Доронин Алексей Алексеевич: другие произведения.

Книга 7. Время жатвы - четыре главы

Журнал "Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Peклaмa:
Peклaмa:
Оценка: 8.96*8  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Прощение и смирение - это удел раба. Месть - вот выбор свободного человека. Стань тем, кого ты боялся. Но бойся того, чем ты станешь..." (две главы и две интермедии из романа, работа над которым ведется)

  

Пролог. Капсула времени

   Гамбург, Германия,
   23 августа 2019 г.
  
  
   У изобретателя (как он предпочитал себя называть) было несколько вещей, которые он перечитывал в редкие минуты душевной слабости. Ни одна из них не являлась молитвой или религиозным гимном. Но каждая имела то или иное отношение к движению вперед человеческого разума.
   Раньше своеобразной кроличьей лапкой на удачу, воображаемой бутылкой шампанского для "крещения" корабля - то есть любого судьбоносного дела - был для Элиота Мастерсона текст послания, отправившегося к звездам на борту космических аппаратов "Вояджер-1" и "Вояджер-2". Он знал его наизусть.
   "Мы направляем в космос это послание. Оно, вероятно, выживет в течение миллиарда лет нашего будущего, когда наша цивилизация изменится и полностью изменит лик Земли... Если какая-либо цивилизация перехватит "Вояджер" и сможет понять смысл этого диска -- вот наше послание:
   Это -- подарок от маленького далёкого мира: наши звуки, наша наука, наши изображения, наша музыка, наши мысли и чувства. Мы пытаемся выжить в наше время, чтобы жить и в вашем. Мы надеемся, настанет день, когда будут решены проблемы, перед которыми мы стоим сегодня, и мы присоединимся к галактической цивилизации. Эти записи представляют наши надежды, нашу решимость и нашу добрую волю в этой Вселенной, огромной и внушающей благоговение..."
   И хотя он повторил его про себя и тогда, в мае 2019 году, дурное предчувствие посетило Мастерсона и больше не покидало его. Это было на его космодроме недалеко от Браунсвилла, штат Техас, когда он присутствовал при рутинном выведении на орбиту нескольких телекоммуникационных спутников, принадлежащих Индии, и еще кучи орбитальных аппаратов поменьше - классов мини-, микро- или нано-, самые маленькие из которых весили меньше килограмма.
   Индийцы использовали на этот раз ракету его компании, чье название переводилось как имя хищной птицы, вместо привычной ранее русской "рабочей лошадки" из семейства "Протонов". Тому было много причин, и не только технико-экономического свойства. Пуски в этом году следовали один за другим. Корпорация только успевала производить аппараты, которые расходились как горячие пирожки, становясь если не монополистом, то одним из ключевых игроков рынка.
   А объект, который он называл "Прометей", на тот момент уже кружился в околоземном пространстве несколько месяцев. Завершающие монтажные работы были проведены автоматикой уже на орбите. Риска не было - технология сцепления двух и более модулей была хорошо отработана на МКС. Зато это позволило на двадцать процентов снизить расходы, а в этом всегда был его конек. Он даже штат сотрудников держал минимальный и всегда приветствовал выполнение одним работы за троих. Каких-то десять тысяч человек делали дело, которое раньше было по плечу лишь целому государству. Хотя в последний год и пришлось увеличить число сотрудников почти на четверть.
   Но "Прометей" не занимал тогда его мыслей. Первое правило венчурного бизнесмена и инноватора: "Не задерживайся на одной ступеньке". Именно следуя ему, Элиот оставил свою страну, которая тогда еще не превратилась в криминальную клоаку, где в начале 21 века белого могли убить на улице только за то, что он не черный, и уехал в Канаду по студенческой визе, а оттуда чуть позже США.
  
   В крохотном ЦУПе (не чета Байконуру или мысу Канаверал) Мастерсон находился всего десять минут, следя одним глазом за работой трех одетых в форменные комбинезоны операторов, которые все равно выглядели как хипстеры-гики, а не солидные ученые. Сетчаткой другого глаза, слегка модифицированного с помощью технологий, пока не поступивших в свободную продажу - Элиот воспринимал информацию без помощи экранов, непосредственно - цифры, графики и видеоданные, в которых отображались первые шаги новорожденного "Фалькона". На очереди была такая же технология для слухового нерва, но ее пока не оттестировали должным образом на добровольцах.
   Ракета взвилась в небо, все прошло штатно, и Мастерсон зашагал к выходу. И в этот момент подумал:
   "Они будут взлетать точно так же. И ты это знаешь".
   С этой мыслью он потерял покой.
   "Я не заказывал это. Заберите назад и верните мне деньги, пожалуйста". Но мысль не ушла, и страх не ушел.
   Первое правило мультимиллиардера. "Никогда не трать время на ерунду". Тот, кто его не соблюдает, даже миллионером не становится.
  
   *****
  
   Когда к нему обратились с этим предложением, он в первый момент принял его за розыгрыш, несмотря на то, что он исходил от джентльменов солиднее некуда.
   Орбитальная платформа, пригодная для размещения метеорологического оборудования объемом тридцать кубических метров и массой шесть тонн, способная маневрировать на высоких орбитах используя не ракетный двигатель, а автономные источники энергии. И два года срока на все работы.
   Задачка для Николы Теслы, причем не реального, а мифического, который якобы кидался молниями и умел телепортировать объекты.
   Но НАСА, которая обычно была на голодном пайке, внезапно получила от новой вашингтонской администрации, где ястребы сидели как куры на жердочке, полный карт-бланш на эти работы. А уже аэрокосмическое агентство пригласило его как главного субподрядчика.
   Ему уже случалось работать с оборонщиками. Именно его компания была разработчиком виртуальной среды и метаязыка для разработки военной техники. Заказчиком было агентство DARPA. Программа включала в себя все, от компьютерного моделирования до управления логистикой, была предельно гибкой и иллюстрировала собой преимущество сетевых полицентрических систем над вертикальными иерархическими. Применялся в ней даже краудсорсинг.
   Почему бы свободным людям не помочь своему правительству в поиске cost-effective solutions?
   Впрочем, случались и курьезы. Именно на ее основе был спроектирован и построен дрон, один из двигателей которого работал на биогазе, способный производить топливо из любых органических остатков. Но, насколько знал Элиот, прототипов произвели всего четыре штуки, после чего проект заморозили. Хотя зачем он был нужен вообще? Если уже на подходе беспилотники "Цикада" размером с мышь, которые в перспективе могут печатать на 3D-принтере прямо на борту самолета-носителя. Сделать их чуть больше - и кроме камеры можно поставить на него оружие - например, пневматический пистолет. Или заряд взрывчатки.
   Если только не рассматривать вариант мира, где не будет ни 3D-принтеров, ни нефтеперерабатывающих заводов. Тогда простой дизайн и биогаз, может, и имеют смысл.
  
   Каждый из узлов платформы по отдельности был вполне технологически выполним. Но все в комплексе... подобного в истории космонавтики еще не делалось. Русские имели наработки в этой области. Но речь шла о маневрировании, смене плоскости орбиты малыми спутниками с помощью разгонных блоков. А от него требовали гораздо большего. Того, что раньше было прерогативой "Звездных войн" - и не от Рональда Рейгана, а от Джорджа Лукаса.
   Но прошло девятнадцать месяцев, и дело было сделано. И теперь он гордился им не меньше, чем своей аэрокосмической компанией. Хотя об этом вкладе в прогресс он сможет по условиям договора рассказать только через десять лет.
   Но был один неприятный червячок, который грыз Мастерсона день и ночь. По своему опыту Элиот знал, что и великие удачи, и огромные несчастья происходят при мизерной вероятности. И всегда неожиданно. Это и есть парадокс черного лебедя.
   "Какого дьявола я думаю об этом? Разве это повысит котировки моих акций? Разве это заставит лучше продаваться мои электромобили и гаджеты?".
   Но, вспоминая, как удаляется и делается все меньше в чистом полуденном небе безобидная транспортная ракета, Мастерсон не мог себя заставить не думать. В молодости, пока, Элиот еще не подчинил себя жесткому тайм-менеджменту, он увлекался не только программированием и изобретательством. Космосом он заболел после научной фантастики, особенно Айзека Азимова. Серия про "Основание" была его любимой.
   Но там, на стартовой площадке, белый мультимиллиардер, родившийся на африканском континенте, вспомнил совсем другую книгу, роман лауреата премии "Хьюго" времен "холодной войны", от которой ему еще ребенком стало не по себе.
   Она называлась "A canticle for Leibowitz".
   А сейчас она заставила Мастерсона думать о "черном лебеде", вестнике смерти и разрушения. Он и не представлял, настолько страшна эта птица.
   Радостные мысли о том, что он обеспечил западную цивилизацию новым "ultimo ratio", как ветром сдуло.
   "Когда дело касается русских, обычные законы логики не действуют", - когда-то давно сказал ему отец, оторвавшись от чтения газеты. ЮАР до самого крушения апартеида была, мягко говоря, в недружественных отношениях с СССР. Еще бы. Последний очень помогал чернокожим повстанцам.
  
  
   Он не был бы собой, если бы не располагал силами и средствами для наведения справок. И он знал, что то, что ему было известно как "Проект "Прометей", в Пентагоне числилось, как "Проект "Дамокл" (впрочем, и они явно догадывались, что он знает, и с этим мирились).
   Но... Fait accompili, как говорят французы. Дело уже было сделано. Работа сдана заказчику, а значит, его детище находилось под полным контролем НАСА... а по факту - военного ведомства. Кое-что он себе все же оставил, хоть это и было незаконно. Крохотную "back-door", потайную дверцу, чтоб следить за функционированием платформы. Крохотный радио-маячок, который будет оставаться "спящим" и подаст сигнал на определенной частоте только в одних узко очерченных обстоятельствах. В случае обнаружения это не бросило бы на него тень, а было бы списано вояками на техническую недоработку. Все-таки он был их на голову умнее.
   Но это было важно для него, чтобы планировать свою жизнь. И быть готовым к самому плохому.
   Впрочем, Элиот установил для себя вероятность фатального развития событий в одну десятую долю процента. Не больше. Все-таки люди не лемминги, чтоб кидаться с обрыва в воду по весне. Ядерное оружие существовало почти восемьдесят лет, и хватило ума не применять его после Хиросимы и Нагасаки.
   Он привык выигрывать, имея 1 к 100 не в свою пользу. То есть в ситуации в сто тысяч раз хуже. Облечением для совести была мысль, что и без "Дамокла" глобальные риски не становились ощутимо меньше. Скорее - даже выше. Ведь "Дамокл", как его заверяли, будет важным фактором мировой стабильности. И годился тот не только против Медведя, но и против любой страны или другой группы, которая вздумает угрожать миропорядку.
   Не за горами были времена, когда не только failed states, "государства-неудачники" - но и любой маньяк или фанатик смогли бы приготовить боевой штамм вируса в нано-микроволновке. Об этом предупреждал Рэй Курцвейл.
   Но пока главной угрозой была одна страна, по недоразумению располагавшая ядерным оружием и даже собиравшаяся свой арсенал наращивать.
  
   *****
  
   Элиот Мастерсон еще задолго до первых значительных успехов взял себе за правило никогда не откладывать дела в долгий ящик. Даже если очень хотелось. Смета расходов была составлена им еще в его личном реактивном самолете, державшем курс на Майами, пока он смотрел на проплывающую внизу белую равнину облаков.
   Техническая часть проекта - готова на следующее утро после случая на космодроме. Он придумал ее в пентхаусе, который он арендовал со всей обстановкой специально для приватных встреч, хотя мог себе позволить купить вместе с находящимся внизу небоскребом в семьдесят этажей. И еще десять таких же. Но он не терпел "статусных расходов", а еще меньше любил, когда деньги лежат мертвым грузом.
   Зато, как и вся его недвижимость, апартаменты были оборудованы системой "умный дом". Они могли не только поддерживать чистоту и кондиционировать воздух, но и заказать по сети и приготовить к его прибытию скромный обед или ужин. И не только готовую пиццу. Маленький конвейер, миниатюрный лифт и несколько манипуляторов - и вуаля! Bon appИtit. И все это без помощи прислуги из плоти и крови.
   В этот раз он заказал машине хорошо прожаренный стейк. Вегетарианцем Элиот не был, для себя давно решив, что для каждого периода жизни свои радости. Когда-то ему нравилось играть с конструктором "Лего", потом пришел черед видеоигр (вскоре он их уже создавал сам), а потом он отдыхал от стремительного восхождения по социальной лестнице с противоположным полом. Немного, старомодно, да. А когда он станет, как собирался, существом из волн и энергии, то найдет свои радости. Например, кривизну многомерного пространства-времени исследовать. Но глупо отказываться от тех источников удовольствия, которые тебе дает природа на текущем этапе.
  
   Посвящать других все равно пришлось бы, но этот момент Мастерсон старался максимально отсрочить. Но и тянуть было нельзя. Он чувствовал, что в воздухе пахнет озоном, а значит, будет гроза.
   Кто-то на его месте думал бы о своем состоянии и обо всех незаконченных проектах и планах. Кто-то - о семи детях от двух браков и двух бывших женах, с которыми он сохранил хорошие отношения. А он думал о цивилизации.
   Никто кроме него не мог сделать эту работу. Работу хранителя.
   Элиот еще надеялся на лучшее. На то, что он ошибся. Но допускал и вариант черного лебедя: общипанного, с перьями в радиоактивном мазуте, но готового наброситься и заклевать. Поэтому и хотел подстраховаться: за себя и за те семь миллиардов людей, которые о лебеде не подозревали.
   Для начала он разузнал все, что касалось работ в двух интересующих его направлениях. Первое, оптимистическое - сохранение памяти цивилизации. Второе, пессимистическое - сохранение памяти о цивилизации.
   Разузнал...и нашел их страдающими безнадежным дилетантизмом, а то и шарлатанством. Они не учитывали того факта, что вместо "мягкой посадки" человечество может ждать "взрывная декомпрессия". Часы Судного дня в Чикагском университет уже перевели к двум минутам до полуночи, а наивные идиоты все еще верили, что после обмена ядерными ударами все уцелевшие народы заплачут, обнимутся и мирно выстроятся в очередь, чтоб по-братски поделить остатки ресурсов и сбереженные технологии.
   Несомненно, такие клады как "Global Seed Vault" на Шпицбергене приберут к рукам сильные. Дай бог, чтоб они при этом не разрушили их. Но, к сожалению, этим хранилищем семян на Свальбарде примеры настоящих работающих "ковчегов" и исчерпывались. Остальные частные и получастные проекты годились только как приманка для туристов. Государства подходили к этому более основательно. Русские с упорством хомяков рыли нору на Урале. Американцы, китайцы, японцы и даже финны делали нечто подобное у себя. Но все это были проекты с горизонтом в 50-100 лет. И все они касались в основном сохранения материи, а не памяти, знаний и технологий.
   Элиот собирался заполнить этот пробел. Но если выполнение "пункта 1" требовало колоссальных затрат сил, денег и времени, то пессимистический "пункт 2" (т.е. Монумент человечеству), был вполне осуществим за какие-то несколько десятков миллионов долларов и в течение месяца. Именно с него Мастерсон и собирался начать.
   Был ли этот пункт таким же нужным, как первый? Безусловно. Даже если человечеству суждено погибнуть от собственной глупости, труд сотен поколений не должен пропасть зря.
   "Пусть мы будем хотя бы антипримером", - подумал Элиот, вращая перед глазами объемные изображения подземелий горы Ямантау. Кроме него их видели всего человек двадцать во всем Западном полушарии. Да, русские вбухали в это строительство не меньше половины годового бюджета своей страны в тучные годы высоких цен на нефть.
   "Она им не поможет..."
   Но даже из такой норы на любом из материков Земли не получится обелиска для homo sapiens. Монумента, предназначенного даже не для далеких потомков - таковых может не быть - а для чужаков, из которого бы те поняли, чем были люди и чего они достигли.
   "И на чем споткнулись".
   После заката, то, что не уничижат дикари, уничтожит время. Артефакты еще раньше приспособят под предметы культа, а прежние командные пункты и убежища - под святилища и гробницы. Но оледенение сменяются похолоданиями и наоборот. А дрейф континентов идет своим ходом. Появляются новые горные массивы и новые дуги тектонической напряженности. И даже материковые плиты не гарантируют стабильности. Пройдет пара десятков миллионов лет - и не останется следа от тех пещер.
   Околоземное пространство... это тоже не вечность. Даже если рассчитать орбиту, свободную от мусора и метеоритных потоков, космическая пыль постепенно проест корпус аппарата и доберется до содержимого. Всего за каких то сто миллионов лет.
   На Земле за это время тела людей превратятся в нефть. Не всех, конечно, а только погребенных в специфических условиях - лежащих под массивными завалами, смытых волной цунами и затянутых в ил, поглощенных разверзшейся землей... Остальные превратятся в прах.
   А вот Луна - это вечность без всяких "почти". Даже обычный лист бумаги может пролежать там миллиард лет. Американский флаг стоит в таком же виде, в каком его оставил Армстронг, хотя и не полощется на ветру. И будет стоять и тогда, когда место, где стоял Белый дом, скроет двадцатиметровый слой осадочных пород. Если, конечно, в звездно-полосатый флаг не ударит мстительный метеорит.
   Так Элиот принял решение, что на борту "Фалькона-10", который в июле понесет беспилотный зонд Европейского Союза к Луне, будет немного дополнительного груза.
   Если ничего не случится... то есть наверняка... пусть это останется забавной шуткой, подумал Элиот. Еще одним "камео", вроде его появления в фильмах про супергероев в роли себя самого - эксцентричного миллиардера, помешанного на космосе.
   Конечно, программа экспедиции не предусматривала возвращения аппарата на Землю. Отработав свое, зонд будет оставлен и забыт. И никто из землян, которые просмотрят снятые его камерой ролики на "YouTube", не будет знать, что осталось внутри корпуса лунохода.
   А там за фальшивой переборкой притаилась круглая коробка из специального титанового сплава, которая вмещала тусклый серый диск, похожий на обычный "Blu-ray", но обошедшийся ему почти в полтора миллиона долларов. Хотя в этот раз он, гений аутсорсинга, обошелся без привлечения сторонних фирм. На его поверхности, которую можно было поцарапать разве что алмазным резцом, в сжатой форме в двоичном коде было записано все, что придумала и создала человеческая цивилизация и культура к этому моменту. А заодно информация о самих создателях - не только анатомия и физиология, но и наиболее полная на тот момент расшифровка генома. Амальгама сорока тысяч лет истории человека разумного и двух миллиардов лет органической жизни.
   В этом массиве информации были и изображения готических соборов, и чертежи двигателя внутреннего сгорания, и картины Пикассо, и шедевры мирового кинематографа, и кинохроника - цветная и черно-белая. Элиот не сомневался, что слайды статичного изображения и видеофильмы они просмотреть смогут. Технология считывания лазером будет интуитивно понятной даже тем, кто отказался от подобных проигрывателей тысячи лет назад или вообще никогда не использовал. Пиктограммы вроде дорожных знаков, графики и цифры они еще смогут интерпретировать, а вот естественные языки - большой вопрос.
   Насчет распознавания звуков у него было еще больше сомнений. Расшифровать человеческую речь для тех, у кого совсем другой голосовой аппарат и органы слуха (или нет таковых вовсе!) может оказаться невозможной задачей. Но все же он поместил на диск и симфоническую музыку, и современный поп и рэп, и шёпот матери, и плач ребёнка, и голоса птиц и зверей, и шум ветра и дождя, и грохот вулканов и землетрясений, и шуршание песка с океанским прибоем. Человеческая речь должна прозвучать для неизвестных чужаков на сотне языков, даже если для них это будет значить не больше, чем звуки, которые издает муравей своими жвалами. Приветствия, прощания, комплименты, клятвы в вечной любви и смертельные проклятия. Даже звук ударной волны, как его воспринимает человеческое ухо, треск автоматной очереди и близкий разрыв снаряда. И нацистские марши, и речи Йозефа Геббельса, и современных президентов, и даже международных террористов. Все это они должны услышать.
   И все-таки на капсулу может упасть метеорит, подумал Элиот. Даже если вероятность - один к миллиону. Если бы было время... можно было бы добавить в спускаемый модуль лунной ракеты миниатюрный бур, систему управления плюс компактный источник энергии. Тогда капсула могла бы зарыться в лунный реголит, как краб в песчаный берег. Вернее, краб-мутант - на тридцать футов. И тогда для нее получилось бы идеальное убежище на геологически неактивной планете, которое сохранило бы информацию нетронутой до тех пор, пока Солнце не надумало бы стать красным гигантом и поглотить систему Земля-Луна. То есть на пять-семь миллиардов лет.
   Но времени не было. Элиот чувствовал, что развилка - точка расхождения, после которой кот Шредингера или отправится вдоль по радуге в кошачий рай, или останется и дальше гадить в тапки... случится этим летом. Об этом говорили и все прогнозы. Графики цен на энергоносители и драгоценные металлы, прогнозируемые пики солнечной активности, сроки президентских и парламентских выборов, динамика подковерной борьбы в странах с закрытыми режимами ... все массивы данных, на обработку которых Мастерсон тратил все простаивающие вычислительные мощности, говорили о том, что пик риска приходится на август.
   Простая логика говорит о том, что, если эту войну начнут, то тогда, когда в Северном полушарии лето, а не зима. Так проще помогать пострадавшим - в своей стране, разумеется. А среди лета наиболее опасен его конец.
   "И не спрашивайте меня, почему. Это уже из области психологии, а не геополитики. Например, в августе сезон отпусков у западной элиты".
  
   Поэтому придется оставить капсулу на поверхности спутника Земли и надеяться, что траектории крупных метеоров в ближайший миллиард лет ее минуют.
   Рядом с диском в контейнере внутри лунохода была закреплена капсула из того же сплава. На ее боку прямо в металле была выгравирована надпись. Уже без кода, по-английски. "Hello. If you are reading this and in case you are NOT a human being... then I presume that we had killed our entire race in a nuclear war. But we are nice people. Feel free to resurrect us. Yours, E.C. Masterson".
   А еще там был генетический материал в запаянной колбе. Не тот, конечно, который мужчина может отдать понравившейся женщине без помощи достижений генетики. Диплоидных клеток - клеток кожи, в данном случае его собственных (еще одна минута тщеславия!) - для клонирования вполне хватит.
   Конечно, для земной науки, которая не может клонировать даже блохастого мамонта, замороженная тушка которого сохранилась почти полностью, это пока невозможно. Хоть его геном и полностью секвентирован, для клонирования нужна не ДНК, которая всего лишь перфокарта с информацией, а неповрежденное клеточное ядро, которого нет. Но этим пришельцам со звезд информации от "голой" ДНК должно хватить с избытком.
  
   На Луне эти клетки, как и все содержимое капсулы, будут находиться при температуре, близкой к абсолютному нулю, а уж он позаботится о том, чтоб проклятый луноход обрел свой вечный приют в какой-нибудь расщелине, чтоб не подвергаться воздействию прямых солнечных лучей.
   Там в море Спокойствия, где должен завершиться цикл работы аппарата, его и найдут будущие посетители Земли. Жаль, что они не увидят заложенной в этом названии иронии.
   Вряд ли пришельцам не придет в голову применить на спутнике подозрительной планеты, находящейся в "зоне жизни" у желтой звезды нужного спектрального класса, мощный детектор металла. Да, их заметит только цивилизация, более развитая, чем земляне. Но только такая и сможет попасть в чужую солнечную систему.
   Элиот поймал себя на том, что говорит об этом, как о неизбежности.
   Своего рода покупка индульгенции.
   "И богу свечка, и черту кочерга, как говорят русские... - вспомнил он. - Сукины дети! Какого черта этим потомкам Чингисхана из полярной Нигерии не живется спокойно? Почему они именно сейчас по заветам духов предков ударились в поход до Последнего моря? Почему не через двадцать лет? Тогда разрыв стал бы еще фатальнее, и мы прихлопнули бы их вместе с их ракетами, балалайками, водкой и медведями одним щелчком пальцев. Почему?".
  
   Обо всем этом он вспомнит 23-го августа в Гамбурге, во время перерыва на ланч, когда горизонт взорвется красным, а башня из стекла и бетона, где он принимал корпоративных посетителей, когда находился в этой части Европы, потеряет все стекла и начнет крениться.
   "Люцифер повержен. Кирие элейсон!" - вспомнил он в тот момент слова католического гимна, которые автор - американский военный летчик и самоубийца - использовал в своей книге про ядерную войну.
   Вспомнил за секунду, прежде чем комнату, где он находился, окутала тьма опускавшейся с потолка пыли.
  
  

Часть 1. Город на Неве

   Любовь и боль,
   Покой и бой,
   Я, как любой,
   Несу с собой.
  
   (с) Сергей Шнуров
  
   Глава 1. Молчун
  
   2075 год. Северо-запад бывшей России
  
   Обычно туман приносило с моря. Но в этот вечер он пришел с материка. Материком здесь называли все, что не было Островом.
   С юга, со стороны Университетской набережной, наползал туман. Он уже закрепился на Биржевой площади, и его языки лизали подножия древних зданий, которые были историей еще задолго до Войны. Уж чего, а истории в этом месте было много... Истории с большой буквы.
   Мрак теперь охватывал остров с трех сторон как подкова, стелясь по земле.
   "Наверно так выглядела та мгла со Средиземного моря, на которую смотрел когда-то страдающий головными болями прокурор Понтий Пилат", - подумал Молчун.
   Он все никак не мог привыкнуть, что летом тут темнеет очень поздно. И совсем ненадолго.
   Они опять засиделись за полночь.
   Правда, плохая погода часто не давала даже заметить эти "белые ночи". Вот и сейчас лишь на севере над заливом небо было почти чистым (хотя и там вдалеке то и дело сверкали молнии), да на западе в разрыве туч виднелось красное солнце, садящееся за домами. А со всех остальных сторон стояли стеной темные облака.
   Дождя еще не было, хотя он должен был пролиться этим вечером. Тут очень часто шли дожди. И лето было холодным - хотя зимой и не случалось таких морозов, которые выстуживали все в глубине континента. Море забирало тепло, но оно же его отдавало. Это было уже второе его лето на этой земле, и оба они были одинаково сырыми и прохладными.
   Над мокрыми проваленными крышами старых домов кружились вороны, которые отсюда казались черными точками. На берегу им конкуренцию составляли чайки, а над морем ворон и вовсе было не встретить. Но город принадлежал именно этим наглым черным птицам. Их тут почти не убивали на еду, как на материке, вот они и обнаглели.
   Не то чтобы не было надобности - голодные в городе имелись - просто добывать птицу тут не умели. Гвардейцы в таком мясе не нуждались, а у простых людей оружия не было, даже пневматического. Не разрешалось. Убивали только голубей, но они редко спускались на землю, а карабкаться за ними на верхотуры мог далеко не каждый. Люди здесь были слабосильные и более хилые, чем на его родине. Наверно потому, что жили под защитой своих каналов-проливов... и, конечно, гвардии.
   Но чего у города было не отнять, так это красоты. Все, что он видел до этого, в подметки ему не годилось. Много раз в своих поисках древностей он залезал в других городах в чудом сохранившиеся здания музеев. Но внутри не было ничего интересного, кроме пыльных глиняных горшков (которые он бы и сам мог слепить) и старых заплесневелых чучел.
   А тут каждая улица была как выставка и почти каждый дом - как экспонат!
   Почти в каждом подъезде можно было найти целое собрание вещей, которым в день начала Войны было уже по восемьдесят, а то и по сто лет. Картины, пианины, канделябры, портьеры, шифоньеры и много тому подобной интересной дребедени. И это только в обычных домах. А в разных дворцах, театрах и учреждениях... где расписные потолки... хоть и основательно попорченные, где огромные люстры (упадет такая, и сразу человек двадцать задавит) и мозаичные полы...
   Можно было представить, как все это шикарно выглядело когда-то. И если на материке были и обычные дома - типовые, из бетона, похожие как близнецы, то здесь на Острове - только древние, штучные. Новостроек было раз-два и обчелся. Потому что места тут свободного для них раньше не было.
   Да и кроме домов хватало того, на что можно поглазеть. Площади, где могли бы стоять десять тысяч человек плечом к плечу. Громадные пустые набережные, где сразу представляешь пришвартованные корабли - и железные с трубами и колесами, и деревянные - с мачтами и парусами. А на берегу стояли колонны, типа античных, и каменные львы сидели, как часовые. Ступени спускались прямо в воду, украшенные гранитными шарами, а на стене набережной были рельефные львиные маски. Прям Древняя Греция с Римом! И все одетое в мрамор или в гранит... из которых, как Молчун думал раньше, только памятники на кладбища делают.
   Хотя это место и было одним большущим памятником. И кладбищем, старым некрополем, тоже было. Но это - как везде.
  
  
   Закат медленно разгорался. Они с Анжелой сидели в ее комнате - которая была раньше частью богатой квартиры прежних (теперь остальные комнаты, кроме этой и еще одной, были заброшены, и даже на ведущих туда дверях весела ржавая цепь). Никаких опасностей там, конечно, не было, кроме гнилого пола и балконов, которые при вставании на них могли очень быстро доставить человека вниз, но далеко не в целом виде.
   Потрескивали - а иногда и просто хлопали - дровишки в железной печи, труба-дымоход которой была выставлена на улицу через окно, заколоченное досками и забитое фанерой. На блюде лежали нарезанная кружками колбаса, мелкие яблоки, буроватый хлеб и пирожки с ливером. Чьим ливером - неясно, но для своих повар трактира не стал бы халтурить. В высоких кружках - настоящий чай. Можно же иногда себя побаловать, хотя особой разницы Молчун не чувствовал. Хоть чабрец, хоть пустырник заваривай, а все одно без сахара - трава-травой. А с сахаром любая бурда кажется сладким чаем.
   "А ты знаешь, почему печка называется "буржуйка"?- как-то спросила она Молчуна, откинувшись в кресле и укрывшись пледом. Был февраль и было холодно.
   "Ясное дело. До войны только богатым буржуям были доступны такие, поэтому и называется".
   Почему-то она долго смеялась. Видимо, знала лучше него. А он насупился и не обиделся только потому, что знал: обижаться на женщин - самое бесполезное занятие.
   Но вообще-то было неприятно. До того, как он попал сюда, в любой деревне, куда его заносила судьба, все ахали - ах какой умный да какой образованный юноша, читать и писать умеет, цифры и числа знает... Впрочем, уже не юноша, а мужчина в самом расцвете сил, который сейчас считался лет в двадцать. Нет, он, слава богу, помнил, в какой книжке была такая фраза.
   Но здесь он считался дикарь и бревно, и каждый дурак ему об этом напоминал. Хоть сапожник, хоть пирожник, хоть подавальщица в трактире. Не говоря уже о таких людях, как мажордом Дюков, чей заказ он наконец-то выполнил, хотя и пришлось для этого брать не оплачиваемый пайковыми отпуск в отряде. Или астроном, для которого он доставил из Пулково (мимо оборвышей, Карл! Хотя почему прежние постоянно упоминали этого Карла?) ценные детали телескопа.
   "Это Питер, детка". Так они говорили.
   Первый раз он за эту фразу чуть в морду не дал. Вроде бы это сказал ему армянин Ашот Ашотыч, принимая на ремонт ботинки. Сказал, мотивируя высокую цену. Потом Молчун понял, что это просто выражение такое. И обидного тут ничего нет.
   Хотя, конечно, командиру отряда или одному из магнатов такое не скажешь...
   В первые дни, когда он только поселился тут, Молчун часто приходил посмотреть на разные чудеса. Тогда у него не было службы, а только временные шабашки в порту и на рынке. Поэтому и времени было полно. И чуть ли не открыв рот он шастал среди каменных дворцов, колонн и статУй. Спускался к самой воде и подолгу стоял, глядя на ее поверхность, на пену и соленые брызги, на те вещи, которое море выбрасывало на берег... Бросил он это дело, только когда увидел, что местные, даже торговки с лотков и лодочники, таращатся на него и посмеиваются в кулак. Нечего себя дикарем выставлять.
   Собственно, Питером раньше называлась и та часть города, которая стояла на материке. Но это раньше. Сейчас Питером был только остров, а в материковой части города не жили даже оборвыши, настолько она была нежилой и разрушенной, да и затопленной - сюда они только ходили на промысел из своих деревенек.
   Ветер дул с моря, и было очень свежо. Рядом с открытой форточкой легко дышалось. Хотя у всего была обратная сторона. При таком ветре, если у тебя нет крыши над головой и дров, ты и летом можешь простыть и загнуться, даже если температура не падает ниже плюс пятнадцати. Тут из-за влажности от любой температуры надо отнимать десять-пятнадцать градусов - и тогда получится то, что реально ощущаешь.
   С непривычки он первое время часто болел, но потом видимо организм приспособился.
   Но этот дом считался сухим. В зданиях, где годами стояла вода в подвале - было сыро даже сейчас, в самый теплый месяц лета. И комары, и прочая гнусь. Да и рухнуть они могли в любой момент. Но это было крепким.
   Говорили, что в прежние годы воды было больше. Что сразу после Бомбы (так здесь иногда называли то, что произошло в августе 2019-го) она побывала не только в подвале каждого дома, но и на первых этажах, а где-то и на вторых...
   А на материке за проливом было еще хуже. Многие дома до сих пор были затоплены аккурат до потолка первого этажа - вода стояла в комнатах, а жильцами были только пучеглазые рыбы. Остров был более высокой точкой, чем материк, поэтому здесь таких домов было мало.
   Собственно, именно пролив охранял остров от тех, кому тут были не рады. Но в шутку эту границу все местные называли "Поребрик" (так тут звался обычный бетонный бордюр):
   "Давно ли из-за Поребрика?".
   "Караван из-за Поребрика привезет бенз и дизель".
   "Посмотри на него рожу, он точно за Поребриком живет...".
   "Завтра идем в рейд за Поребрик, оборвышей гонять".
   Оборвышами тут называли тех, кто жил по ту сторону водной преграды. То есть всех остальных. Но в его присутствии Анжела это слово не произносила. Наверно, не хотела обижать.
   - Они никогда не поверят, - произнес он, жуя пирожок и вытирая руки предложенной девушкой тряпкой. - Что мы ни разу не...
   - Не поцеловались? - переспросила она с легкой усмешкой.
   - Да нет...- махнул он рукой. Целовались-то они достаточно. - Ты понимаешь, о чем я. Знакомы два месяца. Общаемся, видимся...
   - И ты думаешь, что уже пора... а? - она явно его дразнила, беззлобно издевалась. Над его неловкостью, которая проистекала из непривычности такого типа общения для него.
   - Да блин, я этого не говорил. Нет... может и пора. Но никто на тебя не давит. Ты же свободная. Не рабыня какая-нибудь... Изаура.
   Когда он впервые увидел на доске объявление "Продаются рабы! Недорого", то прочитал неправильно - "продается рыба". Настолько его это шокировало. Рыбу на той же площади действительно продавали, но речь шла о людях... На них не было не цепей, не клейма, но трудно было не заметить, кто они такие.
   Рабов в городе было немного - в основном они выполняли самую грязную и унизительную работу. Убирали нечистоты, рыли могилы и хоронили покойников, солили рыбу из самого плохого сырья. Женщины - торговали своим телом, не имея возможности даже оставить себе полученное за это, кроме синяков. Мужчины - работали на скотобойне и в рыбных бараках. Про гладиаторские поединки он тоже слышал, хоть и не до смерти дрались, а только до отключки.
   Иногда их стыдливо называли работниками. Но часто не стеснялись. Еще поговаривали, что некоторые из личных слуг Магнатов тоже свободно прогуливаться не могли и имели татуировку со "штрих-кодом". Но эти уж точно жили лучше, чем оборвыши за Поребриком. Да и вообще о побегах мало было слышно. Город был невелик, в нем не спрячешься. Хотя, конечно, усмирять локальные бунты иногда гвардии приходилось.
   А вот на материке рабов не было. Закабалить крестьян-соседей считалось нормой. Раз можешь - значит, твое право. Пусть платят или горбатятся. Но не держать в собственности.
   "Их же, сволочей, еще и кормить нужно", - говорил Молчуну один караванщик, перевозивший на своей "тачке" ценный и мелкогабаритный товар типа лампочек... и иногда бравший пассажиров, готовых платить жратвой вроде вяленого мяса и мириться с тем, что ехать придется не в кабине, а в кузове. Но так как товар был хрупкий, то трясло не сильно.
   Были, конечно, трудовые отряды СЧП. Но в этих местах, так далеко на севере, бойцов Орды, также известной как армия Сахалинского Чрезвычайного Правительства, и ее невольников никто в глаза не видел. Если и рассказывали о них, то как о легенде.
   Конечно, она была не рабыней, как другие девушки из заведения Барсука. У нее в глазах было столько чувства собственного достоинства, что и не подумаешь, что простая официантка. Ей тот платил, хоть и мало, как, впрочем, и всем остальным, включая повара, который поэтому безбожно воровал и готовил редкостную дрянь. Всем, кроме охранника-вышибалы по прозвищу Молот. Вот он получал хорошую деньгу, поэтому охотно следил и за другими работниками трактира. Иногда Молчун думал, что рад, что сам в нем не работает.
   Впрочем, Анжела находилась там на каком-то привилегированном положении, и парень это сразу понял. Он старался не лапать ее и не пялиться на нее слишком откровенно, хотя, конечно, ничем не отличался от мужчин своего возраста и, глядя на женщин, замечал прежде всего то, что гладкое и округлое. А отнюдь не выражение глаз.
   Анжела могла считать эту сдержанность признаком серьезных намерений. Признаком того, что он хочет не перепихнуться и не "пожить вместе до понедельника", а создать самую настоящую семью.
   Молчун не знал, права она или нет.
   "Кого я пытаюсь обмануть? - думал иногда он. - Ну какой из меня к черту отец семейства? И разве нет в жизни более важных дел? И зачем строить какой-то замок на песке, если завтра может прийти очередной упырь, и все это сломать?".
   Второй раз это пережить ему не хотелось.
   В детстве он постоянно слышал от родных, как хорошо иметь свое гнездо, как важно семейное тепло и какое счастье иметь детей. Хотя в их повседневной жизни подтверждения этим словам он видел не всегда. Нет - ничего кошмарного... на что он насмотрелся в других деревнях, в которых он находил временный кров... - у них под крышей, в семье его родителей, не творилось: повального пьянства, избиения детей и женщин... и других вещей похуже. Но и тепло распространялось далеко не во всех направлениях. Но в обоих поколениях рода Даниловых (сам он был представителем уже третьего) были хотя бы видимость мира и покоя.
   Правда, у него пока ничего подобного душа не просила. Может, еще не дозрел.
   И все же в Анжеле было нечто, что задевало в его душе какую-то звенящую струну. Может, она кого-то напоминала ему. Такое объяснение сгодилось бы для романа. Романами старые книжки назывались потому, что там есть романтика: то есть то, чего в жизни не бывает. Например, летающие пришельцы, динозавры или любовь на всю жизнь.
   Но правда была проще. После марш-бросков, рейдов и патрулей надо было приходить туда, где тебя ждут, а не только в казарму (там, конечно, тоже ждут, но не с нежностью и заботой. И слава богу. К бесу заботу от таких людей, как старшина Богодул. Но и командир Туз не лучше, хоть и строит иногда из себя отца родного). Теперь, когда он перестал быть "молодым", грязной работы особо делать не приходилось, но наряды всегда были.
   Анжела для роли спутницы подходила идеально. И была свободной. Нет, разные уроды к ней то и дело раньше подкатывали, но она не выглядела легкодоступной чувихой (так тут в Питере говорили) - и это тоже ему нравилось. Даже драться за нее пришлось всего раз - с каким-то недоноском. Больше никто не пытался ее отбить, хотя он был не самого первого ранга. Гаду тому он фейс хорошо подправил, даром что тот был выше него ростом. Ну, сантиметра на три, и кривой от выпитого, а сам он - трезвым как стекло и очень злым.
  
  
   На полу был постелен пестрый ковер, и такой же висел на стене. И для тепла. И для уюта. Раньше была мода такая. В ее комнате было много разного декора, многим предметам которого он не знал даже названий.
   На том ковре, что на полу, мягком и с густым ворсом, она иногда лежала. Но сейчас она расположилась на диване, который почему-то звала тахтой. Отсюда ей было хорошо видно пейзаж за окном. Лежала она на животе, и он с удовольствием смотрел на нее, на изгиб спины, на рассыпавшиеся по плечам светлые волосы, жалея только о том, что она все же одета.
   Он был связан двумя запретами: она говорила, что до свадьбы можно только смотреть. А ее папаша говорил, что его зять должен стать хотя бы сержантом и чем-то себя проявить перед городом. Чем, интересно? Убить Кирпича и привезти его башку? Или в карательном рейде сжечь сто деревень и еще одну бесплатно?
   Конечно, он любил ее и за ее характер тоже. Сравнивая с другими женщинами, которых он видел в Питере, Молчун мог бы сказать, что она от них сильно отличается. Наверно Толстой и Достоевский про таких писали... Сашка не мог проверить, потому что не осилил - приключений мало. Но как можно при такой детской чистоте и наивности работать в "Сучьей норе?".
   Сам Молчун был в кои-то веки не в черной форме гвардейца, а в той одежде, в которой когда-то явился сюда, разве чтоб без куртки с капюшоном - в выцветшей джинсовой рубашке и неопределенного цвета штанах.
   Пришел к цивилизации, как он сам думал. К канализации, как оказалось на деле. Хотя и та здесь действительно имелась. Хоть и в конце коридора, и не у всех.
   - Тебе не кажется, что этот город напоминает преисподнюю? - вдруг услышал Молчун ее голос, который вернул его на грешную землю.
   Вот прямо так и сказала. Не по-простому - "на ад", а именно на пре-исподнюю.
   - Ты просто не видела "преисподнюю", - хмыкнул парень. - Ад... Ваш город скорее похож на мир. В центре, во Дворце и в Башне - рай для избранных, для крутых, для элиты. Здесь, где живут середняки типа нас - чистилище. А за Поребриком - пекло для тех, кого и за людей не считают.
   Она ничего на это не ответила. Видимо, не нашла, что возразить.
   - Там не рай, - наконец, заговорила девушка, приподнявшись на локте и глядя на закат, сама похожая на модель для картины древних художников, - Не рай, а главный круг ада. Инферно. Где живут самые злобные демоны. Мне подруга такое рассказывала... Она служила в Башне в комнате для удовольствий. Потом она умерла. Ей было как мне сейчас. С ней такое делали, что наш Молот покажется котиком. Там демоны, а здесь живем мы... черти поменьше. Ну а за Поребриком просто неприкаянные души. Но ада там нет. И многим там живется даже лучше, чем здесь.
   - Не верю. Я ведь сам оттуда пришел.
   - Твое право. Но ты особенный. Ты не похож ни на кого. - Анжела вдруг повернулась к нему, и ее взгляд из-под опущенных бровей заставил его отвести глаза. - Откуда ты вообще взялся такой?
   Она задавала этот вопрос уже десятый раз.
   - Ты же знаешь, что с Урала. Но там, где я жил, было по-другому. Люди как люди жили.
   "А не как звери".
   - Не может быть, - недоверчиво ответила Анжела. - Это ты опять сказки рассказываешь, да?
   И он подумал, что она права. Все, что было с ним в детстве, казалось сном.
   Нигде в местах, куда он приходил после этого, не было того ощущения мира и добра - даже не для него, чужака и странника, а для своих. Даже между собой местные грызлись как голодные собаки за кость даже в тех случаях, когда было выгоднее договориться по-хорошему. Так было и в рубленной деревне под Тверью, где правил человек, называвший себя боярином и запретивший в своих владениях электричество. Ив торговых городках на Волге, где преступников... и попрошаек вешали на плотах и пускали вниз по реке. И в селах мордовских, чувашских и марийских, где пели песни на своих языках и молились раскрашенным пням в заповедных рощах (ну а еще, говорят, кормили этих божков жертвенной кровью).
   И здесь, среди древних величественных дворцов и музеев, покрытых мхом и плесенью... рядом с которыми часто жила человеческая плесень самого мерзкого вида - вся эта память о мире и уюте казалась полузабытым сновидением.
   А может, не так все хорошо было дома? Может, отец и дед действительно в последние годы подмяли под себя поселок, совсем как товарищ Богданов подмял Сибирскую державу, а товарищ Уполномоченный - свою орду? Почему этот Гришка-старьевщик помог захватчикам и попытался их убить?
   "Потому что ублюдок, - в очередной раз сказал себе Сашка (таким было его настоящее имя, а Молчуном он стал только здесь). - Не ищи сложных объяснений, когда есть простые. Это называется бритвой Оккама. И она нужна, чтобы резать все лишнее".
   Нет. Отец и дед были хорошими людьми. Поэтому и были уничтожены, растоптаны. Были... были...
   Да пропади все пропадом, подумал он. Будь прокляты те, кто его всего лишил. Он обязательно с них спросит за все, даже если придется ждать еще пять лет. Он давно понял, что месть не имеет никакого отношения к справедливости. Она - просто способ напомнить кому-то, что он был неправ. Сильно неправ. Напомнить, даже если при этом заработаешь и на свою пулю.
   "Лучший способ отомстить врагу - не быть на него похожим", - говорил дед.
   Чушь. Лучший способ это - сварить его медленно в кипятке или распять на столбе с перекладиной для ног. Или закопать живьем в землю, или скормить крысам, или посадить на муравейник в степи.
   Да, за эти годы он понял, что мир гораздо сложнее, чем он представлял, живя на всем готовом, как наследник вождя городка Прокопы. Что в нем есть гораздо больше серой краски и полутонов, что балом в нем правят потребности и интересы людей в условиях ограниченной ресурсов, которая заставляет их грызться как зверей в тесной клетке. Что по отдельности почти все... не плохие. Понял, что человека формирует среда, а не человек - среду. Он сам был тому живым доказательством. У него была и кровь на руках (причем, не только тех, кто когда-то причинил ему боль), и гарь от сожженных домов, впитавшаяся в подошвы... Магнаты еще имели совесть называть эту операцию "Санация", и рекомендовать им тогда не убивать никого без необходимости.
   "Сами зимой замерзнут", - говорили они.
   Но, черт возьми, он каждую секунду понимал, где и когда был неправ! Понимал, что это не его война. И нарочно стрелял мимо, а одного из этих "оборвышей" (что за мерзкое слово), которого ему поручили довести до оврага и вышибить ему мозги - просто напинал как следует и отправил в лес бегом. Тряпку в бензине не мочил, а мочил в луже, чтоб не загорелось, когда никто не смотрел.
   И если у него появится выбор... оставить эту жизнь и начать новую... он уйдет, не задумываясь. И гори они все, эти хозяева и бандитские атаманы, элои и морлоки.
   Вот только уйти можно лишь одному. А не с той, за кого отвечаешь. Значит, лучше ничем себя не связывать.
   Наверно, все эти размышления отразились на его лице, потому что Анжела нахмурилась. Она не любила, когда он погружается в себя. Но усилием воли Младший (так его звали в прежней жизни) разгладил морщины на лбу, развел сведенные брови и стер с лица отражение этой внутренней бури.
   Он давно понял, что распространяться про свое прошлое надо поменьше. Обычно в нем везде сразу же опознавали чужака. Мало кто путешествовал сейчас на большие расстояния. Да еще и в одиночку. Люди обычно проживали всю жизнь на одной улице и знали всех соседей.
   Посторонний сразу привлекал внимание. А ну с какой целью он сюда приперся? Вдруг вор, лазутчик бандитов, а может просто какую заразу принес?
   Но дело было еще и в говоре. Его выдавало произношение. Чем дальше на запад он перемещался, тем сильнее было это видно. Он сначала пытался выдавать себя за местного. А потом просто стал везде говорить, что он с Урала. Там почти никто не жил, туда никто не ездил, поэтому никто и не мог проверить.
   В ВОлОгде кОрОва дОет мОлОкО". Да, примерно так и говорили в землях большой реки.
   А на юге звук "г" произносили как что-то среднее между "к" и "х". Сколько он не старался, у него так не получалось так. И гласные произносили по-другому, более певуче.
   А многие выходцы с гор тот звук, который дает буква "е", не смягчали, а произносили "э": "рэж", "пэй", "мэдвэд". Хотя не похож он был на горца, даром что темноволосый и нос с горбинкой.
   Но и здесь в Питере было свое произношение. У стариков - какое-то вычурное и даже смешное для его уха. У молодых - вроде слова попроще, но тоже странный выговор. Дед говорил об этом лингвистическом явлении - о том, что диалекты расходятся, когда их носители разделены каким-либо географическими преградами. Будь то море или горная цепь. Или просто непреодолимое расстояние.
   А о Сибири тут вообще ничего не знали. Для них это было так же далеко, как луна.
  
  
   Их называли "магнатами". Вроде бы это слово на латыни означало просто "больших людей". Но у него в голове оно почему-то связывалось со словом "магнит". Как магнитом они притягивали к себе богатство и людей, которые были готовы им служить.
   Таких центров притяжения в Питере было два. Восточная часть острова контролировалась людьми Кауфмана. Западной правил Михайлов.
   Когда его сбережения в виде патронов, вяленного мяса и ценных вещей - подошли к концу, Младший пошел служить магнату-соправителю города Питера - за кров и пищу так же, как когда-то воевал за кровь и за честь. Бросив монетку, он выбрал Михайлова. Но все говорили, что хрен редьки не слаще, и они как братья-близнецы, хоть внешне у них не было ничего общего. Кауфман носил очки в позолоченной оправе и галстук, а еще коллекционировал произведения искусства. Михайлов был груб и прям, как топор, имел огромные кулачищи, поросшие волосом, и носил спортивный костюм, а его мощную шею украшала двойная золотая цепь. Его лысая голова лоснилась как намазанная маслом.
   "Наш заступник", - называл Михайлова Барсук, владелец трактира "Барсучья нора", где за умеренную плату можно было получить полный пансион, включая кровать, а за отдельную плату - и наполнение для этой кровати. Но звание борделя хозяин гневно отрицал ("У нас приличное заведение, хотя и с баней и сауной. У нас даже в азартные игры не играют!").
   В городе действительно были места более злачные, грязные и опасные, доход от шести "девочек" не был главным для трактира, а в покер и "однорукого бандита" в "Сучьей норе" (как звали иногда недоброжелатели это место) действительно играть было нельзя, потому что иначе хозяину пришлось бы доплачивать Михайлову дополнительную мзду.
   И неудивительно, что к "заступнику" здесь относились с пиететом, и часто обслуживали и кормили его людей бесплатно. Хотя сам магнат, говорили, этого не одобрял. "Пусть раскошеливаются, сукины дети. Я им достаточно плачу, чтоб они могли позволить себе и жаркое из собаки, и койку, и девку", - якобы говорил он. Но проверить это было невозможно.
   Зато они были под защитой. Само заведение, находившееся в хорошо сохранившемся трехэтажном здании, и терраса с садом вокруг него - стояли близко к подножию Башни и простреливалось оттуда на ура.
   Даже если бы по каким-то причинам нельзя было воспользоваться машиной, ГБР - группа быстрого реагирования ("гопобыдло распальцованное" - расшифровывал эту аббревиатуру астроном, но он жил далеко, поэтому мог их не бояться), самые крутые головорезы Михайлова - примчались бы сюда пешком за пару минут, случись что. Когда забуянили караванщики (а Молот не смог справиться своими силами) - люди Михайлова были уже тут как тут через две минуты после того, как хозяин нажал на тайную кнопку под прилавком. А когда была большая драка с "енотами" - то и вовсе наряд прибежал даже без звонка; просто заметил наблюдатель в бинокль, что начинается замес, и уже берутся за ножи.
   Но у всего была своя цена. Была она и у защиты. Первого числа каждого месяца хозяин "Барсучьей норы" лично "заносил" ежемесячную дань хозяину Башни.
   Надевал лучший костюм и, приняв для храбрости стакан коньяка - шел. Один, без двоих своих дуболомов, без Молота - в черную пасть ворот Башни. С ним иногда был только горбатый носильщик Игорек, который нес за владельцем трактира тяжелый мешок. Но он не мог рассказать, что он там видел, потому что его язык был отрезан ровно наполовину - так что он мог только мычать и гугукать. Вроде бы это сделали "еноты".
   Свои же монеты в качестве подати в Башне не принимали. Хотя требовали, чтоб их подопечные использовали эти металлические кругляши во всех остальных сделках. Но мзду надо было платить "ликвидом": патронами, золотом, серебром и платиной, редкими раритетными вещами и даже бронежилетами.
   Но монеты города, которые магнаты чеканили совместно, были не у всех посетителей. Чем только не расплачивались в баре - и все принимал счетовод и бухгалтер Барсука, одноглазый Абрамыч - по совместительству работавший барменом (и баристой, как он говорил). Когда его спрашивали, что за зверь такой "бариста" - он отвечал, что это "кофейный сомелье". Пояснение, которое могло запутать еще сильнее. Но он действительно варил похожий на кофе напиток из цикория и еще какого-то растения. Младший иногда это заказывал, хотя над ним посмеивались и говорили, что мужикам прилично пить только то, что горит, а не такую бурду.
   Возвращался назад Виталий Евгеньич по прозвищу Барсук всегда без мешка, но с дергающимся глазом. И тут же напивался в дым, и до середины следующего дня его нельзя было беспокоить.
   Конечно, трактир был не рестораном класса люкс (да кто их видел-то?). Все, что могло облупиться и потрескаться в интерьере - облупилось и потрескалось. Но под крышей его было тепло, сухо и относительно чисто. Сюда приходили выпить знаменитого пива и поразвлечься даже бойцы конкурирующего клана - "еноты". Сам факт, что в нору Барсука захаживают коты и еноты, чтоб набухаться и подраться был вызывал когда-то много шуток и анекдотов, которые, впрочем, давно надоели.
   Магнаты жили в состоянии холодного мира. Они никогда не воевали - поди, не Монтекки и Капулетти - но часто ссорились.
   "Друг без друга им никак, нашим хозяевам, - говорил Абрамыч. - У одного корабли, у другого холодильные камеры. У одного электричество, у другого мазут. Поэтому и не воюют, хотя раньше при их предшественниках всякое бывало".
   Но драки между наемниками одного и другого, вместе составлявшими гвардию, вспыхивали регулярно. Гвардейцы Михайлова звались "бойцовыми котами". Мало кто знал откуда это название пошло (хотя Младший как раз-таки знал и удивлялся, что в окружении такого бычары мог затесаться кто-то из читавших Стругацких).
   Гвардейцы Кауфмана назывались "енотами". И вот тут-то разночтений быть не могло - даже ребенок в Питере знал, что еще до войны была такая контора, где служили так называемые солдаты удачи, наемники, воевавшие за звонкую монету там, куда их посылали. Видимо, кто-то из них пережил даже катаклизм, и сумел адаптироваться в новом мире (но в городе не осталось никого, кто мог бы рассказать об этом периоде в жизни конторы, все ее ветераны давно поумирали). Поэтому их боялись и уважали.
  
  
   П-образное здание Новой биржи, одно из самых высоких на острове - стояло прочно и надежно (говорили, что его мощный фундамент опирался прямо на скалы, которые лежали глубоко под здешними болотами и торфяниками), угрожая спаренными зенитными пулеметами всем незваным гостям.
   Построенные из железобетона стены громоздились уступами. Стекол в окнах давно не было - кроме трех этажей, где жил и принимал посетителей магнат и квартировала его дружина и прихлебатели.
   Михайлов владел рыболовными судами, а значит и рынком соленой рыбы. Кауфман занимался торговлей, а значит, мог перевозить этот товар хоть в другие прибрежные поселки края, хоть к норгам или шведам.
   При этом все знали, что трения между Дворцом и Башней есть, и они немаленькие.
   Дворец и Башня - такие названия за ними закрепились давно, хотя оба уже по разу переезжали, то есть меняли штаб-квартиру.
   Раньше восточный магнат обитал в огромном каменном дворце на самой стрелке Васильевского острова. Том самом, где на фронтоне Нептун с двумя нимфами-реками. Но после налета ватаги Самосвала, самозваного то ли царя, то ли князя оборвышей, который был последней крупной атакой на город, магнату пришлось переехать в другой дворец попроще, но подальше от береговой линии - в здание Администрации Василеостровского района - и теперь по старому адресу жили только крысы и летучие мыши.
   Западный магнат, Михайлов, предпочитал не исторические здания, а построенные незадолго до войны. И ему тоже пришлось поменять одну высотку на другую, когда та вдруг весной начала обрушаться. И хотя эти новостройки были возведены на сто или на двести лет позже облюбованных Кауфманов дворцов, все сходились на том, что и там, и там одинаково неуютно.
   "Все это понты. Жить удобнее в небольшом доме у самой земли, а не в этих палатах", - говорил Сашке кореш Андрюха. - Холод там собачий зимой. А от того, что обогревают только крохотную часть здания, заводится и грибок, и гниль, и все такое".
   Блеснула оптика под козырьком одной из крыш, где было чердачное окно. Это "наружка", наблюдательный пункт "бойцовых котов". Или снайпер, или просто разведчик с биноклем. Можно было помахать ему рукой, но вряд ли он будет рад. Наверно это кто-то из молодых, раз его так легко оказалось обнаружить. Толкового он бы никогда не засек.
   Всего их было пять или шесть, таких пунктов на район. Достаточно, чтоб оповестить о внезапном нападении. А всего магнаты могли мобилизовать каждый человек по шестьсот-восемьсот. Были еще и не подчинявшиеся им рыночные и портовые стражники, но эти даже серьезного оружия не имели. Еще меньше доверия было ополчению из горожан, которое существовало только в виде списков. Сами же магнаты и опасались давать простым людям хоть что-то стреляющее.
   - Пошли на балкон, - внезапно предложила девушка, потягиваясь как кошка. - Посмотрим на закат.
   Закат ночью. Когда до рассвета уже не так далеко. Ни у чего такого?
   "Проклятье, - подумал Младший. - Любительница романтики".
   Он, хоть и вырос в суровом краю, прохладный ветер совсем не любил. А еще не любил высоту. Но на балкон, куда они открыли дверь, повернув ключ в замке, Александр все же вышел.
   Снаружи было прохладно... это еще ни сказать ничего. Они накинули куртки, и все равно "свежий" ветер пробирал до костей. Она сидела у самого края, где вместо перил было одно название. Младший опасливо подошел и сел рядом. Ему было страшновато за нее, да и у самого голова закружилась. Какой-то камень отвалился от старого балкона и с бульканьем упал в лужу далеко внизу.
   Весело, ничего не скажешь.
   Младший положил своей подруге руку на плечо, коснулся ее светлых - точнее, осветленных волос - и слегка отодвинул от края. Жуткая мысль пришла ему в голову. Он подумал, что понимает, что чувствовал тот, кто начал Войну. Власть над жизнью и смертью - страшная вещь. Крохотное усилие - и чудовищная перемена. Один росчерк на бумаге (или на чем они там писали приказы?) и миллионы живых людей пошли в огонь. Кто-то с радостью (если дед не врал), кто-то вынужденно. Но все пошли.
   Хотя даже если бы не пошли... Почти все бы уже умерли от старости.
   Вот что было бы, если б они сейчас свалились? Их знакомые и свидетели придумали бы какую-нибудь глупость про ревность или неразделенную любовь. Или про то, что они накурились той дряни, которую продают на рынке в палатке черного цвета, и решили, что могут летать как птицы. Никто не подумал бы, что это просто нелепая случайность. Конечно, им было бы уже все равно. Там внизу асфальт и острые обломки, а высота просто чудовищная. Даже упав в лужу, которая не высыхала еще с весенних дождей, разобьешься к чертовой матери.
   Смерть - это действительно конец боли. Даже если боли уже нет, а есть только безразличие, за которое иногда стыдно.
   Откуда вообще такие мрачные мысли? Вроде все хорошо. Не ни голода, ни холода, есть крыша над головой. Можно не волноваться о будущем. В кои-то веки оно стабильно, хотя и не очень светло. Тысячи людей ему бы позавидовали. Хотя, конечно, он так и не приблизился к той цели, которую поставил себе несколько лет назад. Но она все больше казалась ему невыполнимой.
   - О чем ты думаешь? - спросила девушка.
   - Да так. Ни о чем.
   - Нет, я вижу, что ты загруженный. Колись, - стукнула она ногой по перилам. - А то обижусь.
   - Я думаю, как много в жизни зависит... от случайности. Как часто одна секунда может поставить крест на всем, что было раньше.
   "И еще о том, что это место не самое хорошее для того, чтоб обзаводиться семьей. А служба в гвардии города Питера - не самое лучшее, чем я занимался в своей жизни... а ведь я многим успел позаниматься".
   - О, - она посмотрела на него с внезапной теплотой, - Я тебя хорошо понимаю. У меня в жизни тоже так бывало.
   Отсюда вид открывался еще лучше, чем из окна, и они смотрели на город каналов, город шпилей и каменных дворцов, который именно в такие закатные часы был больше всего похож на сказочное царство, где просто обязаны обитать демоны, ведьмы, драконы и домовые.
   Разве мог он подумать, что попадет сюда? А ведь он много слышал и читал про него. Где-то здесь жил Раскольников, который старушку убил топором. А после пошел за пивОм.
   Идя по этим улицам, так хотелось насвистывать себе под нос стихи типа таких: "Я люблю большие дома, и узкие улицы города. В час, когда не настала зима, а осень повеяла холодом. Пространство люблю площадей, стенами кругом огражденные. В час, когда не фонарей, но затеплились звезды смущенные. Город и камни люблю, грохот и шумы певучие. В час, когда песню глубоко таю, я в смятенье слышу созвучия..."
   ("Но это не город из моих снов, - подумал Младший. - Нет").
   Хотя он и не такой уж плохой, этот город. У него есть своя душа, даже если она где-то черна и изломана. И люди не так уж плохи. Простые-то горожане не были виноваты ни в чем. Как и простые "оборвыши", которых эти атаманы обдирали как липку и гнали как стадо на прорыв (те так и называли своих опытных бойцов "пастухами", а новобранцев - баранами).
   Шесть мостов когда-то связывали Остров с Большой землей. Два из них, подземные, были затоплены во время Бомбы, а один, наземный, разрушился тогда же. Четвертый, поврежденный, подорвали намеренно при самых первых правителях, чьи имена уже ушли в область баек и преданий - для проезда автомобилей он не годился, но пешим порядком по нему можно было проходить. Так вот чтоб кто попало не шастал, их и взорвали. А два оставшихся, удобно расположенных, стерегли гвардейцы как зеницу ока, выставив по два кордона. Еще была паромная переправа, но ей пользовались только эпизодически. Ну и конечно, лодочники. Уследить за ними было проблематично, но массовых налетов... да и массовых побегов... Остров давно не знал.
   - Я сюда часто выхожу, - сказала Анжела. - Мне нравится это место.
   - А упасть не боишься? - спросил он ее.
   - Нет. Я с детства лазить училась. Иногда надо было залезть в такие окна, куда иначе было не пройти. Ну, чтоб найти там какую-нибудь полезняшку. Я худенькая была. Пролезала под любые завалы и доставала, что надо. А потом делилась. Хотя всегда хотелось сразу все слопать самой... Потом, когда стала постарше, эта лафа закончилась. Сиськи выросли... и вот здесь тоже. Уже не пролезаю.
   Это, конечно, было кокетством и преувеличением. Не настолько много и выросло. В меру.
   "Но тогда ты уже могла зарабатывать на хлеб по-другому. И для себя, и для больной пьющей мамаши, и для младшего братца. Странно, что ты не пошла по пути других смазливых девчонок, думающих "от меня не убудет". Хотя без защиты со стороны Абрамыча хранить свою настоящую или мнимую непорочность ты бы не смогла. Что он такого в тебе разглядел? И почему тебя не обижает Барсук? Ведь он тупой жлоб, который умеет только хапать все, что попадает в область обзора его маленьких глазёнок. А уж такую ягодку мимо своего рта он и вовсе не пропустит".
   Младший знал, что года два назад бойкую веснушчатую девчонку заметил на пристани Абрамыч и сманил работать в трактир официанткой. Сначала просто за еду (сильно пьющая мать-вдова с радостью сбросила на других "лишний рот"), потом еще и для семьи кое-что стало оставаться. Работу она выполняла хорошо, внешность имела приятную, гости ее хвалили и иногда давали "на чай" (а на чай получать гораздо лучше, чем на орехи).
   Вроде бы это сам Барсук заставил ее осветлиться. "Будешь, детка, блондинкой как Мерлин Мурло. Это типа такая актриса была". Естественно, отказаться было нельзя. Но никаких "отдельных услуг за отдельную плату" она не оказывала. И любовницей хозяина, если не врала, тоже никогда не являлась. Бармен Абрамыч (который на самом деле был Иванович, а Абрамов была его фамилия) - был уважаемым человеком в районе и имел, судя по всему, хорошие знакомства. И тот, кто рискнул бы обидеть его приемную дочь, закончил бы очень плохо. Даже Барсук, хоть он и был уменьшенной копией магната Михайлова - чуть пониже, чуть потрусливее, поэтому и правил только своей "норой", а не половиной острова. И денежки у бармена тоже видать водились.
   В общем, женитьба на ней немного повысила бы место Александра в городской иерархии. Но разве это то, чего он действительно хотел?
  
  
   Темнело быстро, и уже было не разобрать, что происходит внизу. Стало холодно, и они уже хотели уходить с балкона.
   Когда Сашка жил в Прокопе, то дед рассказывал ему, что в Питере бывают белые ночи. Но дед ошибался. Даже 21-22 июня, когда ночи самые короткие, они здесь все равно были. Буквально на пару часов темнело, но все же это была самая настоящая ночь.
   Похожая на гигантский обломанный клык башня "Лахта-Центр" уже была почти не видна. Днем она доминировала над ландшафтом - памятник довоенному величию и гордыне. Анжела рассказывала, что сама она не решалась подниматься до ее вершины, но один из ее прежних дружков - залазил на самую макушку и забирался даже на погнутые балки, как раз в том месте, где башня переломилась пополам во время Бомбы.
   Город пострадал сильно, не меньше чем Прокопа - но не настолько сильно, как Москва или большинство других крупных городов, типа Новокузнецка, где камня на камне не осталось, один только шлак. Половину города просто смыло волной цунами в залив, а некоторые из высоких зданий рухнули от ударной волны.
   Далеко впереди в заливе виднелась цепочка ярких огоньков, которые медленно двигались на юг. Младший сначала даже не обратил на них внимания.
   Внезапно они услышали звук, похожий на рев морского чудовища.
   Не сразу, но парень понял, что это гудок корабля.
   - Смотри, там огни! - крикнула ему Анжела. - Это судно. Морское!
   "И голубь тюремный пусть гулит вдали, и тихо идут по Неве корабли", - вспомнил Молчун. Впрочем, тут корабль шел не тихо, а наоборот, гудел что есть мочи.
   - Это не наши, и не кауфмановские, - произнесла девушка, приглядевшись к огням. - У нас нет таких больших кораблей. Может это торговцы, а может падальщики.
   - Если торговцы, то рыбу везут? - предположил парень.
   - Нет. Ты что, дурачок? Рыбу город не покупает, он ее продает. Торговцы везут нужные вещи, которые мы сами не делаем. И которые здесь не найти. Чаще всего исправную технику или редкие товары типа чая и кофе. Если это они, значит, завтра на рынке выбросят новые вещицы. Но это вряд ли торгаши. Ночью обычно у нас чужие не плавают. Фарватер незнакомый, боятся напороться брюхом на что-нибудь на дне. И прожекторы не у всех хорошие. А с берега никто не посветит... Скорее уж падальщики это. Но слишком быстро идут для буксировки. Наверно, пустые.
   Кто такие "падальщики" Сашка уже знал. Те же самые рыбаки, только ловили они не рыбу, а бесхозные корабли, которые на мели лежат. И тянули буксиром в ближайший порт. Раньше было много и дрейфующих судов, чьими капитанами и рулевыми были только море и ветер. Старики говорили, иногда они приплывали прямо к берегу, будто причалить хотели. Но чаще просто разбивались об бетонные набережные и волноломы или пробивали днище о скалы и тонули. Но теперь их было мало. Хоть и говорили, что где-то ходит по морям...
   - Черный корабль, - вслух сказал Молчун. - С черным экипажем, который проклят. Я такой фильм видел...
   - И я видела, - Анжела нахмурилась, - Нет, я тебе серьезно, а ты издеваешься! Призраки огней не зажигают и в гудок не гудят.
   Ему было приятно видеть, как она злится понарошку.
   Иногда вместе с судами добычей ловцов становились ценные грузы из прошлого. Контейнеры с морских сухогрузов-контейнеровозов, которые запечатали еще пятьдесят лет назад. Иногда там были машины, иногда другие интересные вещи. Чаще всего бесполезные. Тряпки. Электроника. Украшения. Находили и контейнеры, где внутри были люди, набитые как огурцы в банку, вместе с каким-то скудными пожитками. Точнее, уже скелеты или высохшие мумии. Почему они там плыли, а не нормальным пассажирским рейсом - было выше Сашиного разумения.
   Судно между тем снова загудело. Это было похоже на далекий рев раненого зверя-мастодонта.
   - Это он предупреждает, чтоб убирались с дороги, - пояснила его подруга. - А то в прошлый раз пять человек насмерть раздавило. Тут с берега на берег даже ночью, бывает, плавают.
   Младший знал. Еще бы. Гвардия следила за безопасностью берега и постоянно гоняла этих мелких частников, которые занимались кто извозом, кто рыбной ловлей, а кто просто поиском на дне ценных вещей, которые смыло туда Потопом. Но у тех, кто выходил в море ночью, должны были иметься на это серьезные причины. Например, контрабанда. Например, оружия. Конечно, гвардия была бы только рада, если бы такие лодки отправились прямо на дно.
   Но чужак здешних раскладов не знал и поэтому исправно предупреждал: "С дороги! С дороги! Я большой и разнесу вас в щепки, если вы не уберетесь к такой-то матери!"
   - Да, это точно нерусские, - вынесла свой вердикт девушка, откладывая бинокль, - Не по-нашему огни расположены. Да и не стали бы наши гудеть. Раздавили бы этих тараканов на хрен корпусом, винтом перемололи бы. Даже царапины бы не осталось. Какие-нибудь финны. А может шведы или норги. Все они с запада. Наши из Карелии тоже с запада, это из-под Выборга. Или из Эстонии, там тоже почти наши, русские в двух городах. Но точно говорю, это норги. Этот большой пароход уже приходил прошлой весной...
   Не дожидаясь его реакции, она снова забрала бинокль. Взгляд у нее был наметанный, да и зрение лучше, чем у него.
   Молчун знал, что раньше крупные суда ходили на дизеле и мазуте, а небольшие на бензине. Но теперь таких кораблей почти не осталось. Бенз и дизель были так дороги, что гонять на них огромное судно, даже если при этом ловится ценная рыба, было все равно что бриллиантами печку топить. И даже еще глупее. Поэтому на те суда, которые можно было переоборудовать, ставили паровой двигатель.
   Вот и ходили корабли по старинке на угле ("По-старинке" это было для людей старого поколения, а для молодых вполне выглядело чудом техники). Вроде бы таких верфей, где могли эту операцию проделать, на весь известный мир было три. И все они процветали. Хотя старики и говорили, что это не апгрейд, "даунгрейд". Сашка этой фразы не понимал.
   - А с востока не приплывают? - спросил вдруг он.
   - Нет. Там льды. Только чукчи там. Но мы с ними не торгуем.
   - Чукчи? Узкоглазые и с повозками на оленях или на собаках?
   - Ты что, вчера родился? Ты сам чукча, кажись. Так давно уже в городе, а не знаешь. Их так называют! Они не настоящие чукчи. Не узкоглазые. Обычные, русские. Но наших за людей не считают. Их еще "полярниками" зовут. И не повозки у них, а катера. Они сразу стреляют. Близко их никто не видел, и никто еще живым не вернулся, чтоб рассказать, как живут. И фоток их нету. Если сделаешь хорошие фотографии, тебе Магнаты кошелек золота насыплют. Да только ты не сделаешь.
   У Питера - то есть у Васильевского острова - существовала небольшая эпизодическая торговля по морю примерно с тремя десятками городов, только в десяти из которых говорили по-русски. Младший знал (на уровне слухов), что магнаты города непонятно с чьей подачи пытались замутить политический и даже военный союз со своими партнерами. Даже название Новая Ганза кто-то придумал, но оно не прижилось. Пока дальше разговоров дело не шло. Слишком разными были и сами города, и их интересы.
   Обитаемость побережья объяснялась тем, что в море была рыба и была возможность прокормиться чуть большему числу людей, чем мог прокормить континент с его хилым сельским хозяйством и охотой на собак, волков и зайцев.
   Далекий хлопок заставил их обоих поежиться. Где-то над морем блеснула вспышка.
   Внезапно Сашка заметил еще одну, в другой части неба. Ему показалось, что к судну приближаются два других огонька, поменьше. Да только эти огни не горели ровно, как на корабле, а вспыхивали то и дело. Слегка демаскируя в темноте того, кто шел с погашенными бортовыми огнями. Это было пламя от их выстрелов - то ли от автоматов, то от целого мелкокалиберного орудия.
   Вот те раз. Морские разбойники гонят мирный корабль. Такого еще не было. Кто это такие? Неужто у оборвышей появился флот? И где катера Гвардии? И почему не объявляют тревогу?
   Младший вспомнил, как две недели назад объявляли общую тревогу, от того, что несколько самодельных ракет, запущенных оборвышами, упали в разных местах города.
   Такого еще не было. Бывали обстрелы - неприцельные, просто беспокоящие. Бывали и снайперские выстрелы. Иногда по окнам, иногда по патрулям. Дважды с того берега стреляли из пулемета, скорее всего ДШК. Но ракеты... даже маломощные... нагнали на город страху.
   Объявляли общую тревогу. Выли сирены. Правители даже забыли свои разногласия и отправили совместный отряд, чтоб прочесать прибрежную зону. Подозревали, что их встретит засада или даже встречный удар. Говорили, что за этим стоит сам атаман Кирпич. Тот самый, который оставлял на стенах в материковом Питере свои подписи: "Здесь был Кирпичь". А может, он был мифом, ведь и прежнего жупела - атамана Самосвала, никто живым не видел.
   Тогда совместный отряд высадился на материковую сторону под прикрытием катеров. Одновременно по мосту прошли еще две сотни защитников города. По тем дворам, рядом с которыми было предположительное место запусков, наугад дали несколько залпов из минометной батареи. Но кулак ударил воздух. А осколки 82-миллиметровых снарядов раскрошили только старые кости. Прочесав несколько дворов старинных кирпичных зданий, построенных еще до Революции (это которую Ленин устроил) нашли лишь следы запуска - "тубусы" из водопроводных труб и черный нагар, да следы пребывания двух небольших отрядов - отпечатки подошв, гильзы, кострища...
   А через три дня прилетела еще одна ракета, попав, то ли по случайности, то ли благодаря точности наводчика - прямо в Башню. Правда, взрыв был такой слабый, что никого не убил и даже не нанес, судя по тем сведениям, которые просочились наружу, какого-либо крупного ущерба: пара трещин в бетоне и черное выгоревшее пятно.
   Снова отправили отряд, хотя и не такой большой, и с преобладанием людей Кауфмана, властелина Башни (Михайлов, наверно, тихо злорадствовал). И опять до огневого контакта не дошло.
   Третья ракета упала на рыночную площадь, которая в тот вечерний час уже была почти пуста. Опять никто не пострадал, только сгорели несколько палаток, которые не сложили на ночь.
   На этот раз ограничились отправкой дозора. И снова он не встретил на своем пути никого.
   Это была война нервов. И из-за нее одни из гвардейцев начали относиться к службе с пофигизмом ("эти дрищи не нападут, они только пугают"), а другие, наоборот, лишились сна и вскакивали от каждой вспышки и ждали чуть ли не ядерной бомбы по городу. Все это не могло не сказаться на обороноспособности. "Что будет дальше, артиллерия? - говорили друг другу простые и питерцы, и гвардейцы.
   Неспокойно было в граде Питере, ой неспокойно.
   Того и гляди баланс, когда за обстрелами и налетами следует новый карательный рейд - грозил пошатнуться. Странно, что это противостояние, которое к моменту Сашкиного прихода длилось уже не один год, никто не додумался назвать Блокадой. Наверно потому, что снабжение города пока никто перерезать не мог... или просто еще не додумался.
   - Пошли под крышу, - сказал он ей уже тоном не терпящим возражений. - Хоть и далеко, а пулю можно словить. Да и замерзла ты.
   На самом деле замерз он сам, но мужчине негоже в таком признаваться, особенно при бабе.
   Они вернулись в комнату, налили еще по кружке чая.
   Время летело незаметно, но вдруг Младший хлопнул себя по лбу и подскочил как ужаленный. Хорошо, что Анжела опять замечталась и этого не видела.
   "Ексель-моксель! Встреча с Дюковым... В шесть утра!".
   И тут еще не ясно, что вызовет больше проблем - что его поймают "еноты" или кто-нибудь из своих запалит, что он встречался с "правой рукой" конкурирующего магната? Дюков сказал, что проинструктировал только стражу Дворца, а добраться туда "сталкер" должен сам. Иначе какой он сталкер?
   Чертов подонок, гордящийся своим аристократическим происхождением ("мои предки водили в бой полки, а твои, червь, копались в лаптях в навозе"), не заплатит ему за коллекцию редких книг, если он опоздает!
   А ведь надо еще пробраться в сектор Кауфмана, минуя все патрули. На нейтральной территории гаденыш встречаться отказался. Конечно, они в основном стерегут береговую полосу, а не границу между владениями. Но нарваться можно
   Чертыхнувшись, Младший свесил ноги с дивана и начал надевать и зашнуровывать ботинки.
   - Ты куда собрался, любимый? - услышал он голос Анжелы.
   - Есть одно дело, не терпящее отлагательств.
  
  
   Глава 2. По горячим следам
  
   2069 год, где-то в бывшей
   Новосибирской области
  
   Дозор вернулся утром, когда снежные вихри бушевавшей всю ночь бури уже улеглись, оставив после себя в напоминание только легкую поземку.
   Вернувшуюся в лагерь группу встречали сдержанными кивками. Где-то далеко в прошлом остались те времена, когда каждое столкновение с врагом казалось редким героизмом. Война уже становилась рутиной.
   - Саня, докладывай ты, - сипло приказал Петр Семенов, пригибая голову, чтоб пройти через порог низкой избушки. - Ты умеешь связно болтать. А я устал как сволочь. Да и голос пропал.
   Командир звена снял лыжи, вытряс в сенях снег из валенок и уселся поближе к еще горячей"походной печке", сделанной из большой кастрюли. Топливом служили сухие ветки. Обычные печки тут тоже были в каждом доме, но Пустырник запретил их использовать, потому что дым из труб выдал бы их всем желающим.
   Уселся и тут же уснул. Сидящим. Пару-тройку часов он может подремать. Потом проснется сам, без будильника. И это несмотря на начинавшуюся простуду, которой и была вызвана его слабость. Он простыл еще во время преследования Орды возле Новокузнецка, когда каждая минута промедления угрожала смертью пленникам.
   Пришлось рассказывать за него. В другое время Санька был бы гордый от доверенной ему роли, но сейчас... это чувство было от него где-то далеко. Данилов-младший начал, голос его был чуть хриплым от холода:
   - Это отставший арьергард. Их человек семьдесят. Не местные. Приказов не получали почти три недели. Радио у них сломалось, не могут его починить. Пьют и местных обижают. Настроение у них на нуле. Говорят, "нас забыли здесь".
   - Не забыли. Ой как не забыли, - однорукий боец-ветеран Волков по кличке Колотун улыбнулся, но усмешка его щербатого рта казалась зловещей. Но даже она не могла сравниться с тем выражением, которое было в глазах у сына погибшего вождя. У того взгляд был просто страшный, настолько он "не шел" молодому парню, который вдруг за несколько дней стал старше на целых лет пятнадцать.
   - Откуда сведения? - строго глядя на Сашку, спросил Пустырник. Командир отряда сидел на походном стуле и докуривал папиросу из трофейного табака. Эту привычку вдыхать дурно пахнущий дым Сашка и раньше за ним замечал, хотя его отец курил больше - и такие штуки, и трубку. Впрочем, самосад нормально вызревал далеко не каждый год.
   - Допросили "языка", - объяснил парень.
   - А что с ним потом сделали?
   - Языковую колбасу.
   В этом слове Сашка поставил правильное ударение. Этому его научил дед. Правда, дед забыл научить его резать живых людей ножом, как колбасу. Пришлось учиться самому. Конечно, помог и Пустырник. Особенно в части верного настроя.
   "И они сами помогли. Тем, что они сделали. Дали то, что дед называл личными мотивами".
   При слове о "языке" командир отряда кивнул. Хотя Сашке и показалось, что он видит в его взгляде толику сомнения.
   - Тело хорошо спрятали?
   - В колодец сбросили, - пробормотал парень с усмешкой. - В совсем старый. Если хватятся, подумают, что удрал... как уже десять человек из них на этой неделе сбежали.
   - Ну вы и черти... а людям эту воду пить. Источники-то сообщаются. Ладно. Крюком потом вытащите. Расскажи про их снаряжение и припасы.
   Когда Александр закончил доклад, Пустырник, наконец, кивнул с удовлетворением.
   Получив разрешение идти, Данилов-младший пошел в соседний дом, который занимало их отделение. Раньше тут был дачный кооператив "Искра" (что такое дачи, Сашка отдаленно понимал), а теперь в этих полуразвалившихся домах нашли временное пристанище они. Мстители.
   Отряд "Йети", названный так в честь мифических снежных людей - чудовищ, наводивших когда-то ужас на путников в горах. Старики говорили, что их видели не только в далеком Тибете, но и здесь в Сибири, на Алтае и в Салаире, то есть в Кузбассе. Отсюда и название.
   - Спи, - сказали ему. - Атаки не будет до вечера.
   И, несмотря на то, что темнело рано - это означало, что можно покемарить часа четыре.
   Когда парень ложился - на полу в спальном мешке поверх старого матраса - то думал, что уснет как убитый. Но минуты тянулись, а сон к нему не шел, как бывает, когда не просто устал, а устал страшно. Может, он и засыпал на час или около того, но не больше. Он так и не понял, сколько прошло времени, когда дверь комнаты скрипнула. Кто-то из крепко спящих людей перестал храпеть и приподнялся, тревожно озираясь. Оружие лежало у некоторых под рукой.
   Но увидев, что это свои, человек тут же улегся обратно, и уже через пару секунд храпение раздавалось с новой силой.
   Сашка попробовал закрыть глаза.
   - Ты чего не спишь? - услышал он голос над головой и узнал дядю Женю.- Отдыхал бы. Силы тебе в бою понадобятся. А вообще... ты не передумал? Отсюда еще можно вернуться назад. Вечером... перед наступлением... десять человек - обмороженных, раненых и просто... передумавших пойдут назад. А из Заринска завтра придет партия с пополнением и заменой.
   - Издеваетесь? Да я жизнь отдам, чтоб этих гадов уничтожить.
   - Знаю. Но жизнь никто не может отдать. Она у человека и так заемная, - Евгений Мищенко, командир отряд "Йети", был в душе философом. - А отдаем лишь годы. То есть решаем, куда их потратить. Я понимаю, "месть - это блюдо, которое надо подавать голодным". Но будет у тебя, Саня, в жизни и много другого, помимо этого похода... Не только месть. Кстати, а не пора ли нам пожрать? Все уже поели, кроме тебя.
   Пустырник поправил свою меховую шапку таким же движением, каким поправлял раньше свою шляпу пчеловода из плотной ткани, похожую на ковбойскую.
   Данилов встал, размял конечности и направился вслед за дядей Женей.
   "Какого черта он так меня опекает? Я ему сын что ли, блин? Или я похож на его сына, который совсем мелким умер? Вот уж точно комплимент для меня. Хилый и слабый, как пятилетний ребенок. Тоже мне, мститель. Ворошиловский стрелок, блин".
   На улице пахло дымом, раздавались голоса людей.
   Маленький лагерь уже не спал. И хотя многие еще оставались в домах, некоторые бойцы вышли на двор и сидели в кругу кто на деревянных скамьях, кто на чурбаках, а кто и просто на корточках. Импровизированный завтрак был в самом разгаре. От дороги их было не видно из-за высокого забора, даже если бы какой-то вражеский лазутчик сюда забрался.
   Перешучивались вполголоса, пили из фляг - не алкоголь, а травяной чай, поскольку был объявлен "сухой закон", жевали вяленное мясо, которым их снабдил Захар Богданов, и ели горячую похлебку из картошки и реквизированной полумертвой лошади, сваренную тут же на полевой кухне в сарае. Огонь на открытом месте тоже не разводили, чтоб не выдать отряд.
   - Завтра будем ночевать в нормальных домах, а не таких избушках на курьих ножках, - услышал Сашка чей-то голос.
   Их путь лежал в деревню Кузнецово. Которую, впрочем, чаще называли поселком. Много населенных пунктов - и в Державе и рядом с ней - просто не знали, как себя именовать, и звали, как черт на душу положит, даже городами (имея населения двести человек, но стоя на месте бывшего стотысячника).
   Лежал он чуть в стороне от Большой Сибирской Трассы в западной части бывшей Новосибирской области, близко к границе с бывшей Омской, с которой связи не было, и что там делается, никто не знал.
   Он был "открыт" во время первой экспедиции на Урал, когда еще шли в Ямантау, надеясь найти там что-то важное, что так и не нашли. С тех пор при Богданове-старшем с ним существовал радиообмен и эпизодическая торговля.
   В Сибирскую Державу само Кузнецово не входило. Место это было захудалое, поскольку кругом была только голая безводная степь, и даже любивший экспансию Богданов не был готов кормить всех обитателей бескрайних пространств - а недород и неурожаи случались тут регулярно. И никто даже не знал, сколько именно тут жителей. То ли пятьсот, то ли вся тысяча. Нормальной реки или леса поблизости не было, поэтому восполнить дефицит белка рыбой или дичью можно было, только отправляясь в дальние походы.
   Но даже в таком богом забытом углу их ждет нормальный ночлег. После того, конечно, когда они выбьют отсюда незваных гостей.
   То, что отставший от основных сил огрызок могучей Орды получит за все дела своих собратьев по самое не горюй - читалось на лицах бойцов отряда. Ожидание кровавой расправы наполняло сердце сибиряков злой радостью. Так бывает даже у самого доброго человека, если кто-то наступил ему на больную мозоль, да не один раз. А поскольку почти все в Прокопе и Киселевке успели породниться за полвека, почти каждый третий имел личные счеты к тем, кто называли себя "сахалинцы". Пустырник многих в отряд не взял, чтоб совсем не обескровить Заринск, где объединились выжившие - так много было желающих - и среди тех, кто пришел с востока, и среди коренных заринцев.
   Отряд получил неожиданную помощь не только от руководства города в лице Захара Богданова - который сразу, как только его выпустили из подвала, сказал, что предоставит в их распоряжение все, на что они укажут. Это была благодарность не только за спасение его жизни - но и за спасение его чести как правителя.
   Но они были скромными и не брали ничего лишнего. Демьянов - приемный сын первого главы города, пошел с ними, и привел с собой человек двадцать горожан, имевших опыт службы в городской "милиции".
   Живое участие в сборах приняла и старшая сестра правителя - Татьяна Владимировна Богданова, заведующая городской больницей. Ее захватчики не держали под арестом, но пока ее брат был в заложниках, она молчала и никак власть "сахалинцев" не оспаривала - и это было разумно. Много ли она могла сделать?
   Сама клиника не пострадала в ходе штурма и боя, поскольку даже ордынцы не были настолько отмороженными, чтоб вести отсюда огонь, но чуть было не взлетела на воздух, когда по всему городу стали рваться фугасы, превратившие в обломки и щебень больше тридцати зданий - в основном связанных с производством и жизнеобеспечением. Некоторые связывали эти взрывы с таинственным вражеским командиром с восточной внешностью, который не дался живым, а подорвал себя во время зачистки западной части Заринска. Но проверить это уже было нельзя. Бомбу чудом нашли в подвале больницы, запрятанную под старые железные кровати и другой хлам - и не меньшим чудом обезвредили.
   Как оказалась, эта немолодая уже дама пару раз приезжала в Прокопу и знала его деда. А еще лучше старого Данилова знали ее родители - покойный Владимир Богданов и его жена Мария, которая умерла с ним в один год. Их старшая дочь хоть и не имела реальной власти в городе, но явно обладала кое-каким моральным авторитетом. И уж точно была мудрее своего младшего брата Захара, при всем уважении кузбассовцев к нему. Заведующая больницей здорово помогла в организации сбора всего, что нужно для обеспечения отряда - от продуктов природной фармакопеи и сшитой вручную амуниции до дефицитных довоенных вещей и лекарств, полученных благодаря утраченным технологиям Автономных Поточных Линий. Сами эти аппараты ордынцы увезли с собой.
   А добровольцев было столько, что многим пришлось отказать. Смотрели и уровень подготовки, и состояние здоровья, и уровень мотивации. Если она исчерпывалось желанием вырваться из-под надзора правящего семейства Богдановых и вдоволь покуражиться на тех, кто попадется под руку, то таких сразу отправляли за дверь. И все равно "Йети" разросся почти до размеров полка.
   Пока бойцы отдыхали, старший сын Пустырника, матерый следопыт и охотник, опять точил свой нож. Братья Красновы - у которых с Сашкой было общее желание отомстить за одного и того же человека - ничего не точили, потому что их ножи и так были остры, что они и доказали во время предыдущего захвата нескольких пленных.
   Любой гуманизм ради гуманизма остался в прошлом. Если изредка человечность к врагам и проявлялась - как например, в ходе освобождения Заринска, то только прагматично, там, где от этого была какая-то польза. Всех остальных убивали без всякой жалости, хотя и не мучили долго, как следовало бы по принципу "око за око".
   Кожевник и швейный мастер по фамилии Соловьев чинил одежду, то ли себе, то ли еще кому. Григорич - спец по слесарному делу, возился со своими железяками. Был он видный человек, хоть и вспыльчивый, как порох. Каждую мелочь, которую находил, умел приспособить в дело, даже гнутые гвозди. К нему же тащили и все предметы, которые казались полезными. Мог он одним напильником сделать такое, что раньше только на больших заводах выходило. В мирное время и ружья, пистолеты изготавливал. Разве что автоматы не делал, но зато старые благодаря ему служили дольше. А уж мелочь, вроде ремонта какой-нибудь снаряги - вообще за работу не считал. Он был незаменимым в отряде, почти как доктор Коновалов из Киселевки (с такой фамилией кем он еще мог стать, если не врачом?).
   Этот делал то же самое, что Григорич, но с людьми - врачуя организмы бойцов отряда почти с таким же грубым методом кувалды и такой-то матери. Но, как ни странно, помогало. Люди были крепкие, двужильные и трехжильные, как кабель, которым подключали электроприборы. Люди другой породы в послевоенной Сибири до этого дня дожить бы не смогли.
   Несколько раз на трассе им попадались брошенные "сахалинцами" при отступлении машины. Неопытному человеку было непросто с первого взгляда отличить их от ржавых собратьев, стоящих на вечном приколе с самой Зимы. Но глаз у разведчиков был наметанный - а ордынцы даже не смогли столкнуть эти автомобили с дороги. Один раз им попался забытый в снегу могучий бронированный гантрак на базе КамАЗа. Правда, вооружение с него было снято.
   Все это было тщательно осмотрено. Почти все бойцы отряда "Йети" были из Кузбасса и помнили "дорогу слёз" и расставленные даже на трупах растяжки. Но теперь никаких взрывоопасных сюрпризов там не было. Враг бежал в полном беспорядке и даже не старался прятать следы.
   Короткий доклад заставил Данилова-младшего снова пережить эту ночь. Он вспомнил, как они неслышно, как смерть, подобрались на лыжах к старой пожарной части на окраине деревни, которая стояла на некотором возвышении, и, лежа прямо на снегу, смотрели на ее территорию через бинокли и прицелы.
   Решетчатый забор давно развалился, но ворота с красной звездой и буквами МЧС были закрыты. На высокой вышке рядом со ржавыми железными баками было пусто. Да и лестница туда обвалилась, так что наблюдатель не смог бы туда сесть при всем желании. А вот в двухэтажном здании, на котором еще можно было разглядеть табличку с каким-то буквами, горело несколько огоньков.
   Перед закрытым кирпичным гаражом стоял занесенный снегом УАЗ без одного колеса. Даже с оставленным на крыше пулеметом он выглядел беспомощно.
   Когда ворота открылись, Младший, в руках которого был один из трех биноклей разведгруппы (у бойца, который держал оптический прибор до этого, замерзли и онемели руки), увидел внутри бокса еще несколько машин, но каких - не разобрал.
   Из гаража вышел худой и сутулый человек в камуфляжной куртке и низко надвинутом капюшоне. Механик - а в том, что это именно механик или водитель, Сашка был уверен - прошел мимо УАЗа и пнул его ногой по колесу. А потом, петляя как заяц, походкой пьяного направился вниз к деревне. Можно было грохнуть его без шума, но такой задачи пока не было. Да и часовых - или просто не занятых ничем врагов - в здании резать было рано.
   Основная масса ордынцев была рассеяна по деревне. Их диспозицию и надо было вычислить и нанести на схемку перед ударом.
   Домишки, где жили люди, легко было заметить - над ними поднимались дымки. В такую погоду без печи никто обойтись не сможет. Были и остовы, были и просто дворы без единой целой постройки, но были и дома, которые стояли крепко, хотя давно уже не имели ни крыши, ни стекол. Почему-то в основном они были из дерева, а не из кирпича. Надежно их срубили в свое время из лиственницы, а может и из кедра.
   Поселок выглядел полупустым. Хотя зимой в Сибири просто так по улицам не ходят в такие дни. Незачем. Иногда то в одном, то в другом дворе выбегали люди из домов то в сортир, то в сарай. Деревенских было легко отличить от пришлых. Только пришлые были в пятнистом камуфляже. Впрочем, многие из них уже видимо разжились у местных шапками и тулупами. Ну и автоматы на плечах у местных быть не могли.
   В одном из дворов лежала туша лошади с воткнутым в нее топором, укрытая снегом, как ватным одеялом. Отрубленная нога, похожая на бревно, торчала из снега рядом.
   Никаких часовых было не заметно. Поэтому Семенов, помня приказ - "разузнать как можно больше", решил послать несколько проверенных бойцов поближе. Сашки среди них не было.
   Видимо, командиры - и старший, и младший - до сих пор думали, что тот не вполне надежен. Может, по выражению глаз, а может, по тому, как пальцы парня сжимали рукоять винтовки.
   "Вон там, - наполовину жестами передал им свою мысль Волков, появившийся откуда-то из-под земли, как снежный человек. - Там баня. Там парится какой-то из ихних. Сейчас сцапаем".
   Сашка действительно увидел в той стороне одиноко стоящую постройку. Над ней тоже поднимался дымок, но для дома она была слишком маленькой. Кругом было темно, свет в ее окошке не горел, да и само оно было похоже заколочено.
   "Нет, - возразил так же, движениями рук и мотанием головой, Семенов. - Не идем. Опасно. Лучше еще подождать".
   И Сашка догадался, почему. Кто знает, сколько их там внутри в предбаннике сидит, водку пьет и в карты играет? Может, все человек десять.
   Конечно, разведчики их одолеют. Но будет много шума, а если и не будет - то потом их товарищи найдут кровь и следы борьбы. А на поселок идти рано. Вшестером против семидесяти или шестидесяти негодяев - это без шансов.
   Они прождали еще пару часов, прячась от ледяного ветра - половина в развалинах давно сгоревшего магазина, половина метрах в ста от него, в железной бытовке, оставшейся после каких-то рабочих. Наблюдение не прекращали ни на минуту, сменяясь каждые полчаса.
   И вдруг удача им улыбнулась. Было уже темно, но у Волкова был тепловизор, настоящий армейский, добытый как трофей - а не промышленный с железной дороги, которыми часто пользовались заринцы и мстители. Он и увидел, как по улице движется одиночный силуэт. Человек шел быстро - явно на лыжах. Но то и дело останавливался, воровато озирался. Несколько раз даже низко пригибался к земле. И идти старался в тени заборов. Явно чего-то опасался. Мстителей, про который в стане врага уже должны были ползти слухи? Или своих собственных товарищей?
   Неуверенно стоя на лыжах, мужик тащил тяжелый рюкзак. При нем была винтовка, и он явно еле шел под тяжестью навьюченных на него вещей.
   Дезертир! Своих решил кинуть. Сама судьба его им послала.
   Даже если бы удалось "чисто" уделать тех, в бане; допросить, а потом кокнуть, прикопав где-нибудь в овраге в снегу - "сахалинцы" бы переполошились. Но если пропадет кто-то тепло одетый, да еще и с вещами, то все подумают, что он сам дёру дал. Искать не будут.
   Трое - один из Киселевки и двое из Прокопы, выбрали место для засады, подкрались к незадачливому ордынцу, дали по голове свинчаткой и уволокли к лесу. А там кинули в сани, связанного и с кляпом во рту. Собак не было, роль ездовых лаек выполняли они сами.
   Куль начал шипеть и ругаться, но после нескольких несильных ударов замолчал и дальше только тяжело сопел.
   Допрашивать его Семенов стал тут же, когда они удалились на километр от деревни. Человек назывался десятником. Звали его Ильдар, а непроизносимая фамилия заканчивалась на -тдинов. Был он с Западного Урала: то ли татарин, то ли башкир. Это их не удивило. В самом Заринске и Кузбассе татар было предостаточно. Но это был чужой "татарин", и им была без разницы его народность.
   Это были уже бывшие "сахалинцы". Сильно отставший от других отряд, который должен был ждать сигнала и выдвигаться в Новый Ёбург. Но то ли из-за кривых рук у них сломалась рация, то ли погибли или потерялись все те, кто умел ей пользоваться. Связь с командованием пропала, и теперь они просто не знали, что им делать.
   Большего Семенов не смог у него вытянуть - смелый оказался чертяка и боли не боялся. Да и не приходили ему в голову другие важные вопросы. Поэтому старший дозора решил доставить пленника во временный лагерь для обстоятельного допроса.
   А дальше... произошел прокол, который чуть не стоил им всей операции. Когда они на секунду потеряли бдительность, "язык", привязанный к саням, рванулся всем телом и разорвал оказавшуюся гнилой веревку. И побежал. Звучит смешно: "язык" побежал, но им было не до веселья. Пришлось его догнать, а потом, поскольку он отбивался как дикий зверь, да еще и орал как оглашенный - зарезать, когда он чуть сам не располосовал одного из них отобранным ножом.
   Слава богу, сильный ветер дул со стороны деревни - и крики уральца не услышал никто. Тело оттащили подальше и бросили в овраг, закидав ветками и снегом. До самой весны не найдут, да и потом найдут разве что волки.
   Схему примерного расположения занятых людьми домов разведчики тоже набросали.
  
  
   Вечерней атаки ждали как праздника. Со времен битвы за Заринск перед ними впервые была хоть какая-то сила.
   - Всех порешим, - произнес Волков. - Пленных брать незачем. И так всё знаем.
   - А заодно накажем этот клоповник, - выступил вперед кузнец, который после пыток в санатории "Полухинском" имел и свои счеты. - Какого черта они их привечают, этих уродов?
   - Нет, - отрезал Пустырник. - Нам нужна деревня как перевалочный пункт. Поэтому строго никаких казней, пыток и прочего "веселья". Ты не знаешь здешних раскладов.
   - Знать ничего не хочу, - упрямо твердил кузнец.
   - Не знаешь, чем тут люди живут, - повторил Пустырник. - Одни, без защиты. Я не думаю, что они по своей воле этих товарищей пригласили. Этому Захару в Заринске надо было поддерживать с Кузнецово более прочную связь. Держать тут пост и что-то типа фактории. Тогда мы... точнее, он - знали бы заранее о приходе СЧП.
   - Ну, ты политик, блин, Евгений, - с уважением произнес специалист по металлу и надолго замолчал.
   А Сашка задумался. Как ни любил он своего отца и деда, как ни берег теперь память о них - но не мог не признавать, что в чем-то Пустырник был разумнее их обоих. Наверно, из него бы получился хороший вождь.
   "Мне это на хер не надо, - говаривал про власть сам Пустырник. - Ответственность... Тьфу. Хотелось иногда... взять ружжо, рюкзак и катись оно все колбасой! Пешком по дорогам - аж до самого Владика. И чтоб только ветер в лицо... Или до Питера. Или вообще в Гейропу. Правда ли, что там одни содомиты или нормальные люди тоже есть? А то и через океан в Пиндоссию. Нет. Не получилось бы из меня вождя".
   Странный был человек дядя Женя. Интересные штуки отчебучивал.
   Один раз, еще в Заринске, перед самой отправкой, он подстрелил из "мелкашки" зайца, и показал зевакам на площади перед зданием Суда, которые безучастно наблюдали за сбором отряда "Йети", но сами ничем не помогали:
   "Это вы".
   А потом взял миску чечевичной каши и добавил: "А это - ваша еда". Затем ободрал тушку, выпотрошил и еще раз показал им: "А это то, как с такими поступают!".
   И сделал вид, что бросает тушку в кучку людей, среди которых, как Сашка знал, были те, кто остался не очень рад гостям из Прокопы и Киселевки и считал именно их, а не пришедших из-за Урала, причиной бед.
   Заринцы шарахнулись, чтоб кровью и потрохами не запачкать одежду, а дядя Женя только расхохотался и пошел своей дорогой во временный штаб отряда, неся под мышкой коробку с какой-то амуницией.
   Другому бы морду набили, но его терпели и слушали даже те, кому он не нравился.
  
   Было пять часов вечера, когда они вышли на позицию. Но небо было затянуто тучами, поэтому стемнело раньше, чем обычно.
   Отряд взял деревню в кольцо. Почти все бойцы участвовали в этом оцеплении, потому что тыла у него практически не было - воевали в эту эпоху просто, без большого штата писарей, поваров, связистов и прочих.
   Отряд был вооружен и экипирован по довоенным нормам и табелям, ведь трофеи при разгроме контингента в Заринске они захватили богатые. Почти у каждого был автомат, были в наличии и ручные пулеметы, хотя патроны старались беречь. Много было гранат, хотя их старались беречь еще больше.
   "Не жалейте, - говорил Пустырник. - Полежат еще десять лет и испортятся, придется списывать. А так хоть кому-то шкуру продырявят. А вот патроны берегите. Без них никак".
   Перед боем, когда никто не смотрел на него, Александр снял рукавицу и набросал карандашом в своем ежедневнике портрет того, кого называли Уполномоченным. Того, кого он не видел своими глазами, но о ком сполна рассказывали пленные, на допросах которых он присутствовал.
   То, с каким подобострастием и страхом говорили об этом человеке разгромленные в Заринске враги, парня немного удивило. Нет, он знал, что того же покойного Богданова-старшего, правителя Сибирской державы, очень уважали, и у него существовал свой маленький культ. Но ничего подобного любви к Уполномоченному в Сибири не было!
   Солдаты СЧП боготворили... и боялись его даже здесь, за тысячи километров... даже стоя в ожидании казни (впрочем, расстреляли далеко не всех из них, многим подобрали полезные для здоровья каторжные работы на открытом воздухе).
   Все они говорили разное, но сходились на том, что это человек огромного роста, а его глаза горят таким огнем, что ему приходится носить очки, чтоб беречь своих подданных. И Сашка попытался изобразить его на бумаге. Совсем недавно ему не удалось нарисовать ни отца, ни Киру - хотя он старался. А вот тут за пару минут у него получилось. Вышел какой-то древний вампир в черном капюшоне с огненными провалами глаз. Но совсем не могучий, а тощий и невысокий. Пустырнику и остальным он, конечно, не показал. Те были слишком заняты. Да... по такой картинке он вряд ли найдет Уполномоченного.
  
   Сначала они заняли пожарную станцию, где горели несколько огней. Отзвук пары выстрелов и грохот автоматной очереди долетели до Александра. Знать о том, как происходит там бой он не мог - его отделение было далековато, и с врагом еще не соприкоснулось. Но, судя по тому, что огни вскоре погасли, а новой стрельбы не было - тех, кто сидел внутри здания, просто смели.
   Ну а дальше Семенов сделал знак рукой - и они вдвадцатером тоже пошли вниз, в деревню. Преодолели уклон, где снег был глубокий и ноги вязли, а дальше пошли по твердому насту. Вес невысокого и щуплого Саши тот выдерживал, даже не сминаясь.
   Ориентировались они по схеме, ими же составленной в дозоре, но куда именно их ведет командир, куда будет направлен удар, Данилов мог только гадать.
   - Уходят! - внезапно услышал парень крик где-то справа. Это орал один из новеньких в отделении, вроде его звали Леха, он был родом с одной из заринских деревень с юга, и занимался он раньше тем, что валил лес. Он был здоровый, но про него говорили, что он сам как неотёсанное бревно.
   Командир заметил это раньше него. Увидели и остальные. И Сашка. На главной поселковой улице, которая отсюда хорошо просматривалась, было какое-то шевеление. Фигуры в зеленом камуфляже может и были бы не видны в сосновом лесу, но здесь на фоне снега их было видно хорошо. Люди шли - скорее всего на лыжах - туда, где по прикидкам Данилова был север. То есть от наступающих, сжимающихся с двух сторон клещей окружения, о котором они, поди, даже не догадывались.
   Главное, догнать их и не дать выскочить, подумал парень.
   И в этот момент прогремели первые выстрелы. Данилов-младший увидел, как несколько бредущих фигур упали, а остальные сначала замерли, а потом попадали на землю.
   Сашка не был уверен, что попадет с такого расстояния. Но вот он заметил одного из врагов совсем близко от них, поднимающегося из оврага. Тот сделал несколько лихорадочных выстрелов в их сторону - пули пролетели где-то над их головами - и тоже дал деру.
   Надо было убить его. Младший знал, что это сделают и без него - но глухая ненависть в сердце заставила Александра захотеть опередить их.
   Стрелял с колена. Вот фигура уже в прорези прицела. Автоматизма нет, он еще новичок, обдумывает каждое действие - совместить проклятую мушку с точкой прицеливания. А они обе колеблются, суки.
   Еще поправка на ветер. Поправка на ветер, мать ее. Нет, ветер хлестал Сашке точно в спину, а значит, пулю сносить не будет. Только подгонять. Значит, поправка на движение цели. Потому что гад бежит. Надо метить с опережением - не туда, где находится силуэт сейчас, а туда, где окажется через мгновение.
   Хорошо, что он не вихлялся, а бежал ровно...
   На тебе, падла, получай. За всё! Нажал на спуск и представил себе пулю, впивающуюся в человека в зеленом.
   И тот упал.
   "Пятый", - подумал Сашка.
   Кто-то из товарищей заметил его выстрел. Что-то ободряющее ему сказал, но слова унес ветер. А они уже шли дальше.
   Еще двое легли под пулями его соседей. Причем легли наглухо, дохлыми, а не затаились.
   Впереди один за другим падали темно-зеленые безликие призраки. С двух сторон со склонов их косили, как траву, выбивая одного за другим.
   Иногда то один, то другой из них останавливался или припадал к земле и начинал поливать огнем безмолвно идущих мстителей. Но тех было слишком много, и эти одиночки ничего не могли изменить.
   Данилов слышал, как вроде бы кто-то рядом заорал, а краем глаза увидел, как один из соседних бойцов упал на снег. Но другие не останавливались, и он не замедлил шагу.
   Несколько "зеленых", тех, кто хорошо зарылся в ландшафт и беспокоил их беспорядочной стрельбой, выковыряли из него гранаты.
   Вскоре последний из беглецов упал. Впереди больше не было заметно никакого движения.
   Саша видел, что кто-то отправился проверить, все ли лежащие мертвы и нет ли кого-то впереди за жидкой линией деревьев. Но их отделение развернули назад - командой по рации, которую дал Пустырник, сам уже видимо вошедший в Кузнецово с основными силами отряда.
   Двинулись туда и они.
   Вблизи эти домики - кроме нескольких - выглядели убого даже в сравнении с Прокопой, не говоря уже о Заринске. Крайние и вовсе оказались нежилыми и сгнившими.
   Один кирпичный коттедж командир проверил с тройкой бойцов с автоматами.
   - Там местные. - объявил Семенов, выходя на улицу. - Лежат на полу, чтоб не зацепило. Вроде все живы. Давайте дальше поосторожнее!
   "Осторожность" стоила отряду жизни одного бойца, не из их отделения.
   Тот был убит затаившимся в подполе одного из домов "сахалинцем", который его срезал очередью, стоило ему войти в комнату.
   Еще двоих таких любителей прятаться они убили, а троих выловили бескровно. Помогли жители.
   Никто не сумел организовать им сопротивления. При таком численном перевесе и огневой мощи - кузбассовцы раскатали врагов как каток. Когда они, наконец, покрошили последних бойцов СЧП, к ним вышла, пригибаясь и держа руки поднятыми, делегация аборигенов.
   Белого флага не было, но все было и так ясно. Мол, они не при делах, и к бандитам отношения не имеют.
   Староста поселка принял их довольно тепло, если не сказать - льстиво. Это был невысокий живчик с красным лицом и тремя волосинами на лысой голове, лет пятидесяти с лишним, одетый в простую ватную куртку.
   "Вы из Подгорного, братишки? Как так "разрушен?" А... так вы все-таки раньше там жили?! - он улыбнулся, когда услышал утвердительный ответ, будто узнал родных людей. - Не вы, а предки ваши? Какая разница, все равно свои. Ну проходите, проходите... Я пацаном был, помню мы играли на дороге, а тут ваши ехали... куда-то на запад к горам. Стояли на том месте, где раньше пожарники жили... Заступники вы наши! Спасители. Только че же вы так долго, а? Почему не спешили?
   Неприятным сюрпризом оказалось, что далеко не все жители были так же рады. Но это выяснилось только позже.
   В начале же была только идиллия. Почти сразу, когда закончивший зачистку отряд стал лагерем в селе - даже трупы еще не успели убрать - а местные уже потянулись к нему со своими жалобами.
   Те, кто был обижен "сахалинцами", начали рассказывать о каждой гадости, которую они от них вытерпели. Александр быстро смекнул, что делились этим они не просто так, не для психологической разгрузки, а с расчетом, что им дадут что-то вроде гуманитарной помощи. Скрипя зубами, Пустырник отдал селянам кое-что из одежды, немного трофейного горючего, но пайками делиться не стал. Но и отбирать себе какой-либо фураж у них своим людям тоже запретил. Хотя первоначально была мысль разжиться здесь хотя бы картошкой и хлебом.
   А вот двоих пленных пришлось повесить. Пустырник, хотя и не жалел их, но выдал неохотно, потому что думал еще пораспросить получше. Но жители - точнее, одна жительница - попросила выдать их на расправу.
   Дряхлая однозубая старуха, помнившая довоенное время ("я была депутатом сельсовета, сынки...") рассказала, как эти двое изнасиловали дочь ее соседей, а потом, улыбаясь, похлопали девушку по плечу и подарили ворованное пальто, теплые сапоги и украшения. Наверно, до самого знакомства с веревкой они искренне считали, что та сама этого хотела. Родители потерпевшей не хотели "выносить сор из избы", да и сама она молчала как рыба, и вот тут как раз подвернулась глазастая старая сплетница, у которой дома был целый музей икон, портретов царей, президентов и еще один леший знает кого. Но Пустырник был ей благодарен, потому что искренне считал, что такие твари как эти двое жить не должны, и в этом была его простая жизненная философия.
   Пришлось приводить приговор в исполнение самим. Для этого выбрали несколько высоких деревянных столбов от старой линии электропередач. И вскоре обвиняемые "вознеслись" на них, словно флаги.
   Правда, Пустырник пару раз говорил им, что не все ордынцы такие. Ему рассказывали случай, как они сами навели среди своих порядок. Один раз, когда мытари - сборщики дани - лютовали особенно сильно в маленькой деревне Горелой, прижигая неплательщиков раскаленными прутами, устраивая публичные порки и избиения сапогами, и даже собираясь повесить или обезглавить пятерых случайно выбранных селян, пришли другие и прекратили издевательства, обезоружив первых бандитов.
   И эти вторые тоже были люди СЧП. Их командира звали атаман Саратовский (странная какая фамилия!), хотя другие называли его просто Окурком. Обезоруженным вскоре вернули автоматы, но больше зверствовать не позволили. А потом и вовсе увели прочь.
   Да, не все они были уродами, конечно. Но и отребья среди них было порядочно. Даже если десять процентов - все равно это достаточно для того, чтоб сделать жизнь мирных людей адом. В Заринске они еще держались в берегах, боялись. Но все небольшие поселения Державы, да и просто находящиеся по пути отсюда на Урал - в полной мере ощутили на себе радости ига. Во время пути Сашка наслушался историй об отрезанных ушах, отбитых прикладом почках, мужчинах, посаженных на бутылку от шампанского, женщинах, которых изнасиловали полицейской дубинкой, о пытках электротоком и водой, подвешиванием за руки... и еще много о чем.
   Не миновало расправы и Кузнецово.
   - Долго же вы собирались, - сквозь зубы процедил один мужик, потомственный плотник и гробовщик. Оказалось, его сына забили до смерти за то, что тот якобы украл мешок отрубей из амбара.
   Но были и другие. Кто на бойцов "Йети" смотрел волком и втайне жалел, что ордынцев выгнали. Это были, как подумал Сашка, те, кого расправы миновали... может, потому, что они активно подставляли под них других. И просто любители принципа "моя хата с краю". Им казалось, что явившийся из Заринска отряд разрушил только-только установившуюся безопасную жизнь, изгнал или убил их защитников и благодетелей.
   "Жизнь только начала налаживаться, а тут вы..."
   "Обещали, что пришлют три вагона с зерном".
   "Говорили, что семена дадут. И овец. И коз. И бензин. И дизель-топливо...".
   Пустырник на такие заявления только отмахивался и говорил, что даже бараны с овцами умнее таких сказочных дебилов. И что бензин с дизелем "сахалинцы" могли им только закачать грушей в задницу и поджечь для потехи. Мол, и хорошо бы, если бы закачали.
   Но никаких санкций к таким болтунам не было. Слово "санкции" в Сашином восприятии означало какое-то туманное, но страшное наказание.
   "Дальше будет хуже, - подумал Александр. - Будут и места, где нас будут сразу считать врагами".
   И вполне справедливо. Кем их еще считать, если там за Уралом абсолютно чужая земля?
   Пленный, которому сохранили жизнь - хоть многие кузбассовцы и скрипели зубами от досады от такого решения - в обмен на то, что его не убьют, а оставят в Кузнецово на положении "холопа" (он сам это слово употребил), рассказал все, что знал. И про радиоактивный пояс, и про города по ту сторону гор, и даже про страшное Ямантау ("Ну это мы и без вас знаем", - сказал дядя Женя и переглянулся со своим заместителем Айратом по кличке Каратист, который в этом бою лично пятерых застрелил, а одному свернул шею при зачистке домов.
   Никакого торжественного вечера в честь освобождения решили не делать. Особенно когда узнали, что отряд идет дальше.
   "Вы, блин, не знаете, что там впереди только смерть?" - услышал Сашка, стоявший рядом, слова старосты, которые были адресованы Пустырнику.
   Только смерть.
   Но дядя Женя только отмахнулся
   В эту ночь Младший - да и все остальные - спокойно спали в относительно уютных постелях - удобных в сравнении со спальным мешком на снегу или старой койкой в заброшенном полвека доме. Спали впрок, раз уж не могли впрок наесться - продуктовые рационы были жестко распределены на три-четыре месяца грядущей дороги.
   И в момент перед погружением в сон ему вдруг стало невыносимо страшно. Он даже понял, что надеется, что здесь они и остановятся, устроят тот самый форпост. Все-таки зима не за горами. А по погоде - не по календарю - уже месяц как зима. Он не знал, как там остальные... Вроде многие горели желанием продолжать путь и жаждой мести. Да и сам он так и не спас деда и сестру Женьку. И не отомстил. Но в какой-то момент слабости Сашка подумал, что это уже невозможно - вызволить их. Что они уже, наверно, мертвы. А мстить... ну так она сама просила его в последней записке этого не делать.
   А умирать ему уже совсем не хотелось.
   Но тут же парень устыдился этой слабости и трусости.
   "Да кто я такой, мужик или нет? Смогу я жить спокойно, если не удастся отплатить убийцам и бандитам той же монетой?! Они отца убили, они девушку, которую я любил, до смерти довели - а ведь ни один из этих уродов и мизинца их не стоит".
   И сомнения ушли. А вскоре он почти уснул, убаюкиваемый свистом ветра за окном и монотонным бубнёжем в соседней комнате. Там разговаривали Пустырник со старостой. И, похоже, выпивали:
   - Я совсем молодой пацан был, - говорил, судя по голосу, староста. - Играли мы в "чау-чау, выручай!". Это игра про съедобную собаку, которую все ловят. Наполовину прятки, наполовину догонялки. И вот видим - едут ваши... Один был прям похож на этого пацана, который с тобой. Денщик он тебе, слуга или кто?
   - Оруженосец скорее.
   - А это че значит?
   - Ну вроде как помощник.
   - Ясно, - староста хрустнул костями, вставая, чтоб подбросить угля в печку.
   Пустырник какое-то время молчал. Был слышен звук наливаемого напитка.
   - Как-то не нравится мне это, - произнес он, наконец, когда староста, судя по скрипу стула, сел на свое место. - Слишком легко идем. Как бы не расслабились пацаны. Мол, шапками закидаем. Не нравится. Но все равно мы должны идти на Урал. Должны...
   Идти. Сашка услышал главное, и дальше уже перестал "греть уши", как выражалась его бабушка. Будущее виделось прямой и ровной дорогой - и в пространстве, и во времени. С этими мыслями он погрузился в сон. Ему ничего не снилось.
   Знал ли он тогда, что впереди у них долгий и трудный путь по бесплодной земле и финал этой дороги, которого они совсем не ждали?
  
  
  
  
   Интермедия 2. Люцифер повержен
  
   Убежище концерна "Space-X",
   Гамбург, Германия
   26 августа 2019 г.
  
   Сидя в полумраке и прислушиваясь к шорохам за металлической стенкой, Элиот Мастерсон думал о лунном море Спокойствия.
   "Как там моя капсула"?
   Эта мысль заставила его усмехнуться - своей двусмысленностью. Ведь он, заложивший капсулу времени в разломе лунной поверхности, сам находился в стальной капсуле. Но уже под поверхностью Земли. В Гамбурге, втором по величине городе Германии.
   Фирма из Техаса "Ark-tech Engineering, inc." эти модульные бомбоубежища, похожие на цистерны, поставляла не только на внутренний рынок, но и в Европу и на Ближний Восток, и еще во многие уголки мира.
   Эконом-класс - для частных лиц, во двор коттеджа. Всего за сто пятьдесят тысяч долларов. Минимум удобств, минимум площади, но для семьи из четырех человек хватит (да, термин социологов "nuclear family" может приобретать новое значение).
   Премиум-класса - для обеспеченных покупателей. Там уже можно переждать опасный период с относительным комфортом. Там уже были и нормальные кровати, а не откидные койки, и высокие потолки, и ванна, и даже, по желанию заказчика, мини-бар. Элиот знал, что такую штуку Рон Каспарян, венчюрный миллиардер, профессиональный игрок в покер и любитель окружать себя голыми фотомоделями установил под своим особняком в Ницце.
   "А как ты выберешь, каких из них взять с собой?" - спросил его как-то Элиот, когда их яхты бок о бок выходили из гавани крупнейшего порта Австралии, накануне регаты Сидней-Хобарт.
   "Буду метать жребий, - усмехнулся загорелый дочерна бородатый нувориш армянского происхождения. - Мои девочки одинаково хороши. Во всем. Верно, крошки?". "Девочки" в это время усиленно массировали ему спину. Смотреть на них было больно, как на солнце без очков, настолько они были яркие и фигуристые. Скорее порнозвезды, чем модели.
   Мастерсон тактично промолчал, а про себя подумал, что даже пять женщин такого типа, запертые в замкнутом пространстве - это настоящий серпентарий. Вопрос только в том, начнут ли они сначала убивать друг дружку или вперед прикончат самого плейбоя. Сам он предпочел бы взять с собой всего одну, но не такую.
   Но в тот августовский день, заставший его в Гамбургском филиале с инспекционной поездкой, та, кого он хотел бы видеть рядом с собой, находилась на другом конце земного шара, и только бог знал, что произошло в этот день в Сан-Франциско.
   Третий тип убежища "Кондоминиум" - предназначался для сотрудников офисов крупных компаний. Многие швейцарские банки обзавелись подобными еще во времена Холодной войны. В них кроме жилых секций и систем жизнеобеспечения были даже конференц-залы, а внутреннее пространство было максимально стилизовано под офисное помещение. Именно к таким убежищам относилось то, где Элиот сейчас находился. Его "каюта" была едва ли не единственным местом, где этой фальшивой стилизации не было.
   "Как оценить долю моей вины в том, что произошло?" - второй вопрос, который он задавал себе.
   Пять процентов? Двадцать пять? Сорок?
   Раньше он думал, что судьбы цивилизации поддаются таким же прогнозам, как венчурные сделки. Но разница была. И даже не в цене ошибки. На венчурные сделки не влияет антропный принцип, и незачем учитывать парадокс выжившего. Говоря простым языком: если ты до сих пор жив, крутя барабан "русской рулетки", откуда тебе знать, закономерность это или удача? Сколько пуль в барабане и сколько из тех, кто крутили его одновременно с тобой - на других планетах - уже получили дыру в башке (или что у них там вместо нее)? А если ты выжил после тысячи прокруток, рано или поздно даже сумасшедшее везение должно закончиться.
  
  
   Ударная волна врезалась в Headquarters Building с чудовищной силой. Но, построенное по технологии, гарантирующей сейсмоустойчивость, на материковой плите, где сильных землетрясений не случалось за всю письменную историю, тридцатиэтажное здание устояло. В отличие от того же Рональда, Мастерсон всегда относился к небоскребам без подобострастия. Не как к фаллическим символам могущества, а как к чисто утилитарным постройкам. В Северной Америке те отделения его компании, которые непосредственно занимались разработкой и производством, размещались в зеленых пригородах, похожих на университетские кампусы. Но необходимость пустить пыль в глаза никто не отменял. И что лучше небоскреба может передать идею устремленности ввысь, к высотам прогресса? Только космическая ракета. Поэтому здание в районе Хафен-Сити, построенное у самой кромки морской воды, воплощало в себе черты космического корабля, рвущегося в небо.
   Но, несмотря на кажущуюся легкость и ажурность, оно было прочным и надежным.
   Выдержит ли небоскреб второй возможный удар? Они не стали ждать, а в соответствии с планом спокойно спустились по лестницам, озаренным красным светом аварийных ламп, под почти мелодичные трели сигнализации. До подвального этажа, совмещенного с подземной парковкой, из которой вел туннель длиной семьдесят ярдов - под безопасную кровлю укрытого глубоко под землей убежища. Никто из работников центра не потерялся по дороге.
   Возможно, в тоталитарных странах, где страх перед нападением врагов всегда граничит с паранойей, такие инструкции и были обязательны для разработки. Но у них, в свободном мире, это было сугубо инициативой руководства компании.
   Окна в лестничном колодце были крохотными - а не панорамными. Но, резво сбегая вниз - без папки, без портфеля и даже без галстука, который он снял, чтоб не мешался - Элиот увидел, что город внизу горит. Пылают машины на улицах Хафен-сити, и языки пламени вырываются из окон соседних зданий... тех, которые не превратились в груды щебня.
   Над землей поднимались столбы дыма, смешанного с пылью.
   Здесь было трудно понять масштаб катастрофы. Построенный на месте бывшей портовой зоны, этот фешенебельный деловой район все еще был наполовину пустынен в те дни, когда не было массовых мероприятий. Несколько фигурок людей, пригнувшись к самой земле, бежали к недавно построенной станции метро. С десяток метались в панике. Еще больше лежали и не шевелились, заметные только там, где их было много. Соседнее здание правления другой аэрокосмической корпорации, похожее на причаливший к берегу лайнер - вдруг на его глазах рухнуло, погребя под обломками всех служащих и посетителей.
   "Святой Иисусе", - вырвалось у него.
   А вот чуть дальше картина разрушений была еще более явственной. По обеим сторонам Эльбы здания горели как свечи, светя колеблющимся светом - совсем не электрическим, а со стороны Альтштадта и Санкт-Паули ветер нес темное облако сажи и пепла. Примерно так, как это было 11-го сентября на Манхеттене.
   Черные столбы дыма уже поднялись на высоту нескольких сотен метров, но чудовищный приземистый гриб наземного взрыва - милях в пяти к юго-востоку, безнадежно их обогнал. Элиот не очень хорошо разбирался в ядерных бомбах и заставил себя не тратить время на догадки. А что если будет еще один взрыв?
   Едкий запах горящего пластика, забирающийся в ноздри, показывал, что и в его здании начинался пожар. Огонь - это самое опасное и разрушительное, что несут с собой любые бомбардировки городов, это он помнил.
   - Сюда, сэр! - Альберт Бреммер, глава службы безопасности, работавший до этого в "Academi", а еще раньше служивший в составе Коалиционных сил MNF-I в Ираке, встречал их у ворот убежища.
   Выправка у него была до сих пор военная, но вместо формы на нем был гражданский костюм. "Academi" - это вам не научная академия, а то, что раньше было известно как "Блекуотерс". Частная военная компания.
   "Ну и видок у нас, - подумал Мастерсон, когда они миновали подземный коридор с нанесенной на стены светящейся разметкой. - Надеюсь те зеленые таблетки, которые есть в медицинском пункте, помогут".
   В красноватом свете ламп сотрудники компании - и мужчины, и женщины - казались похожими на участников фестиваля зомби. Кто не в слезах и соплях, тот трясся или был бледен, замерев в смертельной апатии. И рефреном звучала одна фраза: "We all will die!". А они ведь и примерно не представляли себе масштаба случившегося!
   "Как там сейчас Рональд с его моделями?" - почему-то со злорадством подумал Элиот, когда стальная дверь за ними захлопнулась и была задраена надежнее, чем на подводной лодке.
  
  
   Это произошло на втором часу его пребывания в капсуле. А именно на восемьдесят третьей минуте. Даже если бы у Элиота Мастерсона не было с собой часов, он ни за что не ошибся бы. Просто потому, что последние полтора с лишним часа сидел, затаив дыхание, даже не моргая. Считал секунды, почти совпадавшие с вдохами. Его пульс тоже был учащенный, и никакой из методов тибетских монахов ему в этот раз не помог.
   Несмотря на прекрасную вентиляцию, на глубине сорока двух футов под деловым центром Гамбурга ему было жарко, как в христианском аду, куда ему не раз прочили попасть.
   Пол дернулся. Где-то над покрывавшей потолок панелью заскрежетало, и несколько холодных капель упали ему за шиворот. За ними полился целый ручей.
   Холодный душ вывел Элиота из ступора и заставил действовать. Можно было позвать на помощь через интерком - Альберта или Моретти, главного техника. Но они были далеко и были заняты, а вода тем временем бежала. Он выдвинул из стены ящик с инструментами, отвинтил панель, увидел трубу водоснабжения и нашел на ней тонкую трещину. Наверняка имела место недоработка. Металл ненадлежащего качества.
   Надо было бы подать на компанию "Ark-tech Engineering" в суд, но в остальном "капсула", она же "ковчег" пока свою функцию выполняла. Все четыреста двадцать человек из гамбургского офиса разместились по своим секциям. Системы работали в норме. Он мог построить убежище и своими средствами, но доверил дело компании, которая имела самый большой среди гражданских подрядчиков опыт. Хотя на всех стадиях от проектирования до финальной отделки вмешивался и следил за каждой мелочью.
   На всякий случай, глава корпорации провел вдоль кожи руки, куда попали капли воды, радиометром. Чисто. Вода была не из внешнего мира. Она поступала сейчас из резервуара, пока не было гарантий в том, что вода из подземной скважины безопасна. Пробы как раз брались в этот момент.
   Комнату в очередной раз тряхнуло. И судя по тому, что ударная волна достигла его несмотря на систему амортизации убежища, взрыв был такой силы, что наверху гамбургский даун-таун могло сдуть, как карточный домик.
   Элиот был далек от мысли, что удар наносился прицельно по нему и его лаборатории. Скорее, целью была развернутый в городе в прошлом году центр Сил Быстрого реагирования НАТО. А заодно и сам город - центр сосредоточения технологий космической отрасли.
   Ему было бы привычнее открыть Систему через свой планшет, изготовленный в единственном экземпляре. Но здесь внизу был терминал, простой и минималистский, как на командных пунтках, какими их изображают в кино. Он сам выбрал такой, хотя до последнего считал эту затею баловством, как и многое другое в жизни. Терминал словно пришел из эпохи компьютеров позапрошлого поколения. Он имел десятидюймовый экран, упрощенную клавиатуру и "тач-пад", да еще поддерживал голосовые команды. Только и всего.
   - Система... - он продолжил фразу, только когда прокашлялся, - Панорамный обзор!
   И пока Система генерировала картинку земной поверхности, собирая данные со спутников - действующих и тех, с которыми связь уже была потеряна, Мастерсон вспомнил все свои достижения и провалы.
   Электронную платежную систему, электромобиль, пилотируемый корабль.
   И двух жен, с одной из которых он сходился и разводился дважды. И его орбитальный космический лифт, который так и не будет построен. Он колебался между Шри-Ланкой и Эквадором, но знал, что без помощи Вашингтона не обойтись... помощь после "Дамокла" должна была быть существенной.
   Ну да черт с ним с лифтом. Было более важное дело, в котором он собирался участвовать - в оцифровке сознания через создание универсального адаптера человек-машина. В вычислении человеческого разума по Тьюрингу. А через это - к победе над Мрачным жнецом с косой. Делал он это не только из желания облагодетельствовать человечество. Ему самому претило быть бомбой со встроенным таймером. С жестко заданным лимитом того, что успеешь сделать в жизни: сколько проектов закончить, сколько открытий совершить...
   Но если бы и другие воспользовались - не жалко. Если сумели бы заплатить. No money - no honey. Но запредельной цена оставалась бы недолго. Когда-нибудь бессмертие стало бы доступно всем, кому оно по-настоящему нужно. Но теперь оно останется уделом богов.
   "Похоже, в том, что людям - и индивиду, и человечеству - задан такой жесткий лимит, есть какой-то страшный смысл".
  
  
   Система поняла бы даже более сбивчивую команду.
   Экран, куда проецировалось трехмерное изображение, занимал все стены, кроме одной. И сцена, которую он много раз видел в фильмах и книгах, но никогда не думал увидеть в реальности, предстала перед его глазами.
   Над Евразией три четверти спутников не функционировали. Большинство коммерческих спутников, вероятно, тоже попали под горячую руку. Сбиты русскими с помощью специальных средств? Грубым, но эффективным оружием, которое поражает орбитальную группировку чем-то вроде шариков от подшипника.
   Пожалуй. Но и тех, которые до сих пор оставались в строю, ему хватило. Установленная на них оптика не давала возможности следить за реактивным следом ракет. Но увидеть последствия он взрывов бомб она позволяла.
   Он видел, как над Евразией горит пламя. Оно не только не потухло, но и сделалось ярче, и захватило еще большую площадь, чем в первые минуты после атаки. Он навскидку оценил ее в сотни тысяч квадратных миль. Это были стремительно распространявшиеся лесные пожары.
   Полчаса назад он увидел, как над всей территорией России почти синхронно начали вспухать и наливаться красным гноем волдыри, которые потом постепенно опадали и чернели. Все это заняло считанные минуты, в течение которых он сидел, не видя ничего перед собой, с отвисшей, как у мертвого голого черепа, челюстью.
   "Дамокл" сработал. Мы их опередили", - первое, что пришло ему в голову.
   А потом черные пятна начали расползаться в стороны. Медленно, как чернильные кляксы в воде. Он представил себе гибель миллионов людей в Москве, Ленинграде и других русских городах за считанные секунды и ему стало дурно. Но еще сильнее его поразила мысль, что все пошло не по плану.
   Никакой план обезоруживающего нападения не мог предусматривать таких разрушений. Значит, что-то сорвалось. Иначе бы не было явно диверсионных взрывов в почти нейтральном Гамбурге. Значит, вполне вероятен и ответный удар с применением более мощного оружия.
   Он изменил масштаб и прокрутил карту влево. К Восточному побережью Северной Америки. Себе он казался в этот момент наблюдателем, парящим над Землей на высоте в сотню миль.
   Это случилось на его глазах. Точно такие же огненные грозди вспыхнули там, где находились крупнейшие агломерации побережья. Последним, что Элиот увидел, была гигантская волна, которая зародилась в Нью-Йоркском заливе и со скоростью гоночного болида двинулась на мегаполис.
   Большего он не успел рассмотреть. Потому что на девяносто пятой минуте сигнал пропал. Вышла из строя не принимающая антенна убежища, а один из расположенных далеко за городом ретрансляторов.
   Армия спутников продолжала свой дрейф в космосе, который продлится вечность (пока они не попадают на земли), но сам он лишился "глаз". Изображение на экранах не пропало, а зависло. Можно было прокрутить заново, если б было желание. Все записалось на жесткий диск.
   Остальные каналы связи с внешним миром были уже обрублены, кроме радиосвязи на коротких волнах и УКВ. Но там творилось такое, что он быстро выключил, чтоб не слушать адский шквал разноголосицы на английском, немецком, французском и других неизвестных ему языках.
   Он посмотрел и записи с городских камер наблюдения. Кое-где они еще работали, в других местах изображение было статично, показывая последнюю картинку до удара.
   Наблюдая, как ведут себя люди в свой последний или предпоследний день, он ничем не мог им помочь. Как муравьи они выбегали на улицы. Или наоборот, прятались в дома. Устраивали гигантские пробки на шоссе и давки у входов в метро и подземные гаражи.
   "Куда вы бежите, на что надеетесь?"
   Он всегда умел предвидеть события. То ли благодаря анализу, то ли из-за врожденной интуиции.
   Когда Элиоту было пятнадцать, и президентом ЮАР вот-вот должен был стать демократ де Клерк, все ждали новой эпохи мира и братства между расами, а он уже понял, что у этой страны нет перспектив, и надо уезжать, даже если придется резать по живому. Что впереди только хаос и деградация, и уличная преступность как в бантустанах, и ВИЧ у каждого шестого.
   Вот и теперь он отчетливо видел, что будет дальше: через месяц, через год и через десять лет.
   - Люцифер повержен, - произнес Элиот Мастерсон, цитируя то ли книгу, то ли католический гимн. И осушил одним залпом стакан "Джонни Уокера". - Люцифер повержен. Кирие элейсон. Beate Leibowits, oro pro me, - внезапно перешел он с греческого на латынь. - Oro pro nos... Молись за меня. Молись за нас всех, будь ты проклят...
   Потом зарычал и ударил кулаком в стену. И бил до тех пор, пока на твердой обшивке не появилась глубокая вмятина. Через минуту ступора облизнул разбитые в кровь костяшки на правом кулаке и потянулся к нише в стене, словно за пистолетом. Но открыл всего лишь микроволновку, где стояла успевшая разогреться порция баночных сосисок с фасолью. Поесть он собирался так, чтоб ему никто не мешал.
   Поев, лег на спартанскую откидную кушетку и отключил освещение. Два часа сна должны помочь собраться. Собраться из мелких кусков.
   По своей планировке его "panic room", убежище внутри убежища, которое можно было изолировать от остального "Кондоминиума", выглядела как каюта космического корабля. Вот и ему начало казаться, что он находится в отделившейся спасательной шлюпке где-нибудь за орбитой Юпитера. Сон навалился внезапно, как смерть.
  
  
   Они встречались для обсуждения деталей лично, без всяких электронных средств и посредников. Два генерала, один конгрессмен-республиканец, один сенатор-демократ и он. Ему сделали предложение, от которого он мог, конечно, отказаться. Но не стал. Предложили без обиняков: "Почему вы не хотите применить ваш талант для создания супероружия?".
   Вначале он отказался. "Я никогда не работал на войну. С чего бы мне начинать сейчас?"
   Это было не совсем правдой. Конечно, он занимался оборонными заказами. Но речь никогда не шла о проекте такого масштаба.
   "Черт побери, мистер Мастертон, речь идет о безопасности западной цивилизации. Вернее, просто цивилизации, без всяких префиксов, - произнес сухопарый конгрессмен от штата Джорджия, по внешности был типичный WASP, но вроде бы католик. - Вы думаете, у них там ничего подобного нет? Дешевого, но не менее эффективного.
   "Но мы не можем себе позволить их неизбирательные методы, - поддержал компаньона демократ из Сан-Франциско, бывший адвокат, который, как и прежний президент, имел предков из Африки. - К тому же, вам надо сделать только колесницу Джаггернаута, а уж ее карающие лезвия предоставьте другим".
   Мастерсон еще раз оглядел своих гостей, сидевших перед ним в его гостиной.
   Все они были обычными представителями истеблишмента демократического государства, существовавшими в системе сдержек и противовесов. Никаких масонов, никаких "Черепов и костей", никаких иллюминатов. Правда, почти каждый, если отследить их генетические линии, был потомком хотя бы одного из представителей аристократических династий Европы. И уж точно хоть один их предок был среди тех пятидесяти тысяч британских колонистов, которые сошли на землю Нового Света до 1650 года. Не исключая даже небелого юриста из Сан-Франциско.
   То, что они предложили, было слишком вкусным, чтоб отказаться.
   "Хорошо, - ответил он, взвесив все. - Но я не Королев, чтоб работать в ГУЛАГе, чтоб мне еще и челюсти за плохую работу ломали. Я не привык к тому, чтобы надо мной стояли с кнутом и секундомером. Я обычно делаю это сам с другими".
   "ГУЛАГ - это не по нашей части, - ответил, раскуривая сигару, самый старший из его собеседников, генерал, участвовавший в двух последних заокеанских кампаниях. - Мы же цивилизованные люди. Вы будете иметь карт-бланш на любые расходы... в разумных пределах. Надзор будет, но мы обещаем, что он не будет обременительным. Это для вашего же блага, в конце концов".
   Само оружие и источник энергии к нему уже были у них готовы и даже оттестированы - как в атмосфере, так и в безвоздушной среде. Пустыня Невада большая, а на недостаток финансирования Пентагон не жаловался даже при демократах.
   От него требовалось лишь создать орбитальную платформу. Но вот в этом "лишь" крылась закавыка, практически неразрешимая инженерная задача. А именно такие он любил.
   Сначала они предпочитали называть проект "Bear Spear". Медвежье копье. По аналогии с "кабаньим копьем", которым в средние века знатные феодалы Европы поражали вепрей. А в России с похожим ходили на медведей. Такая здоровенная дура, на которую мишка сам напарывается, когда кидается на охотника.
   Мастерсон видел - и не по ВВС, а вживую в Бразилии, как анаконда охотится на кабана и пожирает его. Но сможет ли она одолеть медведя?
   Он мог превысить сметную стоимость в полтора раза, и все равно они бы подписали все бумаги, не моргнув и глазом. Но он уложился в предложенные ими цифры, зная, что после окончания проекта к его услугам будет нечто большее, чем просто деньги. Осталось только присмотреть участок земли на экваторе... Да нет же! Он его давно присмотрел. В южноамериканской стране земля, конечно, немного дороже, чем на Шри-Ланке, но зато политический режим стабильнее.
   И конечно, он говорил себе, что оно никогда не будет пущено в ход, а будет использоваться лишь как оружие сдерживания.
  
  
   Через два часа будильник прервал его сон, освещение включилось, терминал зажегся ровным светом.
   На фронтальную стену он вывел двухмерную схему "Кондоминиума" и изображения с камер наблюдения в жилой зоне: в коридорах, в столовой, в отдельных комнатах.
   Пробежавшись по ним глазами, Элиот увидел, что большинство людей сидят на стульях или койках без движения, как сомнамбулы. Несколько человек ходили туда-сюда без явной цели, иногда даже натыкаясь на стены и углы.
   Мужчины и женщины в синей форме с бейджиками службы безопасности пытались поддерживать порядок. Получалось это у них плохо. Их было всего десять человек на почти пять сотен дезориентированных ученых-"яйцеголовых". Да и сами они были явно не готовы к такой роли - в основном бывшие полицейские, никогда не видевшие происшествий страшнее, чем пальба по людям обкурившегося шизофреника в торговом центре.
   Молодая женщина в белом халате научного персонала, судя по лихорадочным взмахам рук, билась в истерике. Еще две пытались безуспешно ее успокоить, но она отбивалась и истошно визжала - это было видно по перекошенному рту.
   В конференц-зале, где расположилась часть людей, одна девушка в деловом костюме, по виду секретарь, сидела и раскачивалась как маятник.
   В одном из служебных помещений человек бился головой об стену. Не очень сильно, но методично, будто забивал гвозди. Красные потеки на стене говорили, что делает он это давно. И не было никого рядом, кто мог бы его остановить - надо было послать кого-нибудь, пока он не пробил себе череп.
   Элиот нажал кнопку интеркома.
   - Служба безопасности? Восьмой сервисный блок. Там один идиот хочет проделать дыру в стене. Своей головой. Помешайте ему.
   Он отключил связь. Неприятная мысль пришла ему в голову.
   Они все уже всё знали.
   "Откуда? Я же им даже ничего не рассказывал... - подумал Элиот. - И, пожалуй, не буду сразу. Такие новости надо выдавать дозировано".
   Мастерсон подумал о том, как же ему не хочется туда идти и скривился, как от зубной боли.
   Не хотелось смотреть на раздавленных людей, на их слезы и истерики. Все неприятные вещи в жизни он предпочитал переносить в одиночку. А их отчаяние лишь подпитывало его собственные страхи и боль.
   Но надо было посетить жилую зону и посмотреть своими глазами, как разместились люди. Как гребанный капитан этого гребанного судна.
   Сменив порванный во время скоростного спуска костюм на джинсы и джемпер с логотипом компании, с улыбкой на лице - не широкой, рекламной - она была бы неуместна - а сдержанной и ободряющей, глава компании появился в холле, где его уже ждали.
   Рядом с Альбертом стоял Рудольф Миллер - глава гамбургского офиса, который был шире бывшего наемника почти вдвое. Сейчас лишний вес тяготил баварца сильнее, чем обычно - белая рубашка была мокрой от пота, а лицо красным, цвета вареного лобстера. Руди были незаменимым управленцем в спокойное время, но кризисный менеджер из него был никакой... и он явно был рад, что шеф здесь. За его спиной почти незаметен был Моретти - маленький сухонький итальянец, отвечавший за техническое обеспечение всего германского филиала.
   В тщательно вентилируемом помещении еще не до конца выветрился запах моющих средств и лекарств: скорее всего средств для дезинфекции. Здесь же на диванчике черноволосый круглолицый врач, имя и фамилию которого Мастерсон не запомнил, пытался привести в чувство человека с жуткой бороздой на шее. Человек был жив и в сознании, но на людей вокруг себя не реагировал.
   - Мой коллега. Пытался повеситься в туалете на ремне, - объяснил доктор. - Не самую легкую выбрал смерть.
   "Но и не самую тяжелую, возможно".
   - Двери жилых комнат не запирайте, пожалуйста, - распорядился Элиот, обращаясь к начальнику охраны. - И будьте любезны делать обходы каждые десять минут. Иначе будете висельников собирать, как груши. Давайте пойдем в жилой блок.
   - Сэр, есть важный вопрос, требующий вашего внимания, - Бреммер указал на маленькую дверцу в стене. - Мы задержали одного нарушителя.
   Они прошли в помещение, где раньше хранились швабры и ведра, а теперь был устроен карцер. У стены пристегнутый к креслу полицейскими наручниками и связанный по рукам и ногам капроновой веревкой сидел высокий тёмно-русый мужчина лет сорока. У него было лицо с тонкими чертами, бородка и отрешенное выражение глаз. Такими Мастерсон представлял себе героев Достоевского.
   Интуиция его не подвела.
   - Питер... точнее Пиэтер Юргенс, - объяснил начальник службы безопасности. - Гражданин Эстонии, родился в городе Нарва. Специалист по физике высоких энергий. Учился в Оксфорде, стажировался в MIT, работал в ЦЕРН. С нами уже почти два года. Напал с ножом на дежурных на пункте управления.
   - Никто не пострадал?
   - Двое ранены, в том числе женщина-оператор - Эльза Лемке. Ему почти удалось вывести из строя вентиляционную камеру и начать нагнетание воздуха с поверхности. Мы успели его скрутить.
   - Питер, вы меня слышите? - Элиот присел рядом с узником. - Зачем вы это сделали?
   Человек не реагировал. Из носа у него текла струйка крови, но физического воздействия к нему, похоже, не применяли.
   Бреммер чуть встряхнул его.
   - Позвольте, я развяжу ему язык, сэр. Здесь не Абу-Грейб, руки у меня параграфами не связаны. Запоет, как Элвис.
   - Нет. Я сам, - Элиот перешел на русский. - Пиётр, вы слышите нас? Зачем? Вы тоже живым не ушли бы.
   - Отвали, мразь, - ответил тот, подняв на него тяжелый взгляд налитых кровью глаз, - И пох... Вы мою страну убили. Твари фашистские.
   Мастерсон знал этот язык не настолько хорошо, чтоб продолжать на нем беседу. Или допрос? Но как же быстро они все узнали про обмен ударами!
   - Разве ваша страна - не Эстония? - спросил он по-английски. - Я думал, вы родом из Нарвы. Это же эстонский город.
   Фраза была сказана лишь затем, чтоб вывести пленника из равновесия, не дать снова уйти в кокон. Благодаря аналитическим докладам Элиот был осведомлен, что в Нарве в основном говорят по-русски и к эстонскому государству относятся прохладно.
   Получилось! Питер... точнее, Пётр в ответ зло усмехнулся и плюнул, чуть не достав до ботинка главы службы безопасности. Зрачки глаз у него сузились, лицо свело судорогой. Он не был пьян и не употреблял наркотиков. В нем клокотала нечеловеческая ненависть.
   - То, что мой город был в "Эстонии"... это только Горбачев, падла меченная, виноват. Я на референдуме еще в 93 году голосовал, чтоб под чухонцами не жить. Суки пиндосовские. Прошмандовки. - Пётр разразился потоком непереводимых слов. - Вы еще за индейцев не ответили. А за то, что сделали сегодня, будете живьем в аду гореть. И вы... и я, потому что работал на вас. Хотел сытно жрать. Сначала учил падежи их языка, потом сменил фамилию для карьеры, потом свалил за океан. А потом приехал в эту страну, где каждый камень помнит Гитлера. Мне позор. А вам смерть. И адское пекло после нее. Суки...
   После этого признания Мастерсон успокоился. Нет, за этим человеком никого не было. Ни ГРУ, ни группы заговорщиков. Это была чистая самодеятельность одиночки. Ему такие уже попадались, из разных стран. В них не было ничего национально-специфичного. Они были опасны, но предсказуемы.
   Вот и верь после этого в "плавильный котел". Видимо, не все металлы в нем плавятся. Элиот поразился. Человек имел гражданство страны Евросоюза, треть жизни прожил в США и Германии, вращался в научной среде, имел несколько цитируемых публикаций. В Россию не ездил и контактов не имел: любил всей душой, но только на расстоянии. Их проект курировало АНБ, а они проверяли такие вещи, с параноидальностью эпохи "охоты на ведьм" Маккарти, ища следы вездесущего ГРУ. И ничего не нашли, кроме фактов просмотра телепередач и общения на интернет-форумах. Да еще фактов ношения футболки, на которой русский президент был изображен в форме капитана-подводника. Но этого было маловато, чтоб увольнять хорошего специалиста.
   - Пристрелите меня, вы, твари, - снова заговорил русский. - Или дайте уйти. Не хочу брать грех на душу. Я все равно вырвусь, и тогда вы все сдохнете. Даже те, кто не виноваты. Воду отравлю. Или пожар устрою. Или просто зубами буду рвать. Убийцы... Нам теперь на одном шарике места нет.
   - Наверху, судя по замерам, высокий уровень радиации. Было два наземных взрыва. Через два дня мы вас выпустим.
   - Выпустите сейчас. Лучше любая смерть, чем ваши рожи паскудные видеть... Но я не умру. Я вернусь.
   Это была прямая угроза, и Элиот Мастерсон понял, что разговор не имеет смысла.
   Даже он не имел всех данных - чей удар был превентивным, почему все пошло не так, и какие планы изначально строили обе стороны. Но он знал, что, даже если бы у него были факты, он ничего не смог бы доказать этому человеку. Человеку, который разрабатывал для него лазеры - не боевые, а широкого назначения.
   Поэтому и промолчал.
   Убить его... это тоже ничего не давало. К тому же вот так застрелить безоружного связанного человека он не сумел бы. Бреммер со своим опытом, несомненно, смог бы. Но что-то удержало Элиота от отдачи помощнику такого приказа.
   - Выпустите его, - приказал он вместо этого Альберту. - Через запасной выход "D". Дайте ему с собой один противогаз. Еды и лекарств не давайте. Там снаружи он ничем не сможет нам повредить.
   "Потому что получит смертельную дозу за четыре часа, если останется на месте".
   Глядя на замолчавшего человека с болезненным иконописным лицом, Элиот вспомнил распечатку и перевод записи из блога пятилетней давности, которую ему предоставила служба внутренней безопасности. Запись была опубликована "под замком" и видима только для автора.
  
   "Oct. 18th, 2014 at 1:46 PM
   Mood: depressed
   Location: NYC
   Music: русская и советская классика
   Game: Angry birds
  
   Достало меня все, дорогой дневник...
   И где она, их хваленая свобода? В России человек в сто раз свободнее, хоть этого и не знает. А здесь все живут как биороботы. Бегают свои крысиные бега, как белки в колесе. За зеленой (или синей, серой, желтой) бумажкой.
   "Главное, не отстать от Джоунсов"
   "Будь как все, покупай новый айфон каждый год... Меняй машину, следи за модой!"
   Тьфу на вас! Да никакому Сталину такой тоталитаризм не снился!
   Шаг влево - шаг вправо - расстрел. Моральный. Это в русском нарративе герой - тот, кто один против толпы. А здесь герой это тот, кто быстрее толпы бежит и выше прыгает. Попробуй стать диссидентом, объявить, что "американская мечта" - ложь, а Америка - государство-террорист. Тебя не убьют и не посадят. Хуже. Ты сразу попадешь в жесткий игнор. С тобой будут здороваться, спрашивать "How are you"?. Но ты почувствуешь вокруг себя вакуум, будто ты исчез. Теперь понимаю, каково было Чарльзу Чаплину.
   А нарушь хоть что-нибудь серьезное - и каждый готов в полицию тебя заложить, даже тот, кто с тобой вместе ест барбекю на заднем дворе. А суд даст тебе три пожизненных за один просроченный платеж по ипотеке. Чтоб не выделывался.
   Того не скажи, этого не сделай, и лыбься постоянно, как дурак, даже если на душе кошки скребут и охота уе..ать кулаком об стену. Или по харе кому-нибудь.
   Да не пиз..ите вы про права человеков, сукины дети! Всё на свете и у вас, и у нас решают сила, власть, тайные договоренности солидных людей за закрытыми дверями. Ваша демократия - обман для стада. Ваше международное право - оружие богатых против нищих. Вы Мексике когда Техас отдадите? И под скипетр британской королевы когда вернетесь? Еще и компенсацию заплатив. То-то же. Поэтому сидите под нарами и помалкивайте! Пид..асы.
   А сколько на улицах инвалидов - и в колясках, и без. Не удивлюсь, если в еду тут добавляют дрянь, от которой люди деградируют на генетическом уровне.
   В лес не пойти, чтоб шашлык пожарить там, где хочешь, или посидеть у речки с удочкой - везде таблички "Private". И это значит совсем не "Привет!", как наши эмигранты когда-то думали.
   А бабы... это вообще чума. У каждой целлулоидной куклы с рыбьими глазами, с которой я устраивал dating, хотелось спросить: ты читала Есенина, сука? А Пушкина? А Маяковского? Но они думают, что это хоккеисты. Или террористы. Шаблонные слова, шаблонные мысли, шаблонные чувства. И у каждой встроен в башке кассовый аппарат: "дзинь, дзинь, дзинь!". И за все выписывается счет. За всё...
   Я не знаю, сколько я еще продержусь. Спасает только работа... Только мир точных данных и цифр.
   И вернулся бы, если б было куда возвращаться. Но Эсто-о-о-ния мне такая же мачеха. И люди там такие же тупые. Концлагерь для пенсионеров, комфортных европейский хоспис. И я там хоть и больше не alien с фиолетовым паспортом, но чужак. Да и кому в той деревне нужен специалист по лазерам? Пойти менеджером по продажам? Лучше сразу из окна.
   Современная Россия? Я думаю над этим. Хорошо, что страна оправилась от мерзких 90-х и снова хочет вернуть себе былую мощь. Я даже в консульство ходил. Обещали помочь с получением гражданства, даже выдать "подъемные" и кусок земли в Тамбовской области. Но все это не сразу, надо подождать. Сказали зайти через две недели. Созванивался с лабораторией НИИ... - которое я вам, буржуи из ЦРУ, не назову, не надейтесь. Специалист моего профиля там получает ровно в восемь раз меньше, чем я сейчас.
   Расстроился.
   Все не то... это компромисс. Мою Родину убили в 1991 году. Родину, где человек человеку был брат, а не волк. Где все было для людей, а не для кучки уродов. Где был лагерь "Артек", настоящее мороженное и настоящие люди. Теперь нет ни такого мороженного, ни таких людей. Никто не знает, какой миелофон нужен, чтоб туда вернуться?".
  
  
   В жилом блоке было шумно и тесно. Люди не сидели на головах друг у друга, но все койки во всех комнатах были заняты. Немцы, британцы, американцы, шведы, итальянцы, индусы, славяне - общеупотребительным был английский, но слышна была и немецкая речь и разговоры на других языках, включая два диалекта китайского и совсем экзотические наречия. Аллегория всего человечества в тесном стальном ковчеге.
   Кто-то обедал, кто-то лежал на койке, кто-то приводил в порядок свою мятую или порванную одежду. Одна девушка даже читала электронную книгу. Где-то в медпункте доктор Шульман в это время накладывал женщине-технику швы и ставил капельницу с плазмой. Удар был сильным, но скользящим, но крови Эльза потеряла много.
   Кто-то поблизости ругался хриплым голосом.
   - Я в одной комнате с ними... ни одного часа не останусь, - судя по имени на бейдже, его звали Кшиштоф Жебровски и он был системным программистом, - с убийцами и потомками палачей. Это они все это начали! А кто же еще?! Чьи бомбардировщики регулярно нарушали воздушные границы цивилизованных стран? Чьи подводные лодки всплывали у самых берегов? Кто угрожал всему миру ракетами и таскал их на каждый парад?
   Его гнев был направлен на трех мужчин, стоявших с хмурыми лицами чуть поодаль. Все трое были русскими - двое жили в Германии довольно давно, приехав по программе репатриации, один прибыл год назад по рабочей визе. По словам Альберта, с Питером Юргенсом эти трое, помимо обсуждения рабочих дел, не общались, даже когда им приходилось выполнять общее задание. Юргенс как-то назвал их в разговоре "курвы белоленточные" (что бы это могло означать?).
   - Так вы удовлетворите мою просьбу о расселении, сэр? - напомнил о себе Кшиштоф.
   - Прекратите! - Мастерсон посмотрел на поляка с раздражением. - Мы в одной лодке. И сейчас в ней течь. Выяснение отношений отложим на потом. Сейчас не время искать виноватых. И уж точно эти люди ими не являются. Идите спать в какую угодно комнату, но скандалов устраивать не надо. У меня всё.
   Взгляд его заставил человека умолкнуть.
   "Как бы они все не начали цапаться. Тогда нам конец. Христиане с мусульманами, сунниты с шиитами, индусы с пакистанцами".
   Но он, черт возьми, умел убеждать. Для журналистов из мира глянца и вечернего эфира Элиот Мастерсон был улыбающимся харизматиком и "человеком нового типа". Но все, кто попадал в его компанию, узнавали, что тут надо вкалывать, как античные рабы. С той разницей, что рабов требовалось стеречь и кормить, а то и приковывать цепями к орудиям труда, а наемные работники все делали сами. То, что он принадлежал к высокотехнологичной отрасли, не означало, что он был менее зубастым. Скорее, наоборот. Да, у них были игровые комнаты с последними моделями приставок, оформленные пейзажами, которые сами employees рисовали в свободное время. И очень гибкий подход к режиму работы. И либеральное отношение к тому, как ты выглядишь и чем занимаешься в свободное от работы время, даже на территории компании. Хоть голым на траве валяйся или в костюме зебры на брифинги ходи. А если вы укладываетесь в deadline, то можете использовать оставшееся время по своему усмотрению. Но приветствовалось, чтоб использовали его на совершенствование своих навыков. А еще существовала настолько же гибкая система бонусов и штрафов, и лист кандидатов на повышение, и лист кандидатов на вылет. На любое место всегда нашлось бы пять или десять квалифицированных кандидатов.
   Каждый, кто попадал в любую из его компаний, понимали быстро, почему на аватарке из Facebook шеф сидит с белым котом, как главный злодей Блофельд из фильмов про агента 007. Это ведь Мастерсон первым предложил в СМИ сбросить ядерные бомбы на Марс, чтоб провести терраформинг его поверхности.
  
   Он сам проследил за тем, чтобы нарушителя отвели к одному из нескольких запасных выходов и втолкнули в шлюз, задраив ручным штурвалом люк за ним. Через пять минут на экране Элиот увидел, как перед носом у того открылась дверь, за которой была только железная лестница в вертикальном колодце с квадратом неба наверху. Постояв чуть-чуть, он начал карабкаться, пока не достиг закрывавшей вентиляционную шахту решетки. Решетка была не заперта, но на ней лежала пара обломков. Открывая ее, русский сломал ее ударом ботинка, ухватившись руками за перекладины и как следует раскачавшись. Затем - вид с другой камеры - его голова показалась из бетонного куба, стоявшего в середине лужайки с почерневшей травой. Мимо этой штуки могли проходить десятки людей в день, и вряд ли кто-то задавался вопросом, что находится внизу.
   Пиэтер Юргенс, он же Петр Юрьев осмотрелся, втянул носом воздух и бросил последний взгляд на выход из оставленного им убежища. Взгляд, не обещающий ничего хорошего. Но, даже если бы у него была граната, он не смог бы нанести им вред.
   Человек в желтом комбинезоне, с которого кто-то не поленился срезать эмблему, зашагал прочь к невысокой зеленой ограде, обозначавшей границу территории Центра, на ходу надевая противогаз. Несколько обгоревших до черноты тел лежали на его пути, но там, где не удавалось обойти, он спокойно через них переступал.
   На самом краю поля зрения камеры русский вдруг повернулся и изобразил непристойный жест согнутой рукой. Потом остановился, чтобы подобрать что-то с земли. И написал обугленным куском дерева на сером бетоне:
   "I'll be back. Assholes!".
   А рядом изобразил схематичный профиль танка. Вроде бы это был Т-34.
   Через две минуты красный "Range rover" вылетел с парковки, чуть не протаранив ограду, и помчался вдоль набережной к северу, объезжая дымящие и тлеющие автомобили.
   - Псих. Чертов псих, - произнес бывший морпех Бреммер, нарушив тишину на пункте управления, - А мы-то считали, что он эстонец. У него и фамилия эстонская, и новости он читал на эстонском. И шутил про эстонские обычаи. Что черепах в зоопарке подразделение спецназа стережет. А он, оказывается, настоящий "crazy Russian"...
  
  
   - Помните, шеф, когда метеор упал на город на Урале с непроизносимым названием? - подал голос Рудольф. - Tchelya... Tshelybsk?.. Я смотрел на YouTube, как вели себя жители. Они не бежали и не молились. Ходили спокойно, глазели на взрывы и на небо пальцами показывали. Совсем не боялись, что еще один такой же булыжник свалится им на головы. Даже не подумали, что война началась, как решили бы у нас. А еще мне довелось отдыхать на Пхукете, когда туда цунами пришло. Представьте - мы, немцы, как и все остальные туристы эвакуировались за пятьдесят километров от берега. И только русские как ехали, так и едут, заселяются в отель, где на первом этаже еще вода стоит. И на пляж идут отдыхать, куда то и дело трупы выносит. Похоже, они все немного "того"...
   Мастерсон пожал плечами. С помощью манипулятора, похожего на джойстик, он в ручном режиме заставил камеру повернуться на девяносто градусов - теперь ее объектив смотрел на север. Со стороны моря тоже надвигалось черное облако, уже наполовину закрывшее собой солнце и линию горизонта. Что-то там горело. Корабли? Нефть из танкера? Буровая вышка? Большего разглядеть не удалось, экран распадался на пиксели - разрешение было не таким высоким.
   Камера проработала еще полдня, а потом вышла из строя. Видимо, температуры и шквалистый ветер ее все-таки добили.
   Им предстояло провести под землей еще четверо суток.
  
  
  
  
   DARPA (англ. Defense Advanced Research Projects Agency -- агентство передовых оборонных исследовательских проектов) -- агентство Министерства обороны США, отвечающее за разработку новых технологий для использования в вооружённых силах.
   Краудсо?рсинг (англ. crowdsourcing, crowd -- "толпа" и sourcing -- "использование ресурсов") -- передача некоторых производственных функций неопределённому кругу лиц, решение общественно значимых задач силами добровольцев.
   Fait accompli - (франц.) совершившийся факт.
   Курцвейл, Рэймонд - американский изобретатель и футуролог. Известен прогнозами, учитывающими появление искусственного интеллекта и средств радикального продления жизни людей. С декабря 2012 года Курцвейл занимает должность технического директора в области машинного обучения и обработки естественного языка в компании Google.
   MIT (Massachusetts Institute of Technology) - Массачусетский Технологический Институт, г. Кембридж, США. Одно из самых престижных технических учебных заведений США и мира.
  
   ЦЕРН (CERN) - Европейская организация по ядерным исследованиям, крупнейшая в мире лаборатория физики высоких энергий. Г. Женева, Швейцария.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 8.96*8  Ваша оценка:
РЕКЛАМА: популярное на LitNet.com  
  К.Амарант "Будь моей судьбой" (Любовное фэнтези) | | Л.Свадьбина "Попаданка в академии драконов 4" (Любовное фэнтези) | | М.Славная "Как снять миллионера" (Юмор) | | Д.Дэвлин, "Мужчина с Огнестрелом" (Любовное фэнтези) | | А.Рай "Большая проблема" (Романтическая проза) | | В.Мальцева "Искупление любовью" (Современный любовный роман) | | Zzika "Вакансия на должность жены" (Любовное фэнтези) | | Н.Новолодская "Грезы в его власти" (Любовное фэнтези) | | У.Соболева "Восемь. Знак бесконечности" (Психологический триллер) | | Т.Блэк "Статус: в поиске" (Короткий любовный роман) | |
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Д.Смекалин "Ловушка архимага" Е.Шепельский "Варвар,который ошибался" В.Южная "Холодные звезды"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"