Долог был твой путь домой. Роман о сэре Гае Гизборне. Часть первая. Глава двадцатая.
После рождения второго сына, Ричарда, названного в честь отца Мэриан, ее свекор лорд Дэвид уже решительно настоял на переезде сыновнего семейства за толстые стены замка Хантингдон. И вовремя.
Маниакальная подозрительность короля не уменьшалась, казни следовали одна за другой, и дороги становились все опаснее. Частокол в Брамптоне не спас бы от сколько-нибудь серьезного разбойничьего нападения, что уж говорить о королевских отрядах, вздумай король вспомнить о Робин Гуде. А вот по настенной галерее замка Хантингдон могло пройти трое мужчин в ряд, не задевая друг друга даже локтями. И людей здесь было не в пример больше, чем даже в недоброй памяти Ноттингеме. Приезжающие вассалы с чадами и домочадцами, оруженосцы, пажи, солдаты и их капитаны, слуги и служанки, даже менестрели свои.
Замок был наполнен разговорами, суетой и беготней. Потеряться можно запросто. Тук и потерялся, быстро так, почти в первый день по приезду - в сторону кухни. Назир стал часто пропадать в казармах. Да и Роберт...
А лорд Дэвид еще больше постарел: стали резче и глубже морщины на лице, совсем побелела голова, сгорбились когда-то широкие плечи. Он бодрился, но делами немаленького графства занимался Роберт, все больше пропадая в поездках по владениям, разбросанным по всей Англии.
Зато наивная и старательная Пегги переехала вмести с ними, хоть и заглядывался на нее брамптоновский кузнец. Зря заглядывался, не судьба кузнецу... Заявила Пегги, что будет помогать миледи - и все тут. Мэриан только руками развела. И леди Ада-младшая, Ада Каштановые Кудри (а Роберт, смеясь, намекал иногда, что Гнедые) вдруг тоже оказалась рядом. На своей с Робертом свадьбе Мэриан видела ее девочкой четырнадцати лет, худой, высокой и нескладной, с черными, широкими, как у отца, бровями и фамильными голубыми глазами. Роберт тогда подмигнул ей, а сестричка засмущалась от внимания старшего брата. И вот надо же - вытянулась почти вровень с Робертом, стройная, изящная, брови остались такими же, а глаза неожиданно оказались глубокими, с поволокой. Молодые оруженосцы должны к ногам как один падать.
Девица она оказалась решительная. Подождав денька два, пока Мэриан обустраивалась на новом месте, леди Ада после ужина встала, перебросила толстые косы за спину, чуть не хлестнув ими застывшего рядом пажа, и торжественно заявила, что теперь хозяйкой замка пусть будет леди Мэриан - как жена старшего брата. А ей самой надоело, мол, за слугами следить и в кладовых копаться, ей о женихах думать надо.
Граф Дэвид только посмеялся в ответ и рукой махнул. Но Мэриан хорошо видела, что в глазах у него мелькнуло самое настоящее облегчение. И правда ведь, хуже нет, чем в женскую свару встревать и решать, кто главнее будет - жена любимого сына или любимая дочка.
Однако пока маленький Дик не подрос, Ада, хоть и думала о женихах, как и грозилась, но изо всех сил помогала. Обязательно приходила советоваться, что взять из кладовой, как распорядиться об обеде, не пора ли шить обновки. Сколько Мэриан ни твердила, чтобы та сама решила, золовка только широко распахивала глаза и упрямо отвечала: "Да как можно?! Тебя, а не меня, слуги должны хозяйкой знать. Погоди, вот у тебя еще и свита будет, как и дОлжно. Молсуэрт и Олдхерст снова дочек прислали. У одного вторая, у другого - третья в роду. Будешь их уму-разуму учить, который положен нам, благонравным девицам". На этом месте Мэриан прищурилась, уж ее-то благонравной называли только до побега в Шервуд. Но Ада и не думала смеяться, слишком прямой и открытый для этого был у нее взгляд, ну, разве что чуть удивленный от того, что Мэриан не понимает очевидного.
Может, только в то мгновение леди Мэриан Хантингдон окончательно поняла, кем стала теперь. Жена наследника одного из знатнейших и владетельнейших баронов Англии. Она ведь сможет - быть матроной, отвечающей за семью и весь замок? Ада участливо посмотрела на невестку. "Да это не очень страшно, ты привыкнешь. Я же привыкла". Ну да. Мэриан вздохнула и пошла привыкать.
Вот так и оказались связка ключей у нее на поясе, стайка девиц на выданье в свите - ладно хоть одной на них двоих с Адой, - пара пажей для "подайте книгу - принесите кифару" и три почтительнейшие служанки, они же няньки для Дика, а потом и для дочурки Мэри. Всем скопом так и ходили по замку. Вот лучше бы Мэриан побольше с детьми поиграла. Ан нет. Ада страшные глаза сделает и на юных леди в свите косится так выразительно: мол, я одна не справлюсь, да и скучно с ними. Мэриан чувствовала, что должна помочь, не бросать же девочку одну. Усаживалась в кресло с высокой резной спинкой, неизвестно зачем стоявшее в ее с Робертом покоях, верно, для пущей важности. Пажи у дверей как часовые, ловят взгляды дам: велено служить, вот и служат. Дамы то читали, то пели, а она хваталась за рубашки сыновей или мужа и зашивала вечные дыры. И чувствовала умиротворение. Догадывалась, что снова тяжела, и радовалась.
А уж как потом счастлив был Роберт, качая на руках маленькую рыжую Мэри. Ада бегала каждый день к люльке, интересно ей было на младенца посмотреть. Вот выйдет замуж, и появятся свои дети. Когда полгода Мэри исполнилось, приехали, совсем как раньше, Джон и Мач с женами. Мэг пирожков привезла, масла, яблок и слив сушеных, а жена рыжего Мача - Фридесвита - беленого полотна.
Мэг немного располнела с тех пор, как жила в Уикхэме и бегала в Шервуд к своему громадному Малютке Джону. Мэг-Рыбка, сохранившая ясный взгляд и легкую улыбку. У нее тоже было двое сыновей, но когда она приезжала в Брамптон, а потом в и Хантингдон, баловала и ласкала Расти - так прозвали младшенького Роберта за чуть рыжеватые волосы - и Дика, как своих. Фридесвита была очень спокойной и уверенной, но, кажется, никогда не забывала, что перед ней граф и графиня Хантингдон. Мэриан пыталась разговорить ее, а та охотно отвечала, и все же в голосе, в выражении глаз...Чувствовалось смущение, а то и недоверие, похожее на недоверие деревенских к Роберту, когда тот впервые пришел к ним как Человек-в-капюшоне. Ну что ж, она не знала их как шервудцев, пусть, лишь бы Мачу было с ней хорошо.
А Мач привез - ох! - деревянные дудочки, сам вырезал. Оба ее сына носились по замку и дудели со всей мочи, кто кого передудит. К вечеру даже самые стойкие и глухие, заслышав нестройные дикие звуки, исчезали с пути мальчишек. И обычно терпеливый Роберт с вымученной улыбкой часто поминал рыжего искренним добрым словом. Дудки удалось по-тихому утащить только через несколько дней, когда, уже забытые, они валялись на лавке в большом зале.
***
Покой кончился с приходом зимы. Не было больше покоя в старой доброй Англии... Король Джон лютовал. Кто-то из его подданных, отчаявшись, бежал во Францию, кто-то сидел как мышь под метлой, а кто-то пытался взывать к королевской милости. Тщетно... И Уэльс не затихал: мятежи, малые и большие, вспыхивали в горной стране очень часто. К тому же Джон умудрился повздорить с Его Святейшеством Папой, не поделив выгоды от продажи епископских мест. Ссорились божий наместник с королем, а интердикт был наложен на всю страну. Отныне в церквях не венчали, не крестили, не причащали и не отпевали. На дорогах появилось множество почти совсем потерявших разум бедолаг, для которых ни своя, ни чужая жизнь не стоили и ломаного гроша.
Хантингдон спасал отец Тук. Услышав об интердикте, он без всякого почтения отозвался об уме и совести наследника апостола Петра и вспомнил свою монастырскую жизнь. Разъезжая по всей округе в подаренной Робертом повозке, он крестил новорожденных, ни в чем еще не провинившихся ни перед Его Величеством, ни перед Его Святейшеством, венчал, отпевал, исповедовал - Мэриан его неделями не видала, - а возвращался изрядно похудевшим, правда, быстро наверстывал упущенное в замковой кухне.
В замок наведывались разные люди. Кто явно, а кто скрытно. Вот братья де Веры сделались вдруг добрыми соседями, навещали Хантингдон часто и охотно. Младший, тоже Роберт, даже стал крестным Дика. Мэриан он нравился спокойным характером и веселой уверенностью в своих словах. А ее дамы прямо-таки расцветали при его появлении: ну как же, молод, богат, не женат - самый что ни на есть замечательный жених. Зато дальний родственник Хантингдонов, сэр Роберт Фиц-Уильям, предпочитал приезжать под покровом темноты. Сама Мэриан встретилась с ним всего только раз за несколько лет. Она не то чтобы не боялась королевских соглядатаев, просто привыкла быть осторожной.
В это Рождество никого особенно не ждали. Было холодно, серо, пусто. Снег еще не выпал, дождь лил каждый день, превращая двор в болото грязи. По чудом оставшемуся сухим пятачку расхаживают Роберт, ненадолго заехавший Скарлет и Назир, что-то объясняют друг другу. Мэриан не слышно, но очень интересно. Дик цепляется за Расти, а тот за отцовский плащ, так и шагают гуськом. Шлеп-шлеп, лишь бы в грязь не шлепнулись. Ну! Сглазила! Роберт, не замечая своей маленькой свиты, чересчур широко шагает, и важный Расти споткнулся. Не успею! Как будто самой плеснули холодом за шиворот. Ффух! Поймал! Роберт протянул руку и остановил дружное падение сыновей. Осторожно взял каждого за плечо, что-то говорит, а мальчишки воодушевленно кивают.
Вон Уилл ухмыльнулся, впервые глянув с высоты своего роста на Расти и Дика, а на обветренном лице снова, как давным-давно, написано: "...вы, графья..." А Назир улыбается в сторону. Мэриан почти наяву вдруг услышала голос матери: "Настоящая леди должна..." А отец смеется, глядя на них. "Ну что ты, Ричард, разве я не права?" Ох, тогда она не понимала, почему смешно отцу, а мать смущается, но не выдерживает и тоже прыскает. Как там лорд Дэвид сказал? Вся в мать и такая же своенравная? Наверное, это так, иначе почему бы отец смеялся? И потом не был суров с ней.
Пора нарезать остролиста. Один венок из зеленых веток с яркими красными ягодами лежит на столе в зале, в нем уже зажжены три свечи по числу прошедших недель, скоро придет черед четвертой. А вот на стенах остролистовых букетов маловато, служанки, что ли, поленились? А им всем нужен сейчас праздник. Так хочется согнать хмурую озабоченность с лица Роберта, разгладить морщинку, залегшую между бровями, - насколько удастся, ну хотя бы на эти дни. И как-то подбодрить лорда Дэвида. Его все сильнее мучила головная боль. Мэриан пробовала заваривать то мяту, то майоран, то простую ромашку, но помогало мало. Совсем почти не помогало...
Жаль, не было уже в Хантингдоне леди Ады, в прошлом году она вышла замуж за сэра Генри Гастингса и жила теперь далеко на востоке Англии. Вот кто сумел бы уговорить лорда Дэвида поберечься, да и просто прибавил бы свекру настроения. А на все увещевания самой Мэриан тот отвечал лишь улыбкой и быстро переводил разговор на что-нибудь другое, на внуков, например.
Ада помогла ей войти в семью... Нет-нет, старый граф никогда ни словом, ни взглядом не упрекал ее. Но Мэриан чувствовала неловкость при встречах с ним. И не могла с собой справиться. Казалось - и все тут! - что граф сожалеет о такой невестке: ни приданого, ни влияния, зато неприятности так и посыпались как из рога изобилия. Одна такая неприятность коснулась как раз Ады. Король все затягивал с разрешением на брак дамы Хантингдон с бароном Гастингсом.
- Может, это из-за меня, - Мэриан и не заметила, как проговорилась, пока они с Адой в молчании расшивали одно из платьев для приданого. - Мы с Робертом как-то не спрашивали Его Величество...
Ох, интересно, что бы ответил тогда Джон? Ругался бы, сотрясая стены, или приказал бы казнить сразу обоих?
- Ты думаешь? - Ада подняла брови, с облегчением отрываясь от шитья. - Да пусть, запретить он не сможет. Жених мне равен и по родовитости, и по доходу.
Вот! А Мэриан Роберту? Отец был сподвижником Ричарда Львиное Сердце, но доходов как раз не нажил, потому что не требовал наград, довольствуясь дружбой короля. Лифорд с единственной башней и огромный Хантингдон - какое уж тут равенство доходов. Спросить бы Аду - раз лорда Дэвида страшно - неужели и она считает ее не ровней своему брату. И больше не думать, не мучиться, не вспоминать свадебные шепотки за спиной. Только губы вдруг стали непослушными. Ну, где ж ее храбрость?
- Ада, ты и лорд Дэвид думаете, что Роберт не должен был... жениться на мне? У меня ведь нет положения, и Лифорд не богат...
Главное, чтобы голос не дрожал. Шериф де Рено не видел ее слез, колдун де Беллем не заставил ее признаться в страхе, ну так и сейчас она должна быть храброй.
- Что ты?! Мэриан? Как тебе в голову пришло такое?! - Ада аж вскочила на ноги - Разве мы не видим - и я, и отец? Роберт без тебя был бы несчастлив. Я помню, какой он был, когда оставил тебя в монастыре. Разве какая другая женщина могла бы вернуть улыбку моему брату? Ни в чем тебя отец не винит, не выдумывай. - И золовка отцовским жестом рубанула рукой воздух, отметая возражения, - Он даже сказал, что если Генри не будет любить меня так же, как Роберт тебя, ему не поздоровится. Мы, шотландцы, мол, скоры на расправу.
Как она похожа сейчас на Роберта и на лорда Дэвида. Решительностью и прямотой. Ни один их них не способен затаить обиду, держать камень за пазухой.
- Жених уже просто Генри? - улыбаясь, спросила Мэриан и подняла иголку словно меч. - Вперед, чертополох*!
Ада порозовела, отсалютовала в ответ своей иглой, и звонкий смех обеих дам прокатился под сводами потолка.
***
Ну вот и Рождество, даже снег чуть-чуть выпал и пролежал на радость детям до вечера. Отстояли Вигилию** - тут граф Дэвид был тверд: лорд, его сын и жена его сына должны быть примером для вассалов и слуг. А на мистерию с волхвами Пегги привела зевающих Расти и Дика.
Мэриан проверила, на месте ли ветки остролиста, хватит ли свечей, и управятся ли к празднику на кухне. Там уже шкворчали на огне самые откормленные гуси. Их подадут после восхода первой звезды с крыжовенным соусом. Стояла, дожидаясь своего часа, рождественская овсяная каша. Да не простая. Мэг-Рыбка научила, и вышел чуть ли не пирог. Надо было добавить хлебных крошек, мед вместе с изюмом, орехами и сушеными сливами. На кашу, булькающую в медном котле, благоговейно смотрели все: и Роберт, хотевший что-то спросить, но оставшийся у огня, и Тук, который с опаской наблюдал, как варится новая рождественская каша, и мальчики, конечно. Даже лорд Дэвид заглянул. Тогда Мэриан велела всем загадать желание, и Дик насмешил всех, громко заявив, что желает "большую лошадку как у папы". Для развлечения положили как обычно монетку, наперсток, кольцо и костяную пуговку. Вот в прошлое Рождество кольцо досталось Аде, удивительно, но вскоре и барон Гастингс к ней посватался. Не знаешь, то ли смеяться, то ли верить. А Роберт сразу после ранней обедни притащил, взяв в подмогу двоих слуг, срубленное в прошлом году и хорошенько высушенное увесистое дубовое бревно для рождественского очага.
К вечеру сэр Роберт де Вер заехал, худой как щепка. С Робертом обнялся, Мэриан поклонился, серьезно так поприветствовал - как равных - Дика и Расти. И вручил крестнику игрушку, деревянного рыцаря на коне. Младший де Вер все еще был холост, вселяя тем в юных дам радужные надежды. Вон леди Мод из Олдхерста как порозовела, спрашивая его о чем-то. Но рыцарь лишь вежливо поклонился и отошел к Роберту, ему явно не до леди. Он даже пира не стал дожидаться.
А застолье получилось веселым. Жонглеры кувыркались, хантигдонские музыканты чередовали рождественские гимны и веселые песенки. Жареные гуси, сладкие пирожки мгновенно сметались со стола, яблочный сидр и вино текли рекой. И когда внесли на блюде кабанью голову, не удержались и запели все:
Кабанью голову я несу
В лаврушке и розмарине
И веселиться вас всех прошу
На празднике, лучшем в мире.***
Даже Мэри пыталась еще неумело подпеть, прыгая на руках у Мэриан, несмотря на латинские словечки: Caput apri defero, Reddens laudes domino****.
Потом потихоньку разошлись все, учтиво оставив графа и его семью. Наступила послепраздничная истома, когда здравицы отзвучали, ножи перестали стучать по блюдам и рождественская каша была съедена до крошки. Колечко на сей раз досталось... Туку, по поводу чего он под общий смех громко негодовал, а Мэриан невинно вспоминала некую уикэмскую вдову.
Часть свечей погасла, и никто не стал звать слуг, чтобы зажечь новые. Так казалось уютней: очаг, круг света около него, захвативший и край стола, и полутьма у дверей и всхода наверх.
Хорошо, что сегодня боль его не мучила. Лицо спокойное, хоть и усталое.
- Мы, пожалуй, посидим еще, отец, - откликнулся Роберт.
Лорд Дэвид кивнул, пожелал доброй ночи и тяжело пошел к выходу. Да, расходиться не хотелось, Мэриан понимала. Вон и Тук мирно клюет носом, позабыв про недопитый сидр. Назир пересел поближе к огню, смотрел на догорающее рождественское бревно, мелкие кудри аж золотятся над смуглым лбом. Дочку бы можно и отнести - Пегги уже спрашивала, - но она так уютно улеглась на серую кошку и все таращила глазки. А мальчишки еще шушукались, пихая друг друга локтями.
- Что это вы? Чего не поделили? - нахмурился Роберт.
- А у меня тоже есть крестный, - обиженно протянул в ответ наследник. - К Дику вот приезжает, игрушки привозит, а ко мне...
Да разве к Дику?! Ох, мальчишки! Конечно, Расти обидно. Что есть у одного, того и другому надо непременно. Ладно вот Мэри еще мала, через год и она будет пищать: лошадку как у Расти, мячик как у Дикки.
А Расти ждет, что ему ответят. Мэриан посмотрела на Роберта, тот сел рядом с сыновьями, вздохнул и сказал очень серьезно:
- Твой крестный - сэр Гай Гизборн - не может приехать. Он далеко, в Святой Земле, защищает людей.
- Он очень храбрый?
- Конечно, Расти. Ведь сэр Гай - рыцарь. Он храбрый и сильный. Он спасает паломников от разбойников, от сарацин, которые нарушают мир. Это большое дело, сын, настоящее, рыцарское. Там, в Палестине, стоит страшная жара, пыль летит по пустыне и воды очень мало. Если собьешься с дороги и пропустишь колодец, то можешь погибнуть. Рыцари-христиане сопровождают путников. Сэр Гай делает нужное дело, поэтому и не может вернуться раньше срока.
Все верно, только Гизборн не сам отправился в этот ад. Король постарался, обозленный, что ему снова не доставили Робин Гуда в цепях. Да еще эта глиняная кукла, сотворенная темным волшебством Гульнара... Гизборна чуть не казнили из-за голема, а она поверила в смерть Роберта. Давняя ярость, горечь едко плеснули в душе при воспоминании о прошлом. Разве можно так издеваться над чувствами людей?! Проклятый колдун!
И вдруг снова пришло сочувствие к Гизборну. Он хоть и не помог тогда против валлийцев из братства Фенриса, но и биться на их стороне не стал. Ушел. А найдя голема, лежащего в круге каменных дев, подумал точно так же, как и она, - это Хантингдон. Ну и повез королю... Себе на гибель.
Как он там? Празднует ли Рождество? Или вновь обижен на весь свет? Может, он даже в Вифлееме или Назарете сейчас, а может, в маленькой крепости на краю пустыни. В Палестине нет остролиста, нет снега, даже такого, который тает, не успев выпасть. Нет эля и рождественской каши с гаданием. Скучает ли по этим мелочам или ему все равно? Немного осталось до конца срока, через год с небольшим приедет назад - сэр Гай Гизборн, брат ее мужа, друг-враг. Ну так пусть сумеет дослужить и живым и невредимым прибыть в добрую Англию!
- А сэр Гай - твой друг, отец?
Ох, Расти, да ты будешь прозорливее Роберта. Вот так вопрос! Брат ведь, на самом-то деле, но этого говорить нельзя. Да и друг... хм...
- Можно и так сказать, - улыбнулся Роберт, вокруг глаз собрались мелкие морщинки.
- Твой отец спас сэра Гая, мастер Расти, - вмешался вдруг Назир. - Я там был, да. Мы домой ехали. Услышали - мечи стучат. С дороги свернули и увидели. Разбойники весь отряд положили. Гизборна уже добить собирались. Мы вмешались. А ваша мать его лечила.
- Да-да, лечила и ухаживала, - проснулся Тук. - А Хантер на нем еще устроил лежбище.
Глаза Расти и Дика стали круглыми, заблестели. Как же, о целом приключении услышали, как один благородный рыцарь спасает другого. Мэриан сглотнула комочек в горле. И смешно немножко, и плакать хочется от... И названия этому чувству нет. Восхищение что ли? Не собой: она бы лечила любого раненого, - а Робертом, простившем своего врага, многое простившим.
- А сэр Гай вернется? Я подарю ему Хантера!
Старшенький чуть не на стол залез, ожидая ответа. Ведь крестный не где-нибудь в соседнем графстве, а в Палестине, выполняет королевский приказ и христианский долг. А вот вернется ли... Да что ж такое?!
- Вернется-вернется, - как можно тверже ответила она. - И приедет к нам в гости. Много всего расскажет: что с ним было, как он сражался и какие диковинки видел. Но только если вы пойдете сейчас спать. Он узнает, какие вы были послушные и все-все расскажет.
Мамам иногда приходится прерывать сказку, что поделаешь. Но Мэри уже сопит носиком, уткнувшись в серый бок терпеливой Элвы, которая знать не знает, куда определили ее белого хвостатого супруга. И у сыновей мордашки сонные. Роберт-старший смотрит прямо на нее. И взгляд у него... Он уже смотрел так, давно, когда раненый Гизборн лежал в Брамптоне. "Люблю тебя", - говорит он одними губами.
- Будущие рыцари должны набираться сил, - назидательно говорит сыновьям Роберт. - А подарим мы сэру Гаю котенка Элвы, вы не хотите же разлучить наших кота и кошку? Идем спать.
Ни Дик, ни Расти не протестуют. Еще бы - набегались за день в суматохе праздника. У нее самой слипаются глаза. Тук тихонько зевает, поднимая свое грузное тело со скамьи. Роберт подхватывает Дика как младшего, усаживает на плечи. И не успевает ничего сказать Расти, потому что того поднимает Назир и тоже водружает себе на плечи.
Верный Назир Малик Хамал Имал Ибрагим Шамс-ад-Дуала Ватхаб ибн Махмуд. Ох, да, кажется, верно запомнила. Как мало они все задумывались о том, почему сарацин остался здесь, а не вернулся в Палестину. Ведь мог, хватило бы каких-нибудь побрякушек из замка Беллем. Нет, пошел сначала за Робином, а потом за Робертом.
Мэриан встретила темный взгляд Назира. Сарацин как будто услышал ее мысли и теперь еле заметно улыбался. Подбадривающее. Что там осталось на его родине? Тайная крепость в горах, где живут братья, изгнавшие его, и страшный Старец, тягающийся силой и властью с султанами и королями? Помнит ли Назир свою настоящую семью? И была ли она когда-нибудь? Мэриан вдруг отчетливо поняла, что семья Назира - это она и Роберт, их дети, толстый Тук, Маленький Джон, Мач и Уилл. Когда-то они все без лишних вопросов приняли сарацина, а он хранил им молчаливую верность.
Мэриан тоже улыбнулась Назиру и потянулась к дочке. И тут выстрелило искрами бревно в очаге, на миг ярко осветило стол, кресла и скамьи вокруг - и погасло, оставив обугленный, но целехонький комель. Сердце скакнуло как сумасшедшее. Как после страшного сна! Как под действием зелья Гульнара! Нет, мужчины ничего не заметили, идут к выходу, тихонько переговариваясь. И Мэриан почти заставляет себя сделать шаг с дочкой на руках.
- Я достаю до потолка, - важно сообщает Ричард и тянет руку вверх.
- Не, не достанем, - вздыхает по-взрослому Расти, разглядывая теряющиеся в темноте стропила. - Надо, чтобы папа, Назир, дядя Джон... во! Еще дядя Гай забрались друг другу на плечи и подняли нас... Вот тогда достанем.
Мэриан слышит их как сквозь сон, а в голове гулко бьется: кто? кто? кто?! - потому что недогоревшее в Рождество бревно в очаге пророчит смерть кому-то из ее семьи.
***
Весной лорд Дэвид стал совсем плох. Это увидели и поняли уже все в Хантингдоне. После Рождества он стал чаще жаловаться, что голову его будто охватывал огонь, темнело в глазах и язык еле ворочался во рту. Он, несгибаемый граф! Раз уж он позволил себе сказать о боли, значит, и впрямь пришел край.
Тук на пару с отцом Элдасом ставил свечи в замковой церкви и молился о здравии раба божьего Давида. Но Бог, видимо, решил все-таки призвать к себе старого графа.
Роберт ходил мрачнее тучи. Впервые Тук задумывался, прежде чем подойти к нему. И Мэриан разрывалась между ним и свекром. И мужа утешала, и со старым графом сидела днями и ночами. Осунулась, побледнела, даже задорные веснушки, казалось, выцвели. И не скажешь ведь: отдохни, мол. Тук пробовал, но Мэриан только головой покачала и ушла в комнатку готовить отвар из мяты.
Ох, тяжко стало в Хантингдоне. Кусок не лез в горло, и эль не лился в глотку. Ладно, хоть приехали дочки лорда Дэвида: леди Ада-младшенькая из Гастингса, леди Маргарита и леди Изабелла из Шотландии. И Мэриан стало немного, но полегче.
Все! Хватит! Надо ненадолго выбраться из замка, погруженного в скорбь, встряхнуться. Молиться за лорда Дэвида можно где угодно, а сиять своей лоснящейся красной рожей лучше за пределами замка. Вот, как раз пора поездить по графству. Интердикт-то все висит как Дамоклов меч над несчастной землей, а отец Элдас нынче из замка ни ногой, мало ли что. Бедные младенчики не крещены, любящие не обвенчаны, а умирающие не исповеданы и не причащены, а Смерть ждать не будет. И окрест тоже... В Уикхэме, например. Эдварда-старину увижу, его сынка смышленого и... Нет-нет, это грех, но ведь какие глазки у той вдовушки Энн! Ясные, лукавые, куда там молоденьким девкам! Ох, грехи наши тяжкие. В смысле, гхм, VENI, Sancte Spiritus, et emitte coelitus lucis tuae radium... Consolator optime, dulcis hospes animae, dulce refrigerium... Lava quod est sordidum, riga quod est aridum, sana quod est saucium.*****
Поэтому Тук велел запрячь в свою уже знаменитую тележку смирного ослика, сложил в сундучок требник и елей, запасся едой и отправился в путь по Хантингдону, но в сторону Уикэма, уговаривая себя, что непременно хочет проведать знакомца Эдварда. Ну да, только его и его семью, сделавшую немало для шервудцев.
Ослик дотрусил до деревни за пять дней, не встретив разбойников. Может, этому способствовал Господь, а может, наличие двух солдат верхами - из замковой стражи - выделенных самолично Назиром.
А ничего здесь и не изменилось, хоть и почти десять лет прошло. Те же домишки, крытые посеревшей от дождей соломой, то же хрюканье оголодавших по весне свиней, те же куры, бросающиеся как оглашенные под колеса тележки.
На улицу высыпали любопытные ребятишки, узнали и оповестили всех: "Тук приехал! Наш монах приехал! Кэт, тащи своего дитенка!" Ну, точно - по крайней мере одни крестины здесь будут. И ведь отдохнуть с дороги не дадут.
Тук остановил осла у дома старосты и, кряхтя, вылез из тележки. Седоголовый и согнутый Эдвард уже вышел навстречу монаху из дверей. Обнялись - многое их связывало, чего уж там. Степенно поклонились его такая же седая жена и сын, давно уже не мальчик, а молодой мужчина.
- Ну, что тут у вас? Рассказывайте, - проворчал Тук, усаживаясь на лавку за стол, куда сердобольная Элис уже выставляла эль. - Твой Мэтью не женился?
- Куда ему! - она даже руками всплеснула. - Молод еще.
Вообще-то ее сын уже давно был готов принять власть из рук отца, но старая Элис, видно, выбирала невестку побогаче, все ж жених - будущий староста, не кто-нибудь. А она всегда была умной и осторожной.
По словам Эдварда, работы Туку предстояло мало: двое зимних младенцев и дед Илдвайн, готовящийся к встрече с Создателем. Вообще-то готовился он последние года три, но в этот раз "ужо совсем-совсем".
- А Хэрн вас не забывает? - спросил Тук.
Просто так спросил. Знал, что старый Хэрн, который призвал их когда-то в Шервуд, умер, но чудесным образом рядом с ним оказался ученик, принял рогатую маску и стал очередным сосудом для лесного божества. Странный парень, говорил Эдвард, вроде не старый, а поседелый и с жутким шрамом поперек лица. Правда, девкам это не очень мешало, липли к молодому жрецу как мухи, как еще умудрились не понести от него... Хотя кто их, балаболок, знает... Однако пока ни одна не хвасталась, что отец ее ребенка - Хэрн.
- Не забывает, что ему сделается, - ответствовал Эдвард, утирая рот. - Все обряды совершает, как положено, лечит даже.
- Ну и славно. Откуда только он взялся, как его, Рандвульф, что ли?
- А никто не знает. Да так и бывает всегда, - откликнулся староста. - Как время наступит, так и является новый Рогатый бог... Он не умирает. Вон дед Илдвайн как раз помнит, как пришел предыдущий Хэрн.
Чудные дела! Если в приходе умирает священник, нового назначает епископ. А тут как же получается?
Тук вдруг представил себе специальный монастырь в чащобе Шервуда, где живут будущие Хэрны, и закашлялся, скрывая смешок. Хотя чего тут и смеяться-то, ведь и Робина из Локсли, и Роберта из Хантингдона старик Хэрн так и призвал: явился им в видениях и наяву. Может, и ученика так же себе нашел.
За деревню можно было не беспокоиться: молодой Хэрн - а как непривычно звучит - обеспечивал им урожай. И Уикэм выдерживал увеличившиеся налоги. Нет, это не шериф нонешний усердствовал в свой карман, это уж Его Величество тянуло деньги со всех земель, а Ноттингемшир принадлежал Джону еще в бытность его принцем.
- А как вдовица Энн, не нашла еще мужа? - как можно равнодушнее спросил Тук.
Эдвард понимающе фыркнул в кружку с элем, но ответил степенно, как полагается - ну вот интересуется монах, не надо ли обвенчать веселую Энн с женихом:
- Вдовцов и холостых в ее возрасте у нас нет, отец Тук, а в другую деревню переезжать Энн не хочет, вроде как привыкла здесь, здесь и доживать свой век будет.
Конечно, к Энн он сегодня не побежит, не мальчик уж, да и приличия соблюсти надо... Ох, что у него за мысли?! Да-да, грехи наши, те самые, тяжкие. Сегодня надо к Илдвайну, а ну как преставится старичок следующей ночью-то. Да и крестить младенцев надо скорей, тоже все может быть, а младенчикам только здоровья прибавляется от крещенья. Вот завтра... Сначала он пойдет на озеро за рыбкой. А рыбку эту надо занести как помощь вдовой Энн. Ей же тяжело одной. А люди должны, как заповедал Господь, помогать друг другу в час нужды.
Успокоившись этой мыслью, Тук повеселел и отправился к нуждающимся в пастыре, а по дороге поймал белоголового мальчишку посмышленее на лицо и велел наловить лягушек к утру - для рыбалки.
На следующий день не случилось дождя, и с восходом солнца Тук отправился в Шервуд. Там, на памятном лесном озере, и хотелось ему порыбачить. Помнится, отличная форель там водилась... Тем прохладно и тенисто, а форель такие места как раз и любит. И вода там чистая...
Тук потихоньку пустился в воспоминания, шлепая монашьими сандалиями по таким знакомым тропкам. Вспомнил, как на мостике из трех бревнышек время от времени развлекались шервудцы, устраивая бой на пастушеских палках. Он был лучшим, толщина ведь тут не главное, главное - ловкость и хитрость. Тук почувствовал, как расплывается в улыбке. Да уж, гибкой Мэриан в таком шуточном сражении не хватило силы, Робину хитрости, и Джона он бы победил, если б тот просто-напросто не поднял одно из бревен. Тут пришлось лететь в воду монаху. Как их смех не услышали в Ноттингеме, уму не постижимо!
Подобрав толстую рясу, сжимая ведро с лягушками и удочку, чтобы не дай Господь не звякнуло, ибо озерная форель - рыба осторожная, умная, монах спустился к воде. Тянуло сыростью, но был, был где-то тут заметный камешек, протертый седалищем Тука еще десять лет назад. Ага, никто камень не своротил, тут и устроимся. Кусты еще только покрываются мелкими листочками, ивы над головой еще безлистые, хоть и в цвету, если что - все видно на мили вокруг, а молодая травка уже вылезла, ногам приятно и потеплее.
Ну а теперь смотрим на воду, ждем, когда плеснет хитрая форель, выдаст себя, тогда и начнем, благословясь...
Он появился как будто ниоткуда. Даже тумана, в котором обычно являлся людям старый Хэрн, не было. Тихий свист, и Тук обернулся как ужаленный. Надо же, не услышал, совсем зарыбачился.
Высокий, одетый в зеленое и коричневое, так, чтобы сливаться с лесом, и в капюшоне, надвинутом на лицо. Кто он? Ранний путник? Но почему-то ни мешка, ни другой поклажи в руках. Разбойник? Лук в руках и меч на боку, но нападать не спешит. Лесник или просто охотник? Вон связка убитых уток на поясе.
- Доброй рыбалки, - первым поздоровался пришелец.
В его голосе слышалась усмешка... и удивление? Но хоть тишину соблюдал, понимал, что настоящий рыбак не простит распуганную рыбу.
- Будет доброй, если не мешать, - намекнул Тук яростным шепотом, красноречиво показывая рукой: проходи, мол, не мешай честному человеку.
- Конечно, мой не менее добрый монах, - смиренно ответил незнакомец и отступил.
Но почему-то медлил, вроде бы уже полуобернулся назад, но снова посмотрел на Тука.
А у того наконец-то клюнуло. Так-так, подождем, чтобы форель села на крючок основательно. Иэх! Подсекай!
Кажется, он даже язык высунул от старания, прямо как за переписыванием Святого Евангелия. Очередная пятнистая рыбина с коротким толстым хвостом плюхнулась на траву. Выпотрошить - и пора идти на новое место. Форель, рыба сообразительная, поймет, что случилось с ее товарками.
Тук вытащил нож и вдруг вспомнил про своего гостя. Смеется, глядя, как прыгает духовное лицо по берегу?
Нет, как ни странно, незнакомец не смеялся. Просто стоял и смотрел, широко расставив ноги и опираясь на лук, как на посох.
- Ну, удачи, святой отец, - хрипло произнес то ли лесник, то ли охотник.
Вот теперь он и вправду уходил. Где-то Тук уже видел эти чуть сгорбленные плечи, руки с тонкими для крестьянина пальцами и запястьями. Кто-то давно уже стоял так на шервудских холмах.
- Робин???
Крик вырвался сам собой. Тук не помнил, чтобы хотел произнести это имя. Забыв о бьющейся у его ног рыбине, монах бросился... за тенью? Призраком? Как такое могло быть?! Шерстяная ряса запуталась в ногах, и он грохнулся на колени. На больные, между прочим, колени.
Гость, крякнув, подхватил Тука под локоть и помог подняться.
- Ты Робин? - пролепетал монах, готовый крестить себя и все вокруг.
Тот снял наконец капюшон. Черные волосы - его, ну, густо пересыпанные сединой, и все же его, жуткий шрам, перековеркавший лицо, а вот глаза, глаза не спрячешь. Особенно от тех, кто знал Робина из Локсли и был с ним в Шервуде. Да, это он... Живой! Когда?! Как он появился?! Как выжил?! Почему не сказался?! И кого тогда похоронили на холме после боя с ноттингемскими солдатами?
Тук высыпал все вопросы по дороге к знакомой пещере. И удивился еще раз:
- Так Рандвульф - это ты?!
У него еще был запас удивления? Брови как поднялись, так и застыли где-то под волосами, кажется, навсегда.
Потом они сидели у костерка в глубине огромной пещеры Хэрна, среди обтесанных и украшенных резьбой камней, ели жестковатых по весне уток и пили не что-нибудь, а настоящее пиво. Локсли рассказывал о своих приключениях в Норвежском королевстве, Тук - о том, что было в Англии и Шервуде без него, хотя многое тот и так знал со слов старого Хэрна, да и сам видел.
- В общем, как я оказался в том фьорде, я не знаю... И кто лежит на холме с моим луком, тоже не понимаю, - закончил Робин.
Тук молча развел руками. А чего тут скажешь? Чудо, да и только.
- А где ж шериф и Гизборн? Они пропали, а в Уикэме мне ничего так и не сказали...
Робин хлебнул пива, держа кружку обеими руками - Хэрн да и только, привык, видно.
- Шерифа после поездки к королю Джону и мы не видали, а Гизборн попадался. В Палестине он, может, еще вернется.
Неет, больше я ему не скажу, кто его знает, как примет Робин весть, что его врага приютили и лечили, больше того, от смерти спасли именно Роберт и Мэриан.
- Самое место рыцарю, - откликнулся тот и невозмутимо добавил: - А я, веришь ли, соскучился даже по нему, пока скитался на севере. Все, казалось, проснусь и увижу его довольную белобрысую рожу, а себя на гнилой соломе в ноттингемском замке. Было б правдой - прослезился бы, точно говорю. Но не судьба. - Робин вдруг вскинул глаза, будто его внезапно осенило, - А невесты, случаем, у него нет? Сероглазой такой?
- Не слышал.
Туку осталось только плечами пожать. Кто его знает, Гизборн нам не докладывался. Стонал вот от боли, бредил, потом надулся, как в себя пришел, и молчал. Вести задушевные разговоры как-то не рвался. Да Господь с ним, с Гизборном... Как же я рад, что Локсли жив. Вот сидит передо мной, как и не бывало прошедших лет. Сейчас скажет, что по дороге в Линкольн едет сборщик налогов, и его надо пощипать...
- Я бы сказал, что по линкольнской дороге едет сборщик налогов, но он там не едет. По-моему, там застряла телега купеческая. Распутица, не везде просохли лесные дороги, - отозвался Робин.
Или уже не Робин? Рандвульф? Или... Хэрн? В темноте поблескивали глаза, на лице его появилась знакомая усмешка.
- Ничего не будет по-старому, ты же понимаешь, друг, - тихо сказал он. - Да, я Хэрн на долгие годы, пока не придет мой срок. Но помощь в Шервуде ты можешь найти всегда. И другие тоже. Когда... если понадобится...
Отвернулся, и шрам стал не виден. Как он мог думать, что его не узнают? Рожа рожей, но разве они все, его друзья, его любимая, не помнят, как Робин всегда опирался на лук, поворачивался, усмехался? Почему стоял и медлил на берегу озера, как будто дожидался, что Тук его вспомнит? А говорит, что не хотел их тревожить, особенно Мэриан. Именно Мэриан! Эх, Робин-Робин, тебе бы тоже хотелось вернуть прошлое: наивного рыжего Мача, великана Джона, шастающего по ночам "на рыбалку", а на самом деле к своей Мэг, упрямого Уилла, молчаливого верного Назира... И ее - нежную и сильную Мэриан, твою Майскую Розу. Но нельзя. Нельзя ни к кому прийти, даже к Мачу, чтобы не потревожить ее счастье. У них у всех теперь разная жизнь.
А потом они просто пили и хохотали как сумасшедшие, вспоминая то самое прошлое: купание Гизборна насильно в пруду, представление про святого Георгия, которое они устроили для наемников де Невеля, тоскливое пение Алана Э-Дейла и как шутили над Джоном.
***
Энн, бедная вдовица, все-таки дождалась Тука с его уловом. Правда, ей показалось, что величина улова как-то не соответствует тому времени, что монах потратил на рыбалку, но мало ли, форель ушла, например, со старого места. А пиво? Ну, пропустил с кем-то кружечку, монаху везде почет. Только какой-то рассеянный, задумчивый. Ну да ладно, сейчас рыбку запечем и пива тоже поставим, сразу придет в себя. Мужчины любят поесть, даже монахи.
***
Рассказать или не рассказать? Хоть Тук и обещал Робину, что ни словом не обмолвится Мэриан и ребятам о том, что тот жив, но ведь можно было намекнуть, просто попросить их съездить в Шервуд, наткнулись бы.
Ни разу Тук не нарушал тайну исповеди, но ведь Робин-Рандвульф не исповедовался... Да нет, ничего он рассказывать не будет. Еще одна тайна вроде той, что Гай Гизборн - брат Роберта Хантингдона. Если б сама леди Маргарет, мать Гизборна, не призналась Роберту, никто б и не знал.
Нет, пусть все живут спокойно, не мучаются, что не проверили лишний раз, сразу решили, что исклеванное, изломанное тело на вершине холма и есть их Робин. Вот когда... если - Тук поправил себя точно так же, как и Робин в разговоре с ним, - понадобится помощь, вот тогда он и откроет тайну. А пока пусть все остается как есть. Решено. С легким сердцем Тук повернул осла по дороге к Хантингдону.
* Символ Шотландии.
** Виги́лия (от лат. vigilia, бдение), в Католической Церкви - общественное богослужение установленного чинопоследования, устав которого изначально предполагал проведение от захода солнца до рассвета, требуя от всех его участников бодрствования (отсутствия сна). Вигилии обычно проводятся в канун праздников. Литургия вигилии может включать чтение и пение псалмов, молитв и гимнов, проповеди и чтения из Библии, из Святых отцов.
*** Английская народная песня, XIII век, записана в XV веке. Перевод Mevisen.
The boar's head in hand bear I
Bedecked with bays and rosemary
I pray you, my masters, be merry
Quot estis in convivio. ("Boar`s Head Carol")
**** Я несу голову кабана во славу Господа (лат).
***** Гимн Святому Духу (фрагменты): О приди к нам, Дух Святой, и небесный луч пошли света незакатного!.. Утешитель истинный, Светлый Гость смиренных душ, и прохлада нежная!.. Омывай нечистое, орошай иссохшее, исцеляй ущербное!