплывают слова Высоцкого 'И толкаем мы землю ногами: на себя, под себя, от себя'... Мы с папой наизусть знаем все его песни и частенько напеваем их - то вместе, то по куплету каждый...
  Делаю несколько жадных глотков воды и, завинчивая крышку, понимаю, как до одури надо глотнуть водки.
  'Если б водка была на одного, Как чудесно бы было! Но всегда выпивать - на троих, Но всегда покурить - на двоих. Что же на одного? На одного - колыбель и могила'...
  Высоцкий опять звучит в мозгу. Приедем в Светловодск - куплю и выпью до того, как окажусь на пороге родового дома. На горле словно петля затягивается от ужаса. Корвалол, валерьянка и транки не для меня...
  Восемь лет назад путь от Киева до родного города составлял четыре часа. После вступления в 'жити по-новому' - шесть, и погнутые диски. Иногда - пробитое колесо.
  Перед въездом на дамбу привычно перехватывает дух. Обожаю вид на водохранилище. Оно огромное, будто океан, справа и слева - полуобъятие холмов, а дальше - безбрежность, сливающаяся с небом того же цвета. Толщи льда сейчас. Лед выдавило аж на дорогу, лопнувшие глыбы - настоящие айсберги, сверкающие в лучах выглянувшего из-за облаков солнца. Никогда подобного не видела. Десять километров релакса...
  - Цветы маме покупать будем? - спрашивает Дима с улыбкой.
  - Обойдется без 'веника', не на праздник прибыли, - может, и грубо, зато правда. - В магазин надо.
  Поднятая бровь.
  - Сарделек возьмем и водки.
  Он кивает.
  Отовариваемся. Дополнительно - кола и минералка. Пить водку в машине не решилась, представив, что закусить придется котлетами, которые провалялись в пакете в тепле. Фу. Ладно, потом.
  Мелькают заборы частного сектора. Бетонные, железные, кованные, деревянные. Дима с братом и я на подхвате в прошлом году поставили новый забор, щедро смастили олифой. Симпатичный такой получился, медовый. Вот он, мой дом. Белый кирпич, зеленая крыша, и табличка на калитке про злую собаку. Собаки две. Найда, истерически боящаяся грома, и Града - овчарка с детской резвостью в голове. Погавкать чуток могут, а вообще всех любят до щенячьего визга. Но табличку для устрашения пришлось перебить со старой калитки на новую...
  Подкатываемся через открытые ворота поближе к крылечку. Заходим. Дома тепло. Заваливаем к папе в комнату, он лежит, читает, откладывает книгу в сторону, машет нам рукой. Болтаем ни о чем минут десять, затем мама отдает команду топать кушать. Мы и топаем. Да. Пюре. Колбаса. Соленые огурчики. Вот теперь мне можно и глотнуть горячительного.
  - Вот здесь все, - мама появляется с большим черным пакетом, - лекарства, снимки, анализы, документы. Одежда в другом пакете, книжка, сигареты. Дополнительные очки.
  Я роюсь и нахожу лист размером а5. Мои глаза выкатываются с риском вообще выпасть из черепа: утром сожрать пять видов таблеток, в обед - восемь, на ужин еще семь. Между приемами - энтеросгель, на ночь бетаспан.
  - А что? - возмущенно спрашивает мама, - это все нужное! Лишнего тут ничего!
  - Я бы давно сдохла от такого количества, - горько смеюсь я, - особенно умиляет кардиомагнил.
  - Кровь разжижает! - одергивает меня, - и не дает образовываться бляшкам! И по телевизору рекламируют!
  - А-а! Ну тогда, да, конечно! - не могу прикусить язык.
  - Так! - злится, говорит громче. - Не трахай мне мозги! Я пошла Витаса одевать. Ешьте!
  'Сыт я по горло, до подбородка.
  Даже от песен стал уставать.
  Лечь бы на дно, как подводная лодка,
  Чтоб не могли запеленговать'
  Я опрокидываю в себя третью рюмку, разжижая подкатывающие слезы. Три месяца назад мой папа был собой. А сейчас даже его лицо стало в два раза больше. Опухло. Аккуратная седая борода немного скрывала это, но... Надеюсь, в госпитале ему сделают диализ и выведут всю херню, что ему запихивали здесь. Дева Мария, да его просто и методично убивали под маской заботы и лечения! Ну почему я сама не врач?!
  Мама выносит очередной пакет:
  - А! Забыла. Я вот закупила ему уколы и капсулы и таблетки от позвоночника. Покажешь в госпитале, пусть пропишут, как принимать.
  И сует мне. Я сначала невольно отшатываюсь, как от ядовитой змеи.
  - И не вздумай выбросить! Тут на двести баксов куплено, и это еще со скидкой двадцать процентов! У нас в аптеке золотая карточка по скидкам! Как постоянным покупателям! - тычет в меня пакетом, запихивает в руки.
  Из дальней комнаты доносится неравномерный стук по паркету, и более глухой - по ковру. По паркету. По ковру. Мама оглядывается и дает следующую команду:
  - Так, Дима, иди помоги Витасу дойти до машины, а то он с двумя палочками еле идет!
  Я отворачиваюсь, сжимая зубы до хруста. Делаю вид, что колбасу не доела.
  - Я жарила позавчера сомика, - мама вынимает из холодильника пластиковый контейнер, - и картошку. Дашь Витасу на ужин. Он любит. Тебе готовить некогда будет. Может, Диме кусочек положишь. Давайте, езжайте, Геша звонил уже. Договорился. Вас там ждут.
  Стук, стук. Передвинулся. Передышка. Стук, стук... При поддержке Димы папа добирается до кухни. Кряхтит, иногда постанывает. Каждый шаг для него - подвиг. Прежде, чем опереться на палочку, прощупывает надежность пола. Пошатывается, словно разминается перед прыжком через бездну.
  Каждое 'стук' отдается пульсацией в моих висках.
  - Странно, что даже слова мне не сказал, когда вы приехали и я ему сообщила, что повезут в госпиталь, - говорит мама, пожимая плечами.
  Она удивлена. А я подозрительно прищуриваюсь. Мелькнувшую мысль гоню прочь. Одеваюсь и выхожу в мороз, не чувствуя холода. Рассаживаемся. Свое место смертника уступаю папе, я поеду сзади. Ничего. Буду смотреть в щель между сидениями, обнимая их обеими руками...
  - Ну что, настоящий Санта Клаус, поехали? - смеется Дима. - Не хватает вам мешка с подарками и оленей, да, Степаныч?
  - Ага, особенно оленей, - смеется в ответ мой папочка.
  Достает сигарету и спички. Открывает окно. Мама машет ему через стекло, но он даже не смотрит в ее сторону.
  Сцепление. Газ. Снег хрустит под колесами...
  
  
  В девять вечера мы в Киеве толкаемся в пробках, пробиваемся на Госпитальную 16. Диски на всех колесах квадратные. Радует одно - добрались...
  Приемное отделение. Геша здоровается с нами, пожимает руку папе - аккуратно, чтоб не причинить боли. Медработник выкатывает к машине кресло-каталку. Заходим в светлое чистое помещение. Шесть врачей собираются вокруг папы, вопросы, осматривания, ощупывания. Я отдаю пакет со всеми бумагами и сообщаю одному из врачей, что папу надо уколоть бетаспаном. У того глаза открываются шире.
  - Назначение на бетаспан, - требует он.
  Мой сиплый голос мне самой кажется тупым блеянием:
  - Нет назначения.
  - Почему колите?
  - Врач по телефону назначил.
  Он долго смотрит на меня. Высокий, статный, мускулистый мужчина смотрит так, словно сканирует мой мозг на адекватность.
  - И сколько дней он на уколах? - наконец, он решил, что еще хотя бы на один вопрос я-таки смогу ответить.
  - Десять месяцев, - говорю, и мне хочется рыдать и ржать одновременно от выражения на его лице.
  Он захлопывает дверь в кабинет, оставляя меня в пустом коридоре созерцать кафельный пол, несколько других закрытых дверей и светящиеся желтым потолочные плафоны.
  'В далеком созвездии Тау Кита
  Все стало для нас непонятно.
  Сигнал посылаем: 'Вы что это там?'
  А нас посылают обратно.
  На Тау Ките
  Живут в красоте,
  Живут, между прочим, по-разному
  Товарищи наши по разуму'
  У меня на физиономии возникает истерическая улыбка. Я стою здесь больше часа и только сейчас замечаю кушетку для ожидающих. Подхватываю пакет с одеждой - какого черта я его притащила сюда из машины? Видать, автоматически пальцы взяли то, что мама сунула. Осторожно помещаю зад и откидываюсь спиной на стену, и на меня наваливается смертельная усталость. Но я боюсь закрыть глаза. Потому, что тогда наступит темнота и мысли, как изголодавшиеся крысы, хлынут внутрь и сожрут.
  Выходят Геша и Дима. Переговариваются, а я не могу их понять. Словно внезапно они освоили японский язык. Врачи покидают кабинет. Я подскакиваю и провожаю их взглядом. Несколько минут растерянно думаю, что я должна делать. Подбираюсь к кабинету и украдкой засовываю голову в приоткрытую щель. Папа один. Сидит в кресле, устало опустив голову на грудь. Куртка лежит на стуле. И теплый жилет.
  Что ж они его так бросили? Ему, наверное, холодно.
  - Папа, - зову тихо и захожу, - папа, ты почему один? Куда они растворились?
  Он смотрит на меня и уголок губы дергается в улыбке.
  - Спать хочу. Давление 90 на 60. Вымотался с дороги.
  - Тебе помочь одеться? Замерз?
  Седая роскошная борода отрицательно качнулась из стороны в сторону. Он сам тянется к жилету, затем медленно всовывается в куртку. Он ненавидит слабость свою и почти беспомощность. Зря я предложила. Только лишний раз обидела.
  Меня зовут в коридор. Врач сообщает мне, что госпиталь переполнен ранеными и мест совсем нет. И папу на обследование положить они не могут, мол, нет острых показаний к госпитализации. Дает листок с результатом осмотра и рецепт на два вида лекарств. Все, что папа до сих пор пил - отменить. Ни в коем случае не колоть бетаспан. И заставлять двигаться. Делать хоть небольшие физические упражнения. И обязательно носить хирургический бандаж на пояснице. Ясно.
  Мы прощаемся с Гешей, запихиваемся в машину, почти полночь, пытаемся сообразить, какая из ближайших аптек работает. Подъезжаем к круглосуточной и Дима идет к окошку. Общается с фармацевткой, посмеивается, делает несколько кругов вокруг себя, бросает взгляд на нас в машине, что-то объясняет.
  Папа оживляется, поворачивается ко мне, будто не болит спина и нет никакой усталости, и бодро говорит, счастливо усмехаясь:
  - А что, Шурка, вот было бы здОрово, если бы я здесь умер, и ты бы меня тут же в крематорий отвезла, а?!
  Я хлопаю глазами и открытым ртом, кажется, целую вечность. Вот почему он без проблем согласился ехать с нами!!!
  Не секрет - кремация. Мы с ним много раз обсуждали раньше этот момент. Я, как и он, огнепоклонник. И я обещала ему. И он - мне...
  - Пап, что ты мелешь! Да мы с тобой еще побухаем, когда диализ сделаем! Надо жить!
  Он тяжело вздохнул и отвернулся.
  - Разве это жизнь, Шурка? - глухо сказал и мне завыть захотелось.
  - Деньги на кремацию и похороны у меня есть.
  - Ты говорил. Я знаю, - процеживаю сквозь зубы, подавляя слезы и мысленно обхватывая и его и себя руками. - Еще не время тебе. Поживи, пап. Ты мне нужен.
  Он молчит. Достает сигарету и спички. И я тоже.
  Я вспоминаю, как однажды, очень давно, когда мы еще вместе могли выпить немного пива, он опасался, что за кремацию нечем будет заплатить. Времена наступали смутные и голодные...
  - Положите тогда меня на большой костер в центре огорода. Там, за сараем мой отец кучу дров наготовил. И подпалите. Только обязательно вызови врача какого-нибудь, пусть мне везде сухожилия надрежет. А то, когда тело начинает гореть, сухожилия стягиваются. И труп начинает в этом огне танцевать. Я не хочу танцевать. Так что, сухожилия надо будет надрезать...
  Вот, юморист. Мы тогда вместе хохотали и болтали в воздухе руками и ногами, сидя в креслах под виноградником. В самом прекрасном месте на планете - в родовом доме...
  На водительское сидение запрыгивает Дима.
  - Все курите? - взбудоражено улыбается, еле держится от переутомления. - Ну что, настоящий Санта Клаус, домой спать? И поесть бы не мешало чего-нибудь.
  Передает мне пакет с бандажом и двумя флаконами очередных пилюлек. Зачем-то читаю действующее вещество на одном из них. Транк. Амитриптиллин. Доза полтаблетки. Дрожащими руками сворачиваю бумажку.
  Транк...
  Сердце пропускает пару ударов, бьет горячим в глотку. Мне опять нечем дышать...
  Время час ночи. Суббота истекла. Папа с двумя палочками, поддерживаемый Димой, медленно двигается к лестнице подъезда. Консъержка выбегает и открывает дверь. Держит ее. Шесть ступеней злобно хихикают, наверное.
  - Какой красивый дедушка, - говорит консъержка и смотрит на меня. - Плохо ходит, болеет?
  Я киваю.
  - Мой папочка... У вас стул есть?
  Женщина бежит в дальнюю комнату, а я заменяю ее на посту держателя двери. Папа, пропуская слоги, тихо матерится, примеряясь преодолеть третью ступеньку. Стул уже стоит в качестве награды за трудное восхождение. Минут пятнадцать папа сидит, собирая остатки сил, чтобы перебраться в лифт.
  Два часа ночи и мы дома. Папа стонет от боли в спине и буквально падает на быстро разложенную мной раскладушку, вытягиваясь во весь рост.
  - Сейчас чуть полежу, потом встану и разденусь, - говорит. - Все нормуль, Шурка. Просто устал с дороги.
  Я кидаюсь к плите, на сковородку - куриные ноги и крылья, размороженные в микроволновке. Ну, хоть что-то пожевать. Достаю маминого сомика, с сомнением нюхаю, открывая крышку. Вроде, не воняет. Хрен знает, можно это есть? Пробую кусочек. Хрен знает.
  Дима возвращается со стоянки. Помогает папе встать и раздеться, дойти до кухни, сесть.. Колочу папе маккофе. Он его любит. Пока шкворчат на сковородке дутые запчасти курицы, застилаю постель, а Дима надувает резиновый матрац. Сомика папа брезгливо отодвигает. Есть ЕЕ еду он не будет... С удовольствием жуем макароны с надоевшей курятиной.
  Ломаю амитриптиллин не совсем пополам, протягиваю только треть таблетки, и мои руки уже не трясутся. Укладываем папу на кровать. Он берет книгу Стругацких, очки и просит конфету. У него во рту горько. Рассасывая шоколад, он смотрит на потолок и выдает:
  - На хрена вы стол к потолку прибили?
  Я изумленно поднимаю голову, пару минут собираю мозги в кучу, а потом начинаю громко ржать. Люстра из резного дерева, квадратная, с четырьмя плафонами. Правда, стол. Ржу и чувствую, как отпускает напряжение во всех затекших мышцах. Потом мы долго разговариваем, обсуждая наш любимый роман 'Пикник на обочине', обсасываем фразы, манеру подачи читателям и прочее.
  Полчетвертого. Пытаемся спать...
  
  
  Воскресенье. Папа спит. Каждые полчаса заглядываю в комнату, прислушиваюсь. После четырех решаюсь его разбудить.
  - Как же тут у вас хорошо! - произносит он, потягиваясь.
  И я снова надеюсь на чудо.
  - Что-нибудь покушаешь?
  - Маккофе и круассаны, будьте так любезны, сударыня.
  - Это я мигом!
  Стук - стук. Добирается до ванной. Умывается. Стук-стук. Садится на мягкое сидение кухонного диванчика. Палочки сбоку пристраивает. После такого чуресчур позднего завтрака заставляю его дать руку померять давление. По-прежнему 90 на 60. А он гипертоник. А я не врач. Но мне это давление совсем не нравится. Разглаживаю тревожную складку у себя на лбу.
  - Как себя чувствуешь? Болит где-нибудь?
  - Неа.
  Прикуривает. Подаю пепельницу. Начинаю готовить ужин под анегдоты. Папу можно слушать и днями и ночами. У него в хранилище невозможное количество увлекательных историй. Я полжизни грозилась купить диктофон и записывать его. Так и не купила...
  Одна из любимейших с четким выделением первой буквы:
  'Однажды отец Онуфрий очнулся, опохмелился оставшимися огурчиками, отрезвел, оделся, оставил опочивальню, отслужил обедню, окрестил отрока. Отвинтил, открутил, откупорил, отхлебнул - опьянел опять. Отведал окрошки, откушал орешков, отпробовал осетринки, окорочков, окуньков, оладушек, овощей - объевшийся отец отобедал основательно.
  Отдохнув, отец Онуфрий отправился осматривать окрестности Онежского озера. Обойдя оврагом огороженный от овец овин, он основательно остолбенел. Обитательница окрестной окраины, обнаженная отроковица Ольга осторожно отмывала опыленные одежды. Отец Онуфрий обстоятельно оглядел оную отуманившую очи особу.
  - О, Ольга! Отдайся! Осчастливлю!
  Ольга отдалась. Отец Онуфрий околел'
  Много позже я в интернете нашла более развернутую версию. Однако мой папа интеллигент. Он никогда не смущал дочерей непотребствами...
  Сейчас он рассказывал, а я хохотала, отбивая ломти куриной грудки, перекладывая с картошкой, замазывая майонезом и посыпая тертым сыром. Конечно, вкуснее с мясом, но я папу не брошу дома одного, а Дима пока работает, таксуя. Ужин получился чуть ли не королевским.
  Позвонила мама. Поняв, что в госпитализации отказали, начала кричать, чтобы мы везли Витаса и требовали от врачей его полечить.
  - Как я должна от них это потребовать?
  - Ну не знаю! Требуй! Пусть Геша тоже требует! Не вздумай возвращать Витаса в Светловодск! Делай, что хочешь!
   Охренительно мне понравились ее аргументы.
  - Может, сама приедешь и сама потребуешь? - спросила я.
  - Мне собак надо кормить! И Аня скоро с работы придет, ее тоже надо покормить! Дай мне Витаса, я поговорю.
  Я протянула трубку папе. Он сказал:
  - Да?
  Помолчал. И отключил.
  Перезванивает. - Чего Витас бросает мобилу? Говорить не хочет? Я что-то не так объясняю?!
  Я тоже молчу. Слушаю.
  - Пошли ее на хрен, - советует мне папа. - Достала уже.
  Отключаю. И правда, достала.
  - А чего Анюту надо кормить? У твоей сестрички отвалились руки и ноги? - подкалывает Дима.
  - Скорее всего, - передергиваю плечами.
  - Холодно, пойду спать, - папа берет свои палочки.
  Стук-стук. Ложится. Я тихо хихикаю, вспоминая про стол, прикрученный к потолку.
  - Шурка, а есть еще одеяло?
  Мой смех обрывается. Я укрываю папу, а он дрожит. Бросаюсь наполнять пластиковые бутылки горячей водой, подсовываю их поближе к его телу. Сажусь рядом.
  На нем футболка, рубашка, свитер и меховый жилет. Он под зимним одеялом. В квартире плюс двадцать шесть градусов.
  Холодно???
  Давление 90 на 60. Ничего не болит. Беззаботно смакует конфету. Берет Стругацких и очки.
  - Почитаю немного и буду спать.
  - Хорошо, пап. Зови, если... еще конфету захочешь. Или еще чего-нибудь.
  - Лады, Шурка.
  - Согрелся?
  - Угу.
  Шелестят странички книги...
  
  
  Мы с Димой спим на кухне. Я - на раскладушке. Он - на воздушном матраце. Нет, мы не спим - дремаем, прислушиваемся.
  'И снизу лед и сверху - маюсь между, -
  Пробить ли верх иль пробуравить низ?
  Конечно - всплыть и не терять надежду,
  А там - за дело в ожиданье виз.
  Лед надо мною, надломись и тресни!
  Я весь в поту, как пахарь от сохи.
  Вернусь к тебе, как корабли из песни,
  Все помня, даже старые стихи'
  Через пару часов, когда сон сморил окончательно, крик выдирает нас в реальность.
  - Шурка, помоги! В туалет срочно.
  Папа сидит на кровати и порывается встать, скривившись. Мои пятьдесят кг против его восьмидесяти пяти... Дима уже подбегает и подхватывает папу. Они вдвоем в несколько шагов преодолевают комнату и коридор. Через несколько минут слышится сливаемая вода. И Дима заходит внутрь, помогает подняться и, мельком взглянув на меня, кивает в сторону туалета.
  Теперь туда захожу я. Берусь за ручку двери и закрываюсь, зажимая рот ладонью, погашая стон, разрывающий мои внутренности. Отворачиваюсь - не верю. Поворачиваюсь. Правда. Унитаз в крови. Включаю воду, одновременно всхлипываю и кусаю себя за ладонь.
  Реветь - нельзя! Это - случайно. Может, от того, что без таблеток? Или что?
  Почему я не врач, а учительница литературы, журналистка, косметолог, продавец, профессиональная вязальщица и куча ненужного всего еще?!
  У папы ведь ничего не болит?!
  Набираю полную грудь воздуха и задерживаю дыхание, убивая подступающую панику. Отмываю. Умываюсь сама. Успокаиваюсь. Смотрю в зеркало, растягивая губы в улыбке: не надо, чтобы папа видел перекошенное от ужаса мое лицо. Причесываюсь. Принимаю сонный спокойный вид. Выхожу.
  - Папа, как ты? Прикольно вы побежали! А ты все за палочки берешься!
  Он смеется:
  - Ох и припекло, боялся на ковер обделаться.
  - Ну, ничего, успел же! Согрелся?
  - Одеяло уже не надо. Хорошо уже. Ты свет не выключай, почитаю на сон прерванный.
  - Ладно. Ты зови, если опять надумаешь побегать.
  - Всенепременно, Шурка!
  Очки, шелест страниц и шелест разворачиваемой конфеты...
  
  
  Понедельник. Папа проснулся в девять. Я уже колдовала у раковины и плиты. Стук-стук.
  - Степаныч, да вы нас обманываете, оказывается! Вчера так бегали, и сегодня сами до кухни дошли. Давайте, выбрасывайте свои палочки! - Дима бодрячком.
  - Ага, тебе бы так бегать, - отзывается папа, смеясь. - Маккофе буду и круассаны.
  - Отлично, - говорю я, - сию минуту.
  - Ну что, домой поедем, раз уж Геша и сегодня не нашел способа в госпиталь вас упрятать?
  - Поедем, Дима, поедем, - соглашается.
  Курит.
  - Я за машиной, а мне вкусный жирный завтрак на стол, у меня - фигура, мне худеть нельзя!
  - Придумаю что-нибудь, - улыбаюсь.
  Дима уходит. Папа дует на кипящий напиток.
  - Затылок болит и шея, - сообщает, кусая крошащееся тесто.
  - Давай чуть помассирую, - предлагаю, вытирая руки от воды.
  Он подставляет шею. Мягко поглаживаю круговыми движениями. Костяшками пальцев. От себя на счет три. Минут десять.
  - Ох, отлично.
  - Легче?
  - Немного.
  Я включаю воду снова и тру железной губкой вчерашний противень. Папа начинает рассказывать про танки, как они наступают, а они, бойцы, по окопам - перебежками короткими. Выстрелы, гранаты взрываются, оглохнуть можно. Он поднимает калаш и дает очередь.
  Я поворачиваюсь и смотрю на папу. Он пьет маккофе. Говорит с увлечением. Я нахмуриваюсь, пугаясь того, что какой-то момент времени у меня выпал из осознания - не заметила, когда папа обозначил, что именно он рассказывает. Фильм, что ли?
  Без какого-либо перехода он жалуется, что холодно. Дрожит, словно голый в метель на Северном полюсе.
  - Пап, сейчас!
  Кидаюсь к крану. Почти кипяток. Завинчиваю крышку. Засовываю бутылку ему под жилетку.
  - Держи.
  Он прижимает ее к себе и трясется.
  - Уххх! Холодина! Брр!
  - Пару минут и согреешься, - успокаиваю, и он продолжает про взрывы и выстрелы.
  Про танки, самолеты, окопы. И как они по земле ползут, боясь голову поднять, чтоб оглядеться.
  Потом он молчит. Я внимательно смотрю на него, ничего не понимая. Он что-то собирает в горсть со стола, не прикасаясь к столешне, водит руками по воздуху. Потом это воображаемое нечто перекладывает на угол.
  Ищет пачку с сигаретами в кармане и тоже виртуально, вроде нашел, достает несуществующую сигарету и сует в рот, клацая остатками зубов.
  Я забываю, как дышать. Волосы встают дыбом. Я вижу, как мой папа заваливается на бок с риском упасть на пол, и мгновенно хватаю его, обнимая обеими руками, удерживая.
  - Пап? Папа?
  - Что?
  - Ты как?
  - Ммм...
  Он припадает ко мне и молчит. Дотягиваюсь до мобилы. Набираю Гешу. Пока идет набор, стараюсь дышать. Глубоко. Равномерно. На счет раз-два-три вдох. Раз-два-три выдох.
  - Алло?
  Выдаю увиденное.
  - Вызывай срочно скорую! - отвечает. - Я опять свяжусь с замом в госпитале!
  На пороге появляется мой муж. Я не стесняюсь. Не выравниваю перекошенное лицо. Не натягиваю маску уравновешенности. Я падаю в пропасть... Прижимая моего папочку так крепко, чтобы он никуда от меня не ушел...
  - Что?
  - Скорую! - каркаю я, давясь словами, будто острыми камнями.
   Перечисляю симптомы. Сумбурно. Глотая слоги. Собираю остатки расплывающихся мозгов. Мне хочется покачать папу, как ребенка, но боюсь лишний раз пошевелиться. Стою изваянием.
  Мы ждем помощи. Минуты растягиваются, превращаясь в годы. Остывшая бутылка внезапно выпадает из-под жилета на пол со звуком разорвавшейся гранаты в этой кромешной тишине, где только часы бэмкают один раз в полчаса. Мы вздрагиваем.
  Я заглядываю папе в лицо. Глаза закрыты. Он спокоен. Даже умиротворен. Серебряная борода. О, мой Санта Клаус! Что с тобой сделали!..
  Женщина и мужчина в халатах медленно заходят, и мне хочется ущипнуть себя и пощупать их, мне надо убедиться, что они мне не привиделись. Женщина спрашивает, что произошло и вопрос обращен ко мне. Я открываю рот и не могу издать ни звука. Я забыла, как разговаривать. Из горла вырываются отдельные хрипы.
  Медик поворачивается к Диме и он что-то объясняет. Я мельком удивляюсь тому, что опять слышу японскую речь. Потом на ум приходит облегчение: мне снится сон, просто очередной из моих кошмаров, к которым я так привыкла. Его надо перетерпеть, ведь вырваться не хватит сил. Наступит утро, я проснусь, умоюсь, пойму, что все хорошо.
  - Мужчина! - медик склоняется к сидящему папе, берет его за плечо и легонько трясет. - Мужчина, вы меня слышите? Его нужно положить на кровать.
  Мы с Димой подхватываем папу и несем. Как только его голова касается подушки, я вздыхаю, понимая, что он просто заснул: легкий храп раздается в теплом воздухе комнаты.
  Женщина меряет давление.
  - 80 на 40.
  Мужчина в халате открывает пластиковый чемодан и начинает шуршать, доставая ампулы и шприцы. Затем следует вязанка проводов со щипцами на концах. Снимают кардиограмму. Что-то колят. Просматривают длинную бумажку с кривыми линиями, переглядываются. Женщина поднимает веки папы и светит в них фонариком. Проводит иголкой по щекам, затем по ступням и произносит:
  - Он в коме.
  Я содрогаюсь.
  Берут кровь, аппарат выдает цифру 15.
  - Он диабетик?
  - Нет, почечная недостаточность, - мой прорезавшийся голос вибрирует.
  Опять шприцы, ампулы. Мужчина просит документы и начинает заполнять бланк.
  - Куда же вас везти? - думает вслух женщина. - Вот если бы он был полковником в отставке...
  - Так он и есть полковник в отставке! - вскрикиваю я и протягиваю несколько удостоверений. - Летчик-истребитель...
  Женщина облегченно улыбается - ей больше не надо заморачиваться.
  - Звоните в госпиталь, вот телефон, пусть отправляют свою машину...
  И мы ждем других...
  Зовем нескольких парней-соседей и вместе на мягких носилках спускаем папу на лифте, укладываем на каталку в машине. Врач в руках держит капельницу. Я сажусь рядом с ним на мини-лавочку. Дима следует за нами на своей машине. Я не слышу сирены скорой. Может, все не так плохо?..
  В приемном отделении трое врачей окружают моего спящего папу. В обе вены что-то вливают. Подключают к кислороду. Суетятся. Снова тонометр, глюкометр, кардиограф. Я стою рядом, стискивая до синевы в руках пакет с документами.
  - Давление 60 на 30... Пульс не прощупывается...
  - Надо доставить его в отделение реанимации, это через два корпуса. Пока будем возиться с машиной - можем не успеть, - говорят мне. - Вы даете разрешение на перевозку по улице?
  - Да.
  Его отключают от кислорода. И мы, вцепившись в каталку, на ходу удерживая капельницу, начинаем бежать по обледеневшей дороге. Я время от времени поправляю сползающее одеяло. Двери лифта отрезают от меня папу. Мы с Димой и Гешей бежим по лестнице на третий этаж.
  Теперь уже двери реанимации закрываются перед нами. По коридору мимо нас проносятся несколько врачей. Я обхватываю себя руками, запрещая трястись. Вполуха слушаю Гешу, что-то тихо и размеренно комментирующего.
  'Здесь не пахнет больницей, - рассеянно думаю, - ничем не пахнет. И сесть некуда'
  Сколько часов проходит? Санитарка выносит нам одеяло и одежду папы. Мои легкие жжет огнем. Я не могу дышать. Потом слышу, как она говорит Диме, что нужно купить мыло, одноразовые простыни, памперсы, влажные салфетки. И меня немного попускает.
   Памперсы и мой папа?.. Что-то несуразное в этом сочетании...
  Дима уходит в аптеку, оставляя меня под присмотром Геши. Из реанимации появляется врач и приглашает меня в кабинет. Мужчина вызывает во мне полное доверие и я сосредоточенно и четко рассказываю историю болезни, отдаю снимки, анализы. Слушаю сквозь вату, что состояние очень тяжелое и они пока не выяснили, какого рода кома. Сахар высокий и стабилизировать не могут, но на диабетическую кому не похоже. Самостоятельно не дышит. Подключен. Сейчас мы должны вернуться домой.
  Он записывает мой телефон и на всякий случай - телефон Димы. Я встаю со стула и врач провожает меня цепким взглядом. Я, конечно, в шоковом состоянии, но в обморок мне падать некогда. Нельзя. И слез никаких нет. Просто в глаза будто песком сыпанули...
  По дороге домой мы в маркете покупаем что-то из еды. Вечереет. Уже темно. Что-то я готовлю. Мы едим. Не вижу, что едим. И вкуса не чувствую. Глотаю водку. Как воду. И опьянеть не могу. Надо спать. Но я просто лежу с закрытыми глазами до утра.
  Уходя на работу, Дима говорит:
  - Постирай папину одежду, приедет домой - ему будет приятно свежее надеть.
  Я киваю.
  Расправляя брюки, рубашку, носки на веревках, представляю папу здоровым. Веселым...
  Мобила трезвонит. Мама.
  - Алло? Привет.
  - Мне Дима уже все рассказал, - говорит она. - Кома это плохо. Наверное, инсульт. Ох, вряд ли они его вытянут, а если и вытянут, то это еще хуже.
  Я не понимаю ее слов, опускаюсь на стул.
  - Значит, так, ты и Аня откажетесь от наследства в мою пользу, а я тут же напишу завещание на вас двоих, - продолжает она.
  Мой мозг раздувается в черепной коробке, не в состоянии распределить и осознать полученную фразу. Какие-то дикие манипуляции с наследством. С чьим наследством? Почему?
  Ложусь на кровать. На то место, где спал мой папа.
  - Мам, что за наследство?
  - Надо сразу все обговорить и решить! - повышает тон.
  До меня доходит.
  - Он живой! Он в госпитале! - рявкаю так, будто пытаюсь дать ей подзатыльник, чтоб мозги просветлели.
  - Ну, всякое может быть, - примирительно отвечает. - Так ты откажешься в мою пользу?
  - Он вернется!!!
  Сбрасываю вызов. Ты смотри, продуманная какая, сразу решить и обговорить!..
   Ахереть!..
  Уму непостижимо! Вот, дрянь!..
  И я впервые за всю жизнь чувствую к матери ненависть. Черную, тягучую, свинцовую ненависть, вспучившуюся из глубин души и заполнившую меня от кончиков ногтей до кончиков волос. Хорошо, что мать далеко от меня сейчас. Ладони чешутся по морде ей двинуть!..
  Звонок. Смотрю на экран. Незнакомый номер. Отвечаю. Врач из госпиталя.
  - Нам удалось стабилизировать сахар. Виктор Степанович отреагировал на инсулин. Вы уверены, что он не диабетик?
  - Уверена. Даже по крайним анализам видно, что проблем с сахаром у него не было.
  - Подвезите нам, пожалуйста, и анализы и снимки, мы вчера вам все по ошибке отдали. У него креатинин 500, понимаете?
  - Извините, мне эта цифра ни о чем не говорит. Я знаю, что такое креатинин, но значение 500 - загадка.
  - Ясно. Мы вас ждем.
  - Уже еду!
   Перенабираю мать:
  - У папы креатинин 500.
  Она завывает, используя низкие и высокие частоты. Я терпеливо натягиваю джинсы, носки, свитер, удерживая телефон зажатым между щекой и плечом.
  - Когда 20 единиц - это уже предел, - продолжает скулить.
  Отключаю. Воет она! Дура!
  Через час я уже в госпитале, в кабинете, перед ворохом бумаг, снимков, анализов. Трое врачей рядом со мной.
  - Мы вывели его из комы. Он реагирует на вопросы, адекватно отвечает. Но по-прежнему очень тяжелое состояние. Мы даже смогли сделать МРТ. Будем готовить к гемодиализу.
  Я обмякаю на стуле. Вывели! В сознании! И мне их слова, как музыка!
  - А можно мне...
  - Извините, пока нет. Ожидайте звонка, мы обязательно будем держать вас в курсе.
   И домой я лечу на крыльях. В маршрутке набираю мать и с торжествующей мстительностью сообщаю новости. Она впадает в задумчивость.
  - Ну, хорошо, - и улавливаю в голосе... разочарование?!
  Тварь!..
  'Ну вот, исчезла дрожь в руках,
  Теперь - наверх!
  Ну вот, сорвался в пропасть страх
  Навек, навек.
  Для остановки нет причин -
  Иду, скользя...
  И в мире нет таких вершин,
  Что взять нельзя!
  Среди нехоженых путей
  Один - пусть мой,
  Среди не взятых рубежей
  Один - за мной!
  И имена тех, кто здесь лег,
  Снега таят...
  Среди не пройденных дорог
  Одна - моя'...
  
  
  Вначале одиннадцатого я спокойно уснула. И мне снилась необыкновенная тишина. Она была осязаемой и мягкой. Удивительно обволакивающий туман с привкусом свободы. Все тревоги и проблемы остались позади, растворились. Блаженство с запахом ванили...
  В девять утра мне послышалась трель будильника. Я потянулась к мобиле, собираясь отключить, и вдруг увидела чужой номер. Встала, нажала кнопку приема.
  - Здравствуйте, - произнес мужской голос.
  И по последовавшей паузе я все поняла.
  - К сожалению, нам не удалось спасти Виктора Степановича. Примите наши соболезнования.
  Я согнулась от боли пополам, пережимая горло пальцами, затыкая крик, рвущий меня на части. Вздохнула. Выдохнула.
  - Что я должна теперь делать? - сухое надломленное карканье.
  - К десяти приезжайте сюда. С паспортом. Кабинет на первом этаже, слева. Врач вам расскажет.
  - Да. Еду.
  Дима внимательно смотрел на меня, отслеживая каждое движение. Ему не нужно было объяснять. Он боялся моей истерики, обморока, чего-то еще. Я достала папин паспорт. Умылась. Оделась. Слезы застыли в глазах, царапая, как осколки битого стекла. Изо всех сил я удерживала мозг в состоянии сосредоточенности.
  'Ну вот и все! Закончен сон глубокий!
  Никто и ничего не разрешает!
  Я ухожу, отдельный, одинокий
  По полю летному, с которого взлетают!'
  Наверное, бумажную волокиту придумали специально, чтобы хотя бы на несколько дней отдалить человека от погружения в водоворот личного горя. Мы собирали подписи и печати, ожидая начальников под их кабинетами. Жизнь продолжалась, тринадцатое февраля, день влюбленных, да масленица...
  - Трындец! Масленница! - сказал бы папа, прикуривая и пуская под углом вереницу дымных колечек.
  Мать произнесла:
  - Ага. Кашу собакам я наварила. Поручила соседке за Аней присматривать. Завтра выезжаю. Женя тоже приедет завтра, я звонила им. Деньги на похороны я взяла, Витас показал, где.
  Женя - муж папиной сестры Наташи.
  В вайбер посыпались сообщения от сына, дочки, тети, сестры.
  Потом подписи ставила я, там, куда мне указывали. Отказ от вскрытия. Заключение с диагнозом. Морг...
  Регистрация смерти, оплата госпошлины, выдача свидетельства, выбор гроба...
  На моей груди лежала бетонная плита, мешающая мне дышать. Разум укутался в колючий мохеровый платок неприятия и полнейшего отрицания случившегося.
  Это не со мной.
  С кем-то другим.
  Вечером сестра спросила о диагнозе. Я написала 'инфаркт мозга'. Она ответила, что я идиотка и бывает только инфаркт сердца, а у мозга - инсульт. Я сфотографировала бумагу с печатью и отправила ей. Ни с кем спорить не могу сейчас.
  Ее потянуло на общение: 'Возьми справку, что лечение местными ублюдками было назначено неправильно, чтобы мама могла вернуть закупленные на большую сумму лекарства. У папы ткань мозга разорвалась? Значит, кровоизлияние было в Светловодске, кровь уже начала сворачиваться. И на следующий день должно было произойти кровоизлияние с впадением в кому, затем - пришел в затуманенное сознание и инфаркт. Я о таком диагнозе по смерти слышу впервые'
  Я перечитала этот понос раза четыре, потом закрыла вайбер. Может, позже пойму?..
  Мы вышли из ритуалки. Договорились с крематорием. На очереди - ресторан. Встретившая нас девушка, услышав, что нужен поминальный обед, провела нас к директору. Я скользнула взглядом по отслеживающим каждый зал мониторам, которые висели на всей стене кабинета красивой, в пиджаке и строгой юбке, женщины. Она подала нам две папки в кожаном переплете - меню. Я нехотя их полистала. Толку с меня было - чуть. Дима что-то обсудил, внес предоплату. И мы поехали домой.
  Жуя сардельки и запивая их сладким чаем, я думала о том, что вчера как-то быстро уснула, словно меня выключили, как электрическую лампочку. И как только я уснула - папа смог уйти. Я видела время его ухода в бумаге, когда подписывала отказ от вскрытия... Он уходил, а я чувствовала аромат свободы и запах ванили в кромешной тишине...
  То, насколько он возненавидел жизнь, меня потрясло... То, как он пришел в себя и я обманулась в своей надежде снова его видеть и слышать...
  
  
  Дядя Женя прибыл на поезде в девять утра. Я бросилась обнимать его, дядю, перед которым всегда испытывала восторженный трепет, восхищение и почтение. Уткнулась в мощную грудь. Он - высокий, крепкий и, насколько мне показалось, не седой даже.
  - Как тетя?
  - Давление скачет, побоялись, мало ли что в дороге случится. Держи.
  Он отдал мне конверт с деньгами.
  - Здесь тысяча долларов. На похороны.
  Что говорят в таких случаях? Я не знала, кивнула, сказала 'спасибо', передала деньги мужу. Я растекалась в своем горе и не надеялась на трезвость рассудка.
  - К нам?
  - Я снял квартиру на пару суток. Чтоб не мешать. К вам же Нина едет.
  Мать моя, то есть.
  - Может, хоть чай попьем? - несмело предложила я.
  И лихорадочно стала вспоминать о содержимом холодильника. Угостить нечем. Стыдно. Ни денег не осталось. Ни еды. Ни времени, чтобы что-то заработать.
  Но у мужчин все проще. Чай наш - бутерброды с несколькими видами колбас - дяди. Свежие помидоры, огурчики. Вкусный хлеб.
  Потом мы подвезли дядю к вокзалу, рядом с которым он снял жилье, проехали метров 200 к площадке автобусов и спокойно застыли в ожидании. Время шло. Звонка не было. А маршрутка из Светловодска уже прибыла. Но матери там не оказалось. Водитель зло сказал, да, билет был заказан, но женщины на остановке утром не было.
  Набираем мать. Борисполь проезжает. Наши глаза вылазят на лоб. Автовокзал, принимающий этот автобус - на другом конце географии Киева.
  Педаль газа в пол. В начинающем падать с неба снеге мчимся встречать перепутавшую автобусы маму... Она стоит на обочине в сером пальто, с нагромождением шапок сверху, с клетчатой древней сумкой, и зябко прячет руки в рукавах.
  - Привет! - обнимаю. - Как ты могла перепутать автобусы?
  - Спросила, в Киев? Сказали - да, я и села. Водители из-за меня всю дорогу ругались.
  - Ты вышла рано, что ли?
  - Ну, думала, пока дошкандыбаю до остановки.
  - Что у тебя на голове?
  - Шапка.
  - Две?
  Повернувшись с переднего сидения назад, присматриваюсь.
  - Зачем ты одела две шапки?!
  - Так теплее.
  Железный аргумент, учитывая то, что едешь в теплом автобусе, а здесь встречаем тебя мы на машине.
  Заходим домой под восторженные охи гостьи: дом большой, лифт страшный, этаж высокий, квартира, как музей, вся в кафеле и фотографиях деда Димы, народного артиста Украины, певца - баритона номер один.
  Нахожу в холодильнике жареного хрен знает когда сомика и тихо, завернув в пакет, выбрасываю в мусор. Увидит - полдня будет причитать, какая я хозяйка...
  И сардельки. Не помню, вроде вчера покупали? Варю. Готовлю чай. Едим. Снова слушаем историю, как мама села не в тот автобус.
  Она снимает очередную теплую кофту и откидывается на спинку диванчика.
  - Ой, наелась. Я тут привезла, все боялась и целую дорогу щупала, чтоб не украли.
  Она расстегивает еще одну кофту, поднимает футболку и достает сначала из одной 'сиськи', а потом и из другой по носовому платочку, сшитому в квадратик. Вываливает на стол зеленые купюры и говорит, что совершенно не знает, сколько там денег.
  Дима при ней пересчитывает: 2900. Пока складывает в один кошелек - мы не знаем, сколько понадобится... Звонит другу, договаривается об обмене.
  Часы бьют двенадцать. Полдень.
  Мама открывает холодильник с видом внезапно нагрянувшего ревизора и с уничтожающим взглядом и кривой ухмылкой поворачивается ко мне:
  - И чем ты будешь Диму кормить?!
  И очень меня тянет ответить ей в духе Димы 'грудью!', но я просто сжимаю губы в виде грустного смайла:
  - Займи сейчас денег, в магазин съездим, что-нибудь купим и вместе приготовим. У тебя сколько юаней с собой? Вечером отдадим.
  Она недовольно сморщивает лицо, на котором я ясно читаю: 'что за дура? Сколько воспитывала - без толку!' Потом копается в маленьком ридикюле, набитом лекарствами, с усилием вытягивает кошелек и, прекрасно зная, сколько там, начинает ковырять купюры обломанными ногтями.
  - Поехали в маркет! Я оставлю на дорогу 250, мне больше не надо! - она царственно протягивает шесть бумажек по сто, - Надо шурпу приготовить. Я САМА! - прикрикивает на меня повелительно, - Так готовить шурпу могу только я!!! Даже Витас мою шурпу ел! А баранина у вас тут есть?
  'Нет, а что ЭТО? - хочется восторженно закатить глаза и заранее вытереть слюни. - У нас только трава в маркете продается в виде укропа и куры-гриль!'
  Но я усмиряю себя. Пусть повые*тся, если нравится. Готовить любит - вперед и с песней, как любил говорить папа.
  Вперед и с песней...
  Лучше бы я поехала одна...
  Двум шапкам она не изменила. И своей царственной манере тоже. Выбирая кусочки баранины, только что сама пальцами их не крутила. Повозмущалась, что дорого очень, но она для зятя возьмет обязательно, вообще не в цене дело!
  И протягивала через стекло витрины деньги, пытаясь дотянуться до мужчины в белом халате, снисходительно и понимающе улыбающегося нам. Потом она затянула свою излюбленную песню, как она любит 'мивину' и что кроме нее она последние несколько лет вообще ничего не ела - кормила Витаса. И взяла с полки штук десять упаковочек.
  Я знаю эту ее роль несчастной нищей и голодной старой женщины из-за больного мужа, на лечение которого уходит все, до последней ее копеечки. Она крутит этим, как в цирке жонглер своими горящими булавами. А в доме куда ни сунься - дорогущая пена для мытья окон вместо бюджетного 'мистера Мускула' и тому подобное, пластиковые окна, установленные пять лет назад, когда сослуживцы прислали папе приличную сумму и на операцию и на восстановительное лечение, но моя мама изъяла эти деньги, облагораживая дом. Куриная печенка и свиные косточки с мясом для двух собак... Еще могу перечислять, но запал пропал. Надоело. Большой театр давно потерял ведущую актрису в лице моей мамы...
  Прижимает 'мивину' к пальто в районе живота и идет к полкам с помидорами по черт знает какой цене зимой.
   - Для шурпы надо пару помидорчиков, - говорит и берет четыре, потому, что пятый уже не помещается в горсть с сухой вермишелью.
  Я медленно и с улыбкой возвращаю помидоры на место:
  - Мама, дядя Женя помидоры привез и у нас их оставил, мы их зимой не едим, так что пропадут, а тут тебе в суп надо, вот и используешь. А 'мивину' не надо брать, у нас повкуснее есть - 'роллтон', съешь, сколько захочешь.
  Ее глаза тут же наливаются слезами обиды, губы дрожат, руки обреченно опускаются вдоль серого пальто.
  - Ты меня обидела, старую, несчастную свою мамочку, - всхлипывает она. - Я за свои же деньги ничего вообще купить не могу!
  Не работает это на меня уже, не работает, привыкла я, мама, к таким заявлениям давно... и устала... да, людей вокруг достаточно, красоту игры оценят, но мне так плевать, как 'с Эйфелевой башни на головы беспечных парижан'!
  Дима в это время быстро забрасывает в корзинку хлеб, картошку, завальцованный кусок мяса, макароны. И, подавляя вздох, движется к кассе. Расплачивается. Мама в своей трагедии. Обратно едет молча, глядя в окно. Надулась. Горюет из-за 'мивины'.
  Больше ж ничего не произошло, верно?!.
  Пока она колдует у плиты, собственноручно очищая овощи, не доверяя моим 'вкрай' кривым рукам, я открываю соцсеть 'одноклассники'. У меня в друзьях много боевых товарищей, сослуживцев папы. Сообщаю. И мне остается смахнуть навернувшиеся слезы от сообщений - мама зовет. Выключаю нетбук. Бегу на зов.
  - А еще чем мы будем Диму кормить?
  Такое ощущение, что Дима - звериный зверь, если ему не дать поесть - сожрет всех окружающих, а затем и мебель грызть начнет.
  Нельзя такое говорить. Нельзя. Маме куховарить охота, в раж вошла, тут же инвалидка дочь ее живет, готовить не умеет... Достаю мясо. Ну вот, довольна. Даже лук позволила почистить...
  Жарит с удовольствием это мясо. Полотенце через плечо. Пусть занимается...
   Счастлива, когда мы ее начинаем в один голос хвалить. Действительно, очень вкусно. Не отнять, ни прибавить, как говорится. Конечно, водка на столе. Просто выпиваем, едим, восхваляем мастерство поварихи. В девять падаем спать. Мама пыжится что-то почитать 'на сон грядущий', но спустя пять минут уже тихо похрапывает.
  Я иду в ванную, открываю горячую воду, поливаю себя. Я принимаю душ минут десять. От силы - пятнадцать. Я опускаюсь на колени под струями воды аккуратно и тихо. Чтоб не слышно было стуканья коленями о эмалированную поверхность. И, согнувшись от боли, начинаю давиться истерикой и слезами. Зажимая рот ладонями. Никто не должен слышать моего страдания. Никто...
  
  
  Просыпаюсь рано. Иду умываться и слышу всхлипывания. Мама уже встала. Сидит на кухонном диванчике, съежившаяся, над раскрытым своим ридикюльчиком, и плачет. Горько. Надрывно. Рвано вздыхает.
  Захожу и испуганно спрашиваю:
  - Мам, мама, ты чего?
  Ее плечи содрогаются, опущенные, сгорбленные. Я думаю о том, что, может, она фотографию папы привезла для портрета на... кремацию... и боится заикнуться... правда, тут же себя одергиваю: мама и боится заикнуться? Я явно 'перебiльшую'...
  Она поднимает на меня красные опухшие глаза, в тот же миг опять опускает их в ридикюль.
  - Мам, почему ты плачешь?
  Не могу ее видеть в таком гнетущем состоянии, каждая клеточка души и тела рвется ее обнять и утешить. Но лишних движений не делаю. Я точно знаю, что она оттолкнет меня.
  - Я плохое подумала, - отвечает и продолжает содрогаться от рыданий.
  - Какое плохое? - я сажусь на табуретку рядом, протягиваю руку и накрываю ладонью ее пальцы, она их одергивает. - Что ты подумала плохое? Расскажи мне!
  Она минуты три колеблется, я отмечаю эту странную паузу и колебания, а затем слышу вопрос:
  - Ты брала из моего кошелька деньги?
  И я тоже 'повисаю' на три минуты. Мотаю головой из стороны в сторону, собирая соображалку, прикрыв веки, сбрасывая остатки дремоты.
   Обычно если мне нужны деньги - я прошу владельца 'сокровищ'. Я прошу столько, сколько мне нужно занять на данный момент, точно рассчитывая срок погашения долга. При этом я совершенно без понятия, есть ли запрашиваемая сумма. Я не предполагаю, не проверяю, втихомолку копошась по кошелькам и карманчикам, или под матрацем...
  - ЧТО?!
  - Я подумала, что ты ук... взяла у меня деньги, - произносит она. - У меня осталось только на обратный билет до Светловодска.
  Мой рот открывается, как у рыбы, выброшенной на ледяной берег. Мне кажется, что потолок шестнадцатого этажа вместе с крышей обваливаются на меня и пыль забивает мне легкие.
  - Ты подумала, что Я влезла в твой кошелек?! - и я, сомневаясь в своей памяти, пролистываю вчерашний день. - И Я УКРАЛА твои деньги?! - вот я идиотка, обнять и пожалеть ее порывалась! - Да ты их нам с Димой ЗАНЯЛА на продукты!!!
  Я ору. Никогда на мать не орала...
  - Михална, в чем дело? - Дима появляется в дверном проеме.
  - Она решила, что я своровала ее деньги! Ох*енно, да?! - рычу я. - А про магазин ты ни хрена не помнишь, мама?! Баранину она выбирала! И помидоры с 'мивиной', и сопли по морде размазывала при людях!
  Меня немного понесло. Такое обвинение за прожитые 48 лет слышу впервые, от того и не знаю, как реагировать. И хочется мне сказать что-нибудь такое гадкое, мерзкое, отвратительное, до блевоты, но... не нахожу слов никак. Чувствую - бледнею от накатившего бешенства.
  Дима выкладывает перед ней шесть сотен:
  - Извините, Михална, обещал вчера отдать - замаялся, забыл.
  Она сгребает бумажки. Прячет.
  - Я сама вам дала?
  То ли действительно не помнит, то ли дуру включает, как обычно.
  - Сама дала, давайте, вспоминайте!..
  Ее слезы высыхают, как роса в жаркий рассветный час. Она деловито поднимается и открывает холодильник...
  Я внешне старательно пытаюсь забыть инцедент... Но я запомню это, мама!..
  Завтракаем остатками ужина. Дима уходит за машиной. Я прошу показать, что она привезла для папы. Придирчиво перебираю одежду. С облегчением срезаю ценники с вещей. Ну, хотя бы новое привезла. Туфли тоже новые. Две пары. Меряет на себя. Я выбираю самые, по моему мнению, красивые.
   Я озабочена одеждой. Не до слез.
  Едем заказывать портрет с черной лентой. Пока Дима этим вопросом занимается, мы с мамой идем к арендованному и облагороженному моему 'магазинчику' пряжи и готовых авторских изделий. Знаю, что особо приятного она мне ничего не скажет. Да и не ожидаю. Мне все равно. Веду ее, чтобы занять чем-нибудь.
  Конечно, рекомендации по количеству ниток, по ассортименту спиц и крючков от великого деятеля торговли я получаю. Делаю вид, что внимательно внимаю. Сайт, написанный мною с помощью Димы, я забросила, от заказов на кардиганы отказалась, на звонки отвечаю, что магазин откроется через месяц. А может и позже...
  Целая вселенная исчезла, оставив вместо себя 'черную дыру' и я испытываю огромное желание быть затянутой ею...Зачем ты меня, мой папочка, мой необыкновенный, мой несчастный и одинокий, оставил здесь?..
  Мы садимся в машину и я держу в руках портрет. Фото срезали с паспорта, когда получали свидетельство о смерти... Какая безнадега в твоих глазах! Она появилась после того, как закончились Бады, которые Геша подарил тебе и которые - после обследования - начали возрождать умершую почку, появилась после того, как в 'самое прекрасное место на планете' были впечатаны модные пластиковые окна по всему периметру...
  Я ощущаю свою вину. Эти чертовы деньги, оказывается, решают очень многое. Если бы я могла в то время зарабатывать столько!!! Или у кого-нибудь занять... Или хотя бы знать, что мать 'перераспределила'... Я слышала, папа, тебя, ты не хотел что-то пить дальше, типа, не помогает, а стоит дорого... Я виновата... виновата... мой любимый... родной...
  - Дай сюда, - тянется мать сзади.
  Отдаю.
  - Некрасивый здесь, - заявляет так, словно я специально взяла самое плохое фото.
  Молчу. И так будет 'пениться', а если что-то скажу, то поводов станет еще больше.
  - Ну там же Степаныч, а, Михална? Или мужик чужой? - Дима.
  - Ну, Витас, да, - соглашается мать.
  Ну и слава всем богам!
  Теперь в морге надо оплатить услуги паталогоанатома. Едем. Оплачиваем. Какой-то 'набор' тоже оплачиваем. Я горько хмыкаю, услышав сумму. Однако, бизнес хороший, как ни грешно сказать... Затем вносим остаток в ресторане.
  Темнеет. Да и дела на сегодня пока окончены.
   Ахахаххх! Пора Диму КОРМИТЬ!...
  
  Черный. Бесконечный насыщенный цвет полного мрака. Густой и обволакивающий. Ткань юбки и блузки плотная и одновременно струящаяся, как зимняя ночь, в которой погасли все звезды. На голове не повязка - кружевной платок. Им хочется покрыть не волосы, а собственные глаза. Ребра сдавливает так сильно, что нет возможности сделать полный вдох. Перед дверью я молюсь: дайте мне, высшие силы, вести себя достойно в этот день!
  Мне не страшно.
  Мне больно.
  Трясутся руки. Я их прячу в карманы пальто. Черного...
  Мы с Димой покупаем двадцать белых роз. Мать - двадцать хризантем. Салон машины такси наполняется вонью свежих цветов.
  Госпиталь. Морг. Здесь мы встречаемся. Дядя Женя, Геша, брат Димы Влад. Нас шестеро.
  Слова сожаления растворяются в порывах ледяного ветра. Мама и Геша вспоминают сослуживцев, кто где живет, или кто как умер. Геша протягивает вдове конверт. Та пытается всунуть его в ридикюль, до отказа набитый лекарствами, и размерами на треть меньше самого конверта. Она продолжает разговаривать и, не глядя, раз за разом пихает. Карманов у нее нет. Думаю о том, что, может, сложила бы она его пополам, да нет, все равно не влезет. И чувствую мерзость ситуации. Медленно протягиваю руку и аккуратно забираю:
  - Мама, отдадим Диме, - тихо произношу.
  Дядя Женя делает шаг ко мне:
  - У меня еще сумма, возьми, пожалуйста.
  Я машу головой, отказываясь, но он настойчив. Передаю деньги мужу.
  Подъезжает микроавтобус. Четверо крепких мужчин выходят из него и курят. Пятый приближается ко мне.
  - Вы дочь? Я распорядитель похорон. Кто-то желает сказать речь? Или это буду я? Прошу прощения, уточняем имена.
  Открывает кожаную папку и записывает. Потом приглашает нас в зал уложить цветы. Зал - чересчур громко сказано. Абсолютно пустое помещение квадратов на тридцать, слева от центра стоит гроб на табуретках.
  Мои ноги врастают в пол. Я не могу идти. Я не умею ходить. Совсем...
  С дущераздирающим криком мама бросается вперед, целует папу, ее отрывают, шепчут на ухо, что нельзя прикасаться к коже. Разом успокоившись, она укладывает хризантемы. Кто-то мягко подталкивает меня ближе. Поправляю розы, выравнивая, будто от их расположения зависит нечто важное. Пару минут стоим, потом носильщики оттесняют нас и распорядитель приглашает всех сесть в микроавтобус.
  Мама - у окна, я - рядом. Напротив нас - четверо незнакомых крепких мужчин. Подтянуты, сосредоточены, печальные лица. Мне ненормально интересно, почему они печальны. Это их работа. Может, гробы они носят по пять раз на день. А может и чаще... Привычка сочувствовать? Так положено? Дура я. В любом случае они не могут быть просто спокойными... Меня передергивает от ощущения какого-то кощунства моих мыслей. Но я впадаю в фаталистическое настроение и, чтобы хоть что-либо делать, роюсь в пакете с документами, куда положила бутылку с водой, свинчиваю крышку, делаю глоток. Мама принимается плакать и достает из глубин ридикюля флакон с корвалолом. Опрокидывает в рот, глотает и морщится. Я спешно протягиваю ей воду, обнимая за плечо.
  Она отталкивает меня, из блистера выдавливает таблетку, удерживает на пальцах белый кругляш, смотрит на него, размышляя, а надо ли?.. Кладет под язык. Отворачивается и, покачиваясь от неторопливого движения машины, наблюдает через стекло за проплывающими мимо домами.
  - Каким он был гавном! - четко произносит и замолкают сзади нас и дядя Женя, и Геша, и Дима с Владом. - Господи, надо же было таким гавном быть!
  Я на секунду зависаю в пространстве. Опять японская речь? Нет. Русская фраза. Я понимаю смысл. Мои глаза неверяще распахиваются, сначала упираясь в ворсистое покрытие пола, а потом - с вопросом - в сидящих напротив мужчин. Двое из них отводят глаза в сторону. Двое вздыхают, поджимая губы.
  Нет. Я не ослышалась. Но мне по-прежнему жалко ее, сжимающуюся в комок в этом сером пальто и - спасибо Диме! - всего одной шапке!
  Мне жалко ее. Она до безумия боится смерти. Своей смерти. Она хочет жить вечно. И каждое напоминание о том, что это невозможно, выбивает почву из-под ее ног и напрочь вышибает оставшийся разум. Картина умершего мужа говорит ей о том, что ей уже 70...
  Пару лет назад папа мне рассказывал, как мама услышала в новостях, что наше Солнце взорвется и превратится в черную дыру. И Вселенная перестанет существовать.
  - Чего ты так расстроилась, Нина Михална? - смеялся мой папа. - Через пару миллионов лет, когда произойдет предсказанная катастрофа, даже напоминания о твоих пра-пра-правнуках не будет!
  Но мама залипла в депрессии на три месяца, переживая о смерти...
  Ладно, думаю, ты в шоке, испуге. Ладно. Все уже сделали вид, будто ничего не прозвучало.
  Плачешь?! Поплачь, мама.
  Мы подъезжаем к крематорию. Становимся в длинную очередь. Я выхожу в холод, всей грудью пытаясь вздохнуть. Не получается. Железные тиски мне мешают. Дима и Влад меня сопровождают в просторное помещение, где тоже длинная очередь. Надо оформить документы. В высоких стеллажах стройными рядками располагаются урны для праха с пластиковыми ценниками. С ценами и простыми и заоблачными.
  Когда я приближаюсь к окошку, женщина принимает мои документы - целую пухлую папку, заполняет с десяток бумажек, вносит запись в журнал, достает металлическую бирку с пятизначным номером, выдает мне несколько бумажек. Оплачиваем. Все. Освобождаем от себя остальных...
  Ветер рвет на нас одежду.
  Вдова уже допрашивает Гешу по поводу ее льгот как вдовы... Это действительно сейчас важно, правда?!.
  Мы садимся в микрушку - надо проехать еще метров двести и стать опять в очередь, длинную очередь таких же микрушек... Не справляются службы, задержка на двадцать-тридцать минут. Впереди нас две машины похоронных...
  Вдова курит возле открытой дверцы одну за одной - уточняет, как перейти на пенсию мужа и насколько это получается больше, чем ее пенсия.
  Я тоже засовываю сигарету в рот. Отворачиваюсь от моно-диалога.
  Металлическая бирка, цифры которой заносила в журнал барышня по приему документов, не выходят из головы. Значит, этот несгораемый металл положат в гроб, а, выгребая пепел, можно точно определить, чей пепел... Я передергиваюсь.
  Я не знаю, как проходит кремация. Мы много фильмов смотрели. Должен быть обложенный гранитом красивый зал в псевдопозолоте, цветах, ангелах и тому подобное. Горюющие проходят по длинному коридору, вплывают в прощальную комнату. Священник, запах ладана, гроб на постаменте. Долгая речь. У некоторых ненатуральные слезы.
  Я бросаю косой взгляд на вдову. Открывает пачку и засовывает очередную сигарету, разговаривает, забывая прикурить, одергивает рукой слегка противоречащего Гешу.
  А у некоторых - вообще нет слез. Только пустота внутри. Смотрю на себя со стороны... Меня заботит сейчас ветер. Холодный, пронзительный, порывистый. Раздражает количество людей и машин. В этом ужасе я одна и мой мертвый папа в ящике, укрытый идиотским тонким покрывалом и белыми цветами.
  Водитель заводит движок и перемещается ближе к бетонному сооружению, откуда молчаливо вытекла кучка людей.
   Крематорий похож на величественный огромный полукруглый в высоту улей. С открытыми сетчатыми воротами. Постоянный поток существ заносят туда дань... Дева Мария, какая каша в моей голове...
  Дима и его брат не выпускают меня из поля зрения. Я обхватываю себя руками, чувствую, как морозец кусает кожу и трясусь, словно последний стылый лист.
  Распорядитель подходит к Диме. Говорит об оплате. Я отворачиваюсь и делаю несколько бессознательных шагов к жутким воротам. Как же долго никто оттуда не выходит. И из глубины наружу не доносится ни звука.
  'Сам виноват - и слезы лью и охаю,
  Попал в чужую колею - глубокую.
  Я цели намечал свои на выбор сам,
  А вот теперь из колеи не выбраться!..
  Прошиб меня холодный пот до косточки.
  И я прошелся чуть вперед по досточке.
  Гляжу - размыли край ручьи весенние,
  Там выезд есть из колеи - спасение!
  Эй вы, задние! Делай, как я.
  Это значит - не надо за мной!
  Колея эта - только моя!
  Выбирайтесь своей колеей!'
  ...Вот и нам показывает путь распорядитель широким жестом. Дверцы машины открывают. Четверо носильщиков тушат сигареты, культурно опуская окурки в урну, припорошенную снегом.
  Каменный круглый свод напоминает конфигурацию церквей, только без единой росписи. Широкие овальные ступени расходятся от наших ног, будто мелкие волны на берегу моря. Пять ступеней...
  В центре зала - две бетонные плиты тихо расходятся в стороны, давая подняться постаменту.
  Все. Место готово. Оранжевый мрамор вокруг. Серый мрамор по бокам - две дорожки для прощающихся...
  Священник в видавшей виды рясе и вселенской печалью на одухотворенном лице.
  Я закрываю глаза на миг. Прости, пап, ты ж их на дух не переносишь. Но так положено - отпеть и запечатать. Прости...
  Распорядитель становится напротив нас, вытянувшихся в шеренгу, торжественно раскрывает кожаную папку. Раз уж никто из нас не знает, как должно выглядеть сие, то пусть хоть он скажет.
  Он набирает полную грудь воздуха, проникновенно скользит взглядом по нашим застывшим фигурам и начинает пасторальным тоном произносить РЕЧЬ заготовленную.
  О том, как нашу благополучную и счастливую семью постигла... какой любовью и заботой была наполнена наша сплоченная дружная семья, где каждый безмерно дорожил интересами друг друга... бла-бла-бла...
  Я стала пунцовой, уши загорелись кострищами. Ложь! Все - ложь!
  Бесстыдный анегдот всплыл в памяти: ' В школе - учительница спрашивает учеников: 'Дети, где самые красивые игрушки на этой планете?' Дети - хором: 'В Советском Союзе!' Учительница: 'Где живут самые счастливые люди на этой планете?' Дети: 'В Советском Союзе!!' Вовочка на последней парте плачет. Учительница: 'А ты чего плачешь?' Вовочка, рыдая взахлеб: 'Хочу жить в Советском Союзе!'
  Мне отчаянно хотелось закричать этому придурку, чтоб он заткнулся. Меня раздирало на части внезапное понимание, что я хочу жить в такой семье, о которой он так вдохновенно глаголет. Мне стало обидно, что я заранее не прочитала этот чудовищный текст... И за это тоже прости меня, мой папочка!..
  Ногти впились в ладони, оставляя синие отметины - до такой степени я сжала кулаки, сдерживая поднявшуюся бурю.Виновато посмотрела в гроб, глотая слезы и кусая изнутри щеки.
  - ...Благодаря неустанной любви жены Виктора Степановича Нине... - глашатай запнулся, разбирая отчество оной, ему не удается разобрать свои же каракули и он произносит, лишь бы продолжить на одной ноте - Миситовны...
  - Музагитовны! - крикливо поправляет вдова.
  Я удивленно поднимаю брови. Моя мать всегда ненавидела эту часть в себе - отчество. Всю жизнь заставляла называть себя 'Михайловна', а паспорт в меру возможностей, старалась никому не показывать. Ее отец Музагит - казанский татарин. И это ее бесило. То ли национальность, то ли другая вера, то ли вообще все вместе взятое и еще плюс какая-нибудь куча отвратительных причин, о которой мне никогда никто не рассказывал.
  А что же ты, мама, на похоронах своего мужа вдруг вспомнила настоящее отчество?..
  Мужик отвешивает легкий поклон головой и повторяет следом 'Музагитовна'. И она гордо выпрямляет спину, отчего-то довольная.
  Я перевела дыхание, успокаиваясь. Да уж, эта 'неустанная любовь' еще при жизни папы начала делить наследство... Откуда же было знать распорядителю, что у нас 'несемья'? Он просто читает один и тот же текст, наверное, многие тысячи раз, подставляя соответствующие имена.
   Ффууххх. Закончил. Эстафету подхватывает поп - заунывный речитатив взвивается ввысь, машет по сторонам зажженным кадилом на длинной цепочке. Открывает книжицу, поддевая ногтем страницы и попадая на нужную.
  За столько лет ты, батюшка, рясу уже сносил, а слов так и не выучил?..
  Нам раздают тоненькие церковные свечи, обмотанные платочками. Зажигаем. Пламя ровное и парафин почему-то не скатывается каплями, а будто испаряется. Странно, думаю. Испаряется только воск, но сейчас абсолютно все свечи делают из парафина. Куда девается расплавленный парафин? Раньше мы бы с папой вступили в дискуссию...
   Позавывал поп, поныл, захлопнул 'шпаргалку', сказал:
  - Прощаемся с усопшим.
  Мельком прижимаемся по очереди к ленте с надписями на лбу.
  - Все попрощались? Больше не подходим, - оповещает голос. - Развяжите усопшему руки.
  Дима откидывает белое покрывало. Из моего горла вырывается надрывный хрип. Что нужно делать с человеком, чтобы у него стали пальцы, как раздувшиеся сардельки, такие толстенные, что, кажется, вот-вот лопнут?!
  Поп опять запевает, медленно обходит вокруг гроба, сыплет что-то. 'Запечатывает'.
  Носильщики аккуратно накрывают гроб крышкой. Я дергаюсь вперед на полшага и уже хочу раскрыть руки, чтобы обхватить ящик, и прокричать 'Не отдам!', но постамент мягко опускается вниз, заглатывая моего папу, и плиты сдвигаются...
  'Прах бесплатно хранится год, после чего будет захоронен в общей могиле', - эхом отдаются слова женщины, оформившей документы на кремацию...
  
  
  В ресторане очень тепло, уютно и почти нет посетителей. Кругом - деревянная мебель и пронзительно белые скатерти. Стол засервирован для десяти человек, но нас только семеро с папой. Мы ожидали еще четверых сослуживцев, однако они приехать не смогли. Официанты заполняют пространство между тарелками блюдами с нарезками и салатами. Зажигается свеча у портрета, ставим рюмку с водкой, хлеб.
  - Отче наш... - мы с Гешей читаем молитву.
  - Земля пухом...
  Я поднимаю наполненную рюмку и не могу удержать. Настолько трясется, что половину проливаю, пока соображаю обхватить и второй рукой. Глотаю, как воду и, берясь за вилку, боюсь начать греметь металлом по тарелке, а взять вилку обеими руками, по-моему, чересчур будет.
  - Как красиво! - восхищается вдова. - Столько всего вкусного! И много заплатили?
  Я делаю вид, что не слышу.
  - Вы закусывайте, Михална, закусывайте, - говорит Дима.
  - А сколько мы тут сидеть можем? Нас скоро выгонят? - не унимается она.
  Верхнюю одежду и шапки мы нацепили на вешалку. Мужчины - в строгих костюмах. Вдова пальто сняла. А шапку, повязанную черной лентой, - нет. Что за дурь? Со стрижкой у нее в порядке. Или опять 'теплее будет'?
  - Не выгонят, не переживайте.
  - Ну должно же быть определенное время! - поправила шапку, сползающую на брови, - ладно, наливайте, помянем. Ой, я так давно не выпивала! Но сегодня можно немножко. А почему половину налил?
  - Вы ж сказали немножко, - усмехается Дима.
  - До краев!
  Давно не выпивала. Ага. Четыре месяца назад, когда мы в гости приезжали, никто ж не видел ноль-семь 'Хортицы', прикрытой кучкой пластиковых пакетов на лестнице, ведущей на чердак. Сестра водку не пьет, папа уже лет пять ничего спиртного не нюхал даже. Собаки во дворе на цепи. Мыши периодически клацают в ловушках.
   Геша вспоминает годы службы, полеты, и то, как папа умел острословить. Напряжение немного спадает.
  - Папа был единственным человеком, у которого отсутствовали фразы 'не мешай', 'мне некогда', 'не говори глупостей'. И всегда были ответы на вопросы и время, чтобы помочь в чем угодно, - произношу я.
  - У Витаса была коронная фраза на вопрос 'и что?' - 'восемь!' отвечал он, - Геша улыбается.
  И я тоже. Восемь. Лента Мебиуса...
  Принесли горячую еду. Воспоминания льются рекой. Железное кольцо вокруг моих ребер не отпускает, дышу поверхностно, коротко. Смогу ли я когда-нибудь освободиться от давления?..
  - Так, пора перекурить, - вдова роется в ридикюле.
  Я поднимаюсь, вдвоем выходим на улицу, забывая одеться по-теплее. Дым неприятно скребет по горлу. Попадает в глаза, я прищуриваюсь.
  - Вот ведь гавно он был, - вдова в своем репертуаре.
  У меня внутри вдруг взрывается атомная бомба, выжигая остатки приличных слов.
  - Заткни свою поганую пасть! - рявкаю, балансируя на грани 'боль-истерика-убью сейчас'.
  Молчит. Сопит. Пыхтит. Я швыряю окурок в урну и возвращаюсь в зал, за стол. Дима смотрит мне в глаза, искрящиеся сдерживаемым бешенством, переводит взгляд на обиженную вдову.
  - Давай, наливай, выпьем, - командует вдова, - надо помянуть, пока нас не выгнали из ресторана.
  ...Пока мы ехали домой в такси, вдова совала водителю деньги, тот отказывался, ведь заказ уже оплатили, но та решила оставить 'на чай хорошему человеку', поковыряла кнопку бардачка, запихала туда купюры и закрыла с такой силой, что чуть не вывернула крышку.
  Дима извинялся за нее, водитель кивал, не отрываясь от дороги и машин.
  Дома вдова 'зависла' на мобильнике, восторженно рассказывая своей новой суперподруге, а по совместительству и работнице соцслужбы Вале про похороны и обед. Работница появилась два месяца назад. Знала, где ключ от входной двери. Приходила к Нине по несколько раз в день. А месяц назад узнала о Вале и я.
  - Тебе не положена сиделка от соцслужбы, - сказала я маме, - ты не инвалид, не лежачая, все в тебе целехонько и в рабочем состоянии. Это незаконно.
  - Валя так не считает. Ей для зарплаты по-больше как раз одного человека не хватало, а мне нужен присмотр и помощь.
  - Какой присмотр, мама? С тобой дочь живет, на работу ходит, зарабатывает!
  - Не трахай мне мозги!
  Поговорили...
  - Ой, Валечка! Так вкусно было! Но твой рассольник, что ты приносила мне, да и борщ, вкуснее были, конечно! Как там Аня? - доносится из комнаты. - По снегу свежие следы утром были? Ну хорошо, значит, на работе она. А ты собак покормила? Ой, молодец! Что бы я без тебя делала!...
  Дима отдает мне оставшиеся после проплат деньги. Три тысячи гривен. На кухонном столе стоят бутылки с минеральной водой, пепси, фанта. Я складываю купюры за ними. Завтра я увижу их и отдам вдове перед ее отъездом в Светловодск.
   Нахваливши Валюшку, вдова заходит в кухню, садится на диванчик, оглядывается.
  Я стою, облокотившись на раковину.
  - Может, чай сделать, мама? - устало спрашиваю.
  Смогу ли я заснуть?
  - Водки. Помянем.
  - Водки нет, есть бутылка красного вина, ее ты повезешь Анюте, помянете вместе. Ложимся спать? Билет на завтрашний рейс я тебе заказала.
  - Я вдова и мне никто не позвонил и не высказал сожаления! - она злится.
  - Может, завтра позвонят, - пожимаю плечами.
  Всего секунда и мне в лицо что-то летит бумажное и вопль 'Подавись своими деньгами!!!' парализует меня. Сотки и двухсотки осыпаются на пол.
  Конфетти какое-то цветное.
  Потом до меня докатывается понимание, что вдова нашла стопку за бутылками, чего она туда полезла?? И про 'подавись' я теряюсь в догадках. Шок откатывается и я начинаю реветь, как ребенок, которого избили ни за что, собираю бумажки, всхлипывая и размазывая слезы.
  Вбегает Дима, помогает собрать деньги, уносит их в комнату, возвращается, обнимает меня, крепко прижимая к широкой груди.
  - Михална, в чем дело?
  - Это я должна была получить все деньги и распоряжаться ими! - заявляет. - И похороны я должна была устраивать! А не эта...
  - А чего вы тогда не приехали сразу? - продолжает допрос мой муж. - Побегали бы целый день по ледяной дороге из конца в конец и госпиталя и города, подоговаривались бы. А так вы чем занимались? Собакам кашку варили? Анюта без рук? Или вот Валюшка, помощница великая, посуетилась бы. Все! Спать!
  - Не хочу спать!
  Он смотрит на меня, притихшую, подхватывает вдову под локоток и тянет к застеленному диванчику.
  - Давайте, Михална, укладывайтесь. Нелегкое время было. Вымотались все.
  - Да не хочу я спать! Эта гадина у меня еще прощения не попросила!
  Это я - гадина?
  Я подхожу к ней, процеживаю сквозь зубы:
  - Прощения, мама??? За что??? Чем я тебя обидела, скажи!!!
  - Проси прощения!!! - громко требует.
  - Хорошо-хорошо, - отвечаю.
  Достаю пакет с гречкой, открываю его, укладываю к ее ногам и становлюсь в крупу коленями.
  - Помнишь, как в детстве ты меня наказывала? Я стояла три часа в углу на сраной гречке, потом ползла на разодранных коленках к тебе и должна была выцеловать твои ноги от пальцев до коленей, умоляя простить и рассказывая, что я всегда-всегда буду тебя слушаться и делать, как ты велишь! Помнишь? Соскучилась, да??? Чего ты сапоги не сняла? Или мне сейчас сапоги твои облизывать?! Сейчас я тебе нравлюсь?!
  Были бы у Димы волосы на голове - дыбом бы встали.
  Вдова уставилась на меня с ненавистью.
  - Да! Нравится! - выплевывает.
  Меня трясет от бешенства. Еще пару минут и я ее убью, тварь безмозглую. Всю жизнь меня сломать хотела, до сих пор мечтает. Заеб*шься ждать!
  Я обтряхиваю гречку с колен, выковыривая несколько зерен из кожи, швыряю пакет в мусорку. Сажусь на табуретку, открываю в мобилке интернет и тупо тыкаю пальцами по новостной ленте, заставляя читать все подряд.
  Перед мужем мне стыдно. Сдался ему этот цирк...
  Слышу, как вдова оповещает зятя, какая она могущественная директор военторга была и как ее все уважали. И как она для всех все делала. А ей ни денег, ни сожалений не прислали! Все! Пойдет она погуляет по ночному Киеву, здесь все так изменилось. Хочется рассмотреть не из окна, а по улицам пройтись. Час ночи? Ну и что? Она любит гулять в темноте.
  После того, как она уморилась болтать языком и заснула, мы с мужем падаем в постель. Он обнимает, подгребает меня под себя, чтобы чувствовать, как бьется мое сердце. И проваливаемся в сон...
  
  
  - Дима, Дима, отвези меня на вокзал!
  Вдова просит сквозь щель в полуоткрытой двери. Я еле раздираю глаза - посмотреть, сколько времени. Пять часов.
  - Иди спать. Или книжку почитай. Твой автобус в десять! - отмахиваюсь.
  А ей плевать, продолжает:
  - Дима, отвези меня на вокзал, я там погуляю до отправления.
  - Михална, мне с утра за руль, еще рано, дайте поспать.
  Затыкается вдова, уходит.
  Полшестого. Неясный скрежет в коридоре. Дима мягко подталкивает меня к краю кровати:
  - Глянь, что она там ломает уже.
  Я, шатаясь, топаю на звук. Вдова в пальто, сапогах и двух шапках. Ковыряет чем-то дверной замок и дергает ручку.
  - Ты хочешь, чтобы ключ в замке застрял и мы МЧС вызывали, да? Или на простынях с шестнадцатого спустишься?
  - Я здесь ни минуты дольше не останусь. Открой дверь, я пешком до вокзала дойду по-тихонечку, - отзывается.
  - Пятнадцать километров топать будешь?
  - А что, и потопаю.
   Бл*дь!..
  - Сумку с вещами и лекарствами пока собери и дай нам еще поспать.
  - Собрала уже.
  - Иди Валюшке позвони, - иду в спальню и, едва коснувшись подушки, вырубаюсь.
  Почти тут же слышу какую-то мелодию. Переворачиваюсь на другой бок. Укрываюсь с головой, отсекая звуки. Теплые руки обнимают меня, прижимая к такому же теплому телу, и я бессознательно зарываюсь лицом в мягкую поросль на груди моего мужа. Я уже на грани просыпания. Но изо всех сил пытаюсь удержать себя хотя бы в дремоте. Не хочу в реальность. Мне во сне без сновидений лучше.
  - Маму в автобус надо посадить, - бормочет Дима, тоже цепляющийся за остатки сна, как тонущий в болоте за соломинку.
  - Иди. Сади, - еле ворочая сухим языком, отвечаю.
  Стакан воды бы. Или два.
  Я провожу пальцем по экрану мобилы, не глядя отключая будильник. Создаю хаотичными движениями ног и рук кокон вокруг себя, оставляя мужа во власти утренней прохлады. И спихиваю его с кровати.
  - Ты первая! - он сдергивает с меня одеяло и смеется.
  Я хватаюсь за ускользающий угол, все еще надеясь укутаться и полежать. Но вместо этого по инерции - с моим-то весом тощего баранчика! - меня уносит по диагонали и я аккурат врезаюсь носом в упругое бедро.
  - Оу! - шутливо и тихо восклицает он. - Женщина, имейте хоть каплю совести! Дайте умыться!
  - Ах! Ты! - мои когти заносятся в смертельном кровожадном броске, задерживаясь всего на немного: сначала надо отцепиться от края одеяла, потом я вытягиваю руку вдоль своего тела, чтоб как следует размахнуться, а секунды утекают, и жертва моя оклемавшаяся уже предугадала траекторию.
  Перехват. Укус в ребро ладони. И держит мое мясо в зубах. Я вяло подергиваю кистью.
  - Фу таким злым быть, - бормочу.
  - Сама такая... - Он укутывает меня. - Поваляйся десять минут, пока я ванную занимаю.
  Я слышу, как начинает закипать чайник. Дима переговаривается со вдовой. Звяканье ложки о чашку. И запах кофе распространяется по квартире. Кофе манит. Постель обволакивает. И я не знаю, что выбрать. Хочу кофе, шоколадку и на ручки...
  В ванной несколько минут шумит вода. Потом муж засовывает руки в мой кокон, нащупывает футболку и тянет за нее:
  - Поднимайся, соня-засоня. У твоей сестры есть банковская карта?
  - Есть.
  - Давай номер, я деньги сброшу, а то им есть нечего будет.
  Открываю вайбер, набираю текст Ане. Пересылаю сообщение мужу. Умываюсь и тащусь на кухню.
  - Привет, мам. Что-нибудь перекусишь?
  - Я уже у тебя два яйца украла и выпила, - отвечает и роется в ридикюле.
  Я отворачиваюсь, кривляюсь, как от двух кг зеленых лимонов. Ты посмотри - украла она! Скорей бы уже уехала...
  - Проводи ее сам, ладно? - шепотом говорю мужу в коридоре.
  Кивает. Целует в висок.
  - Я немного потом поработаю. А то нам самим есть нечего. А ты чем займешься?
  - К себе в магаз поеду, вдруг пряжу кому надо. Или спицы с иголками.
  - Хорошо. На созвоне. - И зовет вдову, - Михална, готовы домой? Мало ли, пробки на дорогах, чуть раньше выедем.
  Она торопливо одевается. На пороге окидывает меня грустным взглядом:
  - Ну, если что не так - прости.
  Отвожу глаза в сторону, слегка похлопываю по ее плечу:
  - Да, да, наберешь, как доберешься. Там Анюта должна тебя встретить.
  Закрываю дверь и тяжело вздыхаю. Бедная, несчастная моя мама... Два яйца у меня украла. И смех и грех...
  Я растираю кулаком ребра. Что ж мне так дышать трудно? Как будто гиря висит на шее, пригибая голову к полу, и въедаясь в самый центр груди. Я прижимаюсь к двери щекой, закрываю глаза, поглаживаю холодную поверхность ладонями. Мама. Мамочка. За что ты так... Я же всегда старалась быть хорошей.
  Вспоминаю родовой дом. Приезжая, на следующий же день я всегда кидалась на помощь. Весной, летом или осенью - в огород, полоть, вычищать палисадники. Подметать от листьев многочисленные дорожки. Мыть окна снаружи и изнутри. Зимой - наводить порядок в самом доме. Кафель. Стены. Посуда. Никому не нужный хрусталь... мыть с шампунем... Меня постоянно тянет, как магнитом, это 'самое прекрасное место на земле'. Где тишина. Покой. Запах водохранилища, что от дома в пятидесяти метрах. Гавканье собак на редко проезжающую машину.
  Я люблю город, в котором родилась. Я помню печку в нашем доме. И бабушку Зину. Мне было шестнадцать, когда она умерла на моих руках от инфаркта. Мамочка моего папы... За что же вы так со мной...
  Я обнимаю дверь, сползая вниз. Глаза наполняются горячими слезами, проливаются по щекам, прокладывая жгучие дорожки. И я всхлипываю. Задерживаю выдох. Нельзя. Нельзя. Мне на работу надо. Опухшая и красная физиономия - не лучший вид...
  Выдох на раз-два-три. Вдох на пять. Снова и снова. От того, что раскисну, мне пользы не будет. И никому не будет... Сопли, слезы, слюни ничего не изменят...
  Деревянно поднимаюсь, шаркаю на кухню. И шаркать нельзя! - одергиваю себя. Спину ровно! Грудь вперед. Ладно, не получается вперед, так хоть не горбать позвоночник! В окошко выгляни - по ту сторону стекла снег обещали. Успокойся, наблюдая за полетом белых хлопьев. Еще нет падающего снега?! Ну, малость ошиблись. Может, к вечеру пойдет...
  Прикуриваю. Ментол холодит. 'Лифа' называется. Папа их курил. И я теперь тоже... Вот видишь, уже забавно: мать украла два яйца и выпила, а я, значит, папину пачку сигарет сп*здила...
  Очередную тягу делаю и захлебываюсь дымом: сучество какое! Бл*... Я забыла баксы неиспользованные отдать! Ёб...
  Меня окатывает морозными струями испуга. Сердце заколотилось в горле, словно пропихивая никотиновый смог. Кидаюсь к часам. Одиннадцать. Вдова уже Борисполь давно миновала. Поздно спохватилась.
  Оттираю пот со лба рукавом. Как же так?!.
  А вот так! Забыла! Еще зеленого серпантина на свою голову я не получала!
  И мысли сворачивают в другую сторону: а зря не сообразила рядом с гривнами баксы приложить. Кто бы еще мог похвастаться, что в морду бабло кидают?! Расстраиваться по этому поводу нечего. Прах повезем захоронить - тогда и отдадим в целости.
  ... Если не придется чуток влезть - продолжение ритуальных услуг этими ценными бумажками умащивать...
  В моем магазинчике красиво. Моточки пряжи ровными рядками уложены. Одна стена завешена упаковками с вязальными инструментами. Сверху на стеллажах - отдельная моя, может, и мелкая, гордость: авторские платья крючком, свитера на всякий лад. На столе - незавершенный очередной типа шедевр. Включаю комп. Сериал 'Остаться в живых'. Шум, вопли, разговоры, беготня - отвлекают от остановившегося в мозгах времени. Пока они там остаются в живых, открываю свой сайт, выкладываю фото новых ниточек, прописываю состав, длину, вес, комментарии к использованию, картинки готовых работ.
  Покупателей мало. Но и им спасибо. Хоть поговорю на любимую тему.
   Вайбер, сестра: 'Маму встретила, доехала нормально, весь автобус ей сочувствовал, деньги на карту пришли'.
  Я: 'Хорошо. Пусть в пенсионный идет - документы предоставит. Ей должны выплатить четыре папиных пенсии. На какое-то время вам хватит, дальше постараюсь заработать. Мама печалилась, что плащ твой зимний совсем износился, купи новый, всего-то 500 гривен будет стоить'.
  Сижу в своем магазинчике, через стеклянную дверь смотрю в темноту зимнюю. Фонари зажглись. И снег посыпал. Легкий, как пуховые перья. Муж звонит:
  - На работе еще?
  - Да.
  - А я сегодня говорил тебе, что люблю тебя?
  - Ммм, - мычу, устраиваю паузу театральную, - вроде, нет.
  - Тогда - говорю.
  - Тогда - отлично! - смеюсь.
  - Я за тобой еду. Пойдешь со стоянки со мной?
  - Если за руку держать будешь. Скользко.
  - Лучше за две ноги потяну: типа как на санках покатаешься. Закрывай свою лавочку.
  Вот такое чувство юмора. Я уже ржу, представляя картинку.
  Анюта написала: ' Маму встретила. Звонила с соболезнованиями папина двоюродная сестра. Живет в Миргороде, знаменитая провидица, зарабатывает этим. Наговорила там маме. И в гости собралась приехать'.
  Как все интереснее и интереснее, думаю. Я про великую сестру-провидицу впервые слышу. И папа никогда о ней не упоминал. Видать, 'хорошая' родственница, раз только после похорон объявилась.
  'Если мама будет тебе звонить - не верь ее бреду'.
  Отвечаю: 'Хрен знает что. Воронье начинает слетаться?'
  'Мама выпила водки. Уговариваю ее не пить. Я напоминаю, что у нее куча дел, а она заливается'.
  Я: 'Проконтролируй, чтобы она в понедельник по инстанциям пробежалась. Тянуть тут нельзя'.
  'Ты что это совсем, конечно, поедет!'
  Выключаю свет в магазине, закрываю дверь. Снег хрустит под подошвами сапог.
   М-да. Валюшка из соцслужбы. Провидица-родственница. Кто там еще в очереди? Налетай...
  Со стоянки с мужем идем, взяв друг друга за руку. Топаем, поскальзываясь и поддерживая. Рассказываю о провидице. Дима отзывается 'то ли еще будет'.
  Поднимаемся по лестнице, заруливаем в подъезд вместе с соседкой, у которой четыре маленьких ризеншнауцера.
  - О! - говорит Дима, словно взвешивая собачек на невидимых весах, - голодать не придется! Беляши побежали!
  Соседка улыбается. А я начинают хохотать во весь голос. Трудно состариться с моим мужем. И вроде собачки славные такие, черненькие и шерстяные, а я представляю ларек, где зычно горланит с акцентом мужик в заляпанном фартуке: 'Шаурма, хачапури, беляши, пАдхАди, вкус-на-а! ПАкупай!'
  А под ногами у него клочья черного окраса...
   М-да. Меньше надо было читать Стивена Кинга. Меньше...
  И все равно давлюсь смехом, взъезжая на лифте под самую крышу...
  
  
  Утро начинается с бэмканья вайбера. Обычно я отключаю интернет на мобиле на ночь. Вчера - забыла. Папина родная сестра в ужасе. Спрашивает, что там в Светловодске происходит.
  А я откуда знаю? И что там?
  'Нина с Анютой полночи звонили по скайпу, выискивая якобы любовниц Вити. Анюта всем сообщала, что только смерть папы помешала ей уехать в Мексику зарабатывать деньги на преподавании высшей математики необразованным мексиканцам. Племяшка, какая Мексика???'.
  Я раз пять перечитала... Ага. 'Только смерть папы'...
  Моя сестра работает на рынке в открытом ларьке и в жару, и в дождь, и в снежную бурю. Продает канцелярию вот уже два года. Ее зарплата составляет четыре бакса в день, сто гривен то есть. Вычтем оплату за проезд туда-сюда на автобусе - девять, и сумму за выкуриваемую за день пачку сигарет 'Винстон слимс' - тридцать три гривны, плюс пиво... Интересно, сколько десятков лет надо откладывать остаток, чтобы насобирать хотя бы на билет в один конец... до Мексики... У нее долг в Киеве уже два года висит- полторы штуки баксов ее друзьям... Но как жить без мечты - правильно?!.
  Даже теряюсь, не знаю, что сказать моей тете...
  Пишу Анюте: 'Позорище. Вы вчера там совсем перепились? Какого по скайпу всем подряд названивали?'
  'Я на работе. Хватит писать, у меня график очень напряженный- выносить снег совком из-под двойного ларька в течение 1,5 часов помимо всего прочего' и следом: ' А ты знаешь, почему я в таком состоянии? Тичер йога-студии М* хотел со мной трахаться, а я ему отказала. Они, видишь ли, не принимают отказа. Меня хотели насильно принудить, но я их послала. Я, знаешь ли, их уделала тем, что хард-тренировку прошла за два с половиной месяца а не за 108 раз две тренировки в неделю и вел их М*. Теперь они используют знание и силы на принудительное траханье. Ничего. Все и так ясно было с самого начала. А мне тут предлагают много работ. Сижу, выбираю. Все почему-то офигивают от моего опыта работы в универе. Тоже мне переферия'.
   Ёпт... Наверное, и с утра 'разговелась'... Сколько там, в универе работала эта работница? Лет пять от силы. Усраться - опыт. Главное - умение преподнести. Откладываю телефон.
  Не успела я проснуться, а уже устала и день кажется таким говенным, что хоть в петлю.
  Воскресенье. Я должна быть в магазине, как ни крути. Многие барышни в свой выходной запасы свои хомячьи пополняют в виде пряжи или вышивок...
  Кофе, молоко, сигарета. Дима ушел на стоянку раньше. Обещал меня подвезти. Считаю минуты: пятнадцать топать до машины, поздоровкаться с охраной, анекдотом перекинуться - еще десять, провернуть ключ зажигания. Вот тут может 'несподiванка' случиться. Аккумулятор называется. А еще конкретнее - с т а р ы й аккумулятор.
  ' Подумай, как тебе получить все наследство вместе с имуществом после смерти матери (надеюсь, она будет жить долго). Есть альтернатива - ты в присутствии нотариуса пишешь на мать дарственную при условии, что она напишет в свою очередь дарственную по ее смерти (пусть долго живет) на нас двоих пополам, то есть одновременно составляются два документа. Я, в свою очередь, пишу дарственную на тебя при жизни и убираюсь подальше без ничего, разумеется, с своими вещами, купленными за свои заработанные деньги' - очередное послание от сестры.
  Я поднимаю брови. Потом нахмуриваю. Затем опять перечитываю. Что она курит, колет, нюхает, добавляет в бухло? - нужное подчеркнуть. Не мозг, а просто какое-то оружие тотального уничтожения... А схемы-то, схемы!
  'Вы деньги с карточки сняли?'
  'За обналичивание денег с карточки банк взимает 1% с суммы. Сняли. Мама дала мне тысячу, чтобы я купила конфет и печенья на девять дней. А еще я её покрашу и она пойдёт и сделает легкую химию. За неиспользованные запечатанные лекарства сделают возврат через два дня, когда будет менеджер'
  'Возврат лекарств?! - обалдеваю снова. - Это ж незаконно!'
  'У нас там золотая карточка по скидкам! Дура, конечно, деньги нам вернут!'
  Все. Не могу больше. Отключаю интернет.
  Дима подвозит меня к магазину. Долгий нудный день... Возвращаемся вдвоем домой в сопровождении луча чистого лунного света. Зеленый цвет светофора. И недалеко от подъезда запрокидываю голову, высматривая в стылых, покрытых снегом ветках деревьев созвездия. Папа был помешан на звездах. Мог бесконечно долго говорить о них, о легендах, о расстояниях, о галактиках, о 'черных дырах'... и еще много о чем. В школе на уроках астрономии царила тишина, когда я выступала с рефератами... Бесконечно давно это было. А, может, это было в моей прошлой жизни... Его со мной больше нет. Я впиваюсь ногтями в ладошки, чтоб отвлечь себя. В лифте открываю вайбер, чтобы скрыть набрякшие слезами глаза. Наивная. И дочь и сын, живущие в разных городах, в один голос выдают варианты: 'Никогда не забыть, как дедушка рассказывал про звезды. Помнишь, мамуль, как мы вместе с ним коптили стекла, чтобы посмотреть полное солнечное затмение?! Как всем нам жутко и страшно было, когда на несколько минут солнце словно погасло и как дедушка утешал нас, что сегодня мир точно не умрет и мы все еще поживем'.
  Судорожно сглатываю. Начинаю шуршать в сумочке в поисках ключей, развязываю шарф, снимаю шапку. Делаю много суетливых движений. Отодвигая.
  Отодвигая. От. Себя. Боль.
  Но. Она. Со. Мной. Рядом. Вгрызается в глотку строгим ошейником, передавливая дыхание. А у меня нет защитного слоя шерсти, чтобы хоть немного притушить острые металлические зазубрины. Я захожу в квартиру, прячусь в ванной под предлогом, что срочно надо. И, включая на полную кран, обнимая двумя руками раковину и открыв рот, начинаю рыдать, хватая воздух. Слезы градом. Жгут. Выедают глаза. Я отдаюсь истерике всего на пару минут. Потом умываюсь. Выхожу, тру веки спонжиками, смоченными мицеллярной водой.
  - Тушь едкая, - сообщаю. - Да и вязать целый день устала.
  Оправдываюсь.
  Муж знает, что я вру. Он уже открыл холодильник, вылавливая оттуда все съестное. И бодро так говорит:
  - Жра-ать хочется! Давай, грей!
  - Сию минуту!..
  
  
  Понедельник. Спрашиваю у сестры, поехала ли мама в пенсионный. Отвечает: 'Да, купила новую шапку и двинула по инстанциям'.
  Пишу: 'Вам задание: сфотографировать могилу деда,( мы с мамой обсуждали это) чтобы я могла оценить степень работ по захоронению папы. Человека, который наведет там порядок, мы уже нашли'
  Она: 'Где нашли человека? Здесь в ритуальной службе сказали, что нужно копать на глубину 1,8 м. На базаре сказали, что недавно похоронили урну в гробу. Здесь не знают правила захоронения урн. Хоть бумажку из столицы возьмите, а то не поймут без печати'
  Я: 'Какую ещё бумажку?'
  Она: 'О правилах захоронения урны'
  Бред, ей-богу!
  Я: 'Сегодня пересмотрела список документов на выдачу праха. Я маме отдала свидетельство о смерти, как раз оно здесь нужно. Скажи ей, когда освободится от беготни, чтобы прислала мне его'
  Она: 'Ок. Как только - так сразу. Я маму убедила, что ордена деда Степана получит Егор, наш двоюродный брат, ордена маминого папы Музагита получит наш другой двоюродный брат Сергей. Папины ордена получим мы с тобой. Я склонна к тому чтобы они остались у тебя- я чту его заслуги в своей памяти, а ты- старшая сестра. Согласна? Я думаю, что это очень правильно'
  Как они надоели! То наследство загодя делили, теперь ордена! Ну, что за люди?!
  
  
  Девять дней. Вторник. Пришли Геша и Владик. Фото с черной лентой. Рюмка с водкой, кусочек хлеба, горящая церковная свеча. Отче наш. Постный борщ и коливо... Сообщения детей 'Поминаем дедушку'. Рюмка в моих трясущихся руках... Я в черном...
   Как бежит время. Уже девять дней. Мой папа стал прахом... Царствие небесное...
  Уже поздно вечером - звонок. Мама. Снимаю трубку.
  - Алло. Привет, мам.
  - Ну что? Отпраздновали там? - спрашивает, словно мы день рождения-юбилей отмечали.
  Мой разум ошалело мечется в попытках соединить понятия 'смерть' и 'отпраздновали' и возникает ощущение, что кровь закипает в сосудах головы.
  - От... отпраздновали? - тихо переспрашиваю.
  - Ну да, там, водочки выпили, закусили чем-нибудь вкусненьким, - терпеливо объясняет она. - 'Подарочки' раздали людям, или, допустим, соседям.
  'Подарочки'?? Я совсем перестаю понимать, о чем речь. И снова эхом отзываюсь:
  - 'Подарочки'? Какие?
  - Конфеты с печеньем в пакетиках. Я вот на тысячу гривен купила самых дорогих. Влетело в копеечку, между прочим. А Аня, умничка, разложила, каждому поровну.
  Хорошо, что я сижу на кровати.
  - Валя приходила, борщ варила. Мы тут собрались, кто рядом живет. Тоже отметили. Чего молчишь? Ты, кстати, мне еще отчет не предоставила. До копеечки, куда деньги растранжирила!
  Нет конца моему изумлению.
  - Какой отчет? Что растранжирила?
  - Женя тебе деньги привез, я привезла, сослуживцы с разных стран на похороны прислали, отчитайся мне!
  - С каких разных стран? То, что сослуживцы дали - Анюте на карту Дима сбросил.
  - А в 'одноклассниках' тебе денег накидали - меня не нае*ешь, дорогая! Мне Вера все рассказала!
  Вера - сестра мамы...
  - В 'одноклассниках'? Денег накидали?! И куда же это??? - я по-прежнему туплю и повторяю, как попугай.
  - Отчет предоставь, - рявкает она грозно, - и чеки тоже!
  Дима стоит рядом со мной. Слушает. И на его лице смесь ужаса и смеха.
  - Чеки? У попа тоже чек взять?! И у носильщиков, да? - взрываюсь и кричу. - И паталогоанатом тоже выпишет и печать об оказанных услугах поставит!
  Меня колотит от абсурда, который происходит со мной. Дима забирает мобилу:
  - Михална! Напились уже, да? Ну и ложитесь спать. Расходы на бумажке напишем - устроит вариант? И - да! Валюшке привет! И Вере вашей, долбо*бке!
  И отключается. Я сгибаюсь вдвое на одеяле и реву в подушку. До рвоты тошно. До безумия. У меня в мозгах что-то невыносимо жжет, отделяя куски разной величины.
  Дима оплетает меня руками и ногами и с силой прижимает к себе:
  - Успокойся, любимая, успокойся. Она просто нажралась. Не надо так реагировать. Пожалуйста, родная моя... Ну и мамаша у тебя, я х*ею...
  
  
  Следующим вечером раздается звонок от сына.
  - Мамуль, привет! Что там у вас происходит?
  Ну вот. Опять я не в курсе.
  - Привет, котенок.
  - Тут бабушка звонила по обычному телефону. Наговорила черт знает что. Я тебе на почту скину. У меня прога установлена автоматической записи. Послушай. У нее реально крыша съехала?
  - Я без понятия. Скидывай. Как у тебя?
  - Да норм, работаю. Устаю сильно. То дневная, то ночная смена. Ничего, скоро график устаканят, буду работать, как белый человек. Ну, пока, целую...
  Открываю файл.
  'Внучек! Внуучек! - голос вдовы протяжный, несчастный. - Спасибо тебе, что согласился поговорить со мной. Ты все уже знаешь. Что я такого сделала, не знаю. Может ты мне правду скажешь, за что на меня обиделись? Почему Витина сестра не выходит со мной на связь. И твоя мама тоже. Все сочувствия ей посылают. Мне еще никто не посочувствовал. Все деньги ей посылаются! - тут она начинает всхлипывать. - Все сочувствия идут ей на карточку! Это мне сестра передала с Миргорода. Ты вообще слышишь меня?
  - Слышу, бабушка, слышу.
  - Мне сегодня звонит Вера с Миргорода, говорит, слушай, я тут компьютер открыла - все летчики, все, с кем мы служили, все сочувствия ей выражают! Я не понимаю, что случилось!
  - Бабушка! В смысле, тебе не передавали сочувствия?
  - Да никто мне ничего не передавал! Никто абсолютно!
  - Я звонил, мой папа тоже, и внучка твоя! Ты забыла, что ли?
  - Да? - удивляется и не верит.
  - Ты сейчас выпившая, что ли, ба?
  - Я?! Я вообще не пью! Мне требуется операция на сердце! Мне клапан менять надо! Не надо из меня алкоголика делать! Вот из меня твоя мама сделала на весь интернет, что я алкоголик! - она почти кричит.
  - Ба, ты мне звонила пару дней назад, пьяная. Ты чего там пьешь, а?
  - Я звонила? Аня, - зовет вдова дочь свою, - а мы звонили кому-нибудь? А! Та то Валя из соцслужбы приходила и мы выпили совсем немножко! Мне ж нельзя, я вообще в рот не беру! Не делай из меня бухло последнее!
  - Да я и не делаю, ба!
  - Я просто хриплю, гриппом болела!
  И тут подмешивается голос моей сестры:
  - И плюс посттравматический синдром, тебе ж сказали сегодня!
  - Да! - жизнерадостно подтверждает вдова. - Посттравматический... Особенно после того, как я трупным ядом отравилась!
  - Каким?
  - Трупным. И мне теперь так плохо! Ну, хоть ты меня выслушал! ..А?.. Кто пришел? Валя? Ну, проходи! Все, внучек, потом еще свяжемся!'
  Дурдом полный. Пожимаю плечами. Потошнила внуку, попыталась оправдаться, с удовольствием оторвалась от разговора ради подружки-Валюшки. Что та принесла? Очередной супчик? Никто ж в этом доме ничего приготовить не может, правда? Две лежачие убогие... А тут целый чудесный соцработничек явился!..
  Мысли мои невольно сворачивают на наследство. Наслышана я про то, как дома или квартиры завещают вот таким волшебным феям-соцработникам. У меня полгода есть определиться с подачей заявления...
  
  
  Утро выдается еще более 'кращiм': дочь из Ростова.
  - Мамуль, а зачем вы вместе с Димой бабушку отравили?
  Слышу ее хохот.
  Зависаю, как винда на моем стареньком нетбуке:
  - В смысле - отравили?
  - Она мне вчера рассказывала, что вы ее не кормили и даже воды не давали, а потом отравили!
  - Гм! - прокручиваю ленту воспоминаний, - да ела она, - выдаю спросонья.
  - И вы даже 'мивину' ей запретили покупать.
  - Мля! Вот бредище!..
  - Да! Говорила, что ты кучу денег отгребла, а похороны вообще бесплатные были. И ей, вдове, ни копеечки не дала.
  - Бесплатные?!
  Внутренности моего черепа опять закипают. Жжет так, что я лихорадочно начинаю вспоминать, чем я могу потушить боль в голове. Болтаю кофе растворимый. Молока нет уже. Засовываю между зубов сигарету. Чирк зажигалкой. Вдох. Сизая струя дыма вниз.
  - А мы случайно не выпихивали ее ночью на улицу? Чтоб шла пешком сама на вокзал?
  - Ой, нет. Диме спасибо, хоть отвез вдову! Но ваш холодильник ломился от еды! А ты ее так и не покормила! Ма?! А у нее руки отсохли, что ли, она самостоятельно не могла себе на хлеб колбасы положить? Анюта там что-то вякала на заднем фоне. Отлично они закладывают за воротник!
  Опять не знаю, что ответить. Глотаю свой 'черный шмурдяк', курю. Офигеваю.
  - Прямо Чернобыльский выброс какой-то... от Нины то ли Михалны, то ли Музагитовны... - бормочу.
  - Видать, деньжата на 'горiлочку' имеются!
  - Да видать... Свобода их накрыла, что ли... И водку по 'закуткам' прятать не надо...
  - А что там делает Валюшка?
  - А ты ее откуда знаешь, доча?
  - Соседушка через пять-шесть домов. Дедушка на дух ее не переносил. А теперь - лучшая подружка?
  - Мало того, доня, она еще и в соцработниках числится!
  - Мамуль! Поимеет она всех! И дом подгребет.
  Я тоскливо и безнадежно вздыхаю. Вялая, как выброшенная на берег рыба.
  - Будет вдова чудить - в дурку сдам, - говорю, - а баксы на ее содержание пойдут.
  - А как же ее клапан сердечный? - спрашивает дочь, по-прежнему смеясь, - не шутка - по сорок тачек купленную землю возить с дороги на огород свой, под цветочки элитные раскладывать. Клапан не беспокоит. А тут зима - вспомнила... Да еще дочь оказалась отравительницей и воровкой. Бабушка так и сказала: 'мама твоя меня отравила и все деньги у меня украла'!
  - Бедная. Бедная вдова, - отвечаю. - Не померла ишо от отравы-то, да и выпить шо имеетцо...
  Ржем.
  Может, с моральной стороны и неприлично. Но, действительно, этот маразм в такой час вызывает нервное ржание...
  
  
  Дальше радует сестрица моя: 'Гидазепам назначается как дневной транквилизатор при истощении нервной системы. Наркотических веществ не содержит. Мама принимала четверть таблетки при скорой реанимации при приступах сердца. За полтора года её организм сильно истощился. Сейчас пошла на процедуры для ног, завтра начинает прокалываться по сердцу'.
  Вроде, этот транк Анюта принимала. И вдова туда же? А если пивом да водочкой запить... вся грязь из нутра наружу полезет.
  'Своей бездарной жизнью ты зарвалась и намеренно своими действиями сводишь мать в могилу. Я считаю, что ты обобрала мать, а мне её деньги не нужны, поскольку я способна сама заработать на себя, что о тебе сказать никак нельзя!!! Иди к черту...'
  Опа! Мне даже отвечать не надо - так поперло родственницу, но отвечаю: 'Никого я не обобрала. Раз ей назначают операцию - приедет в Киев делать, и все деньги отдам. Я же по банку баксы не пришлю и по почте тоже. Или привезу, когда на захоронение приедем'
  'Пошла ты на хрен! Пока она не пройдёт повторное обследование эхо по сердцу - речи не может быть об операции. Аппараты ошибаются, особенно устаревшие и давно изношенные. И, между прочим ))), она сильно отравилась ядами, которыми обрабатывают трупы ( эта ин-фа, конечно, не для твоего интеллекта, о существовании которого стоит прямой вопрос). Ясно? Вопросы есть?'
  Раньше Анюта со мной так никогда не разговаривала. Я всю жизнь радовалась, что у меня есть умная, красивая сестра, немного несчастная, по моему мнению, ведь замужем никогда не была и детей нет. А ей уже сорок четыре. Пока я тру пульсирующие виски, вайбер опять сигнализирует.
  'Кстати, ещё раз, когда ты вернёшь мне журналы и ксерокопии по вязанию, которые ты взяла у меня без моего спроса, и нагло мне сказала, что ты не имеешь понятия об этом. Спицы фирмы Pony ты мне все-таки вернула. Все это я заработала преподавая Высшую математику!!! А по соц.психологии на втором курсе мех-мата написала сногсшибательный реферат!!!))) А, здесь, ген. директор оптовой фирмы Кировограда уже закупил мной рекомендуемую продукцию и разогрелся с теми оптовиками, которые предлагают в натуральном виде фуфло. Менеджер, который докладывает каждое сказанное мной слово ген.директору, дрожит при каждом оформлении заказа. Это для тебя что-то значит? Разорвал контракт!!!'
  Матерь божья, какая пурга понеслась, думаю, никаких журналов у нее сроду не брала, и пишу: 'Где ты берешь мескалин??'
  'Что такое мескалин? Я в этом не разбираюсь, поскольку никогда не имела никакого отношения к этой области. Не пытайся себя обелить любыми доступными способами, на поверку являющимися недееспособными. Зависть и дармовое баблозашибательство тебя захватило? По закону не пройдёт!!! И, между прочим, я, как человек уважающий себя ( объясняю для тупых) и собственные способности заработать на все, что мне понадобится для жизни, за что меня уважали на кафедре высшей математики, отказалась от наследства в пользу матери, и вообще! Думаю, что для тебя, бездарной, это никогда не будет понятным. Была тупая, тупой и останешься, пока не научишься себя правильно вести и уважать отца и мать!!!'
  Ох, развезло... Неужели с утра 'нахерячились'? Как такое может быть?..
  Она продолжает: 'Что в Киеве на самом деле произошло? То ли ты зарвалась, то ли мать врет. Она прочитала мои смс-ки и запретила мне общаться с тобой. Сказала про себя, что она умная и хитрая, и сделает все, как положено. Ясно?'
  'Мама бухает опять?'
  'С чего ты взяла? У мамы приступы сердца'
  'Папины пенсии уже получили?'
  'Только часть. Банкомат не выдает больше восьми тысяч'
  'А всего сколько начислено?'
  '26 тысяч, а потом еще докинут перерасчет по повышению пенсий, в районе 10-15 тысяч. А еще мама нашла у папы полторы тысячи долларов! Так что мы не бедствуем, поняла, ты, сука подзаборная?!!'
  У меня глаза на лоб полезли. Полторы штуки баксов только выплат по смерти... Разгуляются, похоже, барышни...
  Я: 'Мне нужно свидетельство о смерти, когда мама его вышлет?'
  'Мама сначала хотела сделать ксерокопии с нотариальным заверением и прислать их тебе. Теперь она хочет приехать в Киев с оригиналами'
  'Зачем ей трястись по обледенелой дороге? Кроме того, я оформляла документы, ей прах не дадут'
   'Я не вижу никаких проблем, чтобы мама получила прах своего мужа, так как это ее обязанности как жены. Не вижу проблем для твоего присутствия при этой процедуре. Ты -всего лишь дочь. И, между прочим, вытерла ноги и унизила мать!!! Че, нечем крыть?!'
   Задолбали эти идиотки меня. Тыкаю пальцами в экран:
  'Если до субботы она не передаст документы-я захороню папу в Киеве'
  'Так, не стебайтесь. Дай поговорить с Димой. Встретите маму, она переночует, утром заберёте урну, поедете в Светловодск. Думаю, что перенести время захоронения не составит проблемы, согласовать с похоронным бюро нет проблем, тем более день уже достаточно длинный. Приедете, захороним и все проблемы. В чем, собственно дело? У меня, между прочим, сейчас приём товара, и я получу вместо 100 грн - 50 грн.'
  Отличная зарплата. Как раз на такую она и купит все, что ей нужно. И в Мексику свалит. Учить математике необразованных мексиканцев. Ага.
  Набираю вдову. Трубку снимает тут же.
  - Мам, привет, ты мне...
  - Та-ак! - обрывает властно, - слушай меня сюда! Во-первых, я запрещаю тебе общаться с Анютой, поняла? Во-вторых, мы завтра с Валей приедем в Киев и заберем прах Виктора Степановича. В-третьих...
  - Приедете, погуляете, переночуете на вокзале и отправитесь обратно! - теперь перебиваю уже я, повышая голос едва не до крика. - В крематории вас пошлют далеко и надолго!
  - Не имеют права! Я - вдова! А ты - никто!
  Царица, бл*дь...
  - Мы же собирались захоронить через две недели! Зачем ты заберешь урну? Во двор внесешь?! Это запрещено!
  - Не буду я во двор вносить, - вдова переходит на успокоенный тон, - поставлю на сидение в машине. Он же водителем был! Дождется вашего приезда и тогда захороним, как положено, в гробу.
  Я понимаю, что в моей черепушке вспухает давно заснувший вулкан. Лопаются каменные породы, кипящая магма рвется наружу.
  - Куда посадишь?! - шиплю.
  Дима рядом сидит, типа подслушивает. Смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
  - Он же летчиком был, - напоминает он мне. - А чё в самолет она урну не посадит?!
  - Урну хоронить в гробу?!? - я выпадаю из реальности.
  Под костями черепа начинается гул. Будто истребитель, стоящий на взлетке, переходит на сверхзвуковую на старте.
  - Пусть в машину на торпеду бутербродов положит и бутылку со спиртом поставит, ведь после ночных вылетов 'на удар' в горы он выпить любил, - продолжает муж, хихикая.
  И я, представляя эту картинку в живописных масляных красках - как урна на сиденье в машине стоит и перед ней бутылка и закусь, начинаю давиться истерическим хохотом. До слез, ручьями текущих по моим щекам. Я сгибаюсь пополам от смеха, представляя урну в гробу, стоящем на табуретках во дворе дома, и нескольких соседей, сгорбившихся и утирающих платочками лица, прощающихся с Виктором Степановичем.
  Я смеюсь, рыдаю и подвываю, когда мне не хватает воздуха. И Дима тоже.
  - Здесь так положено! - орет вдова, пытаясь достучаться до нас. - Никто просто так урну не закопает! Я завтра приеду!
  - Давай, погуляешь по слякотным дорожкам и попи*дуешь обратно, - говорю, напрочь забывая, что в нашей семье матерщина - табу. - А я дубликат свидетельства сделаю и захороню папу в Киеве. А теми документами, что у тебя на руках, ты сможешь только подтереться, вдовушка!
  - Ты как со мной разговариваешь?!
  - Согласно поданному заявлению, бредище, бл*дь!..
  Анюта сей же час: 'Ты, сука драная, ты еще посмела решать за мать? Ах ты дрянь! Если ты не привезёшь прах отца, который завещал похоронить его в городе Светловодске и не отчитаешься за каждую потраченную копейку на похороны- тебя, гнида, ждут огромные проблемы!! Что, боишьсь услышать адекватное мнение всех родственников, которые будут присутствовать на захоронении ??? Попробуй, ты, шлюха, пойти против воли отца быть захороненным в городе Светловодске! И не мечтай тут покушать шашлычки...Дерьмо ты... Как и твой Димочка!!! Я сделаю все, чтобы мать была обеспечена на старости лет, отказавшись от наследства полностью- дом принадлежит только ей, а после её смерти мне абсолютно все равно, поскольку меня в этом городе уже не будет. А чем она будет обеспечена тобой? Её заработанными деньгами, дозируемыми тобой самопроизвольно взявшими в своё личное распоряжение или за счёт твоего очередного ебаря Димочки, который платит патент прогоревшего "бизнеса"? По поводу твоих мистических страхов, что прах нельзя заносить за пределы забора, срать я хотела- сходи в психушку. Я буду ночевать вне забора в обнимку с урной моего отца, поскольку это- мой отец. Плевать я хотела на ваши заборные!!! Где ты получишь и на каком основании при живой матери дубликат? У тебя есть разрешение матери получить прах отца документально? И на чьи деньги ты будешь получать дубликат? Неужели на свои заработанные потом и кровью деньги???'
  Я продолжаю ржать. Теперь - с сестры. Она, случайно, мозоли на пальце не натерла - такой великий текст набирать??
  'Ты уймись, уймись, тоска,
  Душу мне не рань!
  Раз уж это - присказка,
  Значит, сказка - дрянь' - Высоцкий звучит в мыслях.
  Да уж, семейка... Папа. Папочка... Как я понимаю твое желание умереть! Я вместе с вами не жила. Разве я могла оценить размеры катастрофы... Жалкое оправдание...
  'Спасите наши души!
  Мы бредим от удушья.
  Спасите наши души!
  Спешите к нам!
  Услышьте нас на суше -
  Наш SOS все глуше, глуше.
  И ужас режет души напополам'...
  
  
  Истекают несколько дней в полной тишине. Я залипаю в ней, как в паутине. Мне хорошо в ней. Нет мыслей. Нет времени. Нет боли. Холодное отупение. Снег еще лежит на тротуарах и земле. Но уже чувствуется в воздухе изменение. Меньше облаков. Отсутствие ветра. Солнце ярче светит. Даже глазам больно. Хожу на работу, общаюсь с покупательницами, советую узоры под разную пряжу. Смотрю сериал 'Остаться в живых'. А я сама осталась в живых?..
  Анюта: ' Мама отправила тебе документы по Новой почте. Жди'
  Проходит еще четверо суток. Оповещающей смс от почты нет. Зато посыпались от Анюты: 'Сука, если ты не заберёшь присланные мамой документы по Новой почте, заверенные нотариусом, будешь оплачивать штраф! Поняла, идиотка??? Три независимых нотариуса подтвердили, что ты, великая неповторимая, можешь спокойно по ксерокопиям, заверенным нотариально, забрать прах отца. Это было подтверждено и в киевском крематории!'
  Я: 'Номер декларации вы мне не прислали. От почты тоже нет смс. Какого хера я там должна чего-то получить?'
  'Тварь! Подняла жопу и пошла! Там бешеные штрафы! Сейчас у мамы спрошу!'
  Через десять минут присылает вереницу цифр. Ввожу на сайте почты. Да. Правда. Иду с паспортом. Получаю. Смотрю в накладную. И опять хихикаю. Вдова, отправляя, назвала мобильный отправителя и получателя один и тот же. Свой номер. Вот их и задалбывали смс-ками. Ахахаххх! А у оператора на приеме глаза где были? Дуры, епт... Всем скопом.
  Фотографирую и отправляю Анюте. Любуйся. Затыкается. Замечательно. Мне без вас так чудесно. Единственное, что меня раздражает - это когда голову мою: волосы сыпятся, будто кто специально их ножиком остригает. Но особо не заморачиваюсь. Даже если лысой стану - татушки набью. С молодости испытываю слабость к татуировкам. До сих пор ни одной нет - боли не переношу. Но если-таки облысею - перетерплю и изрисую череп...
  За неделю до захоронения вдова подает о себе знать.
  - Значит так, - начинает и меня сразу подташнивает от ее мерзкого командного тона. - Мне не нужны скандалы. Ты поняла? Все должно пройти достойно памяти Виктора Степановича.Я заказала венок, специальный такой, по моему собственному эскизу. Вокруг будут выложены свежие голландские розы. Белые. Символизируют облака. Дальше - голубые цвета, небо, в котором он так любил летать. Ленточка от супруги с надписью. От его детей - отдельный венок. Тоже с ленточками. Черными. Серебром написано. Я их в той ритуалке отругала. Я их научила, как венки надо оформлять! Я заплатила только за свой целую тысячу гривен! Представь. Кафе заказала. Родственники придут человек пятнадцать. Подарочки я всем купила, так что ты не беспокойся по этому поводу. Я - вдова. Это делаю исключительно я.
  Меня тошнит еще больше. Венок. Подарочки. Что еще?
  - Автобус заказала. Может, два закажу.
  - Мам, зачем два-то? Сколько человек на кладбище поедут?
  - На кладбище? Я, Аня, двоюродная сестра Витаса Катя, Вера, моя сестра с мужем, и вы с Димой.
  - Мы с Димой на своей машине поедем.
  - Я так решила! Пусть будет два автобуса! - непререкаемый тон.
  - Ну, два, так два. Пусть пустые и едут, - соглашаюсь.
  Тетя Вера с мужем тоже на своей машине будут. Можно и четыре автобуса заказать. Для антуражу, например.
  - Я решила отдельное место заказать. Уже купила. Не хочу хоронить Виктора Степановича с его отцом. Не хрен.
  - Так мы же договаривались, что...
  - Я. Так. Решила. Я. Вдова! - она делает театральную паузу. - Хорошую территорию выбрала, для всей моей семьи. Все оплатила. Три места уже огорожены колышками и веревочкой.
  В моих ушах раздается оглушительный хлопок. ТРИ места???
  - В смысле три места для твоей семьи? - переспрашиваю.
  - Ну да. Для Витаса, меня и Ани.
  - А... ааа... я???
  - Ты? - произносит она так, словно я подкидыш вонючий. - Ты поедешь сдыхать к своим детям, нечего нашу священную землю своей чужой кровью осквернять.
  - А ничего, что я здесь родилась, мама? Это мое отечество, моя страна?!
  Меня опять мелкой дрожью трясет. Вот тварь! Какая же конченная тварь! Разве может быть она моей матерью, это уе*ище?!
  Я бросаю трубку. Всовываю сигарету в рот. Чиркаю зажигалкой и не могу прикурить. Руки трясутся. Может, их цель - свести меня с ума? Сломать так, чтобы я никогда не смогла встать?
  Наконец, заглатываю дым. Выдыхаю. Пару тяг делаю. Вайбер подает сигнал.
  Анюта: 'Кстати, а Дима знает, сколько было у тебя ебарей до встречи с ним и какой синтетической жратвой ты кормила своих двух уебышей?'
  Мне реально дурно. Какое ей дело до моей жизни? Как она может племянников так называть... моих деток...
  Мое сердце запускается в спринтерский бег, колотит в ребра с такой силой, будто хочет вырваться наружу. Перед глазами все плывет. Я задыхаюсь... Открываю рот и вяло шевелю языком. Но мне мешает какой-то волосяной комок в горле.
  - Скорую...
  Дима бледнеет. Набирает номер. Диктует адрес.
  Я пытаюсь улыбнуться и сделать безмятежную спокойную физиономию. Горячо внутри. Так горячо, как будто меня бензином напоили и спичку поднесли.
  Муж помогает мне дошагать до постели, осторожно укладывает на подушку, несет стакан с водой. Ставит рядом. Внутри меня рождается хохоток - пить-то и не хочется! Смотрю на белый потолок и опять на смех пробирает - папа был прав! Люстра на стол похожа... прибитый к потолку стол...
  Мысли разжижаются. Кисель сплошной.
  Заходят медики. Вопросы мужу. Открывают сундучок. Меряют давление. Шуршат шприцами, вскрывают ампулы. Укол туда. Укол сюда. Заполняют документы. Сидят. Меня на разговор вытягивают. Я понимаю, что проверяют на способность реагировать и адекватно отвечать. Меня тянет в сон. Но они не дают. Спрашивают. Анекдот рассказывают. Все типа смеются. Я фальшиво улыбаюсь. Опять меряют давление. Женщина удовлетворенно кивает. Предлагает госпитализацию. Я махаю головой. Не поеду. Чиркаю на бумажке подпись с отказом. Уходят. Моя задница становится железной култышкой. Иду в туалет, приволакивая ногу. Потом ложусь, Дима прикладывает горячую грелку к страдающей жопной половинке и я прошу его дать мне мобилу. Пишу Анюте: 'Как-то сидели и считали его блядей и моих ебарей. Получилось поровну'
  Глаза слипаются. Мне дышать легче. Жжение прошло. А чугунная плита, придавливающая грудь, не растворилась...
  
  
  - Утро туманное, утро седое, - бормочу я, просыпаясь и топая в ванную.
  Кружится комната и коридор. Или я кружусь в них. За предметы мебели я стараюсь схватиться как можно тише, мягко влипая ладошками в дерево и не клацая ногтями, чтобы не разбудить мужа. Меня шатает, словно я пьяная. Достаточно того, что напугана своим состоянием я. Дима пусть спокойно поспит еще.
  Умываюсь. Не смотрю в зеркало. Не могу видеть свое лицо.
  Иду на кухню. Хочу кофе. С молоком. И ментоловую сигарету. А сердце стучит с перебоями. Как папины палочки. Стук-стук. Перерыв. Стук-стук... Только громче...
  Глотаю любимый напиток. Подключаю интернет на мобиле. Хмыкаю: ну, да, а что ж я могла почитать?
   Анюта: 'Я встречалась с очень уважающим и ценящим меня мужчиной Андреем Лейбой, который был очень хорошим программистом. Кстати с 10- летнем стажем женатой жизни и сын у него есть, а вот жена оказалась дрянью-изменила ему, чего он ей простить не смог, но сына не бросил и очень его любит(это говорит о нем, как о настоящем мужчине). Сейчас он в США, его пригласила одна крупная фирма на работу и сына туда забрал. А мне он предлагал замуж и уехать с ним. Но у меня собственные планы на жизнь: видишь ли, хочу самостоятельно добиться всего и быть при этом одиночкой - постоишь две ставки около доски два года подряд-поймёшь. Хотя куда тебе с куриными мозгами такие высокие материи понять. И, кстати, он никогда меня не оскорблял денежным содержанием, хотя получал несравнимо больше, чем я. Он уважал меня' Ой, грешно трогать, но мне надо как-то развлечься... Пишу: 'Высокие материи не помешали тебе трахаться с ним - ты мне сама рассказывала))без росписи)))'
  'Во-первых, мы с ним не трахались. Я вижу, что твои высокие материи половой акт описывают именно как траханье, причём сколько у тебя после законного мужа этих трахальщиков было? Во-вторых, Андрей Лейба никогда не оскорблял меня , оплачивая мои счета. В- третьих, он сразу же показал мне документ о бракоразводном процессе. В- четвёртых, он мне предложил выйти за него замуж и уехать в США. И ещё - я никогда не испытывала оргазма. Любой медик подтвердит, что бывают такие случаи - исключение из общих правил, что является абсолютной нормой. Так-что недоебанной несчастной я себя не чувствую и не считаю. Мозги надо иметь, чтобы это понять. А у тебя их никогда не было!!!))))) Почему-то на кафедре высшей математики меня ненормальной не считали. А кто ты против них? Между прочим Мама сказала, что, возможно, вы там ей что-то подсыпали. Я, конечно, как человек трезвомыслящий, ей не поверила. И по поводу отравления ядами, которыми обрабатывают трупы, вроде бы ей сказали, что они безопасны. Интересно, как яды могут быть безопасными?'
   Мляять... Даже не знаю, что ответить.
  'Кстати, прихвати с собой остатки цианистого калия, чтобы на 40 дней мне подсыпать в сухое вино))) А то Мама меня попросила пить только прихваченную с собой воду и не спускать с неё глаз! И Мама сказала, что ты с Димой нас хочешь в дурку отправить'
  Хихикаю. Про дурку это они на кофейной гуще, наверное, увидели, или провидица - родственница сказала.
  Отвечаю: 'Стивен Кинг нервно курит в стороне со своими триллерами)))'
  'Когда ожидать Вашего царственного прибытия? А то мы должны приготовиться к столь Высокопоставленным гостям!!! Как тобой связанные свадебные платья? Скоро пригодятся? Дмитрий сделал тебе предложение? А то живете уже семь лет в грехе'
  'Тебе какое дело до моей жизни? Своей занимайся'
  'Так, интересуюсь. Понимаешь ли, у меня сейчас так мало впечатлений. Но ты, конечно же, можешь не отвечать, ведь это все-таки личное дело каждого'
  'Вы, вроде, с мамой неслабо друг друга впечатляете)))'
  'А причём тут наша Мама? Она даже не в курсе, что я только что тебе написала, как это мы с Мамой неслабо друг друга впечатляем? Я чего-то не знаю?'
  'Когда я с мамой разговаривала - ты орала рядом исключительно матом. Наверное, это и есть лексикон преподавательницы мех мата)'
  'Лексика, во-первых, во-вторых, преподавателя. У нас на кафедре все были и остаются преподавателями вне зависимости от пола. А вообще, пытаюсь найти кайф, способствующий оргазмированию организма, может замуж вскорости выйду за любимого правильного и очень хорошего мужчину)))'
  Дева Мария, это какой-то ядерный выброс очередной. Я опять устала. Зря реагировала. Ленту новостей пролистываю. Тоже херь. При чем херь того же порядка, что и 'нечего нашу священную землю своей чужой кровью осквернять', как Вдова говорила...
  Извечный вопрос - куда мир катится?.. Мой собственный мир катится по глубокой колее под уклон...
  - Приедете в пятницу, справим похороны, переночуете, и в субботу пойдем в кафе. Я пригласила родственников и нескольких соседей. Стол заказала большой, вся еда очень дорогая, но надо отпраздновать, как полагается. Водку разрешили свою принести, я уже целый ящик купила по акции, - вдова разъясняет план действий.
  - Мама, мы же с тобой договаривались, что поминальный обед будет сразу после захоронения, - я совсем перестаю сопротивляться.
  - Я. Так. Решила.
  - Понятно.
  Проверяю папку с документами, сгорбившись над нею, глядя на свидетельство о смерти мокрыми глазами. Папочка. Надеюсь, ты не видишь, что происходит с этой семьей...
  Моя любимая тетечка Наташа: 'Племяшка, а зачем Нина ищет по всем моим подругам ключи от моей квартиры в Светловодске?'
  Я: 'Не знаю вообще никак'
  Сын: 'Мамуль, бабушка совсем двинулась там? Сказала мне, что тебя воровку, отравительницу и убийцу дедушки на порог дома не пустит?! Вы, мол, когда вели под руки дедушку в госпиталь, то он в канаву упал, ударился головой о кирпич, поэтому в кому впал'
  Дочь: 'Мамуль, так ты, оказывается, еще и убийца? Ахахаххх! Пока везли дедушку на машине - в яму попали, всю машину переломали, а дедушка ударился о дверцу головой - вот и отек мозга. А Анюта оповестила меня, что я шлюха очередная))))'
  Отвечаю всем: 'О! Ящик водки начал 'таять' в доме вдовы!)))'
  Про 'убийцу' - это что-то новенькое. Может, они там на пару порошок какой нюхают - так долбит?!
  Едем с Димой к нотариусу. Я подписываю заявление на вступление в наследство. Просто так я родовой дом не отдам. И землю тоже. Одна третья принадлежит мне по закону. Заранее представляю, какая вонь поднимется. Ну, мне не привыкать...
  Курю. Сжимаюсь до состояния малюсенькой мошки. Меня охватывает дикая тоска - вспоминаю свое детство в Светловодске, школьные годы, бабушку и дедушку, огромное количество родственников, которые собирались и дружно варили уху в чане на костре, шашлыки, смех, радость встречи... Зимние вечера, когда тихо жужжала старинная швейная машинка... Треск поленьев и угля в печи... Особый уютный запах, который укутывает тебя, словно теплым пледом...
  Неужели эта тварь в самом деле не впустит меня?!
  Я должна, я должна войти хоть в коридор!.. Хоть прикоснуться к кирпичным стенам... Хоть издали увидеть летний душ, вокруг которого раньше была чистота, а сейчас он завален всякими дырявыми ведрами и корзинами, ящиками с белыми снеговыми шапками и разным строительным ржавым хламом...
  'Рвусь из сил - и из всех сухожилий,
  Но сегодня - опять, как вчера:
  Обложили меня, обложили -
  Гонят весело на номера!'
  
  
  Наступил очередной день Х. Это не 'икс' и не 'хорошо'. Я опять складываю в пакет бутылку с водой, и как смешно - пару котлет, хлеб. Маленькую баночку для гашения сигарет.
  Уже март. Но все еще морозно. И снег лежит. И едем мы сегодня туда же. В Светловодск, только по другому поводу едем... И с ужасным грузом... Получаем в крематории урну в тонкой сумочке. Дима не дает мне дотронуться, сам несет из пункта выдачи в специальное место в багажнике. Я забираю оттуда пакет с едой. Дима шутливо толкает меня в бок локтем:
  - Боишься, что папа котлеты съест?
  Я растерянно перевожу взгляд с урны на этот пакет. Из горла вырывается нервный смешок:
  - Думала, может, мы проголодаемся.
  - Да ладно, ладно. Ну, как-то будет... Двигаем...
  Опять триста километров ям. Облепленная мокрой грязью машина. Постоянное движение дворников по лобовому, стирающее плевки от попутных и встречных. Дым сигарет в салоне. Горячий воздух печки и свистящий холод из приоткрытых стекол. Мы заезжаем на заправку, заливаем полный бак. И покупаем в их кафешке две шаурмы. Надеюсь, свежие. Два стаканчика кофе с молоком. Вкусно. Еще впереди семьдесят километров.
  - На два часа раньше будем, - говорит муж, а я начинаю придумывать, куда их можно израсходовать.
  Потом отмахиваюсь. Медленнее по дамбе продефилируем. Лед должен был сойти.
  - Мам, ориентировочно к трем, как раз к прибытию ритуальных автобусов... Не забудь, пожалуйста, церковную свечу, пластиковые рюмки на всех, водку, кусочек хлеба и конфеты...
  Вдова на том конце эфира соглашается, мол, все собрала. И Вера с Володей уже тут, в доме. Готовит праздничный стол.
  Мои губы знают, как принимать форму грустного смайлика. Праздничный стол... ну, а какой же еще?..
  Водохранилище освободилось ото льда частично. По берегам - все те же ломаные глыбы. Останавливаемся у цветочного киоска. Двенадцать крупных алых роз на длинных колючих стеблях перевязывают черной лентой.
  Тетя Наташа присылает номер телефона подруги, у которой ключи от квартиры. Если мы захотим остаться, чтобы присутствовать в субботу на поминальном обеде. И даже если не захотим, то нужно обязательно переночевать, по темноте по такой дороге опасно возвращаться в Киев.
  Спасибо ей. Но муж сказал, что мы непременно уедем.
  - Ты устанешь, родной, а я ж не смогу сесть за руль, хоть и права есть. Я не ездок. Не ездун. Не ездец.
  - Я знаю, расслабься, - смеется он. - Ездец моя!
  В половину третьего подкатываем к дому. Вокруг - снежные холмы. Небо серыми облаками заволокло. Смотрю на забор, на темные окна, на собаку Найду, взобравшуюся на крышу будки и уставившуюся на нас поверх забора. Ее хвост энергично телепается из стороны в сторону. Радуется псина. А мы сидим в машине и ни у кого нет смелости выйти наружу. Наконец, решаемся. Выходим. Достаем из багажника клетчатую китайскую сумку, в которую сложили оставшиеся вещи папы и две палочки. Блокируем дверцы. Распахиваем калитку.
  Собаки молчат. Только хвостами виляют и встают на задние лапы - передние протягивают к нам. Громко дышат, раскрыв пасти и высунув языки. Мельком гладим волосатые мордашки, поднимаемся по ступеням. Я толкаю дверь веранды и она с громким щелчком открывается, но я не тороплюсь облегченно вздыхать. Дергаю на себя следующую дверь. Тоже незаперта. И это тоже еще ничего не значит.
  В лицо устремляется тепло. Дом. Мой любимый дом. Провожу по обклеенной обоями стене ладошкой, подавляя наворачивающиеся слезы. Самое прекрасное место на планете.
  Было...
  - Михална! - зовет Дима, ставит сумку, проходит по коридору к кухне.
  Появляется дядя Володя. Крепко обнимаемся. Он хлопает меня по спине. Из кухни выглядывают две физиономии - тети Веры и незнакомой бабушки.
  - Здрасте, - говорю.
  - Угу, - в ответ.
  Открывается дверь в комнату: вдова в новой шапке.
  В одной!!
  - Ой, Дима, привет! - произносит она почему-то удивленно. - Как доехал?
  Меня нет. Я, наверное, забыла приехать. Меня не замечают. Я невидимая.
  - По-тихоньку, Михална. Когда ритуалку ожидаем?
  - Дак, в три.
  - Уже три.
  Я достаю из кошелька пять тысяч рублей, которые передал на похороны мой первый бывший муж. Директор крупной компании по установке видеонаблюдения в Москве, к слову. Эти пять тысяч рублей протягиваю вдове:
  - Мам, возьми.
  - Да, ага, спасибо.
  Забирает, рассматривает купюру, проверяет на свет. Мам, я неделю ее срисовывала. Точнохонько вывела каждую линию. Старалась.
  Сквозь дверную щель вижу сестру, натягивающую свитер.
  - Ань, привет, - говорю.
  Она поднимает голову, поправляя воротник, криво ухмыляется.
  - Ага.
  Я еще раз осматриваю коридор, лестницу, устремляющуюся на 'горище' - чердак и, подавив тоскливый вздох, топаю на улицу.
  Все верно. Я отравительница, воровка, убийца, мать двух у*бков и шлюха, живущая незаконно с мужчиной. Прикуриваю. Пробую подошвой сапог скользкость льда. Сизый дым вниз.
   Из дома вываливают родственники.
  Дядя отправляется в гараж прогревать машину.
   Тетя Вера усиленно оглядывает окрестности: глазомером определяет длину дороги до поворота в одну сторону и в другую, заборы соседей, состояние неба, положение облаков.
  Затем, нахмурившись, производит сложные подсчеты в мозгу. Наверное, координаты на воображаемой карте проверяет.
   Вдова роется в стопке визитных карточек, развернутых в пальцах подобно картам, тыкает пальцем в кнопочный древний мобильник, то поднимая очки, то снова опуская их на нос.
  Анюта курит, отвернувшись. Бабушка с пытливыми глазками - единственная стоящая к нам почти анфас.
  - Холодно, - произносит.
  - Да, - откликаюсь.
  - Через две недели пасха,- продолжает активную беседу.
  - Разговеемся, - говорит Дима.
  - Что-то опаздывают автобусы-то.
  Молчим.
  - Нина, позвони, что ли.
  - Да ищу номер, не вижу ничего. Аня, где телефон службы? А! Осё!.. Алло! Нам назначено на три часа... Нина Музагитовна!.. Опаздываете? Но уже в пути?.. Венки мои положили?! Да, да! Голубой такой с белым, символизирующим облака, в которых так любил Виктор Степанович летать, и от дочерей тоже... Ну, хорошо. Ждем. Пусть быстрее едет, передайте! Я доплачу.
  Через полчаса, по-утиному переваливаясь с боку набок, подобрался микроавтобус. Вдова с Анютой забрались внутрь. Непонятную бабушку к себе в машину забрал дядя Володя.
  ... На кладбище двое мужчин лениво (или устало?) работали лопатами - докапывали положенный размер. Яма кубической формы. Значит, гроба не будет! Я сквозь плиту на груди попыталась вздохнуть, прижимая розы. Родственники распределились поодаль. Водитель микроавтобуса взял урну с прахом из нашего багажника, торжественно пронес мимо нас, прыгнул в яму и поставил в центр. Ловко выбрался.
  - Вы можете попрощаться. И каждый должен бросить три горсти земли.
  Он состроил печальную мину, склонил голову, что-то пробормотал неразборчивое. Развернулся и пошел за венками.
  - А где голова и где ноги, землю-то куда кидать? - поумничала бабушка.
  Я вскинулась на нее. Дура, что ли?
  - Да без разницы. Уже нет ни головы, ни ног, - зло проговорил мой муж.
  - Ну, ладно, вы тут давайте закапывайте, венки мои разложите красиво, а мы пошли, - вдова поправила новую шапку, подхватила под локоток дочь и поковыляла к дороге.
  Я сжала пальцы. Шипы до крови впились в ладони.
  - Я жду, когда вы сделаете холм и установите крест! - громко и безапелляционно заявила я, обращаясь к мужчинам с лопатами.
  Вдова с дочкой вернулись, остальные испарились. Закружились снежинки. Стало невыносимо холодно. И умиротворяюще тихо. Только шорох стылой земли, в которую вгрызались полукруги острых лезвий...
  
  
  - А где свежие крупные голландские розы в виде чего там, облаков, что ли? - шепотом спросил Дима, наблюдая за раскладыванием нескольких венков. - Вдова опять выделилась: смотри, ленточка от нее белая с золотой каемочкой. Тоже, видать, что-то означает, может, инверсионный след от истребителя?
  Я хмыкнула. Символические понты для приезжих.
  Никто из суперродственников не озаботился живыми цветами. Купленные нами розы положили на холм и прикрыли венком от вдовы. Идиотскую корзинку с очередными бумажными цветочками от Валюшки-соцработушки привязали к кресту с обратной стороны.
  Плюется, наверное, папа, с высоты глядя на этот цирк...
  - Мама, где рюмки и водка? - спрашиваю.
  Она смотрит на меня так, будто из моего рта вываливаются мерзкие многолапые пауки.
  - Я не брала, вот портрет только привезла, - отвечает. - Дома уже отпразднуем.
   Бл*дь! Как я могла ей что-то доверить? Где моя голова была???
  Работники ритуальной службы уезжают на микроавтобусе. Я одна стою у могилы, смотрю на фотографию с черной лентой. Отче наш читаю и текущие слезы примерзают к щекам. Вдова с дочей нетерпеливо перетаптываются около машины. Дима прогревает движок.
  Загружаемся в теплый салон. Что она там рассказывала моему сыну? Через порог не пустит и куска хлеба не даст? Какое представление ожидает нас около дома? Мучительно прорабатываю возможные сценарии и подходящие слова...
  Останавливаемся у ворот. Анюта выбегает, бросается снимать задвижку, чтобы мы заехали во двор.
  Вдова тяжко вздыхает и выдает:
  - Ну, может, хоть по тарелочке борща поедите? Но водки у нас мало, я для кафе купила. Так что, если хотите - дуйте в магазин и купите себе.
  - Спасибо, мам, - я принудительно сгребаю мозг в кулак и включаю режим 'смиренная доча', - но мы должны ехать в Киев. Поздно уже. Завтра на поминальный обед будут Геша и Владик. Надо подготовиться. И панихиду в церковь отнести, - мысленно хватаю себя за глотку и фальшиво выдавливаю, - прости нас, что не остаемся.
  - Ой! Тогда подождите! - оживляется мигом, - я подарочки передам для ваших гостей!
  Несется в дом, через пару минут бежит обратно, пихает на заднее сидение пакетики с конфетами.
  - Вот, покушаете за упокой Виктора Степановича. Жалко, что не останетесь. Обидели меня очень.
  Ее землистого цвета физиономия перекашивается от несуществующих слез. Она трет глаза, запрокидывает голову и шмыгает.
  - Утром на могилу завтрак принеси, хорошо? - спрашиваю.
  - Ну конечно! Ты за кого меня считаешь! Я и службу завтра отстою!
  Я захлопываю дверцу. Машу ей рукой. Все. Пока.
  Темнеет. Я думаю о том, что надо поставить папе рюмку с хлебом. По-человечески не проводили... Потом содрогаюсь, представляя, как мы будем лазить по ночному кладбищу в поисках... Жесть сплошная...
  В два часа ночи добираемся до своей квартиры. Душ. Падаем спать. Я прошу папу прийти ко мне во сне. Хочу услышать его голос. Хочу услышать, как он называет меня Шуркой...
  
  
   Вайбер бэмкает. У меня лишь одно желание - вышвырнуть мобилу в окно с шестнадцатого. Но я мужественно открываю сообщения.
  Анюта: ' Почему вы с Димой не остались? Что Мама сказала вам, когда была в вашей машине, после того, как я вышла открывать вам ворота? Почему ты и твоя дочка поливают меня грязью в прямом смысле слова? Что я вам по жизни сделала такого, чтобы вы так ко мне отнеслись ? Почему ты не хочешь поговорить со мной на чистоту, проверяешь меня на адекватность восприятия действительности? Не хочешь общаться-не нужно. Мне надоела ложь, которой жила наша семья всю жизнь. Я оказалась в гораздо большем "говне", чем ты(не выгораживай, пожалуйста, себя). Даже продвинутый Сидерский и его сподвижники не смогли в этом разобраться! Мы всю жизнь мучались, не понимая, что нам мешает! А ведь есть препятствия, которых на самом деле не существует! Я никогда ни в чем никого не обвиняла- лишь видела препятствия человека к пониманию истинны сложившейся ситуации! Почему не отвечаешь? Думаешь? Анализируешь?'
  Эк, строчит! Да, понимаю, чем же ей еще заниматься?
  Иду умываться, кипячу воду, делаю кофе. Молока нет. Не смертельно. Бэмс. Следующее послание?
  'Что, сука, жалеешь себя за то, что мать тебя уговорила выйти замуж, используя твою податливость? А я никогда никаких чувств к женатому Уварову никогда не имела, и, когда он развёлся, и тоже хотел, как бездарный твой первый муженек устроится, женившись на мне, я его послала подальше, не имея представления о том, что за моей спиной моя собственная мать меня буквально признала уваровской сукой, узнала намного позже, но разобралась и "стёрла"... Пошла ты к чертовой матери... И твоя шлюха дочь и ебарь сыночек туда же. Я вас знать больше не хочу! Вы для меня просто слабовольная мразь... ты как раз и есть свинья, как и Сидерский, который также, как и ты, не смог разобраться и совладать с моей целостностью с шестилетнего возраста. Дебилы вы по сравнению со мной, живущие мелочной жизнью. И, кстати, я не способна испытывать злобу, зависть , депрессию и т.д. и т.п., а также верить в обряды типа "мумбы-юмбы"... Мистификации- это только для ограниченного напичканного дуристикой ума... Желаю успеха...))) Adiós, beby!'
  Совсем мозги поплыли. Надо же такого нах*евертить!
  Пишу ей: 'Завтрак мама отнесла?'
  'Они с тётей Верой сказали, что в этом случае, когда похороны уже были в Киеве, а теперь просто захоронение в землю, не нужно никаких завтраков'
  Я: ' Он последние сутки на земле. Бог вам судья'
  'Не тебе одной плохо. Его энергия уже рассыпалась, а прах в земле...Мне было очень приятно ехать в машине Дмитрия. Передай ему мои извинения-я не должна была в неё садиться. Должна была пойти пешком'
  Отключаю интернет в мобиле. На сегодня достаточно. У меня под черепушкой гул стоит, как от высоковольтных проводов, протянутых через меня.
  Выкладываю продукты. Не надеясь на собственную память, беру бумажку и пишу список, что надо приготовить. Звоню мужу - он ушел поработать до вечера, - прошу докупить - сыр, колбасу, немного огурцов с помидорами и петрушку.
  Ставлю на стол фото, рюмку, хлеб, свечу. Обессилено оглядываюсь. Корвалол завалился на бок за коробочкой с приправами. Поправляю флакончик - ставлю ровненько. Потом зажимаю в пальцах. Почему-то очень долго размышляю, сколько капель надо. Опять ставлю в уголок. Смотрю. Заталкиваю подальше за коробку, так, чтобы не отсвечивал.
  Разворачиваюсь, достаю еще одну рюмку и лью водку. Пью, удерживая двумя руками, чтобы не расплескать от тряски. На бутылке напечатано '40 градусов'. Врут. Для меня - дистиллят сплошной.
  Помнишь, папочка, я тебе обещала, что после диализа мы еще с тобой побухаем? Вот и бухаем... Ты и я...
  Вливаю в себя вторую, третью. Все. Дрожь проходит. Можно за нож браться.
  Начинаю вслух разговаривать. Вспоминаю, как впервые приготовила котлеты, чтобы тебя накормить с дороги.
  ...Ты отгонял самолеты через границу. Вернулся через неделю. Ты вошел в квартиру в обычных светлых брюках, в кремовой футболке-поло, в грязных потеках, с дырками на бедре и боку, с окровавленным плечом, кобурой на поясе и пошарпанным чемоданчиком. Я в ужасе ощупывала тебя, обнимая. А ты смеялся, говорил, что пришлось на полном ходу с поезда прыгать. Я была подростком. Поверила. И, пока ты принимал душ, наколотила фарш. Хлеба добавила самую малость: моему папе нужно есть мясо!..
  Обваляла в панировочных сухарях и выложила на сковородку аккуратные шарики. Они пустили сок. Кипели. Снова кипели. Никак не хотели покрываться красивой корочкой.
  Ты уже вышел из ванной, оделся в чистое, курил, пуская дымные колечки под потолок, глотал слюни. Ну, салат тогда получился. Пюрешка тоже. Ты жевал тугие комки псевдокотлет, причмокивал, восхищался и хвалил...
  Только спустя год до меня доперло, как правильно их делать. Помнишь, пап, с тех пор мы всегда с тобой хохотали над теми моими, первыми? Но ты всегда говорил, что они действительно были вкусными!..
   Бляяя... Иду в коридор, открываю вчерашний пакет. Воняя-яет! Мы с Димой в пути о котлетах совсем забыли!
  Туго перематываю, засовываю поглубже в мусорное ведро. Хозяюшка!..
  Вечер. Отче наш. Зажженная свеча горит ровно, пламя неподвижно, как острие стрелы. Высоцкий звучит с бобинного магнитофона.
  'Кто верит в Магомета, кто - в Аллаха, кто - в Исуса,
  Кто ни во что не верит - даже в черта назло всем...
  Хорошую религию придумали индусы -
  Что мы, отдав концы, не умираем насовсем.
  Пускай живешь ты дворником, родишься вновь - прорабом,
  А после из прораба до министра дорастешь,
  Но если туп, как дерево - родишься баобабом
  И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь.
  Досадно попугаем жить,
  Гадюкой с длинным веком...
  Не лучше ли при жизни быть
  Приличным человеком?!
  Да кто есть кто, да кто был кем? - мы никогда не знаем.
  С ума сошли генетики от ген и хромосом!
  Быть может, тот облезлый кот был раньше негодяем,
  А этот милый человек был раньше добрым псом'...
  
  
  Наверное, моя мать и сестра в прошлой жизни были гиенами...
  Ложимся спать, проверяем вайбер. От сына получаю файл. Открываю. Лежа на подушках, слушаем вместе с мужем.
  'Внучек, после похорон Виктора Степановича дорога для тебя сюда закрыта. Ты понял? Я очень справедливая, я очень умная, я очень тебя люблю, но ты понял. За все на меня оскорбления, - тошнит тягучий голос вдовы.
  - Договаривай, ба!
  - Никаких денег я не получила. Я поговорю с тобой потом, позже, откровенно. Я такого от твоей мамы не ожидала, что она от твоего папы деньги швырнет прямо мне в лицо. А у Виктора Степановича похороны были совершенно бесплатными! Я оскорбленная и обиженная! - плачет, захлебываясь. - Я защитница, всегда и всех защищала, а мне в лицо швыряют деньги, представь! И они, твоя мама и Дима, даже вообще не остались на поминки! Я ваша бабушка, всегда вам помогала и обеспечивала!
  - Ба! Ты ж сказала, что их на порог не пустишь! - напоминает ей внук.
  - Это ты и твой папа что-то перепутали! Я никогда в жизни такого сказать не могла! Я гостеприимная хозяйка, я люблю всех угощать. И запомни! Твоя мама понесет глубочайшее наказание! Я не буду ей ничего делать, пусть живет. Но это ее страшный грех! Они, во-первых, не заехали во двор, когда я ворота открыла, ты меня слышишь? Мы же семейно собрались отметить. Сделали шикарный стол при наших доходах, мы же весь год голодали! Ой, что же я расплакалась так! Нечего так плакать... Они, не войдя в дом, сразу уехали. Брат Димы, бомжара последняя, дебильный забор еще помогал ставить!..
  - А чего это брат Димы бомжара? У него замечательная квартира в Киеве! А забор вам такой же поставили, только новый, ба!
  - Не перебивай меня! Твоя мать не почтила память, как положено по нашему Украинскому Закону! Я всегда была справедливой! А Виктор Степанович всегда был противный и злой! А я была добродушной к вам. И знай! Я начала процесс по завещанию! И как мне дальше теперь жить? Хорошо хоть, мной теперь соцслужба руководит, во всем помогает! Валя даже корзинку на похороны подарила от себя лично! Золотой человек!
  - Ба! Сейчас утро, ты плачешь, успокойся, ложись спать!
  - Да куда ж спать! Скоро поедем в кафе, все там соберутся, выпьем рюмочку. Я ящик водки по акции купила.
  - Все, ба, я на работе, мне нельзя долго отвлекаться, пока!'
  Ой, зря вдова брата моего мужа тронула! Он за своих глотку вырвет!
  Лежит Дима, задумчиво в потолок смотрит. Выключает интернет, обнимает меня крепко-крепко и тихо произносит:
  - Вот, тварь!..
  
  
  Воскресенье, и я иду в свой магазин. Волшебный мир творческих идей, общения с клиентками, так же, как и я, фанатично преданных завораживающему хобби, островок для принятия заказов от поклонниц и поклонников исключительно ручного вязания, точка сборки пряжи и инструментов для отправки в другие города. На моем рабочем столе вперемежку лежат уже готовые мотивы для будущего пледа, выполненные и спицами и крючком. Лежат давно. Ждут вдохновения. У меня нет определенной схемы, по которой я соберу полотно размером два метра на два с половиной. Все - на интуиции, это подобно игре в паззлы, когда не видишь картины полностью, и даже не предполагаешь, что должно получиться в результате. Есть только один параметр: два на два с половиной...
  Но на десяти квадратах арендованной площади особо не разгонишься, складываю недоделанные 'труды' в большой пакет - а вот дома, в комнате на полу есть замечательная возможность разложить 'кусочки' и определить, что и куда 'лепить' буду. Включаю компьютер. Запускаю сайт с моим интернет-магазином: 'упала' парочка заказов, быстро собираю и обговариваю оплату и вид доставки.
  Еще очень рано для покупателей. Тишина.
  Я включаю сериал 'Остаться в живых'. В какой раз я смотрю все шесть сезонов? Методично, от начала и до конца, до самых титров. Нет, наверное, не тот вопрос себе задаю. Не 'в который раз' нужно спрашивать, а 'сколько раз мне было херово в жизни и почему именно этот сериал я в этот момент запускаю'?
  Вздыхаю и усмехаюсь. Плевать. Нравится - вот и тыкаю на кнопку 'плей'. Герои постоянно куда-то бегут и что-то преодолевают. Прямо, как я.
  Идет часть, где Джек в темноте говорит испуганным людям, что так жить, как раньше, не получится и надо объединиться, чтобы выстоять перед трудностями. Да. Правда.
  ...Горе обычно заставляет людей сплотиться. А семья, в которой я воспитывалась, распалась. На двух объединившихся...ни одного слова не могу подобрать для определения названия им. На одного умершего. И на одну, меня, на кого травлю объявили ни с того, ни с чего. Никакой вины перед этими двумя живущими не испытываю. Только бесконечное изумление и непонимание - по че му?
  Ладно, черт с ней, с мамой. Никогда ни за что меня не хвалила. Никогда не обнимала. Никогда не целовала. Ни единого ласкового слова не дождалась я от нее. Ни разу. А если я ребенком плакала - то еще попрекнет или гадость какую скажет. И я перестала слезы лить, хотя и так плаксой не была.
  Но сестра! Мне казалось, что мы дружили и помогали друг другу. Она была умной, со вкусом одевалась, могла денег подзаработать. На йогу ходила. Книги 'продвинутые' читала. Кастанеду, например. У меня - с ее подачи - целая подборка его опусов. Интригующее чтиво! Один дон Хуан чего стоит!..
  ...Была. Ключевое слово.
  Когда - вместо прежней мечты выйти замуж и родить ребенка - моя сестра заговорила о том, что цель ее существования - уехать в Мексику, взойти на горный пик и, умирая, вспыхнуть голубым (или синим?) огнем, превратиться в энергетический луч и незаметно проскользнуть мимо глаза Орла, я посчитала это модной шуткой... В то время я тоже совсем не хотела, чтобы после смерти меня жевали черви и снаружи и изнутри... Да и никогда я не хотела протухать в земле...
  'Жизнь - это процесс, посредством которого смерть бросает нам вызов, - сказал дон Хуан. - Смерть является действующей силой, жизнь - это арена действия. И всякий раз на этой арене только двое противников - сам человек и его смерть... Мы, маги, побеждаем смерть, и смерть признает поражение, позволяя магам стать свободными и навсегда избежать нового вызова'
  ...Еб*нуться - блюдца гнутся, - так обычно говорит мой муж, когда слышит подобное крышесносное гавнище.
  'Нет более глубокого одиночества, чем одиночество вечности. Мы - ничтожества. Однако именно в этом и состоит наш решающий вызов. Мы - ничтожества - действительно способны встретиться лицом к лицу с одиночеством вечности, - продолжает дон Хуан'
  Я с увлечением читала Кастанеду. Он повествовал, как обрел суперзнание устройства мира, говорил про силу намерения, сдвиг точки сборки, составление инвентарного списка, стирание личной истории, достижение места без жалости, приобретение осознания в наших энергетических янтарных полях, и об отказе от чувства собственной важности... Очень много слов об отвлеченных понятиях... Описание приема мескалина - вид кактусов, переводящих твою точку сборки в иное положение, где ты способен стать магом...хм! Да...
  Первое прочтение для меня звучало подобно речи Голохвастого из фильма 'За двумя зайцами': 'То есть по натуре, по делу... как вводится. Но по уму, по образованности - не та форма! Не тот центр! Тяжести!.. Главное у человека - натурально! - форма! Вчёность! Потому как, ежели человек вчёный, так ему уже свет переворачивается вверх ногами! Пардон, вверх дыбом! И тогда, когда тому одному, которому не вчёному, будет белое - так уже ему, вчёному которому... будет уже... как, ну, рябое! Вы меня понимаете?'
  Я попыталась изо всех сил вникнуть в сие учение. Единственное, что запомнила - 'тому, кто все потерял - нечего бояться'. С этим абсолютно согласилась. Отложила опусы - подробнее вникать мне всегда было некогда: надо работать, чтобы было на что купить еду детям и мне, и оплатить коммуналку. Такая проза.
  Но Анюта, видать, 'взагалi' вдохновилась и пропиталась каждой клеткой... Первое, что она сделала - начала 'стирать личную историю', то есть исчезла для нас совсем. Родители жили в Светловодске, она - в Киеве, я - в Ростове. Она оборвала полностью общение с нами. Ее мобильный молчал. Четыре года... Моя красивая, улыбающаяся сестричка пропала...
  Наблюдая, как мать истончается со ста килограммов до шестидесяти и становится синюшной анорексичкой, я пыталась найти сестру. Безуспешно. Ее друзья в Киеве тоже ничего о ней не знали. Я предполагала худшее... Когда я переехала в Киев и мы с Димой лихорадочно придумывали варианты подачи заявлений в полицию и на телевидение, эта барышня неожиданно позвонила... Где взяла мой новый телефон? Дон Хуан?.. Прозрение?..
  Магия...
  Мы встретились в кафе за чашкой кофе. Разговор сразу перешел на анализ моей жизни, почему я вышла замуж в семнадцать по воле матери, почему родила двух детей и таким образом 'пробила свою ауру', почему развелась и так далее. Потом долго глаголела про 'радиоактивность' всей нашей семьи и как эти волны все дальше распространяются... Затем раз в месяц я помогала ей перевозить вещи - в основном, книги Кастанеды, разные учения Дао и тому подобное, с одной съемной квартиры на другую. Когда закончились друзья, которые ей давали деньги в долг, она уехала к родителям...
  Типа заняла деньги у них, чтобы пройти полное обследование, МРТ в том числе каждого кусочка тела, - надо же! Оказалась здорова! Раз в три недели била об асфальт очередной мобильник, шваркнула об стену новенький нетбук до состояния молекул, каждую ночь проверяла прочность пола собственной головой. При этом с медицинской точки зрения оставаясь абсолютно здоровой... Чудо...
  При мне она ни разу не устраивала истерик. Но папа говорил, что часто бывали внезапные припадки ярости, но когда приезжала скорая помощь - хуАнэ оказывалась совершенно вменяемой и адекватной...
  Сейчас она работает на рынке в открытом киоске и старается каждому, кто чуть дольше задерживается у прилавка, показать целую папку со снимками, заключениями врачей о том... что...она...з д о р о в а...
  В живых-то она осталась. Да разве это - жизнь?..
  
  
  ХуАнэ: 'У меня выходной и я пью водку. Представляешь? Хортицу класичну. Мне пить нельзя, потом будет очень хреново: спиртное на меня действует, как отрава. Ни разу не дало спиртное, сколько себя помню, эйфории либо кайфа. Сидовцы насильно хотели меня заставить трахаться и детей рожать, чтобы получить то, за чем они так гонялись. Сидовцы хотели меня заполучить в преподаватели йоги. Меня, начинающую?! Которая занималась исключительно для поддержания собственного здоровья! Я-преподаватель высшей математики, исключительно по образованию. На хрен мне показывать асаны, там не требуются умственные способности! За развитие которых я всю жизнь боролась! Мама переживает за то, чтобы я с тобой не общалась.
  Я: 'По поводу запрета нам с тобой общаться - надо ей напомнить, что крепостное право отменили в 1861году'
   ХуАнэ: 'Кстати, по левой части искажения получили и женщины, т.е. вне зависимости от пола. Пока не помню детей. Вроде бы не получали. Это начало происходить с 2009 года, после общения с тичером(мелкая сошка, хотя и слегка продвинутая, в студии. До этого, только мне доставалось, никому больше. Я ничего не делала, чтобы радиоактивность(последствие воздействия искажений) коснулись других людей!!! Я никогда не лезла в жизни других людей. Папа всегда говорил, что только сам человек решает как ему жить. Я была согласна с его позицией. Позвонили с аптеки "Эскулап", где папе постепенно предоставили 20% скидки на все покупаемые лекарства, и сказали, что с 01.01.2017 они потратили на покупку лекарств на сумму 77431 грн. И это только за лекарства, купленные в этой аптеке. Далее, 4600 грн-МРТ в Кременчуге, плюс 600 грн такси. Более 20 анализов полной биохимии крови по 380 грн каждая. УЗИ-300 грн. Услуги мёд. сестры по уколам и капельницам на дому и т.д. и т.п. Лучше бы я отдала свои две почки за его жизнь! С одной почкой-не жизнь вообще'
   Я: 'Лекарств на 77тыс??? Так его лечили или убивали??'
   ХуАнэ: 'Его убивали, согласно твоей информации, которую ты почерпнула в Киевском военном госпитале.Ппочему ты, когда привезла папу в военный госпиталь, не настояла на полном обследовании? Или ты думала, что нам так забзделось спихнуть его после полтора года борьбы за его жизнь, о чем ты не желала знать, поскольку тебе были более важны театр, Димины подарки, рестораны и твой не приносящий доход ФОП? Ты не настояла на том, чтобы ему сделали хотя бы анализы, по которым его сразу бы госпитализировали!!! Затем, дома у Дмитрия ты не сделала укол бетаспана(врачи ведь сказали, что нельзя резко выходить с назначенного применения прописанных препаратов). Ты просто бездеятельно ждала его смерти!!! Убийца!!! Чтоб ты сама сдохла!!!'
  Отключаю интернет. Шепчу в потухший экран, опять глотая слезы: 'Сама сдохни...'
  Надо же, меня довели до того, что я желаю смерти сестре! А про мать - обещаю себе плюнуть на ее могилу...
  Одергиваю себя: хватит ныть! Ты на работе! С опухшей физиономией и красными глазами трудно помогать подбирать пряжу рукодельницам!
  Выпиваю два стакана воды. Корвалол и тут маячит - за монитором. На хрен! Я сильная. Переживу как-нибудь. Тридцать капель 'успокойки' начнут вонять на этой маленькой квадратуре ну вообще отвратительно!
  По продажам у меня - аншлаг. Свитера меряют. Покупают. На летние платьица крючком пока только смотрят.
  Чувствую, как горят щеки, кружится голова и я веду себя чересчур радостно. Под черепом - горячая смола. Руки леденеют. Начинаю задыхаться. Прошу вызвать 'скорую'.
  Очередной гипертонический криз. Женщина фельдшер делает кардиограмму, укол, горькие таблетки - мне под язык.
  - Барышня, настоятельно вам советую пройти обследование, - сообщает мне проникновенным голосом 'родная моя- не убивай-себя', - еще пару вызовов и все закончится инфарктом или инсультом. Поверьте, если инсульт - то лучше вам умереть, чем стать овощем.
  Я глупо улыбаюсь. Киваю. Мой муж уже около скорой стоит - ему кто-то сообщил из коллег по магазинам. Вываливаюсь из дверей 'скорой' в его медвежьи объятия. Он заглядывает мне в лицо, прижимает к груди, другой рукой задерживает женщину и протягивает триста гривен 'на кофе'.
  - Спасибо.
  - Спасибо. Молодой человек, отведите ее к врачу, мой вам совет. А то однажды проснетесь без такой красивой жены...
  - Три дня ты дома! - угрожающе шепчет Дима мне на ухо.
  Я в ответ опять лыблюсь.
  - Пакет с кусочками для пледа прихвати, - прошу его, откидываясь на сидение 'лады-калины'.
  И опять была постель, грелка у задницы на шишке от укола, слипающиеся глаза. Я засыпаю. Я зову в сон папу.
  Как же мне тебя не хватает!..
  ...Несчастный мой Дима - я становлюсь обузой...
  
  
  Пасхальная неделя. Вряд ли во время подготовки к одному из самых любимых праздников кому-то нужны нитки или спицы. Так что я - дома.
  Люблю быть дома. В тишине. Я всегда найду, чем себя занять: бытовые дела вроде уборки или приготовления очередного кексика, или 'фэн-шуй' в шкафу - это когда я выкидываю вещи, которые особо и не носила, а все по-жлобски не хотела выбрасывать, или придумать что-нибудь 'авторское' вроде платья крючком или внучечкам моим 'наплести'. У меня душа выворачивается от радости, когда слышу от дочки, как старшенькая моя внуча Кирюшка кричит, распаковывая посылку: 'Платья! Юбки! От бабульки!'. А потом сыпятся фотографии - девчуля моя - настоящая модель: знает, как правильно перед камерой позировать.
  Еще обожаю читать. И перечитывать. Стругацких. Сент-Экзюпери. Стивена Кинга. Михаила Литвака. Юрия Никитина. Макса Фрая. Обожаю Джона Маверика. Таю от Крошки Цахеса. Алексей Ильин - та еще жесть. Тоже обожаю. Я - запойный читатель. Если есть время...
  А еще у меня дурь есть особенная. Перед пасхой вымываю кухню от пола до потолка. Стены. Окна. Понятное дело - шторы, тюль.
  Ну, и понятное дело: маникюры-педикюры себе люблю выводить. В салоны не хожу. Фу-фу. Вечно надрезают каждый палец, кровища потом фиг остановишь...
  Кусочки ткани еще люблю перебирать. Пару лет назад купила крепдешин черный в белый горох. Если б не цена, что отвалила - давно б сама раскроила платье. А так - жлобство верещит. Разворачиваю тканюшку, покручу-поверчу, прижму к себе, к телу голому, прикрыв глаза, побалдею от струящейся ткани, сверну калачиком, типа, чтоб не мялась, уберу в шкаф. Вздохну.
  Ну, как-то пошью. Может... Или-таки ателье найду приличное...
  Иногда на меня нападает просто зверский 'режим' выкинуть что-нибудь. Перебираю посуду, остатки старой пряжи, прищурившись, оцениваю молча нужность мебели. Осматриваю обои. Роюсь в обуви. Куртках и пальто. В результате зарываюсь в кухонном пенале - там всегда есть, что сложить в мусорный мешок. Проверяю сроки годности косметики. К вечеру я чувствую себя довольной, если набираются два мешка.
  Печально улыбаюсь, понимая, что выбрасывать материальный хлам - одно. А как быть с 'психологическим'?Ах, как много и как многих я бы отправила в топку!..
  Но я чересчур терпеливая. При рождении я к Богу за терпением первая в очереди была. Взяла, видать, по полной...
  А хуАнэ продолжает 'ваять': 'Можешь это расположить в интернете? Информация к размышлению...'
  Присылает фото, намалеванное от руки тело человека с кругами и жирными точками, и с пометками - центр принятия решений, центр собирания Силы и другие надписи в том же духе. Я молчу.
  'Первые фото вышли плохо. Сейчас еще пришлю'
   Блымает тот же бред.
  'Не, посмотрела - нормально оба варианта'
  Интересно, как эта дева представляет себе интернет?! Как одну страничку со всеобщим говенным бредом?!
  'Ну, что? Поняла что-нибудь с этой схемы? Это далеко не все...'
   Бляя. Что еще?.. Молчу по-прежнему.
  'Шлюхой ты была по жизни и осталась!'
   Отак! Ржу. Тесто на куличи замешиваю в данный момент. На столе - изюм, орешки, цукаты. Закидываю всего по-немножку в рот. Жую - вкууусно!
  Отвечаю: 'После того, как я от вас обеих услышала все о моей личной жизни и о том, кто есть мои дети - меня НЕ интересует больше ничего о вас! А Валюшке можешь передать-она незаконно получает от государства деньги от соцслужбы. Моё заявление в прокуратуру может поставить многоточие в ее деятельности'
  Минута! Ладно - полторы минуты! Ща пена пойдет! Ну, настроение у меня стебучее! Скажите, зачем дерьмо вилкой ворушу?! О!
  'А кто ты по твоим оценкам? И неужели тебя не интересует папино наследство, на котором ты хотела дальше выживать, не имея возможности заработка. Вместо того, чтобы строить забор, ты бы лучше помогала деньгами на лекарства. Не надо себя теперь, когда ты ничего не сделала ради того, чтобы Папа был жив, выгораживать. Какой и на каких видах работ ты имеешь трудовой стаж? Я не удивлюсь, что ты уже потратила теперь уже мамины деньги... Я за весь период работы ни копейки не брала у родителей и за это меня Папа Уважал. И, кстати, они с мамой считали, что у меня по жизни проблем никогда не будет в отличии от тебя. Чтобы поиметь возможность приехать на свои одну шестую тебе и твоей хамке дочери, необходимо через полгода после смерти папы вступить в права наследования. После чего построить отдельный вход... У тебя и твоего Димочки не хватит денег на это... Хотя мне глубоко наплевать, как вы тут будете грызться за кусок бабла... Мне смешна ваша идиотская мелочность. Ты не достойна памяти отца...Ты даже к старшим тебя по возрасту обращаешься фамильярно... Она для тебя не Валюшка, а Шумейко Валентина и было бы правильно, если бы ты ещё потрудилась узнать её отчество!'
  Я: 'А Валюшка почти одного возраста со мной))хаха!'
   Хуанэ: 'По поводу Валюшки не хами, идиотка, которая за всю жизнь не имела периода, когда сама себя могла полностью обеспечить. Она тебе не Валюшка, хамло. И я при этом никого не защищаю! Я за правильную постановку вопроса!'
  Я: 'Имущество делится первонаследниками-я, ты и вдова, дом и земля - на ТРИ части! С чего ты взяла про одну шестую?!'
   ХуАнэ: 'Позвони маме и узнай сама'
  Я: 'У меня нет мамы. Моя мама умерла 15го февраля. Вдова работоспособная Под себя не срет и деньги зарабатывает. Соцработник не положен))) хаха!'
   ХуАнэ: 'Деньги гони! Они не твои, тварь! Растранжирила! Но остальное, даже наследство! не получишь по закону Украины!'
  Я: 'Деньги целы, не трясись - вам на похороны. И большие авторские венки от меня с белой лентой гарантирую с золотой каемочкой)))'
   ХуАнэ: 'Ты вздумала хоронить ещё живых людей?))) Интересно, что ты собралась написать на белых лентах. Учти, что похоронное бюро тебя отредактирует! По поводу моей будущей смерти: не люблю белых лент с идиотскими надписями-предпочитаю голубые без всяких надписей(самая горячая звезда-голубого цвета), требую кремацию, которая теперь для всех граждан Украины стоит всего лишь 1400 грн.(заслужила за труды свои тяжкие, за которые никогда не требовала денежной оплаты либо какого-либо обеспечения, например, в виде собственной квартиры в Киеве)'
  Я: 'Ты в Мексику когда валишь с супердиссертацией?'
   ХуАнэ: 'Пардонтес, конкретизирую: США, Мексика либо Канада на худой случай. За мамины деньги либо все-таки до похорон на Украине успею заработать на написание с опубликацией! Хотя до отъезда за границу пройдёт достаточно времени, но все-таки я надеюсь, что мать будет ещё жива и после моего отъезда! А как на счёт моей кремации, как последней воли младшенький не сестры?'
  Я: 'Твоя кремация в огороде!'
   ХуАнэ: 'Если я вдруг не успею смыться за границу на очень престижную и очень хорошо оплачиваемую работу! А по поводу моей кремации в огороде тебя засудят за неправильное захоронение трупа'
  Я: 'Тогда государство тебя и похоронит. В мешке. Ты за свою супержизнь на кремацию не насобирала'
   ХуАнэ: 'Вы как родственники обязаны похоронить! Государство не так-то просто развести на деньги!)'
  Я: 'Мы ничего не обязаны. Соцслужба и похоронит)))'
   ХуАнэ: 'Я должна была обеспечивать Мамины многообразные интересы(например, по её словам они с папой обещали мне проплатить курсы по английскому языку, когда я была в аспирантуре, длительность которых составляла 2 года, проплатили только полгода до сдачи на пятерку по пятибальной системе кандидатского минимума, потом мама сказала, что денег нет. Далее, все, кроме одного отпуска, и то, по настоянию матери за мои же деньги я 10 из 56 дней провела в Крыму(впечатления гидотные-Рыбацкое!), проводила здесь в Светловодске, где ты обещала мне кремацию. О, спасибо вам всем огромное!!! Папа о продолжительности курсов не знал!'
   Я: 'Мне пох'
   ХуАнэ: 'Твоя дибильная конченая сука дочь пусть только появится здесь в Светловодске, пока я здесь ещё буду присутствовать...Эту тварь я сгною вместе с тобой по полной программе! За мой счёт решили устроиться? Уроды...И ублюдки...3000 долларов немедленно верни матери! Ты их не заработала! Бери ,где захочешь, тварь! Ты меня ясно поняла?'
  Вырубаю интернет и делаю погромче музыку. Пританцовываю. Выминаю тесто, любуюсь мягкостью, подсыпаю муку.
  И почему у меня настроение хорошее?! Гм!!!
  Самые красивые куличи отставляю подальше: через неделю поминальный день...
  Дима радуется, как ребенок, хватая маленькую 'пасочку' с радужной посыпкой и снимая 'пробу' на качество, нахваливает. Пересчитывает те, что стоят 'особнячком' и спрашивает:
  - А еще одну кому?
  - Моему папе, - говорю.
  Он поднимает вопросительно брови.
  - Я попрошу твою маму передать ему. Ну, как-то так...
  - Конечно, котенок, - соглашается, обнимая меня одной рукой, а другой подхватывает следующую и быстро надкусывает, как будто я запрещаю это, и занималась выпечкой чисто для эстетического любования. - Вкуснотища!..
  
  
  Двое суток без текста для хуАнэ - предел выдержки:
  'Диссертация не состоится - переворот в КНУБА и сокращение удержанных штатных единиц с ограничением вычитки программы по высшей математике до одного года. Дебилов вместо специалистов будут готовить. В Кременчугский политех на уровень аккредитации ниже я не пойду - нельзя опускаться!..Пляши на моих некремированных костях)) На работе: пересдача товара аннулирована выпиской на склад...))) причём я никогда не приносила товар со склада, не записав в приход, и никогда не выносила товар из ларька, не выписав. Манева подзаработала... Ну, что, сука, заткнулась? Меня по себе судила? Ты уже на кремацию заработала? Свою собственную! А то ведь не поймёшь с твоим-то умишкой, дрянь...'
  Я не отвечаю.
  'Деньги делятся наследниками, т.е. с этих денег по 1000 долларов каждому - тебе, маме и мне. Будь добра предоставить хотя бы эти 2000 долларов))) Гони хотя бы 1000 долларов, потому что мне надо зарабатывать на себя... Надоело всех вас обслуживать! Я тут загибаюсь, а ты барыши сгребаешь со своим ебарем...Убийца своего отца!!! Вылетишь из Украины, как шваль последняя... И ты об этом знаешь... Мама уже послала запрос в Россию, за чей счет ты кормила своих уебышей! Так что монатки собирай и вон отсюда!'
  Интересно, какой запрос и куда она послала? - думаю, уже не содрогаясь от маразма. Вроде, как будто привыкаю к безумию, которое продолжает твориться вокруг меня.
  Пишу ей: 'Да и ты не заработала эти баксы, че требуешь - то каждый день? Работница))'
   ХуАнэ: 'Обеспечивать мать должна ты, но я сделаю все, что смогу, чтобы она не померла с голоду!'
  Я: 'Особо на твою зарплату шикарную, иждевенка'
   ХуАнэ: 'Я выяснила все, что хотела - ты растратила деньги родителей, воспользовавшись смертью отца...'
  Я: 'Аминь)) Собак ещё не сожрали от голода?'
   ХуАнэ: 'Жру пока за свои 100 грн. в месяц и продаю хоть что-нибудь из цветов, которые Мама выращивает потом и кровью, и сдаю деньги матери...Имей ввиду, что я сделаю все, чтобы ты ничего не получила, поскольку недостойна памяти отца, сделав все, чтобы он умер... Никакого тебе наследства! Ты со своим интеллектом против математика-теоретика не попрешь!!!) Далеко пойдёшь, сдохнешь очень скоро, гарантирую!'
  Я: 'Опять транки пивом запиваешь?'
   ХуАнэ: 'Транки не употребляю, поскольку я - не ты, понимаешь ли, пиздой не обладаю, чем и заинтересовался Сидерский... Организм должен справляться сам!!! А у него, у Сидерского, единственная любимая жена и двое любимых детей, которых он любит. И тобой блядюгой никогда бы не заинтересовался бы, падшей... Ты пытаешься уже из последних сил удержать иллюзию, но тебе не удастся... Тебя ждёт суд, после чего ты отбудешь в свой любимый Ростов, не поимев ничего...Ты загноила себя сама... Мало тебя в детстве били!'
  На хрена мне ее Сидерский - не пойму никак. Чего она постоянно мне его 'тулит'?.. А били меня достаточно. А ее в жопу по жизни выцеловывали. И вот, что в результате получилось...
  Я: 'Тебя ждут люди в белых халатах. Полгодика еще побухай с волшебными таблеточками и будешь веселить всю дурку. Жаль, писать мне не сможешь уже. Так что, давай сейчас, по-максималу!)))'
  ХуАнэ: 'Если я ненормальная, то какой работодатель будет держать на работе и вешать заказы, причём ни на одной единице мной заказанного товара я не прогорела - все продавалось на Ура и с благодарностью от покупателей! Тебя, бездарную, конечно же, это не радует...На мне заказы по пяти точкам! С одним выходным в месяц!'
  Я: 'На хрена тебе вообще выходной?)) Ты в доме ни к чему и пальцем не притрагиваешься. Ни готовишь, ни убираешь. Только ешь, спишь и засираешь мозги всем, кому не лень'
   ХуАнэ: 'Дура, я имею представление как заработать на торговой точке и чем...Жду не дождусь счастливейшего дня, когда ты, не получив и доли наследства, отказавшись за неимением средств построить отдельный вход и по-совести уберешься в свой Ростов!!! Ты - шалава и содержанка!! Андрей Лейба меня никогда не содержал, как в прямом, так и в переносном смысле слова! Исключительно высокий уровень отношений, который тебе за всю жизнь не понять...)))
  Я: 'И Лейба, тебя поебавши вволю, один укатил в великие штаты'
   ХуАнэ: 'Он мне предлагал замуж, дура!!!'
  Я: 'И уебал один - ахаххх! Высокие отношения!'
   ХуАнэ: 'Тебе не понять наших отношений - ни скандалов, ни мюсли сопли...Это я его туда отправила, поскольку там ему предлагали белую зар.плату с Грин.картой, и, устроившись, предложил мне замуж...!! Андрей сказал мне, что я из редких, которым не нужно. А он ведь взрослым мужиком был. Я с ним начала встречаться, когда мне было 27 лет - взрослая как бы уже, но...Зато мы отлично поняли друг друга без всяких эксцессов. Психология имеет такие исключительные случаи и признает абсолютной нормой!'
  Я: 'Опять словох*ярство ни о чем'
   ХуАнэ: 'В суде твои слова будут кстати...)))'
  Я: 'На счет денег... гм! Которые ты ни у кого никогда не брала... ты 2тыс баксов взяла у папы на своё обследование, (и теперь все заключения до сих пор всем рассылаешь в виде фотографий по вайберу) - забыла? Ой, видать, забыла. А полторы штуки баксов долга в Киеве тоже забыла. И как новый нетбук разбила об стену тоже не помнишь. И разбитые мобилки раз в неделю-две. И как пьяную таксист привёз ночь - полночь за Димы деньги тоже зачем помнить. Святая замечательная и непорочная. Не то, что я - бл*дь, воровка и убийца! А! И отравительница!)))'
   ХуАнэ: 'Уродины вы все... И перспектив у вас никаких...))) с чем я вас и поздравляю... Радиоактивность пришлась тебе по вкусу, а я - лучший специалист в этой области... Каждое твоё действие-дорога в твой личный ад, причём хуже, чем самые смелые твои фантазии...'
  Кончился запал у сестрицы. Или спать легла.
  Устала...
  Бедняга...
  А я самой себе удивляюсь - мне смешна ее трепотня. Раньше я была в полном ужасе от ее слов. Сейчас - на смех пробивает. И даже больше: мне хочется ее 'подзуживать', вызывать в ней бешенство больное...Может, я и сама заражаюсь ее состоянием?! Я сознательно вызываю агрессию, читаю хрень несусветную и начинаю кайф от этого ловить...И мне даже в глубине души не стыдно...
  Вот мурашки по спине
  Смертные крадутся...
  А всего делов-то мне
  Было что проснуться!
  ...Что? Сказать, чего боюсь?
  (А сновиденья тянутся...)
  Да того, что я проснусь -
  А ОНИ останутся!..
  
  
  Это правда. Та правда, которую глушу в себе. Я боюсь, что мать и сестра навсегда останутся такими, как сейчас. Я хочу вернуть прошлое. Папу. Маму. Сестру. Нет идеальных семей. Но правило нашей как бы семьи 'худой мир лучше доброй ссоры' меня устраивало. Я укрывалась от личных бед и невзгод в этом нашем худом мире, как в норке с соломенной крышей.
   Я научилась не обижаться ни на что. Ни на слова, ни на поступки... Как моя мать с детства ставила мне 'личный чип доступа'? Она говорила, что у других детей нет мамы, или папы, а у многих детей нет вообще никого. Спрашивать ее, как же живут эти несчастные дети, я не могла! Нельзя! Раз мама сказала, то надо просто запомнить ЭТО навсегда...Дорожить, что у меня есть главное - мама! Ну, и папа и сестричка... маленькая...
  А я была в самом деле богатой! У меня были две бабушки и два дедушки, и два дяди и две тети. И брат двоюродный.
  Смотрела я на свою сестру и втайне жалела, что у меня нет родного брата. Мы бы с ним ТАКИЕ 'штабики' по оврагам строили бы! А костров сколько нажгли бы - в два раза больше! А скольких лебедей бы накормили! А составить карты для путешествия по морям на шхуне, кропотливо выписывая все порты, острова и полуострова?! А смолу есть, отдирая от коры дерева? А создание целой армии из мальчишек в целях защиты Земли от космических пришельцев!!! Да дел - невпроворот! А когда папа на ночных полетах - мы бы с братом небо и звезды рассматривали бы! Эх, был бы у меня брат...
  А так - все приходилось в одно лицо делать...
  Лучше б эта сестра была двоюродной... Тихоню, ябеду и плаксу можно потерпеть пару дней, когда все родственники собираются на какой-нибудь праздник...
  И, конечно же, пусть хоть такая сестра, чем вообще никого...
  И вот теперь у меня и в самом деле... нет папы... мамы... сестры...
  И про себя, про моих детей и моих внучек я узнаю все новые и новые подробности. Может, эти две паучихи открыли талмуд, перемешав в собственном кувшине десять заповедей и семь смертных грехов, и прикладывают каждый пункт к МОЕЙ ЛИЧНОЙ семье?! А, впрочем, тварям этим божьим заняться-таки больше нечем. И обретение ИСТИННОГО ВРАГА - живительная сила для убогих умом?!
  Гм!.. Груша для битья - это не про меня. Терпелка моя измеряется каплями...А сосуд для капель небольшой...
  
  
  Традиции в каждом регионе разные. После пасхи помянуть усопших ходят на кладбища в воскресенье или в следующий вторник. Красная горка, родительский день, гробки, радоница... Как ни назови - суть одна. Живые идут к могилам своих родственников. Несут пасхальные куличи, конфеты, цветы, зажигают свечи в лампадах, пьют, не чокаясь рюмками. Вместе вспоминают самые лучшие моменты детства и юности.
  Печальный и в то же время светлый день.
  Дима, его брат Владик и сестра Катюша с сыном и мужем, и я - в первую очередь приходим на могилу их мамы, которой уже больше двадцати лет нет. Закуска, водка. Когда ставят у памятника 'пасочку' я полушепотом спрашиваю у Кати, можно ли попросить их маму передать мой куличик моему папе.
  - Ты что! Конечно, давай! - говорит она.
  И странновато смотрятся на земле две наполненные тарелки и две рюмки с водкой, и две свечи...
  А цыганские дети с добротными сумками уже тут как тут - буквально из рук норовят выхватить. Мужчины наши отгоняют их злыми окриками.
  'Мамочка моего мужа! Пожалуйста, встретьтесь с моим папой и угостите его тоже, очень вас прошу, - мысленно обращаюсь к выбитому в граните портрету красивой женщины, - он недавно умер и ему даже завтрак не принесли! Спасибо вам огромное! Царствие вам небесное!'
  Я давлю в груди слезы. Я не должна реветь.
  У меня была одна-единственная истерика, когда я выла вдоволь. Это в ночь перед своей свадьбой. Я рыдала взахлеб. Мне мама мужа! нашла, 'из самого городу Москва'! и сказала, что я должна быть счастлива, что меня, убогую, хоть кто-то замуж берет. Мне недавно исполнилось семнадцать и я только закончила школу... Вы скажете, что вру и в семнадцать ЗАГС не зарегистрировал бы брак? Папа служил в Узбекистане тогда. Там можно было... Да и благодарности в виде нескольких ящиков тушенки и сгущенки никто не отменял...
  Из меня вытекло слез столько, словно я решила выдавить всю воду из себя полностью. Родители жениха - в ах*е, мой папа - тоже, но моя мама всех убедила, что ВААБСЧЕ все невесты так ведут себя накануне...Такой у нее великий дар - убеждать, бл*дь, в чем ей угодно...
  Больше я никогда не истерила... И сейчас сглатываю каменный комок в горле, начинаю на солнце смотреть, погодой восхищаться. Давлю боль в себе. Загоняю внутрь. Прячу. Знаю - зря. Нельзя так. Плакать надо. От всей души. Кричать, когда больно. Но я не умею. И это мое неумение - как снежная лавина, набирая мощь, скатываясь с высоты, шибанет меня очередным гипертоническим кризом...
  В эту ночь я спала умиротворенно. И мне снился папа. Под навесом, оплетенном виноградником, он сидел в кресле, курил, пуская колечки вверх, шутил, рассказывал о полетах, о небе, о том, что только там чувствовал себя свободным. Рядом бушевал костер. Я нанизывала куски мяса и лука на шампуры. Папа был здоров, мы пили его любимый коньяк 'Гринвич' и смеялись над анекдотами, которых он знал тысячи, пели Высоцкого...
  'Я главный, а сзади
  Ну, чтоб я сгорел!
  Где же он, мой ведомый?
  Вот он задымился, кивнул и запел
  Мир вашему дому!
  И тот, который в моем черепке,
  Остался один и влип.
  Меня в заблужденье он ввел и в пике
  Прямо из мертвой петли...
  Он рвет на себя -
  И нагрузки вдвойне
  Эх, тоже мне, летчик ас!
  Но снова приходится слушаться мне,
  И это в последний раз!
  Я больше не буду покорным, клянусь!
  Уж лучше лежать на земле!
  Но что ж он не слышит, как бесится пульс:
  Бензин - моя кровь - на нуле...
  Терпенью машины бывает предел,
  И время его истекло...
  И тот, который во мне сидел
  Вдруг ткнулся лицом в стекло.
  Убит! Наконец - то! Лечу на легке,
  Последние силы жгу.
  Но что это, что?
  Я в глубоком пике
  И выйти никак не могу!
  Досадно, что сам я не много успел -
  Но пусть повезет другому!
  Выходит я сам напоследок спел -
  Мир вашему дому...
  
  
   ХуАнэ: 'Мама написала завещание на тетю Веру! Так что дом и земля ее! А мне тетя Вера купит квартиру и положит деньги в банк! Ну, что? Сожрала, тебя не удавило, сучка?! Ты еще в Киеве? У*бывай до 1 июля, пока по-хорошему предупреждаю! Иначе тебя в наручниках выдворят, как положено вытрахав в тюряге во все дыры!'
  Мрак.
  Я скоро стану как Эллочка-людоедка из 'Двенадцати стульев' - научусь использовать всего несколько слов: сестрица написала - 'мрак!', ниточки купили - 'блеск!', муж за ужин похвалил и поцеловал - 'шутишь, парниша?'Хорошо еще, что вдова не звонит - мозг не выносит. Наверное, доце своей задание дала угробить меня...
   ХуАнэ: 'А сейчас, чтобы меньше платить за отопление и получить еще субсидию, Мама выписывает меня из дома! Я уже составила отказ у нотариуса на свою часть наследства. Я то помогаю Маме, а что делаешь ты, зарвавшаяся шлюха?!'
   Херасе! - думаю.
  'Ты - идиотка' - отвечаю, а сама опять хихикаю. Вдова гребет все под себя, владычица морская, даже обожаемую дочку уже бомжом сделала. Куда уж больше-то?!
  
  
  Через несколько дней мы с Димой тотальную уборку квартиры устроили. Я отправляла старые простыни на тряпки, вместе складывали стеклянные банки в мусорные пакеты, чтобы их выставить у мусорных баков - вдруг кому надо? Драили раковины, ванную и плиту, перемеряли летнюю одежду - шкаф у нас, временами, одежду уменьшал в размерах: лежит одежда, лежит, подходит очередной сезон, одеваешь - опа! Маленькая! Ссохлась, видать!
  Я мужу говорю:
  - Я потолстела, не видишь, что ли?!'
  А он - мне:
  - С ума сошла? У тебя просто талия чуть выше переместилась! Красавица моя!
  Зараза!
  Сзади подходит с метелкой, по плечам ею проводит и мурлыкает на ухо:
  - Я с тебя пылинки сдуваю, ты у меня такая хорошая!
  - Да хоть до раны 'прикладай'! Пойди лучше часы настенные заведи, а то они отстают!
  - Дорогая, - произносит с легкой укоризной, - они не отстают! Они просто никуда не торопятся!
  Возвожу глаза к потолку, типа взывая о помощи небеса, потом прищуриваюсь:
  - Дорогой, а не пойти бы тебе в магазин за яйцами, кексик буду печь.
  - Мне яйца не надо, свои есть, а тебе надо - сама топай, - мгновенно отвечает, подхватывает двухлитровую пластиковую бутылку с зеленющим слоем вновь возрождающейся жизни на внутренних стенках, размашисто плещет воду в горшок на подоконнике.
  Я открываю рот, чтобы оповестить, что и из его яиц я смогу что-то вроде кекса вытворить, вижу как цветочный горшок плюется мокрой землей на пол, пытаюсь переключиться на возмущенный вопль по поводу грязи, но опять не успеваю - демон подлетает ко мне, сидящей на ковровой дорожке в окружении приправ, своей пятерней взбивает копну волос на моей голове и вскрикивает:
  - Бодрее надо быть! Ладно я устал - сегодня поздно встал!
  Мой забитый хренотенью мозг за энергией мужа никогда не успевает...
  Звонок. Незнакомый номер.
  - Алло?
  - Я вас слушаю.
  - Я адвокат вашей мамы, Нины Музагитовны. Я так понимаю, что вы с вашей мамой не общаетесь?
  - А в чем дело?
  Меня начинает потряхивать.
  - Я готовлю ее заявление на передачу в суд.
  - Куда? В какой суд? По поводу?!
  - У вашей мамы к вам несколько претензий. Первая: она требует возмещения затрат на лечение ее мужа, вашего отца. За последний год по чекам из аптеки было потрачено 76 тысяч гривен с копейками. Вы меня слышите?
  - Да! - каркаю.
  - Вторая: на крайне жизненно необходимый ремонт дома было израсходовано 90 тысяч гривен, тоже там с копейками. Она меняла всю электропроводку, красила крышу, бетонировала площадку перед домом, ну, вы понимаете, не она сама, а специальная фирма. Дальше. Она хочет ежемесячное содержание по уходу за матерью. Еще - оплату коммунальных услуг пополам, вы же унаследовали часть имущества?!
  - Послушайте теперь меня, - я попадаю точно в паузу адвокатши, - чеки из аптеки не могут быть подтверждением того, что мой папа принимал все купленные лекарства. Согласитесь, должны быть рекомендации врачей в медицинской карточке. Лекарства можно покупать половине улицы. Так? Ремонт дома? Вдова может выстелить весь двор платиновой плиткой и украсить крышу стразами Сваровски - я тут при чем? У меня еще нет на руках права о собственности. А если меня причисляют к совладельцам - надо подписывать договор совместный на проведение каких-либо ремонтов!.. Содержание по уходу? Она получает пенсию умершего мужа, военного, полковника в отставке, афганца. Кроме того, дееспособна, весь огород засадила элитными цветами и успешно их продает в обход налоговой - за сезон имеет до двух тысяч долларов дохода. Кроме того, рядом с ней вторая дочь - тоже работающая. - Перевожу дыхание от злости. - Коммунальные услуги? А я ими пользуюсь?!
  - Я вас услышала. До свидания.
  Адвокат или кто это там в ее роли выступал - положила трубку.
  Я махаю ладошкой перед собой, пытаясь отодвинуть от себя тугую плотность, перекрывающую мне доступ воздуха.
  Ну, конечно. Тонометр на значении 220 вырубается...
  Скорая. Медики. Укол в зад. Горькие таблетки под язык...
  
  
   Семейный врач, назначенный нашему 'кусочку' Киева, с дефектом то ли глотки, то ли еще чего, невнятно что-то выдавил из себя. Меня так и подмывало повернуться к медсестре и попросить ее о переводе на нормальный язык произнесенный им абзац и, по-видимому, вопрос. Я решила пожать плечами и уставилась в окно.
  Он опять накачал тонометр, намалевал фигню свою медицинскую в моей новенькой, никем еще не писанной, карте, затем на листике написал три названия лекарств и опять промычал. Я потопала домой, включила интернет и ввела названия препаратов. Ёпт... Два мощнейших 'стабилизатора' давления плюс 'успокойка'. На хер. Выбираю более знакомое название, записываю на листике, еду в аптеку и покупаю самую маленькую дозу.
  Неделя употребления этого химического говна ничего не дает. Я живу с давкой в 160. У меня постоянное головокружение и чугун на груди. Ах, как я люблю врачей...
  Топаю в клинику Амосова на обследование. Вот этой старенькой бабушке-врачу я верю. Результаты она просматривает мельком, задает всего несколько вопросов вроде ни о чем и назначает... адреноблокатор. На мой 'овечий' вес - четверть таблетки. Все. Я в норме...
  Глотать дозу раз в сутки. Кандалы на моей жизни...
  'Это старость, Шурка, - доносится до меня голос папы, - это всего лишь старость и наша с тобой судьба 'стрельцов', хоть я и не верю в эти гороскопы бредовые'.
  ХуАнэ: 'Что, адвокат Мамы уже звонила тебе? Выкуси, шалава! Вижу, что твоё время в Киеве подходит к концу... Для меня это весьма приятное известие! Ты уже давно сгнила изнутри и не так долго, как ты намереваешься, проживёшь...И смерть тебе к лицу...'
  Мне плевать. Не буду отвечать тебе. Забыть вас не смогу, а вот близко к сердцу постараюсь уже не допускать... Жить хочу. Так же сильно жить хочу, как мой папа хотел умереть...
  
  
  Проходит полгода. Я закрыла свой 'ниточный' магазин. Покупатель мужских пуловеров предложил мне работать в его швейном цехе. Поначалу у меня глаза на лоб вылезли: я о швейном деле имею такое же представление, какое имеет воспитанница консерватории об обработке и сохранении семян в аграрном производстве.
  Но он оказался очень убедительным...
  Месяц я осваивалась, отшивая эко - сумочки из саржи для фирменных интернет-магазинов. Когда я достигла уровня, что могу строчить, разговаривать с девчонками под тихий стрекот машин, быстро тыкать пальцами сообщения в вайбере и не забывать закинуть в рот кусочек шоколадки - я вернулась к своему обычному саркастическому состоянию. К примеру, тихо хихикать над мыслью: 'я могу обворовать какой-нибудь банк! Меня посадят в тюрьму. И я точно также буду шить целый день. Разница в том, что мои дети будут с деньгами, а я - при своем удовольствии погружаться в работу. Кроме того, мне не надо будет 'хавать' готовить и платить коммуналку...'
  Мой оптимизм медленно возвращается в прежнее русло...
  'Я не люблю фатального исхода.
  От жизни никогда не устаю.
  Я не люблю любое время года,
  Когда веселых песен не поют.
  Я не люблю, когда наполовину
  Или когда прервали разговор.
  Я не люблю, когда стреляют в спину,
  Я также против выстрела в упор.
  Я ненавижу сплетни в виде версий,
  Червей сомненья, почестей иглу,
  Или когда все время против шерсти,
  Или когда железом по стеклу.
  Я не люблю уверенности сытой,
  Уж лучше пусть откажут тормоза!
  Досадно мне, что слово 'честь' забыто.
  И что в 'чести' наветы 'за глаза'.
  Я не люблю себя, когда я трушу,
  Досадно мне, когда невинных бьют,
  Я не люблю, когда мне лезут в душу,
  Тем более, когда в нее плюют...'
  
  
  Еще через полгода...
  В мобилке я давно переименовала контакт 'Мама' на 'Тварь'. Так вот, утром раздается звонок. Я - на работе. Окантовочные строчки на сумочках требуют особого внимания: обязательно необходимо рассчитать длину ниток на шпульке так, чтобы шов не закончился посередине. Иначе придется взять в пальцы щипцы и начать вспарывать... Самое мерзкое занятие в швейном деле... В данном случае саржа покрывается мелкими белесыми точками. Придется по новой строчке ловко и виртуозно пройтись огнем зажигалки... Недопалила - полбеды. Перепалила... Кроя с дорогущим логотипом нет, чтобы переделать... Гемор тот еще...
  Я привычно отбрасываю с экрана защитный 'колпак' и в первые секунды тупо всматриваюсь в слово 'Тварь'. Чего надо-то? Оповестить о дате суда?
  Да пох... Делаю звук тише. Давлю на педаль, ускоряя ход иглы по ткани. Стоп! Не нервничать! Помнишь про последствия 'порки'?! Ха-хаххх...
  Снова звонок. Я опять делаю тише. Закидываю в рот грецкие орешки и с остервенением грызу. Белка, еп...
  Моя подруга на седьмом 'проигрыше' спрашивает:
  - Чого це ты трубку не зiймаэшь?
  - Разговаривать с ней не хочу, - отвечаю.
  Ксюха - с западной части Украины. Худенькая, красивая, эмоциональная и абсолютно открытая и искренняя. Я ее обожаю. Таких людей в моей жизни - единицы.
  - Це кто?
  - Типа мама...
  - Що трапилося?
  Я ей потом, отдельно от коллектива, расскажу буквально в паре фраз. А сейчас, удерживая вибрирующий телефон, зло выхожу за дверь.
  Поднимаю трубку и молчу.
  По ту сторону эфир заполняет испуганный, глухой шепот ХуАнэ:
  - Сестричка! Ну, ответь, ну, пожалуйста-пожалуйста, родная, ответь... пожалуйста...
  Несмотря на вовремя принятый 'блокатор', сердце мое сначала сжимается, а потом начинает долбить о грудную клетку, перегоняя кровь.
  - Алло? - говорю, обозначая начало связи.
  - Привет! - она издает отчетливый облегченный вздох, - Выслушай, прошу тебя!
  - Ну?
  - Мама сказала, что ты мне никогда в жизни не поможешь, и в том, о чем я тебя попрошу сейчас - на х... пошлешь.
  Я отмалчиваюсь. Я жду. Что она скажет, что вдова представилась... Тьфу, грех какой...
  - Понимаешь, мама сказала, что ты никогда мне не поможешь! Она меня выписала из дома. Хотела субсидию, а ей не дали. А мне работу в маркете предложили. А там нужна прописка. А ты - совладелица дома и только с твоего согласия меня могут прописать обратно, - выдает на одном дыхании.
  По моей физиономии растекается подлая ухмылка. Вот мой шанс получить свидетельство о праве на собственность! По-другому от вдовы документы на землю и дом для оформления я бы не дождалась!
  Вдова очередной раз 'маху' дала! Папа всегда говорил, что она дура...Сначала нахуевертит, а потом мужественно пытается преодолеть свою глупость и жадность...
  - Хорошо. Я дам тебе согласие на прописку. Но ты же знаешь, против закона не попрешь - мне сначала надо от нотариуса получить свидетельство, - говорю, еле сдерживая ликование.
  - Ты его получишь! Я сама поищу документы! Сама пробегусь к нотариусу и в паспортный, чтоб ты приехала и мы за один день решили все это. А потом, может, шашлыки в огороде сделаем! Так хочется! Пора мириться и забыть все дрязги! Правда, сестричка?
  - Посмотрим, - сдержанно отвечаю. - Мне придется с работы отпроситься, а это в деньги 'встанет'.
  - Мама все компенсирует! - уверяет с энтузиазмом.
  - Пока, мне нельзя отвлекаться...
  - Звони, как сможешь, сестричка!..
  Засовываю мобилку в карман широких брюк. Испытываю целый спектр чувств - от желтого радостного до черного погребального.
  Возвращаюсь за машинку. Уже забыла, сколько окантовочных строчек сделала.
  Ладно, просто поменяю шпульку на новую и начну отсчет снова...
  Одна за одной 'бэмкают' смс-ки. Не вайбер. Мне вообще сегодня дадут поработать? Или сразу планировать выйти в воскресенье, чтоб нагнать количество продукции?
  Открываю.
   ХуАнэ: 'Представляешь, я разбила айфон, который мне отдал папа - подарок его сестры! У меня теперь старый кнопочный!..Если честно, то я всегда тебя любила! Мне всегда тебя не хватало! Мне было очень больно, когда тебе было одиноко без нас у бабушки с дедушкой в Светловодске!'
  Ага. Понеслась... В шестом классе я умоляла бабушку забрать меня из Узбекистана в Украину. Я с детства мечтала сбежать из дома. Во втором классе я даже на листике список вещей написала, которые в сумку загружу, чтоб на какое-то время хватило. Остановила мысль, как же папа без меня будет? С кем ему набивать пыжами патроны для охоты и взвешивать порох на малюсеньких весах, кто ему поможет дробь из куропаток выковыривать, с кем ему выносить далеко-далеко мусор по ночам, кому он расскажет про звезды?..
  Список вещей, куда входила упаковка папиного шоколада, я порвала...
  Следующий побег удался! Бабушка меня увезла в Светловодск. Три спокойных, чудесных, великолепных года я прожила там. Ни минуты свободной! Все дни расписаны: школа, бальные танцы, театральная студия, музыкальная школа. Мне дедушка даже фортепиано новое купил! И настройщик раз в полгода приезжал, чтобы я слух не испортила...Тетя Наташа, папина сестра, учила английскому. И весной устроила мне путешествие в Москву - по театрам!.. Неделя блаженства!..
  А мои шестнадцать как праздновали в Светловодске? Полкласса девчонок пришли. Дедушка торт заказал размером со стол и два ящика ПЕПСИ!!! Это сейчас пепси - на каждом шагу. А в 85 году хрен найдешь!
   Но бабушка умерла на моих руках и мне пришлось вернуться в Узбекистан - заканчивать десятый класс.
  Да, конечно, да - ох*енно мне было одиноко!
   ХуАнэ: 'Несмотря ни на что, и как бы там ни было, спасибо, что ты у меня есть! Я многому у тебя научилась!'
  Эк, заливает! А несколько дней назад 'твоя шалава дочь', 'уебок сынуля', 'надо было по-честному продолжать жить с отцом твоих уебышей'. Как сильно припекло-то! Казалось бы... прописка... И опять без меня - никак, ахаххххх!!!
   ХуАнэ: 'Когда планируешь приехать? Я купила тебе блокнот, который содержит много черных листов. Это теперь такое ноу-хау. Не знаю, одобришь ли ты. Может, вместе придумаем, как нам двоим остаться с наследством честно пополам? И знай! Я не считаю тебя убийцей папы! Я проконсультировалась по поводу причины его смерти... Я прошу прощения у тебя за все, что сказала, не подумав'
  Тихо смеюсь, переправляя шпульку. Больше года 'не подумав' херь молотила, а сейчас прозрела! Как, однако, собственная нужда меняет человека!..
  Да надолго ли...
   ХуАнэ: 'Я тебе сейчас пожалуюсь! Моя орхидея, имея два расцветших цветоноса, дала в неположенное время третий! Ну, не сволочь же, а?! Когда тебя ждать? А то моя работа может 'уплыть'. Что приготовить к твоему приезду? А давай - оливье? Знаешь, Мама продала комнату своей умершей матери, так что мы при деньгах! Я опять прошла полное обследование, МРТ в том числе. Терапевт назначила БАДы для поддержки организма'
  Супер-пупер! Она опять вытошнила бабла на 'свое здоровье'!
  Я: 'Узнай график работы нотариуса и паспортного стола'
   ХуАнэ: ' До 17.00. можно попробовать получить прописку по маминому документу, где ты вписана, как вторая владелица'
  А вот это мне ни хрена не нравится. Сестрица 'виляет'. Или вдова 'подванивает' рядышком...
  Я: 'Сначала - мое свидетельство. Так что позаботься о документах на землю и дом'
   ХуАнэ: 'Но разумнее все-таки будет поехать в паспортный стол, остальное - потом'
  Я перестаю писать - переключаюсь на сумочки. Мне за них бумажками платят, а на эти бумажки я еду беру в магазине...
  Вечером мужу рассказываю об изменении моего статуса с убийцы опять на 'сестричку'. У него брови подскакивают аж до начала волос на лбу.
  - И ты ей поверила?! В это 'прошу прощения'?!
  Мы по магазину в данный момент ходим, в корзинку складываем фарш, яйца, хлеб, спагетти.
  - Не особо я и поверила, - отвечаю и беру с полки маленькую упаковочку с орешками, и вторую - с изюмом.
  - Зачем это дорогое барахло? - спрашивает Дима.
  - Мне хуАнэ БЛОКНОТ купила. И я сестричке тоже что-нибудь хочу презентовать, - величественно и весьма театрально вздергиваю вверх подбородок и жестом поправляю несуществующую корону на голове.
  Муж крутит пальцем у виска.
  - И вдове коробку конфет возьмем, хоть они вообще ничего не заслужили, - продолжаю.
  Он тяжко вздыхает.
  - Ладно. Один - один. Без этих... гм! родственниц ты все равно право собственности не получишь. Давай, выбирай конфеты.
  Всматриваюсь в цены и скидки. Обычно 'в подарок' я покупаю то, что сама бы с удовольствием захомячила бы. Но тут другая ситуэйшн. Вот, подойдут. Псевдошоколад с псевдоначинкой. Скорее всего, они их передарят. Может, даже соцработнице Валюшке достанеТЦО. Звание отравительницы с меня никто не снимал...
  После ужина Дима созванивается с владельцем однокомнатной квартиры в Светловодске - съемное жилье на сутки. Спать в родном доме опасно... Да и не тянет меня больше побывать там. Под виноградником бы посидела, но зайти внутрь гадюжника...
  Я складываю все документы в синюю пластиковую папку. Из кусочков ткани пару недель назад нашила 'торбочек' - сумочек. Подкладка, молния, везде кармашки... определяю средненькую по размеру, внутрь - конфеты, орешки, изюм. У меня с пяток туши для ресниц есть, да лаков для ногтей - гора. А, ладно, - отделяю по одной штуке, - поделюсь с новоявленной сестрой.
  Так в сумку бросить или куда аккуратно сложить? Копаюсь в ящиках моего стола. Три новенькие косметички. Дорогущие, зараза. Себе заказывала. Не смогла удержаться. Покрутила, повертела. Тихенький жлобский голосок запищал из глубины души: себе же купила!!!
  Все! Стоп! Быстро засунула в стол. Не дам. Мои!
  Пошла, покурила. Застыдилась.
  Опять вытаскиваю. Вспоминаю цену каждой. Открываю замочек, пальцы засовываю, внутрь заглядываю, ощупываю, осматриваю. Рядком выстраиваю.
  Прямоугольная, цвета тиффани, плотная, компактная, бирочка сбоку Мэри Кэй - загляденье просто.
   А эта красота более вместительная - 'пыльная роза', с двумя отделениями, ткань помягче, из рук выпускать не хочется.
   А вот эта - совсем гламурный шедевр, прозрачная с узорами цвета фуксии. И тоже - кармашки, лэйбы...
  Раньше и не задумалась бы - все три сестре отдала бы. А сейчас... Неужели я жадная стала?!
  Хорошо. Надо бороться с жадностью. Я-то себе еще потом такую же куплю. А хуАнэ - никогда. Рвано вздыхаю - в прозрачную загружаю тушь и лак. Пустовато получается. Добавляю крем для рук по баснословным деньгам. У сестры руки шелушатся - реакция на холод. Пригодится. Застегиваю молнию. Прячу в сумочку. Точка. Я ЗАБЫЛА, что у меня была роскошная прозрачная косметичка!!!
  Теперь топаю на кухню, чтобы сложить на отдельной полке в холодильнике продукты, которые мы завтра с собой возьмем. И начинаю сдавленно ржать.
  КОТ - ЛЕ - ТЫ!!!
  Опять они, миленькие!!!
  Утирая слезы, ставлю рядышком яйца, парочку помидор, огурчик тепличный тоже, оставшийся хлеб.
  - Не заморачивайся на счет еды, любовь моя! - громко говорит Дима из своей рабочей комнаты, снимая с записи очередную пластинку. У него собственный канал на YouTube с весьма броским названием 'Виниловый бублик'. - По дороге в кафешке перекусим. А в Светловодске в АТБ мяса возьмем и чего-нибудь еще вроде коньячка! Хватит ржать и дверцами лихорадочно хлопать! Лучше мне массаж сделай! Я загрузки поставил, десять минут есть!
  - Массаж на все тело или частично обойдемся? - кричу из кухни, уточняю.
  - На все! - делает звук громче. - Встречаемся в спальне через минуту! - перекрикивает.
  - До встречи, любимый! - ору еще громче.
  Сумасшедший дом, ей богу!..
  
  
  Триста километров. Проколотое колесо сзади справа. Постоянная подкачка компрессором. Квадратные диски. Все, как привыкли...
  В ночь заселяемся в чужую квартиру. Готовлю ужин - на прихваченной с собой сковородке. Коньяк - в пластиковые стаканы. Романтика...
  Будильник верещит в восемь утра. Кофе. Перекур. Дима звонит вдове. Встречаемся где? Правильно! Около паспортного стола!
   Хаххххх!..
  'Я знаю, мне не раз в колеса палки ткнут.
  Догадываюсь, в чем и как меня обманут.
  Я знаю, где мой бег с ухмылкой пресекут
  И где через дорогу трос натянут.
  Наматываю мили на кардан
  И еду вертикально к проводам.
  Завинчивают гайки. Побыстрее!
  Не то поднимут трос, как раз, где шея.
  И плавится асфальт, протекторы кипят.
  Под ложечкой сосет от близости развязки.
  Я голой грудью рву натянутый канат.
  Я жив! Снимите черные повязки!
  Кто вынудил меня на жесткое пари -
  Нечистоплотны в споре и расчетах.
  Азарт меня пьянит, но, как ни говори,
  Я торможу на скользких поворотах!
  Наматываю мили на кардан -
  Назло канатам, тросам, проводам.
  Вы только проигравших урезоньте,
  Когда я появлюсь на горизонте!..'
  И что в паспортном столе спрашивают?!
   Бинго!!!
  Мое свидетельство о праве наследования!!! Барабанная дробь!.. Вдовья бумажка не считается!
  Двигаемся к нотариусу. Занимаем очередь. Ждем. Еще ждем. Опять ждем. Такое ощущение, что у нотариуса приемный день один - тот, когда мы приехали...
  Наконец, я захожу в кабинет. Говорю 'добрый день'. Баба перебирает бумажки. Не видит меня. Не слышит. Я - привидение...
  Я шуршу пакетом и пластиковой папкой. Вынимаю документы. Покашливаю.
  Понимаю. Эта старая кляча неславянской конструкции уже знает, кто к ней явился и зачем. Видать, вдова позвонила. Через несколько минут поднимает на меня взгляд 'и чего ты сюда приперлась'.
  - Мне нужно получить свидетельство о праве собственности на наследование по закону, - говорю.
  Опять роется. Передвигает папку за папкой на стеллаже. Молча. Деловито ерзает ящиками стола. Вынимает 'дело', открывает, делает активный вид, что читает что-то.
  Вижу свою фамилию. Тварь. Точно знает, кто перед ней. Я ж имя не называла... И к моим бумажкам она еще не прикасалась...
  - Ваш паспорт, - выдавливает государственное ОНО официальным сухим тоном.
  Я выкладываю красный паспорт и синий ПМЖ. Ты смотри, не перекособочило бабоньку. Губы только уголочками вниз дернулись. Полистала, отложила.
  - Документы на землю и дом, - произносит.
  Зову вдову. Входит.
  - Ой, здравствуйте, Олечка, вот, возьмите, не знаю, это надо или не это совсем. Не разбираюсь никак. Что надо - говорите.
  - Да, Нина Музагитовна, все верно. Сейчас оформим.
   Заеб*товски... Как же я им поперек глотки-то! А закон един для всех... таки-да...
  - Я вызову, выйдите, - ОНО пренебрежительно машет тыльной стороной ладони от себя, будто вонючую муху отгоняет.
  Ну что ж. Выхожу.
  Мы все стоим на улице. Закуривает вдова - стоит метрах в пяти от нас с Димой. Закуривает ХуАнэ - еще дальше от вдовы. Сестричка, с которой мы мир установили - боится...
  Закуриваю я. Пальцы мои подрагивают. Знаю - ОНО будет чудить неслабо. Даже предположить не могу - как именно.
  - Дима, как доехал? - спрашивает вдова.
  Посвежевшая с тех пор, как мы ее видели на захоронении. Цвет лица хороший, волосы покрашены, кофточка красивая - не 'кашлатая'. Смерть мужа на пользу пошла...
  - Как всегда, Михална, - отвечает. - А вы поправились, кушаете нормально?
  - Да ты что! - тянет вдова, затягиваясь 'винстоном', - Мы голодаем с Аней. Разве ж пенсии моей социальной хватит на коммуналку и еду?!
  Вот врет и даже не подпрыгнет!..
  - Да не похоже, что вы опухли от голода, Михална. А вы ж на пенсию Степаныча перешли, - напоминает.
  - Кто тебе сказал! - она так натурально возмущается, словно в нее дерьмом плюнули.
  - Вы же сами и говорили, - Дима прячет ухмылку, отворачиваясь.
  - Я такого не могла сказать! Я вообще правдивая!
  - Ага! Я понял!
   ХуАнэ ведет себя как человек, осматривающий окрестности в попытке определить, куда ее занесло.
  На вдову стараюсь не смотреть. Тошнит меня. До блевоты. А когда-то я обнимала ее, целовала в щеку, встречаясь или прощаясь. Слушала, как жалуется, что земли для ее цветов не хватает, да новых саженцев заказала опять на двести баксов. Слушала, как она мне говорила: 'Можешь обижаться, но я люблю Диму, а тебя - нет', и пожимала плечами. Глотая обиду и слезы. Слушала, какой мой первый бывший муж идеальный и его новая жена - бездетная - умная и настоящая москвичка...
  Могла ли я когда-то предположить, мама, что НАСТОЛЬКО буду ненавидеть тебя?!. А сейчас я опять прискакала, чтобы решить ваши тупые сраные проблемы, а ты изо всех сил пытаешься меня в лицо грязным сапогом нотариальным пнуть?! Ты забыла, на КОГО я могу опереться спиной?! Дима - железобетонная стена!..
  Он берет меня за руку и тянет:
  - Пойдем, там у*бище это позвать может, - шепчет.
  И действительно - только переступаем порог коридорчика, как секретарша называет фамилию.
  Я оглядываюсь на мужа - он мне подмигивает. Я захожу к ЭТОЙ и слегка не закрываю двери.
  - Так, сначала вы должны посетить БТИ, вызвать оценщика и заплатить в полной мере - 18% -налоги, - улыбается гадина.
  - Налоги? - переспрашиваю. - Я наследница первой очереди. Налоги никакие не плачу. Постановление от 1 января 2019 года освобождает от оплаты налогов даже наследников второй степени.
  ОНО хмыкает:
  - Вы не являетесь резидентом этой страны.
  - Да вы что?! - выдаю. - Я проживаю в Украине более восьми лет с киевской пропиской, я - зарегистрированный предприниматель, налоги плачу в срок, значит, в ЭТОМ случает я - резидент, а для вас - оказывается, нет?!
  - Нет, - лыбится 'в открытую'. - Оплатите согласно ценам БТИ, и только потом я вам выдам свидетельство.
  Я чувствую возникновение горы сзади.
  - Она должна оплатить непонятный налог, да? - Дима.
  - Да!
  - Телефон вашего вышестоящего начальника, уж будьте так любезны!
  Баба подбирается:
  - Вы вообще кто?!
  - Муж!
  - Выйдите вон! Вы - никто в этом деле!
  - Я - НИКТО?! - Дима смеется.
  - Я звонила на горячую линию для консультации, - дает брешь ОНО.
  Секретарша сгорбилась, уткнулась в ноутбук и прикидывается традесканцией рядом.
  - Телефончик напишите, - Дима подпирает меня сзади. - Хочу сам послушать про 'нерезидента'.
  ОНО нервно черкает на листике номер телефона. И мы выходим, оставляя двери настежь открытыми.
  Дима набирает. Задает вопросы. Я уже достала блокнот и ручку. Внимаю всеми фибрами дрожащей от бешенства души. Дима диктует два пункта закона - пишу.
  Возвращаемся к официальной гадине. Я называю эти волшебные пункты. Барабанная дробь!
  ОНО смотрит в окно. Опять роется в документах.
  - Ладно, - выдавливает, - я рискну вам поверить...
  Мразь! Она рискнет! Ты смотри, мы тут в рулетку решили побаловаться!..
  - У меня много работы, так что ждите.
  - Сколько?
  - Может, до вечера, - ОНО снова роется в бумажках.
  - Жду вашего звонка, - произношу и выхожу.
  Вдова и доця 'ейная' курят. Переглядываются.
  - Свидетельство позже дадут, - кривляюсь я.
  - Степанычу памятник уже поставили, Михална? Полтора года почти прошло, - говорит Дима.
  -Не-эт! - вдова изумляется фальшиво. - Мы ж бедствуем, ты что!
  И опять сует в рот 'винстон'.
  Мои сигареты вполовину дешевле. Бедствуют они, б...дь...
  - Тогда поехали, закажем, фото есть?
  - Ннууу... найдем, - вдова растерялась. - А подвезете к дому? Поищу.
  - Поехали.
  Установленный Димой и его братом забор стоит во всей красе. Новенький, медовый. Вдова, подхватив свой мешок с тысячей никому ненужных ксерокопий, исчезает за воротами. ХуАнэ несется следом за ней.
  Мы с мужем, разминая косточки, выползаем из машины, топаем во двор. Собаки в восторге. Прыгают, цепи рвут, поскуливают от радости, хвосты вот-вот отвалятся. Дима радостно тягает их за холки.
  Я кладу на лавочку сумку с 'подарками'. Что-то как-то пусто. Оглядываюсь.
  - Контейнера 20-ти тонного нет, а в нем был трактор, заметила преобразования? - бормочет Дима, - а вместо дырявого асфальта здесь - дырявый асфальт, за ремонт которого с тебя деньги тянула адвокатша.
  Он пнул камешки.
  - Неизвестно, что внутри дома, там, может, одни мыши, холодильник и плита остались...
  ХуАнэ появляется с блестящим прямоугольничком в руках.
  - Блокнот возьми. Там еще ручки есть с белыми чернилами - по черным листам писать, тебе понравится, надеюсь.
  - Спасибо. А тебе - сумочка удобная. Конфеты... должны быть вкусные.
  Ага.
  Вдова ковыляет, спускается по трем ступенькам, тянет несколько фото. Я быстро выбираю ту, где папа улыбается, в летной форме, фуражка чуть набок, не по уставу...
  - Ритуалка где - покажете, Михална?
   ХуАнэ переминается:
  - Я пока поесть приготовлю.
  - Анечка, сделай там чего-нибудь. И в магазин сходи, хоть картошки купи, - отзывается вдова.
  Сестра испаряется.
  
  
  ...Ритуальное агентство находится в тупике, в окружении строительного мусора и древних высохших деревьев. Миниатюрное двухэтажное зданьице. Дородная женщина умиротворяющим голосом рассказывает нам об оградках. Металлические воруют. И они дорогие. А бетонные - никому не нужны, веками, типа, стоят...Плиты разных размеров, даже можно изгибы вырезать. Окантовочки набить - рисунки раскладывает перед нами, потом проводит в зал с оригиналами. Веточки по левую сторону плиты, березки, могучие дубы, 'вышиванские' росписи...
   Брр!..
  Я показываю пальцем: просто черный прямоугольник. Никаких идиотских вязей и цветочков с веточками! Отдаю фото.
  Дима обсуждает с вдовой мелочи оформления...
  - Счет, пожалуйста, оплатим сейчас. Квитанцию хоть 'от руки' дадите? Когда установка?
  - Оградку выплавить - надо время, - отвечает женщина, - мы вам будем прозванивать. И работа художника - набить портрет, отдельная плата. Позже.
  Я брожу между плит и венков...и внутри у меня тихо-тихо. Так тихо, как будто я сама уже умерла.
  Помнишь, папа, как мы с тобой упивались романом Гуляковского 'Чужие пространства'? Сначала мы отрывки читали в журнале 'Искатель'. Потом, наконец, книга вышла. Там главный герой ушел в другие миры через черный параллелепипед... Могильная плита мне напоминает этот 'проход'... Недалеко от правды...
  Мы отвозим вдову домой. Сами едем на кладбище. У меня на коленях - купленные в цветочном ларечке шесть алых роз, шкалик сто грамм, две рюмки. Конфеты и вафли.
  Я долго ищу крест с портретом. Озираюсь, высчитывая азимут...
  Дима сразу подходит к полянке, заросшей травой на полтора метра в высоту. Раздвигает 'хащи', зовет:
  - Тут, котенок!
  Я приволакиваю ноги. Неужели так трудно было очистить... Все вокруг - как на подиуме: ни листочка, ни пылинки, а тут...
  Кидаюсь выдирать сочную зелень, но земля - засохшая без дождей, и растительность - как колючая проволока. Дима хватает меня за руки, заглядывает в лицо:
  - Подожди. Установщики памятника наведут чистоту. А после - на совести вдовы и 'доци хуАнэ'.
  Я немного успокаиваюсь. Продираюсь к выцветшему портрету с серой уже лентой. Нет ни тарелки, ни блюдца. На землю выкладываю конфеты, наливаю рюмки: одну - папе, вторую - себе. Вскрываю вафли, половину - папе. Пью. Закуриваю, и сигарету - папе...
  Так реветь охота... Сил нет... И слез тоже...
  Дима помогает мне встать из зарослей.
  - Хватит. Пойдем. Надеюсь, мы сегодня уедем.
  Киваю.
  Звонит мобилка и секретарша нотариуса сообщает, что документы готовы. Что ж, пора получать...
  Ну и цена на услуги государственного деятеля! Две тысячи восемьсот гривен! А про госпошлину в документе указаны всего лишь тридцать четыре гривны... Гм!.. В десяти бумажках с мелким шрифтом ставлю подписи, даже читать не стала. Хрен знает, под чем подписалась...
  Домой хочу. Спать...
  Возвращаемся в паспортный стол, подписываю согласие для Анны Викторовны. Будьте счастливы...
  Телефон. Вдова. Мы с Димой, сидя в машине перед подъездом съемной квартиры молча пихаем мобилку друг другу - никто со вдовой говорить не хочет. Потом хихикать начинаем, передергиваясь. Я быстро открываю дверцу и 'выпуливаюсь' вон, тыкаю указательным в мужа, сжимаю пальцы, распрямляя мизинец и большой, подношу к уху: общайся!
   Окошко открыто. Я подслушиваю.
  Дима припоминает ей всего лишь маленькую часть: вранье про отравление, воровство, убийство, про брата, про 'скорые', про то, как они задолбали каждый день смс-ки 'ваять' бредовые.
   Связь по-громкой. Вдова клянется, что ее посттравматический синдром закончился.
  - Ага, а теперь начинается синдром завещаний на постороннего человека, судов и выжимка денег у родной дочери, да? Сколько у вас еще подобных синдромов будет, предупредите наперед, чтоб мы подготовились! - рявкает муж.
  - Я скажу своему адвокату - пусть приостановит дело, - уверенно и твердо говорит вдова.
  - Приостановит?! Это вы помириться хотите?!!
  - Дима! Ты не так понял! Я же по-хорошему настроена!
  - Прописку вы получили? Радуйтесь! И прощайте. Забудьте нас совсем и навсегда!
  Сбрасывает. Злой выходит из машины:
  - Шмотки собираем и валим. Часов в двенадцать будем в Киеве.
  - Шмотки собраны! - рапортую, отдавая честь и щелкая несуществующими каблуками на 'лодочках'. - Личный состав ждет дальнейших распоряжений, товарищ командир!
  Дима окидывает меня придирчивым взглядом:
  - Равняйсь! Смирно! К погрузке приступить!
  - Так точно! Есть! - козыряю опять.
  Он протяжно вздыхает, придавливает меня своей тяжелющей мускулатурой руки, целует в висок:
  - Да! Такая корова нужна самому!
  - Я - корова?!
  - Тощая, но - корова. Коровка, - уточняет, - 'чахлык невмерущий' мой.
  - С Кощеем Бессмертным меня никто не сравнивал!
  - Ну вот. Я опять - совсем первый...
  
  
  Лето. Обожаю лето! Тепло. Яркое солнце. Потрясающие закаты. Моя дочь с внучками приезжает на время своего недолгого отпуска и мы отправляемся в Светловодск.
  Забавно, что живем на съемной квартире... Вдова не пускает нас на мою часть дома. Я, конечно, могу вселиться через суд и приставов, да не хочется настроение себе портить... Купаемся в водохранилище. Загораем. Ходим в цирк-шапито, на карусели, детские площадки... Я душой отдыхаю... Даже дышать легче. Чугунная плита на груди исчезает.
  Дочку тянет пообщаться с бабушкой и показать правнучек. Ладно. Отправлю в разведку. Чего не сделаешь ради любопытства!
  Берем в маркете пакет и складываем курицу, килограмм фарша вкуснейшего, два кг мяса, хлеб, торт. Ну, и пиво. Пусть хуАнэ порадуется. Лишним не будет - это точно!
  Но вдова четко обозначает время визита - до вечера.
  Вернулась моя дочь, словно подменили ее. Бабушку жалко. Несчастная она. Анюта еще хуже: как схватила пакет, как вывалила на стол продукты - так и не знала, что быстрее распаковать. В курицу впилась обгрызками ногтей, даже заморачиваться не стала - разодрала упаковку, и давай приправами посыпать да обмазывать. Тут же пиво с двушки с горлышка торопливо глотает. За фарш принимается - сырые кусочки в рот пихает. И заедает тортом. И никакого человеческого облика не остается.
  И ноют потом родственнички в унисон, как бедно живут. И курят 'винстон'. И вспоминают меня громким злым словом.
  Слушаю дочку. Она чуть не плачет от жалости, пересказывая визит. Вдова целый ворох цветов передала, в газетку завернутый. С огорода вырвала. И помидорчиков своих же.
  - Вынеси эту гадость! - я брезгливо отдаю 'веник'. - Нам спать, неизвестно, что за вонь от растений пойдет.
  - Мама! Ты что! Красивые же! Давай хоть в банку поставим! Бабушка же передала тебе!
  - Ага, - нервно укладываю подарочек рядом с раковиной. - Бог тебе в помощь - поищи в чужой квартире хоть одну банку, хоть поллитровую.
  - Нет, надо поставить! - сопротивляется.
  - Вперед и с песней! Хоть под подушку положи.
  Наши крепкие и могучие, как вековые дубы, отношения с дочкой дают трещину. Я киваю: вот же ж у Твари мощная пробивная силища! Ей бы в КГБ работать - шпионов ломать!
  Когда малявки уснули - я букет этот мерзкий на балкон вышвырнула. Вроде не выбросила. И в тот же час и в пределах квартиры не оставила.
  Утро. Я хочу кофе. А с вечера посуду не помыли - за разборками. Смотрю в раковину. Тарелки. Ложки. Вилки. Чашки. Катастрофа. Чайник уже закипает. Тяжко вздыхаю, открываю кран, газовая колонка бахает, включаясь. Брр! Подхватываю двумя пальцами грязную чашку, плюхаю 'Фейри', увлажняю губку для мытья.
  И краем глаз улавливаю какое-то движение. Солнце бьет в окно. Тень, что ли от чего-то? Показалось? На всякий случай заглядываю под пизанскую башню из тарелок.
  - Епт! - ору, забывая, что все еще спят.
  Меня несколько раз передергивает. Паук. Огромадный. Жирный. Его в Чернобыле что ли выращивали?! Закрываю ладошкой рот - рвотный позыв.
  Так. Спокойно. Тихо. Дышим на счет раз-два-три-четыре. Медленно. Не нервничаем, Шурочка. Воспринимаем мир таковым, каковым он является, со всеми мразями и 'мимишками'.
  Опять передергиваюсь. Цветочки бабушкины вчера тут полежали, пока мы спорили?! Ага.
  - Доча! Дочуня! - тереблю за плечо. - Хватит дрыхнуть! Там подарок от бабушки твоей. Иди - глянь!
  - Не пойду, - сквозь сладкий сон.
  - Нет уж, поднимай задницу и погляди! - настаиваю.
  Стаскиваю простынь, отнимаю подушку, никакой реакции.
  Ни хрена. У меня с детства паукофобия - мне они постоянно снились. Все знают об этом моем психозе. Принесла 'секретик' - тебе, дочуня, и убивать его!
  Берусь за ноги, стягиваю с постели. Ворчит. Возмущается. А я просто кофе хочу...
  Встает. Топает. От неожиданности матерится. Спрашивает:
  - Что это?!
  - Цветочки с огорода, - ехидничаю. - Давай, хоть на совочек дерьмо это и в окошко, хоть молоточком для отбивных, мне - плевать!
  Ухожу. Слушаю приглушенные ругательства. Грохот посуды.
  - Все! - кричит, - убила! Ффууу!!! Кишков от него - как от обожравшейся крысы!!!
  - Убирай ошметки! - кричу из другой комнаты, - и всю посуду помой в наказанье! Кофе я сама себе налью, а то еще плюнешь в чашку!
  Это я шучу так, но дочка орет:
  - Ты что такое говоришь?! Я один раз не могу плюнуть! Три минимум!
  Это уже она шутит.
  Ржем...
  Чувствую, что щупальца вдовы уменьшаются и попускают воздействие...
  - Мамуль, вот твой кофе, реально, не плевала!
  Вдыхаю аромат. Люблю.
  - А памятник дедушке уже установили?
  - Донь, сегодня в обед с Димой поедем.
  
  
  ...Обед. Едем на кладбище.
  Уже не надо в 'хащах' искать. Все вычищено. Вылизано. Установлено.
  Я даже материться не могу.
  - Как это?! - тихо спрашиваю, - КАК ЭТО??? Как же это ТАК??? Мы же вместе сюда приезжали и обсуждали!!!
  Памятник изголовьем перевернут. Смотрит памятник - будто на плацу генерал на свою бесчисленную армию.
  Что за 'ритуальные' деятели? У них вообще ничего святого не осталось?
  Дима достает мобилку и набирает директора конторы. Выясняет, почему один-единственный памятник установлен в обратном направлении. И кто позволил.
   ААаа! Вдова самолично присутствовала и распоряжалась!
  Ясно.
  У меня нет слов. Дима произносит, предупреждая мой больной молчаливый вопрос:
  - Нет, здесь все забетонировано. Переделывать ничего не будут.
  Точка.
   Невозврат.
  Две бл*ди, нарушившие все моральные, этические, религиозные каноны.
  Никогда.
  Я не буду.
  Общаться с вами.
  Ваши деньги пойдут на ваши похороны.
  И когда вы сдохнете - я действительно плюну на ваши могилы!
  Мой папа в окружении облаков открыто улыбается с черной плиты. Миг-21, улетающий в небо.
  Как же ты мог жениться на таком у*БИЩЕ, ПАПА???
  Мы еще и за заборчик придурковатый заплатили - НА ВСЮ ЕЕ, бл*дь, СЕМЬЮ!!!
  Набираю полную грудь кладбищенского воздуха. Выдыхаю.
  Я.
  Ни в чем.
  Не виновата.
  
  
  ...Строчу. Сумочки шью. Тихий стрекот машин. Обрезной механизм на них - как многоточие.
  - Як вiдпочила? - спрашивает Ксюшечка, моя подруга, входя в цех.
  Раздается звук упавшей смс. Открываю мобилу.
  - Ксю! Джаст э сэк! - прошу ее, прекращая топтать педаль и вчитываясь.
  Захлебываюсь от смеха.
   ХуАнэ: 'Я три дня давилась сама вашей курицей, запеченным в духовке фаршем с картошкой и овощами, тортом. Мама меня спрашивала, может, я отравилась? Она подождала два дня и тоже стала есть и курицу и фарш!'
  Вслух зачитываю сие. В двух словах описываю Ксюхе предысторию.
  Ксюха уже строчит. Молчит минуту. Потом выдает:
  - Яка гарна мати! Була впевнена, що iжу отруiли, мовчала, дивилася, поки дочкА жерла, а коли та не померла - почала жерти й сама! Добра гарна мати!..
  Я перевожу на русский в мозгу скоростную речь подруги. Когда смысл доходит - отворачиваюсь, убираю пальцы из-под лапки и заливаюсь таким смехом, что слезы из глаз, как из брандспойта.
  Еще бы! Такая емкая и меткая фраза!
  И готова я расцеловать Ксюшечку мою аж в самые разные места за такой странный позитив!!!
   ХуАнэ: 'Своей головы у тебя никогда не было. Шлюха ты чужих интенций. Стебанная! Я не злопамятная, но память у меня есть! Я ж тебе не сестра! Не хочешь объясниться по этому поводу? Меня тошнит от вас и от матери, которая всю жизнь никогда не желала мне счастья, каким бы я его не видела. Я всего лишь была золушкой, которая должна была обеспечивать ваше комфортное существование. Очень вы поглумились над не ничтожной, но гораздо вас превосходящей по способностям мелких даже не человеков. И пошли вы к черту! Уроды с уродливой жизнью!'
  Читая это, я заливаюсь новым истерическим приступом смеха, аж живот сводит.
  Вытираю мокрое лицо тряпкой.
  - Хай Господь милуй! Нащо тобi враги, як е таки родичi!!!
  
   ЭПИЛОГ
  
  Самое темное время суток - мгновение перед рассветом. Я всегда теперь просыпаюсь именно в это время. Смотрю на затухающие звезды.
  И молюсь.
  Летчики пьют за то, чтобы в их жизни всегда была пара: взлеты и посадки.
  Я молюсь, чтобы рассветы были парны закатам.
  Но мне уже совсем не страшно. Я знаю: по ту сторону меня ждет мой папа. Он меня встретит. Расскажет. Может, научит.
  Будет всегда рядом.
  Снова...
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"