Не буду скромничать, - я - гений! Да, я хочу сегодня сказать именно это! Сегодня мне хочется поделиться с вами, о, мои терпеливые читатели, тем, что я так долго скрывал от вас. Рассказать вам, в чём мой секрет гениальности. Мне совсем не жалко раскрыть вам мои профессиональные тайны. Ведь я уже, кажется, достаточно стар.
Вы хотите узнать, в чём мой секрет?
Я долго шёл к признанию и славе. Я писательствовал всю свою сознательную жизнь. Под моим именем вышло больше двух десятков поэм, несколько сборников стихов и 7 романов в прозе. Но путь мой был тернист и тяжек! Я рос в самом бедном и, несомненно, самом грязном и криминальном районе города. Тогда я стыдился признавать это вслух, но теперь, когда я пишу эти строки, я готов сказать правду - вокруг меня жили чертовски глупые и недалёкие люди! Какое счастье, мои любезные читатели, почтившие своим вниманием эти скромные мемуары, если вам никогда не доводилось находиться в столь невозможно сером и не понимающем вас обществе!
Дом, в котором я жил, сплошь был заселён нищими торговцами и строителями. Эти неумытые чёрные людишки едва соображали по-русски, но это не мешало соседским женщинам во дворе тявкать мне в спину: "Ишь, интеллигент пошёл!". Каждый день, открывая двери моей квартиры, я выходил в мрачный, убогий, пахнущий дешёвым спиртным, тупостью и похотью мир. Мне приходилось идти по улице, вдыхая испарения неубранной вдоль дороги гнили, слушая хрипы опустившихся оборванцев, заливающих в себя зловонную жижу из прозрачных бутылок, и неумелое бряцанье гитары в руках малолетних преступников.
С трудом представляю сейчас, как я смог выжить во всём этом безобразии. Я, самый молодой член высшего литературного сообщества, тот, чьи слова должны были передавать из уст в уста все, начиная с младенца и заканчивая дряхлой развалиной на костылях! Там, где я рос и повзрослел, никому не нужны были ни мои стихи, ни проза... Ни один из этих уродливых человечков не мог меня понять.. Сколько мне пришлось преодолеть, чтобы выбраться из этой грязи лишь благодаря моему усердию! Надежда на вас, мои ненаглядные читатели, спасала меня от чёрных мыслей. Светлые идеи моих будущих произведений и умение отыскать лирику во всём, что меня окружало, помогали мне не видеть всей той нищеты и ущербности, в которой я тогда жил!
Мой сборник стихов, следом за ним - поэма, а потом - роман и снова поэма подарили мне немного свободы и массу новых возможностей. Так было опубликовано много, очень, очень много моих работ! Среди них были и настоящие шедевры, да, да! Я был на пике славы и совершенства своего мастерства!
Но потом что-то начало меняться... Шли годы, и я уже не так часто слышал похвалы моих коллег в литературном сообществе. Шум апплодисментов и гомон одобрений уже не оглушал меня, как раньше. Что-то изменилось! Я всё реже получал положительные отзывы критиков... "Скучно", "Старо", "Слишком тяжёлый слог", "Чересчур эмоционально", "Консервативно". Издательства начали отказывать мне.
Какое-то время я жил затворником. Отшельником. В тоске и одиночестве я творил. Писал свой самый лучший, свой самый, если позволите так выразиться, шедевральный шедеврище! Поэму, которая смогла бы вернуть меня на Олимп былой славы. Я уже тогда был, наверное, не молод... И, наверное, я даже готов был заболеть. Ночь за окном день ото дня была всё черней и продолжительней, а сон всё глубже и страшней. Звуки перестали складываться в сладкую музыку, надрывая мой страдающий рассудок какофонией чудовищных воплей и визгов, а пища и питьё становились горькими, обжигающими, как перец, и рвущими мои внутренности на части, будто когти.
Не знаю, сколько прошло времени. Но вскоре я решил прервать моё одиночество и прочитать ещё незаконченную, но уже, несомненно, гениальную поэму в литературном сообществе. Мне стоило нечеловеческих усилий решиться на это, знаете ли! После стольких лет молчания... Я ходил в сообщество каждый день. Оказалось, что я забыл всех моих коллег, но это было даже на руку мне. Я читал мою поэму по частям, каждый день - понемногу. Я зачитывал выстраданные мной строки с выражением! Вкладывал в них всю душу! И знаете, что? Эти дрянные, бездарные, бесталанные людишки не понимали меня! Скажу вам больше - они, кажется, даже сторонились меня. Да, измельчал нынче коллектив литературного сообщества, измельчал...
"Что ж! - сказал тогда сам себе я. - Это, пожалуй, облом. Но я всё равно допишу мою поэму!". Благо, у меня есть офис, где я могу работать в тишине и спокойствии. Я допишу! И это будет шедевр. Настоящий бестселлер! Вот дочка моя, Машка, очень любит мои стихи. Она часто заходит ко мне, - почти каждый день. Что она понимает, дитя неразумное, наивная маленькая девочка? Но искусство не нужно понимать! Им нужно любоваться.
А вчера Маша пришла ко мне и заявляет, значит, вот так: "Папа, знаешь, недавно плохие люди сказали, что ты вовсе не гений. Они сказали, что ты - псих!". Забавно... Что я мог ответить ей? Конечно, мои милые читатели, я погладил девочку по голове и успокоил: "Не слушай, Машенька! Это тебе психи сказали так". Интересно, как это, - сходить с ума? Бедняжки сумасшедшие. Зависть - гадкое, очень гадкое чувство! Но гений привычен к всеобщей зависти.
Хотите знать, в чём мой секрет? Я скажу вам. Всё дело - в моих маленьких демонах! Да-да-да! Они - это почти как муза. Но только - демоны. Иной раз я вообще не могу ничего писать без них. И тогда мир становится бесцветным и скучным. Но потом мои демоны приходят ко мне, - сваливаются как будто из ниоткуда, и начинают говорить. Нет, разумеется, они не пишут мои поэмы за меня! Но они очень... Очень! Очень помогают мне сказать то, к чему я иной раз не могу подобрать нужных слов. Это может быть один маленький мохнатый демон, но могут они прийти и целой толпой - и тогда они заполняют всю комнату так, что здесь становится душновато. По одиночке они говорят вполне себе вразумительно, но если вдруг мои суетливые демоны начинают галдеть все хором, мне приходится иной раз осекать их: "Погодите, дружочки, погодите, не все сразу!", чтобы успеть записать то, о чём они болтают.
Знаете, друзья, мне очень повезло в этой жизни! Повезло, что природа одарила меня талантом. На что похожа было бы моё существование, если бы я был его лишён? Какие серость, грязь и мрак тоскливых будней открылись бы моему взору, не преврати я всё это в лирику и не выплесни на бумагу. Благодаря таланту мои демоны, копошившиеся во мне, наверное, с самого моего рождения, наконец смогли выбраться наружу! И, сублимировавшись в материи, помогать мне творить всё то лучшее, что я творю для вас, о, мои драгоценные читатели!
Знали бы вы, сколько всего я написал для вас, мои хорошие, мои благодарные читатели. Скоро вы узнаете об этом. Я очень надеюсь и верю, что вам понравится моя поэма. И мир станет чуть-чуть лучше с её появлением!
...Танечка, Танечка, моя верная секретарша Таня, ну где же ты заказываешь такие ужасные ручки? Ты, зная, как я терпеть не могу печатные машинки - эти отвратительные шумные агрегаты, у каких мошенников-торгашей ты покупаешь такие скверно пишущие ручки?
------------------
Чёрный грифель заскрипел и пошёл неприглядной крошкой. Андрей Юрьевич, - почти полностью седой сухонький мужчина, терпеливо покарябал грифелем ещё немного, после чего послюнявил его и продолжил испещрять бумагу влажными и почти невидимыми теперь строками.
―Как Андрей Юрьевич себя сегодня чувствует? ― спросил Татьяну пожилой врач во время планового обхода. В психиатрическом отделении медсестра Таня была новенькой, поэтому, изо всех сил преодолевая робость, ежедневно терзала персонал своей почти по-детски любознательной общительностью. Сейчас она как раз выходила из полной демонов палаты.
―Спокойно себя ведёт. По имени ко мне обратился.
В ответ на её слова врач одобрительно закивал.
― Жалко его, ― сочувственно добавила Таня. ― Глаза у него такие добрые. Мучается с этими грифелями...
―А ты попробуй, дай ему ручку! Пускай пишет, ― невесело усмехнулся врач. ― После того, как он в метро бабушек два года пугал своими стихами, неизвестно, куда он эту ручку себе засунет.
― Пётр Русланович, а что с ним случилось? ― не сдержала любопытства медсестра.
― Ну что... Раньше поэтом был. Лет тысячу назад. Потом один сборник у него провалился. Потом - другой. Критики в пух и прах разнесли. Потом ещё... И пошло-поехало... Сначала пил. Потом бегал в метро, лез ко всем и декламировал какую-то околесицу в рифмах.
Мимо проходила женщина с волосами, неуклюже перевязанными в два детских хвостика. Её осунувшееся под беспощадной властью времени лицо кокетливо улыбалось, а узловатые руки прижимали к облачённой в истёртую больничную сорочку груди растрёпанную куклу.
―Можно туда? ― спросила она стоявшего у дверей палаты Андрея Юрьевича врача.
―Не сейчас! Обход!
Престарелая девочка обиженно надула губки, жеманно стрельнула глазами и удалилась.
―Машка стихи его любит слушать, ― пояснил Пётр Русланович медсестре. ― И как будто понимает. При таком-то инфантилизме...
―Ясно, ― кивнула Таня.
―Ты вот, например, что читаешь? ― неожиданно посмотрел на неё врач.
―Я-то? Ну-у... Журналы всякие... Разные... Или детективы какие-нибудь новые.
―Ну вот! А он-то этого не знал!..
Врач нажал на ручку двери и вошёл в палату. Крестик - нолик - крестик - нолик - чертил седой пациент на листе бумаги. На его столе лежал уже не один десяток исписанных таким образом листов. Лицо Андрея Юрьевича озаряла задумчивая и счастливая улыбка.