Моему Топке...
Толстая, маленькая стрекоза присела на луговой цветок, нарушив своим жужжанием привычную тишину. Из высокой, еще не кошеной травы, показались сначала большие, серые уши, вращающиеся, как локаторы во все стороны, пытаясь уловить посторонние звуки, затем два черных глаза, зорко глядящих по сторонам, и, наконец, смешная, пушистая мордочка, не понятно какой породы, с виду напоминающая маленькую овчарку. Высунув розовый, сухой язык, к которому прилипла травиночка, беспородный Топка присел и сладко чихнув, подумал: "Жарко. Водички бы холодненькой". И короткие серо-черные лапки замелькали по направлению к дому, оставляя позади пряные запахи цветного летнего дня.
Дом у Топки был большой. Сад, огород, корова Зорька, поросенок Умка и много-много галдящих, кудахчущих, бестолковых, ни к чемных птиц, вечно разбегающихся в разные стороны по двору, расставив крылья, будто лебеди. "Воображают. Куда их столько?" - удивлялся Топка. Но, исправно неся свою собачью службу, охранял, недовольно рыча и фыркая, морща толстый, теплый, мокрый нос, черный, как Украинские ночи.
Топка обнюхал большой кожаный чемодан, стоящий прямо посреди выложенной бетонными плитками дворовой дороги, и всегда готовый пометить все новое, задрал заднюю лапку и гордо застыл.
- Цыц! Брысь от сюда! - заревел хозяин, зло пнув собаку ногой.
Топка взвизгнул и отлетев в сторону, осторожно присел на мягкую травку. "Вот она, человеческая благодарность. Кроме объедков супа и пинка, ничего не дождешься" - обиделся Топка и грустно побрел в свою маленькую, сколоченную наспех из неотесанных досок, будку, возле которой как всегда стояла пустая аллюминевая миска с прилипшими вчерашними волокнами мяса и тазик с нагревшейся на солнце питьевой водой.
Чемодан занесли в дом и выставленные на улицу деревянные столы, покрытые белоснежной скатертью, стали щедро накрываться всякими вкусностями. Вареники с вишней, сало с чесночком, колбаска, закрученная спиралью в банках, салаты, овощи, наструганные наспех гостеприимной хозяйкой. Доносившийся из кухни запах жареного мяса с луком, перемешивающийся со скворчащей музыкой сковородки, щекотал нос и не давал покоя голодному желудку Топки. Мимо будки пронесли тарелку свежей, только что сваренной молодой картошки, с горкой сливочного масла сверху, дымящейся, оставляющей за собой шлейф с запахами укропа, петрушки, кинзы. "Издеваются. Дразнят" - Топка отвернулся, положив голову на лапку и, закрыв глаза, горестно вздохнул, раздувая песок широкими ноздрями.
- Топа, Топа! - шептал кто-то.
Он привстал, готовый в любую минуту сорваться с места, навострив ушки и удивленно наклонив голову в бок. В глазах вспыхнул огонь, и приветливо замахав хвостиком, рванул с места, как пуля, полетев под стол, где детская рука, приехавшей погостить городской девочки Аришки, ласково предлагала божественно пахнущий, долгожданный, сахарный, да просто мечта любой собаки, со слегка поджаренной хрустящей корочкой, облитый жиром, кусочек мяса. "Думаю, что мы подружимся"- подумал Топка, лизнув своим теплым языком,в благодарность, тыльную сторону детской ладони.
Обычно дети бывают жестоки, но не от зла, а просто по своей природе. Десятилетняя, кудрявая Аришка, с хитрыми глазками, была удивительно добрым ребенком. И они подружились. Беспородный, маленький Топка и веселая девочка Аришка.
Они бегали по лугу на перегонки. Топка нежно пытался ухватить девочку за край платья, кувыркаясь, проделывая неожиданные для самого себя пируэты в воздухе, под счастливый, звонкий смех Аришки. Дурачились в стогу свеже скошенного сена, разрушая пирамиду, перепрыгивая друг через друга и выслушивая бранную речь хозяина с поникшей головой. Аришка потом хитро улыбалась, подмигивая Топке и убирая с его мягкой мордочки прилипшые соломинки, а он в свою очередь пытался лизнуть Аришку в губы. Он ждал ее вечером у калитки, тревожно вскакивая от каждого шороха, встречая тихие ночные шаги звонким, радостным лаем и гордо идя след в след, вдыхал запах кожаных сандалей, ударяясь мордой о ступни. И провожая ее до самого крыльца дома, боялся отстать хоть на миллиметр. "Все таки я охранник". И присев на крыльцо, Аришка рассказывала Топке о прошедшем дне, о мальчике по имени Олег, о том, как они воровали огурцы и как злая баба Надя запустила палкой в маленького котенка по имени Фрунзик, и как смелый Олег за него заступился. И Топка внимательно слушал, повиливая хвостиком и развалившись на спине, млел от такого доверия. Аришка ласково чесала его за ухом. Раскрыв рот и выкинув язык, Топка улыбался, прищуривая свои бусинки-глазки от удовольствия. "Еще, почеши. Животик не забудь". И Аришка чесала животик долго-долго, пока из прищуренных собачьих глаз не скатывалась слеза удовлетворения. Когда хозяева уходили на ярмарку, она кормила его до сыта кроличьим мясом, вылавливая его из густого борща, и даже дала попробовать медовое печенье! Топка прыгал от счастья! Наконец-то, его теперь тоже любят. Просто так, ни за что. За то, что он просто есть. Аришка брала Топку в дом, когда шли проливные дожди, наглаживая своего верного любимца по упрямому, высокому лбу, приговаривала:
- Тише, тише, не надо так громко, - боясь, что хозяева услышат собачий лай и выгонят Топку в мокрую, неуютную будку.
Август подходил к концу. Уставшее солнце отдавало последнюю теплоту, лаская вечерними лучами опушки леса, проливая рыжий свет на поляны и луга. Дыхание осени, ощущавшееся в дуновении уже успевшего стать прохладным ветерка, одевало лес в красно-желтые одежды. Синяя машина стояла у ворот Топкиного дома, фыркая клубами бензина.
- Ну, вот и все. Прощай, может быть мы больше и не увидимся. Жди меня, я приеду следующим летом. Я бы взяла тебя с собой. А мама? А поезд? - говорила заплаканная Аришка, сидя на корточках перед другом.
Она крепко обняла его так, что Топка визгнул от боли. И ушла. Топка ничего не понял. Он сидел, глядя в след уезжающей машине, и от волнения переминался с лапки на лапку. "Что это? Куда она?" - тревожно размашлял он, пока машина не скрылась из виду. И тут он все понял! Она уехала и больше никогда не вернется. Эта страшная, большая, синяя повозка увезла ее. "Я должен ее вернуть!". И Топка рванул с места, что было сил, выбрасывая из-под лап комки земли, песка и травы. Лихо, перепрыгнув через забор, ударившись больно задней лапой, он, казалось, летел через овраги и ямы. Сердце бешенно билось, отдаваясь в собачьих ушах гулом, тук-тук-тук-тук.....
Сколько Топка бежал, он не помнил, а сколько еще бежать, он просто не знал. Силы были на исходе. В горле, из которого доносились хрипы, все пересохло, лапы были стерты в кровь, на спине прилипли комки чертополоха. От голода и усталости, задыхаясь, он упал на бок, под первым попавшимся кустом и его тяжелые веки закрылись.
- Топка не вернулся домой. И ни кто его больше нигде не видел. Ты не плачь, мы купим тебе хорошего породистого пса, не хуже, а даже лучше, чем эта беспородная собака, - закончила рассказ Аришкина мама.
- Мне никто не нужен, кроме него, и если бы не вы с папой, он был бы сейчас со мной, - отвернувшись и заплакав, прошептала Аришка.
Она долго еще ждала, что Топка найдет ее, вернется, и, разорвав пустоту своим звонким лаем, не покинет уже никогда. Ее, девочку Аришку, маленькую хозяйку такого большого собачьего сердца. |