Долог был твой путь домой. Роман о сэре Гае Гизборне. Часть первая. Глава двадцать третья.
Как же не хотелось рано-рано утром, когда стелется туман над травой и холодно еще совсем, как же не хотелось Нику и Джейку продирать глаза и ползти из теплого, надышанного полумрака в караулку. А надо... По дороге забрели на кухню, получили от заспанной Пегги по кружке горячего эля и ломтю хлеба - и поплелись. Менять Нолана и Кевина... Те-то ночь не спали, тоже надо иметь в виду. Ночная смена - оно завсегда невесело. Сиди в караулке у ворот - и ни тебе вздремнуть, ни тебе в кости сыграть. Нет, сиди и слушай. Потому как времена лихие, а молодой граф Хантингдон теперь здесь не абы как, а с женой и дитями.
Это раньше их двоих - Ника и Джейка - хватало на все про все, а сейчас одной охраны с сэром Робертом прибыло - чуть не дюжина солдат. Это плюс к ним двоим, да еще его милость Назир-сарацин, который теперь что-то вроде начальника личной охраны лорда... Правда, Назир завсегда при сэре Роберте, так уж у них с давних времен повелось. Но то не наше дело, отчего его светлость граф Хантингдон держит при себе толстого монаха и чумазого сарацина. Мало ли, что говорят... Говорят, что граф разбойничал с ними. По лесам прятался от королевских солдат. Да нам-то что? Нам жалованье платят, мы семьи кормим, а остальное - не нашего ума дело, верно?
Как приехали в Брамптон, прям под Бельтайн, так новенькие расслабились поначалу. Ага, они думали, здесь им деревня... Конечно, ни стен крепостных, ни казармы уютной да надежной. Ну, пробовали, конечно, некоторые особо умные спать на посту... Прям там, в караулке. Но мало им не показалось после. Потому что господин Назир, не говоря худого слова - ну, он вообще мало говорит - так может просто пальцем ткнуть, что в узел свяжешься дня на три... Это в лучшем случае.
И сейчас воинам следовало напялить шлемы, дожевать куски и начать старательно таращиться в рассветный туман. И слушать. Потому что иногда в тумане - звук противника выдаст, хоть его и не видать...
А Нолан и Кевин спать отправились. Хорошо им...
- Твой черед на лес смотреть. А я на холмы глядеть стану.
- Да ну, я прошлый раз туда пялился, со скуки чуть не сдох!
- Так то после обеда. А сейчас - до...
Во дворе шум, гам... Детский писк. Граф куда-то ехать собрался, похоже. Ну, мы чего, мы стоим, бдим...
- Солнце уж высоко. Ушел туман-то, это хорошо. Полдень скоро. Сейчас Пегги нам каши притащит.
- Да тебе лишь бы брюхо набить... А жарко становится... Лето...
- Ага, лето. Не болтай. Слушай... Вроде, скачет кто?
- Кого принесла нелегкая? Кажись, остановился... Нет, снова тронулся, только медленно. Сходи-ка ты, Николас, к господину Назиру, потому что вон, видно уже... Всадник на холме. Если сейчас в рощу заедет, не разобрать его будет, кто таков, пока прямо перед нами не окажется. Давай, бегом!
Между тем сарацина каким-то седьмым чувством уже вынесло во двор. Он всегда знал, что вот сейчас, прямо сию секунду, что-то начнет происходить. Как чуял. И сейчас стражнику махнул, что, мол, да, понял-понял, топай назад, через минуту сам приду. Допил воду из кружки - никогда ничего не пил, кроме воды - и быстро, тихо, мягко двигаясь, но почему-то всегда своим появлением вызывая оторопь у солдат, оказался в караулке. Глянул осторожно из дверей и ахнул изумленно, не сдержался. У того, кто пока медлил съезжать с холма, на щите были очень хорошо знакомые Назиру гербовые цвета. Мгновенно подобравшись, скорее по привычке, чем из действительной необходимости, сарацин чуть не в два прыжка снова очутился во дворе. Аккуратно, но твердо притормозил весело носящегося по двору с детьми графа, поймав того за плечо:
- Роберт. Гизборн.
***
На дороге перед маленьким домом в Брамптоне показался всадник на вороном. Ехал, явно не торопясь, почти плелся. Хотя был полностью закрыт броней, со шлемом на голове, оружный, казалось бы - чего ему опасаться?
Подъехав поближе, спешился, отпустил поводья, снял шлем и, пройдя несколько шагов вперед, остановился. Ветер трепал светлые волосы, сыпал в лицо пылью, а он все стоял с пустыми глазами, глядя прямо перед собой, в никуда. Лицо ничего не выражало, казалось каменным.
И тут из ворот с визгом и воплями выкатилась тройка мелюзги: двое мальчишек постарше и совсем крохотное рыжее, кудрявое и конопатое существо в юбочке, верещащее громче всех: "Дядя Гай приехаааааал!"
Подлетели, вцепились, заскакали вокруг, что-то выкрикивая, перебивая друг дружку, тормоша и теребя светловолосого. Казалось, что дети пляшут вокруг майского шеста - рыцарь стоял столбом и все так же смотрел прямо перед собой. И вдруг с маху сел на землю, прямо в пыль, сгреб мелкоту в охапку, запрокинул лицо к небу и - рассмеялся.
В воротах, прислонясь к косяку, стоял граф Хантингдон, уже немножко заматеревший, но сохранивший лукавую улыбку, и смотрел на это безобразие вполне снисходительно. А выглянувшая из-за его плеча рыжая его жена опустила глаза и поклонилась приехавшему. Не потому, что он был старшим братом ее мужа - это не обсуждалось, а потому, что помнила, кто нечаянно стал крестным отцом ее первого сына.
И вообще, подумала она, пора его женить, что ли? Хватит уже по свету валандаться... Сколько его не было? Да лет пять, кажется... Хватит.
***
Увидав, что все не так уж и плохо, вслед за хозяином вошел во двор и Джек, до того честно сидевший в подлеске и делавший вид, что его нету и он ничего не видит. Велено было заткнуться и ждать - заткнулся. И ждал.
А теперь можно было расслабиться, гляди-ко, сэру Гаю, кажись, даже и рады. Вон, руками машут, шумят, ишь - даже Пегги его узнала и разулыбалась, глупая девчонка. И даже хозяйка дома смотрит на сэра Гая ласково. О, в дом пошли... Тогда и мы пойдем, лошадки, ну же, Блайз, давай, не ерепенься...
Казалось, и не уезжал... Гизборн огляделся, войдя в дом - и нашел все на своих местах. И - всех. Прибежал с огорода Тук, с руками, выпачканными в земле, и со здоровенными клубнями сельдерея в охапке. Сунул сельдерей Пегги, чтоб тащила на кухню, обтер руки о пузо, ставшее еще более неохватным, и наконец перекрестился, осмотрев Гизборна со всех сторон и найдя его целым и невредимым.
- Так и есть, монах, я живой. Не таращься, - и рыцарь усмехнулся углом рта. Ему было немного неловко, не по себе. Да, приехал, как и обещал... Но до сих пор сам не понял - зачем.
- Знаешь, Гизборн, а я рад, что ты живой, - монах поднял вверх палец, - не пропали даром мои молитвы. Ты у нас теперь, как-никак... Ну, ладно, - Тук замялся и поспешил на кухню, давать изрядно выросшей, но не слишком поумневшей растеряхе Пегги ценные советы.
От стола поднялся Назир, невозмутимый, как всегда, чуток располневший на почве мирной жизни под крышей, но и только. Даже ни одного седого волоса не прибавилось.
- А ты был ранен не так давно. И у тебя новый конь.
- Если б не ты, сарацин, я был бы мертв, а не ранен. Знаешь, сколько раз мне понадобилась в бою левая рука?... Но зря ты надеялся, что меня там убьют, обойдясь без твоей помощи, - Гизборн даже сам удивился, что испытывает к Назиру столь теплые чувства. Но это ж правда... Пригодились тренировки-то, еще как, - Конь, да... Здесь купил.
- Хороший конь. Сильный, - Назир хлопнул рыцаря по плечу и вышел во двор, полюбоваться на Блайза, которого Джек под уздцы потихоньку вел в конюшню вместе со своим гнедым жеребчиком. Потихоньку, потому что все-таки уж больно громадная скотина...
Пока Пегги и Тук суетились и хлопотали у стола, Гизборн поймал взгляд Мэриан. Им обоим было странно и неудобно друг с другом, вот так, запросто. В зале уже вовсю пахло печеным сельдереем, жареной свининой, свежим хлебом, и они двое, как свои, сейчас усядутся за один стол... Леди Хантингдон опустила глаза, не зная, что говорить и делать. Но Гизборн уже все решил и попер напролом, как всегда. Полез в сумку на поясе, вытащил что-то и, подойдя вплотную к Мэриан, произнес, чуть запинаясь:
- Я знаю, ты меня не любишь. Ну, и не за что особо. Но вот я тебе привез... Не бойся, я ненадолго.
Сунул Мэриан в руки деревянную шкатулку, обернутую в шелк, и отошел побыстрей, чтоб она не успела ничего сказать. Леди Хантингдон сделала пару шагов к окну, поближе к свету, размотала плотный узорчатый платок, открыла крышку - в лицо ей пахнуло чем-то незнакомым, немножко медом, немножко металлом, немножко даже сеном. Там, внутри шкатулки, было с полфунта странных темно-красных мягких перепутанных коротеньких нитей с желтыми вкраплениями. Что это? Трава? Мэриан обернулась, думая спросить об этом Назира, как главного знатока всяких восточных чудес. Увидала, что он вернулся со двора, и поманила к себе. Сарацин подошел, заглянул в шкатулку и поцокал языком одобрительно.
- Это za"faran. Шафран. В мире нет пряности дороже. На фунт шафрана можно купить самого лучшего арабского скакуна, Мэриан. Гизборн знал, что тебе привезти, - Назир одобрительно улыбнулся, изогнув бровь, - Ну, в пищу ты его вряд ли положишь. Здесь такое не едят. Но это и лекарство. Очень сильное. Чуть не от всего на свете. Только много нельзя и когда дитя носишь - нельзя. А так - от застоя крови, от болей в печени, в голове и в ушах, от судорог, для укрепления зрения и памяти... Легче сказать, что он не лечит.
Мэриан тихонько опустила крышку и поискала Гизборна глазами. Но сэр Гай усиленно делал вид, что его весьма интересуют успехи Тука в разведении молочных коз. Вдумчиво слушал и кивал в стратегически важных местах. Что ж, может, и не надо ничего говорить. Может, так и лучше... И Мэриан завернула шкатулку в шелк и поднялась по лесенке наверх - посмотреть, как там дети, да и шафран свой драгоценный прибрать хорошенько.
А потом спустилась к ужину.
***
Около полуночи, дождавшись, когда люди разбредутся по комнатам, нашумевшись вдоволь, на подоконнике приоткрытого окна первого этажа дома в Брамптоне возник огромный белый кот. Постоял, принюхиваясь и дергая хвостом, серебрясь шкуркой в лунном свету, затем соскочил вниз и, бесшумно ступая мягкими лапками, направился к лавке у очага. Примерился, прыгнул и привычно угнездился у спящего под боком, умостив передние лапы и живот на его правой руке.
Рано утром Гизборн проснулся от трех вещей: во-первых, его ткнули чем-то мокрым в нос, во-вторых, по нему ходили, а в-третьих, в комнате кто-то шептался. Рыцарь приоткрыл глаза. Прямо у него на груди уселся белый котище с медно-оранжевыми глазами. Кот приветственно мурчал и, увидев, что рыцарь окончательно пробудился, принялся бодаться лобастой башкой в ладонь, требуя, чтоб его погладили и почесали за ухом.
- Ну ты и вымахал, приятель, - пробормотал Гай, запуская пальцы в теплую лохматую шкуру, - Ты не кот, ты прям медведь целый... Или даже слон. Правда, ты не видал слонов. Но я видел однажды...
- Правда?!
Гизборн подскочил на своей лавке - он-то уже снова принялся задремывать под кошачье мурлыканье. И обнаружил три детские головенки - одну рыжеватую, одну белобрысую и одну совершенно рыжую - торчащими поверх перил лестницы, ведущей в хозяйские спальни и, судя по всему, теперь и в детскую.
- Дядя Гай, ты правда видел слона? - средний сынишка Хантингдона, светловолосый в отца и веснушчатый в мать Дик, унаследовал, видно, и материнскую живость. Не выдержал просто тихонько слушать. Они явно тут давно, мелюзга любопытная... Рыжая Мэри еле видна из-за перил. Старший, которому пошел шестой год, серьезный - в отца и деда - Роберт-младший, которого, как выяснилось, домашние звали Расти*, толкал брата локтем в бок, призывая к спокойствию и умеренности. Но было поздно - Гизборн спихнул кота с груди и сел на лавке, возвышаясь лохматым со сна пугалом среди груды шкур.
- Ну да. Я правда видел слона, - рыцарь помотал головой, прогоняя остатки дремоты.
Кот не пожелал остаться не у дел и снова заходил кругами, требуя внимания. Гай протянул руку, погладил белую громадину по спинке:
- Слон, конечно, побольше будет.
Дети скатились горохом с лестницы и наперебой затарахтели:
- А расскажи про слона, дядя Гай? Слон - какой?
- Да отвяжись ты со слоном, Дикки!
Странное ощущение мелькнуло в голове Гизборна: будто зимой ладони протянуть к горящему очагу...
- Дядя Гай, смотри, - это уже совсем тоненький писк из-под локтя, - тебя Хантер любит! Он только к папе еще так пристает! А ты любишь кошек? А папа привез Ханти жену и у них народились дети! Я тебе сейчас покажу!
Гизборн и глазом моргнуть не успел, как раздался быстрый топоток маленьких ножек: туда-назад - и к нему на колени была торжественно водружена корзинка. За корзинкой, тревожно мяуча, поспешала кошка - серая, пушистая, с зелеными глазами. Судя по всему, супруга Хантера, каковой вальяжно валялся в данный момент среди одеял и нимало не был озабочен проблемами своего семейства. Семейство копошилось на теплой подстилке. Пять штук маленьких, покрытых нежной шерсткой сарделек. Мэри ухватила одного из котят и сунула Гизборну под нос: "Правда, красивый?!" Да уж, красота несказанная... Глазки закрыты, ушки плотно прижаты к голове, хвостик навроде крысячьего... Гизборн осторожно взял пушистую сардельку под мышки двумя пальцами. Сарделька ничего не видела и не слышала, ибо мала была еще видеть и слышать. Но она исправно и отважно шипела на Гая, разевая беззубый рот и болтая в воздухе лапками. Весь в отца, храбрец... Гизборн обернулся к Мэри и торжественно изрек:
- Ты права, он очень красивый.
И чуть не выронил котенка, потому что с площадки лестницы раздался жизнерадостный хохот Роберта-старшего:
- Дети, отцепитесь! Дайте человеку встать спокойно! Извини, Гай, но дети и кошки у меня совершенно невоспитанные.
- Да нет. Просто непуганые.
Гизборн поднялся с лавки, провел пятерней по волосам:
- Пошли. Проедемся, что ли...
***
Они медленно трусили рядом по тропинке, собираясь с духом - каждому надо было что-то сказать и что-то спросить. А вот застряли слова во рту, что ты будешь делать... Ехали, молчали, смотрели на то, как солнечные лучи золотят потихоньку кроны деревьев, как взлетают над полями жаворонки и висят в поднебесье, трепеща крылышками... Запахло водой и Гизборн встрепенулся - он помнил, что где-то тут рядом речка. А так насиделся в песках, что сейчас любая текучая вода казалась чудом. Вода, просто так, сколько хочешь... Почему-то в Палестине ему часто вспоминалась крохотная речушка, ручеек, по сути, из которой он пил ледяную воду на рассвете, когда, вызволенный Нортгемптоном из ямы короля Джона, скакал в Мэнсфилд, переночевав в лесу. Над водой стелились языки тумана, а прямо из-под руки упрыгала от Гизборна толстая зеленая лягушка. Долго-долго сидела под листом, надеясь, что ее не заметят. А когда от зачерпнувшего воду ладонями рыцаря полетели брызги, напугалась, глупая, и сиганула сразу ярда на два...
- Ты рыбу ловить умеешь?
- Чего? - Гизборн опешил от неожиданности. Потом неловко ухмыльнулся: - Нет. А надо?
- Ну, раз уж мы сюда доехали... - Хантингдон спрыгнул с седла и заулыбался, найдя предлог говорить по делу, но о неважном - и тем потянуть время еще немножко. - Обычно я сюда с Туком езжу. Он научил меня бредень заводить. Неблагородно, да. Но добычливо.
- Браконьер, - Гизборн тихо фыркнул себе под нос, - был и остался браконьер...
- Ага, - жизнерадостно согласился Хантингдон, - он самый. Но есть-то хочется уже.
- И чего надо делать?
- Для начала слезь с коня, верхом рыбу не ловят!
- Ну, слез... Дальше?
- Дальше мы берем вот эту штуку, - Роберт добыл из-под куста орешника аккуратно смотанную длинную сетчатую снасть, - и лезем в речку. И идем вверх по течению вон дотуда, видишь, - он махнул рукой вперед ярдов на полтораста - склон пологий? Вот туда и выволочем, если поймаем чего...
Хантингдон скинул сапоги и рубаху, сунул Гизборну в руки длинную палку с привязанным к ней крылом бредня и полез в воду, расправляя снасть на ходу. На самой глубине оказалось ему чуть выше локтей, а у берегов - так до середины бедра. Неглубоко, в общем, о чем он радостно известил Гизборна, стоя уже у противоположного берега.
Посередине снасти оказался довольно объемистый "карман", куда должна была попадать предполагаемая рыба, кидаясь спасаться от крыльев бредня.
- Палку держи прямо, нижним концом чтоб дна касалась! Там вон камни по краю бредня прицеплены, от дна не оторвет. Пошли!
И они пошли. Оказалось, что это даже интересно... В глубине, взбаламученной их ногами, мелькают рыбьи спинки: мелочь-то уйдет через ячею, а вот та рыба, что покрупней, мечется в поисках лазейки. Вода темная, по ней скачут солнечные зайчики, слепя и сбивая с толку, в зарослях камыша и высокой травы вдоль берега зудят злые комары... Идти довольно трудно: и бредень тяжелый, и дно илистое, чуть не по щиколотку вязнешь, и не видно, куда ногу ставишь... Опа, а это что?
- Да чтоб тебя! Ушла! - увидав, как довольно крупная щука с разгону перелетела через верхний край бредня, Роберт хлопнул по воде ладонью с досады, - Научились, заразы! Ну, это потому, что мы тут довольно часто шарахаемся. Приловчились рыбешки уходить верхом, через сетку прыгая. Но, смотри, все равно тяжелеет ведь, правда?
- Угу... Слушай, Хантингдон...
- Нет. Это ты послушай. Все равно придется сказать когда-то... В общем, мой... Наш. Наш отец умер год назад. - Роберт уже начал заводить край бредня к берегу и говорил, пыхтя сквозь зубы, потому что волочь сеть становилось все тяжелей.
- Э? Так ты теперь граф?
- А то... Похож, да? - и новоявленный лорд Хантингдон прибил на плече комара.
- Куда там... Вылитый, - держать край бредня было трудновато с непривычки, и потому Гизборн тоже пыхтел, - Ты ж не думаешь, что я стану сейчас сильно печалиться? Я долго пытался решить, там, в Палестине... И решил. Ну, допустим, что я не сын какого-нибудь вонючего сакса - это меня радует... - Гизборн утер лоб тыльной стороной руки. Солнце уже припекало, становилось жарко, - а остальное... Да черт с ним. Не было у меня отца. У тебя вот - был.
- Но, Гай, ведь если бы...
- Не бывает никакого "если бы", - Гизборн поднял голову и глянул брату в лицо, - Есть то, что есть. Остальное - не имеет смысла обсуждать.
- Ты думаешь, приехал в мирную страну? Отвоевался? А если я скажу тебе, что Джон в прошлом году снова затеял войну с Уэльсом? И это тогда, когда Филипп-Август Французский стучался в ворота Дувра?
- Что?!
- А вот так! Пришлось королю Джону отдать валлийскому князю Ллевеллину свою незаконную дочурку в жены, чтоб не обижался... А кабы б не граф Солсбери, не пустивший французов в Англию, даже и не знаю, где б мы все сейчас были... Хуже того - не хлопай глазами - что ты ответишь, если я скажу тебе, что только этой весной, в мае, Папа Римский Иннокентий снял с Англии интердикт? И он длился все пять лет, что тебя не было? Что, если бы не Тук, который плевать хотел на всякие запреты, ни Дик, ни Мэри не были б крещены? Да к нему вообще со всей округи народ шел, по-моему, к нашему монаху...
- Интердикт? Но как же...? Ведь, когда я уезжал...
- Когда ты уезжал, король Джон был в силе! А сейчас... Сейчас мы платим его Святейшеству тысячу марок в год! - Роберт саркастически скривил рот, - Ладно, хоть Француз теперь не нападает, как-никак, мы - папский лен... Бароны Севера недовольны, страна раскололась, Гай! Да год назад, во время валлийской кампании, на жизнь Джона покушались!
- И тебя даже рядом не было, конечно же?
- Представь, не было. Да послушай ты! Тебе тоже придется выбирать! Может, не завтра, но придется!
- Знаю. Понял...
Они стояли уже совсем рядом, напротив друг друга, взмокшие от жары и злые от этого нежданного противостояния, а в бредне бултыхалась, блестела серебряной чешуей на солнце пойманная рыба...
- Гай!
- Да не ори ты на меня, Хантингдон! Раз уж я приехал, раз я здесь, - чего тебе еще?! Присягу принести?! - Гизборн мотнул головой, сбрасывая волосы с глаз, - Помню я, помню... Никуда не денусь, - он помолчал, успокаиваясь. Дернул край бредня и с сердцем сказал: - Дурак ты, брат. У тебя - семья...
- Я должен. И все равно уже поздно.
- Ну да... Поздно. По уши увяз...
- Ты слона-то правда видал? Они ведь не отвяжутся, - меняя разговор, спросил Хантингдон.
- Я редко вру.
- Ладно, сэр "Видевший Слона", - Роберт снова развеселился, испытывая явное облегчение от того, что все сказал и что его правильно поняли, - теперь наш улов надо доволочь до дому! Давай, взяли - и на берег!
В целом получилось неплохо: фунтов сорок всякой рыбьей чепухи и штук шесть вполне приличных щук. Гизборн сидел на траве, смотрел, как Хантингдон перекладывает улов по мешкам, перемежая рыбу крапивой, и чувствовал даже некое удовлетворение. Ну, хоть приехал не зря. Не обманулся.
- Вставай, хорош прохлаждаться! Сегодня на ужин будет печеная щука!
Гизборн усмехнулся, поднялся с травы и вскинул один из мешков на плечо - до коней-то нужно было его еще допереть, будущий сегодняшний ужин.
***
И ведь оказался прав Хантингдон: пока они вдвоем было уселись с кувшином эля во дворе под яблоней, дожидаться обещанной печеной щуки, откуда ни возьмись прискакала детвора. Сначала повисела, старательно дрыгая ногами, на шее у отца, а после окружила Гизборна. Никуда не денешься...
Роберт тихонько прыснул в кулак, глядя, как Гизборн морщит лоб и собирается с духом. Н-да, непросто быть "дядей Гаем"... Привыкай.
Мальчишки торжественно уселись на траву и приготовились внимательно слушать, а маленькая Мэри предпочла остаться на коленях у отца, но тоже повернула к Гизборну веснушчатую мордашку - давай, рассказывай.
От волнения у Гизборна аж в горле разом пересохло, пришлось пару раз отхлебнуть из кубка. Это утром, спросонок, он их не боялся, мелюзги, потому что просто не успел. А сейчас-то... Вот же черт...
Глядя, как мается не слишком-то умеющий что бы то ни было рассказывать - тем более, детям - крестный его сына - того гляди, сейчас или обозлится, или провалится сквозь землю - Роберт предпочел вмешаться:
- Так где ты его видел, слона-то?
- Нну, - отмер наконец Гизборн, - мы тогда еще только плыли в Святую землю. На корабле, - Дети дружно кивнули, - И однажды была стоянка, в Неаполе.
- Неаполь, малыши,- это город такой, - вставил реплику Хантингдон, и дети снова кивнули, а Мэри поудобнее примостила рыжую голову у него на груди.
Гизборн выдохнул, почесал в затылке, еще разок глотнул эля и продолжил, постепенно разгоняясь:
- Неаполь - богатый город. Не такой богатый, правда, как Лючера. В Лючере давно никто не жил - старое поселение, еще римское. Стоял пустой, в развалинах.. А Фридрих Гогенштауфен, государь Сицилийского королевства, населил его заново. Сарацинами. Выстроил себе там огромный замок... Фьорентино называется. Ну и захотел при замке иметь зверинец. Для развлечения. Ну, там разное говорят, про Сицилийца-то... Что у него чуть ли не гарем там, как у султана...
- А что такое гарем? - это неугомонный Дик встрял, кто б сомневался.
Гизборн поперхнулся и прикусил язык, заметив испепеляющий взгляд Роберта поверх рыжих кудряшек Мэри.
- Кхм, ну да. Неважно... Так вот, зверинцы... Для них Фридриху нужны звери, - Гизборн беспомощно свел брови, поняв, что совершенно запутался в словах, но попытался как-то вырулить, - Тогда как раз в Неаполь пришел морской караван из Африки. Везли слоновую кость и всяких там чудищ для Фридриха. На одном корабле был слон. Молодой, не такой уж и большой... - Гизборн оглянулся, ища, с чем бы сравнить, - Ростом, ну, вон как тот сарайчик.
Дети дружно повернулись посмотреть на сарайчик. А немаленькое было сооружение, в котором как раз сейчас возился с предназначенной вялиться рыбой Тук. Дик начал было вопрошать о том, почему слон такой большой, но старший брат грозно на него шикнул, чтоб не мешал. Гизборн перевел дух и продолжил, мучительно подбирая слова:
- Слон серый... с толстой морщинистой шкурой. У него огромные уши. Говорят, он ими может себя обмахивать в жару.
Тут Гизборн чудом удержался, чтоб не начать помогать себе руками и не изобразить, как слон ушами машет. Но вспомнил, что рыцари - не слоны и руками им махать невместно. Поднапрягся и выдал последние сведения о слонах, которыми мог поделиться со слушателями:
- Еще у него спереди нос. Длинный. Хобот называется, и он у слона вместо руки. Слона погонщики на берегу манили за собой лепешками. Так он хоботом их брал и в пасть себе запихивал! А вообще он траву ест. И листья. Чтоб добраться до листьев на высоких деревьях, слон их валит на землю бивнями. Это такие длинные два зуба у него. Как рычаг выходит... А когда свалит, то ест листья.
Глаза у мальчишек сделались словно плошки.
- А... а больше он ничего не ест? - это снова Дик, даже побледневший от восторга и страха, все конопушки на носу пересчитать можно.
- Нет, - Гизборн неожиданно мягко улыбнулся, - мальчишек слон не ест. Там, где они водятся, прирученным слонам доверяют охранять детей. И их никто не обидит - ни лев, ни крокодил.
- А крокодил...?
- А крокодил, - у яблони неожиданно возник Тук, - буду сейчас я! И если вы немедленно не отправитесь ужинать, я вас съем! Зову-зову, оглохли все... Живо! Готова рыба-то ваша, стынет же... Ничего не понимают в хорошей еде, - продолжал бормотать монах, подтыкивая мальчишек в спины и недовольно оглядываясь на лениво встающих с земли мужчин, - а еда - это одна из великих милостей Господних!
Гизборн и Хантингдон переглянулись и неожиданно для себя дружно расхохотались. Ну кто еще способен обругать их обоих разом?!
Расти мягко вывернулся из-под руки Тука, обогнул по длинной дуге отца, бережно несущего уставшую и уже дремлющую Мэри, и пошел рядом с крестным, глядя снизу вверх внимательными серыми глазами.
- А ты не боялся слона, дядя Гай?
- Да нет. А чего его бояться?
- А папа говорит, ты вообще никого не боишься!
Гизборн почувствовал себя так, будто у него землю из-под ног выдернули. Ничего себе, репутация... Однако надо как-то выкручиваться. Он собрался с духом и сказал негромко, но четко, адресуясь не столько к крестнику, сколько к Робертовой спине, завешенной рыжими кудряшками по левому плечу:
- Ну, ваш отец, конечно, всегда прав. Но тут он немного ошибся. Он сам гораздо храбрей, чем я. Он не побоялся привезти меня, раненого, сюда, в свой дом. А ведь мы были врагами...
- А сейчас?
- Что сейчас?
- Сейчас вы тоже враги?
- Нет, конечно. Как я могу быть врагом твоего отца, если ты - мой крестник?
Гизборн увидал в густой траве пушистый белый хвост, поднятый трубой, что-то вспомнил, хмыкнул себе под нос и рассудительно произнес, высоко задрав брови и ехидно глядя на задумавшегося над столь сложным вопросом Роберта-младшего:
- А вообще-то я, знаешь ли, боюсь вашу матушку!
Крестник поднял глаза и совершенно серьезно ответил тихонько:
- Знаешь, дядя Гай, папа тоже ее боится...
Плечи идущего впереди них Хантингдона уже вполне откровенно тряслись от еле сдерживаемого смеха. Мэри завозилась, недовольная такой тряской, и Роберт погладил ее по голове, успокаивая. Он обернулся к Гизборну, явно собираясь что-то прокомментировать, но не успел. Успел только, улыбаясь, взять сына за руку, как Гизборн, надумав, ляпнул без разгона:
- Я уеду завтра. Утром. Мне нужно заехать к Нортгемптону. Он мой сюзерен, как-никак, я должен, ну, хотя бы объявиться... И еще...
- Что? - Хантингдон посерьезнел.
- Да нет, ничего. Так...
- А если я вместе с тобой к графу Вильяму наведаюсь? Давно собирался, а тут вроде за компанию... Мы ж соседи с ним, хоть и дальние. Надо бы кое-что обсудить... Что скажешь?
- Ну, я не против...
- Вот и отлично! М-да, - Роберт чуток поежился и подмигнул брату, - сейчас мне будет на орехи...
И они вошли в дом.
* Игра слов. Rusty (англ.) - "ржавый", но и "сердитый, норовистый".