Доронин Алексей Алексеевич : другие произведения.

Книга 8. Дорога мстителя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Восьмая часть эпоса "Черный день". Потеряв всё из-за жестокости новоявленных вершителей судеб, он отправился в поход с наивной верой в то, что горстка героев может сокрушить силы зла. Но реальность оказалась не очень похожей на фильмы. И страшнее, чем всё, что он себе представлял. И теперь мститель один против всех опасностей Дороги, из которых самая первая - люди. Странник проклятого мира. Он найдет цивилизацию. Но она ему не понравится. Перед его глазами туманный и мрачный Петербург, раздираемый конфликтом магнатов. А в памяти - дикий радиоактивный Урал, где он впервые понял, что у зла много обличий, а мир далеко не такой черно-белый, как ему казалось. Обе эти дороги странник должен пройти до конца, чтоб ответить на вопрос: можно ли быть светом для кого-то в этой непроглядной тьме?
    *****
    Выложена 1/2 текста (черновик). Полная версия - на Author Today. Вышла на бумаге.

Дорога мстителя

  
  
   Чем ярче горят мосты за спиной, тем светлее дорога впереди.
   Омар Хайям.
  
  
  

Пролог. Люцифер повержен

  
  
   Убежище концерна "Х-Space",
   Гамбург, Германия
   26 августа 2019 г.
   Три дня после катастрофы
  
   Сидя в полумраке и прислушиваясь к шорохам за металлической стенкой, Элиот Мастерсон думал о лунном море Спокойствия.
   "Как там моя капсула"?
   Эта фраза своей двусмысленностью заставила его усмехнуться. Ведь он, заложивший капсулу времени в неглубокой складке лунной поверхности, теперь сам находился в стальной капсуле. Но уже под поверхностью Земли, часть которой превратилась в лунный ландшафт. В Гамбурге, втором по величине городе Германии. И спокойствие было тем, чего ему так сейчас недоставало. И он бы не отказался находиться сейчас не здесь, а на Луне, недалеко от места посадки "Аполлонов".
  
  
   Фирма из Техаса "Ark-tech Engineering, inc." поставляла эти модульные бомбоубежища, похожие на цистерны, не только на внутренний рынок, но и в Европу, и на Ближний Восток, и во многие другие уголки мира.
   Эконом-класс - для частных лиц, во двор коттеджа. Всего сто пятьдесят тысяч долларов. Минимум удобств, минимум площади, но для семьи из четырех человек вполне достаточно (да, термин социологов "nuclear family" приобрел бы новое значение). Спрос на них был стабильный, расходились капсулы, как горячие пирожки.
   Премиум-класс - для обеспеченных покупателей. Там уже можно переждать опасный период с относительным комфортом. Имеются спальни с нормальными кроватями, а не откидные койки, ванные комнаты. Потолки высокие. И даже, по желанию заказчика, сауна и комната с тренажерами. Элиот знал, что такую штуку Рон Каспарян, венчурный миллиардер, профессиональный игрок в покер и любитель окружать себя голыми фотомоделями, установил под своим особняком в Монако. В последние годы он проводил в этом карликовом государстве почти все время, говоря, что в Калифорнии стало слишком много бомжей и коммунистов, ему в лом платить им налоги.
   Элиот познакомился с Роном благодаря тому, что одно время встречался с очень популярной поп-дивой, ролики которой на Ютубе собирали сотни миллионов просмотров. Так вышло, что Мастерсон прекратил отношения со звездой через полгода (это уже было достижение). Она погрязла в судебных тяжбах со всеми бывшими партнерами, но с него получить ничего не смогла. Зато один из ее "бывших" неожиданно стал Элиоту закадычным другом. Может, тому было приятно, что изобретатель ее обломил.
   А может, сказалась общность увлечений. Этот человек с внешностью мафиози тоже увлекался космосом, трансгуманизмом (мечтал жить вечно), а на закуску - "всей этой выживательской херней, на случай если русские или китайские комми сожгут этот гребаный мир". Впрочем, ультраправым реднеком Рон тоже не был. С его-то "неарийским" происхождением! Это была одна из его масок. Человек с несовременными хобби, плевавший на нормы "новой этики". Да, в общем-то, и старой тоже.
   "А как ты будешь выбирать, которую из них взять с собой?" - спросил как-то Элиот по видеосвязи, когда их яхты бок о бок выходили из гавани крупнейшего порта Австралии, накануне регаты Сидней-Хобарт.
   Шел 2018-ый год, котировки акций стабильно росли, и небо было ярко-синим.
   "Кину жребий, - усмехнулся загорелый дочерна бородатый нувориш армянского происхождения. - А может, всех возьму. Мои девочки одинаково хороши. Верно, крошки?". "Девочки" в это время усиленно массировали ему спину, руки и ноги. Смотреть на них, больше похожих на звезд из фильмов для взрослых, было так же больно, как на солнце без очков. Они были ослепительны.
   Элиот, конечно, и сам далеко не монах, но это уже слишком. Он тактично промолчал, а про себя подумал, что пять женщин такого типа, запертые в замкнутом пространстве - настоящий серпентарий. Вопрос только в том, начнут ли они сначала убивать друг дружку или прежде прикончат плейбоя. Впрочем, это не его дело.
   Сам он предпочел бы взять с собой всего одну, единственную. Его личная жизнь была далеко не такой поступательно-прогрессивной, как его крестовый поход по завоеванию мира (как он сам назвал свой бизнес в Твиттере, когда вышел туда под неправильными веществами). Скорее, она напоминала динамику биржи углеводородов.
   Кто бы мог подумать, но и таких людей, как он, бросают. Да еще пытаются отщипнуть денежную компенсацию за годы страданий. Конечно, он отбился. И не делал из этого драмы. Жизнь нужна, чтобы ей наслаждаться.
   Прошло время, и всё снова начало складываться в лучшем виде. Несмотря на то, что "завоеванию мира" Мастерсон уделял по-прежнему 95% своей энергии, нашлась та, которая видела в нем не кошелек, не "атланта", а человека. Так он предпочитал думать.
   Но в роковой августовский день, заставший его в Гамбургском филиале с инспекционной поездкой, женщина, которую он хотел бы видеть рядом с собой даже после конца света, находилась на другом конце земного шара, в Сан-Франциско.
   И только боги знают, что там произошло. Он не смог получить ничего точнее размытого снимка со спутника.
  
  
   Третий тип убежища класса "Кондоминиум" - предназначался для сотрудников офисов крупных компаний. Многие швейцарские банки обзавелись подобными еще во времена Холодной войны. В них, кроме жилых секций и систем жизнеобеспечения, имелись даже конференц-залы, а внутреннее пространство было максимально стилизовано под офисное помещение.
   Именно к таким убежищам относилось то, где Элиот сейчас находился. Его "каюта" была едва ли не единственным местом, где этой фальшивой стилизации не было. Где все выглядело не как офис и не как комната из особняка в Палм-Бич, Майами. Где все было как в чреве космического корабля. Аскетичного, летящего куда-то к Марсу.
   "Как оценить долю моей вины в том, что произошло?" - второй вопрос, который он задал себе.
   Пять процентов? Двадцать пять? Сорок?
   Раньше он думал, что судьбы цивилизации поддаются таким же прогнозам, как венчурные сделки. Но разница была. И даже не в цене ошибки. На венчурные сделки не влияет антропный принцип, и незачем учитывать парадокс выжившего. Говоря простым языком: если ты, крутя барабан "русской рулетки", до сих пор жив, откуда тебе знать, закономерность это или удача? Сколько пуль в барабане и сколько из тех, кто крутили его одновременно с тобой - на других планетах - уже получили дыру в башке (или что у них там вместо нее)? А если ты выжил после тысячи прокруток, рано или поздно даже сумасшедшее везение должно закончиться.
  
   *****
  
   Ударная волна накатила на Headquarters Building с чудовищной силой. Но, построенное по технологии, гарантирующей сейсмоустойчивость, на материковой плите, где сильных землетрясений не случалось за всю письменную историю, тридцатиэтажное здание устояло.
   В отличие от того же Рональда, Мастерсон всегда относился к небоскребам без подобострастия. Не как к фаллическим символам могущества, а как к чисто утилитарным постройкам. В Северной Америке те отделения его компании, которые непосредственно занимались разработкой и производством, размещались в зеленых пригородах, похожих на университетские кампусы. Но необходимость пустить пыль в глаза никто не отменял. И что лучше небоскреба может передать идею устремленности ввысь, к вершинам прогресса? Только космическая ракета. Поэтому здание в районе Хафен-Сити бывшего ганзейского города Гамбурга, построенное у самой кромки морской воды, воплощало в себе черты космического корабля, рвущегося в небо.
   Несмотря на кажущуюся легкость и ажурность, оно было прочным и надежным.
   Выдержит ли небоскреб второй возможный удар? Они не стали ждать, а в соответствии с Планом, не мешкая, бросились вниз по лестницам под мелодичные трели сигнализации. Все это напоминало страшную игру. Безумный квест.
   Спустились до подвального этажа, совмещенного с подземной парковкой, из которой шел туннель длиной семьдесят метров - под безопасную кровлю укрытого глубоко в толще земли убежища. Никто из работников центра не потерялся по дороге, проход, ярко освещенный аварийными лампами, был прямым как стрела.
   Возможно, в странах, где страх перед нападением врагов граничит с паранойей, такие инструкции и обязательны для разработки. Но в "свободном мире" это редкость, если говорить о частной фирме, а не о вояках или государственной конторе.
   Все меры были сугубо инициативой руководства компании.
   Окна в лестничном колодце были крохотными, с толстыми стеклами. Мало кто знал, что они еще и бронированные, и термостойкие. Резво сбегая вниз, не взяв с собой ничего, ни бумаг, ни гаджетов, и как всегда без галстука, в рубашке-поло и джинсах - Элиот, задержавшись на несколько секунд у окна, разглядел через помутневшее стекло (сделанное из того же материала, что иллюминаторы космических кораблей), что город внизу горит! Пылают машины на улицах Хафен-сити, и языки пламени вырываются из окон соседних зданий... тех, которые не превратились в груды щебня.
   Над землей поднимались столбы дыма, смешанного с пылью.
   На бегу трудно было понять масштаб катастрофы. Построенный на месте бывшей портовой зоны, этот фешенебельный деловой район все еще оставался полупустым. Элиот успел увидеть, как несколько фигурок людей, пригнувшись к самой земле, бегут к недавно построенной станции метро. Еще с десяток метались в панике. И еще больше лежали и не шевелились, заметные только там, где их скопилось много. Соседнее здание правления другой аэрокосмической корпорации, похожее на причаливший к берегу лайнер - на его глазах рухнуло, погребая под обломками всех служащих и посетителей.
   "Святой Иисусе", - вырвалось у него. Но он оторвался от окна, пропустил еще несколько человек и побежал следом. Вниз.
   Картина разрушений все еще стояла у него перед глазами.
   По обеим сторонам Эльбы здания горели как свечи, а со стороны Альтштадта и Санкт-Паули ветер нес темное облако сажи и пепла. Примерно так, как это было 11-го сентября на Манхеттене.
   Черные столбы дыма уже поднялись на высоту нескольких сотен метров, но чудовищный гриб наземного взрыва - милях в пяти к юго-востоку, безнадежно их обогнал. Элиот не очень хорошо разбирался в ядерных бомбах и заставил себя не тратить время на догадки. А что, если будет еще один взрыв?
   Слабая нотка запаха гари, щекотавшая ноздри, показывала, что и в его здании начинался пожар. Огонь - самое опасное и разрушительное, что несут с собой любые бомбардировки городов, это он помнил.
   И даже то, что пожарная дверь отрезала их от поверхностной части здания, не помогло. Видимо, вентиляция не сработала как надо.
   - Сюда, сэр! - Альберт Бреммер, глава службы безопасности филиала, работавший до этого в "Academia", а еще раньше служивший в составе Коалиционных сил MNF-I в Ираке, встречал их у ворот убежища.
   Мастерсон шел последним. Все его люди были уже внутри.
   Выправка у встречающего была военная, хотя вместо формы на нем был гражданский костюм.
   "Academia" - это вам не научная академия, а то, что раньше было известно как "Блекуотерс". Частная военная компания со зловещей репутацией, отметившаяся во всех горячих уголках мира. Но эта сомнительная слава, впрочем, тоже была своеобразным брендом.
   "Ну и видок у нас, - подумал Мастерсон, когда они миновали подземный коридор с нанесенной на стены светящейся разметкой, и за ними с шипением закрылась еще одна герметичная дверь. - Бледные, как мертвецы. Надеюсь, те зеленые таблетки помогут".
   В красноватом свете ламп сотрудники компании - и мужчины, и женщины - действительно казались похожими на участников фестиваля зомби. Кто не в слезах и соплях, тот трясся или был бледен, оцепенев в смертельной апатии. И рефреном звучала фраза: "We all will die!". А они ведь не представляли себе масштаба случившегося.
   "Как там сейчас Рональд с его моделями?" - с непонятно откуда взявшимся злорадством подумал Элиот, когда еще одна стальная дверь за ними захлопнулась и была задраена надежнее, чем на подводной лодке.
  
  
   Это произошло на втором часу пребывания в индивидуальной капсуле. А именно на восемьдесят третьей минуте. Даже если бы у Элиота Мастерсона не было с собой часов, он ни за что не ошибся бы. Просто потому, что все это время сидел, затаив дыхание, даже не моргая, и считал секунды. Его пульс был учащенный, и никакой из методов тибетских монахов в этот раз не помогал.
   Несмотря на прекрасную вентиляцию, на глубине восемнадцати метров под деловым центром Гамбурга изобретателю было жарко, как в христианском аду, куда ему не раз прочили попасть.
   Пол дернулся. Где-то над покрывавшими потолок панелями заскрежетало, и несколько холодных капель упали ему за шиворот. За ними полился целый ручей.
   Этот "душ", показавшийся ледяным, вывел Элиота из ступора и заставил действовать. Можно было позвать на помощь через интерком - Альберта или Моретти, главного техника. Но они находились далеко, к тому же, у них имелись и другие дела (которые он сам им поручил), а вода тем временем продолжала бежать. Человек, называвший себя Изобретателем, выдвинул из стены ящик с инструментами, отвинтил панель и на трубе водоснабжения увидел тонкую трещину. Наверняка имела место недоработка. Металл ненадлежащего качества.
   Надо бы подать на компанию "Ark-tech Engineering" в суд, но в остальном "ковчег" пока свою функцию выполнял. Все четыреста двадцать человек из гамбургского офиса разместились по секциям. Системы работали в штатном режиме.
   Он мог построить убежища под важнейшими зданиями своей корпорации и собственными силами, но доверил дело компании, которая имела самый большой среди гражданских подрядчиков опыт. Хотя на всех стадиях от проектирования до финальной отделки Элиот вмешивался и следил за каждой мелочью.
   На всякий случай, он провел вдоль того места, куда попала вода, радиометром. Чисто. Вода была не из внешнего мира. Сейчас она поступала из резервуара, пока не придут точные данные, что вода из подземной скважины безопасна. Пробы как раз брались в этот момент.
   Комнату в очередной раз тряхнуло. И, судя по тому, что он ощутил ударную волну, несмотря на систему амортизации убежища, взрыв был такой силы, что наверху гамбургский даун-таун могло сдуть, как карточный домик.
   Элиот был далек от мысли, что удар наносился прицельно по нему и его лаборатории. Скорее, целью была развернутый в городе в прошлом году центр Сил Быстрого реагирования НАТО. А заодно и сам город - центр сосредоточения технологий космической отрасли.
   Ему было бы привычнее открыть Систему через свой планшет, изготовленный в единственном экземпляре. Но здесь, в этом кабинете, для самого критического случая имелся терминал, простой и минималистский, как на командных пунктах, какими их изображают в кино. Он сам выбрал такой, хотя до последнего считал эту затею баловством, как и многое другое в жизни.
   Терминал словно пришел из эпохи компьютеров позапрошлого поколения. Он имел десятидюймовый экран, упрощенную клавиатуру и "тач-пад", да еще поддерживал голосовые команды. Только и всего.
   - Система... - Мастерсон не договорил и издал нервное покашливание, которое перешло в более долгий приступ кашля. Нервы, черт бы их побрал. Но пока попробует обойтись без "веществ". Не надо лишних нагрузок на сердце.
   Он взял себя в руки.
   - Панорамный обзор!
   И пока Система генерировала картинку земной поверхности, собирая данные с действующих спутников и дополняя ее архивными сведениями, успевшими поступить от тех, с которыми связь уже была потеряна, Мастерсон вспоминал все свои достижения и провалы.
   Электронную платежную систему, электромобиль, пилотируемый корабль.
   Двух жен, причем с одной он сходился и разводился дважды. Любовниц, среди которых не было ни одной, которая не была бы "звездой". Не зря же он космосом интересовался.
   А еще его орбитальный космический лифт, который теперь так и не будет построен. Он колебался между Шри-Ланкой и Эквадором, но знал, что без помощи Вашингтона не обойтись... помощь после "Дамокла" была бы существенной.
   Хотя он еще в мае подумал: ну да черт с ним, с лифтом. Имелось более важное дело, в котором он собирался участвовать - оцифровка сознания через Универсальный адаптер "Человек-Машина". Он хотел провести вычисление человеческого разума по Тьюрингу. А через это прийти к победе над Мрачным жнецом с косой.
   Занимался он этим не только из желания облагодетельствовать человечество. Ему самому претило быть бомбой со встроенным таймером. С жестко заданным лимитом того, что сможешь успеть сделать: сколько проектов закончить, сколько открытий совершить...
   Но если бы и другие воспользовались этим методом - не жалко. Конечно, они бы за это платили, компенсируя его издержки, и не каждый смог бы это себе позволить. Но запредельной цена оставалась бы недолго. В перспективе бессмертие стало бы доступно всем, кому оно по-настоящему нужно.
   Теперь, когда все пошло прахом, оно останется уделом богов. И лифта никакого не будет.
   Кроме лифта в ад.
   "Похоже, в том, что людям - и отдельному индивиду, и человечеству в целом - задан такой жесткий лимит времени, есть какой-то страшный смысл", - подумалось ему.
  
  
   Система поняла бы даже более сбивчивую команду.
   "Умный экран", куда могло проецироваться трехмерное изображение, занимал все стены, кроме одной. А в остальное время он выглядел, как обычные стеновые панели.
   И вот картина, которую Изобретатель много раз видел в фильмах, но никогда не думал лицезреть в реальности, предстала его глазам.
   Над Евразией три четверти спутников не функционировали. Большинство коммерческих спутников, вероятно, тоже попали под горячую руку. Сбиты русскими с помощью специальных средств? Грубым, но эффективным оружием, которое поражает орбитальную группировку чем-то вроде шариков от подшипника. Или не только русскими, а китайцами? Или еще кем-то?
   Пожалуй. Неважно. Но и тех, которые до сих пор оставались в строю, ему хватило. Установленная на них оптика не давала возможности следить за реактивным следом ракет. Но увидеть последствия взрывов она позволяла.
   Еще система могла показать то, что творилось не только в реальном времени, но и в записи - минуты и часы назад.
   Он видел, как над Евразией горит неугасаемое пламя. Оно не только не потухло, но и сделалось ярче, захватив еще большую площадь, чем в первые минуты после атаки. Мастерсон навскидку оценил ее в сотни тысяч квадратных миль. Это были стремительно распространявшиеся лесные пожары.
   Отмотав время назад, он увидел, как над всей территорией России почти синхронно начали вспухать и наливаться красным гноем волдыри, которые потом постепенно опадали и чернели. Это заняло считанные минуты, в течение которых Изобретатель сидел, не видя ничего перед собой, с отвисшей, как у мертвого черепа, челюстью.
   "Дамокл" сработал. Мы их опередили", - первое, что пришло ему в голову. Но радости не было, только ужас.
   А потом черные пятна начали расползаться в стороны. Медленно, как чернильные кляксы в воде. Он представил себе гибель миллионов людей в Москве, Ленинграде и других русских городах за считанные секунды и ему стало дурно. Но еще сильнее его поразила мысль, что все пошло не по плану. Хотя он этого и опасался...
   Никакой план обезоруживающего нападения не мог предусматривать таких разрушений. Значит, что-то сорвалось. Иначе бы не было явно диверсионных взрывов в почти нейтральном Гамбурге. Значит, вполне вероятен и ответный удар с применением более мощного оружия.
   Глава компании изменил масштаб и прокрутил карту влево. К Восточному побережью Северной Америки. Мастерсон ощущал себя наблюдателем, парящим над Землей на высоте в сотню миль.
   Это случилось на его глазах, в реальном времени. Точно такие же огненные гроздья вспыхнули там, где находились крупнейшие агломерации побережья. Последним, что Элиот увидел, была гигантская волна, которая зародилась в Нью-Йоркском заливе и со скоростью гоночного болида двинулась на мегаполис.
   Большего он не успел рассмотреть. Потому что на девяносто пятой минуте сигнал пропал. Вышла из строя принимающая антенна убежища, несмотря на все ее степени защиты. Или все ретрансляторы.
   Армия спутников продолжала свой дрейф в космосе, который продлится, пока они не упадут на Землю под действием гравитации, но наблюдатель лишился "глаз". Изображение на экранах не пропало, а зависло. Можно прокрутить заново, было бы желание. Все записалось на сверхнадежные жесткие диски с многократным дублированием.
   Остальные каналы связи с внешним миром уже обрублены, кроме радиосвязи на коротких волнах и УКВ. Но там творилось такое, что он быстро отключился,, чтобы не слушать адский шквал разноголосицы на английском, немецком, французском и неизвестных ему языках.
   Изобретатель посмотрел и записи с городских камер наблюдения. Кое-где они еще работали, в других местах изображение было статично, показывая последнюю картинку до Удара.
   Наблюдая, как ведут себя люди накануне гибели, он ничем не мог им помочь. Как муравьи, они выбегали на улицы. Или наоборот, прятались в дома. Устраивали гигантские пробки на шоссе и давки у входов в метро и подземные гаражи.
   "Куда вы бежите, на что надеетесь?".
   Он всегда умел предвидеть события. То ли благодаря способности к анализу, то ли из-за врожденной интуиции.
   Когда Элиоту было пятнадцать, и президентом ЮАР вот-вот должен был стать демократ де Клерк, все ждали новой эпохи мира и братства между расами, а он уже понял, что у этой страны нет перспектив, и надо уезжать, даже если придется резать по живому. Что впереди если не хаос, то стагнация. И уличная преступность, как в бантустанах, и ВИЧ у каждого шестого, и прочие прелести страны третьего мира. Он себе такой судьбы не хотел и не видел для себя перспектив, хотя понимал, что люди его класса смогли бы отгородиться в безопасных районах.
   Но за пределами стен с колючей проволокой под током бушевала бы стихия.
  
  
   Вот и теперь он отчетливо видел, что будет дальше: через месяц, через год и через десять лет.
   - Люцифер повержен, - произнес Элиот Мастерсон, цитируя то ли книгу, то ли католический гимн. И осушил одним залпом стакан "Джонни Уокера". - Люцифер повержен. Кирие элейсон. Beate Leibowits, ora pro me, - внезапно перешел он с греческого на латынь. - Ora pro nobis... Молись за меня. Молись за нас всех, будь ты проклят...
   Этот блаженный Лейбовиц из романа был постъядерным святым. И всё там произошло как здесь...
   Зарычал и ударил кулаком в стену. И бил до тех пор, пока на твердой обшивке не появилась глубокая вмятина. Когда приступ ярости и ступор прошли, председатель совета директоров компании (которой уже не было) облизнул разбитые в кровь костяшки и потянулся к нише в стене, будто бы за пистолетом. Но открыл всего лишь микроволновку и поставил туда порцию баночных сосисок с фасолью. Он настроился поесть и надеялся, что ему никто не помешает.
   Поев, лег на спартанскую откидную кушетку и отключил освещение. Два часа сна должны помочь ему собраться. Собраться из мелких кусков.
   По своей планировке его "panic room", убежище внутри убежища, которое можно было изолировать от остального "Кондоминиума", выглядела как каюта космического корабля. Вот и ему начало казаться, что он находится в отделившейся спасательной шлюпке где-нибудь за орбитой Юпитера. Сон навалился внезапно, как смерть. Но перед этим в его мозгу успел всплыть один важный эпизод.
  
   *****
  
   Они встречались для обсуждения деталей. Лично, без всяких электронных средств и посредников. Два генерала, один конгрессмен-республиканец, один сенатор-демократ и он- Изобретатель. Ему предложили без обиняков: "Почему вы не хотите применить ваш талант для создания супероружия?".
   На первый раз Элиот отказался. "Я никогда не работал на войну. С чего бы мне начинать сейчас, господа?".
   Это было не совсем правдой. А может, и совсем не правдой. Конечно, он занимался оборонными заказами. Но речь никогда не шла о проекте такого масштаба.
   "Черт побери, мистер Мастерсон, речь идет о безопасности западной цивилизации. Вернее, просто цивилизации, без всяких префиксов, - произнес сухопарый конгрессмен от штата Джорджия, по внешности типичный WASP и, разумеется, протестант. - Вы думаете, у них там ничего подобного нет? Дешевого, но не менее эффективного. И вы думаете, они ничего не готовят?".
   "Но мы не можем себе позволить неизбирательные методы, - поддержал компаньона демократ из Сан-Франциско, бывший адвокат, имевший, как и прежний президент, предков из Африки. - От вас требуется не так много. Вам надо сделать только колесницу Джаггернаута, а ее карающие лезвия предоставьте другим".
   Мастерсон еще раз оглядел своих гостей, сидевших перед ним в его гостиной.
   Все они были обычными представителями истеблишмента демократического государства, существовавшими в системе сдержек и противовесов. Никаких масонов, никаких "Черепов и костей", никаких иллюминатов. Биография каждого прозрачна и хорошо известна.
   Правда, каждый, если отследить их генетические линии, почти наверняка был потомком хотя бы одного из представителей аристократических династий Европы. И уж точно хоть один их предок был среди тех пятидесяти тысяч британских колонистов, которые сошли на землю Нового Света до 1650 года. У каждого. Включая даже небелого юриста из Сан-Франциско.
   То, что они предложили, было слишком вкусным, чтобы отказаться.
   "Хорошо, - ответил он, взвесив все. - Но я не хочу работать в ГУЛАГе, чтобы меня еще и били за плохую работу. Я не привык, чтобы надо мной стояли с кнутом и секундомером. Я обычно делаю это сам с другими. То, что вы мне поручаете - не пытался осуществить еще никто".
   "Но вы уж постарайтесь. ГУЛАГ - это не по нашей части, - ответил, раскуривая сигару, самый старший из его собеседников, генерал, участвовавший в двух последних заокеанских кампаниях. - Мы же цивилизованные люди. Вы будете иметь карт-бланш на любые расходы... в разумных пределах. Надзор будет, но мы обещаем, что он не будет обременительным. Это для вашего же блага, в конце концов".
   Само оружие и источник энергии к нему уже были у них готовы и даже оттестированы - как в атмосфере, так и в безвоздушной среде. Пустыня Невада большая, а на недостаток финансирования Пентагон не жаловался даже при демократах.
   От него требовалось лишь создать орбитальную платформу. Но вот в этом "лишь" крылась закавыка, практически неразрешимая инженерная задача. А именно такие он любил.
   Сначала они предпочитали называть проект "Bear Spear". Медвежье копье. По аналогии с "кабаньим копьем", которым в средние века знатные феодалы Европы поражали вепрей. А в России с похожими ходили на медведей. Такая здоровенная дура, на которую мишка сам напарывается, когда кидается на охотника. И его сила и напор превращаются в его смерть.
   Мастерсон видел - и не по ВВС, а вживую в Бразилии, как анаконда охотится на кабана и пожирает его. Но сможет ли она одолеть медведя?
   Он мог превысить сметную стоимость в полтора раза, и все равно они бы подписали бумаги, не моргнув и глазом. Но он уложился в предложенную сумму, зная, что после окончания проекта к его услугам будет нечто большее, чем просто деньги. Осталось только присмотреть участок земли на экваторе... Да нет же! Он его давно присмотрел. В южноамериканской стране земля, конечно, немного дороже, чем на Шри-Ланке, но зато политический режим стабильнее. Но нужна была политическая поддержка на самом верху. И тогда космический лифт мог бы стать реальностью...
   А что касается "Дамокла"... Конечно, Элиот убеждал себя, что тот никогда не будет пущен в ход, а будет использоваться лишь как оружие сдерживания.
   Человек так устроен, что может убедить себя в чем угодно.
  
  
   Глава 1. Красный крест
  
   К вечеру следующего дня Младший почувствовал себя еще хуже, хотя делал привалы чаще, чем обычно и шел очень медленно. Накатывала тошнота, перед глазами плясали мушки, стучало в ушах. Нога болела, но по сравнению с внутренним дискомфортом - это была мелочь. Несколько раз он падал от накатывавшей слабости.
   Надо срочно искать укрытие. Причем желательно теплое. Просто сарая или железного гаража мало. Нужен дом, где он сможет остановиться на пару-тройку дней, растопить печь. А лучше -- на неделю.... Иначе, несмотря на предательское ощущение жара и сравнительно теплую для декабря погоду (или уже января? Сбился со счета...), он замерзнет и не найдет сил встать. И специально, как по заказу, впереди показались одноэтажные дома. Деревня у самой дороги лежала по обе стороны от шоссе. Вроде бы такая же мертвая, как десять предыдущих. Но что-то выглядело тут по-другому.
   Мост через речку. Несколько небольших строений, где раньше были кафе, техобслуживание машин, заправка, небольшой рынок... все нежилое, сильно потрепанное ветром и временем.
   "Еловый Мост".
   Не деревня, а поселок. И уцелевший указатель на въезде сообщает о том же.
   Бинокль помог рассмотреть все получше.
   Хвойных деревьев было предостаточно. И болезненной "рыжины" на них не заметно.
   Здания по правую сторону, к северу от шоссе давно заброшены. Там была всего одна улица кирпичных трехэтажек, явно нежилых. А вот по другую сторону, к югу от трассы, располагался частный сектор, и некоторые дома выглядели более крепкими.
   Выбрав удобное место для обзора, парень с удивлением разглядел в бинокль вполне жилые одноэтажные строения. Сомнений быть не могло! Крыши целые, в окнах стекла. Заборы не повалены. Даже снег, как ему показалось, кое-где расчищен.
   Такое ни с чем не спутаешь. Он видел это впервые за много недель.
   У ближайшего дома труба курилась дымком и неярко светилось окошко! Крыша была крыта железом, и в нем не было ни одной дыры.
   Еще несколько огней в отдалении. И еще несколько дымящих труб.
   Пока Александр наблюдал и размышлял, спрятавшись на бензоколонке, где был и маленький магазин (в кассе даже осталась довоенная мелочь), в одном из дворов на южной стороне залаяла собака. Может, в том самом ближнем доме или в соседнем.
   Твою мать! Бродячие псы так себя не ведут. Нет, они тоже могут гавкать, но у них даже голоса и привычки иные. Наверное, эта забрехала, сигнализируя хозяину или показывая свою бдительность.
   Хотя...вряд ли она уловила запах путника. Cлишком далеко. Скорее, цепной пес среагировал на кого-то из соседей. Или собаки просто перекликались между собой. Он еще прекрасно мог уйти. Но все же не повернул назад.
   Младший машинально потрогал винтовку, хотя доставать из-за спины не стал. От резкого движения стало хуже, голова закружилась сильнее, он пошатнулся и, чтобы не грохнуться в снег, присел на корточки. Использовать "ружье" (чаще он называл его так) как костыль не следовало. Хотя ему сейчас не помешала бы лишняя опора.
   Держась открытого пространства, Младший побрел в сторону крайнего дома. Первого дома на его пути за долгие сотни километров, где топили печь.
   И вскоре услышал голос.
   - А ну, на месте стой! Кого еще принесло? Ты кто такой?
   К нему от дома с железной крышей шел один - и это хорошо - плотный человек с ружьем. Но, в отличие от Саши, он уверенно держал оружие в руках и направлял его на непрошеного гостя.
   На обочине неширокой поселковой улицы человек остановился, ближе подходить не стал. Смотрел внимательно на Младшего.
   Кто-то окликнул незнакомца из-за спины. Интонация была вопросительная. Слов Саша не разобрал, их унес ветер, но голос был женский.
   - Куда, дура?! Не выходи, - крикнул мужик, не оборачиваясь и не опуская ружья. - Сам посмотрю! Возьми ствол.
   Перекличка собак продолжалась, хотя они были не так уж близко. Выбирать не приходится. Они, скорее всего, не связаны с Ордой. А если и имеют к ней отношение... для них он пока всего лишь путник. Тайну можно сохранить.
   Главное, он болен. И риск идти дальше в таком состоянии выше, чем все другие возможные опасности.- Эй! Я с миром. Я один. Мне нужна помощь.
   - Помощь? Откуда ты вообще? - мужик ближе не подходил. Он прихрамывал, и посильнее, чем Саша. В руках что-то вроде помпового ружья. - С востока, - громко ответил Саша. - Заблудился. Плохо себя чувствую. Похоже, отравился чем-то.
   В доме светилось несколько окон, и там мог быть еще кто-то.
   Человек, вышедший навстречу, не выглядел напуганным. Разве что слегка удивленным. Но чувствовалось, что он уверен - странник им ничем не угрожает. Наверное, в деревне живет много людей, они все вооружены, и чужаков не боятся. А те - тут Саша вспомнил преследование на дороге - знают, что сюда соваться не надо. Может, уже получали по сусалам.
   Но, может, то были не разбойники, а кто-то из местных. Такой вариант не радовал.
   Дом был окружен неплохим забором с колючей проволокой поверху. В основном - глухим, из металлических листов, но кое-где решетчатым и просматриваемым. Взгляд парня упал на ворота и он чуть не присвистнул. Рядом к забору был прикреплен щит с большим красным крестом. Вот те раз! Как же он раньше не заметил? Наверное, сам бог привел его сюда.
   Ха-ха.
   Конечно, Младший в мистику не верил. Но совпадение граничило с провидением. Скорее всего, перед ним сельский доктор. Огромная удача! Встретить первым именно врача. Значит, есть шанс получить не только кров, но и квалифицированную помощь. Пусть и не задаром.
   Почему-то парень был уверен, что его не прогонят, не убьют и не ограбят.
   - Помощь, говоришь?
   Человек подошел ближе, и Сашка рассмотрел его получше.
   На вид -- слегка за сорок. Высокий, плечистый, полноватый, с крупным лицом, на котором нос уточкой смотрелся чужеродно. С усами. Данилов знал, что в деревнях большинство мужиков -- бородаты. А в городах обычно брились. Еще без растительности на лице были солдаты серьезных армий. У этого же подбородок выбрит, зато оставлены усы, как у какого-то советского маршала.
   Первый человек, которого Младший встретил в этом чужом краю. Встретил по-настоящему, а не увидел издалека.
   Ну, первый, если не считать убыра.
   Мужик опирался на палку. Точнее, костыль с пластмассовым упором для локтя. Чувствовалось, что ходить ему тяжеловато, но все равно в нем ощущалась сила, а не дряхлость. Будто не очень молодой, но еще и не старый, потрепанный, но не утративший цепкости и мощи медведь. И все равно его увечье помогло Саше слегка расслабиться. Если что пойдет не так, имеются шансы пусть не совладать с ним, но хотя бы убежать.
   - Я могу заплатить за лечение, - сказал парень.
   Хоть лекари и не давали никакой клятвы, считалось, что они должны помогать всем, взяв с чужака оплату, которую он в силах дать. Своих обычно лечили бесплатно. За это медиков нельзя было обижать и грабить. А убивать - вообще западло. Табу.
   Даже самые отмороженные ублюдки обычно соблюдали это правило. Знали, что когда-нибудь помощь может понадобиться и им. А врачей очень-очень мало. Дед говорил, --меньше, чем раньше в Африке. Один на тысячи квадратных километров. Поэтому даже убийство ребенка считается меньшим преступлением, чем лишить жизни или искалечить врача. Потому что детей женщины еще нарожают, сколько надо. Но кто будет принимать роды?
   В Сибирской Державе, точнее по ее окраинам, в последние годы, как узнал Саша в Заринске, слонялись и бандиты, и просто воры-скотокрады. После захвата столицы врагами и оккупации большинства сёл, они активизировались. Причем нападали даже на мелкие отряды захватчиков -- "сахалинцев". Мирных тем более грабили активно. Сейчас, после освобождения, Захар Богданов собирался провести несколько операций против этих отщепенцев силами Милиции. Называли ничейных разбойников "зеленые", наверное потому, что они в лесах и зарослях скрывались.
   Но даже отщепенцы, говорят, правило Красного креста соблюдают. Поэтому логично ожидать, что и на Урале такой закон действует. А может, тут еще строже. Врачи - товар штучный. Их даже людоеды, скорее всего, не стали бы есть, а заставили бы на себя работать.
   Во всей известной ойкумене только в Заринске учили медиков, передавая им по книгам и из личного опыта старых специалистов древнюю премудрость врачевания людских организмов. И животных - тоже. Были еще самоучки. Но в основном в деревнях, которые не входили в Сибирскую Державу, лекарей не было, разве что шаманы какие-нибудь, повитухи и коновалы, которые худо-бедно лечили скотину, но могли посмотреть и человека: "А че? Все устроены одинаково". Наверное, у ордынцев тоже существовала медицина, раз организованная армия была.
   Врач ему сейчас очень кстати. Саша чувствовал себя совсем хреново. Но вдруг ловушка?
   Эх, придется рискнуть. Ему необходима крыша над головой, постель, еда. И медицинский осмотр. Или даже помощь. Нужно восстановить силы. За все это он готов заплатить.
   Что ж... если кто-то попытается навредить ему... Младший сейчас не в том настроении, чтобы шутить.
   Дома, в Кузбассе, всегда помогали приходящим чужакам... хотя такое случалось настолько редко, что каждый случай запоминался на годы.
   - Чего молчишь, язык проглотил? Так откуда ты?
   Оказывается, ему был задан еще один вопрос.
   - Возле Кургана жил, - ответил Младший первое, что пришло в голову. Эх! Не силен он во вранье. И легенду заранее не подготовил... Но сообразил - не стоит говорить, что прошел больше тысячи километров, это выглядит подозрительно, - Вы меня извините, мне хреново. Но я не заразный. Это лучевая, дяденька.
   Тут уж он не стал врать. А такое обращение... детское... Саша решил выглядеть более инфантильно и жалостливо.
   - Все ясно. Ближе не подходи. Один жил?
   По крайней мере, ствол ружья, похожего на "Сайгу", он на Младшего больше не направлял. Может, подумал, что перед ним совсем пацан.. В зависимости от ситуации Сашка мог выглядеть моложе или старше своих лет. Сейчас, изможденный, измученный и больной, скорее всего, смотрелся от силы на тринадцать-четырнадцать. Жалким, заморенным, а не опасным.
   - Нет, с родителями и сестрой. Но все померли. От дождей. После этого бродил, охотился, в мусоре копался...
   И ведь почти не соврал.
   - Ага. А зачем в такую даль пошел? Курган... это же по другую сторону радиоактивного пояса. Километров пятьсот. Почти Сибирь. И чем ты платить собрался? Я тебя, может, и без платы осмотрю, парень. Но мне интересно.
   Вот ведь дотошный тип! Хотя его подозрительность понять легко. Надо было что-нибудь сочинить.
   - Патронами заплачу, - вот так и выдал.
   Ведь не подумал, чем это может быть чревато.
   - Патронами? - в глазах доктора промелькнуло любопытство, - А я смотрю, ствол у тебя за спиной. Что за штука, а? Похоже на винтовку. Где намародерил? Если в мертвых городах, то патроны уже не выстрелят. Разве что из старых цинков. И то не все.
   Саша молчал, не зная, что сказать.
   - Мне выдали...
   - Где? - продолжал допытываться мужик. - Так что у тебя за пушка?
   - СКС.
   - Калибр какой?
   - 7.62.
   - Значит, не переделка под "Ланкастер". Сними, покажи поближе, перед собой.
   Младший в этих терминах ни хрена не понимал, но сделал, как его просят.
   - Ого! Точно, СКС. Да еще прицельная планка военная, не охотничья. И на вид ухоженная, не из руин. Где достал? Тоже выдали? Говори, что за армия.
   - Дали в отряде, в котором я служил. Совсем недолго, - пришлось ответить Младшему.
   Он понял, что противоречит тому, что сказал раньше!
   Совсем плохо он умел врать.
   - Я имею в виду... служил после того, как мои умерли.
   Он хотел было сказать, что возле Кургана есть завод, и там он выменял себе оружие и патроны, но понял, что окончательно заврался бы. Конечно, этот хромой врач вряд ли бывал возле Кургана и вряд ли часто покидал свою деревню. Не с его ногой. Но версия вызвала бы сомнения.
   Саша достал из кармана значок Орды и показал на вытянутой руке.
   Тот попал к нему случайно. Несколько штук в качестве сувениров снял с трупов погибших ордынцев еще в "Семерочке" Волков. Потом их у него изъял Пустырник, назвав "вещдоками". Один значок боец с мутировавшей рукой-варежкой успел припрятать, но однажды потерял на привале, а Данилов нашел и сунул в карман. Думал отдать взрослым, но не мог решить, кому именно: однорукому или Пустырнику. Так и завалялась вещица у него. Парень знал, что у всех врагов есть такие значки, хотя они их не всегда носят, а чаще заменяют нашитыми эмблемами. И эти значки не именные, но у каждого есть номер.
   - Видел такие, - кивнул врач. Младший не мог понять, что он думает.
   - Это значок Орды, - без замешки выдал Данилов. - Или, если буквами... то СПЧ.
   - СЧП, - поправил усатый.
   - Да-да, верно.
   Ему показалось, что врач смотрит на него с подозрением. И не факт, что дело в оговорке.
   Действительно, и Курган далеко, и его одиночный поход вызывал подозрения, как и наличие боевого оружия и редких патронов. Он боялся "засыпаться", и говорил первое, что пришло в голову. Заикаться и молчать нельзя.
   - Я новобранец. В боях не участвовал. Ехал с ними на машине. А на привале пошел за дровами и потерялся. Без меня уехали.
   Вроде звучало складно. Данилов помнил, что "сахалинцы" набирали в деревнях рекрутов, и многие, особенно молодежь, шли с ними добровольно.
   - Я знаю о них, - кивнул доктор. - Они тут были проездом. Не в курсе, твой отряд или нет. Где-то месяц назад. Ехали на запад. А летом несколько отрядов на машинах прошло в противоположную сторону. На восток. В Сибирь.
   - Пытался их догнать, но разве пешком догонишь... - Сашка чуть слезу не пустил, изображая отчаяние. - Пошел по трассе. Думал, еще встречу. Не нашел. Вот, несколько недель скитаюсь. А у вас рядом с переездом мне совсем плохо стало.
   "Пусть думает, что я не одиночка. Меньше соблазна будет какую-нибудь гадость выкинуть. А то, что это мои враги... ему не узнать".
   Какое-то время хозяин дома молчал. Только после минутной паузы ответил.
   - И такое бывает, - кивнул он. - Значит, так, пацан. Пущу тебя. И подлечу, как долг велит. Но не бесплатно. У меня во дворе банька. Печь сам растопишь. Только одно... Понимаю, что ты можешь меня бояться. Я тебя -- тоже. Ты можешь быть наводчиком, я могу быть каннибалом или еще кем. Но раз ты сюда пришел, то винтарь сдашь. Пока ты здесь, он будет под замком. Или иди обратно. И сразу, чтобы глупых мыслей не было - тут в деревне четыреста человек, и все вооружены. Предыдущих умников, которые пытались на нас наехать, мы повесили на фонарях сушиться.
   - Хорошо, - удивляясь своей наивности, кивнул Младший и протянул винтовку, вытащив обойму из магазина. - Можете быть спокойны.
   Пистолет оставил под свитером. Обыскивать его доктор не стал.
   - Тебе повезло, что мы капканы не поставили. Хотели было... Но в лесу еще -- куда ни шло. А тут покалечатся собаки... или дети. А защита никакая, если пойдут больше одного человека. Только обозлить. А от одного какая опасность? Да и не ходят к нам теперь отморозки, боятся. Иди за мной. Чего шатаешься?
   Крупный мужик. Поборол бы Сашку, даже если бы тот был здоровым.
   И внимательный. От его взгляда не ускользнуло, что малец спотыкается и кривится при ходьбе.
   - Что с ногой?
   - Болит. Распухла. Наступил на железяку, пока бежал. Уже несколько дней прошло. Болит все хуже. Как бы не перелом...
   - Железяку, значит... Ты бы не мог наступить на ногу, если бы сломал. Не похож ты на того, кто будет идти с переломом. Максимум, трещина. Пошли, посмотрим.
  
  
   И тут Саша кое-что увидел. На столбе в начале переулка красовалась прибитая здоровенными гвоздями доска. Большими буквами на ней было аккуратно выведено:
   "Под защитой Орды".
   И знакомая эмблема с орлом, щитом, стрелами и калашом в середине. Насмотрелся Саша на них в Сибири. И на их значках это же изображение было. Вряд ли где-то имелась еще одна Орда. Маленькие орды варваров-разбойников существовали, а такая -- всего одна Саша вздрогнул, но тут же вспомнил, что на лбу у него не написано, что он -- враг "Сахалинского Чрезвычайного Правительства". Хорошо, что доктор смотрел в этот момент в другую сторону, на дом, куда явно хотел побыстрее добраться. Ему, кстати, да и его семье, тоже сегодня повезло. Ведь на месте Младшего вполне мог оказаться какой-нибудь неадекват, которому было бы плевать и на Орду, и на любую местную самооборону. А деревенские явно расслабились...
  
   - Ну, заходи, если не шутишь. Меня Борис Андреич зовут. Пустовойтов моя фамилия. По происхождению то ли литовская, то ли белорусская, но сам я, кроме русских, других предков не знаю. Так где точно находилась твоя деревня, мальчик?
   - В ста километрах к востоку от облцентра. От Кургана, -- ответил Сашка. - Населили после войны пустую деревню, названия не у кого было узнать.. Так и назвали -- Безымянная.
   Мужик посмотрел с насмешливым удивлением. Звучало действительно странновато. Хотя Саша знал пару таких деревень в Сибири.
   Доктор провел Сашу во двор. Спокойно шел впереди, не боясь поворачиваться спиной. Саше интуиция тоже подсказывала, что, хоть и с оглядкой, но можно довериться хозяину.
   Дом одноэтажный, но немаленький. Сравнивая его с домом в Прокопе, в котором вырос, Младший подумал, что у этого площадь побольше, если считать пристройку. Комнат пять или шесть, и это только жилых. Хотя он считал и дом отца немаленьким.
   Дым из трубы красноречиво говорил, что печь топится. Тепло ему сейчас необходимо. Сашка хоть и держался на ногах, но был не просто слаб, а чуть жив. Очень кстати пусть даже оплаченное гостеприимство, чтобы отлежаться.
   На фасаде, обшитом пластиком, виднелся аккуратно прикрученный номерок "17" из меди и табличка с названием улицы: "Березовая".
   Женщина лет двадцати пяти выглянула из дома. Ружье, похожее на "вертикалку", она не направляла прямо на Сашку, но вид ее был более напряженный, чем у мужа. Соломенные волосы, худое, слегка изможденное бледноватое лицо. Простое домашнее платье, какие обычно женщины шьют сами, перешивая старые вещи. Поверх него она накинула куртку. Врач помахал ей, и жена (вряд ли дочь) скрылась в доме, плотно закрыв дверь.
   - Ну ладно, потом расскажешь подробнее. А не хочешь - не говори. Тебя кто-нибудь из наших встретил по пути?
   - Вроде нет. Я шел от заправки. Ваш дом первый, куда сунулся.
   - Понятно. У нас тут тихо, но чужакам не доверяют. Особенно которые издалека. Но раз уж ты служишь нашим защитникам... - ему показалось, что врач сдерживает улыбку. - Погоди, дай проверю тебя.
   Андреич поднес к нему маленький приборчик с табло, похожий на калькулятор, провел вдоль открытой кожи на расстоянии сантиметров пяти вверх-вниз. Младший понял, что это счетчик. Интересно, как он заряжается?
   В детстве, когда с пацанами бегали у гигантских ям Провала, они звали эти штуки "счетчик Гитлера". Играли с неработающим старьем, изображая "сталкеров".
   Но этот дозиметр (или как их там?) был исправен, хотя тоже выглядел как древность. Почти все исправные радиометры (вроде бы это слово точнее!) в Прокопе и Киселевке - а их было всего несколько штук - выглядели еще более старыми, громоздкими, размером с коробку. Только в Заринске имелись и более новые. Но в Кузбассе и на Алтае радиоактивных полей нет, так что толку от них ноль.
   Счетчик не пищал, не издавал никаких звуков. Но на табло высветились цифры. Младший их не видел. А Пустовойтов присвистнул.
   - Иди, мойся! - и указал на приземистую деревянную постройку во дворе под железной крышей и с двумя трубами. - Баня остыла, но ты не принц, обойдешься. Вода еще теплая. Потом посмотрю тебя. Еда у тебя, надеюсь, есть, потому что мы на тебя не рассчитывали. Могу дать картошки, сваришь. Но сначала -- мыться. Такого грязного в дом не пущу.
   - Да вроде грязи на мне нет, - попытался возразить Младший. - Я тряпками и полотенцем обтирался.
   - А воду где брал? Из речек? Из колодцев? Снег топил? Балда. В Поясе воду вообще не пьют. Грязь невидима. От тебя фон есть. Небольшой, но его вообще быть не должно. Значит, гадость на тебе осела. В порах кожи, в самом организме остались изотопы. Одежду верхнюю сними, во дворе пока оставь, на веревке. Постираешь потом, ведро дам, воду поднимешь из колодца. Только не брызгай туда водой с рук. Двадцать минут тебе сейчас на все. Я там положу кое-что из моих шмоток. Всю свою одежу - даже если это сменка из рюкзака - кинь в большой короб, который стоит в предбаннике, и выставь на улицу.
  
  
   Минут через пятнадцать Младший зашел в большую докторову избу уже в чистом. Из его собственных вещей на нем были только трусы, остальное он получил от щедрот хозяина. Это были безразмерные штаны, явно самого Андреича (парень стянул их на поясе веревочкой), клетчатая рубашка, которая пришлась впору, шерстяная кофта с растянутым воротником. Кроме этого - вязаные носки и тапки на толстой резиновой подошве. Кофта вполне могла быть и докторская, севшая от стирки, но рубашка, скорее, е его сына.
   Пистолет Младший спрятал в предбаннике в углу, где одна из планок обшивки стены слегка отходила.
   - Имей в виду, это на время, - такими словами Пустовойтов встретил его, - Потом отдашь. А теперь давай смотреть, скоро ты копыта откинешь или еще поживешь.
   Прошли через большие сени и коридор. Тут врач надел поверх всего, что было на нем, халат, давно не белый, а серый и застиранный, и медицинскую маску. Они зашли в специальную комнату в пристройке. Белый потолок, кафель на стенах, на полу - потертый линолеум. Стол и больничная кушетка. Тепло шло от стен. И если другие помещения были полутемные, то тут доктор зажег несколько светильников.
   Андреич взял стетоскоп, раскрыл зеленую школьную тетрадку. Младший увидел, что на стеллажах стоит множество, может -- несколько сотен таких тетрадок. Некоторые выглядели древними, их корешки были потерты, проклеенны или прошиты нитками. Но эта была чистая, новая, со слегка пожелтевшими листами.
   . Видимо, доктор любил свою работу. И давно уже лечил людей. А может, тут начинал еще его предшественник.
   - Ну, на что жалуетесь, больной?
   И Младший начал рассказывать и показывать, словно на обычном приеме у врача в поликлинике, в прежние времена, о чем иногда вспоминали старушки с ностальгией.
   Сначала врач осмотрел его ступню. Заключил, что это не перелом и не вывих, а растяжение. Пошутил про рентген: мол, жаль, что с помощью облучения радиационным фоном нельзя снимки делать. Дал какую-то мазь и показал, как пользоваться, велел какое-то время ногу поберечь.
   А потом, взглянув на Сашу, доверительным тоном выдал:
   - Хотя, возможно, мы зря стараемся. Вдруг нога-то тебе и не понадобится. Рубашку сымай. Посмотрим, сколько тебе осталось.
   Саша сунул под мышку градусник, и вскоре оказалось, что температура у него слегка повышенная. То есть "субфебрильная". Поэтому его и морозило.
   Потом ему измерили давление и пульс. Цифры Младшему ничего не сказали, но все они были записаны в тетрадку. Ощущение, когда манжета тонометра стягивала вены руки, было неприятным.
   Доктор внимательно рассматривал два нарыва на лице, которые парень считал обычными прыщами. Заглядывал в глаза, светя налобным фонариком. Даже заставил встать на весы. Попросил открыть рот и осмотрел язык. Даже заставил буквы на таблице, как у окулиста, читать. И опросил, ничего не упуская. Спрашивал, когда появились первые позывы к рвоте. Когда впервые заболела голова и появилась слабость.
   Александр сам с трудом вспомнил. Он-то думал, что это от усталости.
   Потом, что-то быстро записав в тетрадку корявым почерком, эскулап вынес свой вердикт.
   - Тебе повезло. Скорее, все-таки легкая степень. Была бы доза выше, у тебя бы уже со зрением были большие проблемы. И загар, будто на юге побывал. А у тебя - всего лишь нездоровый румянец. Потом пошли бы язвы по всему телу, непрекращающийся понос... с кровью. И в итоге ты бы ласты склеил.
   Младший знал такой фразеологизм. В детстве он думал, что, умирая, тюлени или другие ластоногие сцепляют конечности в подобии молитвы, так что те склеиваются от слизи, поэтому охотники, мол, и придумали такое выражение.
   - Но анемия у тебя есть, - продолжал доктор. - Поэтому ситуация не совсем простая. Видишь, если доза очень высокая... человек недолго мучается. Относительно. Там сразу все ясно. Но когда доза меньше, несколько Грэев... может показаться, что пациент на поправку пошел. Потошнило, потом отпустило. Он идет себе, радуется. А все самые гадкие последствия проявятся с задержкой. Если костный мозг разрушен, иммунитет убит, клетки кишечника отслаиваются... человек это не сразу замечает, система пойдет вразнос только через несколько дней, когда, грубо говоря, резервы истощатся. Я не могу определить, период восстановления у тебя... или та самая стадия мнимого благополучия. Которую мой учитель "фазой ходячего трупа" называл. Поэтому сейчас тебе нужен, прежде всего, покой, хорошее питание и наблюдение. Недели на две. Ты же не вчера облучился. И не за один прием. На тебя это могло дней десять-двадцать действовать. Эффект накапливался, организм подтачивался. Больше облучаться тебе нельзя, ясен пень. В ближайшие год-два. Ты читал о радиации?
   - Нет, - соврал Саша. - Только немного слышал.
   Сам Андреич, похоже, не боялся облучения, раз не шарахался от него, только что пришедшего из "зоны", хоть и после помывки. А что поселил гостя отдельно от семьи - это как раз понятно. Спасибо и за то, что пустил. Все-таки чужой человек, и не ребенок - здоровый парень.
   - Радиация - это какая-то отрава в воздухе, да?
   - Ты с луны? - хохотнул врач. - Я не физик, но это с атомами связано. Даже здесь у нас жить не полезно, а вокруг Озерска почвы до сих пор выделяют всякую дрянь. Могильник там был. Ну, как кладбище. Только хоронили там не людей, а отходы. То ли сразу, то ли через пару лет после Войны, он взорвался или его взорвали.
   - Я надеялся... думал, если пойду быстро, она меня не тронет. Радиация то есть.
   - Ага. Не догонит, - уже без смеха произнес врач, видимо, такое он слышал часто, - Ну, ты даешь, брат. Она почти со скоростью света летает. Книжки хоть бы почитал, вроде не дурак. Читать-то, поди, умеешь?
   - Ну да, немного.
   Данилов про себя усмехнулся. Все что он делал, было продумано.
   Надо казаться проще и глупее. На самом деле, Саша действительно слегка надеялся, что его защитит при пересечении Пояса то, что почва скрыта под толщей снега. И то, что он пройдет зону, которая помечена, как "особо опасная", за неделю. Но зона оказалась больше. А предпринятых им мер, как и плаща с масками, не хватило. Хотя без них, он, скорее всего, так легко не отделался бы.
   Почему-то он не сомневался, что поправится.
   - Короче, радиация - очень скверная штука. А остальное в книжках прочитай. Я тебе вот что скажу, зачем ты вообще сюда поперся? Даже когда вылечишься, последствия могут остаться. Хочешь от рака умереть в тридцать? Я тебе фото покажу, из архива патологий. У тебя семьи еще нет своей, как я понимаю. Хотя у нас обычно уже в таких годах женятся. Уродов заспиртованных не держу, но рождались в селе такие, которых страшно было б даже в банке держать, - тут взгляд доктора помрачнел. - Или хочешь, чтобы детей вообще не было?
   "Да мне как-то на детей пока до лампочки, я так далеко вперед не загадываю", - подумал Сашка, но смолчал.
   Врач сделал еще несколько пометок. Только сейчас Данилов понял, что обложка довоенная, а вот страницы тетрадки сделаны из какого-то вторсырья. Видно было даже отдельные фракции, кусочки. Похоже, какая-то машина перерабатывала старье.
   - Токсемия тоже у тебя есть, - произнес доктор еще одно незнакомое слово, - Глаза нормальные, радиационный капиллярит не вижу, ожогов и некроза тоже. Теперь самое опасное - это инфекционные осложнения. Иммунитет падает от этой дряни, почти как раньше от СПИДа, который, слава богу, вымер... вместе с носителями. Поэтому, хотя бы неделю лучше избегать сильных нагрузок. Постельный режим не нужен, но и тащиться куда-то пешком в мороз... это верный капут. Тебе бы в санаторий.
   От этой шутки Андреич сам усмехнулся. Но у Младшего ассоциации с санаториями были только плохие, и он с трудом сдержал лицо, чтобы этого не выдать.
   - Но если не повезет, я тебе особо помочь не смогу. Даже переливание крови не сделаю. А уж про пересадку костного мозга и говорить нечего. Мы в таких случаях заявляем: "Бог дал - бог взял". Лаборатории у меня нет, поэтому и приходится гадать на кофейной гуще. Но обычно я не ошибаюсь. Будешь следовать моим советам - выживешь. Поживешь пока у меня.
   - Повторюсь. Лазаретов у нас нет, поэтому госпитализацию порекомендовать не могу, - продолжал доктор. - Избегай нагрузок, отдыхай и следи за динамикой. Водка - не поможет. Разве что стресс снять...
   - А йод? - вспомнил Саша. - Йод принимать надо?
   - Нет. Только если ты контактируешь с изотопом Йод-131. Но вроде бы он быстро распадается. Поэтому ты его встретишь, только если повезет найти работающий реактор или тебя затронет недавний выброс какого-нибудь могильника. Свежего, не как в Поясе Озерска. Тогда принимать пятипроцентный раствор йода по три-пять капель на стакан молока или воды. Риск, конечно, -- мизерный, но йода у меня много, я тебе с собой бесплатно дам. Пригодится для иммунитета.
   - Спасибо...
   - Не перебивай. Йод - ерунда. В общем, еще назначаю тебе витамины. Могу продать баночку. Нет, они не довоенные. Купил у ордынцев. У них есть аппарат, синтезирует. Но важнее разнообразно питаться. Хоть это и тяжело выполнить. Овощи, мясо, жиры... Антибиотики тебе пока не нужны. Начнется, не дай бог, простуда с осложнениями - там посмотрим. У меня есть и антибиотики. Тетрациклин и пенициллин. Но за отдельную плату. Мне надо о своих односельчанах думать. Ну ладно, осмотр окончен, иди, отдыхай, завтра утром увидимся. Печку, надеюсь, сам затопить сумеешь. Дрова бери, не стесняйся. Мне их много приносят.
   - Спасибо.
   - Ну, понятное дело, не даром поживешь.
   - Ясно. А вы откуда все знаете? Я имею в виду, термины. Разве сейчас еще где-то на врачей учат? - любопытство даже в таком состоянии не оставило Александра.
   Почему-то ему казалось, что все за пределами Сибирской Державы - это дичь-дикая. И он был опозорен - обычный сельский врач с Урала оказался таким толковым и столько знающим.
   - Может, и учат, но я академиев не кончал, - ответил Андреич, - У меня наставник был путевый, наш прежний костоправ, Игорь Михалыч. Царствие ему небесное, когда стал совсем стар, пошел за дровами и волки задрали. Причем одному из них Михалыч успел скальпелем горло проткнуть. Он в молодости, как ты, бродил. И выучился у мужика откуда-то из-под Белорецка. Про того говорили, что он был врачом в бункере, в Ямантау. Правительство лечил. Не знаю, может, враки. Но вот так все медики - передают друг другу крупицы. Как братство Красного креста. Свидетели Гиппократа, ха-ха.
   Вся эта информация ничего Саше не давала. Он надеялся, что поселение поддерживает контакты с более цивилизованными местами. Одиночные путешествия не в счет. Ему нужен был транспорт. Морозы крепчали, и переход ему дорого стоил. Второй такой может убить.
   - А что-то типа караванов у вас ходит? - проверил он свою догадку.
   - На восток - нет. Там Пояс, сам знаешь. А вот западнее нас есть маршруты - да, но до нашей дыры не добираются. И наши никуда не ездят. Нам нечего продавать. И что там, на западе, тоже не очень знаем. Изредка приходят странники, и всё. Ордынцы тоже ничего не рассказывали.
   - А Москва еще есть? - непонятно к чему спросил Саша.
   - Понятия не имею. Вряд ли. Да и насрать мне, если честно... Может, и разбомбили ее русофобы чертовы. Я не говорю, что я великий эксперт. Но кое-как лямку тащу. Людям помогаю. А они мне с голоду сдохнуть не дают. Сам видишь, охотник, рыболов или пахарь из меня так себе.
   Доктор показал на свою ногу, дома он обходился без костыля, хотя у стены стояла палка, похожая на трость. Но не объяснил, была ли это травма или последствия болезни.
   - Так куда же ты шел, Санька? - повторил свой вопрос Андреич. - В поисках лучшей жизни? Я раньше карты чертил, замеры делал. Разная почва по-разному впитывает. От времени года зависит, от ветра... Но потом понял, что лучше вообще на восток не ходить. И местные не ходят. Никто. Защита твоя - накидка, маска - фигня! Даже сейчас, когда бяки в разы меньше, все равно с дождями приносит. Прячемся. А двадцать лет назад жизни не было от ливней. Половина урожая падала. Полураспад, мать его. Чего искал-то?
   Ответ на этот вопрос Младший уже обдумал.
   - Как все родные умерли, с соседями поругался. Хотели у меня огород отобрать. Сжечь пытались вместе с домом. Слышал, что где-то есть большие города, целые государства поднимаются... думал новую жизнь начать. Потому и записался в силы СЧП, - он чуть не забыл свою легенду.
   - Понятно. Ну, ты даешь. "Лучшую жизнь", считай, почти нашел. Но только такую, о которой попы говорят. Нету больших городов ближе Нового Ёбурга и Уфы. А это много сотен километров. И туда я идти не советую. Назад в свой Курган через мертвые поля - тоже не вариант. Ни сейчас, ни потом. Своих ты уже не догонишь. Поэтому ищи, где жить. Хотя... рады тебе не будут. Если ты и в своей деревне не прижился... Дурная голова ногам покоя не дает. Здесь у нас ты не останешься. Поправишься и двигай дальше на закат. Тут еще деревни есть. А не найдешь - занимай пустую и живи, сколько хочешь. Бери, - мужик указал на лежащий на полу старый матрас. - Извини, что жестко.
   - Да я привык, - в общем-то соврал Младший. - Моя жизнь вообще жесткая штука.
   - Это тебе кажется, что привык. Я бы не сказал, что ты выглядишь подготовленным. Он проводил Сашу в баню. Предбанник был достаточно большой. Ну ладно, мне пора, - доктор глянул на наручные часы, потертые, но явно ценные, - Извини, надо ставить дочкам уколы. Отдыхай. Пока, до завтра. Еще поговорим.
   В дверях Пустовойтов вдруг остановился.
   - А все-таки, - произнес доктор, - Начистоту. Я понял, что ты не ордынец, парень. Значок-то настоящий. Их не подделать. Но просто по лицу вижу - врешь. У них, конечно, есть парни твоего возраста. Но ты -- не из них.
   - Извините, - Саше ничего не оставалось, кроме как признаться, - Да, соврал. Ни в какие ордынцы я не записывался. С группой старателей шел. Действительно из-под Кургана. В руинах мародерили. А потом заболел и меня бросили на хрен.
   И опять не совсем вранье, а полуправда. Похоже, в эту историю врач поверил чуть больше. Хотя по его лицу было не понятно.
   - Вы что, на голову больные? Кто же отправляется в путь перед зимой? Самоубийцы. Что вообще ваша экспедиция делала?
   - Да какая экспедиция? - Данилов понимал, что надо быть очень осторожным, подбирая слова. - Пять человек всего. Ценности искали и всё. Жить-то надо.
   - Ну-ну. И какие ценности нашли? Молчишь? Ну не хочешь делиться, как хочешь.
   - Я правду говорю. Обычные землепроходцы, - слово из учебника всплыло в памяти. - Но мы переоценили силы. А дальше -- все правда. Заболел, бросили. Заблудился. Нашел место какой-то битвы. С покойника снял значок, "корочки" забрал. И винтарь унес. А про ордынцев соврал, потому что испугался. Все их уважают, хотел, чтобы ко мне лучше отнеслись. Ничего плохого не хотел.
   Младший сделал такое лицо, что не поверить ему было трудно. Как у кота из мультика про Шрека. Хоть и было противно и стыдно.
   - Вот-вот. Зачем соврал, понимаю. Не виню. Понимаю, почему ты себя за ихнего выдаешь. Они -- хорошие люди. Я тоже вначале ворчал, когда они заявились... но потом поумнел. "Орда - это порядок" -- такой девиз у них. Так оно и есть. Виктора только рабовладельцы и людоеды не любят. Потому что он им жизни не дает. Но врать ты не умеешь. Мне нет разницы, чей ты. Но хорошо, что ты нашим на глаза не попался. А то вечером навестила бы мой двор компания с топорами и обрезами. Чтобы узнать, кто ты. Я про тебя пока рассказывать не буду, а ты не суйся никуда со двора. И к забору не подходи, где решетка. Только в сортир, и все. Ничего, отлежишься, почитаешь. Тут в тумбочке журналы старые есть... Человек без подготовки редко столько проходит зимой. Поход должен был убить тебя вернее, чем радиация. Повезло, что зима не очень лютая.
   - Когда было совсем холодно, я прятался и отдыхал. Зато потом пытался наверстать.
   - Сумасшедший. Какая необходимость так гнать?
   - Сам не знаю, - произнес Саша. - Не знаю сам... Вы говорили про людоедов. Они тут есть?
   - Тех, кто только этим живет... нет. Человек, конечно - легкая добыча. Даже по сравнению с зайцем, в которого попробуй, попади. Но люди почти никогда не живут по-одному. Самый тупой бандит это понимает. И людоедство все-таки не в почете. От него болезни всякие. Прионные. Мозг разлагается. Об этом и дикари знают. Поэтому там, где можно добыть зайца или выловить карася, людей едят только в крайнем случае. Ради хороших шмоток могут напасть, да. Но какая разница, съедят тебя или нет, если топором дадут по башке? Ладно, я тебе по чесноку скажу. Мы сами табличку про Орду повесили Как и соседи с запада, из Сатки. Ты их не видел, когда шел?
   - Вроде видел. Наверное, это они за мной гнались. Чуть не поймали.
   - Они сукины дети, раньше мы им дань платили. Хозяин Сатки - Семен Максимыч, жил на острове в парке развлечений "Манькина лагуна", у него там типа крепость была. Он -- потомок тех, кто в том городе правил. Присоединился к Орде, да и сгинул. Но сынки остались. Там молодежь гопничает, шалят на дороге. Говорят, охотятся на тех, у кого мутации, чистят природу то есть. Хрен там. На самом деле -- ловят любых чужаков. Наших не трогают. Они не каннибалы. Мяса не едят, только вещи ценные берут.
   - Вегетарианцы, что ли? - удивленно перебил Саша.
   - Да нет, - усмехнулся доктор. - Человеческого. Обычно не убивают, только избивают и бросают на дороге. А там уже холод, звери, голод... Типа они не при чем... Мы с ними торгуем раз в месяц. Хоть и гады, но соседи. У них табличка с ошибками: "Под зашшитой Арды", хе-хе. А я грамотный, нормально сделал.
   - Почему "сахалинцы" не захотели взять их и вас реально под защиту?
   - Ты не подумай, мы ничем их не огорчили. Но когда они ехали на восток, то сказали, что какое-то важное дело в Сибири ждет. Не до нас было. А когда обратно ехали, то даже не останавливались. Мы машины узнали. Прошло несколько колонн, и торопились еще сильнее. Какая-то у них, наверное, беда случилась... Жаль! Надеюсь, о нас еще вспомнят.
   Данилов молчал. Лицо его было каменным. Он с трудом сдержался, чтобы ни словом, ни мимикой не выдать то, что сейчас испытывал.
   Вспомнилось то, о чем не хотелось вспоминать. Та сцена в санатории... То, как ездил один на могилу отца.
   Ненависть заполнила место в душе, где раньше были любовь, доверие, привязанность. И это заставляло его сомневаться, что совсем недавно он был способен чувствовать теплоту и кому-то ее отдавать. Сейчас хотелось только добраться до того, кто звался Уполномоченным, прострелить ему голову, перед этим увидев в его глазах животный страх. А лучше зарезать собственными руками или придушить.
   Но для этого сначала надо вылечиться.
  
  
   Он полистал пожелтевшие газеты и поблекшие журналы с потрескавшимися страницами. Спорт, жизнь звезд, советы психолога... Доктор не сказал, можно ли использовать их на растопку, но Саша решил, что нескольких тот не хватится.
   Принес с улицы дров, затопил печку. В предбаннике имелась небольшая печурка, а значит, кочегарить более крупную печь в банном отделении не обязательно, пока он не соберется попариться.
   Вскоре деревяшки уже потрескивали. Похоже, тут топили не углем, а одними дровами. Меньше тепла и придется чаще подкладывать. Зато не надо так шурудить кочергой и мучиться со штыбой.
   Дров во дворе под навесом сложено много. А в сарае, закрытом на замок, наверное, еще больше. Запасают целыми возами. Часть поленьев были хвойные, а часть - березовые.
   Тут, на Урале, лесов на первый взгляд не меньше, чем в Сибири, хоть многие, выросшие прямо вдоль дорог лески выглядят невысокими и редкими по сравнению с коренной тайгой. А еще здесь много брошенных деревень, дома из которых, видимо, тоже постепенно растаскивают. Одна поленница была из мелко наколотых потемневших досок. Эти должны гореть особенно хорошо.
   Закончив с печкой, Сашка сел за кривоногий столик на табуретку, которая смотрелась так, будто ее недавно сколотил сильно пьющий плотник. Или сам Андреич.
   Подогрел на печи четверть банки тушенки, накрошил туда побольше сухарей. Хотелось не мяса, а этих, как их... углеводов. Согрел воды для чая. Тошнота немного ослабла. Запах еды все равно вызывал чувство голода. Тот был сильнее болезни.
   Аппетит вернулся. Но есть много нельзя. Вдруг вырвет?
   И действительно - стоило ему утолить голод, как снова усилилась тошнота. Но хоть рвоты больше не было, и на том спасибо.
   Думать о еде стало противно, но умом Сашка понимал, что надо будет попросить у хозяина картошки (тот вроде обещал дать немного), и нормальный суп сварганить, но пока сил не было. Все завтра.
   Может, у них и какие-нибудь приправы имеются.
   А еще Саша слышал, как в одном из сараев квохчут куры. Значит, и яйца должны быть.
   Лег на матрасе, застелив его какой-то накидкой. Тут же лежало разноцветное лоскутное одеяло, набитое чем-то вроде перьев. Привычный уже спальный мешок остался снаружи, чтобы деактивироваться. Хотя для дезактивации его, наверное, надо полноценно стирать, а не проветривать. Но сил сегодня не было. Этим, как и стиркой одежды, он займется завтра.
   Уснул почти сразу. Ему ничего не снилось.
  
   *****
  
   На следующий день Младший проснулся поздно. На часах была уже половина двенадцатого. Через окошко он увидел, что доктор чистит во дворе снег большой лопатой.
   Саша хотел присоединиться, но тот махнул рукой - мол, сам справлюсь. Для инвалида он действительно работал очень ловко. Но парень решил расколоть несколько поленьев и чурбаков, чтобы компенсировать тот расход колотых дров, который он устроил. Хотя ему показалось, что, когда он взял в руки топор, торчавший в колоде, хозяин слегка напрягся.
   Пса во дворе все-таки не было. На вопрос доктор ответил, что их сторожевая псина умерла недавно, еще не успели завести новую. Это хорошо. Собак Саша уже привык опасаться.
   Вскоре, закончив работу, они пошли в пристройку большого дома. И снова доктор его осматривал и спрашивал о самочувствии, делая новые записи.
   После осмотра он пригласил Сашу пообедать с ними.
   За столом, который был накрыт неплохой скатертью, они сидели втроем. Но супруга врача упорно гостя-пациента игнорировала и в разговоре участия не принимала, только ухаживала за мужем, даже повязала ему салфетку. На обед она подала суп, который показался Саше очень аппетитным. Хотя в его тарелке был малюсенький кусочек мяса, буквально несколько волокон, в отличие от тарелки хозяина, куда жена его щедро положила большую сахарную косточку. Просить добавки у Саши даже мысли не возникло. Но еще была гречневая каша и чай из каких-то трав, а также соленья (но не грибы, видимо, их собирать здесь не решались) и варенье, похожее на земляничное - чуть-чуть.
   Самая большая комната в доме была просторной, кроме стола в ней помещалось несколько шкафов, один из которых был книжный. В нем стояли собрания сочинений классиков (у них в Прокопе тоже были такие) и разные энциклопедии. В другом красовалась парадная посуда, сувениры, кубки и другие предметы древности, многие из которых Саша не смог опознать. И ничего, связанного с медициной. Для этого у Андреича был кабинет.
   На стенах висели картины в простых рамах. Новые. Потому что на них были изображен мир, каким он стал пятьдесят лет назад. Набросанные уверенной рукой, но бегло, будто нарочито скупо. Саша так никогда бы не смог, даже если бы всю жизнь тренировался.
   Взгляд его упал на фотографию парня лет восемнадцати. Коротко стриженного. В форме. С шевронами. Такую форму Младший видел у рекрутов Орды.
   Видимо, и фотоаппарат в деревне имелся.
   - Сын, чуть старше тебя - тихо пояснил доктор. Забрали "сахалинцы". Сманили. Говорили, что станет большим человеком. Что паек будет, в офицеры выбьется, хорошую жену сможет взять, дом получит. А он погиб. Почти сразу погиб. Не знаю, как именно и кто его убил. И тела не вернули. Закопали у дороги. Типа, смертью храбрых пал. Соседский парень, который с ним завербовался, вернулся без ноги и рассказал. Матери уже в живых три года как не было. А то она бы не перенесла. "Неужели это мы его?.. Надо за языком следить, чтобы не пропасть".
   - Его убили на востоке?
   - На западе. Не у вас. Вроде где-то возле Уфы. Он в гарнизоне служил, а его местные зарезали.
   "Он догадывается, откуда я", - подумал Сашка. - Может, даже понял, что из Сибири, а не из Курганской области".
   - А даже если бы и у вас, - произнес вдруг доктор еще тише, - Я-то понимаю, что ты не при чем. Вот жена моя прошлая... Катерина... та бы глотку тебе перерезала. Но нет ее уже... Рак. Сколько ни берег я ее, не давал в дождь выходить, предупреждал, а сгорела за две недели. Это называется лимфома. Хотя она была моложе меня. А мне хоть бы что. Как-то скриплю.
   - Соболезную.
   - Вот спасибо, - в голосе Андреича прозвучал сарказм. - Сочувствие бродяги... самая ценная вещь в этом долбучем мире.
   - У вас же есть еще дети? - задал вертевшийся в голове вопрос Сашка.
   - Две девочки. Они в своей комнате.
   - Сколько им?
   - Девять... и девять.
   Саша не очень разбирался в человеческих эмоциях. Но ему показалось, что доктор хочет побыстрее сменить тему. А лицо его супруги и вовсе исказила гримаса.
   - Боренька, может, не надо об этом? - прервала она свое молчание.
   - Сам знаю. Ой... Света, сходи, проверь, не забыл ли я курятник закрыть. Совсем маразм крепчает. А лисы обнаглели, могут пролезть. И кот Николаича может заглянуть. Проверь щеколду. И заодно глянь, не снеслась ли рябая. Корму им добавь. И воды подлей.
   - Да... Боренька, - проходя мимо, она погладила супруга по лысине.
   Она была гораздо моложе его, но не выглядела пугливой и забитой. Да и доктор, несмотря на напускную суровость и попытки изобразить патриарха, не казался Сашке тираном. Понятно, почему он посылает ее, а не идет сам. Для него лишний раз вставать со стула, подниматься и идти за порог - тот еще квест. Эх, надо было все-таки помочь ему со снегом.
   Дело выглядело пустячным, но Саше показалось, что Пустовойтов хочет просто отправить молодую жену на время во двор.
   - Пусть пройдется воздухом подышит, - подтвердил тот догадку, когда Светлана закрыла за собой дверь. - Ей полезно. От мыслей отвлечется.
   Саша только сейчас заметил, что докторша (а как еще звать жену доктора? Не докторкой же?), слегка в положении. Видимо, поэтому тяжелый физический труд тот все-таки оставлял себе.
   - Жену взял другую не потому, что работница нужна, а сироту одинокую, тоже вдовую. Вдвоем-то легче. Жизнь в деревне тяжелая. Света умница, хоть Катю мне и не заменит. Но стараюсь клеить жизнь заново. Здоровье не очень... но лет десять еще должен протянуть.
   - А что вы еще знаете про Орду? Как к ней относитесь? - набрался смелости и спросил Сашка. Дернул же черт.
   - Нейтрально. Политика... она в любую эпоху - грязное дело. Стараюсь соблюдать нейтралитет. Знаешь, что значит это слово?
   Младший кивнул. Он знал это слово, но не ожидал услышать его здесь.
   - Ни вашим, ни нашим, - произнес он.
   "Трусость", - подумал про себя. - Вот что оно означает. Может, когда-нибудь я повзрослею и пойму, что иначе жить нельзя. Но уважать себя тогда не буду".
   А доктор кратко рассказал ему о визите ордынцев.
   - Сначала напугали всех до спонтанной дефекации. То есть до усрачки. Столько людей, да еще на машинах... Автомобилей мы лет десять не видели. Выглядели сурово, конечно, но никого не убили. Только прежнего старосту, Коромыслова Ефима Петровича, прибили. К забору, здоровенными гвоздями. Потому что нахамил им сдуру. Мы его, конечно, потом сняли, когда ордынцы уехали, но он все равно помер. Никто о нем не плакал, он был жулик и мироед. Назначили нового, Юнусова. Тот хоть и бусурманин, но мужик честный. Гвозди он им подносил.
   - Сказать по правде, ордынцы нас окрылили, - продолжал врач. - Вот, смотри. Жили мы заброшенные, на краю. И тут пришли они. На машинах, с автоматами, в камуфляже. Как призраки из прошлого. Мы сначала напугались, а потом увидели, что не убивают, как обычные бандиты, а даже порядок какой-то наводят... Староста и его подручные многих достали. Потом гости уехали, но оставили буклеты свои. С законами. А мы как-то воспрянули, спины разогнули, стали в будущее смелее смотреть. Нам веру дали. Почувствовали мы себя частью чего-то.
   "Частью чего? - хотел возразить Саша. - Вам пообещали с три короба, а вы уши развесили. Не факт, что о вас вообще вспомнят. Материк большой. Здесь ничего интересного для них нет. Ждите, пока краб на горе свистнет. А даже если снова придут, то опять проездом. Хотя, может, во второй раз все-таки пограбят. Но кто я такой, чтобы отнимать у вас мечту? Живите, как хотите".
   Но нет... Если бы не такие как доктор, то "сахалинцы" никогда... не смогли бы творить то, что они творили. Злость снова накрыла Младшего, сжались и кулаки, и зубы. В зеркале, висящем на стене, он увидел, как окаменело его лицо. Но врач совсем не знал его и не сумел считать Сашины эмоции. Подумал, что это боль, горе, может, парень вспомнил что-то, да что угодно... Но никак не бешенство, которое с трудом удерживается внутри.
   Младший вспомнил приступы ярости бабушки Алисы. Однажды она кинула в деда тяжелой деревянной шкатулкой, когда тот, не подумавши, сказал что-то ей неприятное. Дед чудом увернулся, шкатулка разбилась. А бабушка успокоилась и они, как ни в чем не бывало, сели ужинать. Саша увидел это случайно, для его глаз зрелище не предназначалось.
   "Держи себя в руках, - говаривал ему с детства дедушка, когда он сильно шалил. - У тебя наследственность. Впрочем, методы воспитания сейчас другие. В мое время дети росли несносными, потому что им многое позволялось. Но тогда мир был другой. Можно было ребенком оставаться хоть до седых волос. Сейчас не так. У твоего отца не забалуешь. И это не потому, что он злой. Просто нет возможности взрослеть до тридцати лет... ты нам нужен взрослым в восемнадцать. Самое позднее. Ты -- мужчина, работник, воин. И наследник, пусть не звания вождя, потому что оно так не передается, но нашего рода. У тебя будет своя семья, за которую ты будешь отвечать. Поэтому играй, но не дури. В наше время был такой диагноз - СДВГ, сейчас это называется дурь и расхлябанность".
   И действительно. Если дед еще позволял себе либеральничать, то Андрей Александрович Данилов, начальник Прокопы, старался держать детей в строгости. Иногда отец включал Младшему ролики с дедова компьютера, где дородный бородатый священник рассказывал о том, как должны себя вести женщины и дети. Потом компьютер сломался, и на этом курс проповедей закончился. Как и фильмы, кстати, которые Сашка смотрел охотнее. Живого такого батюшки у них в Прокопе не было. А у отца было мало времени на нотации и разговоры, да и не любил он этого. Зато многому учил своим примером.
   Постепенно самоконтроль и внутренне чувство стыда для Сашки начало значить больше, чем контроль со стороны. Он понял, что должен следить за собой сам, не дожидаясь окриков. И годам к девяти от этих вспышек злости практически не осталось следа. Нет, он не стал заторможенным и по-прежнему в мелких конфликтах с мальчишками ему иногда срывало крышу. Но без истеричности, которая, как он понял, "мужчину не украшает". А дома с родителями и вовсе вел себя иначе. Вежливо, сдержанно.
   А теперь ему стало не по себе. Некстати вспомнилось, как изрубил ордынца, словно мясную тушу.
   Это не должно повториться. Убивать, если придется... это одно. А зверем становиться нельзя. А то недалеко до тех же убыров.
   Саша сделал несколько глубоких вдохов, кровь перестала стучать в ушах.
   "Не стать чудовищем... Да только чудовища живут и побеждают. Но умные. Которые умеют держать себя в руках. Дозирующие свою злость, отмеряющие ее ровно столько, сколько нужно. А те, которые не умеют этого делать - бродят в засранной одежде по руинам и едят всякую дрянь".
   Тут он вспомнил, что хотел задать доктору еще один вопрос. Перед глазами до сих пор стояла картина: человек, жрущий тушенку, как дикий зверь, и почти так же выглядящий. Хотя про саму эту встречу не надо говорить.
   - Борис Андреевич, вы слышали про людей, которых называют "убыры"? Что это значит?
   Лицо Андреича напряглось и помрачнело.
   - Ты видел хоть одного, парень? Где?
   - Нет, не видал, - предпочел соврать Сашка. - Но слышал. Этим словом моего дядю, который с рождения блаженный... назвал один человек... путник.
   Парень не стал рассказывать, что Гошу назвал так разбойник, пособник ордынцев, которого дядя потом задушил, как котенка... придя в себя, когда понял, что его близким угрожает гибель. А потом снова ушел в свой огороженный мир, где неизвестно, есть ли люди вообще.
   - Дядя, говоришь? - Андреич хмыкнул. - Ну, вы даете. Редко кто держит их в семьях. Это очень тяжело, да и бесполезно. Все равно человека из них не получится. Даже если научить говорить, что мало кому удается.
   "Бывают бездомные. А бывают бездонные. От слова бездна", - вспомнил Саша рассказ бабушки. Она много страшных историй знала. Что-то о том, что было Зимой. Как люди друг друга ели. Вполне нормальные обычные люди. Просто больше нечего было есть. При этом умом повреждались именно чувствительные и мягкие. Не подонки.
   - Убыр - это злой дух, упырь. На языке татар и башкир. Так на Урале называют физически сильных, но потерявших разум людей. У нас тут много рождалось детей с генетическими нарушениями, особенно лет двадцать после Войны. Тогда это слово и появилось, вернее, его вытащили из легенд и старых баек про бабаек. Да и сейчас бывает, что рождается ребенок внешне нормальный, но мозг у него порченый. Некоторые из них в детстве ведут себя, как обычные. Но перед совершеннолетием срываются, сходят с катушек. Становятся изгоями. Это не безобидные дурачки, которые тоже бывают. Это упыри. Выродки. Людоеды. Те, кто не от мира сего, кто не принимает человеческие порядки, не хочет жить в коллективе, где все друг о друге заботятся, помогают, последнее отдают. И хорошо, что они уходят. Отщепенцам среди людей не место. Я не могу сказать точно, откуда они берутся. Тут нужны научные знания, которых и раньше-то не могло быть. На равнинах их почему-то почти нет. Айболит один говорил что это, может, местный паразит или грибок, который живет в определенном климате. Эндемик. Но если оно заразно, то почему поражает не всех? И это -- только версия старого пьяницы. А я думаю, все гораздо проще. Что это -- поражение мозга радиацией еще в утробе матери.
   И он рассказал, как большинство этих бедняг, когда они в подростковом возрасте делались агрессивными, избивали и изгоняли в леса. Кто-то погибал в первую же зиму, но некоторые выживали. Они становились опасными тварями - скорее зверьми, а не людьми, с интеллектом и повадками хитрого медведя. Сила у них тоже медвежья. А из-за нечувствительности к боли они могут вывернуть себе ногу или руку так, как ни один нормальный человек не сможет. И ходить так месяцами, не умирая от гангрены. А могут с голыми ногами по снегу ходить, без сапог. И не сдохнут, даже если нога вся почернеет. Или спрыгнуть с крыши на бетон с шестиметровой высоты. Быстрые, проворные. И все -- только мужчины и только крупные. Женщин-убырок почему-то не бывает. И задохликов тоже, и стариков.
   "Скорее всего потому, что такие долго не живут", - подумал Данилов. И вспомнил шарик у встреченного им убыра. Вряд ли животное стало что-то такое при себе держать. Разве только обезьяна. Но обезьяны далеко не глупы.
   - А как они греются зимой? - спросил Сашка. - Дядя Гоша не мог печку или костер разжечь даже спичками, не то, что огнивом.
   - Печку не растопят, а костер худо-бедно сумеют. А те, которые не смогут, подохнут в первую же зиму. Они всегда надевают на себя кучу одежды - как капуста. И не снимают никогда. Представь себе запашок! Заскорузлые, поганые, немытые. Дай бог, чтобы ума хватило штаны спускать, справляя нужду. В лютые холода забиваются в какую-нибудь дыру. Спят в тоннелях, подвалах, канализации. Как раньше бомжи. Находят спальный мешок или палатку. - Или просто заворачиваются в несколько старых ватных одеял, а поверх - накидывают какой-нибудь брезент. Иногда в снег зарываются, укрытия копают. Охотники иногда находят.
   - Кто такие бомжи? - слово было Младшему незнакомо.
   - Ну, бездомные. Люди, у которых нет дома. Это теперь у многих нет настоящего дома, и тысячи людей кочуют, а раньше таких были единицы и они считались асоциальными... слышал такое слово? Так вот. Иногда убыры засыпают прямо на голой земле, без огня. Уши у них часто отморожены и пальцев не хватает. Обмороженные они просто отрывают, и возможно, сжирают. У некоторых нет носов. Часто они безъязыкие и с разорванными обмороженными губами. Хотя им язык без надобности, они обычно только рычат и воют. Едят они... иногда им удается поймать птицу или рыбу. Волков или собак боятся, те их сами скорее сожрут. Но мелких шавок могут загнать и забить дубиной. Изредка могут напасть и на человека. Поэтому детей за околицу не отпускают. Едят и мертвечину. Но чаще... воруют. Таскают кур, запасы из погреба. Летом поле или огород могут разорить. Хуже животных. Больше испортят, чем съедят. Понятно, что их отстреливают.
   - Бедные...
   - Ха, - подавил смешок врач. - Обычно говорят: "Какая мерзопакость". А тебе их жаль, вишь-ты. Странный. Ходи по ночам осторожно. Не все они такие, как был твой дядя. Упыри... так их зовут по-русски - дьявольски быстрые и почти не чувствуют боли, как я уже говорил. Поэтому стреляй только в голову. И только наверняка. Иначе после целой обоймы убыр может свернуть тебе шею раньше, чем умрет от ран. Подранить его - только разозлить. Но так как они не моются и не стираются, еще раньше, чем кулак или дубина, тебя свалит с ног их вонь.
   - А семьями или группами они живут?
   - Нет, к счастью, только поодиночке. Хотя охотники рассказывают байки про целые деревни убыров, будто бы те спят вповалку в заброшенных подвалах, как муравьи, греясь друг об друга. Но это -- фигня. Как бы они общались между собой, рычанием, что ли? Да и друг с другом они не смогут поладить из-за привычки кидаться на все, что движется. Кидаться не только, чтобы съесть, заметь. Девушек и женщин тут тоже по ночам не отпускают, да и в лес за хворостом те редко ходят по одной. Случаев давно не было, но мало ли что... Хотя, честно скажу, соседушки из Сатки больше проблем доставляют. Но те все-таки люди, почти родная кровь. А эти... В общем, наши охотятся на них как на животных, с собаками.
   Данилов вспомнил, как в пути ловил себя на странном ощущении, будто кто-то за ним наблюдает. А еще задним числом вспомнил примерно пять еле заметных признаков присутствия людей, которые ему попадались в пути. Но жизнь научила красться как тень и доверять интуиции, и эта способность не раз еще пригодится, как он предчувствовал.
   И даже неважно, кто проходил мимо. Нормальные или нет. Может, не из соседнего городка была те четверо, которые гнались за ним на шоссе, а отсюда, из Елового моста? Приняли ли они его за убыра? Или любой чужак был для них все равно что убыр?
   Но на самый главный вопрос, волновавший Сашу, однозначного ответа так и не прозвучало... Отчего ими становятся?
   - Порченные, - закончил мысль доктор, - Они как мы только снаружи. А внутри уже не люди. Нормальный человек не может в таких условиях жить. Сдохнет за неделю. Может, это новый вид хомо саспенса. Может, когда-нибудь все станут такими. Вернутся к обезьянам, с чего начали. Может, мы уже и сами такие... только пока этого не знаем. Нет, они не заразные, это факт. Бывали случаи, когда они кусали людей... и не случалось ничего, кроме воспаления. Изредка я лечу такие укусы у охотников... ну, которые чистят наши края...
   Он замолчал на полуслове и прислушался. Теперь Саша тоже слышал легкие шаги - вроде шел не один человек. Но было в них что-то странное.
   Скрипнула дверь.
  
  
   Глава 2. Двойняшки
  
   Скрипнула дверь, в комнату вошли две девочки, плечом к плечу, тесно прижавшись друг к дружке. Что-то в них было не так... И почему они так странно встали, рядышком? Стесняются? На одной была зеленая блузка и серый сарафан, на другой - синяя блузка и... тоже сарафан. Сарафан у девочек один на двоих. Широкий, с двумя лямками. Одна лямка - на плече у "синей", другая - на плече второй девочки. Сарафан не очень длинный, видны остренькие коленки.
   Оу!
   Данилов почувствовал желание протереть глаза или надеть очки, которых не носил. Там, где заканчивались плечи -- девочки были... одним целым! Сиамские близнецы. Саша видел такое только на картинках.
   Но таращиться - невежливо.
   - Здравствуйте! - поздоровалась девочка, которая стояла слева.
   - Дра-тву-те, - неразборчиво произнесла вторая.
   - Малышки, вам же говорили, нельзя заходить, когда старшие обедают, - проворчал доктор, но не очень сердито. Видно было, что он уже справился с неловкостью, возникшей при их неожиданном появлении. Ладно, идите сюда. Не бойтесь, дядя -- хороший. Они подошли к столу.
   - Я - Няша, а это -- Нюша, - представилась за двоих та, что слева.
   - Вообще-то они Таня и Аня, - объяснил Андреич. - Но недавно стали так себя звать.- Няшка-двойняшка. Не знаю, откуда слово взялось, - развел он руками. - Будто из мультика что-то. Но сам я не смотрел. У нас с самой Войны нет теликов.
   Теперь Саша смог рассмотреть девочек получше. У той, что слева, в зеленой блузочке в горошек, было нормальное симпатичное лицо ребенка лет десяти. У ее сестры в синем лицо какое-то расслабленное, припухшее, с безвольной челюстью, а взгляд пустой. В руках у нее был потрепанный кривенький плюшевый зайчик. Один глаз был из пуговицы, вместо второго торчал пучок ниток.
   Девочка в зеленом с любопытством глядела на Сашу.
   -- А вы откуда приехали? А у вас есть что-нибудь вкусненькое? Хотите, мы расскажем стишок? А вы нам дадите вкусняшку? -- она засыпала вопросами Сашу, который еще не совсем пришел в себя и не знал, куда девать взгляд. -- Стишок хороший!
   Не дождавшись ответа, "зеленая" начала:
   "Где вы, грядущие гунны,
   Что тучей нависли над миром!
   Слышу ваш топот чугунный
   По еще не открытым Памирам.
   На нас ордой опьянелой
   Рухните с темных становий --
   Оживить одряхлевшее тело
   Волной пылающей крови...".
  
   Стих был не детский. Данилов вспомнил, что это Александр Блок, дед ему читал когда-то.
   И если Няша (странное сокращение от имени Татьяна) декламировала четко, то ее сестра только монотонно бубнила. Но голос "порченной" в точности следовал за интонациями здоровой "половинки". Создавая то ли фон, то ли мелодию напева. Как будто гудел большой пчелиный рой. Когда номер был исполнен, парень вспомнил, что полагается аплодировать, и слегка похлопал в ладоши.
   - Нюшка, не бойся. Дядя хороший. Он не обидит, - серьезно сказала Таня.
   "Еще бы. Я болен и еле жив. При всем желании не обижу даже котенка", - подумал Данилов, глядя на это творение природы. Он читал о таких. Но не думал, что они могут выжить в нынешних условиях. Парень достал из кармана леденец, который нашел в Златоусте. Слипшийся комок сахара, пролежавший пятьдесят лет в круглом аппарате на ножке, куда надо было кинуть монетку, чтобы забрать конфетку. Аппарат пылился в углу магазина неподалеку от "Сбербанка". Рядом валялся перевернутый терминал, с которого когда-то можно было пополнить счет телефона.
   Автомат был разбит и выпотрошен, но три конфетки застряли в трубке, по которой они должны были высыпаться в лоток. Пустырник рассказывал, какие места проверять, чтобы найти древние ништяки. Две Саша тогда сразу съел, а одна вот... пригодилась. Ничего так. И не скажешь, что им полвека. Похоже на крупный чупа-чуп, только без палочки. Данилов протянул конфету ближайшей к нему девочке, Няше.
   - Нет, - отказалась та принимать гостинец. - Ей тоже дайте, а то обидится.
   - Дай, - действительно обиделась вторая половина девочки. - Дай!
   Сказано это было четко, почти нормальным голосом. Будто капризничал обычный ребенок. Хотя Сашке почему-то вспомнилось, что по-английски это слово означает: "Умри".
   - Хочет, чтоб не только сыто было, но и вкусно, - перевела ее сестра.
   - Пищеварение у них частично общее, - пояснил доктор. - Поэтому если наедается одна, то и вторая не голодна. - Но ощущения у каждой свои, отдельные.
   Действительно. О том, что конфету надо поделить, Саша и не подумал, воспринимая сестер как одно существо. Да уж! Стыдно.
   Доктор взял у Данилова леденец, попытался распилить ножом, но не смог. Антикварная сладость была тверже камня. Подождите, -- сказал он, и вышел. Проходя мимо девочек, погладил их по головам. В ответ на ласку Няша улыбнулась отцу, Нюшино лицо осталось полусонным и ничего не выражало. Пока доктора не было, Саша лихорадочно соображал, о чем поговорить с девочками, но так ничего и не придумал. Вертелись в голове совершенно неуместные вопросы, вроде того - не надоело ли им всегда ходить в обнимку, и могут ли они сидеть на обычном стуле, или им нужен специальный... В общем, всякая ерунда. К счастью, доктор вернулся довольно быстро. Он принес чугунную ступку и пестик. Саша был знаком с этими предметами - у бабушки на полке с кухонной утварью стояли почти такие же. Доктор положил конфету в ступку и, бормоча себе под нос - Аккуратно, спокойно, не торопись, - прицелился и тюкнул по ней тяжелым пестиком. Конфета раскололась на две почти равные половинки. Довольный Борис Андреевич протянул их дочерям, которые немедленно сунули куски в рот и начали грызть.
   - Света не любит их, - тихо сказал он, повернувшись к Сашиному уху. - Боится, что у нее родится такой же. Из-за меня. Она думает, это мой дефект. Не верит, что это -- лотерея... случайность. Думаю, она меня сожрет даже из-за мелкого отклонения у дитя. Не дай бог. Она вовсе не такая тихая, как кажется. Ты понял, конечно, -- одна из малюток, Нюша - блаженная. Может, раньше их сумели бы разделить. Они срослись ниже грудной клетки, скелеты у них отдельные, я прощупывал. Но есть общие сосуды, и частично пищеварительный тракт общий. Я не могу сделать рентген, но мне кажется, их спинной мозг тоже соединен какими-то перетяжками. Они воспринимают себя разными личностями, но многое им нравится одинаковое. Заявляют, что могут чем-то "обмениваться". Хотя Нюша почти не говорит. Только "мама" и "дай". А в основном- мычит. Я понимаю ее через раз, а Няша говорит, что понимает всегда. Может, фантазирует, а может, и нет.
   - У них общие мысли? - тихо спросил Саша.
   Но девочки услышали, и Няша ответила вместо отца, вытащив леденец на время изо рта:
   - Не все. Некоторые общие. Некоторые свои. Память разная. Как два кувшина, в которые воду льют. Но один дырявый. Она глупая. А я умная. А ты еще глупее, дядь? У тебя много мыслей в голове, но все не твои. Их тоже туда налили?
   - Таня! Санек, не обижайся на них, дурашек.
   - Ничего, - пробормотал Сашка.
   - А мы знаем, к кому ты идешь, - вдруг произнесла, глядя на него, Няша, закончив грызть леденец.
   - Серьезно? - Младший почувствовал неприятное покалывание от направленных на него глаз. Зеленых. Но не желтовато-зеленого или изумрудного оттенка, который был у многих в его семье, а темного, болотного.
   - Да. Только он не Упал-намоченный. Он Собиратель. Он собирает. Из частей. Зайку-мозайку. Только эта мозаика -- из мяса и костей. Как мы с Нюшей. А кто в нее не входит, тем он лишнее отрубает. И нитками сшивает. Было много людей, станет один.
   - Не обращай внимания, - фыркнул доктор. - Зря я им книжки читал страшные. Не помню только, чтобы читал "Франкенштейна". А про Уполномоченного и про Орду - это они наш разговор подслушали. Девочки, сколько раз я вам говорил - нельзя подслушивать! Все, идите к себе!
   - Сейчас пойдем, папочка. Мы не подслушивали. Мы просто слушали... Мы же не виноваты, что в нашей комнате все так слышно хорошо. А читать мы и сами умеем (это уже, обращаясь к Саше). Мама научила. Настоящая мама, а не эта. Я одну страницу, а она другую.
   - Дугую, - повторила вторая "сиамка".
   - Мама не могла вас научить, она умерла.
   Строгий доктор сделался перед ними мягким, как воск.
   - Все равно научила, - упрямо сказала Няша, то есть Татьяна, и повернулась к сестре, - Ну, пойдем, что ли. Книжку почитаем.
   И они ушли, припрыгивая и напевая песенку Винни-Пуха - четкие слова одной и му-му-му другой доносились в такт. Им не надо было даже стараться, чтобы говорить синхронно.
   Данилов посмотрел на проигрыватель, стоящий в углу большой комнаты на тумбе. Еще более старый, чем этот дом. Рядом лежала солидная стопка пластинок. Оттуда и песня.
  
   *****
  
   Вскоре вернулась Светлана, чтобы убрать со стола посуду. Она уже не выглядела такой взвинченной. Похоже, прошлась, и это помогло ей успокоиться. А еще Саша ощутил от нее какой-то резкий запах. Может, духи, а может, настойка на спирту. Лекарство от нервов, от загубленной молодости. Про такое он тоже слышал.
   Светлана старалась лишний раз не встречаться с ним взглядом. Доктор тоже молчал.
   Но Сашка уже узнал все, что хотел. И про убыров, и про обстановку вокруг, и про ордынцев. Когда те останавливались в Еловом мосту, то вели себя миролюбиво и спокойно. Каких-то даров не оставили, но и не обобрали до нитки. Взяли немного продуктов, как плату за защиту. Провели краткий суд. Распяли прежнего старосту и утвердили нового. Лекарства доктор на свой страх и риск купил у их полевого командира. Неофициально. С помощью "взятки". Вскрыл ему какую-то болячку, которая сильно досаждала. А их ордынский врач по кличке Айболит, который ехал в другой колонне, тоже оказался учеником того чувака из Ямантау. Или учеником его ученика. Поэтому они с доктором парой слов перекинулись.
   Но все это Сашу мало интересовало.
   Главное, он узнал, что к его врагам в этой деревне относились с большим уважением. Хотя сами бойцы СЧП ничего вроде сделать толком не успели. Пообещали, что все "реквизированное" весной вернут в двойном размере. А еще не тронули молодых курочек-несушек, забрав одного петуха и старых кур, которых селяне и так собирались зарезать. Об этом рассказывалось, как о проявлении огромной человечности.
   В общем, Младший понял, что искать здесь помощников для борьбы против Виктора глупо. И хорошо, что он смог скрыть свое отношение к завоевателю.
   За мыслями о политике от его взгляда не ускользнуло и кое-что личное. Успел заметить, как изменилось лицо жены доктора, когда она увидела Нюшиного зайца, лежащего на столе, и поняла, что сюда заходили двойняшки, нарушили запрет. Может, если б не Саша, учинила бы Бореньке разборки, может, и падчериц наказала бы. Но при постороннем постеснялась.
   Слово такое неприятное, словно из сказки.
   Потом Светлана сказала, что пойдет стирать, и они с хозяином снова остались одни.
   - Мы их стараемся больше дома держать, не пускаем на улицу, - сказал Андреич, когда дверь за женой закрылась. - Не любят их в деревне. И ордынцы убили бы. Они -- за чистоту крови. Говорят, люди не должны тратить силы на балласт. Я согласен. Это правильные рассуждения... но все-таки... родная кровиночка. А то и с собой забрали бы. Это еще хуже. Говорят, у Виктора целый зверинец. Там даже волосатый человек есть.
   - Я такого видел в кино. Про звездолеты.
   - Не знаю такого кина. Ты богато жил, если у тебя был работающий телевизор.
   - Компьютер, - Данилов произнес это и чуть не хлопнул себя по лбу. Чтобы иметь в детстве компьютер, надо быть сыном очень непростых родителей. Но доктор не заметил противоречия, мысли его были где-то далеко.
   - Тем более. Нет, тот настоящий, лохматый. Не в костюме. Ордынцы рассказывали. Они платят за уродов патронами. Я, конечно, согласен... не должны жить порченные. Природа и сама от них избавляется; любая самка... хоть крыса, хоть волчица - сразу подъест больного в помете. Но я не смог. У нас вот как делали со старыми и больными... Сажали на санки и отвозили подальше. А там... человек сам доходит, и никто не виноват. Когда девочки родились, сначала прятал, говорил всем: слабенькие. Но потом уже нельзя было скрывать, ко мне целая делегация приходила... односельчан. И уступил. Им года не было. Завернул в одеяло, вынес в сени, достал санки. Положил. Даже не проснулись. По первому снежку отвез. Но недалеко. За километр. Хотя этого бы хватило, и морозец был крепкий. Прямо с санками оставил на заправке. Пришел домой и понимаю, что жить и человеком себя ощущать не смогу. Хлопнул водки. И побежал обратно. Они уже проснулись, сидели на санках в том же одеяле. И ждали. Не плакали. Доверяли мне. Даже не боялись. Думали, прогулка. И я привез их обратно. Пропади оно все, мол. А когда соседи пришли снова, показал им ружье. Мне бойкот объявили. Они же считали, что это проклятье на мне. Что они, у которых дети здоровые с виду - чище. А я грешен и нечист. Потом, конечно, остыли - куда они без моих услуг денутся? Но до сих пор некоторые разговаривают через губу. Многие девочек боятся. Потому что те всё знают.
   - Это как так? Мысли что ли читают?
   - Да нет же. Так только наши неграмотные думают. Просто везде шмыгают и любят подслушивать. Их часто гонят, и взрослые, и дети постарше - кидаются чем попало, даже кнутом замахиваются. Сколько раз говорил: дома сидите, дуры. А они лезут на улицу, хотя понятно, что в общие игры их не берут. Но без улицы они зачахнут.
   - Я даже представить не могу, каково это, - еле произнес Саша.
   - Можешь. Любой сможет. Если он сам не бревно с глазами. Так все люди живут - кроме совсем отмороженных, с холодной кровью. Живем, срастаясь, как деревья с теми, кто нам близок. И больно, когда кто-то из них погибает от гнили. Или его буря валит.
   - Или топор лесоруба, - закончил за него Александр.
   - Да, - кивнул доктор. - Именно так. А ты умный для своих лет.
   - Дорого мне досталась эта мудрость.
   - Не мудрый. А именно умный. Мудрости в тебе нет пока ни на копейку. И не знаю, появится ли. Для этого нужно не время. Кто-то и в старости остается немудрым. Если повезет дожить.
   Сашка хмыкнул.
   - Я поправлюсь и дальше пойду. За вашу помощь... я в долгу не останусь.
   - Заплатишь, как договаривались. Большего мне не надо.
   Он ожидал, что доктор предложит: "оставайся в нашей деревне", но тот вдруг сказал другое.
   - Если ты поцапался с серьезными людьми, лучше прямо сейчас уходи. Не подставляй меня.
   - С чего вы взяли? Ни с кем я не поругался.
   - Ой, смотри. Мы тут люди простые. Конфликтов не хотим. И правды не ищем. От правды мертвые не оживают, - сказал доктор мрачно. - А справедливостью и свободой сыт не будешь.
   Тут Младший увидел фотографию его первой жены, Екатерины. Присмотрелся и понял, что это -- рисунок. Карандашный. Она нарисовала свой автопортрет? Или автопортрет только свой и бывает?
   Ей наверно не было и тридцати пяти, когда она умерла. Светлые волосы, платье... ненастоящее. Из фантазий. Из прошлого. Может, даже вымышленного. Воздушное, иномирное.
   "Сколько таких людей сгинуло? Неприспособленных для этого мира, но умеющих мечтать, видеть красоту. Неужели в этом есть своя логика? Зачем Создатель так придумал?".
   - Говорят, что любой странный ребенок - это проклятье небес, - услышал он голос Андреича и отвел взгляд от портрета.
   - Но что люди такого страшного сделали, если небо шлет им одни беды? - спросил Саша.
   - Я раньше неверующий был, а теперь думаю -- Он есть. И лучше нас знал, что делает, когда очистил Землю. Наши предки совсем отбились от рук. Возомнили себя... богами. Гадостями всякими увлекались.
   "А причем тут мы? Причем тут твоя жена и ты... болван? Честный и образованный болван".
   Саша вспомнил еще одну вещь, о которой хотел спросить. Про это он слышал от проводника.
   - Говорят, ордынцы какие-то раскопки на Урале вели.
   - Откуда знаешь?
   - Земля слухами полнится.
   - Бабьи сплетни.
   - А из вашей деревни не брали людей, чтобы обследовать старые убежища? Рабов не угоняли?
   - Да что за чушь? Это вражьи выдумки. Не было никаких рабов. Все -- добровольно. Всем, кто вернулся, честно заплатили. Ах ты... - доктор понял, что проговорился. - Ну да ладно, это уже давно не тайна, как я понимаю. Но показать на карте командные пункты не смогу, не обессудь.
   - Да я и не говорю, что хочу туда пойти, - соврал Данилов, - Просто так, чтоб разговор поддержать, спросил.
   - А хоть и сходи. Мне какое дело? Там нет ни хрена. Только пропадешь. Шею сломаешь. Или облучишься еще. Смотри, сюда больше не возвращайся тогда.
   Младший молчал, глядя выжидательно.
   - Ну ладно. Пару слов еще скажу, чтоб ты туда уж точно не лез.
   И выпив рюмку, доктор рассказал, как этой осенью мобилизованные местные из соседних деревень в дырявой химзащите доставали из подземелий для ордынцев хабар. Кто-то пошел по зову "сахалинцев" даже через горы на юг в Белорецк. Вернулась от силы половина. Добывали вещи из убежищ, несли вручную с гор, там, где размыло дороги, везли на телегах, иногда сами впрягались в них там, где не могли пройти лошади и, под конец, когда начиналась ровная дорога - грузили новым работодателям на машины, которые те берегли куда лучше, чем рекрутов.
   - И теперь там точно ничего не осталось. Ходят слухи -- все, что ордынцы не забрали, они взорвали.
   "Все равно пойду в эти бункеры и сам посмотрю. Вдруг там есть оружие. Много оружия", - подумал Сашка, но вслух не стал говорить. Понял, что это -- пустая бравада. Никуда он не полезет, скорее всего.
   - Ясно. Чего-то слабость накатила, - поняв, что все это надо переварить, Данилов поднялся, допил чай и поставил кружку. - Пойду, прилягу.
   - Это анемия. Ну, иди, полежи. Да и мне пора по делам. Засиделись мы с тобой.
  
  
   Выйдя из "господского" дома, Саша честно собирался пойти в свой "гостевой", когда услышал голоса. Они явно принадлежали не взрослым. Со стороны пустыря, тянущегося позади ряда домов, доносился детский жизнерадостный смех.
   Тут он нарушил запрет и приблизился к забору, который был здесь сплошным и высоким, выше его роста. Доски забора были плотно пригнаны друг к другу. Но одна расшаталась. И он приник глазом к щели.
   Вечерело. По заснеженному пустырю бежали цепочкой дети в противогазах и с автоматами. Играли в войну. А может, совершали марш-бросок. В разнокалиберных куртейках, заношенных до серости. У нескольких постарше был камуфляж, хоть и потрепанный. Похоже, эти были главные. "Офицеры" в валенках и стоптанных сапогах. Почти все грязные, чумазые.
   Мелкие были с игрушечными грубовато сделанными из дерева и некрашеными. У одного малявки был даже гранатомет за спиной, похоже, пластмассовый, потому что настоящий пригнул бы его к земле. А вот те, что постарше, лет двенадцати - щеголяли с настоящими калашами. Но, наверно, холощенными или сломанными, в которых не достает деталей. Настоящие с патронами вряд ли бы таким соплякам доверили, да еще без присмотра взрослых. Хотя тут на Урале, похоже, стреляющее железо в еще большем изобилии, чем в Сибири.
   Конечно, Младший и сам так играл, разве что у них в деревне все попроще было, без такого порядка. И, в общем-то, тут нет ничего плохого. Надо уметь защитить свой край и учиться этому надо с детства.
   Правда, Саша вспомнил старое кино с одного из дедовских дисков дисиди. "Вы запрограммированы на самоуничтожение" - сказал большой железный человек, который правил когда-то одним полуостровом, как раз глядя на играющих детей. Что ж, может так и есть. Запрограммированы. Тем самым Создателем, который очень любит наказывать.
   Девчонок не заметил. Да и что им тут делать? Сидят, наверное, по избам, и если не пол метут и матерям не помогают готовить или за младшими братиками ухаживать, то куколок пеленают-одевают. Так уж природа распорядилась. Отец ему так говорил. А дед почему-то, слыша эти разговоры, усмехался и бормотал себе под нос про каких-то толерастов и гендеры-шмендеры.
   Сашка подумал, что хорошо, что Красновы и другие мстители сюда не добрались, иначе поубивали бы всех, особенно с оружием, не разбирая.
   Территорию к западу от Кузнецово, даже бывшую Омскую область, мстители из "Йети" уже воспринимали как вражескую. Даже при том, что это была еще не Орда. Хоть и земли "под защитой" оной. Доктор обмолвился: земли к западу зовут словом "протектораты", но здесь этого нет. Тут земля ничейная.
   Хорошо, что пацанва его, Сашку, не заметила. Потому что он не питал никаких иллюзий - если сами не изловят и не скрутят - а их много, и некоторые по размеру почти с него - то взрослым проболтаются. А другие взрослые могут оказаться совсем не такими добрыми, как доктор.
   А еще он увидел у них нашивки знакомого цвета. Сначала даже решил, что показалось. Но нет, не показалось. Поди, взяли правила этой "Зарницы" из тех самых буклетов, которые оставили "сахалинцы"? Кем-кем, а дураками СЧПшники не были, и готовили себе смену даже в нейтральных деревнях.
   Вояки тем временем завершили марш-бросок старшой куда-то отлучился, а остальные сбились в кучку, снова превратившись в толпу детей. Саша услышал считалку: "Ехали мутанты на велосипеде: один лысый, два слепых, три горбатых, пять хромых, один с хоботом как слон, самый страшный - выйди вон!".
   Он подивился такому народному творчеству и всё записал.
   А второй стих Младший знал и сам. Тот был и детям в Прокопе известен:
   Сидел петух на лавочке,
   Считал свои булавочки,
   А одну не досчитал
   И в Америку попал.
   А в Америке война,
   Пристрелили петуха...
   Дальше было еще несколько строк про Америку. Пацаны рассчитались и ушли за главным, а парень остался со своими мыслями.
  
  
   Печка еще не прогорела, и достаточно было просто подложить дров. Мыться он не собирался. Хватит и раз в неделю. Учитывая, сколько обходился без бани до этого.
   Немного полистал журналы. Нашел статьи про эволюцию звезд, расширение вселенной, черные дыры. Думал, поспит часок, но не спалось. Лежал и смотрел в потолок. В такие моменты он иногда чувствовал давящую пустоту внутри.
   "Странно. С чего бы это вдруг? Ничего ведь не случилось".
   Остаток дня прошел скучно. Читал. Смотрел на двор в узкое окошко. Иногда выходил подышать, приготовил поесть, один раз сходил к доктору на вечерний осмотр. Изменений в состоянии не было.
   Больше ничего в этот день не произошло.
   Уже среди ночи прогулялся до туалета, возвращался неспешной походкой, глядя по сторонам и на небо, прислушиваясь к ночным звукам за забором.
   И увидел, что на небольшом, аккуратно обшитом какими-то панелями сарае рядом с дровяным, нет висячего замка, хотя днем он был заперт.
   Оглядевшись, Саша метнулся к двери, прислушался, и, убедившись, что с той стороны не доносится ни шороха, толкнул ее и вошел. Тут же прикрыл дверь за собой.
   Было темно, но на нем был маленький налобный фонарь, который давал ровно столько света, чтобы видеть очертания предметов, и чуть лучше - то, что на расстоянии протянутой руки, но не быть заметным. Батарейка садилась, другой такой у него больше не было.
   Зашел и с трудом удержался, чтобы не чихнуть. Глаза вскоре привыкли к пыльному полумраку. Помещение оказалось небольшим. - Тут стояла старая мебель, лежали железки - печные заслонки, старые колеса, трубы, ведра. Но была в этой каморке еще одна дверь, неприметная, она почти сливалась со стеной, и Саша мог бы не заметить ее. Но низенькая дверка была приоткрыта, словно приглашая войти, и, конечно, он не удержался.
   Там оказалась комната побольше, которая не выглядела как грязный рабочий сарай. На полу даже был линолеум. При свете умирающего фонарика Саша увидел керосиновую лампу на полке рядом с дверью и зажег ее. Тут, похоже, и уборку делали регулярно. По стенам шли длинные полки, а некоторые предметы были подвешены к потолку.
   Это было что-то среднее между музеем и хранилищем.
   На полках разместились артефакты прошлого. Был даже настоящий патефон. А еще музыкальные инструменты, книги, иконы. Сбереженное культурное наследие разных десятилетий. Но не самых последних предвоенных.
   У дальней стены - широкий стенд, похожий на иконостас. Но вместо святых ликов его украшали символы власти. Флаги, гербы, а еще портреты деятелей в коронах и кепках, в мантиях и пиджаках, царей и правителей. Слева -- очень древние, в мехах и доспехах, "правые" одеты по довоенной моде. Похоже, те, что слева, были взяты из книг и учебников, а справа - с предвыборных плакатов. Кое-кого Данилов знал.
   Тут же были вырезки из газет и журналов, от древних, пожелтевших, до тех, которые хорошо сохранились. Некоторые страницы были закатаны в пленку, поэтому время над ними власти не имело.
   А в центре композиции, на почетном месте, на табурете, покрытом пыльным куском красного бархата, стояла странная штука. Младший наклонился, чтобы лучше рассмотреть. Потому что не мог поверить своим глазам.
   Статуэтка размером с большую детскую куклу. Похоже, она выточена из дерева. Какого именно, Саша не знал, но, наверное, порода ценная. Даже при слабом свете керосиновой лампы он различил фактуру материала. Потрогал - изделие было гладким, полированным.
   Но статуэтка - точнее, бюст - оказалась неоконченной. Было завершено только лицо, и часть шеи, а все, что ниже, представляло собой массив дерева. Чурбак (Саша невольно вспомнил сказку про Золотой ключик). Верхняя часть вырезана очень искусно. Даже очки, лысина и воротник плаща.
   Его трудно было не узнать. Младший видел захваченные у солдат СЧП запаянные в пластик маленькие портретики их лидера.
   Над "троном" размещался полный набор ордынской атрибутики - значки, флажки. Там была картина под стеклом, изображавшая пулеметный грузовик с черепом на капоте, выполненная карандашом на альбомном листе. Рядом висел на леске выпиленный из дерева миниатюрный пикап с пушкой. Смотрели со стенда несколько гербовых плакатов. Заголовок на каждом гласил: "Железный Закон".
   Все это походило на предметы культа и могло внушать трепет. Особенно при хорошем освещении. Талантливой была первая жена доктора. Катя. Даже глаза Виктору смогла изобразить человеческими. Живыми, следящими, внимательными. Хотя не факт, что они такие в реальности. Младший понял: она любила эту нечисть. И взгляд завоевателя был взглядом заботливого отца.
   - Хороший нейтралитет, - пробормотал Сашка. - Но ожидаемый.
   Кулаки опять сжались сами собой, не обгрызал бы ногти - поранил бы ладони. Хотелось пнуть по чурбану, разрубить топором, перевернуть и сжечь тут все, всю эту обманчивую красоту. Сдержался, хотя зубы скрипнули, а в ушах почувствовал давление клокочущей крови. Сразу вспомнилось все, что и так не забывал.
   Тише. Древние правители не виноваты. И ответят за преступления не экспонаты, а люди. Живые. Все-таки надо уходить. Тут опаснее, чем в горах и руинах, где бродят убыры. Даже если остатки совести борются у доктора со стыдом, кто знает, что победит?
   Только сейчас Младший заметил среди артефактов большое радио. Александр видел подобное в Прокопе. А вдруг это не экспонат? Точно, есть шнур, и есть розетка на стене. Подключил, щелкнул выключателем, покрутил ручку. Нет эффекта. Без электроэнергии не работает, и у доктора явно есть генератор, но за все время, что Саша был тут, он его не включал. Обходились коптилками. И осматривал его врач без электрического света, если не считать яркий налобный фонарик.
   "Он не шпион, - догадался Саша. - Просто ждет и надеется. Потому что для него эти люди - ниточка, связывающая с сыном и с покойной женой. И с миром мечты. Поэтому и слушает эфир. Может, он знает про засаду и разгром? Сдаст? Хотя вряд ли СЧП поедет сюда за мной одним. Невелика птица. Плевать им на меня. А доктору все равно веры больше нет. Здесь и кроме Орды могут быть плохие люди".
   Надо делать ноги, подумал Данилов. Но как быть с тем, что он все еще чувствует себя как жеваный лимон?
   "Тут вокруг полно деревень... занимай пустой дом и живи, сколько хочешь", - подумал парень. - Отлежаться можно и там. Главное, дойти".
  
  
   Хотя Саша пытался не подавать вида о своем открытии, утром Андреич все понял. Может, увидел, что дверь не так закрыта или ручка у радио не так повернута... (Кто садился на мой стул и сдвинул его с места?)... Хотя Младший и пытался статус-скво восстановить.
   - В сарае был? Это Катя занималась, - сказал доктор. - Старым миром очень увлекалась. Историей. Детей учила... сейчас школа пустая стоит. Собирала древности. Эти вещи она по всем соседним городкам собирала, я помогал. Когда про Орду услышала (странник однажды у нас неделю прожил, много про них рассказывал, тогда у них все только начиналось), решила сделать бюст Виктора Иванова. Долго выбирала материал. Взяла дерево, "потому что оно живое и теплое". Говорила: вот великий человек, мы должны на него молиться. И умирала с его именем, не с моим. Представляешь? Потому что это - надежда. На то, что мир вернется в наши селения... Только на него... или на таких, как он.
   - И как они это сделают? - не удержался Саша. Он ждал, что доктор расскажет ему о царстве добра и прощения. И можно будет высмеять его.
   Но тот сказал иное.
   - Обыкновенно, Санька. Через огонь и виселицы. А что, бывает по-другому? Нет. Добро придет через поколения. А пока будет железо и кровь. Когда-нибудь и ты поймешь. Если еще не понял.
   Младший почувствовал прилив ярости, от которой стало жарко. С гнильцой этот доктор. Хуже самих ордынцев. Те хотя бы вояки, некоторые даже честные... в своем зверстве. А этот... сам вряд ли кого-то вешал. Не видел, как у человека язык вываливается. И как рубят в рукопашном бою в тесном коридоре, как колют штыками пленных. Хочет, чтобы грязную работу другие сделали. И даже то, что он эту мысль не скрывает... чести ему не делает. Он ее не скрывает, потому что она для него естественная.
   Младший на секунду даже подумал, чем можно отомстить этому почитателю Уполномоченного. Без разрушений. По мелочи. Что-нибудь украсть, сломать или изрисовать. Или хотя бы уйти, не заплатив. Но потом решил, что это низко и по-детски.
   Вероятность еще раз встретиться почти нулевая. Даже если придется когда-то возвращаться этой дорогой. Но вспоминать потом со стыдом даже такую мелочь не хотелось.
   Нельзя. Если уж что-то творить, то по-крупному. Но не здесь и не с этим человеком.
   - Короче, так, - наконец, произнес Андреич. - Встанешь на ноги и уйдешь. Я не могу рисковать. Ордынцам на тебя насрать, да и где они?.. Но наши сильно бузят. Догадались они. Ну не любят у нас чужаков. А я не хочу проблем.
   - Да я и сам вас не хочу подставлять. Уйду.
   - Вот и отлично. Твой путь - это твой путь.
   - Послезавтра, - уточнил Саша.
   - Да живи до понедельника, - махнул рукой доктор, отводя глаза. - А то еще в дороге температура скакнет, помрешь. Ты все-таки мой пациент.
   - Спасибо, но нет. Послезавтра.
   - Ну, как знаешь, - тот, судя по всему, был рад, - А все-таки... если честно... куда ты идешь, чего ищешь?
   - Есть у меня одна цель. Но я вам не могу сказать, - не получалось у Саши соврать, голова совсем не варила. И правду говорить нельзя. Это было бы слишком.
   "Найти того, кто называет себя Уполномоченный. И заставить его заплатить".
   - Что, как в книжках? Темных властелинов побеждать и принцесс выручать? - усмехнулся Андреич. - Твое дело. Принцессу-то тебе уже пора. Только не болтай по пути лишнего. Тебе повезло, что не попал в Сатку. Мы -- еще нормальные. А знаешь, как говорят у соседей? "С собаки можно снять одну шкуру, а с прохожего - целых три и еще сапоги". Рукавицы, шапку, штаны, тулуп, даже нательное белье - ничем не брезгуют. А тем более вещичками в рюкзаке или мешке. И считают, что правы. Что хорошее дело делают, все в дом, для семьи. Да и труп могут бросить, а могут и в дело пустить.
   - Неужели?
   - Нет, не думай, я же говорил, мясо ни у нас, ни у них не едят. Людоедство - зашквар, как говорится. Но свиньям или псам притащить замерзшего могут.
   - Дичь какая.
   - Именно. Дичь. Где-то табличка весит на трассе, что чужие должны за проход платить. Но она маленькая и ее снегом заносит.
   Младший вспомнил, как за ним гнались на шоссе. Похоже, то были не случайные преследователи, а охотники на людей. Интересно, сколько и чем надо было заплатить, чтобы избежать побоев?
   Пару минут помолчали, каждый, видимо, вспоминая о своем.
   - Или все-таки остаться до понедельника надумал?
   - Не могу, - ответил парень. - Надо идти дальше.
   Куда именно, не сказал. Об этом так же нежелательно говорить, как и о главной цели похода.
   Саша почувствовал, что доктор его ответу даже рад.
   - Деревня наша почти не контачит с миром. Живем на краю задницы. Я-то немного поездил... а вот остальные верят, что дальше живут мутанты с двумя головами. Но знаешь, что я тебе скажу? В этом довольно много правды. Потому мы и радовались "сахалинцам". Те вроде ничего. За порядок. Жаль, что пока не вышло к ним прикрепиться.
   -Значит, надеетесь, что они вернутся?- Я надеюсь. Но вряд ли это будет скоро. Не раньше лета. Если зачем-то надо к ним, то тебе только в Уфу или в Белорецк. Скорее, в Уфу. В Белорецк дороги нормальной нет. Но у нас так далеко никто не ездит. Деревни будут по пути, но не факт, что тебе туда стоит заходить. Везде ситуации разные, могут и в яму посадить, если увидят, что ты не из местных. Разве что Орловка... Там ярмарка небольшая и люди ходят разные. Это километров шестьдесят к западу. Я отмечу тебе на карте. Там живет мой шурин. Дам тебе письмецо. Я давно у него не был... а почты у нас нету. Если скажешь, что от меня... может, подсобит. От них иногда ходят караваны. В Уфу чаще, чем в Белорецк. "Караваны"... это громко сказано. Три-четыре телеги из старых прицепов. Так безопаснее. Я не знаю, как ты шел от Кургана, но у нас в этом году волков много расплодилось. Похоже, к западу от Пояса у них демографический взрыв. А всю свою кормовую базу в лесах серые съели. Еще, судя по приметам, скоро будут лютые холода. А значит, с добычей у них совсем плохо...Будь осторожен... Короче, у шурина дом на южной окраине поселка, двухэтажный, отделан зеленым плоским шифером. Не перепутаешь.
   Саша хотел было спросить, не было ли с ордынцами, когда они ехали на запад, людей, которые выглядели бы как пленные... но вовремя вспомнил, что они даже не останавливались. Да и Андреич бы удивился: какой смысл им кого-то везти силой, если люди идут к ним добровольно толпами?
  
  
   Перед сном вдруг вспомнился временный правитель Сибирской Державы - Бергштейн.
   О его последнем часе рассказывали те, кто исполнили мрачный приговор.
   "Я хотел спасти наш народ! - причитал он, отодвигаясь к стене. - Вы представляете, с какой силой связались? Пройдет зима, и сюда придет новая армия. И города не будет! Вашими головами украсят заборы. Детей зажарят живьем на ваших глазах. Женщин будут трахать всем скопом! А того, кто останется в живых, будут травить как волков, собаками".
   Восставшие слушали его, чтобы посильнее распалиться. А он, бывший регент, а теперь свергнутый предатель, или сошел с ума... или трезво, несмотря на трусость, рассудив, настроился на легкую смерть. Видимо, думал, что разозлит их, и его пристрелят на месте. Или быстро зарежут. Размечтался.
   "Это вы их разозлили! Слово "Орда" означает "порядок". Мне рассказывали, там, где они правят... все живут как у Христа за пазухой... А вы взбрыкнули. Они хотели помочь. Провести дороги, электричество. А товары и станки... даже если что-то взяли, то вернули бы в двойном размере!".
   "А почему не в тройном? - хмыкнул Пустырник. - Такой большой, а в сказки веришь".
   Бывшего временного правителя не стали бить и пытать. То, что ждало его, было страшнее любых пыток. Он совершил нечто худшее, чем те, кто убивал, просто подчиняясь приказам. Он стал предателем. Он пригласил сюда чужаков и сам стал чужаком. И дело не в иностранной фамилии. В Сибири хватает людей, чьи фамилии звучат не совсем по-русски.
   Он кричал, пока его связывали, вопил и извивался, когда положили в ящик и опустили аккуратно в яму, заходился в крике, когда на крышку сверху упали первые лопаты земли... А когда яму засыпали и разровняли, только более рыхлая земля указывала на место, где зарыли живьем изменника. Оттуда долго слышались приглушенные звуки, но никто не обращал на них внимания. "Именно так надо поступать с иудами", - сказал тогда Пустырник.
   В чем-то и Орда, и сибиряки были солидарны. Они считали: тот, кто продает своих, в сто раз хуже того, кто враг изначально.
   С этими мыслями Сашка уснул, так и держа в руке журнал со статьей про самые мощные атомные бомбы.
   Проснулся от того, что кто-то скребся за дверью. Нет, шевелил наружный засов! Выходит, кто-то его уже запер. А теперь открывал, стараясь действовать тихо.
   Сашка не успел сориентироваться и вооружиться. Пистолета в тайнике не оказалось.
   Не сразу, но вспомнил, что перепрятал его. Днем носить оружие с собой было нельзя. Однако на ночь доставал его из тайника за досками и клал под подушку.
   Дверь тихонько приоткрылась.
   - Тсс. Дяденька. Это мы.
   Знакомый двойной силуэт показался в проеме.
   Голос звучал страшновато, будто змея шипела.
   - Что случилось? - спросил Сашка.
   На близняшках было пальто, такое же двойное, как их платья. Младший подумал, что в этот мешок с прорезями даже крупный взрослый бы поместился. А общий вес этого объединенного организма был намного больше, чем его собственный.
   - Вставай! Народ у старосты собрался. Про тебя громко говорили. А папа тебя закрыл. Папа твоей смерти не хочет. Он сказал, с тобой просто поговорить надо. Но они идут не говорить. У них топоры. И ружья. Я видела их, они со двора старосты выходят. Я дорогу срезала и бежала, - только сейчас Данилов понял, что она запыхалась, еле дышит. - Они идут медленно. Но скоро будут. Папа с ними. А тетя Света спит. Она на ночь лекарство принимает. Отвар ягод одних.- Ты молодец. Как же... поговорят они, - поморщился Данилов. - Спасибо тебе... вам.
   Вторая... Аня... Нюша или как ее там... молчала, но смотрела удивительно разумным взглядом. И Саша подумал, что она умнее, чем выглядит.
   Он начал быстро собираться. Пистолет теперь был при нем. Девочки так и стояли на пороге, ближе не подходя.
   - А мы смотрели твою книжечку. Ты идешь убивать Дракона? Мы читали про таких людей. Бог будет за тобой смотреть. Ты ему нужен, раз еще живой.
   - Надеюсь, - парень уже накидывал куртку, закончив сборы. Слегка ошарашенный.
   - И еще... мы место знаем. Там желтые камушки есть. Играли и нашли. Но они тяжелые. Нам не нужны. И тебе тоже. Но кому-то понадобятся. Жадному, хитрому.
   - Приз-на-ки, - вдруг очень четко сказала Нюша. - Живут.
   - Не признаки, а призраки, дуреха, - ее сестра щелкнула близняшку по лбу. - И не живут, а уже умирают. Старые они. Они не разозлятся.
   Няша все еще не могла отдышаться. Она прислонилась к косяку, и казалось, что может упасть. Хотя упасть они могли только вместе, а сестра стояла твердо.
   Данилову протянули серую тетрадную страницу в клетку с непонятными значками. Некогда читать, надо быстро обуваться. Он не верил, что какие-то детские глупости могут быть полезны, но спрятал лист в карман.
   На Саше снова была только его одежда. Ничего из шмоток доктора он не взял. А все его вещи, постиранные и высушенные, были в рюкзаке. Были и продукты, которые он честно купил у Андреича, расплатившись патронами. И за лечение он тоже плату оставил.
   - Спасибо, - Александр был готов, закончив завязывать шнурки. Руки еще чуть тряслись.
   Сашка не очень верил, что будет польза от "камушков", даже если они существуют.
   А первая девочка - ее же звали Няша? - продолжала:
   - Я слушала из-за двери. Папа не так вам сказал. Они прибили дядьку старосту, Ефима Петровича не за то, что воровал. А за то, что на колени не бухнулся, когда приказали. Сначала выпороли кнутом. А он слово сказал нехорошее. Озверели. А новый староста... папа говорит, он "не сахар". А как человек может быть сахаром? Его же нельзя съесть.
   Девочка улыбнулась, показав крепкие зубы. Ее сестра скопировала жест, но у нее получилось не мило, а жутковато.
   В естественном порыве, чего не делал уже давно, Младший улыбнулся им в ответ. На несколько секунд отвернулся к рюкзаку, а когда повернулся обратно, на пороге никого не было. Только топ-топ по деревянному тротуару, уже далеко, в сторону главного дома, где светилось окошко. Быстро они ходят. Почти как нормальный... обычный человек.
   А потом он увидел свое ружье, прислоненное к дверному косяку. Точнее, винтовку СКС, которую сдавал доктору на хранение. Принесли, значит.
   Ох, и попадет девчонкам за своеволие. Но ничем помочь им Саша не мог.
  
  
   Он подождал еще пару минуту и только тогда, действительно услышав вдалеке голоса - ему важно было знать, с какой стороны "делегация" подходит - перелез через забор с противоположной. Потом сначала бежал, чудом не упав в темноте. Потом прятался от конников, которые явно искали его, проскакав дважды по шоссе. Все в меховых ушанках. С ружьями. Мельтешили факела и даже пара керосиновых и один электрический фонарь. Замерев, он слышал ржание коней, но лай собак напугал его гораздо сильнее.
   Вот это было плохо. Надо было как-то отбить запах. Жаль, что он не представлял, как это сделать.
   Какое-то время прятался под тем самым мостом, который дал название поселку. Сидел на льду, надеясь, что собаки потеряют след. Но ждал с винтовкой в руках.
   Однако лай не приближался. А потом начал, наоборот, отдаляться. Похоже, песиков не спустили с поводков. Видимо, собак тут ценили, и жители Елового Моста не стали пускать их на человека с оружием. Да еще загнанного, как они думали, в угол. Собаки шли вместе с загонщиками.
   Или не смогли взять след.
   "Но они исправят эту ошибку. Найдут другую собаку, более опытную. Дадут ей понюхать те вещи, в которых я ходил. Надо быстрее делать ноги".
   Данилов быстро пошел на запад, но не по шоссе, а на расстоянии, держась за рядом сосен или елок. Хоть и корявых, но дающих своими ветвями какую-то защиту.
   Но вскоре чуть не нарвался на еще одну группу, на этот раз пешую, которая шла навстречу. А вот эти, похоже, из Сатки. Но без собак, и это хорошо.
   Он залег прямо в снегу, и они прошли мимо в полусотне метров. Шли очень быстро. Скорее всего, на лыжах. Да, движения рук не спутать.
   Снег еще позволяет ходить без них, но с ними, наверное, сподручнее. Да и скользят они быстрее, чем он шагает на снегоступах. Если что, догонят на раз. Переговариваются тихо, пара фонарей у них на всех. Их человек восемь. Воевать бесполезно.
   Саша поднялся, только когда они исчезли в стороне Елового Моста.
   Оставалось надеяться, что они там не сговорятся, а задержат друг друга, а то и вовсе сцепятся. Хотя на это надежды мало.
   Но как бы то ни было, конники его упустили, как и лыжники.
   Он шел весь день. На запад по компасу. Далеко от шоссе.
   Крадучись за деревьями, прошел мимо самой Сатки. Видел в бинокль красивые, но явно брошенные многоэтажки, еще сохранявшие нарядный вид, обшитые разноцветными панелями. Но жили не в них, а в домах поменьше. Он увидел дымки. Надо было остерегаться.
   Видел также глубокий карьер, сразу заставивший вспомнить Прокопу. Огроменная яма. Но вряд ли тут их в Войну бомбили. Скорее, что-то раньше добывали.
   Видел в бинокль застывшее озеро, на другом берегу парк и в нем маленькие средневековые крепости, пушки, вмерзший в лед покосившийся пиратский корабль. Видимо, та самая "Манькина лагуна". Пожал плечами. Как только не чудили предки.
   Вскоре добрался до поворота к городку Бакал. Именно это название стояло на листке, который ему дали сестры. Это был типичный детский рисунок, сделанный разноцветными карандашами. Подписи вызывали усмешку.
   "Людей нет!". "Развалены тут и тута". "Домик, где желтые камушки (Сбирбанк!)" - нетвердой детской рукой были выведены каракули.
   Косые прямоугольники с крышами изображали дома. Линии между ними - улицы.
   На обороте оказалась схема какого-то помещения.
   "Карта того дома". "Тайник с сокровищами".
   Саша собирался уже пройти мимо съезда с Большой дороги. Но попытался от нечего делать сопоставить набросок на тетрадном листе со своей картой. Атласом. И увидел, что и там, и там, участок дороги, ведущий к городку, изображен почти одинаково.
   Заинтригованный, Данилов свернул к городу и углубился в пустой район жилых когда-то домов. Самые большие - в три этажа.
   Если верить Нюше и Няше, в городке никто не жил. Кроме призраков.
   Младший вдруг представил. Когда-то была боль, ужас. И они задержали в этом мире тех, кто в нормальной ситуации его бы покинул и обрел покой. Злость. На тех, кто убил и на тех, кто не спас. А сейчас они уже истончились. Их держит ниточка, тоньше волоса. А скоро лопнет, и улетят, растают. Освободятся. А люди здесь останутся. Страдать.
   Какое же богатое у девчонок воображение. Видимо, в мать. Но он-то взрослый и не сумасшедший, зачем он идет по указателям, сделанным детьми?
   Нашел дом с самого края, который был похож на обведенный кружком на рисунке. Обычный дом. Но на первом этаже виднелась вывеска отделения "Сбербанка".
  
  
   Младший зашел внутрь. Приоткрытая дверь поддалась с трудом. Внутри был жуткий разгром. Потратил почти час, много раз хотел плюнуть и бросить.
   Банкоматы в первом зале стояли раскуроченные, но если что-то там и было, это теперь только детям играть. А вот другое помещение, куда раньше, видно, не пускали посетителей, а теперь дверь была взломана... преподнесло ему сюрприз.
   Несколько ящиков-ячеек были открыты. В последнем, закрытом, но не запретом, лежал мешочек, в каких раньше новогодние подарки дарили. Очень замызганный. Ослабил тесемку и чуть не захохотал. Внутри полно желтых монет.
   Таким тяжелым могло быть только золото, подумал Саша. Выглядели монеты очень красиво, совсем не потускнели, и если на обороте был орел, то вместо "решки" на них красовались изображения людей. Похоже, их чеканили к знаменательным событиям, типа чемпионатов или олимпиад. На всех были изображены спортсмены, то ли каратисты, то ли дзюдоисты.
   Данилов пересчитал их.
   "Ого, целое состояние. Только в прошлое попасть надо".
   Скорее всего, цена этому была ноль-повдоль. Купить на них ничего нельзя, но, может, как сувенир удастся кому-то загнать. Дядя Женя рассказывал, что почти все инкассаторские машины, которые ему встречались, были пусты, выпотрошены.
   Да, это "богачество" очень сомнительное.
   И все же Саша надеялся добраться до Орловки. Он не знал, в силе ли обещание. Может, не искать шурина доктора, а обратиться к первому, кто выглядит адекватно.... Но внешность уже не раз обманывала.
   Шестьдесят километров... Вряд ли его будут продолжать преследовать люди с Моста. Ушел и ушел. Теперь это не их проблемы. Или обратиться к шурину, сказать, что пришел от доктора, а не заявиться как хрен с горы?
   Ну и сукин сын этот Андреич... Пришлось уйти, не долечившись. Может, и не сдохнет из-за этого сейчас, но здоровью это точно не полезно. А если болезнь вернется?
   Надо было сарай спалить вместе с капищем. А так еще найдут мастера по дереву и закончат идола.
   Саша в глубине души понимал этих людей. Но принять не мог. Ему тоже хотелось справедливости и порядка. Просто у него были о них другие представления.
   Итак, у доктора он прожил неполных три дня. В общем, неплохих, если бы не попытались убить в конце.
  
  
   Потом он будет еще долго болеть. Но это лучше, чем быть зарезанным или брошенным в застенки, подпол или гараж с надежной дверью. Под охрану злых собак и деревенских мужиков в мохнатых шапках с ружьями.
   На привале сделал несколько записей.
   "Быть максимально осторожным. Уполномоченному и СЧП многие лояльны. Его любят. Не верить нейтральным никогда".
   Потом, подумав, зачеркнул слово "любят". Исправил на "уважают". А может, считают меньшим злом.
   "Это они еще зла не видели".
   Хорошо, что не проболтался про истинные цели похода. Надо продумать легенду получше. Отныне, приходя в поселения, надо не только не заикаться про месть, но и сразу спокойно выдавать четкую и простую "сказку", в которой не будет противоречий. И поменьше думать о своих потерях и гневе, потому что не всегда получается держать лицо.
  
  
   Глава 3. Робинзонов удел
  
   В конце января, когда, как по щелчку небесного переключателя, начались крещенские морозы, Александр остановился в нежилой деревне под названием Лозовая, к северу от шоссе и от опустевшего города со странным названием Юрюзань. Рядом не было ничего интересного, вокруг простирались холмы, поросшие низеньким леском. Деревья поглотили несколько соседних деревень и какие-то корпуса, похожие на завод или колхозную ферму. Он туда не совался.
   В мертвых деревнях трудно найти неразвалившийся дом, но он разыскал несколько на выбор. Энтропия могуча, однако не всесильна. Поразительно, что все хорошо сохранившиеся избушки были даже не из кирпича, а из потемневшего, твердого, как железо дерева. На совесть строили.
   Хотя крыши провалились почти у всех. Стропила, видимо, подгнивали, и рано или поздно кровля обрушивалась под массой мокрого снега и собственной тяжестью. Полвека без ухода - большой срок даже для таких срубов, строившихся, чтобы быть практически частью природы.
   Первым делом он смотрел печи, дымоходы. Крышу еще можно подлатать, но печь заново он не соберет. В походе он не раз останавливался в маленьких домах и использовал печки. Половина дыма почти всегда шла в комнату. Приходилось часто проветривать, что сильно снижало эффект от его усилий. А иногда и вовсе случалось обогреваться костром. Но сейчас он искал не пристанище на один день, а полноценное жилье, хоть и временное.
   И если подгнили нижние венцы сруба (все эти термины он знал, потому что слушал разговоры взрослых), то дом может даже рухнуть на голову. Надо было смотреть все на предмет гнили и следов плесени. Хотя сейчас в морозы вся плесень сдохла, и даже гнилое дерево на ощупь твердое. Сложно определить, но можно - поковыряешь, оно крошится.
   Во многие дома опасно заходить - пол был "живой" и мог разойтись даже под его весом. Не хватало еще улететь в подпол и ноги переломать. Но это были азы безопасности, этому учили детей в Прокопе лет с четырех-пяти - в брошенные дома не заходить и даже рядом с крышей не стоять, чтобы не придавило чем-нибудь. Это относилось и к большим домам и к маленьким. А уж если зашел - смотреть под ноги, прислушиваться к посторонним звукам, опасаться лестниц и потолков. Но, конечно, правила нарушались. И большими, и маленькими.
   Сашино внимание привлек домик, ненамного больше, чем некоторые бани. Три окна. Никакого декора, вроде резных наличников. И современных материалов не заметно. Все старинное, корявое, кондовое, но на вид прочное. Почему-то вспомнилась Избушка на курьих ножках - фундамент как раз был высокий. Если бы не столб, на котором явно раньше были натянуты провода (он лежал частично под снегом), можно было подумать, что домик этот из былинных времен. Зато крыша не провалилась, хотя от листов шифера остались только отдельные куски. "Двускатная", вспомнил он определение. Но вроде они тут все такие.
   И труба стояла. Если бы не окна без стекол, можно было подумать, что в доме живут. Правда, вблизи эта иллюзия разрушалась. Конечно, и здесь энтропия хорошо покуролесила.
   От забора, огорода и построек во дворе не осталось почти ничего. Младший даже не пытался найти избу с целым забором, он давно понял, что это пустые мечты. Деревянные заборы повсюду сгнивали и падали в первую очередь. От них оставались отдельные фрагменты. Здесь, похоже, забор был из металлической сетки. Уцелели столбики, к которым эта сетка когда-то была прикреплена, по ним можно было понять, где границы участка. Останки сарая темнели в снегу, присыпанные почти по самую крышу. Банька еще стоит, хотя тоже едва угадывается среди сугробов. Похоже, лопатой тут придется поработать как следует. Несколько больших лопат из алюминия, выглядящих как самодельные, он собрал по соседним дворам. Сгодятся. Люминий не ржавеет. Хотя ему больше пластиковые по нраву.
   Вскоре Саша понял, что лучше места не найдет. К тому же он устал, как собака, замерз, как мышь, а еще кожей чувствовал, что надо найти укрытие до темноты. У этого дома был один серьезный недостаток - сразу за бывшим огородом -- густой лес. А где лес, там и звери. Здесь они явно чувствуют себя более вольготно, чем на трассах и в бывших городах. Человеком здесь даже не пахнет.
   Однако именно в этом доме он решил прожить зиму.
   С волками жить - по-волчьи выть. Но среди людей жить - как два волка выть. А может, и головы не досчитаться. На снегу во дворе Саша заметил несколько цепочек заячьих следов. Больших следов не было видно. Зайцев он не боится, наоборот, еще попытает счастья с ними.
   Была еще одна серьезная проблема. Саша понимал, что невероятно мягкая первая половина зимы закончилась и надвигается зима настоящая. Переходы, которые при нуле градусов давались ему легко, при минус пятидесяти доконают его за пару суток. Даже при его врожденной сопротивляемости к холоду, которая явно была связана с отбором, через который они прошли в Зиму.
   Он вряд ли дойдет до Орловки при такой погоде. Ему сильно везло весь прошлый месяц, да и предыдущий - холодные периоды случались, но морозы не стояли больше пары-тройки дней. И он принял за должное, то, что было редкой удачей и лотереей. Ударили бы морозы раньше - и до Кургана бы не дошел. Да даже до Омска. Отморозил бы нос, пальцы или сердце бы остановилось.
  
  
   Дверь открывалась с жутким скрипом, и в первый раз пришлось приложить недюжинное усилие. Надо смазать. Сколько лет сюда не заходили? Не так уж далеко от большой трассы, а вокруг первобытное запустение.
   Можно представить, что тут делается летом. Сейчас деревья торчат как палки из двухметровых сугробов, а летом тут, наверное, бурьян выше человеческого роста.
   Но летом его здесь не будет. Так или иначе.
   Ветер гулял со свистом в сенях, где стояли резиновые галоши и сапоги прежних хозяев, и валялось ведро без дна. Как и в других домах, из оконных проемов намело сугробы, пол покрывал толстый многолетний слой листьев и веток.
   Кое-какая мебель жалась по стенам в единственной большой комнате, не разделенной перегородками.
   Стол, пара стульев, комод, две кровати. Все или ржавое, или перекошенное, вспученное, скособоченное. Шкафа нет - вместо него -- полки, повалившиеся одна на другую. Треснутое зеркало в углу. На полу бельевая веревка с остатками полусгнивших тряпок.
   Маленькую кухню отделяла от этого "зала" только большая печка. Там, в углу, еще полки, часть которых тоже упала, и небольшой шкафчик. С трудом открыл его с помощью выдерги, так заржавели петли - но внутри только панцири насекомых, какая-то труха и несколько разномастных тарелок.
   На полу кухни среди спрессованных листьев валяются ржавые банки, осколки посуды, кастрюли и кое-какая утварь. Тут же перевернутая бесполезная маленькая электрическая плитка и раковина... значит, в доме имелся водопровод. Примитивный, правда. Ага, вот и труба... дырявая, как решето. Видимо, вода поступала из какой-то емкости. Сейчас, ясное дело, из колодца придется поднимать. Главное, чтобы оттуда она не ушла.
   Это он уже проверил, в первую очередь. Слава богу, вода в колодце была. И слой льда не очень толстый, он смог его проломить. Почему-то Саша подумал, что там, в глубине, вода не так заражена.
   Ванны и унитаза нет. Удобства - во дворе. Странно было ожидать иного.
  
  
   Саша надеялся, что, приложив усилия, сможет сделать дом обитаемым.
   Кое-как забрался на чердак по хлипкой полусгнившей лестнице. Даже под его невеликим весом перекладины скрипели, хрустели и прогибались, а две и вовсе переломились. Хорошо, что Саша был к этому готов, и ему удалось не свалиться. Перекрытия и стропила были в приличном состоянии. Снега, как он и ожидал, намело довольно много через щели в обрешетке. Надо бы его с чердака скинуть. Но он подумает об этом завтра. А сегодня еще надо проверить дымоход.
   Проявляя чудеса ловкости, спустился с чердака и занялся печкой. Поджег растопку - бумагу и куски старого картона, все это он по-хозяйски собирал при любой возможности в городских квартирах, сушил и расходовал всегда очень экономно. Загорелись щепки, потом занялись и дрова. Из трубы пошел дымок. Вроде тяга есть... Значит, дом можно приватизировать. Или арендовать? Не знал Младший таких тонкостей.
   Вряд ли кто-то возмутится и обжалует его право пожить здесь. В "признаков" парень не верил.
   Щели в печи хорошо бы замазать, но он не представлял, где взять зимой в глуши какой-нибудь материал для этого. Кроме глины ничего в голову не приходило. Опять дефицит знаний. Хотя с виду печурка почти целая. Продержится.
   Туалет во дворе развалился, и даже место, где он стоял, невозможно было определить. Но это ерунда. Главное, в яму не провалиться. Там уже все давно перегнило, но не хотелось бы сломать ногу. Может, взять завтра дрын подлиннее и пройтись по участку, поискать, потыкать снег. Обычно сортиры ставили на задворках. Похоже, эта деревня стоит мертвой давно. Когда ее покинул последний житель - только боги знают. Может, немногие уцелевшие коротали долгие зимние вечера еще несколько лет после катастрофы и пытались вырастить скудные урожаи за короткое лето. А может, кто-то из городских беженцев прятался тут или пережидал самые страшные дни Зимы. Но все они сгинули десятки лет назад.
   Стекла Саша вставлять не умел, даже если бы и отыскал их в чьем-нибудь сарае. Ничего похожего на пленку тоже не нашлось. Поэтому пришлось заколотить окна наглухо. В комнате стало совсем темно, зато гораздо теплее. Заодно и согрелся от работы.
   Но сквозняки в доме все равно остались не слабые.
   "Не пойдет. Все тепло будет выдуваться".
   Надо законопатить щели между бревнами, они сильно рассохлись. Если на улице минус сорок, хорошо бы в доме нагреть хотя бы до нуля. Он все равно не собирается раздеваться, а спать будет в куртке и штанах в застегнутом мешке. Может, дополнительно соорудит что-то вроде палатки в комнате. Или полог натянет над кроватью.
   Первая ночь на новом месте прошла спокойно. Он еще недостаточно окреп после лучевой болезни. Вроде бы сегодня ничего особенного не сделал, но очень устал. Едва растянулся в своем мешке, как тут же провалился в сон. Утром через щели в неплотно пригнанных досках, которыми он вчера забил окна, просочился бледный слабый свет. В комнате уже можно было все рассмотреть. Это, конечно, хорошо, но температура в доме сейчас была примерно, как на улице. Печка давно прогорела и остыла. Саша понял, что вчера за хозяйственными хлопотами так и не поел. Ничего, вот он разберется с самыми неотложными делами, хорошенько протопит в комнате и поест в тепле и в безопасности. А потом можно продолжать работы по благоустройству, но уже без аврала. Поработает - отдохнет. Он никуда пока не торопится.
   Сначала заткнул самые крупные щели, хотя на это ушла уйма времени. Потом понял, что холодом тянет и сверху. Потолок не имел никакой обшивки. Надо снова лезть на чердак и положить там какой-нибудь утеплитель.
   Он опять начал бродить по соседним участкам, по уцелевшим сараям и гаражам. Все, что могло пригодиться, стаскивал к себе, как суслик в норку. Саша знал, что для утепления перекрытий годится минеральная вата. Но если он обдирал ее откуда-то, она тут же рассыпалась в руках. Еще подошел бы керамзит. Вот только как он выглядит? Можно использовать пенопласт и даже шлак и золу из печки. Конечно, быстро он не доведет все до ума. Постепенно будет делать.
   Надо позаботиться и о запасе топлива. Тут должны были топить углем. Он видел во многих дворах постройки, похожие на углярки. Надо покопаться там. А вот дров в деревне сколько хочешь. Но надо найти достаточно сухие, чтобы с их помощью сушить новые партии. Хотя уголь дает тепла куда больше. Но годен ли он еще?
   Это хорошо, что сюда не провели газ. А электричество, видимо, стоило дорого, чтобы только им обогреваться. Саша знал, что предки умели делать хорошие электрообогреватели и нагревательные панели, но понятия не имел о тарифах на электроэнергию. Догадывался, что стоило это недешево. Если бы тут стояли эти сложные системы, а не печка, его ждал бы сейчас крупный облом.
   Уголь так уголь. Привычно. Хоть крыши этих сараюшек и провалилась, а внутрь нанесло земли, но, если покопаться, можно извлечь годные комки. Они должны гореть. Хоть и хуже, чем только что добытые.
   В Прокопе до самого исхода, когда они попытались сбежать из Державы на юг, еще даже не зная, что та уже захвачена, но чувствуя недоброе, иногда копали уголь там, где он выходил почти к поверхности. Это называлось "копанки", хотя слово это придумали не в Кузбассе. Такой уголь горел хорошо. Но старым углем тоже пользовались, хотя ценился он куда меньше.
   Закончится топливо в одном сарае - перейдет к другому; благо, санки имеются, не на спине таскать. Он знал, что уголь окисляется на воздухе, а большие кучи, которые лежат на открытом месте, иногда даже самовозгораются. Может, поэтому многие деревни, покинутые людьми, в итоге сгорели. Хотя чаще их губили лесные пожары, а иногда даже молнии. Грозы в первые годы новой эры были очень сильные.
   Пока Саша еще очень слаб, пилить, а тем более рубить дрова он не сможет. Легче принести валежник из ближайшего леса. А еще проще собрать всю мебель и жечь в первую очередь ее. Когда окрепнет, сможет рубить сухостой, отдирать полы, деревянную обшивку, рамы.
   Но сначала его ждала тягомотная конопатка сруба тряпками, которые Саша тоже насобирал по всей деревне. Теперь пришел черед более мелких щелей. Некоторые куски ветоши были настолько трухлявые, что расползались в руках.
   Хоть его и не привлекали в детстве к таким работам, он видел, как это делали взрослые. А вот мхом конопатить так и не научился. Но ветошь годилась лучше.
   После того, как окон не осталось, свет придется получать другими способами. Все равно зимой почти всегда на улице темень или буран, да и стекла бы все равно замерзли. Если вдруг понадобится хорошее освещение для кропотливой работы, у него был при себе динамический фонарик, который он разыскал на месте гибели отряда.
   Еще в его распоряжении имелась керосиновая лампа-"коптилка". Но горючего к ней оставалось немного.
   Хорошо бы научиться жечь лучину. Впрочем, когда печь топится, даже горячие угли из-под печной заслонки дают достаточно света, чтобы ориентироваться. Хотя иногда можно и в темноте посидеть. Настроения читать книжки у него не было.
   Младший понял, что рискует вырубиться от усталости. Главное, не задохнуться при этом. Раз нельзя открыть окна, то единственным резервным дымоходом, если дома будет "трэш и угар" - послужит дверь. Впрочем, он собирался беречь тепло, и готов был потерпеть дым.
  
   *****
  
   Тяжело работать на морозе. Руки сильно болели, кожа на них потрескалась и покрылась цыпками, уголь и зола въелись намертво и ничем не отмывались. Тонкие "верхонки" мало помогали от холода, нов толстых рукавицах много не наработаешь.
   Наверное, любой из ребятишек Прокопы лучше справился бы с ремонтом, с топкой печи, да и с чисткой снега. Их с детства привлекали к помощи по хозяйству в доме и на огороде, к рыбалке и охоте Сашка тоже никогда от поручений не отлынивал, но родители, а когда не стало мамы и бабушка и дедушкой часто старались его от тяжелых и грязных работ освободить. И этим, как он уже понял, оказали ему медвежью услугу.
   Еще по пути сюда Младший начал собирать любые инструменты, которые удавалось найти, вплоть до шпателей. Закончив с тяжелыми работами и наводя порядок, выкидывая крупный мусор, выметая сор метлой, пока в печи ровным пламенем горел уголь (у него получилось с ней подружиться, хоть и не с первого раза), Саша думал о будущем и строил планы.
   Конечно, весной, с первой оттепелью, он уйдет отсюда и направится дальше на запад. Надо искать большие поселения. Там будет какая-то миграция жителей, торговля, ремесла. Значит, меньше страха перед чужаками. Он вычитал это в учебнике по истории и в исторических книжках. В большом населенном пункте укрыться можно. А в совсем маленьком никто ему не даст даже передышки. Надо попасть в Орловку. А уже оттуда следовать дальше.
   Но пока он поживет здесь, как дикарь. Робинзон... Или как его собственный дед во время пути от Новосибирска до Прокопы... которая тогда еще называлась Прокопьевском.
   Хотя деду тяжелее было, он и пятидесятиградусные морозы пережил. А может, и ниже, когда спиртовой уличный градусник достоверную температуру уже не показывал.
   И темноту. Нет, лучше сказать: "Тьму".
   Конечно, безлунными ночами, когда небо затянет, тьма и тут будет первобытная. Но все-таки ядерной зимой было, конечно, тяжелее. Хотя сравнивать глупо. Мотивы их путешествия противоположные. Александр-старший шел домой, а Младший, наоборот, уходил все дальше от знакомых мест.
  
  
   Даже с купленными у доктора продуктами еды оставалось немного, месяца на полтора при самой драконовской экономии, что означало жизнь впроголодь, но Саша решил, что в такой мороз лишний раз не будет выходить. Надо пересидеть. Он и так чуть не отморозил пальцы.
   Всего через день после того, как Младший обустроился, сильно похолодало. Небо стало ясным, снег перестал падать, и ударили морозы до сорока пяти градусов.
   Шкалы уличного градусника, который достался ему от прежних хозяев, пока хватало, но уже с трудом.
   Когда печь нормально топилась, можно было отвлечься. Лежа на скрипучей кровати, где лежал матрас, набитый свалявшимся в комки синтетическим пухом, а одеялом служил спальный мешок, Саша отдыхал и предавался воспоминаниям.
   У деда на компьютере была игра, там по развалинам ходил чувак в бронированном самоходном костюме. Не та, где вид сверху, которая Сашке в семь лет казалась очень сложной, где он не понимал и две трети шуток из диалогов. А такая же, только трехмерная, более новая.
   Только ни в той, ни в другой игрушке реализмом не пахло. Там всё, что находил герой в пустошах, годилось в пищу. Даже банки, которые целый век пролежали на жаре в пустыне. И все устройства в заброшенных городах работали как новые, хотя после Войны (там она тоже была) прошло лет на сто больше, чем в реальности.
   Жаль, что в реальной жизни всё обстоит не так.
   Консервированную еду не найти в мертвых деревнях. Разве что в больших городах. Но какая это "еда"? Энтропии подвержено всё. От старых бичпакетов, даже под завалами, осталась только труха. Банки давно вздулись и проржавели. Грызуны добрались до всего остального: крысы, мыши, полевки и хомяки.
   Они прогрызали даже толстую фольгу и пластмассу... будто умели читать и знали, что награда стоит усилий. Стеклянные банки роняли с полки, даже тяжелые, и все равно добирались до содержимого. Разве что металл некоторых банок им оказался не по зубам. Там, откуда люди ушли навсегда, у пищащей мелюзги были годы и десятки поколений на эту борьбу. И тонкие жестянки часто сдавались.
   Крыс в Сибири было мало. Там, где климат теплее, их наверняка будет больше. Но Младший не боялся грызунов, даже больших.
   Когда они жили в Прокопе, поисковики находили всякое. Обычно ценными находками хвастались, как рыбаки уловом. Но банки довоенных консервов таковыми не считались. Жрать такое решались или с большой голодухи, или на спор, если уж были совсем дурные. И для некоторых это плохо заканчивалось. В Прокопе такого не случалось. А вот в соседнем Новокузнецке, который официально городом не считался, но несколько "диких" семейств там жили до сих пор, случаи отравлений бывали.
   Немногие продукты могли выдержать хранение сроком в полвека без специальных условий, то есть почти под открытым небом. В детстве Саша пробовал древний мед, банку нашел кто-то из его друзей в подполе одного из домов в пригороде. Тот был темный, почти черный. Вкус он имел странный, но никто не умер. Хотя больше ложки никто есть не стал. Попадались и разноцветные карамельки. Но это мед, сладости. Сахар - хороший консервант. А другие продукты, из белков и жиров, никто обычно не рисковал пробовать.
   Найденные как-то раз шоколадки отдали свиньям. Хоть те и хранились герметично, все равно были не просто покрыты налетом, а превратились в каменную гадость. Видимо, ненатуральные были. Хотя Пустырник возразил, что натуральные еще раньше разложились бы на молекулы.
   Возможно, питательная ценность в них оставалась. Но пробовать еду из городских подвалов - это даже не лотерея, а русская рулетка. А вот карамель, хоть и явно чудовищно изменилась, но была съедобна, именно благодаря ей Младший знал вкус шоколада, кока-колы, ананаса, киви, и многих других вещей. Хоть и говорили старшие, что это химический вкус, не настоящий.
   Проблема была даже не в содержимом. Если оно было стерильно, то туда микробы попасть не могли и без воздуха не размножались. Проблема была в таре. Банки портились, металл ржавел. А если была царапина или вмятина - то еще быстрее.
   Причем говорили, что консервы, сделанные перед самой Войной, хранились не так долго, как произведенные в СССР. Вообще, судя по рассказам взрослых, которые сами родились много позже - СССР был чем-то вроде Эльдорадо. Про тогдашнее мороженое, например, легенды ходили.
   Были еще и специальные хранилища. Типа того же Ямантау. Стратегические резервы. Но их давно разграбили - причем не одиночки, а крупные постядерные города, большие банды и протогосударства, типа той же Орды.
   Да и Сибирская Держава, как говорят, в первые два десятилетия своего существования сильно поднялась за счет того, что выгребла все эти хранилища на своей территории. Товарищ Богданов лично возглавлял такие экспедиции, и все найденное объявлялось государственной собственностью. Это позволило, как говорил дед, не только сносно кормить население (даже скоту иногда доставались испорченные консервы), но и высвободить рабочие руки для промышленности и строительства. Сколько-то банок попало в Прокопу, все-таки она форпостом была. Но к пятидесятым годам все это давно было съедено или, если испортилось - утилизировано.
   Еще дед говорил, что "параноиков"-выживальщиков, делающих запасы в подвалах, в России никогда не было столько, сколько в Америке. Очень редко попадались хорошие нычки в частных домах. Обычно только испортившиеся соленья и засахаренное варенье.
  
  
   Вот поэтому Саша мог надеяться только на охоту, рыбалку и собирательство. Но зима -- не самое подходящее время. Он, конечно, попытается ловить зайцев, ходить на речку. Но особо рассчитывать на это не стоит.
   Дотянуть бы до весны, а там и до лета рукой подать. Летом будет проще.
   В соседнем доме Саша нашел столик. Когда-то на нем лежала газета, а может, целая стопка. Теперь их не осталось, но сохранился след от типографской краски на столе, будто оттиск. И можно было разобрать заголовки: "События в Сирии вызывают опасения международного сообщества", "Раскрыты подробности переворота в Иране", "Политический кризис на...".
   Кто-то ведь читал это. Накануне Армагеддона. Столик парень забрал себе, хотя на растопку тот не пойдет. Пригодится для журналов. Не зря ведь он так и называется "журнальным". Несколько журналов у него было. Почитает и сожжет.
   Жители покинули деревню в спешке. Ни костей, ни остатков одежды, обозначающих место гибели людей. Саша знал, что когда кончаются силы, еда и тепло, человек ложится и замерзает - хоть на улице в снегу, хоть в своей постели. Тихая и довольно легкая смерть.
   Но отсюда люди ушли. Значит, силы еще были и оставалась надежда. Может, на то, что в городе или в лагерях беженцев шансов побольше.
   Тут он вспомнил картину, которую довелось увидеть в соседней деревне. От того зрелища ему долго было не по себе, хотя Саша думал, что его уже ничем не пронять.
   Та деревня, к северу от Лозовой, тоже была покинута. Даже названия ее он не узнал, ни одного дорожного знака не сохранилось. Но там была церковь, кирпичная, крепкая. Купол еще золотился. А может, это был обман зрения. Он в середине дня пришел, когда ненадолго выглянуло солнце.
   Вход в здание был заколочен крест-накрест. Как в том купе поезда, в котором он однажды ночевал во время его длинного перехода, Саша не сразу понял этот знак и отодрал доски ломиком, думая разжиться свечами. Миновал коридорчик и отпрянул. В просторной комнате с высоким расписным потолком и зарешеченными окнами (попробуй, прогрей такую, да и не видать печи), лежали вповалку скелеты. Все одеты по-зимнему, в польтах и тулупах, замотаны в лохмотья, которые когда-то были шарфами и платками. На ногах -- остатки обуви - в основном, валенок и каких-то бот. И все без шапок.
   Лежали они перед стеной из икон. Вроде бы она зовется "иконостасом", хотя Саша слабо разбирался в вопросах религии. Почти все лики были смазанными, размытыми, но несколько (Саша не знал их имен) казались нетронутыми временем и непогодой. Они будто следили глазами и за паствой, и за тем, кто потревожил их покой. От этого зрелища даже ему захотелось перекреститься. На всякий случай.
   Саша быстро ушел оттуда, не стал даже свечки брать, хотя в хозяйстве очень требовались. И дверь снова заколотил. Да еще, непонятно к кому обращаясь, пробормотал: "покойтесь".
   Молодые, скорее всего, ушли в лагеря беженцев. А старые не бросили свои дома. И может, старики из Лозовой, где храма не было, ходили сюда, да в тот последний день, здесь и остались.
  
  
   Сны были тягучими, странными, давящими, но никак не могли оформиться в явный кошмар. Однажды Сашка проснулся среди ночи. Вроде бы его разбудил какой-то непонятный звук. Вдруг накатил дикий страх. Сашу потрясывало. Сердце колотилось, как ненормальное. Несмотря на ударный труд пышущей жаром печки, куда он, не боясь угореть, подсыпал два ведра угля, ему стало холодно. Изнутри.
   Что это было? С вечера парень на всякий случай заводил будильник (иначе он ведь теперь, после болезни, мог и полдня проспать), но до его звонка было еще далеко.
   Долго лежал и прислушивался. Звук не повторялся.
   Потом поднялся и пошел наощупь, ориентируясь по отсветам из поддувала, куда ссыпались красные угли.
   Наткнуться на что-то ему не грозило. Мебели мало, и он знал комнату, как свои пять пальцев. Осторожно отодвинул засов и вышел в сени. Дверь за собой прикрыл, чтобы из жилой части избы не выходило тепло. Он хорошо утеплил ее, прибив по периметру уплотнитель из чего-то типа войлока. Борьба за тепло напоминала ему экономию воздуха в потерпевшей аварию подводной лодке или космическом корабле.
   В сенях мороз почти, как на улице. Тут было незаколоченное окно, маленькое, как бойница, с чудом сохранившимся стеклом.
   И он увидел недалеко от дома огоньки. Цепочку огоньков. Будто кто-то подвесил гирлянду невысоко над покрытой снегом землей.
   Саша остолбенел, и какое-то время просто стоял. Огоньки, казалось, не двигались... Но нет - они приближались, медленно плыли, как блуждающие огни на болоте, как светлячки (если забыть, что на улице почти минус пятьдесят).
   Дыхание сперло так, что он даже не смог вскрикнуть - воздуха не хватило. Заскочил в комнату с такой скоростью, что не помнил, как там оказался. С бьющимся о ребра сердцем закрылся на ржавый, но все еще крепкий засов. Для верности подпер дверь комодом. Им управлял какой-то древний инстинкт, который почти не консультировался с его разумом. Все решал сам.
   Уже закрывшись на все запоры, даже не стараясь унять дрожь, Саша вспомнил, что вчера, когда таскал в дом уголь и дрова, видел на снегу отметки, которые показались ему просто "рисунком", созданным ветром, а на деле могли быть наполовину засыпанными отпечатками лап.
   В тот момент мозг не распознал их. Будто заблокировал важный сектор памяти. Или посчитал, что такого не может быть, и это просто заяц... Но это был не заяц.
   Страшно. Хотя Александр понимал, что у волков (а кто это мог быть еще?) нет рук, и они не смогут ни открыть дверь, ни выломать ее.
   И тут до него дошло, что все эти несколько месяцев они могли быть рядом. Но он не видел их и не думал о них. Никто не ломился в дом. Пока Саша был в сенях, ему почудилось негромкое рычание. Но теперь снова тихо, стены хорошо изолировали звук. Хотя в этом имелся и жирный минус. Эх, сейчас пригодилась бы пара маленьких окошек для наблюдения из жилой части дома.
   Твари выжидали. Или ушли?
   Саше показалось, что он смог выдохнуть только минуты через две.
   "Огоньки горят, но не на елке. Ты, дружок, не бойся, это волки", - вдруг сам собой придумался стишок в голове, и парень сдавленно засмеялся.
   В самый раз для встречи 2070 года. Хотя по его подсчетам был уже конец января.Конечно, его дом - его крепость. Окна заколочены, а снаружи еще и ставнями закрыты. Ни одно создание не пробьется. Двери - две, обе прочные, с засовами.
   Волки уйдут, оставят его в покое. А не уйдут... им же хуже. Он убьет парочку и съест. Найдет способ. Это еще не худшее, что может быть. Тревожнее было бы увидеть следы людей. Или услышать звуки мотора, ружейный выстрел, голоса. Вот от этого не спасли бы ни двери, ни засовы, ни толстые стены.
   Так Александр успокаивал себя. И хоть он слышал много охотничьих историй про коварство серых, в Прокопе они больших проблем не доставляли, поэтому Саша их недооценивал. Думал, что опасны они для тех, у кого есть скот или дети. Охотники, которые ходили далеко в тайгу, считали волков добычей или досадной помехой, а не угрозой. Но, то опытные мужики, которые со своими ружьями были как одно целое.
   Иногда маленький Сашка слышал другое. "Жрут все, что на четырех ногах, кроме столов и стульев. Но могут и то, что на двух. Умные, почти как люди. Хорошо, что у них лапки...", - вспомнил дедушкины слова.
   Младший подумал, как ему везло во время пути. Сейчас он в более выгодной позиции. Но он плохо знает их повадки. Если убьет одного, будет ли стая мстить до упора или наоборот, сбежит? Только дьявол поймет психологию умных зверей, у которых есть и инстинкты, и "коллективный разум".
  
  
   Утром Саша со всеми предосторожностями вышел из дома. Сначала вглядывался в окошко в сенях, потом приоткрыл дверь и выставил шапку на палке, на случай если кто-то затаился в "мертвой зоне" справа или слева. Долго прислушивался и только минут через пятнадцать позволил себе выйти в обнимку с ружьем. И обомлел.
   Вся снежная поляна - бывший двор - была покрыта "лапками": вверху четыре овальных пальца полукругом, внизу в основании -- пятый в форме сердечка. Он насчитал четыре или пять двойных цепочек, которые шли вокруг дома по спирали, будто серые искали, нет ли способа попасть внутрь. Хотя он не следопыт, и их могло быть меньше... или больше.... Перед дверью следы тоже имелись.
   После этой ночи Саша стал еще более осторожным. Работы, которые можно было делать под крышей, перенес туда. Во дворе двигался перебежками. Если было пасмурно, выносил свою лампу-коптилку, вешал над дверью, поджигал самодельные факела из тряпок, а иногда и небольшие костерки. Почему-то ему казалось, что открытый огонь напугает зверей. Может, из книжек про первобытных людей что-то засело в голову. А ночью... и вечером тоже... из дома носа не высовывал. Да не очень-то и хотелось.
   Даже на минуту не расставался с ружьем, а ставни дома утыкал гвоздями остриями наружу. Может, против волков это было излишним, но он уже подумывал, что тут могут водиться и медведи.
   Не поленился, и отгородил небольшой "участок", просто вогнав поглубже в снег металлические трубки, а на них натянул древнюю оцинкованную колючую проволоку в три ряда. Кое-где подпер эту конструкцию досками, листами железа и прочим хламом. Получилась площадка пять на пять метров между домом и сараем. Вышло достаточно прочно, но после каждой сильной бури придется поправлять, а после каждого хорошего снегопада - прочищать дорожки. Или просто приподнимать всю конструкцию выше. Если твари зацепятся шкурой за проволоку, это им не понравится, и они уйдут, решил он. У них же не только лапки, но и густая шуба.
   Еще придумал периодически мазать импровизированный забор и дверь химическими жидкостями с резкими запахами, которые нашел на железнодорожной станции и соскреб со дна емкостей.
   Оставил себе проход через эти ограждения - "калитку" из решетки, привязав ее веревками к двум капитальным столбам, оставшимся от забора, которые были частью его "периметра". Инструментов у него теперь хватало -- плоскогубцы, молоток, ручная пила, нож, выдерга, и еще много чего. Во время работы Саша натерпелся страху, при каждом шорохе скрываясь в доме. Зато Робинзоново логово получило защитный периметр.
   Попробовал вешать на проволоку испытанные им в подъездах сигнальные банки. Предполагалось, что они будут громыхать, предупреждая о непрошеных гостях, едва те заденут забор. Но пока банки тряслись и громыхали только от ветра, пришлось их убрать. Для открытого места такое ноу-хау не годилось.
   А еще Младший понял, что надо искать капканы.
   Стая не появлялась. И даже следов он больше не находил.
   Означало ли это, что волки признали в нем опасного противника, связываться с которым - риск? Ему эта версия льстила. А может, они были не настолько голодны. Похоже, люди им все-таки знакомы, и что такое ружье, они знали. Предпочли поискать более легкую добычу. До поры до времени.
   Опять, как и в случае с убыром, тут была чужая земля, и ему были не рады. Но Сашка не собирался жить здесь до лета, хотел просто отлежаться, перезимовать, и никакие блохастые ему не помешают. Искать другое место? Не вариант. Там тоже могут быть и волки, и собаки, и люди... нормальные и нет, но все равно опасные. Могут быть медведи... А такой удобный дом трудно найти. К тому же сюда уже вложено много сил.
   Может, в городе в многоэтажном доме и проще было бы от волков отбиваться. Но квартиру гораздо труднее утеплять и отапливать. Там его добил бы холод. Да и мало где в квартирах есть печи.
  
  
   Дней через десять он осмелел настолько, что позволил себе вылазку в лес. Надо было набрать валежника. Пошел на снегоступах и наткнулся на лыжню. Саша припустил, как ошпаренный, напугавшись не меньше, чем когда увидел светящиеся глаза за окном.
   Нет, нельзя расслабляться! И огней лучше пока не зажигать. Совсем.
   Днем позже, когда его занесло близко к шоссе, увидел, как по дороге с востока несется... собачья упряжка из четырех похожих на лаек (или волков?) животных. Они тащили небольшие сани, в которых сидел человек, а за его спиной были сложены то ли тушки, то ли шкурки.
   Почему-то Младший вспомнил рассказы Джека Лондона про Аляску. Но от этого "покорителя фронтира" Саша тоже предпочел спрятаться. Больше он к шоссе не совался.
   Робинзонада быстро ему надоела. Это было совсем не весело.
   Хорошо, хоть болезнь отступила. Его уже не тошнило, а голова если и болела, то только от дыма, который печка щедро испускала, и не только в трубу, но и в дом.
   Силы восстановились. Он понял, что лучевая болезнь посетила его в легкой форме. Иначе бы он уже был мертв.
   Бывали моменты, когда Сашка сильно уставал, и подумывал - не вернуться ли в Еловый мост. Может, не убьют, а только допросят?
   Но тут же ругал себя за слабость. Вернуться - верная гибель. Даже если доктор сдержит слово, его добрые соседи, которые детей больных привыкли на мороз выставлять, посадят странного чужака в подпол, а потом или зарежут, или ордынцам выдадут, когда те снова будут мимо проезжать.
   Вернуться домой? Нет у него больше дома. Добраться отсюда в Заринск не проще, чем долететь до Луны. Хотя и то, что он уже совершил - поступок экстраординарный. Прошел пешком не меньше тысячи километров, зимой. Пусть и в период, когда не было еще морозов. И не по лесу, а по бывшему шоссе.
   Капканы Саша вскорости нашел, причем разные, и на мелкую дичь, и на крупную, очистил от ржавчины и смазал. В них никто не попадался, и он не понимал, в чем дело. Хотя подозревал, что не знает каких-то тонкостей этой науки.
   Подледная рыбалка тоже не задалась. Просидев часа два над прорубью и замерзнув, как цуцик, поймал две рыбешки, по которым не ясно было, детеныши это или порода такая. Можно было бы добычу и отпустить, но он почистил рыбок и сварил, пригодилась купленная у доктора картошка и морковка, и хорошо, что соль и перец у него еще были. Так себе получилась уха, рыбы размером с ящерок, но он и такой был рад.
   Рыба покрупнее на удочку не шла. Тоже, наверное, секреты есть какие-то. Александр понял, что не прокормится. Может, летом еще был бы шанс, но не в такой сезон. Его навыков для этого мало.
   Помыкавшись несколько дней, он понял - остатки собачатины закончатся раньше, чем морозы, и на ней одной он не продержится, даже с учетом горстки мелкой картошки, нескольких морковин и бульонных кубиков, найденных когда-то в купе поезда.
   Надо добыть свежего мяса. Не получается с капканами - попробует делать ловушки. Патроны-то жалко тратить.
   Смастерил одну. Вроде, похоже получилось. Может, если не хотят в железный капкан, то попадут в такой? Заденет лапой эту штуку страшный зверь с ушами, сработает вертушка, и взлетит заяц в петле. И будет болтаться беспомощный, пока не придет охотник. Теперь надо найти заячью тропу в лиственном лесу, вроде когда-то слышал, что в сосняках и ельниках их меньше. Эх, и почему он раньше не задумывался, что беззаботная, сытая жизнь может закончиться в одну минуту... Саша нашел что-то похожее на тропинку, увидел следы и даже шерстинки на снегу. Но ни одна ушастая тварь в его "мышеловку" попадать не собиралась.
   Впрочем, он уже был готов и пули не пожалеть, но никто ему не подвернулся за время прогулок по лескам (точнее, по опушкам). Только вороны, которых он пока есть не хотел, и мелкие птички, похожие на воробьев. В них сложно было бы попасть, да и разнесет пуля эту мелочь в клочки. Несмотря на морозы, каждый день ходил к проруби и сидел там с удочкой. Изловил еще одного "рыбьего детеныша", которым не наелся бы даже кот. И больше -- ничего, хотя пробовал рыбачить в разное время суток, делал наживку из собачьих жил и хрящей (червей у него, понятное дело, не было), готов был уже с бубном танцевать... Возможно, терпения не хватало. При любом дрожании лески вскидывал удочку, но дрожать могли, прежде всего, руки. Прорубь была у самого берега, когда хотел продолбить поближе к середине, чуть не провалился. Хоть ручей и не глубок, приятного в этом было бы мало. Постепенно выудить что-то отчаялся и удочку забросил.
   В Прокопе иногда ловили рыбу плетеной ловушкой со смешным названием - мордушка. Это такая конструкция в виде цилиндра, вход у нее узкий, как воронка. Саша уже собирался попробовать ее сплести и обдумывал, из чего бы это сделать. Нужна была или тонкая проволока или лоза. Оба варианта были одинаково неосуществимы, но парень упрямо возвращался к этой затее, перебирая в памяти все доступные ему материалы. К счастью, во время очередного сталкерского обхода деревни, он нашел сразу две совершенно целые довоенные морды из синтетической сетки. Эти штуки Саша ставил в лунки, но ничего, кроме мусора, туда не заплывало. Только руки застудил в ледяной воде.
  
  
   Однажды во время вылазки, уклонившись к востоку, Младший услышал вдали пение петуха, посмотрел карты, сверился с компасом, и понял, что его забросило... совсем близко к городу Сатке. Только не со стороны шоссе, а с севера, где раскинулся большой карьер.
   Шальная мысль посетила Сашину голову. Он к тому времени уже чувствовал, как голод меняет его психику. Хотя немного продуктов еще оставалось, но он сильно сократил рацион, экономя запасы. Он еще поборолся, внушал себе, что скоро весна. Будут хоть какие-то корешки. А летом он если не охотой, то собирательством сможет... нет, не наедаться до отвала, но хотя бы не окочуриться с голоду.
   Боролся дня три. Но надеждой сыт не будешь.
   К черту! Раз люди там живут нехорошие, то сам бог велел...
   Кстати, потеплело - градусник показал "всего" минус двадцать. Саша решил, что это - хороший знак, и пошел на дело. За окорочками.
   "Окурочками". От слова курица.
   Подготовился основательно. Взял рюкзак для добычи, пистолет, нож, фонарик, бинокль, кусачки, даже лопату с короткой ручкой на случай, если придется делать подкоп. Винтовку, поколебавшись недолго, оставил дома. Если понадобится спасаться бегством, она будет только мешать. Боевые действия он устраивать не собирался, а волки...он уже давно их не видел. Может, они тоже подались всей стаей куда-нибудь за лучшей жизнью.
   Самое главное - продумал план действий. Было в нем несколько неясных моментов, но Саша решил, что сориентируется на месте.
   Обогнул глубокий карьер по краю. Миновал многоэтажные дома. Перешел по льду озеро, бормоча под нос то ли заклинания, то ли молитвы. Но нет, лед был крепкий.
   Вышел к тому самому парку аттракционов, с кораблем и пушками. На островке сейчас явно никто не проживал (это он понял по нетронутому снегу и отсутствию огней). И отсюда легко добраться до нового поселения с той стороны, откуда его не ждут, с тыла. Младший расположился в красивом кирпичном здании, похожем то ли на замок, то ли на дворец. Саша не очень разбирался в архитектурных терминах.
   Окна были с пластиковыми рамами и целыми стеклами.
   Первым делом прошелся по просторным комнатам, осмотрелся. Хотя печь здесь не топили много дней, а может, и недель, сравнительно недавно тут кто-то жил, и жил хорошо, с размахом. Об этом говорила не только уцелевшая обстановка, но и красивая отделка стен, ковры на полу, необъятная кровать с балдахином... Да что говорить - в одной из комнат он впервые увидел вживую рояль. Почему-то он сразу понял, что это не пианино. Внутри оказалась пыль и труха, а крышка заржавела. Звуки, которые путник извлек из него, постучав по клавишам, неприятно резали даже его неискушенный слух.
   Мебель, кстати, вся массивная, вычурная. На всякий случай пошарил по шкафам, не особо рассчитывая на успех. Съестного, конечно, не нашел. И ничего полезного. Красивая посуда, необыкновенная одежда (только летняя), книги, статуэтки... Такое ощущение, что всё действительно нужное выгребли до него.
   Сейчас не до этого, набивать рюкзак барахлом глупо, но потом, когда-нибудь, можно будет еще наведаться сюда.
   Александр бы и жить здесь остался (с его хибарой не сравнить!), но увидел несколько признаков того, что это место посещается. Прямо в коридоре, куда вел парадный вход, в стену вошла настоящая арбалетная стрела. Сам разряженный самострел был закреплен под вешалкой для одежды напротив.
   Еще одна хитрая ловушка оказалась у второй двери, задней. На этот раз снаряженная. На голову вошедшему должна была упасть тяжелая гиря. А может, не должна - не факт, что это адское приспособление сработало бы как надо. Но кто-то не поленился его сделать.
   Значит, задерживаться нельзя.
   Но сейчас надо заняться тем, зачем он сюда пришел. Он поднялся на самый верх, на чердак. Крышу здания украшали декоративные башенки, и он был в одной из них. В бинокль все было видно, как на ладони. Сразу за протокой тянулся ряд домов, с виду довольно крепких, с целыми крышами и окнами. Обитаемых. Определился с "жертвой". Прямо напротив его наблюдательного пункта красовался за глухим забором ухоженный двухэтажный домина. Меньше этого, но тоже не мал. Что ж, похоже - тут живут зажиточные люди, такие легко переживут потерю одной-двух куриц.
   Хозяйственные постройки стояли близко к забору. А Саше нужен был курятник.
   Он точно знал по рассказам доктора, что в Сатке есть козы, коровы и свиньи. Сейчас все они в хлевах, никто их не гоняет на пастбище траву из-под снега доставать. Это же не северные олени. И стерегут их, как зеницу ока (еще один не очень понятный древний фразеологизм... Дедушка, не тому ты учил своего любимого внука, не те книги давал ему читать. К чему теперь все эти знания? Филология, история... разве помогут они хоть раз поесть досыта? Лучше бы ты учил, как можно одиночке выжить в лютый холод в этом враждебном мире).
   Да, крупный (и не очень) скот -- большая редкость и ценность.
   И да, убить козу или корову, дающую молоко, или свинью, дающую сало - было бы безумием. Причем безумием невыполнимым. С ним скотина не пойдет, забить и разделать на месте никто, конечно, ему не даст. Шумно, опасно... гораздо проще утащить курицу, свернув ей шею. Те, у кого их десяток, не пропадут без парочки.
   Честно постучать и попросить продать? Не вариант. За последние патроны, ружье или золото? Золото у него заберут просто так, хоть оно и не очень ценно. Ружье и патроны отнимут в первую очередь. А там уже - или убьют, или просто изобьют и со смехом прогонят.
   Нет, к этим людям нельзя выходить открыто. Мало они его гоняли, что ли? Так пусть теперь погоняют за дело, а не просто так.
   Как узнать, который из этих сараев - курятник, и есть ли там куры? Нужна разведка. Просто перейти или даже переползти протоку? Нет, слишком он будет выделяться на снегу. Нужна маскировка. И тут Саша вспомнил, что в комнате с большим овальным столом (столовая?) в пузатом шкафу ("буфет" - подсказала память) он видел белые скатерти. Да, еще есть в этом мире люди, которые едят в столовой, с красивой посуды, за столом, покрытом белой скатертью... Даже в Заринске это было редкостью, а в Прокопе тем более.
   Хотя где они теперь, эти люди? Почему здесь никого нет? Ему-то это только на руку, но все же? Вдруг молнией мелькнула догадка - "Манькина Лагуна"! Семен Максимыч! Хозяин Сатки, сгинувший в Орде!!! А сынкам его, наверное, здесь жить не захотелось, а может, не могут поделить наследство. Или сами ушли куда-то помышлять. Зато понятно теперь, почему тут не разграблено все. Местные знают и боятся. А с чужими разговор короткий.
   Саша взял скатерть и вышел к протоке. Положил скатерть на снег, отошел и придирчиво осмотрел свою "маскировку". Да, белое на белом - идеально! Он накрылся скатертью и пополз, на всякий случай - не очень быстро. Иногда осторожно выглядывал из-под своего укрытия, чтобы не сбиться с намеченной траектории. И вот Саша уже около забора, вроде добрался без происшествий. Из низенького сарайчика доносились звуки, которые ни с чем нельзя перепутать. Противное "ко-ко-ко". Похвалив себя за сообразительность, Данилов тем же макаром вернулся на остров. Сильно промерз, но был горд собой.
   Дождался темноты. Какое-то время окна в выбранном доме светились. Но вот вроде все угомонились. Саша выждал еще немного и решил - пора. Еще одним хорошим знаком для него было то, что пошел снег. Он падал крупными хлопьями, и видимость сразу резко сократилась. Теперь, даже если хозяева и выглянут в окно, то увидят только снежную завесу. А главное - снег скроет его следы.
   "Да ты везунчик, парень", -- думал Саша, на ощупь пробираясь вдоль деревянного забора. Довольно высокого, но были места, куда можно поставить ногу. Главное, чтоб и с той стороны они нашлись.
   Колючая проволока была натянута поверху, но Младший уже наловчился ее резать. Две минуты, и он перемахнул на ту сторону. Затаился, прислушался... Вроде, собаки здесь он не видел и не слышал, но мало ли... Вдруг ее только на ночь выпускают? Но нет, тихо.
   И вот он увидел будку совсем рядом. Остолбенел, но тут же понял - пуста. И обрывок цепи в снегу. То ли сорвалась псина недавно, то ли волки утащили.
   Так, отлично! Теперь - пробраться в курятник. Парень с детства почему-то не любил кур, а петухов боялся. У них он был очень боевой, клевакий, и маленький Саша, когда его посылали собрать яйца, всегда брал с собой длинную палку - отбиваться от петуха. Вот и сейчас он представил, что петух сразу кинется на него, как динозавр, Саша забьет его ногами в честном бою и заколет тремя ударами ножа, а ближайшим курицам, бросившимся врассыпную с кудахтаньем, перережет шеи, кривясь и от брызг липкой горячей крови, и от отвращения. К себе.
   Ничего этого не было. Все случилось настолько просто, что, уже перейдя по льду и оказавшись на острове, Саша думал - в чем подвох? Где погоня с собаками, крики, выстрелы, цветистые ругательства? Почему его руки не пахнут кровью, а сам он не облеплен перьями и не испачкан жидкими куриными фекалиями?
   Дверь в курятник оказалась закрыта на засов. Не понадобился его "набор юного взломщика". Саша зашел и в слабом свете фонарика рассмотрел сидящих на жердочках кур. Они не стали хлопать крыльями и кричать. Парень взял ближайщую в руки и, преодолевая рвотные позывы, свернул ей шею. Сунул в рюкзак. Потянулся за второй, за третьей... Это прошло уже проще. Вдруг зашевелился и начал издавать какие-то непонятные звуки петух. Пришлось свернуть шею и ему... Итого, четыре тушки. Достаточно, надо же и хозяевам что-то оставить. С тяжелым рюкзаком, набитым куриными трупиками, Саша снова полез через забор. Такой вот Дед Мороз наоборот.
  
  
   Вскоре он был на берегу и смело ступил на лед.
   На островке оказался очень быстро, там отдышался и убедился, что преследования нет. Он немного сбился в темноте и в снегу, поэтому вышел правее того места, где был днем.
   Возле выбросившегося на сушу парусника, возвышалась какая-то конструкция, днем он видел ее, но не подошел. Кажется, это называется карусель? Нет - небольшое колесо обозрения, в нижней кабинке которого что-то белело. Посветив фонариком, Саша рассмотрел запертый там скелет. Посветив по-очереди в остальные кабинки, он увидел такое, что ему снова пришлось бороться с подступающей рвотой - почти в каждой находился труп разной степени разложения. Сейчас эти страдальцы, конечно, были замерзшие, но весной, а тем более летом... не хотел бы он оказаться тут летом... Так вот какие аттракционы у них тут! Может, это была мера наказания, но, сдается, знак предназначался для непрошеных гостей. Их в Сатке не жаловали. Если бы Саша заметил это предупреждение сразу, то боялся бы сильнее. Нет, он и так знал, что обворовывает не безобидных селян, а любителей грабить и мародерствовать... даже если тут не все такие. Но такой кары для себя не хотел.
   Ясно, что и ловушки были не для красоты. А вокруг могли быть и другие. Хотя бы те же капканы.
   Надо смотреть в оба.
   Он пошел дальше, петляя, чтобы путать следы, на случай погони, хотя снег еще валил. Только вернувшись домой, Младший окончательно поверил, что его не поймали, не убили, он не провалился под лед и его не загрызли волки... Да его даже петух не клюнул. Пронесло... Хотя штаны все-таки оказались порваны, видимо, зацепился, перелезая через забор.
   А ведь он дошел до ручки. Мысль пришла в голову: если бы попалась кошка - украл бы и ее для рагу? Наверное, нет. Хотя знал, что по вкусу они не хуже курицы. Но кошек Саша воспринимал как домашних любимцев, которые даже ближе людям, чем собаки. Ведь собаки бывают и дикие, грязные и опасные, на них можно охотиться... А вот кошек диких в Сибири не водится, не считая рысей - но те далеко в лесу, да и не спутать их с домашней муркой. В общем, у него сложился стереотип, что котиков есть нельзя. Не зря же на них раньше чуть ли не молились, со времен Древнего Египта и до времен Фейсбука. Сейчас, после Войны, к ним стали относиться куда спокойнее. И даже кое-где допускалось, что можно их на сковороду или в кастрюлю, коли есть нечего, ну, или за плохое поведение. А шкурку - на шапку... Правда, в цивилизованных местах типа Заринска или Прокопы кошатину открыто не употребляли.
   Но усатых-полосатых ему не попалось.
   .
  
   Ощипал тушки, выпотрошил, чувствуя себя кровавым убийцей. Что было бы, столкнись он с хозяевами? Он еще днем посчитал, что в доме человек пять живут, не меньше, не считая детей.
   Это было безумием. Но опять ему повезло.
   "Я сражаюсь за правое дело, - попытался Саша успокоить себя. - К тому же эти люди желали мне зла. И вредили многим".
   Старый Краснов, который вырос в Коммуне, коллективном поселении, любил повторять, что любая собственность - это кража. Все должно быть общим. Ему в ответ шутили: мол, и жены тоже? На это он всегда отвечал, что женщина, как и собака, и лошадь - не собственность, а товарищ.
   Жители той коммуны из Челябинской области переселились в Сибирскую Державу, и, хотя их было почти тысяча человек, они за два прошедших поколения растворились среди местных, поселившись в трех больших сёлах, а кто-то и в столице. Хорошими работниками оказались, не лодырями, не пьяницами.
   Но сам коммунальный образ жизни постепенно утрачивался. Сразу после Войны все сибиряки жили примерно одинаково, общинами. Иначе той Зимой было не выжить. Но уже к моменту рождения Саши появилось небольшое расслоение, разница в достатке, хоть и не в разы. Ведь кто-то -- более способный и работящий, объяснял себе Младший, а кто-то - любит поспать и песни горланить. Поэтому все честно. Настоящих паразитов и бездельников у них не водилось. Но прежние законы, которые еще товарищ Демьянов, создавший их маленькую страну, установил - о запрете на торговлю и долевом распределении по едокам и всеобщей трудовой повинности, постепенно канули в Лету, потому что, как многим казалось, создавались только для Зимы и первых тяжелых лет. Сейчас было сложно, но уже не так.
   Жесткие запреты незаметно отменили. И в столице, и в отдаленных деревнях вроде Прокопы. Младший не знал, почему именно, но наверно, взрослым виднее. Может, хозяйства были автономные и работ, требующих действовать совместно, оказалось мало. Попробуй, заставь людей постоянно думать о соседе, а не о своей семье.
   Нет, был определенный "фонд" из которого помогли бы тому, кто попал в беду в неурожайный год. Чтоб с голоду не умер. А многое из того, чем удобно пользоваться совместно, оставалось общим. Хотя это иногда приводило к конфликтам - например, кто-то наглел и забирал себе слишком много "общего". Но в целом и пастбищ, и покосов, и ручьев, и лесов было в пересчете на душу населения столько, что объявлять их "своими" смысла не имело. Отец говорил Сашке, что частным может быть только то, что создано или облагорожено силами конкретной семьи.
   Дети старого Краснова выросли не такими, как он. Видимо, папины проповеди их с самого детства оттолкнули. Вместо этого они стали теми, кого он брезгливо называл "кулаки". Чужого не брали, не обманывали, слово данное держали. Но за свое держались цепко, как пауки. Даром ничего ни для кого не делали, разве что для близких родичей, и просто так никому ничего не давали. А то, что отпустили в долг - будь любезен вернуть в срок. Хоть и без процента. До такого не доходило.
   Изредка нанимали и одного-двух работников из соседей, платили им честно долей урожая, но и требовали впахивать не меньше, чем впахивают сами. Многие ворчали, но нечего им было предъявить. Когда надо было что-то делать совместно для деревни - являлись без промедления. Но белыми воронами они все равно были.
   И их сыновья, внуки коммунара, стали такими же.
   А внучка - Кира - наоборот, в пику умершему отцу, да и братьям, следовала идеям дедушки Вячеслава Вячеславовича. Так через поколение передалась вера в светлое будущее. И вот как мир ей отплатил.
   "Все-таки, сыновья и внуки-Красновы были правы, - думал раньше Саша. - Самому чужое брать нельзя и других обижать без вины тоже, это табу. Но от добрых людей нужна добрая винтовка, чтобы держались со своей добротой на расстоянии. А от зверей - колючая проволока".
   Но сейчас он сам оказался в положении того, от которого отгородились ружьями, заборами и злыми собаками. А в светлой утопии его бы приютили и накормили. Правда, идиллию такую он видел только в книжках и уже слабо верил, что из живых людей можно что-то похожее слепить, даже за тысячу лет. В реальной жизни лучше, чем к нему отнесся вначале доктор, к чужакам и не относились. Разве что в Державе путников не грабили. Но и тот в итоге его предал, да и за лечение пришлось платить патронами.
   Короче, попал, как кур в ощип (он маленьким думал, что пишется вместе, курвощип, и так называют бабника, который женщин щиплет). И поэтому докатился до кражи.
   А может, обнаружив пропажу, подумают на лису? Черта с два. Он оставил столько человеческих следов, что все яснее ясного. Тогда на убыра? Да, размечтался... Где ты видел убыра, орудующего кусачками? Но его не найдут, можно было и не путать следы. В такой-то снегопад... Все работы по разделке кур Сашка проводил в сарае, постарался, чтобы ни капли крови не попало на снег снаружи. Он догадывался, что это может привлечь псовых.
   В итоге получилось килограммов семь курятины, которые помогут неплохо продержаться лишний месяц.
   В подполе устроил ледник, чтобы хранить добычу. Затащил туда металлический ящик, а внутрь - лед, наколотый на реке.
   Все отходы сначала собирался закопать подальше, но потом понял, что кое-что можно использовать для приманки.
   Он, кстати, нашел еще несколько капканов, более крупных, чем те, которые пытался ставить на зайцев. Пару раз сам чуть руку не потерял, когда ковырялся со старыми пружинами. Ржавчину счистил до блеска. Долго провозился, но все его капканы теперь были заряжены и привязаны проволокой к металлическим кольям, крепко вбитым глубоко в землю или в стволы деревьев и присыпаны хвоей и снегом. Больше он в Сатку не пойдет. Ну их, этих живодеров. Наверняка, теперь они будут более бдительными. Про вора уже явно знает весь городок. Быть забитым дубинками или запоротым кнутом за кражу курицы - позорный финал пути мстителя. А еще хуже было бы прокатиться на их колесе обозрения. Но как быть, когда курятина закончится? Уж не навестить ли Еловый Мост? Понятно, не дом доктора, хоть тот и сукин сын. Выберет жилище побогаче. Такой вот он Робин Гуд.
   Жалкий, злобный и голодный Горлум. Если уж быть честным.
   Нет. Воровать - низость. Даже у скверных людей, которые сами не прочь разбойничать. Пусть недавний случай будет исключением. Он же умирал от истощения... Надо искать другие пути.
  
  
   Отходы и потроха вскоре позволили ему добыть более крупную дичь.
   В тот день, расчищая снег во дворе, Саша услышал вдалеке длинный тоскливый вой. Забыв обо всем, он схватил винтовку, топор и мешок, нацепил снегоступы и побежал туда, откуда доносился звук, на другой конец деревни. Там у него стояло два капкана. . Он бежал, и сердце снова сильно колотилось, но на этот раз не от страха, а от предвкушения удачи. Когда Саша заряжал капканы, он и не рассчитывал, что туда попадется волк. Он уже давно не видел даже их следов. Думал, может хоть лиса или куница позарятся на куриные останки. А тут - целый волк! Парень не знал, сколько в нем будет весу, но уж, наверное, не меньше, чем в крупной собаке. Саша не притормозил, даже когда вспомнил, что зимой волки вроде бы поодиночке не ходят. Он чувствовал кураж, его бы сейчас даже стая не испугала. Заскочит в ближайший двор и подстрелит каждого, кто не успеет убежать.
   Но волк был один. Может, изгой? Такой же бродяга, как Саша? К тому времени, как парень добежал до места, вой прекратился. Отощавший волчишка обессилено лежал на снегу рядом с металлическим столбиком, к которому когда-то была приделана калитка. Он был очень молод. Или просто болен? Шерсть тусклая, кое-где с проплешинами. Будто самого зверя кто-то кусал за бочок...
   Лапа его была намертво зажата железными зубцами. Он явно пытался глодать капкан, вся морда в крови.
   Почуяв охотника, зверь вскочил и с силой рванулся. Саше даже показалось, что он сейчас вырвет столбик, к которому привязан капкан, Волк затравленно следил за приближающимся человеком... При свете дня глаза его были не такими страшными, как той ночью. Но смотреть в них было дискомфортно.
   Когда Саша подошел поближе, волк бросился на него так, что чуть не вырвал лапу из сустава и защелкал зубами, плюясь кровавыми брызгами в полуметре от своего мучителя. Он рычал с такой ненавистью, будто понимал, кто поставил это погубившее его приспособление. На секунду Саше казалось, что вот сейчас лапа останется в капкане, а тварь бросится ему на горло.
   Он понял, как люди обделываются со страха. С ним такого не случилось, но пустой живот больно свело судорогой. Может, у всех животных так природой задумано? Чтобы проще было бежать?
   - А ты молодец, зверь, - подрагивающим голосом произнес Саша, поднимая винтовку, - Так и надо встречать свой конец.
   Он застрелил его с безопасного расстояния, со второго выстрела. Беспомощного, но не сдавшегося. Еще и топором пришлось добивать, потому что тело дергалось.
   Как и в случае с курами, осталось неприятное ощущение. А ведь когда стрелял в "сахалинцев", этого не было.
   С разделкой туши пришлось повозиться, все-таки опыта маловато, но результатом парень был доволен. Требуху снова оставил для приманок.
   В этот вечер он наелся мяса вдоволь. Волчатина оказалась жесткой, но оголодавший Саша стал совсем непривередливым. Он объелся так, что ему стало плохо. Потом отлеживался.
  
  
   Следующий волк, который попался через три недели, когда холода стали еще более жуткими и нос мгновенно замерзал, стоило высунуться за дверь... оказался к утру, к приходу охотника, загрызен и съеден своими же товарищами. От того мало что осталось. Но даже эти остатки Саша не погнушался собрать в мешок из плотного целлофана. В сарае теперь была настоящая скотобойня. Но каждый раз он прибирался очень тщательно. А во дворе и вовсе была идеальная чистота.
   Теперь у Саши был приличный по его меркам запас пищи. И он поверил, что доживет до весны. Правда, питаясь одним мясом, можно заработать какую-нибудь болезнь вроде цинги. Хорошо, что купил у доктора витамины. Хотя все равно противно без овощей. Даже жаркое и шашлык надоедают.
  
   *****
  
   Больше таких ярких событий в его зимнем сидении не случилось. Потянулись похожие один на другой скучные дни. И Саша этому был рад.
   Морозы держались с небольшими перерывами до середины марта, будто компенсируя нерусскую теплынь первой половины зимы.
   К тому времени он съел уже все, что у него было, и снова затягивал пояс.
   Но только когда неделю простояла температура около нуля и снег начал таять, Младший понял - можно уходить.
   Вскоре он простился с временным жилищем, к которому уже привык. Дай бог, чтобы в его жизни еще попались уютные места. И чтобы не пришлось скучать по этой избушке на курьих ножках.
   Бог? Как-то незаметно он стал мысленно обращаться к высшим силам. Все чаще. Но это его не удивило. При такой жизни в этом лучшем из миров... к кому еще обращаться за помощью человеку, которого все пытаются убить и который идет один, чтобы бороться с силой, что в тысячи раз больше его собственной?..
  
  
   Так или иначе, ему удалось дожить до весны. Солнце еще грело вполсилы и снега вокруг хватало, но в воздухе чувствовалось... обновление.
   В начале пути, когда становилось совсем туго, Саша, сжимая винтовку, словно клятву или мантру повторял что-то вроде: "Я найду Уполномоченного. И он пожалеет, что не сдох от самой мучительной хвори. Найду деда и сестру, если они живы. Если они мертвы, тоже найду. Хотя бы узнаю, где их кости зарыты. А враги... насколько каждый из них виноват - пусть бог судит. А я устрою встречу. Делай, что должен... и будь, что будет. И только смерть - конец боли. Аминь".
   Сейчас уже обходился без этого. Поход мстителя стал рутиной выживания.
   Скоро придется выживать среди людей. Он вступал в обитаемые края. Населенные земли требовали вдвое, втрое больше бдительности.
   Доктор не соврал. Западнее Пояса, вдоль шоссе, поселения стали попадаться чаще. Встречались и одиночные лачуги за пределами деревень, где кто-то жил. Или палатки. Иногда они стояли рядом, образуя целые лагеря, хоть и временные. Наверное, там жили какие-нибудь охотники или лесорубы. Или старатели... как иногда называли сталкеров. Некоторые бревенчатые лачуги-времянки, стоящие у дороги, были явно пустые. Видимо, тут можно бы страннику и остановиться, переночевать Он разглядывал пару таких мест в бинокль, но не подошел, не захотел рисковать.
   Видел путников. От нескольких, в камуфляже, укрылся, а одиночку в куртке с капюшоном приветствовал, помахав рукой. Тот в ответ кивнул. Так и разминулись на шоссе, каждый пошел в свою сторону.
   Видел огни деревень в отдалении от большой дороги. Видел костры. Те, кто их разжег, маскировались, но не слишком.
   Люди тут есть. Не такой уж он мертвый, этот Урал. Раз проехал мини-обоз из двух саней. Парень залег на опушке, пока лошади взбивали еще крепкий снег копытами. Первой скользила на полозьях огромная повозка, за ней другая, поменьше. Сани были искусно сделаны из дерева. Вроде бы такие назывались дровни или розвальни.
   Саша тут - чужак, а все чужаки автоматически вызывают подозрения. Особенно, если землями правит Орда. Хотя это как раз было совсем не очевидно. Ни одного их патруля он пока не увидел. Даже таблички ничего не значили, раз их ставили сами жители, все, кому не лень. И ему ли не знать, что власть может смениться быстро. Если верить доктору, эта земля была ничейной. Он вспомнил брошенный пост в Ишиме.... Но это не делало его путь менее опасным.
   Причем мирные жители не так безобидны, как казалось бы. От бандитов и людоедов ничего хорошего и не ждешь. А те, кто живут на земле, у кого есть хозяйство и дети, те за свое готовы придушить ничуть не менее, чем одиночки-бродяги. А может, даже больше. Потому что разбойник-скиталец может убежать, а домохозяину некуда податься. Семью надо кормить и защищать, как защищает потомство волчья стая.
   А его самого, рассуждал парень, можно бояться уже за дело. Он вор, мятежник и душегуб, а не просто терпила и тряпка.
   От этой мысли стало как-то даже теплее на душе. Может, надоело быть жертвой.
   Шел он теперь налегке, без санок. Рюкзака для оставшегося имущества вполне хватило. Скоро будет такая слякоть, что никакие санки не проедут.
  
   *****
  
   Была середина апреля, когда он подошел к Орловке.
   Последние дни стояла теплая погода. Иногда становилось даже жарко после переходов, парень расстегивал куртку, но шапку не снимал. Не хватало еще простудиться.
   В общем, зиму, которая еще держалась, когда Саша покидал "укрытие Робинзона", сменила весна, когда он добрался до промежуточной цели похода. Каждый день парень наблюдал, как весна вступает в свои права.
   Он пропустил момент, когда лед на реках треснул. Но когда ему встретилась какая-то безымянная речка (на привале, сверившись с атласом, решил, что это может быть Юрюзань, совсем как городок, оставшийся позади), Саша увидел, что ледоход прошел, и только отдельные льдины оставались в заводях у берегов. Ручьи бежали вовсю, снег лежал только в лесах и рощицах, на обнажившейся земле сквозь старую пожухлую поросль пробивались зеленые травинки. Пахло весной, хотя цветов пока не попадалось. Да и не до цветочков ему было. Можно было бы попробовать выкопать какие-нибудь корешки, но он засомневался, что найдет съедобные и не отравится.
   И вот показались в отдалении светящиеся в серых сумерках огоньки окон. Их было еще больше, чем в Еловом Мосту. Над крышами курились дымки. От шоссе к селу спускалась накатанная дорога. Ее развезло, конечно, но слякоти тут было поменьше, чем обычно на грунтовках, очевидно, жители следили за ней, может, вовремя счищали снег или чем-то подсыпали. Младший думал, что во время распутицы не будет никакого транспорта, кроме ног. По таким дорогам разве что вездеходы и трактора пройдут...
   Ан нет. Он уже видел: обычные телеги с крепкими лошадками и широкими резиновыми колесами еще как ездили. Так же уверенно, как недавно - сани. Иногда, правда, застревали, их выталкивали с матерками и ехали дальше.
   Это и была деревня Орловка. Аккуратно подкрашенный знак, без следов ржавчины, установлен очень ровно на железном столбике. Надписи про защиту Ордой поблизости не наблюдалось. Из этого можно сделать несколько выводов. Поселение достаточно большое и не боится нападения. А еще торгует и имеет отношения с соседями. Поэтому и не стесняется указывать направление к себе. Младший решил не прятаться.
   "Орловка - 2 км".
   Снизу к знаку была прикручена табличка поменьше:
   "Тут ярмарка. Ждем по воскресеньям. Но торгуем всегда".
   Вот оно как... Такого он точно еще не встречал.
   Орловка находилась к югу от города Усть-Катав, где когда-то стоял трамвайный завод. Мертвые трамваи его производства Младший видел и в Прокопе.
  
  
   Глава 4. Фронтир
  
   Перейдя по мосту небыструю реку Катав, Саша увидел еще больше признаков цивилизации.
   Дорога была освобождена от машин и мусора, а подъезды к мосту расчищены от остатков снега. Само это сооружение из железобетона выглядело довольно крепким для своего возраста.
   Вокруг тянулись поросшие лесом пологие холмы. Хотя была и пара обрывистых склонов, с которых упадешь - не соберешь костей.
   Шоссе уходило дальше на запад, а на юг сворачивала хорошо накатанная колея. Впереди виднелась большая заправка, несколько человек на телегах остановились там, чтобы напоить лошадей. Значит, на заправке есть то ли колодец, то ли ручная колонка. Можно будет и самому попить, и фляжку наполнить. Уже давно Саше приходилось топить снег (которым жажду утолить трудно), или кипятить речную воду, чтобы напиться, а тут - "нормальная" вода!
   Вскоре телеги свернули на юг. Догонять их Саша, конечно, не стал. Наоборот, решил выждать. Ошибиться и сбиться тут уже невозможно. У дороги, рядом с подножьем ближайшего холма, виднелся еще один указатель, из тех, которые называют "бильборд". И тоже со словом "ОРЛОВКА".
   Как всегда, он долго изучал поселение в бинокль. Благо, точек для обзора хватало. Несколько улиц было с брошенными домами, но в основном, жилье в деревне использовалось. Саша увидел красивую деревянную церковь, ухоженную и явно действующую. Колокольного звона не слышно, но почему-то сразу представилось, как звонят к заутреней... или когда там положено?
   Пастораль. Прикинул, что домов с дымящимися трубами сотни две-три. Значит, людей может быть и пятьсот, и тысяча. Да это мегаполис просто по нынешним временам. И, похоже, живут тут не плохо - и лошади у них, и порядок вон какой поддерживают... А то, что у людей есть время, желание и возможность облагораживать местность, о многом говорит.
   Полюбовался справными подворьями за крепкими заборами, большими огородами с теплицами из какого-то толстого полупрозрачного материала (полукарбоната?) и длинными пухлыми грядками, еще черными и пустыми, но уже явно обихоженными и готовыми вскоре принять в себя семена. На дальнем от него краю увидел кирпичное строение, похожее на водонапорную башню. Вдалеке, в поле, слабо поблескивало что-то длинное, металлическое. Трудно было разобрать из-за деревьев, что это - машина? Нет, покрупнее машины. Неужели трактор? Нет, гораздо больше. Но это он потом рассмотрит, если время будет.
   Данилов решил, что не пойдет к шурину доктора, хотя его приметный дом сразу опознал. Родственник Андреича тоже врач, и на его жилище тоже имелась табличка с красным крестом.
   Сашка переночевал в фургоне грузовичка с выцветшей надписью "Мороженое Пингвин", дождался, когда часы на руке показали девять утра, и пошел на ярмарку, которая находилась в здании, похожем на самолетный ангар, у самого края деревни.
  
  
   Не таясь, открыто зашел в поселение... и никто не обратил на него внимания - не больше, чем на других, прибывших сюда, пешком или на повозках. Это было приятно. Он уже привык, что на любого чужака глазели. Но тут чужие не в редкость.
   В ангаре было холодно, крыша защищала только от осадков, большие окна давали достаточно света. Может, летом столы выносили наружу и торговали под открытым небом.
   Позже он узнал, что ему повезло - пришел сюда как раз в воскресенье, хотя и не сверялся с календарем (календарик на 2069 год был напечатан в Заринске, и Саша прятал его за подкладку куртки). Именно по воскресеньям торжище работало на полную катушку - приезжали покупатели и торговцы из соседних сёл, и через прилавки с раннего утра до позднего вечера проходило несколько сотен человек. В будние дни тут обычно сидели две-три бабки, на случай, если кого-то принесет нелегкая. Торговали семечками, табаком-самосадом, можно было купить и самогон. Но настоящей торговли не было. Если кому-то из своих приспичит - тот домой к торговцу зайдет. А чужаков не ждали, хотя и не гнали.
   Зато сегодня люди шли хоть и не потоком, но широким ручейком. Младший уже отвык от такого количества народа. Приезжали с разных сторон, оставляя телеги под навесом. Приходили и пешие. Многие выглядели примерно как он, в таком же камуфляжно-фуфаечном наряде. Одеты были, в основном, еще по-зимнему, не доверяли оттепели, разве что валенки сменили на сапоги или боты. Почти все покупатели -- мордатые бородатые мужики. Зато среди торговцев больше женщин - видимо, занятие это считалось "бабским".
   Прежде чем оставить свой Робинзонов удел, Саша устроил банный день и постирал всю одежду. Но за последующие недели снова зарос грязью, хотя и умывался, и огрызком полотенца смоченным обтирался, а иногда ему даже удавалось состирнуть белье.
   Камуфляж его, когда-то новехонький, за время странствий сильно полинял и пообтрепался. В общем, Саша сейчас мало походил на молодого крестьянина из зажиточной семьи, приехавшего на ярмарку. И на него все же изредка искоса поглядывали. Хотя вопросов никто не задавал. Никто не удивлялся появлению еще одного путника в грязной поношенной одежде с полупустым рюкзаком. Это тут не было редкостью.
   И его винтовка не вызывала вопросов. Похоже, без оружия за пределами населенных пунктов редко ходили. Да и здесь за несколько минут он насчитал штук пять ружей, а в домах явно было еще больше. Такой вот "Дикий Запад". Но никакой ауры насилия и угрозы он не почувствовал. Всё выглядело мирно и буднично.
   Даже в воскресенье базар был невелик по меркам того же Заринска, где главный рынок, находящийся на стадионе, раз в десять больше. А тут - если быть честным, одно название. Но это была первая ярмарка, которую Саша встретил во внешнем мире.
   Тут продавали всё, что можно найти в мертвых городах, что вырастало на полях и огородах или добывалось в лесах и, наконец, то немногое, что новые люди могли изготовить своими руками... обычно из довоенных вещей. На одном столе лежали достаточно сложные приборы типа радиометров, очень потрепанные респираторы, и тут же рядом лошадиная сбруя, кузнечный инвентарь, амулеты от порчи и сглаза. Еще -- бурое и серое мыло, похоже, сваренное из самых простых ингредиентов. Пахло оно противно.
   Его интересовали продукты. Здесь многое можно было приобрести, только плати. Саша купил каравай ржаного хлеба у высоченного мужика с дубленым красным лицом и окладистой бородой. И сухарей купил. Торговля была чистым бартером, а ему предложить, кроме инструментов и крепежа, было нечего. В любом случае, он хотел разгрузить рюкзак.
   Сашин сломанный счетчик и одну оставшуюся дыхательную маску хлебопек не взял. Разменной "монетой" служили еще, как оказалось, соль, спички и горючее, но этого у парня было мало. Патроны он тоже не готов был отдавать. Купец выбрал гвоздодер (у Саши на родине это называлось выдерга) и пассатижи (или плоскогубцы?) с удобными ручками. Золотые монеты вызвали только хмыканье.
   Вдруг от соседнего прилавка Данилова окликнула толстая женщина лет пятидесяти (а может, и тридцати - кто их нынче разберет - замотана в пуховую шаль, только глаза хитрые и нос пуговкой видно). Перед ней были разложены скобяные товары - замки, дверные петли, шпингалеты -- много всякого нужного в любом хозяйстве железа. Всё блестит, ни пятна ржавчины. Тетка сказала, что если Сашка привезет из соседнего города металлический лом, хоть цветной, хоть черный, килограммов сто, она даст ему ведро картошки. Даже неискушенный Саша понял, что такой курс - грабительский. И на чем он потащит этот металлолом - на своем горбу? Санки он давно бросил, какие санки по такой распутице? Тут, скорее, тележка нужна. Тележки у него пока не было, а рабочей лошадью быть не хотелось, катить воз, проваливаясь в рыхлый грязный снег.
   Он и так еле ноги таскает с голодухи. Но вслух сказал, что подумает. "Вот-вот, подумай, тебе полезно будет", ехидно заметила тетка. "Полезно подумать?" - машинально переспросил Саша. "Поесть полезно, дурачок. На тебя же без слез не взглянешь. И откуда ты взялся такой - тонкий и звонкий?".
   Саша понял, что вопрос не требует ответа, и двинулся дальше. Но поесть действительно необходимо. Он отломил от своего каравая кусок и начал жевать на ходу, стараясь делать это не слишком быстро, растягивая удовольствие. Вкус хлеба показался божественным. Потом запил из фляжки и понял, что жить -- можно. Теперь, когда он немного утолил свой волчий голод, ему удалось сосредоточиться на том, что происходит вокруг. Младший не торопясь шел вдоль прилавков, присматривался, прислушивался, примечал. Он увидел, что почти у каждого продавца есть тетрадка, куда записывалось - кому, что и сколько отдано. Торговля на доверии... Ну, конечно! Тут все друг друга знают, даже жителей соседних сёл. Обмануть и не рассчитаться за взятое в долг -- себе дороже. Но ему на это рассчитывать не приходится. А соблазнов было много. Он бы не отказался сейчас от квашеной капусты, яиц, творога... Но, сколько ни пытался, больше ничего купить-обменять не получалось. Ни его оставшиеся железяки, ни желтые монеты интереса не вызывали.
   Вдруг Сашка почуял запах, заставивший его остановиться и зажмуриться. Пирожки!!! В памяти сразу всплыла картинка - он просыпается в своей постели от этого волшебного запаха. Сестра жарит пирожки, кричит: "Вставай, соня! А то дядя Гоша сейчас придет, тебе ничего не останется". И он натягивает спортивные штаны и бредет на кухню. Женька пошутила, что ему не хватит - пирожков много, их целая гора, с разными начинками. Он, обжигаясь, берет с капустой... Женька... Где она? Жива ли?
   Челюсти непроизвольно сжались так, что захрустели зубы. Сашка запретил себе думать об этом, но понял, что должен купить этот проклятый пирожок, даже если придется продать почку. Хотя кому она теперь нужна, кроме каннибалов?..
   Незадолго до их рокового отъезда из Прокопы он читал в книге, название которой теперь и не вспомнить, что-то про продажу органов. Там ему встретилось это выражение. Сашка хотел спросить у деда: в чем смысл? Кто и зачем мог покупать человеческие почки, да еще задорого? Но на следующей странице наткнулся на слово "трансплантация". Оказалось, что предки всегда в случае необходимости могли продать лишний орган. Богато жили, ничего не скажешь. Но за делами не успел расспросить деда подробнее. А теперь не знал, увидит ли его еще когда-нибудь.
   Сам он когда-то пробовал и свиные, и говяжьи почки. А теперь мог рассчитывать разве что на заячьи. Ну, или на волчьи... Которые не сказать чтобы вкусные - пирожки, понятное дело, вкуснее.
   Парень решительно шагнул к прилавку.
   - Что просите за пирожок?
   Торговка внимательно осмотрела его с головы до ног.
   - А что у тебя есть?
   Путник достал мешочек с инструментами, но та, мельком взглянув, отрицательно мотнула головой. Сашка показал монету - та же реакция: "На что она мне?". Видимо, такое отчаяние отразилось на лице молодого бродяги, что женщина, вздохнув, сказала - "Эх, доброта моя меня погубит. Давай свою денежку. Не знаю только, зачем она мне", и протянула Саше пирожок. У него хватило выдержки поблагодарить добрую торговку и немного отойти, а не слопать на месте. Пирожок оказался теплый и вкусный, с его любимой начинкой - капустой.
   В дальнем конце ангара пожилой мужик в кроличьей ушанке продавал овощи, мыло, вязаные носки и варежки. Саша подумал, что свою удачу на сегодня уже израсходовал, и замешкался, решая - уходить, или еще поглазеть. Хотя мыло у него кончалось, и неплохо было бы прикупить кусок. "Ага, и веревку не забыть"... Он не был бы собой, если бы эта шутка не пришла на ум. Решив все-таки пойти к выходу, Данилов повернулся, но мужик вдруг позвал:
   -- Эй, парень, подходи, выбирай. Мыло хорошее у меня, не вонючее. Или тебе носки нужны? Смотри, какие теплые, тут нитка пуховая добавлена.
   Пришлось подойти к прилавку и признаться, что хотел бы купить мыла и картошки, но у него почти ничего ценного нет на обмен. Неожиданно торговец благосклонно отнесся к предложению поменять товар на золотую монету.
   Как и тетке за пирожок, Младший отдал ему монету, которая была парной. На этой был изображен спортсмен-лыжник. А вот все оставшиеся теперь были разные. Александр еще надеялся, что кому-то нужна эта "коллекция".
   Рассмотрев золотую безделушку, торговец взвесил ее на ладони, а после выдал ошалевшему от такого везения Сашке кусок мыла, кулек картошки, пару морковок, немного лука и чеснока и баночку хреновины. Слово это больше подходит к описанию жизни, но это всего лишь острая приправа.
   Больше того. Немного помешкав, мужик сказал, что даст еще мыла, потому что монета дорогая, и он, как честный купец, не может обманывать покупателя. Но хорошего мыла у него с собой больше нет, все распродал, поэтому они с Сашкой должны сейчас пойти к нему домой (тут недалеко) и там он окончательно рассчитается. Все это выглядело подозрительно. Да как ловушка это выглядело! Мужик стал быстро складывать оставшийся товар в мешок, даже не дожидаясь Сашкиного согласия. Парень колебался. Страшновато, конечно, но, с другой стороны - что с ним может сделать этот добродушный дядька? Ограбить? Я вас умоляю! Что с него можно взять? Убить и съесть? Смешно. И Сашка решил пойти. Несмотря ни на что, ему еще хотелось верить людям. Не всем подряд, конечно, но вот этому бородатому купцу решил поверить. Да и провернуть выгодную сделку хотелось. Мыло потом можно поменять на что-то иное. К тому же он вооружен.
  
  
   Вскоре они уже шли по главной улице. Мужик, назвавшийся Иваном Ивановичем Ермолаевым, очень ненавязчиво стал расспрашивать Сашу, куда и откуда тот держит путь. Младший без подробностей рассказал, что жил под Курганом, но пришлось вот уйти. Идет в Белорецк. Видя, что парень не расположен много говорить, торговец отстал с вопросами.
   Остановились возле немаленького дома. Два этажа. Кирпичный. До Войны построенный, явно знавший регулярный ремонт. Никаких пафосных украшений. Добротно и просто.
   Крыша металлическая, забор, деревянный и крепкий, с "колючкой". Похоже, строился на большую семью. Во дворе -- железные качели и какая-то скульптура из автомобильных шин. На веревке сохнет белье, причем много детского. Хозяин немолод. Дети - если живы - по идее давно выросли, разбрелись-разъехались и живут своей жизнью. Хотя... куда отсюда уедешь? Могли и по соседству жить. Неужели молодая жена у него? Но и сам он, скорее всего, моложе, чем кажется. Так что могут быть и мелкие... Или все-таки внуки? Не важно.
   Надворных построек много. Саша даже не понял назначение некоторых сараев и сарайчиков. И поле рядом большое, уже почти свободное от снега.
   Они подходили к крыльцу, когда услышали призывное мемеканье. В ближайшем строении была распахнута дверь, оттуда высунулась рогатая голова. Невысокая загородка не позволяла козе выйти из сарая. Иван Иванович достал из кармана какое-то лакомство, протянул его козе, и ласково ее погладил, приговаривая: "Машенька, красавица моя". Наблюдая эту сценку, Сашка подумал, что не может этот дядька быть душегубцем.
   Зашли в дом. Торговец вручил Данилову кусок душистого мыла, вынув его... из своего заплечного мешка. Сашка оторопел. Бежать? Хвататься за ружье? Мужик, увидев его изменившееся лицо и поняв, что прокололся, смущенно хмыкнул.
   - Не бойся, Саня. Не обижу, не для этого позвал. Разговор к тебе есть. Проходи, чаю попьем, потом все расскажу.
   Крикнул в глубину дома: "Мать, готов самовар? Неси!". Легонько подтолкнул все еще стоявшего столбом Сашу:
   - Разувайся, проходи, будь гостем.
   Вскоре они уже сидели за таким же, как и всё в этом доме, крепким и удобным столом. Молчаливая жена хозяина принесла самовар, сушки, плошку с медом. Все это не могло не обрадовать гостя.
   В отличие от дома доктора, тут оказалось много икон. Целый угол был ими занят. Ермолаев перекрестился на них и чуть поклонился. Большинство икон были простенькие, как будто нарисованные художником-самоучкой, две были вырезаны из журнала и вставлены в рамочки. Но были и "настоящие", довоенные. Почти как в той церкви с мертвыми, которых только тронь и они рассыплются.
  
  
   Чай у Ивана Ивановича оказался очень вкусный.
   -- Кипрей, -- пояснил он, -- сам собираю, сам делаю.
   Сашка накинулся на сушки, хозяин подливал ему чай, смотрел жалостливо и испытующе. Как будто изучал своего гостя. Тому уже было всё равно, пусть смотрит, пусть грабит, пусть даже убьет... потом, зато сейчас он поест и напьется горячего чаю с медом. Но вот он почувствовал, что сыт и, как ни странно, спокоен. Наступившая расслабленность не вызвала обычной паранойи: мол, ему что-то подмешали.
   У человека икон вон сколько. Не может он быть подлецом.
   Рядом со столом стоял шкафчик с открытыми полками (Этажерка? Стеллаж? Как такую штуку правильно звать?). Он был битком набит игрушками. Большинство игрушек -- самодельные - деревянные, тряпичные, глиняные... Было и две старинных куклы, одна в виде голого лысого младенца, другая - фигуристая, с пышными кудрями, в красивом платье. Проследив взгляд Саши, хозяин пояснил:
   - Внуки с нами живут. Сейчас их дома нет, в гости пошли к другой бабушке, а то мы бы так спокойно не сидели. Ох, и сорванцы! Я таких детей не видел, мои потише росли.
   -- СДВГ, -- машинально сказал Саша, выкопав слово откуда-то из памяти. Из прочитанного журнала.
   Иван Иванович вопросительно поднял брови.
   -- СДВГ, -- повторил Саша, -- диагноз раньше такой был, для беспокойных детей.
   -- Гляди-ка, а я на букву "С" только СЧП знаю. Слыхал про такой... диагноз? - взгляд торговца показался ему... заговорщическим. Лучше слова не подобрать.
   -- Слыхал, -- стараясь казаться равнодушным, ответил Саша. -- Что, и у вас они есть?
   -- Они теперь везде, парень, -- неожиданно зло ответил Ермолаев. -- Вижу, ты их тоже... любишь?
   -- Люблю, до смерти, -- буркнул Саша. Да уж, шпион из него... так себе. Как пуля из... Надо лучше следить за лицом. -- И что они тут натворили?
   - Да приехали в прошлом году летом, сказали, что будет у нас бетонное шоссе, каменный вокзал и паровозы станут ездить. Ту-ту! Чух-чух-чух! - Ермолаев изобразил, как едет поезд. -- Ха! А еще объявили "налог на занятых". Не знаю, что за штука, но примерно десятина. С урожаю. Тут у нас поменьше стало радости. Особенно у тех, с кого есть что брать. Но ничё, затянули пояса. Подумали еще раз и решили, что все клёво. Будем ждать паровозы. И самолеты. Осенью ордынские сборщики приехали, тюки с продуктами забрали и укатили.
   - Понятно. Вы решили терпеть. Я думал, ваши люди томятся под гнетом... - не выдержал Сашка. Будто какой-то бес жил в нем и никак не хотел сидеть тихо, прижав хвост.
   Фермер посмотрел на него и рассмеялся.
   - Томиться, Саша, может только в печке каша. А люди ко всему привыкают. Даже в самом плохом начинают искать плюсы. Плюсы, они же и на кладбище есть. Много "плюсов". И люди убеждают себя. Убеждают близких и соседей. И постепенно все, кто бухтел... замолкают. Кроме разве что совсем бедовых. Тогда тем уже сообща обламывают рога. Или они сами из жизни выпиливаются. Нет, не пилой. Иногда веревкой, а чаще спиваются или убредают в леса и горы, где их кушают волки да бурые мишки. А может, даже этими... убырами становятся. Потому что тяжело человеку против... коллектива.
   Значит, и здесь про убыров слышали.
   - Тут у нас хоть и давно торговое место, но сильно богатых-то нет. Община всем заправляла. Кто-то жил лучше, кто-то чуть хуже и батрачил иногда, но мельница общая, покосы, речка тоже. Даже генератором пользуемся по очереди. Нет, не дизельный он, а пиролизный, на дровах. Только земля считается того, кто ее обрабатывает, но земли полно, в сто раз больше, чем нужно. Вроде, всё было честно. Но портиться начало еще до их приезда. А я бузутером был. Позицию имел. Вот и тут возмутился. "За что? Зачем, мол, платить?". Если защищать нас вроде не от кого. За паровозы через сто лет? Но староста новый, Березкин Коля, Николай Николаич, которого год назад выбрали - самые алкаши выбрали, потому что его дружок агрегат починил, и спирта стало -- хоть залейся, -- сказал: надо дружить с крутыми пришельцами. Когда эти приехали, его "лекторат" чумовой вообще плясал и записываться в СЧП готовился. Думали, что поживиться можно будет, чужие земли поразорять, добычу привезти. Но оказалось, что поживы -- как с козла молока. Рекрутов не взяли у нас, мол, не нужны пока, хилые, мест нет в колонне. А вот десятину платить заставили. Понятно, что с тех, кто более работящий, взять можно больше.
   Данилов слушал внимательно, подперев голову руками. И старался, чтобы лицо его ничего не выражало. Но Ермолаев начал объяснять, выбрав манеру разговора как с ребенком, а это Сашу немного бесило.
   - Ну, я и попытался народ подбить, чтоб не платить. Неправ был. Жизнь -- сложная штука, Санёк. У каждого свои мотивы. Настоящие злыдни -- только в книжках. Я читать-то плохо умею, мне батя пересказывал. Русские народные сказки, и даже толканутые. Ну, которые Толкин насочинял. Вот там сразу ясно, кто бобро, а кто зло. А в этой жизни все мы -- бедолаги, за свой кус хлеба под солнцем боремся. Ну, а когда солнца нетути... еще страшнее. У нас до сих пор рассказывают детям, что было Зимой. Той самой. У вас тоже старики бают об этом?
   - Бывает. Слышал. Что в некоторых местах людей ели и только этим выжили.
   - Это не байки, парень, а самая что ни на есть быль.
   И вот тут Александр не сдержался.
   - Мы тоже это помним. Но тем обиднее. Мы выжили. Остались людьми. И для чего?
   "Чтобы страдать от уродов, которые хуже психов-людоедов? Которые забирают то, что сами не вырастили, и взамен обещаниями кормят?" - конец фразы он удержал в себе. Но и того, что было сказано, хватило.
   - Сопляк. Это ты, как вижу, болтаешься по миру. Как говно в проруби, -- сказал без злости, просто констатируя. -- А у нас у всех дети, хозяйство. Нам проблем не надо. Надо, чтобы зло было наказано, ага? Типа того?
   - Я считаю просто: есть плохие люди и хорошие, -- произнес Младший. -- И плохим людям надо дать понять, что они были неправы. Иначе как помочь им исправиться?
   Ермолаев посмотрел на него с тоскливым выражением.
   - Издеваешься? Чувствую, ты и сам пострадал. И тебя тоже изломали. Душу твою...
   - Намекаете, что я психикой повредился? Да люди, которых я встречаю, почти все ненормальнее меня.
   Усилием воли Сашка успокоил себя, чтоб лишнего не сказать.
   - Короче, сиди тихо, никому больше такого не говори, - заключил Ермолаев. - Иначе... нет, никому не сдам, ты не подумай. Просто выкину отсюда к чертям, за мост. И не смотри, что я на вид тюфяк... А соседи мои -- не плохие люди. И староста Коля Березкин не мудак, только запутался.
   - Они все трусы и подонки, если своими именами называть. Можно было драться. Скооперироваться с соседями...
   - Значит, мы все - трусы и подонки. Но такие выживают чаще. А ты не мели чушь, а послушай.
   Немного помешкав, Иван Иванович рассказал, как обидели его в прошлом году свои же односельчане из-за этих пришлых.
   -- Нет, ордынцы, конечно, нормальные мужики, порядок вон наводят... Но помощники их добровольные... Это просто чума. В сентябре я на сходе ляпнул, что не надо платить налог, который они назначили. Мол, нас много, все с оружием, зачем нам еще какие-то защитники? Если что, сами себя защитим. И сосед меня поддержал, еще и матом про них, "сахалинцев" в смысле, выразился. А все так перебздели, особенно после того, что в Клюквенном случилось... Соседу-то сразу бока намяли, чтобы, значит, впредь подбирал выражения. А ко мне назавтра староста пришел со своей свитой, забрали свинью и кроликов. Это в счет налога, объяснил, и штраф еще, мол, тебе, за подстрекательство. Так мало им показалось, ночью кто-то забор дерьмом измазал и на воротах слова разные нацарапали. Вроде тех, за которые соседу морду начистили. Испортили ворота. Скоблить долго пришлось.
   "А у меня всю семью перебили", - подумал Сашка.
   - Слава богу, сыновьям и дочке не повредили, - продолжал Ермолаев, - они тогда на сходе сказали, что со мной не согласны. Даже поругали меня вместе со всеми. Потом-то меня простили, хоть и не сразу, перестали вражиной называть. Народ у нас добрющий. Отходчивый. Даже из дома не выгнали.
   Саша так и не понял, есть ли в словах торговца сарказм. Слова такого тот точно не ведал. Он задумался. Вроде бы, масштаб преступлений несопоставим. Но в чем-то эта семья пострадала ничуть не меньше, чем он. "Простили?". Неубедительно Ермолаев это сказал. Будто боялся чего-то. Это даже Сашка почуял. А как жить тем, кого записали во враги и не дают прохода, если деревенька хоть и крупнее Елового Моста, но все же не город? Бежать? Куда? Одиночка не выживет. Надо быть психом, как кое-кто, чтобы не пытаться прилепиться к общине, а летать как перекати-поле. Это не каждый выдержит, только человек с железной волей. И то недолго.
   "Знаешь, внучок. Тот, кто рушит жизнь человека, лишает его дома, очага, родной земли, тот почти убивает его. И, значит, должен отвечать, как за убийство", - вспомнил Младший слова деда. Тогда это было сказано о завоевателях прошлого. Или о тех, кто нищетой, развалом и разрухой делал жизнь народа невыносимой. Но так же можно сказать и про то, что творилось здесь и сейчас.
   - Ну, я не удивлен... Люди не любят тех, кто... умничает. Но я бы это не оставил.
   - Ты? А кто ты такой, что судить взялся? Пацан. Заруби себе на носу. Это наши местные дела, - произнес Ермолаев, словно заклинание, - А "сахалинцы"... в них больше хорошего, чем плохого. А в чем-то вообще молодцы. И к этим перегибам кассации не имеют.
   "Вот опять я сунул нос не в свое дело", - мысленно стукнул себя по лбу Младший. Хотя зарекался. Обещал сначала думать, потом пасть разевать. Он очень хотел "закруглить" разговор.
   Язык себе отрезать или кляп вставить? Ведь он совсем один. И будто по минному полю идет. Его разорвут на куски, если ошибется всего раз.
   Саша вспомнил, что еще недавно, чуть больше, чем полгода назад, спал в своей постели. Чуть не навернулись слезы на глаза. Нельзя. Воспоминания отнимают волю. И только ненависть дает силы. Работает как мотор. Он вспомнил, как рубил крест-накрест и наискось, как падали враги от пуль. А здесь -- всего лишь слова и людская молва. А ну, соберись! Плечи расправились, подбородок приподнялся.
   "Представь, что на груди у тебя прицеплен фонарь. Он не должен светить вниз. Только прямо и немного вверх. Это правильная осанка. И правильное отношение к миру". Так говорил дед. Хотя и признавал, что у него не всегда так получается.
   "Или представь, что ты - пуля, выпущенная в цель. Может, ты сомнешься в блин от удара о бетонную стену. Может, улетишь высоко в небо, но потом, где-то далеко, все равно упадешь на землю. А лучше всего, если уж суждено сгинуть, чтобы тебя закопали вместе с трупом врага".
   Но вот такого дед бы никогда не сказал. Это уже Младший сам придумал.
   - Если бы мы открыто возбухнули, они бы просто спалили село, - продолжал Ермолаев. - А так они больше пока не приезжают, ни слуху о них, ни духу. Нарисуются - кинемся в ножки. Но скорее всего -- не придут. А староста все равно... не прав. Зря за них надрывался.
   - Раз уж ваш староста такой плохой, какой-нибудь странник мог бы его проучить, - продолжал Сашка, смотря Ермолаеву в глаза, не мигая. - Пришлый человек мог бы сжечь пару сараев. Или кроликов его в лес выпустить. На вас не подумают.
   Фермер минуту молчал, а потом покатился со смеху. До него дошел смысл Сашиного намека. Но смех был невеселый. Может, ему стало не по себе, потому что увидел в глазах тихого паренька отблески нехорошего огня.
   - К вам они не вернутся, но на волю попадут, - повторил Младший. И когда выговорился, лицо его перестало быть каменным, стало человеческим.
   - С дуба рухнул? - хохотнул Ермолаев. - Чтоб они подохли свободными? Ты в наших лесах кроликов видел? Это южные звери. Они пять минут не проживут, тебе спасибо только волки и лисы скажут.
   - По мне, так пусть лучше их волки сожрут.
   - И оставить чьих-то детей без мяса и шкурок на шапки?
   - Ну ладно, черт с ними, с кроликами. Но я всегда считал, что лучше разломать вещь или утопить в реке, чем отдать грабителю. И лучше сдохнуть стоя, чем жить рабом. А зло не должно оставаться безнаказанным. Даже мелкое.
   - Ты так считаешь, потому что мальчишка еще. Вот поживи с мое... вернее, доживи... тогда посмотрим. Лучше сжечь свой дом, чем пустить туда врага, да? А жену свою ты тоже лучше бы убил, чем отдал кому-то?
   Юноша изменился в лице.
   - А вот на этот вопрос я отвечать не буду.
   Немного помолчали, Ермолаев налил себе чаю, видно, эти простые действия помогали ему успокоиться. Саша решил сменить тему и спросил, общаются ли они с жителями других районов и краев. Разговор снова стал деловым и размеренным.
   В ответ Александр услышал подтверждение словам доктора, что на восток отсюда не ездит никто. Но с Еловым Мостом и Саткой не поддерживали отношения не потому, что у тех нечего было купить. Просто их считали "нечистыми", слишком близко к Поясу находятся. Вот так. Разве что изредка кто-нибудь из здешних заезжал туда, в очень сухую погоду, чтобы не дай бог под дождь в тех краях не попасть.
   Зато ездили на север, куда шло шоссе, пусть и не такое широкое, но по нему можно добраться до какого-то Красноуфимска. А уже оттуда -- и до самой Перми, где по пути будет еще штук пять живых поселений. Именно поэтому здесь, на пересечении дорог и родилась ярмарка. Но север Сашу не интересовал.
   - Иван Иваныч, а до Белорецка легко добраться? Вроде это недалеко отсюда на юг, - задал он заготовленный вопрос, который считал неопасным.
   - Недалеко? - фыркнул Ермолаев, - Это ты на карте увидел? Недалеко только птице. Там дороги хреновые, паря. Никто не ездит. Даже тропинки заросли.
   При фразе "только птице" Саша почему-то вспомнил страусов, пингвинов и киви. Интересно, есть ли они еще? Такие до середины Днепра долетят, только если ими выстрелить из пушки. Игра была такая, про птичек. Последний раз он стрелял птичками по свиньям в Заринске, где имелось и несколько компьютеров, и пара "смартов" у важных людей. Пустырник сам предложил ему поиграть. Вскоре после боя за город, когда Саша восстанавливал силы, чувствуя себя не героем, а лишившимся всего одиночкой.
   Но здесь вряд ли слыхали о таких "птицах".
   - И осыпи бывают в горах, снег сходит со скоростью поезда. Пешком голову сломаешь. А кони или телеги не пойдут. Незачем. Охотники иногда ходят там. Но только летом. В горах холодно, дышать трудно.
   - Это оттого, что высоко над уровнем моря?
   - Какого еще моря, парень? До моря отсюда, как до Китая. Мы жизнь проживем и не увидим его. Нет. Просто после войны воздуха, говорят, меньше стало. И поэтому в горах тяжко. Даже там, где раньше проблем не было. А ты, видать, сильно переутомился... море тебе, блин, мерещится. Ладно, не кипятись. От такой жизни мы все стали ненормальные, - примирительно сказал хозяин дома.
   Младший понял, что сморозил чушь, используя слишком сложные термины. Этот торговец, в отличие от доктора, не казался грамотным человеком. Хотя Ермолаева правильнее называть фермером, а не купцом. Слово крестьянин к нему тоже не очень клеилось.
   А море тут было... но миллионов пятьсот лет назад. Так дед говорил.
   - Ну, тогда до Уфы, - вспомнил Саша про другой форпост ордынцев. - Хочу в большой город перебраться. Может, там повезет жизнь наладить.
   - Ха! Рукастому и головастому везде хорошо. А вот лентяю и неудачнику... везде не фонтан. Но ты, кажись, не такой... Болтаешь много, но не бездельник. И не пустоголовый. Да, до Уфы проще доехать. Но ты уверен, что тебе оно надо? Именно сейчас? Время такое, понимаешь...
   Иван Иванович помолчал, будто обдумывая что-то, потом решился.
   - Заболтались мы с тобой. Давай к делу перейдем, Санька. Ты же гадаешь, зачем я тебя привел? Ты мне нравишься. Без всяких. Иногда тебя заносит, но вижу, что ты мужик, а не дерьмо... как некоторые. У меня к тебе предложение. Тебе в Уфу надо? Одному идти - тяжело и опасно. Помогу. Свояк караваны водит. Пару раз за лето. Вот как дороги просохнут, да отсеемся, так и поедет. Вообще-то он кого попало в попутчики не берет, но я за тебя попрошу. И продуктов на дорогу дам. А пока... Пойдешь в работники ко мне на пару месяцев? Тебе же нужна работа?
   Саша не знал, радоваться ему, или нет. Вроде все складывалось лучшим образом, но он привык ждать подвоха. Вдруг опять попытаются поймать и под замок посадить?
   - Ты что умеешь? Ремесло знаешь какое-нибудь? Крыши крыть там, печи ложить, по металлу работать? Может - столярничать? - не унимался фермер.
   - Ничего из этого. Только грубую работу. Мешки таскать, воду, землю кидать и так далее.
   - Негусто, - вздохнул Ермолаев, - Ну, лады. И такой труд я тебе найду. Только знаешь, что?..
   - Что?
   - Тех людей, которые тебя обидели... скорей всего, ты не найдешь. Россия-матушка - большая. Ты даже не воображаешь, насколько. Орда тоже большая. Там десятки тыщ живут. А если найдешь... извини, они тебя пальцем прихлопнут.
   - Откуда вы знаете про мою обиду? - у Саши чуть челюсть не отвисла от такой проницательности сельского торговца мылом.
   - Эх, ты. Я не первый день живу. У тебя на рожице все написано. Таких, как ты - вагон. Все на ордынцев обижаются... и идут в Орду с жалобами. Но вместо компенсации садятся жопой на кол. У них это называется "кол-центр".
   У Саши аж от сердца отлегло. Нет, не до конца понимал его купец! Не про месть подумал, а про кляузничество.
   - Короче, бумажку свою жалостную выбрось. А лучше сожги. Не отвлекай серьезных людей. А то обратят на тебя внимание, не обрадуешься.
   - Да нету никаких жалоб. Просто шел, искал, где лучше... СЧП не люблю, но жить как-то надо.
   - Ну, тогда на хрена тебе дальше? Тут оставайся, - сказал Ермолаев. Хватит бродяжничать.
   Глядя в Сашкины удивленные глаза, он выложил главный козырь.
   - Ленке ты понравился. И, не дожидаясь вопроса, пояснил, - Дочурке моей. Вдовая она, а деток трое, к нам вернулась жить. Одной с тремя малыми и с хозяйством разве можно управиться?
   Сашка не мог вымолвить ни слова. От удивления.
   - Ты не думай - она хорошая. Работящая, и из себя справная. И ненамного тебя старше. Тебе сколько?
   - Ше... семнадцать... будет - выдавил Сашка.
   - Семнадцать? - удивился Ермолаев - О, как! Видно жизнь тебя сильно била... Ничего, за одного битого двух небитых... На ярмарке она тебя увидела, ко мне прибежала, да как начала упрашивать, чтобы привел тебя. Я сначала не понял, что она в тебе нашла. А вот пообщались, и думаю - может, и сладится у вас. Тебя только подкормить, отмыть, да переодеть... Ну-ну, не обижайся, это я по-отечески тебе говорю, без издевки... Заходи, Лен! - почти не повышая голоса, сказал Иван Иванович, и дверь скрипнула.
   За дверью она была и всё слушала, понял Саша.
  
  
   Конечно, девушки его интересовали. Давно, лет с двенадцати. Он не видел ни одной с самого Заринска. Да и тогда, после гибели Киры, после всего, что случилось, он думал, что эта сторона жизни для него закрыта. А гляди-ка - стоило только узнать, что он приглянулся какой-то неведомой Лене, и сердце застучало быстро-быстро, и день заиграл новыми красками. Жизнь продолжается? "Надеюсь, ей не сорок у нее нет лишней головы", - сам с собой шутя, подумал Сашка, пока дверь открывалась. Хотя и знал, что это не так. Впрочем, для него и тридцать, и двадцать пять представлялось "зрелым возрастом".
   Он постарался, чтобы лицо не выглядело глупым. Но все равно непроизвольно улыбнулся - в ответ на простую и открытую улыбку молодой женщины, которая смотрела на него так, будто знала давно. Не навязчиво, не пошло. А именно скромно и доброжелательно.
   Иван Иванович не дал им долго играть в гляделки. Как и положено главе семейства, начал отдавать распоряжения:
   -- Вот, Лена, это Саня. Он издалека идет. Поживет пока у нас, поможет по хозяйству. Думаю, в дальней комнате его определить можно. Давайте пообедаем сейчас как следует, накрывай на стол. А потом покажешь Сане его комнату, сооруди ему там постель и выдай, чего требуется - белье, одежду. И баню надо затопить. Хоть и день сегодня воскресный, вроде как не годится, но путникам и болящим даже в Великий пост послабления разрешаются. Думаю, Он поймет и простит.
  
  
   Вечером этого длинного дня Саша сидел на полке в жарко натопленной бане, не в силах шевельнуть рукой. Вошла Лена, принесла стопку чистой одежды. Саша попытался прикрыться веником. Лена засмеялась.
   - Не бойся, малыш, помочь пришла.
   Отобрала у него сухой веник и сунула в ведро с горячей водой.
   - Я не малыш.
   - Вижу, - она улыбнулась и зачерпнула деревянным ковшом кипятка из бака, налила в ковш чего-то из бутыли, стоявшей тут же, на подоконнике, плеснула на камни. Парилку заполнило жаркой волной, почему-то пахнущей горячим хлебом. Саша не мог вдохнуть раскаленный воздух.
   - Ложись, - скомандовала Лена, через голову снимая намокшую длинную нижнюю рубаху, под которой больше ничего не было. Саша зажмурился и вытянулся на полке ничком. Дышать стало легче. Одуряющий хлебный дух постепенно слабел, и вот уже пахло просто чем-то горелым. Лена снова плеснула на камни, и снова парилку окутало вкусным паром.
   - Что это?
   - Квас, после вчерашней бани остался. Мы всегда квас в воду добавляем. А у вас разве так не делают?
   Может, иногда и делали. Но еще в Прокопе, когда парились, добавляли в воду немного хвойного масла. Почему-то он вспомнил и тот запах. Но там было детство... а здесь что-то явно иное.
   -- Ну что, готов? -- Лена достала из ведра распаренный веник, погладила им Сашу по спине, по ногам и рукам, и начала хлестать.
  
   *****
  
   Прошла неделя.
   Однажды ночью Лена не сразу ушла в свою комнату. Сашка лежал на мягкой перине под мягким пуховым одеялом, Лена прижималась к нему всем телом, тоже мягким и горячим. Саша чувствовал, как от этого жара плавится ледяная корка, покрывавшая его сердце, трескается, разваливается на куски...
   - Давно спросить хочу - почему я? Почему ты меня выбрала?
   Лена немного помолчала, будто подбирая слова.
   - Не умею говорить про это. Ладно, попробую. Когда тебя на ярмарке увидела, ты хлеб ел. И так ты его ел, будто это не хлеб был, а пряник какой, или леденец. Потом последний кусочек в рот положил, вздохнул так и на меня посмотрел. Я рядом стояла.
   - Не помню - удивился Сашка.
   - Конечно, не помнишь. Ты вроде бы на меня смотрел, а как будто в себя. И глаза у тебя такие были... как у святого на иконе. Печальные немного, всё знающие и... Я предупреждала, что не смогу объяснить... В общем, не видела я никогда таких глаз. Хотя, что я вообще в жизни видела? И так мне жалко тебя стало, и захотелось приютить, отогреть, обласкать. Веришь?
   - Верю, - хотя Младшему стало слегка обидно за слово "жалко". Он бы многое отдал, чтоб производить другое впечатление. - А отчего твой муж умер?
   - Да от водки сгорел. Когда только поженились, он нормальный был. Пил, конечно, но не запоями. А потом... Даже вспоминать не хочется.
  
  
   Старший Ермолаев объяснил односельчанам, что Сашка Подгорный - племянник его кума из какого-то села к северу по шоссе. Этого объяснения хватило. Даже его настырным сыновьям. Может, они и не поверили, но слово отца - закон.
   Трое младших Ермолаевых были так похожи, что Сашке сначала было тяжеловато их различать, может, еще потому, что они носили бороды, хоть и не лохматые, как у староверов, а подстриженные.
   Старший, Денис -- был молодой копией отца, и такой же болтливый. Растительность на лице у него плохо росла. Остальные видимо, пошли в мать в части роста и белобрысости. Сыновья Ермолаевы жили своими домами, но неподалеку от родителей. Они тоже постоянно работали, у каждого большое хозяйство, в гости к родителям приходили по воскресеньям. Обедали за большим столом, немного выпивали, разговаривали.
   Началась посевная. Поле было большое, надо было вскопать его лопатой. Ни лошади, ни тем более трактора у Ермолаева не было. Он объяснил Сашке, что был у него мерин, да прошлой осенью "копыта отбросил". Покупать надо, но это не так просто. Сложностей много. И не на что - и выделяться "богатством" означает, что могут увеличить оброк. Неизвестно, когда теперь приедут ордынцы, но староста собирался десятину и в этом году собирать и выколачивать. Власти у него больше стало.
   Поэтому Ермолаев рассчитывал пока справиться с помощью Сашки. Можно было попросить у кого-то лошадь на денек, хотя бы самые неудобные участки вспахать, но после прошлогоднего конфликта у Ивана Ивановича оставались напряженные отношения с односельчанами, у него были к ним свои счеты, у тех к нему - свои. Просить, унижаться и нарваться на отказ Ермолаев не захотел, вот и пришлось Сашке почти сразу включаться в работу. Сначала он с непривычки сильно уставал. Болела спина, на руках появились кровавые пузыри. Но постепенно втянулся, что-то объяснил Иван Иванович, до чего-то сам дотумкал. Воткнуть лопату в землю под нужным углом, помогая себе ногой, не слишком глубоко, но и не очень мелко. Используя черенок, как рычаг, перевернуть ком земли, острием разбить его. Выбрать, если попадутся, корни многолетних сорняков и бросить их в ведро. Удивительно было Сашке, что даже в такой примитивной, как он думал, работе, есть свои приемы, секреты. Выращивали разные культуры, даже рожь, табак и сахарную свеклу, но в основном картошку, которую называли "родимая". Земля была хорошая, не глинистая, как у них в Прокопе. Очень часто встречались дождевые черви. Ермолаев с гордостью говорил, что чем больше червей - тем лучше, плодородней земля. По свежевскопанной полосе за ними ходили большие черные птицы, им тоже нравилось, что червей много.
   Иногда нет-нет да и посещала его мысль - найти бы клад. Тайник. Но в земле не было даже мусора. Младший помнил, как в детстве нашел в земле на огороде непонятно как попавший туда разбитый мобильный телефон и бесполезные пятирублевые монеты. Было интересно думать, как полвека назад кто-то мог уронить эти вещи, и почва постепенно скрыла их. Но здесь земля была уже на много раз перекопана.
   По вечерам, после полевых работ, хватало работы по дому. Натаскать воды из колодца, почистить в курятнике, насыпать курам корм, помочь хозяину на мыловарне, наколоть дров... Зато у Саши теперь не оставалось времени порефлексировать, голова была ясная, настроение ровное. По поселку Данилов особо не шлялся, иногда помогал "старику" отвезти что-нибудь на ярмарку... которая была в двух шагах.
   Ангар, в котором она располагалась, предназначался раньше для тракторов или чего-то подобного. Но у Орловки все же имелся собственный самолет. Хотя никакого аэропорта тут, понятное дело, не было никогда.
   Вторая после ярмарки достопримечательность деревни находилась на дальней окраине в поле. И ему не показалось в первый день, что там что-то блестит: это был упавший, даже почти севший большой самолет.
   Старожилы рассказывали: когда люки вскрыли, "они там все сидели как живые". Младший видел самолеты чаще всего на картинках и в фильмах. Хотя у них был аэропорт между Прокопой и Новокузнецком, но этот самолет оказался больше, чем те, которые стояли там на вечном приколе.
   Огромный, все еще красивый, несмотря на прошедшие полвека. На боку надпись - Boeing. Нынешние дети думали, что "Боинг" означает любой боевой самолет. Но этот явно был гражданский. Внутри, похоже, случилось возгорание, виднелись черные следы и вспучившаяся краска. Но до топлива огонь не добрался... иначе, если верить кино, самолет бы разнесло к чертям. А когда деревенские, притащив длинную лестницу, смогли как-то вскрыть люк и попасть внутрь, пламя уже давно погасло без доступа воздуха. Спасать там было некого.
   Вот такая история.
   Местные растащили все вещи, кресла вынули, обивку сняли. Не додумались только, как можно использовать дюраль, а может, не смогли отодрать. В честь самолета называлось местное питейное заведение: бар "Летчик".
   Место это Саше сразу не понравилось, он даже не попытался зайти внутрь маленького прокуренного павильона с пластмассовыми столами и стульями. Через окно можно было увидеть немного того, что творилось внутри. Ему хватило.
   Учитывая торную дорогу, тут бывали подозрительные типы из разных мест, приезжавшие с товарами. Вели себя они иногда вызывающе. Саша видел этих "сбитых летчиков" в спецовках, штормовках, потертом разномастном камуфляже, выписывающих виражи, восьмерки и другие фигуры пилотажа, направляясь из пивной в покосившийся деревянный "клозет".
   Местные обычно выпивали дома и сюда особо не заглядывали. А некоторые вообще не употребляли.
  
  
   Ермолаев-старший полным трезвенником не был.
   По воскресеньям приходили сыновья, и большая семья собиралась за общим столом. Выпивали браги, много ели и вели неспешные разговоры. Не молились. Старый Ермолаев, похоже, в отличие от жены, был не столько верующим, сколько суеверным. Примет знал кучу. С его слов, веровал одновременно в Иисуса, Аллаха и всех богов, какие есть. Потому что всё это "бог единый". Но на самом деле верил, скорее, только в себя и в тех, кто ему родная кровь.
   Над входной дверью в сенях висел прибитый им очень давно череп козы, "удачу приносящий". Видимо, он символизировал плодородие или силу. Только вряд ли принес удачу козе. Кто-то из Ермолаевых сыновей рассказал Саше, что козу убило упавшим с небес самолетом. Поэтому, мол, она жертва той самой Войны. Хранительница. "За грехи наши...". Впрочем, верить в такое надо было с оглядкой: не разыгрывают ли простачка?
   Обсуждали виды на урожай, сенокос, скотину. Необычно холодное начало лета, которое считали чем-то вроде расплаты за феноменально теплое начало зимы. Родившихся детей и умерших стариков. И наоборот: умерших детей в поселке и тех, кто состарился и стал совсем плох в свои пятьдесят пять. Стариками не рождались, конечно, но становились рано. И дети в селе умирали часто. Хотя рождались чаще.
   Пару раз зашел разговор и про ордынцев.
   - А наш-то суровый, - заговорил старший брат Денис, обращаясь к Сашке - Слыхал, как наказал жителей Клюквенного?
   Не сразу до Сашки дошло, что "наш" - это Виктор Иванов.
   Последовал рассказ, как в том селе какой-то чудик обстрелял боевой грузовик ордынцев, а остальные сельчане не поторопились его выдать, начали ерепениться... и "сахалинцы" ничего не сделали и уехали. Люди посмеивались. Но вскоре ордынский отряд нагрянул ночью и никто даже за ружья взяться не успел. Всех жителей согнали на площадь перед бывшим зданием поселковой администрации. Их командир выбрал наугад по дворам двенадцать мужиков. Установили огромную винтовку на сошках. Мол, надо проверить пробивную силу. Бойцы плотно связали пленных из непокорной деревни в затылок друг к другу, как сороконожку. Пуля то ли прошила всю дюжину насквозь, то ли остановилась в одиннадцатом человеке. Но последний, мол, тоже умер. От ужаса. Остальных угнали куда-то и больше никто их не видел. А от деревни осталось только пепелище, посреди которого двенадцать трупов еще долго стояли, насаженные на железные арматуры.
   Орловцы внимали со страхом этой истории, которая, похоже, пересказывалась частенько. Но к ужасу примешивалась некоторая доля того, что Сашке показалось... уважением. Вот, мол, какой Его превосходительство Уполномоченный - орел! Жестоко карает. Повелел "страхом смирять непокорных". А командиры -- только исполнители его воли. К тому же у Орловки с Клюквенным был давний конфликт. Может, поэтому особо их и не жалели.
   Еще рассказывали Сашке про хашар. Это когда деревенских рекрутов, набранных принудительно, "сахалинцы" отправляют в первых рядах штурмовать окопавшийся и стоявший насмерть город. Но тут, на Урале, такое, мол, почти не применяли. Добровольцев с запасом хватало, а непокорных городов особо и не было.
   Еще как легенду рассказывали, что где-то на "югах" ордынцы штурмовали укрепленное село и не могли взять. И тогда они подвезли настоящий танк. Конечно, защитники тут же оружие побросали и выкинули белый флаг из старой простыни. Такая силища, куда против нее?
   А Саша в это время думал, что люди, которые не боятся стрелять в СЧП, все-таки есть. Даже если это - последнее, что они сделали в жизни. Впрочем, сам Александр не встречал этих непокорных. Только слышал о них как о психах, отщепенцах и бандитах.
   Здесь же все были смиренны, даже те, кто бузили тихонько за закрытой дверью, как сам Ермолаев. Иногда поругивали ордынских бойцов и воевод за самоуправство, к которому Виктор, конечно, отношения, кассации, не имел.
   До Орловки власть СЧП в полной мере не дошла только потому, что "сахалинцы" сами пока этого не захотели или не успели. А может, издержки, затраты на полноценную эксплуатацию, не покрывались тем, что можно было с местного населения собрать.
   Снова Младший поразился, как люди умеют повторять друг за другом одно и тоже. Будто встроенный синхронизатор в них есть. И если бы он стал возражать и спорить, те, забыв разногласия, выступили бы единым фронтом. Как одно целое. Но он, конечно, молчал и налегал на еду.
   Выпив (Сашке много и не наливали, остальные опорожняли по стакану-два, не больше), братья громко ругали старосту, чуть тише - каких-то опричников (которых тут не было, но рассказы доходили) и вояк Орды. Ее гнет тут не чувствовался, но слухи доходили из земель к западу от Уральских гор, которые уже назывались протекторатами.
   Иногда поминали недобрым словом налог и осуждали то, что в Орде почему-то на особом положении находятся восточные и южные люди, хотя большинство ордынцев - русские. Но никто ни разу не сказал плохо про самого Уполномоченного. Тот был вроде священной коровы.
  
  
   В один из майских дней Ермолаев отправил Сашку с поручением к своему знакомому, жившему на окраине Усть-Катава. У них были деловые отношения. Мужик, известный травник, готовил целебные настойки от разных хворей, травяные чаи, даже варил косметику для женщин - кремы для лица, бальзамы для волос. Ермолаев брал у него отдушки для своего мыльного производства. Взамен положил в Сашин рюкзак три десятка брусочков мыла. Объяснил -- куда идти, что сказать, чего опасаться. Предложил взять велосипед, чтоб сократить время в пути, Но Сашка честно признался, что по разбитым дорогам не проедет.
   - Ну ладно, так оно спокойнее. Только ружье не забудь, - заботливо напутствовал своего то ли зятя, то ли работника. Об этом он мог и не напоминать.
   Выполнив поручение и возвращаясь домой, Сашка решил немного задержаться в Усть-Катаве, осмотреть хотя бы несколько домов, может, удастся что-нибудь полезное найти.
   На фасаде еще можно было прочитать: "Детско-юношеская библиотека".... Сашка потянул массивную дверь на себя, она легко открылась. Внутри -- просторные помещения с бесконечными пустыми стеллажами. Искурили все книги, в печках сожгли в качестве растопки, а что люди не растащили, то мыши изгрызли в труху. Сашка уже хотел уходить, но решил проверить еще одну комнату за неприметной дверью без таблички. Наверно, это была подсобка уборщицы, или комната отдыха ночного сторожа... Диван, письменный стол, шкаф... В шкафу несколько вешалок с бывшей одеждой - пара курток, синий халат, всё почти истлевшее. На нижней полке - куча газет и увесистый сверток, упакованный в коричневую грубую бумагу, перетянутый узкими, но крепкими пластиковыми полосками, сверху -- плотный полуэтилен. Нераспакованная пачка книг, чудом уцелевшая. Обрадованный Сашка разодрал упаковку. И покраснел, издав сдавленный смешок. Десять новеньких томиков в синих обложках. "Секс для начинающих". Неужели, даже такие книги были? Полистал, посмотрел забавные картинки. Да, книга именно "про это". Какая своевременная находка. Положил книги в рюкзак. Одну оставит себе, он как раз "начинающий", остальные постарается поменять. Газеты тоже взял. Сухие. И коричневую оберточную бумагу, и пластиковые полоски - все в хозяйстве пригодится. Заодно появилась возможность аккуратно упаковать находку из дома напротив библиотеки.
   Это была стопка небольших тарелок (или блюдец? блюдцев? блюдов?), несколько кружек, чайник, все расписанные синими с золотом цветами. Похоже на комплект. Он завернул каждый предмет в газетную бумагу. Удачный день. Сейчас посетит еще парочку зданий и пойдет домой.
   Возвращался в приподнятом настроении, несмотря на тяжелый рюкзак. А с велосипеда обиднее всего было бы упасть с таким хрупким грузом.
   Предвкушал, как обменяет свою добычу на ярмарке, и у него появится возможность что-то подарить Лене. Представлял, как она удивится и обрадуется, обнимет его и скажет что-нибудь ласковое.
   То, что он чувствовал к ней, нельзя было назвать любовью. Саша читал, какая бывает любовь, фильмы видел... Романтические. Но он был бесконечно благодарен ей и за эту передышку в его безумном походе на запад, за ее тепло и ласку, и за то, что пока можно положить свою ненависть на самую дальнюю полку сознания.
   Ему подумалось -- не слишком ли много в последнее время удачных находок? Мысли плавно потекли в сторону высших сил. Саша в очередной раз подумал, как много значит для некоторых вера. И немудрено. Он их понимал. Но понимают ли эти люди, что тянутся к неведомому не по доброй воле... Не ради познания истины... Они просто хотят помощи. Ведь мир вокруг совсем не добрый. Но создал-то его Тот Самый. Получается замкнутый круг. Был бы мир добрее, жили бы люди вечно (или очень долго), не болея и не испытывая ни в чем нужды - многие бы задумались о том, что находится за гранью?
   Когда судьба брала за жабры, Сашка и сам не стеснялся просить невидимого Творца о пряниках и поблажках. Но как только отпускало, посмеивался над этими детскими порывами. А людей, которые верили бы иначе, верили, когда им хорошо, и ни о чем не просили, он почти не встречал. Вот такие сложные у него были отношения с религией. Впрочем, его бабушка тоже вроде бы и бога признавала, и шаманизмом своим увлекалась.
   Обратный путь показался очень коротким. Содержимое рюкзака Саша не стал показывать Лене. Решил, пусть будет сюрприз. Книгу буквально проглотил за пару ночей, благо, никто не считал, сколько он расходует свечек. Саша, конечно, многое знал об отношениях между мужчиной и женщиной. Но знания эти были теоретические, полученные от уличных приятелей. Которые, хоть и напускали на себя ореол знатоков, скорее всего, тоже были "теоретиками". Потому что в шестнадцать женили редко. И потому что была строгость нравов. Не то что раньше... Впрочем, Саша в чем-то довоенным людям завидовал.
   Младший думал, что если "это" -- основной инстинкт, то и учиться "этому" не нужно, все в свое время получится само. Ведь не учат ребенка дышать и глотать... Но, перейдя от теории к практике, он понял, как жестоко ошибался. Хорошо, что Лена не смеялась над его неопытностью, наоборот, она оказалась мудрой и терпеливой учительницей. Знания, почерпнутые в учебнике с пометкой 16+, пришлись очень кстати. Саша стал увереннее в себе, и результат почувствовали они оба.
   Над подарком для Лены долго ломать голову не стал. Он рассудил так: никаких украшений она не носит, так что бусы или сережки отпадают. Помадой не пользуется. В одежде у нее недостатка нет. Книг не читает. От дедушки Саша слышал, что раньше женщинам дарили цветы и это был всегда желанный и дорогой подарок. Но ему это казалось странным. Разве не лучше цветам на клумбе, чем в вазе или букете? Вот и пусть растут. А купить решил что-то вкусное, но редкое и экзотическое. То, чего не достанешь в этих краях.
   В ближайшее воскресенье Саше удалось выменять два блюдца, две чашки и книгу на кулек "греческих" орехов, сладкие сухофрукты разных видов и небольшое количество арахиса в сахаре. Сам он такое не пробовал никогда, в Сибири это не растет.
   Смугловатый торговец, глаза которого казались прищуренными, показал Саше, как освободить похожую на мозг серединку грецкого ореха от скорлупы. И на его глазах съел, приговаривая, какое это вкусное и полезное лакомство. Привез он всю эту экзотику из Уфы, но туда она попала из еще более дальних краев. И снова Младший подумал, насколько огромен мир. Орехи могли пережить дорогу с караваном. А вот свежие фрукты далеко не возили. Только высушенные.
   Вечером, когда Лена, усыпив детей, пришла в его комнату, Саша вручил ей кулек. С любопытством заглянув в него, Лена даже вскрикнула.
   - С ума сошел? Сколько ты отдал за это баловство?
   Но потом опомнилась, поцеловала крепко, прошептала:
   - Добытчик ты мой... Это в каких краях они растут?
   - Где-то на юге.
   Младший, если честно, и сам не знал.
   Потраченных средств было не жаль. Да, посуду можно было поменять на что-то более нужное. Но ему было приятно делать приятное. И он понял, что это вознаграждается.
   И вот в таком странном статусе он жил. То ли любовник, то ли помощник. Приживальщик.
   Мелкота, которую Александр слегка стеснялся, сначала смотрела на него настороженно. Но быстро привыкла. Детишки воспринимали его присутствие как должное. Отца они, похоже, не помнили. Когда Лена просила присмотреть за ними, Саша просто следил, чтобы не убились, не сломали чего, к дисциплине же приучать их даже не пытался (ха-ха).
  
  
   Старый Ермолаев с женой в их жизнь не вмешивались. Но ясно было, что все тут происходящее творится с санкции хозяина и патриарха рода.
   Сашины с Леной странные отношения не мужа и не жены были достаточно ровные. Она никогда его не пилила и относилась со своеобразной нежностью. Следила, чтобы не был голодным, за столом подкладывала вкусные кусочки, чинила его одежду, лечила, когда он натер мозоли лопатой и мазала ноющую поясницу какой-то остро пахнувшей мазью, от которой становилось легче. Но Данилов сомневался, что нужен из-за чувства, нахлынувшего на молодую вдову, двадцатилетнюю мать семейства, а не чтобы помогал сарай чинить, дрова колоть, печку топить, за козами и курами ухаживать. Ему казалось, что в каком-то смысле он здесь на тех же правах, что и живность. Диковинная зверюшка. И совсем немного - нужен, чтобы заполнить эмоциональную пустоту. Которая есть у всех. Не только у сложных и особенных.
   Лена была, как и все здесь, простой и близкой к природе. Знала буквы, могла прочитать несложные слова на банках и вывесках, едва ли сумела бы написать предложение длиннее десяти слов. Но в жизни ей это вряд ли хоть раз пригодилось. В плане знаний о мире, вселенной, прошлом - была ребенком, и иногда казалось, что не он младше, а она. Зато Лена знала много вещей, которые были для него открытием. Бытовых, хозяйственных. Телесных.
   И за детьми ухаживала, как вполне взрослая. Младшая крохотная девочка, родившаяся, раньше срока, немного отставала в развитии и до сих пор была очень маленькая, она только недавно начала ходить. А еще были два мальчика-близнеца четырех лет. К счастью -- раздельные, хотя часто они катались таким клубком, что можно было принять их за сросшихся. Вот и все, что осталось от мужа, который "спился и помер". Да, в Орловке легко купить самогон. Издержки ярмарки и торговых путей. Иногда в воскресенье можно было увидеть, как по улицам шарахается нетрезвая голытьба и босота. А иногда и отдельные почтенные жители. Впрочем, по будням было тихо.
   У покойного мужа было диковинное имя Иннокентий, которое Лена сокращала до Кеши, и он был старше ее лет на десять. Но тоже еще молодой, если подумать. Был.
   Александр пытался понять, отчего тот отправился в лучший мир. Конечно, не от любвеобильности жены. Та, в общем-то, не была темпераментной. Иногда на нее накатывало, и, похоже, Саша удачно оказался под рукой в такой момент. Но чаще, даже если желание и появлялось, после трудного дня сил не оставалось ни на что, кроме коротких ласк, а потом они проваливались в сон... И не от тяжелой работы. Это ему, Сашке, трудно втягиваться в крестьянский быт, все-таки он рос почти как мажор, а этот Кеша с детства так жил, воспринимал это как норму, а не как каторгу.
   Так отчего же спился Иннокентий как-его-там-ович? Можно, конечно, подумать, что изначально был с гнильцой, а "зеленый змий" просто удачно подвернулся.
   Но иногда Младшему казалось, что, когда вокруг все пищат, хотят есть, болеют, бегают, шумят, дерутся, когда нет угла, где можно спрятаться от обязанностей и проблем, побыть наедине с собой - как тут не стать пьяницей и не отбросить, подобно ермолаевскому мерину, копыта? Возможно, Иннокентий был не хамло-буян, а тоже тихий... как его там... интровертор.
   Конечно, есть люди, которые могут спокойно переносить все тяготы семейной жизни. Их большинство. Но Саша не был уверен, что сам он из таких. Наверное, чувства между мужчиной и женщиной затем и придуманы, чтобы быть анестезией и подсластителем для рутины. У него это чувство тоже было, но к другой. И умерло вместе с ней.
   Дети Лены казались Саше птенцами с разинутыми клювиками, которые постоянно требуют, чтобы туда положили червячка. Еще были козы в сарае и куры в курятнике. И даже рыжий наглый кот, который ловил мышей, птиц, змей и пауков (то есть, прекрасно мог обходиться подножным кормом), быстро сообразил, что Чужой Человек - в глубине души добрый и из него можно вить веревки. Если хозяйка запросто дает пинка за мяуканье, а дети стараются затискать "кису" до полусмерти, то у чужака можно выпрашивать еду безнаказанно. И человек поделится своей порцией. Даже животное понимало психологию. А уж дети и подавно. Поняли, что пришельца-приживальщика бояться не надо. Хорошо еще, что пакостить пока могли только мелко. С более старшими было бы совсем худо.
   Все три малыша были беленькие и чуть курносые, как их мама. А больше ничего он в их внешности не запомнил и ничего к ним не чувствовал. Просто принимал, что они есть. И старался не раздражаться на то, что они задают вопросы и дергают за край одежды. Лишь бы не связывали его шнурки, не разрисовывали его блокнот (приходилось прятать) и не дрались между собой. Драки обычно заканчивались ревом на весь дом. При Лене они вели себя прилично. И ведь еще повезло, что болели редко и не тяжело, лето на дворе. На небольшие хвори взрослые особого внимания не обращали. Серьезные болезни женщина называла одним словом: "вешалка", но при Саше их не случалось.
   Вроде они были даже милые... когда спали. Как игрушки. Или зверюшки. Но он пока явно не готов к тому, чтобы самому обзавестись такими "цветами жизни". Как ни постыдно признавать свою слабость, но это потруднее, чем с Ордой воевать.
   Жена - можно же называть ее так? - постоянно в трудах и заботах. Огород, дом, живность, мелкие... Саша ни разу не видел, чтобы Лена просто посидела. Если садилась - то с вязанием в руках. И сама крутится по хозяйству, и мужу не дает расслабиться. Но хотя бы не пилит.
   А хозяйство... это не та работа, которую можно выполнить. Она не заканчивается и не освобождает тебя все двадцать четыре часа в сутки. Потому что, даже когда ты спишь, она есть, она копится. Это та самая энтропия, о которой дед рассуждал.
   - Ты что, дурачок? - говорила Лена. - Козу надо доить, огород копать, у мелкого опять живот болит, забор вон заваливается, крыша курятника протекает, яму надо чистить, мыло варить, какие чувства? Ты книжек перечитал, Санька. Постель есть... когда силы остаются... Чтобы не тронуться. А чувства... это выдумки. Ты еще скажи про принцесс и драконов. Была у меня в детстве книжка, очень я любила картинки в ней рассматривать. Представляла, что вырасту, стану принцессой, и приедет за мной принц... А приехал Кеша... Какие темные, блин, повелители? Какие нафиг мутанты и бандиты? Тут и без них зашиваешься. Стирка, уборка, пеленки. Раньше, наверное, было проще. Электричество, стиралки, полифабрикаты какие-то. Памперсы. Из чего их делали-то, не знаешь?
   Он пожимал плечами. Вроде из полимеров каких-то хитрых. Да уж, эта технология посложнее ядерного реактора, и не менее важная. Жаль, что утеряна.
   Хорошо еще, что ребенка у них не случилось. Они были осторожны, хотя и не очень. Может, Лена их не могла больше иметь... Потому что ее соседки рожали по пять-шесть, как конвейер. Стоило им подумать о ребенке, как он появлялся.
   Про то, что какие-то проблемы по этой части могут быть и у него, Младший даже не задумывался.
   Но решил, что ушел бы все равно, разве что чувство вины было бы сильнее. Потому что никому ничего не обещал и потому что у него важная-важная цель.
   Вернее, это он всё еще так считал - что оставил Заринск и продолжил путь один не просто так. Что у него -- миссия. Что он -- мститель, хоть и не в маске, а в противогазе или респираторе. Дурачок.
   Потом не раз и не два он подумает, что Цель была удобным оправданием.
   Елену обвинять не в чем. Она пыталась его привязать к себе, как умела. Ей требовалась пара мужских рук в хозяйстве. Саша уже научился простому правилу - всегда предполагать наличие у людей корыстных мотивов. Но здесь эксплуатация была довольно безобидной. А "корысть" - общей. Это было лучшее, что он пока видел, после того, как его жизнь сломалась.
  
  
   Много позже, в других краях, лежа на жесткой многоярусной койке, Александр будет вспоминать эти дни, слушая пьяный бред товарищей по казарме. Те раздобыли спирт и теперь просвещали какого-то новичка, совсем зеленого парня. В месте, где женщины недоступны по определению, мужчины все равно базарили о бабах.
   Саше эти уроки уже были не нужны. И он думал о другом. О своих планах и их реализации. Он тогда был как никогда близок к цели. К человеку, которого называют Уполномоченный.
   "Мужику хватает увидеть что-то похожее на самку, чтобы захотеть. Если он нормальный мужик, мля, а не чмо. А вот завести среднюю бабу сложнее, чем реактор ледокола Страшнознаменного Северного Флота, пацан", - гнусавил голос рядом. Мешая Младшему обдумывать план.
   "Еще поди, добейся этого. Тут, салага, мастером надо быть! А в основном девки просто притворяются. Да так качественно, что мужики проживают жизню в блаженном неведении. Считая, что доставляют своим женщинам невиданное блаженство за секунды и без усилий".
   Слова, может, были чуть попроще, но смысл такой. Ему оставалось радоваться, что с этой фигней старшие лезут не к нему.
   "Есть, конечно, такие, - продолжал вещать казарменный мудрец, - которые разогреваются быстро и хотят часто. Но это -- как приз в лотерею. Это, типа, мутация, как лишняя голова. И такие бабы только всяким альфа-вожакам достаются, салага".
   Так вот, Лена была не из таких. Хотя она старательно притворялась, что ей приятно не только в душевном смысле. А Младший пытался внушить себе, что любит не только в физическом. Но, конечно, никаким вздохам не верил. Это и есть взросление. Конец детства. С этого момента надо было считать себя не мальчиком, а мужчиной. И не важно, что в голове ничего не изменилось.
   Любила ли она его? Смотря что понимать под словом "любовь".
   "Здесь все просто, - вдруг из бездны памяти всплыли слова деда, - если у тебя с рождения нужные феромоны и экстерьер, можешь ходить пьяным с гитарой, рассказывать пошлые шутки из анекдоты-точка-сру, лапать ее за попу. А если неправильные... безнадега. Будешь вести себя как джентльмен и рыцарь и не то, что стихи, а целый роман ей посвятишь - и ничего, кроме снисходительной улыбки и предложения быть лучшими друзьями не получишь. А если добьешься каким-то диким чудом, то всю жизнь до гробовой доски будешь слушать, что ты -- не тот и не такой. Вот так оно обстоит, внучок, в этом дивном мире. Про это есть хорошая цитата у писателя Довлатова. А вообще, возвышенные чувства выдумали не так давно. Не больше тысячи лет назад. Посмотри на природу. Где ты их там видишь? Но я думаю, любовь - не какую угодно, а между полами, воспетую поэтами - жутко переоценивают. Проскочит искра или нет? Если это зависит от формы тела, антропометрических показателей, тембра голоса, запаха, походки... а не от его или ее души, поступков, интеллекта, то где здесь величие? Где человечность? Но мы не должны обижаться. Ведь мы такая же часть природы".
   Саша не был уверен в правоте дедовых слов. Сложно это все... Сам он был далеко не так глубок. И слава богу.
   Так они и жили с Леной. Как звери земные.
   Младший не хотел сложных чувств, но хотел тепла, не только физического. То внутри, что заледенело, почти оттаяло. Может, останься он дольше, растаяло бы совсем. Но этого допускать было нельзя. Иначе уже не захочется идти дальше. Иначе забудется План.
   Засыпая рядом с ней или один, Данилов обдумывал свое открытие. Что есть только это. То, что можно потрогать, сжать, обнять. И этого он себя лишает. Одержимый своим походом. Планом. Сам выбрал холод дороги, которая рано или поздно приведет его к людям, с которыми лучше не встречаться.
  
   *****
  
   Много раз уже Саша порывался уйти, но долг платежом красен, и обещания надо выполнять. А он обещал, что за гостеприимство отплатит, отработает. Да и после долгой пешей дороги, после жуткого истощения, он уже настроился на то, что поедет с караваном.
   Была еще одна причина, почему он не хотел идти через степные края на своих двоих. Если от волков или собак можно закрыться в машине... да и избегали они вооруженных (для этого пастухи-бедняки и дети часто носили за спиной деревянные муляжи ружей), то от конных людей на голой, как стол, равнине никуда не спрячешься. А именно так он представлял себе степь. Волки степные, как говорят, более мелкие. Но все равно у собак они конкуренцию обычно выигрывают, и те обитают только на границе людских поселений, пополняясь убежавшими барбосами, которые скрещиваются и с "дикарями"... да и с волками тоже. Но все равно люди опаснее многократно.
   В один из дней Данилов понял, что ему очень нужен отдых. Нет, не лежание на диване. А то, что поможет привести в порядок мысли. План созрел у Саши давно.
   В воскресенье парень хорошо поработал на рынке, продавая мыло. Он научился быть расторопным, научился торговать. Хотя иногда допускал ошибки в расчетах. Но его не наказывали.
   И вот в понедельник он почувствовал за собой моральное право погулять и проветриться. Ермолаев разрешил, хоть и со скрипом. Саша решил подняться на одну из гор к северу от Усть-Катава. Ему давно уже очень хотелось побыть одному, но никак не удавалось. Постоянно рядом была или Лена или кто-то из малышей, а вечером иногда приходили ее братья. И даже ночью слышно было, как кашляет "тесть", или заплачет вдруг маленькая, а "теща" ее успокаивает. На Сашу давил груз мелких и вроде бы нетяжелых обязанностей, складывающихся в одну выматывающую рутину, которая начиналась ранним утром и прекращалась только перед самым сном.
   Никто не обижал чужака. Наоборот, он питался за общим столом. Даже "теща" никогда его не шпыняла, как вроде бы полагается по традиции, а наоборот -- старалась подкормить, что ему было крайне неудобно.
   Ермолаев стал намекать, что присмотрел крепкую избу неподалеку, с большим огородом, которая брошена стоит, так как умерли хозяева от "горячки". И если всей семьей ремонт сделать, то молодые могут переехать хоть сейчас. Хотя он не настаивал - говорил, что и в большом доме можно жить, вместе.
   Тут, несмотря на торговый характер поселения, общинный уклад был жив, как и в большинстве деревень. И все, даже единоличники, в него встроены. Плюсов в этом много. Если что нужно построить, помогут (но и от тебя ждут того же). И с голоду не дадут помереть, и если ребенок вдруг сиротой останется - поднимут. Другая сторона этой помощи - в том, что нельзя выделяться и идти супротив мнения большинства.
   Но предложение Ивана Ивановича привело Сашу в замешательство.
   Первые недели в Орловке (как и во время робинзонады) он был как под дамокловым мечом. Помнил слова доктора, что болезнь может быть куда серьезнее и тогда она вернется. Но пронесло. Теперь уже ясно, что радиоактивная зараза ушла окончательно. Младший понял, что полностью окреп, что будет жить. Поэтому нельзя больше подыскивать оправданий для бездействия. Он никогда не забывал про деда, про сестру и про то, ради чего оставил дом.
   Саша не хотел кого-то расстраивать, но хотел найти выход из этой ситуации. Поэтому и надо было побыть одному, пройтись и подумать.
   Ему никто не запрещал гулять... иногда, но еще меньше вопросов будет, если назвать вескую причину, а в это время года придумать ее было трудно. Собирать ягоды - вроде как не мужское дело, в лекарственных растениях он не понимал, для грибов еще слишком рано. Тогда Сашка, не мудрствуя лукаво, выдал, что может поискать запчасти. Мол, знает одно место. А детали всегда в цене. Деталями или просто "частями" звали не какие-то микросхемы из сложной техники, которые никуда не воткнешь, а те изделия из металла, которым могут найтись разные применения: от шурупов до проволоки и полос стали. Особенно ценился хороший высококачественный металл без ржавчины.
   Но, конечно, это была всего лишь отмазка.
   Первой мыслью было сходить в пещеру. Где-то тут, он слышал, начинались огромные и разветвленные пещеры. В Орловке ходила легенда, что в одной из них есть вход в правительственный бункер. Как в Ямантау. Что они могут быть связаны в систему подземных коммуникаций. А вдруг там сокровища?
   "Это Урал. Кто смел - тот и украл, - говорил Ермолаев, - В этой земле столько тайн, что и за сто лет не отроешь и не откроешь. Убежища, бункера, схроны, подземелья... чего только нету! Только людей нормальных. Шучу. Это не мы такие, это жизнь такая".
   Но Саша в эти басни слабо верил, да еще и знал, что немного страдает клаустрофобией, поэтому идею исследовать подземелья быстро отмёл. Скорее всего, это байки. Из того, что читал про убежища, он знал: их не строили в природных пещерах.
   Поэтому парень решил просто прогуляться на одну из заранее примеченных гор, которая не казалась сложной для восхождения. А детали... было одно место рядом с Усть-Катавом, где Сашка сделал небольшой тайник. Вот его и распотрошит, чтобы оправдать потраченное время.
   Главной для него была сама прогулка. К тому же шанс встретить людей у горы и на ней был даже не минимальный, а нулевой. Он не сомневался, что сможет на нее взойти.
   Вскоре Младший уже поднимался по некрутому склону, по разноцветному ковру из трав и цветов, по большей части невзрачных, но милых. Он жалел, что не знает их названий.
   Даже запах здесь был совсем не тот, как там, где жили люди. Дышалось легко.
   Он задумался: понравилось бы тут Лене, если б она смогла сбросить груз дел? Ведь у него даже мысли не возникло ее пригласить. И решил для себя, что нет, не понравилось бы. Ей это показалось бы скучным.
   Потом начали попадаться деревья, иногда - одиночные, иногда - группами, а то и целыми рощами. Время от времени путь преграждали нагромождения старых стволов. Пробираться было трудно. Хорошо еще, что насекомых не очень много. Все-таки не тайга. Но какие-то членистоногие твари звенели и стрекотали в воздухе, а иногда норовили укусить или залететь в глаза, нос и рот. Наверное, и змеи тут могли водиться. Их вообще-то и внизу хватало, но Младший таких тварей не сильно боялся. Вокруг Прокопы обитало не меньше, включая гадюк, он в детстве иной раз сталкивался чуть ли не нос к носу. А ботинки у него крепкие, не прокусят. Те самые, в которых он вышел из Прокопы, подарок сестры, Женьки.
   Отец, нашедший как-то время, рассказывал Сашке, что настоящая тайга отличается от тех лесков, которые выросли на месте бывшего обитания людей. И если со стороны разницы почти не видно, то внутри девственный лес куда менее гостеприимен.
   "Понадобится несколько сотен лет, чтобы на месте городов появилась такая же глушь".
   Это уже говорил дед.
   Тайга, где никогда не бывал человек, представляет собой хаос, через который трудно продраться, не наколовшись, не подвернув ногу. Сашка заходил один раз в такую тайгу с отцом в Кузбассе, возле Таштагола. Андрей Данилов попытался сделать из него охотника и следопыта. Не вышло. Стоило немного углубиться в настоящий дикий лес, как Сашка почувствовал жуткий дискомфорт. Просто уверенность, что они заблудятся, что выйти невозможно, что их съедят волки, а мелкие звери обглодают кости. Отцу он тогда ничего не сказал и терпел весь поход.
   Ни разу за время пути через Сибирь и Урал он и близко не подходил к крупным лесным массивам. Поэтому сейчас, приближаясь к вершине, еще и преодолевал старую боязнь. Одним страхом будет меньше.
   А наверху было уже более свободно. Макушка горы оказалась каменная, покрытая россыпями валунов. Среди них были пятна мха и травы да редкие и чахлые ели и березки, кривые и уродливые.
   И здесь он нашел старую почти истлевшую палатку, но в ней не было ничего, кроме помятой алюминиевой посуды, закопченного котелка и дырявого спального мешка, почти истлевшего. Кто-то поднимался сюда безумно давно. Может, до Войны. А может, вскоре после ее начала.
   А потом что? Спустился вниз по той же тропинке? Нашел склон покруче и сбросился?
   Не узнать. Ни знака, ни послания.
   Увиденное показалось ему символичным. Вот так и в обществе людей. В больших городах и империях. Многие хотят, но мало кто забирается на вершину. Расталкивают других, калечат и уродуют себя. И в итоге кто-то один добирается. Но становится иссушенным, сгоревшим изнутри. И даже не надо молнии. Сам сгинет на своей вершине.
   Воздух здесь странный, вроде дышалось легко, но он будто не насыщал полностью. Хотя был свежий, приятный на вкус. Поэтому Сашка через полчаса начал спуск. Но на душе стало хорошо-хорошо, будто восполнился какой-то резерв, потраченный за время жизни среди чужих людей, когда ни на минуту нельзя уединиться. Хорошо!
   Успел полюбоваться видом горизонта с высоты. Оно того стоило. Ему даже показалось, что разглядел: тут -- Европа, а тут -- Азия. Одно другого не лучше, но иное. Саша попытался зарисовать пейзаж, но ничего не получилось. Руки замерзли. После такого небольшого отдыха для души можно снова возвращаться к делам. Но он чувствовал, что его передышка заканчивается.
   "Эти горы были здесь миллионы лет и еще долго будут, когда тебя не станет. У них есть вечность. А ты человек, и у тебя мало времени. Тебе нужно идти".
   Он пошел вниз вдоль каменистой осыпи. Здесь будто каменная река спускалась со склона: настоящая дорога из мелких и средних валунов, идущая в долину. Саша не был силен в геологии и не знал, как называется такое образование. Возможно, эта "река" действительно текла. По сантиметру в год. Тысячи, сотни тысяч лет. Вот и напоминание о времени, о вселенной и человеческой жизни.
  
   ОСТАЛЬНОЕ ЧИТАЙТЕ здесь:
   https://author.today/work/126823
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"