Довгай Николай Иванович : другие произведения.

Какими мы уже не будем

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

КАКИМИ МЫ УЖЕ

НЕ БУДЕМ

Глава первая

ПЕРЕКЛИЧКА

   - Карманов!
   - Я!
   - Так. Хорошо, друже. Садитесь.
   - Костылев!
   - Есть.
   - Так... Хорошо... Очень приятно.
   Нуль ставит в журнале жирную точку и, с медовой улы­бочкой на своей лисьей мордочке, поднимает свою лысую голову. На нем - темно-синий китель и широченные флотские брюки, очевидно, до­став­шиеся ему в наследство от прадедушки, принимавшем участие в русско-японской войне. Брюки коротковаты, и между штанинами и тяжелыми допотоп­ными ботинками можно увидеть желтенькие кальсоны, приводящие всю нашу группу в неописуемый восторг. Нуль склочен и старомоден, как динозавр. На его носу поблескивают ма­лень­кие очки, способные заинтересовать ценителя антиква­ри­ата. Лысина у него примечательна тем, что на ней темнеет клок щетины, смахивающий очертаниями на остров Шри-Ланка. Говорит он высоким певучим голосом, который, впрочем, в иные моменты срывается на петушиные обертона. Таков наш "классный папа", Николай Алексан­дро­вич Румянцев по кличке Нуль.
   Николай Александрович одаривает меня лучезарной улыбочкой:
   - Смотрите, какой вы приятный молодой человек. Ну, так как у вас дела, друже?
   - Нормально.
   - Хвостов нет?
   - Нет.
   Румянцев перелистывает страницы журнала и с сожа­ле­­нием вздыхает:
   - Смотрите-ка... Действительно, нету.... Ну, что ж... Лад­но, друже, садитесь. Король!
   - Я-а ту-та... - приторно-сладеньким голос­ком отзывается Вячеслав, он же Шпингалет, слегка при­поднимаясь со стула.
   Нуль отрывает взгляд от журнала и по-отечески ласко­во смотрит на Славу. Слава отвечает ему обворожитель­ной "сыновней" улыбкой. Очень приятная картина. Слышится смех.
   - Кто это, Слава? - спрашивает Нуль, прекрасно видя, что перед ним именно Слава, а никак не Петя и не Вася.
   - Ну да.
   - Хи-хи,- смеется Нуль.
   - Хи-хи,- почтительно вторит ему Вячеслав.
   - Ну, так как же у вас дела, друже?
   - Да, вроде бы, ничего...
   - Так, говорите, ничего? - лыбится Нуль. - Значит, у вас нет хвостов?
   - Хвостов? - Шпингалет дурашливо озирается на свой зад. - Каких хвостов?
   По ходу "пьесы" подаются веселые реплики с мест:
   - Что, что? Хвостов?
   - Где?
   - У Короля в штанах!
   - Так сколько же у вас двоек, друже? - интересуется Румянцев.
   - Пока что две,- посмеиваясь, отвечает Шпингалет.
   - Да? А по моим данным пять...
   - Ну что вы, что вы! - Слава вскидывает руки.
   - Ну, хорошо, идите сюда, друже... Давайте, будем считать ваши хвосты вместе.
   - Ну что ж, давайте,- не возражает Вячеслав.
   Игриво посмеиваясь, он подходит к Нулю и загляды­ва­ет в журнал.
   - Так... - Румянцев листает страницы. - По дета­лям машин - раз?
   - Ра-аз... - охотно соглашается с ним Шпингалет.
   - Так... Хорошо... По черчению - два?
   - Два-а...
   - Так... Отлично! По сопромату - три?
   - Три-и.
   - Ну, смотрите, как хорошо,- от всей души радуется Нуль.- По ДВС - четыре?
   - Как - удивляется Слава. - И по ДВС тоже?
   - А вы что же, и не знали?
   - Понятия не имел!
   - Вот, взгляните-ка,- радостно хихикает Нуль. - Сов­сем свеженькая!
   - Да, действительно... - Слава озадаченно чешет заты­лок. - Еще совсем свеженькая... Только-только получил!
   - Так как же это вы, друже, так опростоволосились?
   Слава пожимает плечами:
   - А кто ж его знает! Сам не пойму.
   - Наверное, не хотите учиться, а только пьете дурное зелье и танцуете с шальными девками буги-вуги,- посмеевается Нуль.
   - Ну что вы, что вы, Николай Александрович, как можно!
   На лице Нуля - сладчайшая улыбка:
   - Наверное, думаете: "Э, зачем мне эта учеба! Я и так проживу!"
   Он встает из-за стола и начинает рассказывать одну из сво­их баек.
   - Вы знаете, друже, был у меня в группе один такой Вася (при этих словах Нуль нежно похлопывает Вячеслава ладошкой по животу.) Здоровый, красивый, как теленок! Сколько раз ему говорил: "Вася, милый! Не пей ты это дурное зелье! Не ходи на тан­цульки!" А он: "Э, что мне сделается! Я вон, какой здоровый!" А потом плакал вот такими крупными, как яблоко, слезами...
   С "Камчатки", вальяжно развалясь на стуле, гудит ло­бо­тряс и матерый прогульщик Никита:
   - Ну, так уж и как яблоко! Не может быть!
   Тотчас отзываются веселые голоса:
   - А, може, как груша?
   - Чи, як айва?
   - А как какое яблоко, Николай Александрович? - уточняет Емеля. - Как Семеринка, или как Джонатан?
   Никита басит:
   - А чего ж он плакал?
   Нуль охотно поясняет:
   - Влез в пьяную драку, в пьяном угаре, из-за какой-то шальной девки, а потом получил два года исправительных работ в лагерях общего режима!
   Он радостно смеется. Восхитительный старичок!
   - Да-а... наставительно басит Никита. - Танцульки до добра не доведут...
   - И вы так думаете? Ну, смотрите, как хорошо! Правиль­но! Молодец! Кто это сказал? Никитин?
   - Нет. Баба Феня,- грубит Никита.
   - Ну, бросьте, бросьте. И вы, я вижу, такой же шало­пай, как Слава. Наверное, тоже пьете дурное зелье?
   - И танцуете с шальными девками буги-вуги! - кричит Емеля
   - А? Кто это сказал? Емелькин? Хорошо... А вы... - Нико­лай Александрович укоризненно трясет лысой голо­вой,- такой здоровый и красивый...
   - Как теленок! - подсказывает Емеля.
   - Правильно. Молодец... Как теленок... Смотрите-ка... Хи-хи.
   - Хи-хи!
   - Ха-ха!
   - Хо-хо-хо!
   - Чуваки, а вы слыхали: в ЦУМ завезли шикарные колеса!*
   - Витек, а ты куда слинял вчера со своей рыжей?
   - Свалил к ней на хату.
   - О, это по-нашему!
   - А ведь говорят же, что ласковое теля - две матки сосет! - радостно выкрикивает Емеля одну из люби­мых поговорок Нуля.
   Волной прокатываются насмешливые выкрики:
   - А то и три!
   - Бывает, и четыре!
   - И даже пять!
   - Конечно. Всякое бывает.
   -Так неужели этому Васе обязательно надо было ходить на танцульки? - с недоуменной миной вопрошает Емеля. - Неужели нельзя было пойти в библиотеку, или в театр?
   Пошла веселая трескотня:
   - Или в музей!
   - Я, например, был вчера в картиной галлерее!
   - А я в филармонии!
   - А я в планетарии!
   Румянцев согласно трясет лысой башкой:
   - Вот и я то же самое говорил Васе. А он: "Э, что мне сде­­ла­ется! Я вон какой здоровый!У меня третья категория по боксу!" А потом прислал из тюрьмы жалобное письмо.
   Голос Емели:
   - И что ж он в нем писал? Наверное, каялся, что пил дурное зелье?
   - И ходил на танцульки?
   - И танцевал под дикую музыку буги-вуги?
   - Да, буги-вуги,- говорит Нуль. - А что?
   - А ведь есть же и хорошие песни? - подает голос Сима.
   - Конечно, есть! - лицо Румянцева расплывается в до­воль­но глупой улыбочке.
   - Какие, например? - откинувшись на спинку стула, улы­бается Никита.
   - Ну, "Из-за острова на Стрежень..." Или "Геологи". Что, разве это плохие песни?
   В аудитории - буйное веселье:
   - Чудесные!
   - Замечательные!
   - Бесподобные!
   - Да, это вам не буги-вуги...
   - И почему бы такие песни ни петь на танцульках? - удивленно сдвигает плечами Емеля.
   Никита одобрительно гудит:
   - Конечно! Можно было бы петь на танцульках "Геологи".
   - Или "Из-за острова на Стрежень!"
   - Или "Вдоль по Питерской..."
   Раскинув руки, как оперный певец, Никита затягива­ет могучим густым басом:
   Э-эх, вдоль па Питерскай...
   Пробует себя в роли солиста и Емелькин:
   Эх, да вдоль по Колодезной...
   - Николай Алексанрович, а вы знаете, какую еще очень хорошую песню можно было бы петь на танцуль­ках? - с невинным видом вопрошает Никита.
   - Какую, друже,- не ожидая подвоха, лыбится Нуль.
   - А вот, послушайте.
   Никита начинает петь:
   Во саду ли, во огороде,
   Поймали китайца,
   Посадили на песок,
   Отрезали яй...
   - Ну, бросьте, бросьте! Сейчас же прекратите!
   Бурный смех.
   Голос Емели:
   - Николай Александрович, а вы слыхали, что сейчас даже шальные девки ходят на танцульки пьяные?
   - Да что вы говорите?
   - Да. И такую шальную девку можно прямо с танцу­лек тянуть в кусты!
   - Вот как? - от удовольствия у Николая Александро­ви­ча отвисает челюсть. - Постойте, постойте! Но ведь это же так, как говорят моряки, можно и на винт намотать?
   Бузотер Емеля прене­бре­жи­тельно машет рукой:
   - Э! Ничего не будет! Волков бояться - в лес не ходить!
   - А? Кто это сказал? Никитин?
   - Верно.
   - А вы что, тоже шальных девок водили в кусты?
   - Ес-тес-ственно...
   - Ой, друже! - качает мудрой лысиной Румянцев.- Не зная броду - не лезьте в воду!
   - Э, что мне будет! - самонадеянно басит Ники­та.- Смотрите, какой я здоровый и красивый!
   - Как теленок! - вставляет Емеля с дрожащими в улыбочке сочными розовыми губами.
   - Вот вчера тянул я одну девку в кустах... - начинает делиться воспоминаниями Никита.
   - Шальную? - уточняет Емеля.
   - А то какую ж еще?
   - Ну, ну...
   - Так вот, затащил я, значит одну шальную девку в кусты, и...
   Нуль хлопает ладошкой по столу:
   - Ну, все! Сейчас же прекратите этот балаган!
   Он обращается к Вячеславу:
   - Так по чем же у вас пятая двойка, друже?
   - Не зна-а-ю... - сладенько мурлычет Шпингалет.
   - Не знаете? Ии-те-рес-но...
   - Да, ин-те-рес-но.
   Николай Александрович листает журнал. Вячеслав, с при­ят­ной улыбочкой вежливого благовоспитанного чело­века, заглядывает ему через плечо.
   - Смотрите-ка! Что-то я ее не нахожу,- разочарован­но произносит Нуль. - Странно...
   - Да, странно... - мурлычет Вячеслав.- А почему странно?
   Нуль меряет студента игривым взглядом:
   - Послушайте, друже, а когда вы уже сострижете свои патлы?
   - Завтра...
   - Да? - Николай Александрович нежно похлопыва­ет Славу по животу. - Так что же мы будем делать с вами, друже?
   - Не знаю...- скромно хихикает Вячеслав.- Вам видней...
   - Может быть, написать позорное письмо родителям?
   - Ну что вы, что вы!
   - Или сразу выгнать вас, к чертовой бабушке, из тех­никума? Знаете, как говорят моряки: "Ой, не тратьте, кумэ, силы, опускайтеся на дно?"
   В защиту Короля встают самые отпетые лоботрясы - Емеля и Никита:
   - Ну, это слишком круто!
   - Он исправится!
   - А, может быть, лучше с двух сторон? - посмеивается Нуль, расставляя руки клещами.
   - Как это? Как это? - Слава опасливо пятится от "папы".
   - Выгнать вас, к чертовой бабушке, из техникума,- поясняет свою мысль Нуль, ласково похлопывая Вячесла­ва по животу,- и написать позорное письмо родителям.
   - Ну что вы, что вы! - восклицает Слава, вскидывая руки. - Как можно! Я исправлюсь!
   Мы кричим:
   - Да, он исправится!
   - Он сдаст свои хвосты!
   - И сострижет патлы!
   - Ведь есть же и хорошие прически?
   - Конечно, есть!
   - Какие?
   - Под Нуль, например! Что, разве плохая прическа?
   - Прекрасная прическа!
   - Просто изумительная!
   - Даже сам Котовский носил!
   - А "Утро в курятнике?"
   - А "Взрыв на макаронной фабрике?"
   - Еще можно: "Я у папы дурачок!"
   - У папы? У какого папы?
   - И почему бы с такими чудесными прическами не ходить на танцульки? - не унимается Емелькин.
   - Или в филармонию?
   - Или в картинную галерею?
   - Или в драмтеатр?
   Звенит звонок. Нуль посматривает на часы.
   - Ну что, пойдем на перемену, или поработаем без пере­рыва и закончим пораньше?
   Ответом служит дружный рев:
   - Поработаем без перерыва!
   - Неча прохлаждаться!
   - Нам хлеба не надо! - хихикает в кулачок Слава.- Нам знаний давай!
   - Хорошо, хорошо,- Нуль поднимает руку. - Пора­бо­таем без перерыва.
   - И уйдем порань­ше,- одобрительно гудит Никитин. - В забегаловку вот-вот должны подвести свежее пиво.
   Нуль с лету заглатывает наживку:
   - А? Что? Пиво? Кто это сказал? Никитин? А вы знаете, что в вашем возрасте пить спиртные напитки не реко­мен­дуется?
   - А в каком рекомендуется? - интересуется Емеля. - В вашем рекомендуется?
   - Ну, пару кружечек пропустить можно...- гудит Никита. - Для настроения. Сейчас об этом даже врачи пишут.
   - Постойте, постойте! Где пишут?
   - А везде пишут. В "Здоровье", например, пишут. И в "Юности" пишут.
   Мы бузим:
   - И в "Пионерской правде!"
   - И в "Мурзилке".
   - Да что вы говорите! Быть не может!
   - Как не может? - рокочет Никита.- Я сам читал!
   - И я читал! - вторит Емеля.
   - Ну, бросьте, бросьте вы эту подкулацкую болтов­ню! - машет руками "папа". - Вы знаете, какой страшный вред может нанести алкоголь вашему молодому, неокрепшему организму?
   - Нет... - удивленно сдвигает богатырскими плеча­ми Никита. - А, какой?
   - Сейчас ваш организм молодой,- поясняет ему Нуль,- он растет, развивается... Вы думаете: "Э, что мне сделает­ся, я вон какой здоровый! Выпью-ка я пару кружек дур­но­го зелья, и буду ходить пьяный". А потом в вашем организме начнут возникать различные опухоли, гастриты, язвы...
   - ЧЕ-ПУ-ХА! - убежденным тоном произносит Никита.
   - Постойте, постойте, как чепуха?
   - А что ж это за жизнь такая? На танцульки не ходи, с шаль­­ны­ми девками не водись, пива не пей, под дикую музыку буги-вуги не танцуй...
   - Правильно! И доживете до глубокой старости. Вот когда я был на фронте...
   - Кто? Вы?
   - Да-а... Я.
   - Хи-хи...
   - Ха-ха...
   - И у нас на передовой стояла цистерна со спиртом. Так некоторые отчаянные сорвиголовы тоже думали: "Э, что мне сделается! Пробегу-ка я несколько метров и наберу себе в котелок дурного зелья, а потом напьюсь, и буду ходить пьяный". Так некоторые из-за этого дурного зелья головы свои сложили!
   - А вы не побежали?
   - Нет,- смеется Нуль. - И остался живой.
   - Всех обдурил, да?
   - Что?
   - Ну, так то на фронте было! - выкрикивает Емеля. - А сейчас студенту что надо? Чара и голые бабы!
   - А? Кто это сказал?
   - Богуненко! Он пьет дурное зелье и голяком пляшет с шальными девками под дикую музыку буги-вуги!
   - Ну, бросьте, бросьте! - Николай Александрович с улыбкой смотрит на Богуненко - скромного парень­ка по кличке Зубрун, единственного отличника в нашей груп­пе. - Неужели Евгений пьет дурное зелье?
   Мы радостно горланим:
   - Еще как!
   - Глушит стаканами!
   - И курит папиросы!
   - И нюхает анашу!
   - А потом дерется в пьяном угаре из-за шальных девок!
   Нуль стучит ладошкой по столу:
   - Ну, все, все! Прекратите этот балаган!
   - А? Балаган?
   - Какой балаган?
   - Кто такой балаган?
   - А что это такое - балаган?
   Николай Александрович захлопывает журнал, так и не доведя до конца перекличку:
   - Что такое балаган? Балаган - это сборище таких оболтусов, как вы.
   - Хо-хо!
   - Ха-ха!
   - Скоро звонок?
   - Еще 35 минут. Но Николай Александрович обещал отпустить пораньше!
   - Садитесь, Слава,- говорит между тем Нуль. - И состригите свои патлы.
   - Чуваки! А чо сегодня крутят в "Павлика Мороженного?"
   - "Убийство лысого в подвале".
   - Как? Совсем, совсем лысого?
   - Нет. Только некоторыми местами...
   - Ну, все, довольно! - Румянцев стучит кулаком по столу. - Запишите тему...
   Меньше всего на свете нам хочется записывать какие бы то ни было темы. Никита надевает на палец кольцо, выпи­лен­ное из бронзовой гайки. Он отставляет руку, любуясь кольцом.
   - А? Что? Что это у вас такое? - резко клюет Нуль.
   - Кольцо
   - А вы разве не знаете, что советскому студенту носить кольца не рекомендуется? Это пережитки буржуаз­но­го прошлого. Снимите сейчас же эту побрякушку.
   Вертя кольцом у своего носа, Никита с отлично разы­г­­ран­ным недоумением говорит:
   - А что тут такого? Подумаешь! Сейчас все носят.
   - Нет, нет, снимите! Ведь вы же не стиляга какой-нибудь. Снимите, советскому студенту эти буржуазные побрякушки ни к чему.
   - А если советский студент женат, можно ему тогда но­сить буржуазные побрякушки? - интересуется Никита.
   - Ни в коем случае!
   - Как? И обручальное кольцо?
   - А вы разве женаты?
   - Кончено.
   - Вот как? И что, штампик в паспорте есть?
   - А как же!
   - Смотрите-ка... Когда же вы расписались?
   - Вчера.
   - Ну, все равно, я бы вам эти побрякушки носить не рекомендовал.
   - А почему?
   - Да, знаете ли, всякие бывают случаи. Вон один мой зна­ко­мый тоже надел кольцо и всем говорил: "Смотрите, какая у меня красивая побрякушка!" А потом, в темном углу, на него напали трое верзил, избили до полусмерти и отняли эту побрякушку.
   - Э, чего мне бояться? - тягуче басит Никитин. - Смот­ри­те, какой я здоровый и красивый! Как теленок! Я сам, кого хочешь, в темном углу изобью!
   Нуль, протестуя, поднимает ру­ки:
   - Постойте, постойте! А один мой знакомый как-то раз хотел запрыг­нуть в машину и зацепился кольцом за большой ржавый гвоздь! И только он ухватился за задний борт - машину как дернет! Так кольцо, вместе с пальцем, и оторвало!
   - Постойте, постойте! - в тон ему восклицает Ники­та. - А недавно один мой знакомый купил на базаре красивую фетровую шляпу, надел ее на свою лысую голову и говорил всем: "Смотрите, какая у меня красивая шляпа!" А потом выпил пару кружек дурного зелья и пошел в этой шляпе на свиданку к одной шальной девке. И только он подошел к ее общежитию - как с крыши ему на голову упал большой огнеупорный кирпич. Так шляпу, вместе с головой, и размозжило!
   - А шальная девка осталась жива? - уточняет Емелькин.
   - Нет. Ее потом машиной задавило.
   - Не той ли, у которой в заднем борту торчал боль­шой ржа­вый гвоздь?
   - Ага,- говорит Никитин. - Той самой.
   Нуль зеленеет от злости.
   - Ну, прекратите, прекратите! - кричит он, сверкая глазенками. - Вы знаете, кто вы такой?
   - Я? Не-ет...
   - Вы - отщепенец, враг народа, деклассированный элемент!
   - Что-что? Я - дисло... кло... какой, какой элемент?
   - Снимите сейчас же вашу побрякушку и выйдите вон! - ревет "папа".
   - Как? Снять обручальное кольцо?
   - Какое, к чертовой бабушке, обручальное кольцо! -- голо­сок Николая Александровича срывается на пету­ши­ный крик, лицо покрывается пунцовыми пятнами. - Бо-сяк!
   Мы покатываемся со смеху.
   Представление в полном разгаре!

Глава вторая

КОМНАТА N35

   Вечер. Напряженный учебный день остался позади, и наш дружный сплоченный коллектив позво­ляет себе отдохнуть от трудов праведных.
   Мы сидим за покрытым несвежей скатертью сто­лом и режемся в подкидно­го дурака. Мы - это я, Слава Шпингалет, Влад Булочкин, он же Пряник и Витя баюшки-баю, известный также под прозвищами Засоня, или просто Соня. Слышны отрывис­тые реплики:
   - Червовый валет.
   - Дама.
   - А пиковая дама!
   - А король треф!
   И взволнованный голос Шпингалета:
   - Чирвой, чирвой его пои!
   Эти слова он адресуюет своему партнеру, Владу Булочкину. Добродушно улыбаясь, Влад ходит бубновым королем. Ко­роль бит.
   - Ну и баран! - гневно вскипает Слава.- Я же тебе го­во­р­ил: чирвой, чирвой его пои!
   - Та де ж я тобi її вiзьму? - улыбается Влад. - Нама­люю, чи що?
   - Осел! - пузырится Вячеслав. - Протри очки, корова! У тебя же должна быть червовая дама!
   - Немає
   - Где же она?
   - В сортир пiшла.
   Эта картина окутана клубами табачного дыма.
   Сима Беллетрист восседает на табурете, примостив­шись к тумбочке, и делает какие-то торопливые записи в общую тетрадь. На его тонких, нервных губах играет саркастическая улыбка, а карие глаза искрятся весельем. Время от времени Беллетрист бросает цепкие ироничес­кие взгляды на Женю Зуб­ру­на, подобно художнику, делающему наброски с натуры.
   С непроницаемым, как у индейца, лицом, Зубрун штуди­рует домашнее задание, сидя на своей койке. Проделывает он это следующим образом: сначала "заглатывает" большие куски текста, потом закрывает глаза, поднимает лицо кверху и, беззвучно шевеля губами, повторяет про себя прочитанное. Иной раз Зубр при­откры­вает один глаз и воровато заглядывает в конспект, но тут же захлопывает тетрадь и с еще большим усер­дием продолжает зубрежку. Временами Зубрила раска­чивается, сложив ладони у груди, подобно бьющему поклоны богомольцу. Естественно, что такому крупному мастеру художест­вен­ного слова, каковым, вне всякого сомнения, является Сима, просто невозможно удер­жать­ся от хотя бы нескольких беглых зарисовок.
   ­- Товарищ капитан,- густым тягучим голосом произ­но­­сит Баюшки баю,- разрешите поздравить вас с при­своением очеред­ного воинского звания.
   С этими словами он церемонно "вешает" на плечи Вячес­лава две девятки:
   - Вот! Вы произведены в майоры! Смотрите же, не опо­зорь­те этих погон.
   Словно ядовитых змей, срывает Слава карты с плеч.
   - Все! -- кричит он.- Я больше не играю с этим чурбаном!
   С серьезной миной на лице, Засоня протягивает Сла­ве желтые тряпичные перчатки. Они обрезаны с таким расче­том, чтобы пальцы были свободны. С одной стороны, это сделано для пущей элегантности, с другой - чтобы было удоб­ней тасовать колоду.
   - Товарищ майор...- грустным, со­бо­лез­нующим тоном произносит Соня. - Вот, возьмите... Вам сдавать.
   Слава отмахивается от перчаток, шумно отодвигает стул и него­дующе изгибается перед своим партнером.
   - У, рожа! - он стучит себя пальцем по лбу. - Это же надо быть таким индюком! Дать ему короля, в то время, как ты знаешь, что у него сидит бубновый туз!
   Круглое, веснушчатое лицо Бублика лучится добро­душ­­ной улыбкой.
   - А шо ж я повинен був робити?
   - Не давать ему короля! - кипятится "товарищ майор". - Нехай бы он ходил ко мне! А потом мы побили бы их, как младенцев!
   - Браты,- говорит Сима Беллетрист, жмуря глаза, как рыжий кот на майском солнце,- не хотите ли послу­шать мое новое произведение?
   Мы приветствуем предложение молодого прозаика.
   - А ты, Евгений, не желаешь присоединиться? - вкрад­чивым тоном осведомляется Беллетрист, и его тонкие губы слегка по­дра­­гивают в насмешливой улыбке.
   Зубрун не удостаивает ответом.
   - Ну, как знаешь,- говорит Сима. - Но только учти: ко­гда выйдет в свет сборник моих избранных произве­дений, ты еще не раз попросишь у меня автограф, но я его тебе не дам. Вот им,- он обводит великодушным движением руки наши веселые рожицы,- дам. А тебе - ни за что на свете!
   Сима неторопливо берет стул и ставит его спинкой к Зубруну; молодой автор усаживается на поста­влен­ный таким образом стул, заплетает ноги за его ножки и торжественно раскрывает тетрадь. Мы рассаживаемся по обе стороны от Беллетриста, причем Женя Богуненко оказывается в своеоб­раз­ном фокусе наших веселых взоров.
   Сима начинает чтение. Голос у него торжественный, с бар­ха­тис­тыми переливами. Рассказ озаглавлен "Смерть Зубруна". Он разбит на три части. Краткое содержание произ­ве­дения таково.

Часть первая

   Комната N35. Замызганный стол, на нем -- банка из-под тюльки в томате. Из банки торчит дымящийся окурок. Обита­тели комнаты режутся в подкидного дурака на весь­ма внушительные суммы. Слышны щипающие за душу звуки семиструнной гитары - это захмелевший Шпингалет прият­ным тенорком испол­ня­ет цыганский романс.
   На одной из коек, окутанный клубами сизого дыма, восседает невзрачный худощавый паренек - будущее све­ти­ло в области судовых паровых экономайзеров. Светило ведет интенсивную подготовку к государственному экзамену.

Часть вторая

   Полночь. В окно комнаты N35 заглядывает луна, она сере­б­рит банку из-под тюльки в томате, освещает при­зрач­ным светом койки, на которых богатырским сном спят четверо пар­ней. Их храп способен растревожить даже льва. Лишь один не спит: укутавшись с головой оде­я­­­лом, и подсвечивая себе карманным фонариком, он продолжая усиленную зубрежку.

Часть третья

   Государственный экзамен. Отвечает лентяй и неуч Слава. Разумеется, он не знает ни бельмеса, но прохин­дею Шпин­га­лету удается воспользоваться одной из "шпор", которыми он начинен с головы до пят, и получить твердую, надежную чет­верку. Евгений знает все ответы по билетам назубок. Еще вчера он щелкал их, как орешки. Но внезапно на него находит какое-то роковое затмение, всё странным образом пу­тает­ся в его одуревшей от беспрерывной зубрежки голове, и лишь из чувства сострадания и уважения к его былым заслу­гам, Нуль ставит ему трояк.
   Евгений внутренне опустошен. Его гложет черная зависть к блистательному успеху Шпингалета. Он - в страшной де­прес­сии. Сломленный сильнейшим душев­ным потрясением, Зубрун заходит в забегаловку и выпивает стакан сухого ви­­на. Затем он ложится на желез­но­дорож­ное полотно и его пе­ре­ез­жает паровоз.
   Таков, в общих чертах, сюжет.
   - Да, непогано,- хвалит Влад Булочкин, когда автор оканчивает чтение. - Можна б було вiдiслати в "Юнiсть", або у "Радугу".
   - Поучительная вещь для некоторых Зубрунов,- выска­зы­вает свое мнение и Соня, бросая на Женю на­смеш­ли­вый взгляд. - Ну-ка, как ты там пишешь?
   Разрумянившийся от похвал автор передает рукопись Соне. Тот неторопливо откашливается в кулак и начи­нает чте­ние заключительной части произведения своим зауныв­ным, тягучим голосом, которому он, по мере сил, пытается при­дать трагические оттенки.
   "И еще и по сей день, на старом кладбище свежа могила, над которой возвышается серый обелиск с портретом Зубруна. И ветер шелестит листьями в венках, возложенных на него заботливыми руками друзей и близких. И дождь каплет по мраморной плите, и холодные хлопья снега ложатся на нее в зимнюю стужу обледене­лою шапкой. А летом яркий луч солнца скользит по бронзовой табличке, утопающей в буйной зелени цветов и полыни - табличке, на которой искусной рукой гравера высечена витиеватая надпись: "Здесь покоятся останки Зубруна, который учился на одни пятерки. Спи спокойно, Зубрила. Ты честно выполнил свой долг".
   Мы из последних сил стараемся придать своим брыз­жущим весельем рожицам постные выражения. Евгений, отгородившись от нас раскрытым конспектом, продолжа­ет зуб­режку.
   - В общем, недурно,- важно заключает Баюш­ки баю. - Но я бы все же видоизменил концовку.
   - А, на мой взгляд, финал неплох,- высказываюсь и я. - Он и закономерен, и психологически точен. И, в то же вре­мя, в нем есть неожиданный поворот.
   - Слыхал? - торжествует Сима,- Слушай, чо Костыль говорит! Делать критический разбор произведе­ний молодого, легко ранимого автора - дело тонкое. Это тебе ни в подкид­ного дурака с Пряником играть"!
   Витя баюшки баю вступает в полемику:
   - Да вы поймите, друже: такой конец не типичен в нашем обществе. Ну, где это видано, чтобы наш советс­кий студент при первых же неудачах бросался на рельсы, как Анна Каренина? К чему вы призываете? Куда зовете? Ты стал не на ту путю, парень. А как было бы хорошо, если бы Евгений, с треском провалившись на экзаменах, выпил бы вмесето вина стакан кефира! И если бы он не шлялся по железно­до­рожным путям, а с еще большим усердием засел бы за зубрежку. И, при переэкзаменовке, получил бы заслуженную пятерку. Вот это устроило бы всех. А так ваш рассказ ничему не учит. Вы сошли с рельс соцреализма, дружище. Да еще к тому же и слямзили конец у Льва Николаича. Ай-яй...
   - Было б неплохо,- замечаю я на правах уже приз­нан­ного в литературных кругах критика,- если бы лен­тяй и неуч Сла­ва получил бы неуд. И если бы за неуспевае­мость его с тре­с­ком вытурили бы из бурсы.
   - И написали бы позорное письмо родителям,- вставля­ет Соня.
   - Действительно,- говорит Слава с радостной улыб­кой.- Это было бы совсем неплохо.
   Я подаю автору свежую мысль:
   - Послушай, Сима, а как ты считаешь: что, если сделать более ударной сцену ночной зубрежки? Пусть бы в это время у нас в комнате вспыхнул пожар? Или началось бы земле­трясение? А Евгений, тем не менее, продолжал бы учебу? А? Вот это - тя­­га к знаниям!
   - Как в дымовой трубе,- вставляет Баюшки баю, задумчиво пощипывая нос.
   - Пожалуй, даже сильнее,- говорит Беллетрист. - Ты знаешь, в этом что-то есть... Надо будет подумать.
   Пряник подсказывает молодому прозаику еще один не­ожи­­дан­ный сюжетный поворот.
   Его идея заключается в том, что Зубрила с первого же за­хо­да, как оно и подобает будущему светилу в области судо­вых паровых экономайзеров, отвечает на все самые ка­ве­р­з­ные вопросы Нуля и, получив заслуженную пятер­ку, выходит из аудитории. В коридоре он нос к носу стал­ки­ва­ет­ся с лентяем и неучем Славой, который с треском провалил экзамен.
   - Пять! Я получил пять! - бормочет Евгений со счаст­ли­вой улыбкой.
   Губы отличника трясутся, щеки вздрагивают. Он тычет в лицо Шпингалету ладонь с растопыренными пальцами и заливается тихим счастливым смехом.
   Кто-то из студентов спешит к телефону, и вскоре к бурсе, оглашая тихие улочки сонного городка прон­зи­тельной сиреной, подлетает фургон с белыми крестами на бортах. Два дюжих санитара стремглав выпрыгивают из машины и устремляются навстречу Зубриле.
   - Пятерка! Ха-ха-ха! Люди! Я получил пятерку! - ликует Евгений. - Вы слышите? Я полу­чил пять!
   И вот санитары уже облачают отличника в смири­тель­ную рубаху. Завязав рукава за спиной пациента, они ведут его к машине; при этом больной с радостным смехом опо­ве­щает собравшихся о своем поразительном успехе.
   - Прекрасно,- говорит Сима, с воодушевлением поти­рая руки. - Спасибо, друже. Вы дали мне новую пищу для размышлений.
   Он похлопывает Пряника по плечу.
   - В общем, замысел неплох,- подводит итог Спя­щий Витя. - Но еще слишком сыро. Итак, оживите сцену зубреж­ки пожаром или, на худой конец, землетрясением. Перерабо­тай­те концовку с учетом замечаний Пряника. И обратите вни­ма­ние на свой язык.
   Беллетрист подходит к зеркалу, недоуменно хлопая рес­ницами:
   - Язык? А чем тебе не нравится мой язык? - он высовы­вает язык. - Бээээ... Язык как язык.
   - Язык автора должен быть сочен, ясен и лакони­чен,- нра­во­у­чительно замечает Соня. - А у вас, друже, такой язык, как будто вы напились дурного зелья. Вот, смотрите.
   Засоня отыскивает в тетради нужное место.
   - Смотрите, что вы тут пишите: "У него был длин­ный, крю­ч­­ко­ватый, как у старой ведьмы, нос. Глаза лихо­ра­до­чно блестели, на впалых щеках играл чахоточный румянец. Под глазами Зубрилы висели большие синие мешки, и длинные желтые зубы торчали в его большом губастом рту, подобно бивням мамонта". Так?
   - Ну, так.
   - А теперь взгляните, друже, на этого симпатичного, трудолюбивого паренька. Ребята, вы видите у него на щеках чахоточный румянец?
   - Нi,- говорит Влад, желая быть объективным.
   - А ты, Слава?
   - Как будто нет... - неуверенным тоном, произносит Шпи­н­галет, пристально всматриваясь в хмурое лицо Евгения.
   - А где длинные желтые зубы, торчащие, по словам ав­тора, в большом губастом рту, подобно бивням мамон­та? А? Где они? Где большие синие мешки под глазами? Где лихора­дочный блеск в глазах?
   Мы обступаем Зубруна и начинаем внимательно изу­чать его физиономию.
   - И откуда автору известно, какой нос у старой ведь­мы? Он что, знаком с ней?
   - Болваны! - смеется Сима. - Ослы! Это же гипер­бола! Ли­те­ра­турный прием!
   Слава осторожно тянется пальцем к носу Евгения. Зубрун резко отбивает его руку:
   - Пошел прочь, щенок!
   Глаза Евгения сверкают недобрым огнем. Слава с ве­се­лым смешком отскакивает от Зубрилы.
   - Бач! Е! Е безумный блеск у очах! - улыбается Влад.
   - Глядите, парни,- хихикает Слава,- и длинные жел­тые зубы обнажились в губастом рту, как бивни мамонта!
   - И голова дергается,- замечаю я.
   - И губы шлепают,- с улыбкой подмечает Соня.
   - Значит, я правильно написал!
   - А где мешки? - озабоченно спрашивает прохин­дей Слава. - А? Ну-ка, Саичкин, присвети фонариком.
   - Та де ж я тобi його вiзьму?
   - Ну, чиркни спичку.
   Влад зажигает спичку и подносит ее к лицу Зубруна. Лентяй и неуч Слава ставит ноги носками внутрь, близо­ру­ко щурит смеющиеся глазенки и, расставив руки, как крылья, осторожно склоняется к Жене.
   - Так... - Слава хмурит брови, и его подбородок с обво­ро­жи­тельной, как у девушки, ямочкой, отчаянно вздрагивает. Шпингалету никак не удается сохранить на своем ребяческом лице серьезное выражение. - Ничего не пойму... Кажись, есть мешочки, но небольшие.
   - Осторожнее, товарищ майор,- предупреждает Спя­­щий Витя. - Он может и укусить.
   - Постойте, парни,- говорит Сима. - Дайте-ка, я взгляну.
   Автор водружает на нос большие очки без стекол и, от­стра­нив Шпингалета, наклоняется над Евгением. Несколько секунд Беллетрист внимательно сличает порт­рет своего лите­ра­турного героя с прототипом.
   - Точно! Это он! Смотрите, парни! Вы видите перед собой Зубруна, красу и гордость нашей бурсы! Вот он идет на экзамены. Он весел, празднично взволнован и бодр! И вот он выходит из аудитории... На губах Зубрилы - жалкая трясущаяся улыбка. Он по-прежнему весел и радостен. Но та ли это радость? То ли веселье? Нет, теперь мы видим перед собой несчастного кретина... Он улыба­ет­ся... Он смеется... А к горлу у нас подкатывает горький комок... Евгений! Друже! Ты ли это? Скажи нам, что с тобой? А ведь еще совсем недавно ты так радостно шагал на экзамены, напевая песнь отличника... - Шпиндель! - дрогнувшим от притворного вол­нения голосом воскли­ца­ет Беллетрист. - Возьми баян! Сыграй нам песнь отличника!
   Вячеслав, с резвостью молодого щенка, бросается к своей койке, хватает баян, закидывает ремни за плечи, весь как-то ехидненько изгибается и, притоптывая пят­кой, начинает петь приторно слащавым голоском:
   Я лучший ученик среди ребят
   Пятерки в мой дневник,
   Как ласточки летят.
   По сигналу Симы мы подхватываем припев могучими жизнеутверждающими голосами:
   Летят, летят, летят пятерки в ряд.
   Летят, летят, как ласточки, летят.
   Нахмурив брови, Зубрун упрямо шевелит губами - поистине, тяга к знанием у него не хуже, чем в дымовой трубе!
   В самый разгар веселья молодой прозаик начи­нает покашливать:
   - Братцы,- говорит Сима, озабоченно ощупывая горло. - Кажись, я сорвал голос. Не пора ли вам уже про­мо­чить гло­т­ки и двигать?
   - Куда, друже? - тоненьким голоском интересуется Вя­че­с­лав.
   - На танцульки, друже. Куда же еще?
   - Танцевать буги-вуги?
   - Верно, друже.
   - С шальными девками?
   - Точно.
   - Под дикую музыку?
   - Ну конечно.
   - Судовой паровой экономайзер... - бубнит Евгений.
   - Кажется, он и впрямь спятил,- замечает Спящий Витя.
   - Парни! Давайте подсчитаем наши капиталы,- вносит предложение Сима. - У кого сколько?
   Мы сбрасываемся.
   - Так... - говорит Беллетрист, почесывая за ухом. - Рубль восемьдесят - это неприкосновенный фонд. На клетку. Остальное - на вино и женщин!
   - На вино и женщин остается пятьдесят две копей­ки... - сладеньким голоском уточняет Вячеслав.
   - Н-да... Не густо...- соглашается с ним Сима
   Он приближается к Зубриле мягкой кошачьей походкой.
   - Евгений, друже... - рука Беллетриста плавно опу­с­кает­­ся на плечо литературного прототипа.
   - Судовой паровой экономайзер... - сосредоточенно бор­мо­чет прототип.
   - Женечка...- льстивым голоском приступает к делу Сима. - Мы знаем, что у тебя водятся деньги. Крупные деньги! Послушай, Женчик, дружаня, займи трояк?
   Евгений брезгливо сбрасывает с плеча руку прозаика:
   - Брысь, редиска!
   - Ну, Женчик, друже... Всего три рубля... А? До стипендии...
   - Пойди к Зубруну. Пусть тебе Зубрун подаст.
   - Ну, Женчик, это же была просто шутка. Так сказать, дружеский шарж. А шаржи, как ты и сам знаешь,- без заз­ре­ния совести льстит Беллетрист,- делаются только на очень ярких и высокоодаренных личностей!
   - Можешь еще обратиться к Зубу мудрости, к Трясу­ну, к Каменному Заду и другим парням,- предлагает Женя.
   Сима виновато хлопает ресницами:
   - Ну, извини. Я больше не буду...
   - А! Значит, хочется выпить? - злорадствует Зубрун.
   Тоненький голосок Славы отражает всеобщее настроение:
   - Ой, хочется!
   - Пошел прочь, хамелеон!
   - Женя, мы же с тобой земляки... - вдруг вспоми­на­ет Вячеслав.
   - Брысь! Уйди, нехороший человек, и не позорь нашу деревню. А вы, редиски, чего притихли? Небось, хотите вы­­пить дурного зелья?
   Никто из нас не берет на себя смелость отрицать столь очевидный факт. Победно улыбаясь, Евгений направляет­ся к шкафчику, движением фокусника иллюзиониста просо­вы­­ва­ет руку в карман висящего там пиджака и торжест­вен­но вынимает из его кармана банкноту досто­ин­ст­вом в три рубля. Он поднимает деньги над головой.
   - Вот, берите пример с меня! Кто не злоупотребляет алкоголем и женщинами, кто не курит, не играет в карты, добросовестно относится к своим обязанностям, делает физзарядку, чистит зубы по утрам и уступает в городском транспорте места старушкам - у того деньги есть. А кто не­во­з­­держан, как Слава - у того в карманах ветер свищет!
   - Какие мудрые слова! - Сима с восхищением прихло­пывает в ладони. - Женя, друже! Ты же открыл нам глаза! Мы тоже будем воздержаны. Мы бросим пить, курить, будем усердно учиться и делать физзарядку по утрам, если ты... займешь нам три рубля!
   - И вы не будете называть меня... этими нехорошими словами?
   - Какие слова ты имеешь в виду, Евгений? - уточ­няет Беллетрист. - Зубрун?
   - Чи, може, Трясун? - расплывается в милой невин­ной улыбке Владислав.
   - Или Сектант? - подло хихикает земляк Слава.
   - Или Шаман? - усмехается Соня.
   - А, может быть, каменный зад? - вношу свою скромную лепту и я.
   - Всеми! Всеми этими нехорошими словами!
   Сима ударяет себя кулаком по груди:
   - Женя! Милый! Гадом буду! Да чтоб я... и на тебя! Да ни­когда в жизни!
   - Ха-ха... И ты, ничтожная писака, жалкий ты борзо­пи­сец, больше не будешь строчить на меня своих мерзких пасквилей?
   - Женя, друже... - Сима покорно склоняет голову. - Ну, прости подлеца. Больше этого никогда не повторится.
   - Ой, ли?
   - Евгений! Милый! Да неужели ты мне не веришь? Мне, своему верному другу, с которым ты живешь под одной крышей? - Сима взволнованно мигает глазами. - Да вот клянусь тебе! Да чтоб мне никогда не увидеть своей тещи! Да чтоб мне не жениться аж до 25 лет!
   - И как, по-твоему, меня зовут, жалкий ты зубоскал?
   - Тебя зовут Женя. Ты очень милый, симпатичный па­рень. Нам всем очень нравится твое имя.
   - А вы что притихли, щеглы? Не слышу!
   Мы вяло восклицаем:
   - Евгений!
   - Тебя зовут Женя...
   - Ты отличный парень, Женчик,- искусно льстит Си­ма, не сводя глаз с трех рублей. - И, к тому же, не жмот.
   - Мелкий подхалимаж!
   Приходится усиливать восхваления.
   - Я всегда был очень высокого мнения о твоей неслыхан­ной работоспособности, Евгений,- с апломбом при­зна­ет­ся Спя­щий Витя. - Вот попомните мои слова, пар­ни: этот человек да­ле­ко пойдет...
   - Если милиция не остановит,- вставляет Слава.
   - ... И недалек тот час,- пророчит Баюшки баю,- когда он станет крупным светилом в области судовых паровых установок!
   - А мы еще будем гордиться тем, что жили с ним в одной комнате,- уверяет Сима. - Дышали одним воз­духом. И вну­кам своим рассказывать будем!
   Соня с едва заметной усмеш­­кой роняет:
   - В особенности Шпингалет!
   - А ты, Костыль, что скажешь?
   Приходится и мне присоденить свой голос к хору льстецов:
   - Ну, ты же сам знаешь, Евгений, как дико я завидую твоей феноменальной усидчивости.
   - И какой же, по-твоему, мнению, у меня нос?
   - Отличный нос! Тонкий, интеллигентный... Изящ­ный. Мне бы такой!
   - Он просто восхитителен, Евгений! - восторгается Си­ма. - О таком любознательном носе можно только мечтать!
   - Да. Нос настоящего ученого мужа,- определяет Соня.
   - Как у Буратино,- хихикает в кулачок Шпингалет.
   Беллетрист внимательно всматривается в Зубруна:
   - А щеки, парни? Вы обратили внимание на его щеки?
   - Да, гарнi щеки!
   - И толковать нечего! - вставляю я. - Щеки произво­дят самое отрадное впечатление.
   - Особенно в сочетании с изящным Носом,- под­чер­ки­ва­­ет Соня.
   - И с мужественными ушами,- вставляет сладень­ким голоском товарищ майор.
   - Цыц! Па-ца-ны! - Евгений начинает расхаживать по комнате, помахивая банкнотой над головой. - Так вот, значит, как вы запели... Стоило мне только вынуть из кармана трояк - и вы тут же начали восхвалять меня. А кто только что читал этот гадкий... Гм... К-хе к-хе! Как его... Этот плоский не­дру­жественный шарж? Кто издевал­ся над моим трудолю­бием? Вы, вы, жалкие лентяи, ничтожные зубоскалы, пьян­чужки и прохиндеи. И вот теперь так унижаться! И все из-за чего? Из-за каких-то поганых трех рублей! А где ваши деньги, жалкие вы льстецы, неучи и борзописцы? Где они, позвольте вас спросить? Молчите? Так я вам скажу: они пропиты, просажены в кабаках, отданы в жертву зеленому змию, растрачены на непотребных девок с синими носами! А у того, кто не курит и не пьет - денежки всегда есть!
   - Так поделись же ими с нами! - тоном лисы Алисы, обманывающей простодушного Буратино, восклицает Сима. - Со своими верными друзьями!
   - Так вот, значит, сколько стоит ваша дружба! - разоча­ро­ван­но вздыхает Зуб. - Три рубля!
   - Ну, тодi давай п'ять! - предлагает Булкин.
   - А чи не буде цього забагато? - интересуется Евгений.
   - Та нi,- успокаивает его Владислав,- В самий раз.
   Зубрила с тонкой иронической улыбкой осматривает Пряника с головы до пят - его кряжистую, немного полно­ватую фигуру, мешковатые, немодные штаны, про­стенькую ситцевую рубаху... Округлое, веснушчатое лицо Булочкина лу­чит­ся добродушием и покоем.
   Богуненко саркастически похлопывает Пряника ладош­­кой по животу:
   - А не станете ли вы потом танцевать в пьяном угаре буги-вуги? И не ввяжетесь ли из-за какой-нибудь шальной девки в пьяную драку а, друже? А потом будете плакать вот та­ки­ми вот большими и горькими, как стручковый перец, слезами?
   - Ну что вы, что вы! - успокаивает его Слава, вски­дывая руки.
   - А вам, друже, вообще вредно пить дурное зелье,- резко оса­жи­вает земляка Зубр. - Сейчас ваш организм моло­дой, он рас­тет, развивается, и ему крайне необходимы витамины А, Б, Ц и Д. А от дурного зелья в нем могут возникнуть злокачественные опухали, камни в почках и отеки под глазами, а ткаже язва двенадцатиперстной кишки.
   С этими словами Зуб прячет деньги в карман.
   Сима, с потерянным видом, мигает глазами:
   - Нет! Женя... Друже! Ты это не следаешь!
   - А если сделаешь,- тягуче грозит Соня,- то знаешь, как мы тебя опять станем называть?
   - Ну, ну? И как же... интересно знать?
   - Зубруном, Трясуном,- говорит Спящий Витя.
   - Так так...
   - Сектантом,- угрожает Пряник.
   - Гм, гм...
   - Шаманом, Зубом, Синим носом. И еще задницей! - радост­но хихикает его земляк.
   - Вот как?
   Я заключаю:
   - И всеми другими нехорошими словами
   - А я,- грозит Сима,- напишу на тебя новый мерзкий пасквиль и дам прочесть его всей нашей группе.
   - Гмм...- задумчиво бормочет Евгений. - Това­рищ майор!
   - Я! - лихо, щелкая каблуками, отзывается Шпингалет.
   Женя вынимает из кармана трояк.
   - Вот деньги... Крупные деньги! Поди, купи дурного зелья,- распоряжается Зубрун. - На все! Я - угощаю! Да живо там у меня! Одна нога здесь - другая там!
   Слава почтительно берет у земляка трояк и, хихикая, пя­тит­ся к двери. Тут его настигает властный окрик:
   - Стоять! Так как меня зовут?
   - Же-ня...- приятно улыбается Слава. - Хи-хи.
   - Ну, хорошо... Пшел!
   В ожидании гонца четверо из нас коротают время за картами. Что же касается пятого члена нашей компании, то он принимает мудрое и достойное всяческих похвал решение: освежить в памяти принцип действия судового парового экономайзера.
   Вскоре является Слава с двумя бутылками "Бiле мiцне", баклажанной икрой и плавлеными сырками. Мы выпиваем вино, смачно закусываем и Сима, жмуря глаза, как рыжий кот на майском солнце, дружелюбно похлопы­ва­ет Евгения по плечу:
   - Вот это настоящий друг! Спасибо, Зубрила!
   - Да не погано хильнули за счет Трясуна,- согла­шает­ся с ним и Вячеслав.
   На улице Беллетрист сообщает нам о своем новом замыс­ле: он задумывает написать лихо закрученный остросюжет­ный рассказ под названием "Каменный зад во хмелю".

Глава третья

ТАНЦУЛЬКИ

  
   Над нами - бездонное небо. И звезды смеются и подмигивают нам из недосягаемой высоты. И их зеленые лучи льются прямо в наши чистые, беззаботные сердца. И наши сердца жадно впитывают в себя блеск этих прекрасных звезд, и бренчание гитар, и бой барабанов, и мерцание разноц­ветных электрических ламп, паутин­ны­ми нитями разбегающимися над нашими головами. И нежные лица девчонок манят нас, а музыка звенит и звенит... И наши сердца переполнены глупой радостью. Они хотят впитать все: и это звездное вечер­нее небо, и легкое дунове­ние ветерка, и хрипловатый голос пе­в­ца, рычащего в микрофон свои песенки под оглуши­тель­ный бой барабанов, лязганье тарелок и нытье электрогитар. Плечи наши горделиво распрямляются, движения становятся небрежными. Мы чувствуем себя сильными, умными, смелыми, и глаза наши блестят от счастья - истинного счастья, ибо в эти минуты жизнью дышит каждая наша клеточка, каждый нерв.
   Иными словами, мы - на танцульках.
   На подмостках - бородатый парень в очках и длинно­по­лом красном пиджаке. Лицо певца кажется то зеленова­тым, то багровым в отблесках неоновых ламп. Он корчит­ся у микрофона, надрывно завывая что-то из репертуара Битлзов, и толпа улюлюкает, и вторит ему истошными голосами, и дергается в ритмичных конвульсиях вместе с певцом.
   О, шаман, наш не слишком-то искусный шаман! Ты сменил медвежью шкуру на потертые джинсы и блестя­щий пурпурный пиджак; вместо бубна в твоих руках электро­гитара, но разве от этого изменилась твоя суть? Посмотри, наш шаман: перед тобой все та же экзальти­ро­ван­ная толпа и, сквозь века, ты все так же влады­че­ст­вуешь над нами.
   Горько осознавать, что эти золотые деньки пролетят, как легкое дуновение свежего ветерка, и мы повзрослеем, и уже не сумеем услышать в "дикой музыке" волшебных звуков, а в неудержимом веселье юности будем способны разглядеть лишь пошлость распущенной толпы. Мы тоже начнем брюз­жать, анализировать, рассуждать обо всем на свете очень тонко и умно. И, быть может, тоже станем такими же смеш­ными пронафталиненными чудаками, как наш бедолага Нуль. Но сумеем ли мы чувствовать так остро, так свежо, как прежде?
   Сима, Влад, Слава, Женя, Витя - знаете ли вы, что ожи­да­ет вас впереди?
   Один из нас уже через два года погибнем в вооружен­ном конфликте на полуострове Даманском. Другой запьет и сунет голову в петлю из-за роковой неразделенной любви. Прочих засосет наша болотная среда, и никто из нас уже ничем не будет отличаться от множества других занудливых, скрученных суетой обывателей... Мы замкнемся в своих рако­винах, станем прижимистыми, расчетливыми,- себе на уме. И даже Сима, одаренный несомненным литературным талантом, не сумеет преодо­леть притяжения болота. Наши жизнен­ные пути разбегут­ся, как тропинки в лесу.
   Но сегодня мы стоим под высоким звездным небом. Се­год­ня мы молоды, беззаботны, красивы и смотрим на мир открытыми глазами простодушных юнцов.
   Сима - высокий худощавый паренек с тонким рыжева­тым лицом, полуприкрыв глаза, лениво дергается в такт му­зы­ке. Маленький подвижный Слава вихляет бедрами, трясет плечами, вскидывает руки - "балдеет". Над танцплощадкой, от усердного топанья сотен ног, взды­ма­ют­ся столбы пыли; но вот музыка смолкает, и наши танцоры пробираются к нам сквозь толпу. Влад хло­пает Вячеслава по плечу:
   - Оце ти дав!
   - Черт, а не ребенок! - хва­лит земляка Зубрун. - Шустрый, как электровеник.
   - Не выступай. Трясун, а то дам в ухо!
   - Кто это тут такой грозный? - слышим мы насмеш­ли­вый голос Емели. - А, это вы, товарищ майор... Кого гоняем?
   На щеках Емели - румянец помидорного цвета. Сочные, как спелые вишни, губы подрагивают. Он подо­шел к нам несколько разболтанной походкой - ясно, что уже успел где-то пропустить стаканчик-другой "дур­ного зелья".
   - Да, Трясуна,- сообщает Шпингалет.
   - А... Надо, надо погонять Трясуна, чтоб научился офице­ров уважать!
   Сима толкает Влада локтем в бок:
   - Саичкин, как тебе нравится вон та телка?
   - Яка?
   - Вон та, с плотным задом (знать бы ему, что через полгода "та телка с плотным задом" станет его за­кон­ной женой) Да куда ты смотришь, корова! Вон, в вельветовых штанах!
   - Вона не в моєму вкусi.
   - А ты как находишь, Вячеслав?
   Шпингалет с видом знатока осматривает округлые формы девушки, солидно покашливает в кулак и, не выдержав роли строго судьи, лезет пальцем в нос:
   - Ни-че-го...
   Гитарист легонько пощипывает струны гитары. На эстра­ду выходит седовласый мужчина, чем-то напоми­наю­щий мне известного французского киноактера Жанна Море. Певец бе­рет микрофон, и над нами разливаются звуки чудесной музы­ки. Как сейчас слышу я эту музыку, и хрипловатый голос певца:
   Здравствуй, чужая милая,
   Та, что была моей...
   Сима пробирается к девушке в вельветовых брюках. Я выбираю девчонку с менее пышными формами, и мы вяло топчемся в медленном танце. Девушка льнет ко мне, и мое серд­це на мгновение замирает, но проходит несколько секунд, и оно начинает биться ровнее.
   Мои губы почти касаются ее уха и, набравшись храб­рости, я шепчу:
   - Как вас зовут?
   - Таня,- лепечет девушка, прикасаясь горячей ще­кой к моей щеке. - А вас?
   - Костыль.
   Девушка поднимает на меня небесной синевы глаза.
   - Как? - она улыбается. - Костыль?
   - А? Нет,- я прихожу в себя.- Алексей.
   На ее лице - сияющая улыбка. И брошенный на меня взгляд так нежен, так красноречив. Я тоже улыбаюсь - по всей видимости, очень глупо. За эти несколько минут между нами устанавливается нечто очень хрупкое, лас­ковое и свет­лое. Нечто такое, чего не выразишь словами. Но вот музыка замирает, и девушка с явной неохотой высвобождается из моих объятий. Ее лицо све­тит­ся нежностью. Я прово­жаю свою партнершу и возвращаюсь к ребятам.
   Емеля хлопает меня по плечу:
   - Ну, Костыль, я думал, ты ее задавишь!
   - А?
   - Танцую я с чувихой, когда секу: телка к Костылю лип­нет - спасу нет! - делится своими наблюдениями не в меру зоркий Емеля. - Давай, давай. Костыль, не зевай: она втю­ри­лась в тебя по самые уши!
   Я смущенно отмахиваюсь:
   - Ну, бросьте, бросьте! Прекра­ти­те эту под кулацкую болтовню.
   - Постойте, постойте! - слышу я за спиной знако­мый бас. - Но ведь это же так, как говорят моряки, можно и на винт намотать?
   Это подходит баламут Никита.
   - Э, ничего не будет,- улыбается Беллетрист. - Волков бояться - в лес не ходить. Смотрите, какой он здоровый и красивый.
   - Как теленок,- говорит Емеля, ощупывая мои бицепсы и грудь.
   - А ты, Сима, уже познакомился с толстозадой? - интересуется Соня.
   - Угу.
   - Ой, друже,- он с сомнением качает головой,- не зная броду - не суйтесь в воду!
   Товарищ майор тянет меня за локоть и, отведя от ребят, с волнением говорит:
   - Послушай, Протез... ты видишь ту девочку?
   - Какую?
   - Ну, вон...- кивок подбородком. - Подругу той, с ко­то­рой ты плясал?
   - И что?
   - Гмм... К-ха! - Слава опускает голову, покашливая в кулак. - Ничего, а?
   Его вдруг начинают мучить ужасные приступы кашля. Слышны вступительные аккорды спокойной песенки. Это мне на руку: я не любитель "буги-вуги". Я снова пригла­шаю Таню. После танца я следую за своей дамой, и она знакомит меня с подругой - маленькой, симпатичной девчушкой. Мы обмениваемся несколькими ничего не значащими репликами, и я машу Вячеславу:
   - Эй, Слава! Иди сюда!
   Товарищ майор растерянно озирается.
   - Ты, ты! - кричу я. - Давай, двигай к нам!
   Очень непонятливым вдруг оказывается мой прия­тель: он пожимает плечами, разводит руки, недоуменно тычет себя па­ль­цем в грудь и вопросительно кивает головой. Наконец, до него все-таки доходит, что зовут именно его. Он робко прибли­жа­ется к нам.
   - Знакомьтесь, девочки,- говорю я. - Это - Слава.
   Дамы приветливо улыбаются:
   - Таня.
   - Оля.
   - Оч-чень приятно,- смущенно бормочет Слава.
   Нимало не сомневаюсь в этом.
   На эстраду выходит бородач в красном. Барабанная дробь тонет в приветственных кликах толпы. Певец начинает слегка подергиваться, и вдруг что-то сдавленно каркает в микрофон. Площадка подвывает. "Шаман" начинает дергаться энер­гич­ней. Освещение гаснет, вспы­хи­вает, снова гаснет...
   Оля уже дергается. Я подталкиваю к ней оробевшего Вя­чес­лава.
   - Идите, друже. Тряситесь.
   - Но ты же знаешь, Костыль. Я ж не пляшу!
   - Кого ты водишь за нос?
   Слава прикладывает ладонь к груди:
   - Не, честное пионерское!
   - Идите же, друже. Идите. Девочка ждет. Или вы хотите, чтобы ее у вас увели?
   Этот аргумент решает дело: Слава подходит к Оле и начинает трястись - но, впрочем, уже без прежнего шика.
   Смолкает песня, и бородач утирает лоб платком. Подхо­дят Слава и Оля. На моем плече - чья-то рука. Оборачиваюсь. И ви­жу перед собой насмешливое лицо Емели.
   - Вот как? По-нят-но... Значит, уже завели себе девочек?
   - Ага,- смеюсь я. - А что?
   - Как что!? - Емелькин изумленно округляет глаза. - Ну, ты и даешь, Костыль! У тебя же дома жена, двое детей! А ты дал деру на танцульки!
   Я отмахиваюсь:
   - Ну, бросьте, бросьте вы эту подкулацкую болтовню!
   - А ты, Слава? Ты-то как мог? - продолжает свое чер­ное дело бузотер Емелькин. - Улизнуть на танцы в медовый месяц!
   - Ну, что вы, что вы! Какой медовый месяц?
   - А, по-моему так: не хотели жениться - никто вас на ар­кане в загс не тянул. Верно, девочки. Но если уж дали своим женам присягу на верность - должны стоять до конца. Э, да что с вас возьмешь! В особенности с Костыля...
   Емеля машет рукой и удаляется. Что ж, мавр сделал свое дело.
   Я бросаю взгляд на своих верных товарищей. В их ста­не - буйное веселье. Ну, погодите, жалкие вы зубоскалы!
   Таня поднимает на меня опечаленный взгляд:
   - Это правда?
   - Что?
   - Ну... то, что вы со Славиком женаты?
   - Да брось ты!
   - Не, серьезно?
   Она улыбается, но ей сейчас не до веселья. Я начинаю заводиться.
   - И ты поверила? Да?
   Она пожимает плечами.
   - Он же дурачился. Разве не ясно?
   - Дурачился?
   - Ну да. Неужели мы со Славиком похожи на каких-то жалких женатиков?
   Ее лицо проясняется. На танцплощадке музыка играет... И мы танцуем с нашими девчонками, острим (порою, очень глу­по), смеемся - сам не знаю, чему, и на душе у нас так празд­нично, так хорошо! И нам хочется сто­ять и стоять под этим огромным звездным небом, и слушать музыку, и танцевать с нашими милыми девчонками...
   Возможно, взявшись за перо, я поневоле что-то приу­кра­сил, быть может (от этого не застрахован ни один автор) и слегка приврал. Я изменил некоторые имена и несуществен­ные детали. Но что я точно не выдумал, что постарался передать со всей доступной мне правдивостью - так это то чувство еди­ной студенческой семьи, тот дух открытости и товарищества, что царили в нашей среде в конце 60-х годов.
   Но все кончается. Оканчивается и последний танец, и мы покидаем танцплощадку, на которой некогда танцевал "буги-вуги" легендарный Вася...
   Мы провожаем наших девчонок к их общежитию. Под окнами парочек - словно грибов в лесу после дождя.
   Мы с Таней укрываемся в беседке, увитой диким виног­радом. Беседка та непроста, она с секретом: время в ней исче­зает, но память о нем сохраняется на долгие годы.
   Уже за полночь. Мы с Вячеславом возвращаемся домой пустынными улицами, и на наших лицах сияют добрые мальчишеские улыбки. И в блеске витрин нам чудятся наши милые девчонки, и звезды подмигивают нам с небес.
   Вот общежитие. Двери, естественно, заперты, но это нас нисколько не смущает.
   Слава бросает камешки в окно. К стеклу прижимается нос Владислава. Какое-то время он возится со шпингале­тами, затем высовывается из распахнутого окна:
   - А, Дон Жуаны! - он машет нам рукой.
   - Влад, дружище,- просит Слава. - Брось веревку.
   - Йдiть до своїх бiкс, хай вони вам веревки кидають
   - Ты, жлобина! - грозно кричит товарищ майор. - Если ты сейчас же не кинешь мне конец, я набью тебе твою толстую морду!
   Пряник отвечает на эту угрозу добродушным смехом.
   - Смотри, Влад,- грозит кулаком своему недавнему партнеру Шпингалет,- я слов на ветер не бросаю!
   - А як ти це зробиш?
   - А ну, прыгай сюда, корова, тогда поглядим!
   - Та нi, краще ти лiзь сюди.
   Пряник все-таки бросает конец. Слава, точно заправс­кий аль­пи­нист, взбирается к окну первым. Затем по отвесной стене ка­ра­б­каюсь я.
   - Ну шо, гуляки? - спрашивает Влад, когда мы оказы­ва­емся в комнате? - Нагулялись?
   - Жрать охота,- сообщает Слава. - Владислав, дружи­ще, кажется, у нас где-то был кусок сала?
   - Їсти у серед ночi вредно,- улыбается Влад, но все-таки достает из тумбочки сало, луковицы и хлеб.
   Мы с Вячеславом жадно набрасываемся на еду.
   - Да, здорово вас вашi кралi вимотали,- смеется Пря­ник. - Будете знати, як з ними гуляти.
   Мы молчим - у нас полные рты. Управившись с едой, мы начинаем болтать о наших девчонках. Послушать нас - так лучше их нет никого на свете.
   Влад стоит, широко разведя носки ног, и смотрит на нас добрыми простодушными глазами. Видимо, ему тоже хочется вставить словечко.
   - Хлопцi... А ви знаєте... - голос Владислава взволно­ван. - Їхав я сьогоднi у тролейбусi i побачив там таку гарну дiвчи­ну, що менi їй аж поцiлувати захотiлось!
   Мы смеемся.
   - Ну, прекратите, прекратите сейчас же этот балаган! - сердито кричит с койки Зуб. - Дайте поспать!
   Он прав. Пора уже и на боковую. Я ложусь на кровать и сладко зеваю. Вдруг раздается грохот, и я оказываюсь на полу: кровать подо мной развалилась.
   - А? Что? Что случилось? - восклицает Сима, изобра­жая испуг звенящим от веселья голосом.
   - Космический корабль вошел в плотные слои атмос­феры,- вещает Зуб мудрости.- Произведена мягкая посад­ка в соответствии с намеченной программой!
   - Как самочувствие, товарищ космонавт? - хихика­ет товарищ майор.
   - Нормальное...- я поднимаюсь с пола и начинаю собирать рассыпавшуюся койку.
   Спать почему-то не хочется. Я подхожу к окну. Ночь-то, какая чудесная! Как хорошо, как светло на душе! В эту ночь мне хочется обнять весь мир! Глупо, конечно: нельзя объять необъятное. Но мне почему-то не хочется быть муд­рым. Мне хочется быть глупым, счастливым и молодым.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"