Не думаю, что летом 1993 года в киббуце Мером Голан кто нибудь еще мог нарвать за смену больше яблок, чем я. Только Давид это умел. Еще он потрясающе плавал, знал наизусть множество стихов и пробегал восемь километров в день, несмотря на поврежденный осколком мины нерв и железный протез в левом ботинке.
Я сидел на ступеньках около входа в маленький домик, в котором тогда жил. Давид спрыгнул с велосипеда, прислонил его к водосточной трубе, подошел ко мне.
- Ты, вроде, учишься на кинофакультете? - спросил.
- Да вроде того.
- Я тоже, - сказал Давид.
- Вот и отлично, - я придавил окурок ногой.
- Значит, нам будет, о чем поболтать.
- Наверняка.
Давид кивнул, сел на велосипед и укатил в сторону бассейна. А я вошел в дом и растянулся с книгой на кровати.
Вечером Давид опять появился возле моего крыльца. С рюкзаком за плечами и большой коробкой в руках. Давид сказал, что в коробке находится проектор, а в рюкзаке - слайды, сделанные им в Южной Америке. Еще сказал, что в столовой киббуца есть экран.
- А поесть там что-нибудь осталось? - спросил я.
Давид улыбнулся. Мне его улыбка понравилась.
Кроме меня, Давид пригласил на просмотр еще одного студента и четырех студенток. Одну - про запас. Свет мы не стали зажигать. Сдвинули столы, опустили экран и подключили проектор.
- Кто-нибудь еще голоден? - Давид посмотрел на меня и снова улыбнулся. Затем двинулся в сторону кухни. Я и одна из девушек пошли за ним. Дверь в кухню оказалась заперта. Мы вышли из здания столовой, обогнули его со двора. Давид тихо отворил окно, прыгнул внутрь. Через минуту вернулся и передал нам зеленый пластмассовый ящик. В нем были хлеб, масло, варенье, сыр и овощи.
- Красота, - сказал я.
Слайды оказались замечательными. Высохшие соляные озера, похожие на лунные плато, заснеженные вершины, бушующие реки, джунгли. Иногда Давид ставил камеру на автоспуск и инсталлировал в очередной пейзаж себя. Маленький такой человечек - один на один с природой. Других людей на снимках Давида не было.
***
Не знаю, как сейчас, а в 1993 году у студентов было довольно модным ездить летом на заработки в киббуц или мошав. Рабочий день с 7 до 16, а потом - делай, что пожелаешь. Хочешь - пей пиво в баре, хочешь - плавай в бассейне или валяйся с книгой в своей комнате. Давид тренировался с гирями в заброшенном сарае или тащил нас в очередной поход. Обычно мы ходили пешком, в какое-нибудь ущелье неподалеку. Но в пятницу можно было отправиться и с ночевкой. Тогда мы набивались в новенький давидовский вэн и ехали на взморье. В одну из таких поездок мы оказались на пляже Рош-а-Никра. Вернее - над пляжем, на невысоком каменном мыске, отделяющем песчаную полосу курорта от горного массива, уходящего в Ливан. Под скалой, на которой находится пограничная часть, море вымыло огромные гроты. Внутри них очень красиво - дорожки, освещение, указатели. Туристы спускаются полюбоваться на сталактиты по канатной дороге, Давид предложил отправиться к гротам вплавь. Я глядел на разбивающиеся о камни волны и надеялся, что это шутка. Штормило ведь по-настоящему. Ребята дружно согласились. Сначала в воду полетела накачанная камера от грузовика. Это - для таких, как я. Потом спрыгнул Давид. За ним спустились все остальные. Плыть оказалось довольно легко. Первые пол-километра я даже не притрагивался к камере. Решил, что сумею отдохнуть, когда доберемся до гротов. Но мы до них не доплыли. Пограничники стали орать на нас в мегафон, требуя немедленно вернуться. Пришлось повиноваться. Я очень устал. Даже не помню, как доплыл до каменного мыска. Наверное, все-таки уцепившись за камеру. Буря, тем временем, усилилась, и я был рад, что нас вынудили вернуться. Радость оказалась преждевременной. Я даже понятия не имел, как выбраться в шторм на скалистый берег. Схватился рукой за край огромного камня и попытался на него взобраться. Набежавшая волна сбросила меня в воду, потащила под скалу. Я испугался. Когда волна ушла, снова попытался влезть на камень, и снова был с него смыт. Волна тащила меня под скалу, я глотал соленую воду и цеплялся онемевшими пальцами за острые, как ножи, края камня. Этот сценарий повторился еще несколько раз, и я сдался.
- Давид! - завопил я, захлебываясь, - Давид!
Над скалой появилась дурацкая улыбка Давида. Я вцепился в протянутую руку, но сил подтянуться уже не оставалось. Давид рывком вытащил меня из воды.
-Чего улыбаешься, как дегенерат? - прошипел я. - Не видишь, я чуть не утонул?
Давид продолжал гримасничать, делая вид, что удивлен.
-Это ведь проще простого, - говорила его ухмылка.
Тут я увидел, что весь залит кровью. Кровь сочилась из порезов на руках, ногах, плечах, груди, - от такого зрелища мне совсем нехорошо стало.
Я хотел было запричитать, но заметил, что на меня глядит Шарон. Одна из девушек, которые отправились с нами в поездку. В то лето мне очень нравились суровые загорелые девушки с крепкими телами. Шарон была именно такой. Я даже бросил курить, заметив, как она, нахмурившись, отгоняет от себя рукой дым.
- Подумаешь, - спокойно обронила Шарон, - всего лишь немного крови. И пошла к машине.
С этой Шарон у меня так ничего и не вышло. И с другими студентками, кстати, тоже. У меня и раньше такое бывало. Если понравилась какая-то девушка, то на других уже и смотреть не хочется. Одна из них, Леа ее звали, даже подошла ко мне однажды, спросила:
- Хочешь, я устрою тебе что-нибудь с Ритой?
- Нет, - ответил я.
- А с Шели?
- Нет.
- Устроить тебе что-нибудь с кем-нибудь? - спросила и пристально на меня поглядела.
- Нет, спасибо.
Так я и не завел себе подружку тем летом, когда собирал яблоки в киббуце Мером Голан. А потом лето кончилось, и мы вернулись в город.
***
Зря я так себя вел. Как говорит один мой приятель: "Если я ни с кем не сплю, от меня исходят отпугивающие девушек флюиды. Но стоит кого-нибудь трахнуть, как я сразу начинаю всем нравиться."
Я в те годы этого еще не знал. А Давид, наверное, о таком и не задумывался. За два месяца наших каникул у него было несколько коротких романов, а с одной из студенток он даже провел потом вместе около года. Я ее до сих пор помню. Худенькая такая, с черными волосами. Ее родители были из России, и она сама говорила немного по-русски. По-моему, она была сильно влюблена в Давида. Они расстались из-за того, что ей хотелось выйти замуж, а Давиду хотелось встречаться два раза в неделю с ней, и два раза с другой девицей. Она свою мечту потом осуществила. Давид как-то принес газетную заметку, где говорилось о парне, сделавшем предложение своей девушке под водой, во время плавания с аквалангом. И имя невесты названо. И фотография. Давид тогда только хихикал. А затем у него была мулатка, то ли из Венесуэлы, то ли из Перу - откуда то из Южной Америки. Честно говоря, она приехала в страну с одним из друзей Давида. Она тому парню нравилась, а он ей не очень. Давид неловкую ситуацию исправил - завел с мулаткой роман. Друг этого не понял, даже подрался с Давидом. А вот этого уже не понял Давид и сильно на друга обиделся. Помню, пришел ко мне вечером и долго рассказывал, как "придурок ни с того ни сего полез на него с кулаками". Они так никогда и не помирились, а мулатка через пару месяцев укатила обратно в свои джунгли. Вскоре туда отправился и Давид.
Нет, не за девушкой, конечно. У Давида с джунглями был собственный роман. Я не знаю, когда мой друг заболел Южной Америкой. Наверное, в свою первую же поездку, сразу после армии. Поехал, как ездят после демобилизации тридцать процентов молодых израильтян, и заболел. Давид прошел в одиночку весь континент, вдоль и поперек. От колумбийских Andes до побережья Патагонии.
Вернулся он только к началу второго семестра. Так что теперь мы учились на разных потоках. Но по прежнему довольно часто виделись. Я помогал Давиду в его проектах, а он мне в моих. Обычно он приглашал меня на роль главного негодяя в своих короткометражках. Один раз, например, я должен был играть насильника-психопата, а моей жертвой была очередная подруга Давида. Ее звали Ноа, и она тоже была из Южной Америки. Ноа приехала в страну из Аргентины, маленькой девочкой. По сценарию, девушка сначала подыгрывает насильнику, объяснил нам Давид. Он велел мне приблизиться к ней с ножом в руке и делать безумные глаза. Затем сказал повалить свою подругу на кушетку. Я подчинился. Повалил девушку и сам лег на нее сверху. Сам Давид прятался за кинокамерой и снимал происходящее. Теперь нам нужно было целоваться. Мы стали целоваться - сначала довольно робко, потом вошли в азарт. На улице была весна, а на девушке тонкое платье. Мы прижимались друг к другу, и она, конечно же, чувствовала меня, и мне от этого становилось неловко. Как никак подруга Давида. Завладев доверием насильника, девушка, по команде режиссера, нанесла ему удар коленом в пах. Я, скорчившись от боли, повалился на пол, а коварная аргентинка убежала. Вскоре она убежала и от Давида, и я больше никогда ее не встречал. В том году я еще успел сыграть сумасшедшего бомжа, солдата-дезертира и водителя грузовика. А потом наступило лето.
Давид сказал, что в киббуц на этот раз не поедет, а останется работать с отцом.
- Отцу всегда нужны надежные работники. Хочешь - оставайся с нами, - предложил Давид.
Так я познакомился с его семьей. Отец, мать и девять братьев и сестер. Довольно необычная семья. Ведь это у религиозных принято иметь много детей, а семья Давида была светской. Отец - строительный подрядчик, мать - домохозяйка, братья и сестры - трудовая интеллигенция.
Отцу Давида чуть больше пятидесяти. Он участвовал во всех израильских войнах и в гражданской жизни тоже постоянно с кем-то воевал. Отец Давида был единственным израильтянином, никогда не выезжавшим за границу, а мать, кроме девяти детей, имела девять кошек. Давид ее кошек не любил. Говорил, что не терпит их запаха. Может быть, поэтому, мы с Давидом и спали на территории того же парка, где работали, в палатке. А его отец уезжал вечером домой. Мне в палатке не нравилось. Не потому, что я неженка, а из-за растущих вокруг эвкалиптов. Когда опавшие с них листья высыхают, ветер разносит их во все стороны в виде пыли. У меня аллергия на эту пыль. А Давиду ночевать "на природе" нравилось, и даже очень. Пока мы учились в университете, большинство студентов жили по двое-трое на съемных квартирах, некоторые имели комнату в общежитии. Давид все годы учебы жил в сарае на берегу моря. Сарай находился на территории какой-то закрытой организации, жить там никому не полагалось. Но Давид числился у них охранником, и на его берлогу закрывали глаза. К Давиду в сарай постоянно наведывались девушки. Не знаю, откуда они приходили, но симпатичный отшельник их явно привлекал. Еще в сарае жили несколько кошек. В отличие от кошек своей матери, этих Давид любил. Кормил, поил, звал по именам. Я то к кошкам равнодушен, они все для меня пахнут одинаково, а Давид говорил, что его кошки особенные. Самые чистоплотные и умные. Кошки платили моему другу взаимностью. Стоило белому вэну Давида тихо вкатиться в ворота закрытой организации, они бросались его встречать. Не знаю, что
с ними стало, когда Давид навсегда покинул свой сарай.
***
Я дружил с Давидом в киббуце. Мы вместе учились. Вместе работали у его отца на территории национального парка. Мы путешествовали на машине по стране, ели из котелка и спали в палатках. Сегодня нашему знакомству уже больше пятнадцати лет. И за все это время мы только один раз сидели в уличном кафе и пили кофе. Это было в Иерусалиме, года два спустя после нашей работы в парке. Нет, Давид, конечно, не был инициатором похода в кафе. Как и я, который, хорошо зная Давида, никогда бы ему такое не предложил. Дива захотела посидеть в этом кафе. Да, да, так ее и звали - Дива. Высокая индианка или метиска из La Paz. Она попросила Давида заказать ей кофе с молоком и шоколадный торт. Давид чувствовал себя неуютно. Ерзал на стуле, диковато улыбался и несмешно шутил. Мне было непросто найти с Дивой общий язык - испанского я не знаю, ее английский ограничивался местоимениями. Дива показывала глазами, как ей нравится торт, и косилась на Давида, словно говоря: "Странный он какой-то сегодня." Не знаю, понимала ли она, что должен чувствовать Давид в кафе, но я своего друга уже изучил.
Не только сегодня - отношения Давида с окружающим миром были странными всегда. Давид не отвергал общество в целом, лишь отдельные его атрибуты. А именно: банки, социальные службы, работу с 9 до 5, алкоголь, моду, телесериалы (кроме испанских), современную музыку, психологию, рыбу и мясопродукты, левые взгляды, фитнес клубы... В этот список также входили рестораны, бары и кафе. Когда мы с Давидом впервые встретились в городе после лета в киббуце Мером Голан, я тут же указал на какое-то кафе и предложил укрыться в нем от жары. Давид заявил, что никогда не ходит в кафе, потому что может приготовить кофе сам, насыпав в стакан ложку порошка из пачки стоимостью в 5 шекелей.
- А здесь придется заплатить 10 шекелей за одну чашку! - сказал Давид, улыбаясь. - Не глупость ли это, дать кому-то так на себе нажиться?
Я очень скоро понял, что мой друг не шутил. Давид был самым экономным человеком на свете. Все, что можно было не покупать - не покупалось. Все, что приходилось покупать - покупалось за минимально возможную цену. Овощи и фрукты, например, можно было не покупать - Давид собирал их в чьем-нибудь саду. Давид никогда не приходил ко мне в гости с пустыми руками. Всегда приносил с собой пару больших мешков яблок, персиков или слив. Хлебом можно запастись на неделю в армейской кухне. На базаре - купить несколько мешков крупы. Стоит гроши и для здоровья полезно. Исключение делалось лишь для фотоаппаратуры и альпинистских ботинок - эти Давид покупал всегда самые лучшие. Таким образом, живя на свою крохотную пенсию инвалида войны, Давид никогда не жаловался на отсутствие денег. И он не был скрягой, что бы вы ни подумали. Когда я, раз, оказался на такой мели, что нечем было платить за квартиру, Давид, не раздумывая, одолжил мне три тысячи шекелей.
- Вернешь, когда сможешь, - только и сказал.
В киббуце студенты, приезжающие летом на работу, живут в одинаковых комнатах. Примерно одинаково одеваются. Вместе едят в киббуцной столовой. Университет не киббуц. Здесь странности Давида сразу бросались в глаза. На переменах студенты кинофакультета загорают на зеленом холме перед Биньян Мексико, как тюлени на льдине. Это входит в обязательную программу обучения. Давида не бывало среди них никогда. Ведь студенты говорили на странном слэнге, целовались при каждой встрече и курили марихуану. Они модно одевались, ходили на вечерики, ели fast-food, философствовали на всякие дурацкие темы, строили планы грандиозной карьеры. Гордый Давид только посматривал на них со стороны и близко ни с кем не сходился. Сокурсники, в свою очередь, его тоже не очень жаловали. С течением времени, расстояние между ними лишь увеличивалось. Теперь я чаще слышал от Давида жалобы на университет, чем идеи гениальных фильмов. Мой друг неумолимо отдалялся на своей льдине от тюленей с лужайки перед Биньян Мексико.
За последующие три года Давид еще несколько раз ездил в Южную Америку, поэтому я закончил учебу в универститете на год раньше него. Мне оставалось только снять выпускной фильм. Не знаю, смог бы я его сделать, если бы не Давид. Он помогал мне буквально во всем. В одной из сцен мои герои должны были ехать ночью на джипе - Давид где-то раздобыл джип и генератор. Бесплатно, разумеется. Давид готовил еду, строил декорации, таскал на спине тяжеленные стенды и лампы. Даже отвозил после съемок домой моих актеров, с которыми, кстати, не очень ладил. Он и с участниками съемочной группы не очень ладил. Думаю, в этом была и моя вина. Ведь я все свое время отдавал актерам, оператору, художнику по свету. Уделять внимание своему другу я просто не успевал. Согласившись на роль грузчика-повара-водителя, Давид все же был ею недоволен. И теперь пытался привлечь внимание, раздражая членов нашего коллектива по мелочам. Однажды мы снимали на севере страны, закончили очень поздно, возвращаться домой не имело смысла. Я предложил переночевать в доме моего товарища, который жил неподалеку. Перед тем, как разойтись по комнатам, мы долго сидели на балконе и разговаривали. О кино, людях и жизни вообще. Мой актер, Рони, полемизировал с Давидом на тему дружбы и любви к ближнему. Корча из себя намного большего циника, чем был, Рони объяснял Давиду, что люди всегда действуют из личных, корыстных интересов. Давид воспринял актера всерьез и принялся горячо спорить. Рони это только раззадорило. Не помню как точно, но он довольно грубо высмеял моего товарища. Вокруг раздались смешки, а потом повисла тишина - всем стало неловко. Я не пришел Давиду на помощь. Может быть - не хотелось портить отношения с актером (он, кстати, снимался бесплатно) посреди съемок, а может, потому, что ситуация, где Давид нуждался в помощи, казалась нереальной. Потом мы с Давидом спали на открытой терассе. Я жутко устал и хотел поскорее отключиться. А Давид все продолжал говорить о том, что произошло на балконе. Повторял что-то о бескорыстии, дружбе, чистоте. Я приподнялся на локтях и увидел на его лице слезы. Меня это потрясло. Слезы? Из глаз всегда улыбающегося, самоуверенного Давида?
Мне было 27 лет. Я и сегодня не всегда умею сочувствовать, а тогда не умел и подавно. Как ни старался, в какой-то момент я не выдержал и заснул. А на утро все как бы забылось...
Я видел слезы на глазах Давида два раза. Первый раз тогда, на терассе, а второй - спустя чертову дюжину лет. Он сидел у меня в гостиной на бежевом диване и говорил по телефону. Я курил у открытого окна.
- Да, мой милый, - говорил Давид в телефон, - ты полетишь с мамой на самолете, в другую страну. Что? Нет, я с вами не полечу, я останусь здесь.
Что ты говоришь? Хочешь ко мне? Не в этот раз, мой милый...
Давид повесил трубку, откинулся на спинку дивана, закрыл лицо руками.
Я понял, что он плачет. На следующий день он позвонил, извинился, что позволил себе расчувстоваться при мне.
***
Но я немного забежал вперед. Я ведь только хотел сказать, что тогда, в 1996 году в Иерусалиме мы сидели в кафе, и Дива уплетала шоколадный торт и пыталась вести со мной беседу на своем минимальном английском.
А Давид, хоть и чувствовал себя не в своей тарелке, выглядел вполне счастливым. Дива ему, похоже, очень нравилась, раз он поступился ради нее своими принципами. Мы еще долго гуляли в тот день по старому городу, а потом разъехались по домам. Через месяц они улетели в Колумбию.
На следующий год, летом, Давид вернулся. Приехал на месяц, отдохнуть
и повидаться с родителями и друзьями. И Дива приехала вместе с ним. Поселились они у меня. В первую ночь мы даже спать не пошли - разговаривали до самого рассвета. Давиду в Колумбии нравилось - у него теперь был собственный бизнес. Нечто вроде туристического агентства. Давид организовывал путешествия по стране - пешие "трэки", разумеется. Набиралась группа туристов, Давид планировал для них маршрут, снабжал необходимым снаряжением, выделял местного проводника. Иногда он и сам вел группу через джунгли. У Давида были два джипа и четыре работника, жили они с Дивой в двухэтажном каменном доме, держали служанку. Все до ужаса дешево, а туристы платили в долларах. Туристы, пользующиеся услугами Давида, были, кстати, все израильтяне. Это же очень модно среди нашей молодежи - ездить в Южную Америку. Путешествия были у Давида в крови. Теперь они приносили ему и деньги. Давид, похоже, нашел себя.
Он не мог успокоиться даже на отдыхе. За неделю, что они провели в моем доме, Давид несколько раз приставал ко мне с идеями поездок.
- Поехали на север, - говорил он.
- Что, с ночевкой? - спрашивал я.
-Конечно, - говорил Давид. - У меня есть отличная палатка.
-Не-а, - тянул я, - не хочу в палатку.
- Тогда на юг, - не сдавался Давид. - Я знаю один маршрут - 20 километров пешком туда и назад, можно и без ночевки.
- Не-е, - говорил я. - Мне послезавтра на работу, у нас съемочный день. Мне нужно выспаться.
- Слушай, - оживлялся Давид. - Приезжай к нам в Колумбию снимать документальное кино. Знаешь, какие там красивые виды!
- Ага,- отвечал я. - А кто на это денег даст?
На этом пыл моего друга иссякал, и мы валялись в креслах на балконе и слушали ужасную латинскую музыку, которую обожал Давид.
Но в целом, мы провели очень хорошую неделю вместе. Ведь мы с Давидом не виделись больше года и нам было, что друг другу рассказать. Так, например, я узнал, что Дива разведена и у нее двое близнецов - мальчик и девочка. Но они им не мешают, так как большую часть времени живут у бабушки с дедушкой - родителей Дивы. Еще он сказал, что Дива очень ревнива, но это потому, что она его очень любит. Единственное, что ему в Диве не нравится - то, что она немного бездельница. Дива не работает, не учится, ничего не делает по дому. Целый день может проваляться в постели, читая журналы, или ходить по магазинам одежды.
-Не понимаю, - жаловался Давид, - как человек может целыми днями ничего не делать? Ни к чему не стремиться, ничего не хотеть. Может из нее актрису сделать?
- Можно, - кивал головой я. И написать специально для нее какую-нибудь мыльную оперу. И продать на канал "Вива"...
Все таки непросто жить с кем-то под одной крышей целую неделю. Даже если это твои хорошие друзья. Когда Давид с Дивой уехали обратно в Колумбию, я почувствовал облегчение. Но прошло немного времени, и я стал скучать по своему другу. Мы слали другу e-mail раз в месяц, иногда болтали по телефону, но это было, конечно, не то.
А встретиться нам довелось не скоро.
***
Прошли долгих два года, прежде, чем Давид со своей девушкой снова приехали в Израиль. На этот раз они не поселились у меня, а сняли себе на месяц маленькую квартирку в Ришоне. У меня, почему-то, заняло целую неделю выбраться их навестить. Давид ждал на улице. Мы обнялись, долго хлопали друг дружку по спине.
- Пойдем, - потянул Давид куда-то в сторону.
- Разве вы не здесь живете? - показал я рукой на дом, возле которого мы встретились.
- Здесь, - сказал Давид и поморщился. Только мы туда не пойдем. У Дивы очередной заскок.
- А что такое? - спросил я.
Давид помолчал немного.
- Не могу с ней больше жить.
- А в чем дело?
Давид повернул в сторону моря.
- Мы постоянно ссоримся, по любому поводу. Она устраивает скандалы прямо на улице. Перед соседями. Не то, чтобы меня очень волновали соседи, но все равно неприятно.
- Почему она устраивает тебе скандалы?
- Ревнует. Я хожу бегать на море, а она считает, что я иду туда, чтобы знакомиться с девицами. Она даже пыталась следить за мной несколько раз, представляешь? Кралась, как идиотка...
- Да-а, - сказал я. - А что она, на ровном месте ревнует?
- Почти, - сказал Давид и улыбнулся своей замечательной улыбкой.
- Ясно.
- Что тебе ясно? Человеку делать больше нечего, понимаешь? Сидит целый день дома, от скуки у нее ум за разум заходит. Вот и находит себе развлечение. Все ей не так, все ее раздражает... эх, забрал ее кто-нибудь у меня...
Мы побродили немного по набережной, потом сели на песок у самой воды.
- Почему бы тебе и в самом деле не приехать в Колумбию на несколько месяцев? - спросил Давид.
Я промолчал.
- Сколько всякой ерунды показывают по телевизору! А ты бы мог отснять у нас потрясающий материал.
- У меня работа, Давид, - сказал я. - Я не могу уехать на несколько месяцев. Кто будет делать рекламу моим клиентам? Конкуренты?
- Так ты сделаешь потом свою программу на телевидении!
Я покачал головой: - Не мое это, Давид.
Давид бросил в воду камень.
- А по-моему, ты напрасно отказываешься.
Мы поднялись и пошли назад. Было бы неудобно, если бы я вообще не заглянул к ним , поэтому мы вошли в дом. Дива была очень приветлива. Она сделала нам кофе, мы немного посидели, поговорили. При мне они, конечно, не ссорились. Я смотрел на рюкзаки и чемоданы, разбросанные по их небольшой комнате, и думал, что женщине, наверное, непросто жить с вечным путешественником...Через три недели они уехали обратно в Колумбию.
***
Прошло еще два года, прежде, чем я снова встретился с Давидом. Мы практически не общались все это время. Да и не очень хотелось, честно говоря. У меня был сложный период. Моя семейная жизнь развалилась. В смысле, я сам ее развалил. Теперь я жил в одном городе, а моя маленькая дочь со своей мамой - в другом. Мне приходилось заново строить с ними отношения, это было непросто. Жил я один. Образовавшуюся пустоту до отказа забивал работой. Посещал психоаналитика и становился другим человеком. Новым и улучшенным вариантом. К женщинам не привязывался, короткие связи легко разрывал. Проводил 18 часов в день
за компьютером, занимался спортом 3 раза в неделю и смотрел видео в одиночку по ночам. Не уверен, в какую сторону, но я менялся. Во всяком случае, я начал лучше понимать себя. И других тоже. Я стал видеть чужие слабости и недостатки и удивляться, когда люди не замечали их у самих себя. Я научился оценивать поведение. Научился слушать собеседника и анализировать речь. Пытался переосмыслить свою жизнь и найти в ней правильную дорогу. Мне было не до старых друзей. Так что за эти два года мы с Давидом едва ли обменялись парой писем.
Однажды вечером я возвращался поездом из Хайфы в Тель-Авив. Читал забытый кем-то на сидении "Маарив" и пил кофе из картонного стакана. На первой странице газеты писали о семерых израильских туристах, потерявшихся в колумбийских джунглях. Консульство и местные службы организовали поиски с вертолетами, спасателями и собаками. Газета сообщала, что "турагентство, планировавшее маршрут, послало молодых людей по совершенно диким, нехоженным тропам", а консульский работник, встретившийся с владельцем агентства, отметил "полное спокойствие последнего, граничащее с безразличием. - Наверняка сбились
с дороги из за снегопада... найдутся, куда денутся, - заявил владелец агентства Давид Р."
Я представил самоуверенную улыбку Давида и горячо пожелал ему, чтобы все хорошо закончилось. До сих пор где-то храню этот номер газеты. А ребята, кстати, через неделю нашлись.
***
В один вечер, осенью 2002 года, Давид позвонил мне домой.
- Ты у себя? Буду через полчаса. Жди.
Я за последние годы стал ужасно избалованным. Или просто привык к одиночеству, не знаю. Раньше от такого звонка я бы пришел в восторг, а теперь неожиданные визиты меня раздражают. Наверное, это не очень хорошо, ведь я начинаю капризничать даже когда ближайшие друзья устраивают вечеринку-сюрприз на мой день рождения.
Давид сказал, что прилетел уже несколько дней назад. Но был занят разными административными делами, поэтому не позвонил мне раньше. А в одной конторе, куда ему пришлось зайти, он познакомился с девушкой.
- Знаешь, - говорил Давид, - она полная противоположность Диве. Такая заботливая, нежная, такая простая в общении... Ну разве что только слишком простая...
Давид пробыл в Израиле больше месяца. Мы встречались еще несколько раз, в основном сидели у меня дома и разговаривали. У Давида этот месяц оказался занятым - почти все время он проводил со своей новой подружкой. Я никогда не слышал ее имени, Давид всегда говорил "она", "к ней" или "у нее". Но я не слишком огорчался, ведь мой друг таким образом отдыхал от стервозной Дивы. Пусть называет свою девушку, как угодно, - лишь бы ему с ней нравилось.
Кстати, очень скоро он и Диву перестал называть по имени. Через пару месяцев после отъезда он мне позвонил:
- Привет! Как дела?
- Хорошо, - ответил я. - А у тебя?
- Тоже хорошо, спасибо. Только вот ненормальная донимает.
- Кто тебя донимает?
- Ну, эта... ненормальная. Дива.
Я то думал, что они уже расстались.
- Разве вы еще вместе?- спросил я.
- Э-э... трудно сказать. Вроде бы и нет, но она по прежнему живет в моем доме. Я ее видеть не могу, а она не отстает.
-А ты, это... выгнать ее не можешь? - растерялся я.
- Не могу, она же ненормальная. У нее бывший муж какой-то бандит, брат тоже криминал, у нее вся семья такая. Она мне весь бизнес развалит, если захочет.
-А ты не преувеличиваешь?
-Нет. Неделю назад я говорил по телефону с этой, из Тель-Авива, так ненормальная что-то заподозрила. И потом целый час носилась за мной по дому с ножом.
- Давид, ты серьезно?
- Серьезней не бывает.
- Так бросай свой бизнес к чертовой матери! Сваливай из Колумбии. Не хочешь жить в Израиле, переезжай в Перу, в Боливию, куда угодно!
- Не могу, - вздохнул Давид. - Я в этот бизнес душу вложил. И деньги немалые...
***
Следующий наш разговор с Давидом произошел полгода спустя, сразу после Нового Года. Он позвонил на мобильный, узнал, что я дома, и перезвонил на домашний. Я был рад его звонку.
-Э-э... мне нужно с тобой посоветоваться, - сказал Давид без особого энтузиазма.
- Конечно, - поддержал я. - Что-то случилось?
- Она это... беременна, - сказал Давид.
- Беременна?
- Беременна.
- А она - это кто? Дива?
- Дива, Дива, кто же еще...
- Понятно.
- Да... Хотя и не очень. Не представляю, как она могла залететь.
- Могу объяснить, - не удержался я.
- Короче, - сказал Давид, - Что мне теперь делать?
- В смысле?
- Как заставить ее сделать аборт?
- Она не сделает аборт.
- Почему ты так думаешь?
- Вы уже пятый год вместе. Ссоритесь, миритесь, расстаетесь, сходитесь снова. Она шпионит за тобой, когда ты ходишь на море, грозится разрушить твой бизнес. Ты не хочешь с ней жить, но "она по прежнему в твоем доме."
Неужели сейчас, имея на руках такую карту, она от нее откажется?
- Так что же мне делать?
- Как что? Женись, рожайте ребенка, живите дружно, - издевался я. - Или бросай все и убирайся из страны. Вычеркни из памяти.
- Я не могу все бросить. У меня бизнес.
- Тогда она родит тебе ребенка.
- А может, она все таки согласится сделать аборт?
- Ты уже слышал мое мнение. Могу повторить.
- Да, ты прав... ты прав, - сказал Давид. Ну ладно, попробую ее уговорить как-нибудь...Пока...
Мне было неприятно. Раздражали Давид, наш разговор и я сам - за тон, которым с Давидом разговаривал. Только подцепить привычку оказалось легко, а отделаться от нее - сложнее. С того вечера я говорил с Давидом исключительно таким тоном. Лишь в начале прошлого месяца я от этого избавился. Но я опять забежал вперед.
Прошло больше года. Я не пытался звонить Давиду все это время. Он тоже молчал. Оставалось только гадать, чем закончилась история с Дивой и ее беременностью. Если честно, я даже не гадал. Просто выселил своего друга за полярный круг памяти...
Наконец мы созвонились. Точнее, Давид позвонил. Я сидел за столом и пытался работать, когда затренькал телефон.
- Привет, - сказал Давид. - Давно тебя не слышал.
- Здравствуй, дорогой, - я нажал Ctrl-S и откатился от стола в своем кресле. - Ну как ты там?! Что нового? - мой голос звучал неестественно радостно, видно от стыда за долгое молчание.
- Э-э... все в порядке. У меня сын, - сообщил Давид.
- Уау! Здорово. Когда он родился?
- Ему уже полгода.
- Уау... А что Дива?
- Все по старому... Я бы, наверное, и вправду куда-нибудь сбежал, но к ребенку ужасно привязался.
- Как его зовут?
- Чупи, - сказал Давид. Она называет его Таль.
- Из этого я могу заключить, что тебе совсем неплохо в Колумбии, а вот Дива не прочь перебраться с сыном в Израиль.
Давид усмехнулся.
- Да... что-то в этом роде. А как ты?
- Я неплохо, спасибо.
- Как твоя дочь?
- Замечательно, слава Б-гу.
- Ты ее видишь?
- Вижу, конечно.
- А как часто?
- Раз в неделю.
- И хватает?
- Не хватает. Хотелось бы больше.
- Да... я тебя прекрасно понимаю. Поэтому и не хочу оказаться в ситуации...
- Ты собираешься приехать? - перебил я Давида.
- Обязательно. Я сделаю это из-за ребенка. Хочу, чтобы мой сын вырос в Израиле. Тем более, там мне будет проще найти способ избавиться от его мамаши.
- Давид, не пугай меня.
- Понимаешь, если ребенок будет израильским гражданином, я смогу добиваться через суд право на его воспитание. Беда, что Дива это понимает и не соглашается отпустить меня с Чупи в Израиль.
Я придвинулся к столу и машинально открыл документ, над которым работал.
- Для суда в Колумбии я никто, у меня здесь никаких шансов, а в Израиле преимущество будет на моей стороне. Вот только вопрос о гражданстве ребенка нужно...
- Давид, мне пора бежать на работу, - снова перебил я друга. - Приезжай скорее - один, с ребенком, с Дивой - все равно, как. Приезжай и поговорим, хорошо?
- Хорошо, хорошо, мне тоже нужно двигать. Nos vemos.
- Chao.
***
Давид приехал с ребенком. Примерно через год после нашего разговора. Его девять братьев и сестер устроили какой-то сложный обмен жильем и освободили Давиду небольшую квартиру одной из их бабушек. Там он и поселился со своим Чупи. Ко мне они приехали жарким летним днем 2006 года. Я вышел их встретить на улицу. Картина Давида с сыном на руках сразу стала одной из тех, что всегда живы в моей памяти. Их не так уж много, этих картин, даже не знаю, по какому принципу они запоминаются. Давид улыбнулся, захлопнул дверь вэна, который он,
как всегда, умудрился припарковать в тени, зашагал мне навстречу. Чупи сидел у Давида на руке, обняв отца за шею. В другой руке Давид нес большой рюкзак. Чупи, похоже, был рад меня видеть. Во всяком случае, он тоже улыбался. Он, кстати, вообще ничего не взял от Давида - весь был копия своей матери. Так и вижу их сейчас перед глазами - сероглазый блондин с плывущей в метре перед ним улыбкой и маленький коричневый индеец у него на руках.
- Какой он у тебя славный, - сказал я и легко пощекотал малыша.
Чупи засмеялся и что-то произнес.
- Это было по испански? - спросил я.
- Он говорит на испанском и на иврите, - гордо объяснил Давид.
Мы поднялись ко мне в квартиру. Давид сразу пошел на кухню, вытащил из рюкзака бутылочки с детским питанием и принялся кормить сына обедом.Через несколько минут Чупи-Таль зевнул и тихонько засопел. Давид отнес его в комнату моей дочери, положил на кровать. Я принес из кухни две дымящиеся чашки. Некоторое время мы молча пили кофе.
- Дива приезжает через месяц, - сказал, наконец, Давид. - Таков был наш договор.
- Договор?
- Она подписала бумагу, разрешающую мне вывезти сына за границу. С условием, что через месяц она присоединится к нам.
- А почему она с вами не приехала?
Давид попытался объяснить, но я не очень понял.
- Вы по прежнему живете вместе? - спросил я.
- Она по прежнему живет в моем доме. Хотя в последнее время ситуация стала просто скверной. Ее вечно преследовала мысль, что я хочу похитить ребенка. Однажды я не выдержал. Когда она в очередной раз стала вопить, что я планирую забрать Чупи, сказал: "Конечно, планирую. Вертолет уже ждет за углом." Дива позеленела от злости и выбежала из дома. Когда она вернулась, я лежал на полу в гостиной и играл с малышом. С ней был ее брат - уголовник. Я даже не успел подняться с пола. Он сразу принялся бить меня ногами по лицу, и я потерял сознание. Когда очнулся, их уже не было. Ребенка они, разумеется, забрали с собой. Неделю я провалялся в кровати, потом пришлось оставить кучу денег в клинике челюстно-лицевой хирургии - восстанавливали зубы. Через две недели Дива как ни в чем не бывало снова поселилась в моем доме.
Я не знал, как реагировать на рассказ Давида. Поэтому, только осторожно поинтересовался, как он представляет себе их жизнь здесь, в Израиле.
Давид пожал плечами:
- Не знаю. Я хочу, чтобы все права на воспитание ребенка были у меня, а что будет делать она, меня не интересует.
Понимая, что дальше разговаривать бесполезно, я все таки сказал:
- Давид, израильский суд никогда не отдаст тебе все права на ребенка, пока не доказано, что мать не в состоянии его воспитывать. Для этого она должна либо сидеть в тюрьме, либо быть проституткой, наркоманкой и психически больной одновременно. При всех прочих условиях суд решит дело в пользу матери, а тебе предоставит право видеть ребенка два-три раза в неделю. Если очень повезет, можно добиться равных прав на воспитание. Тогда ребенок будет находиться половину времени с матерью, а половину - с тобой. Но это тоже проблематично - вы не женаты и у Дивы нет
израильского гражданства. В каком статусе она будет жить в стране? Туристки? Или ей даруют гражданство, чтобы папа Давид смог принимать участие в воспитании сына?
- Но у ведь у нее есть двое других детей, которых она бросила! - закричал Давид. - Ее близнецы живут у бабушки с дедушкой, и она видит их самое большое раз в полгода. Это легко доказать! Разве такая женщина может быть матерью?!
Я покачал головой:
- Думаю, суд отправит Диву вместе с ребенком назад в Колумбию. Я слышал об одной паре, которая рассталась... мать иностранка, отец израильтянин. Суд решил, что мать с ребенком может жить, где ей угодно, а у отца есть право видеть сына месяц в году. Он и ездит к ним, в Швецию, по моему, весной и осенью, на две недели каждый раз. И они, кстати, состояли в законном браке...