Герман смотрел в окно, как мокрые разноцветные листья засыпают город - небольшой курортный город, уютно расположившийся между двух гор двести лет назад. Зеленый и цветущий летом, осенью Пятигорск очаровывал буйством красок. Вам бы тоже захотелось шуршать опавшим разноцветьем, гуляя по паркам и терренкурам. Подняться в вагончике канатной дороги на вершину Машука. Оттуда потыкать пальцем в силуэты Кавказского хребта. Перепутать двуглавую Джуцу с двуглавым Эльбрусом. Спуститься пешком к каменным воротам Солнца, чтобы ещё раз полюбоваться панорамой города на фоне красавца Бештау. Вспомнить о Провале, где перед входом всё так же стоит бронзовый Остап с натёртым до блеска билетом и слушает, как удивительно громко лечатся в теплом сероводородном нарзане люди.
Ясным прозрачным утром снежная громада Эльбруса придвигается к городу вплотную. Кажется, можно зачерпнуть ладонью снега с ледника и слепить снежок, настолько двуглавый великан бывает близок. А бывает, густой туман прячет от взоров Машук с его светящейся по ночам вышкой и Бештау со всеми пятью вершинами и огнями монастыря. В такие дни город плачет моросящим дождём. Сырой холодный ветер забирается под одежду и уносит с собою тепло, заставляя торопиться домой. Вечерами напрасно светят огни уличных кафе, заманивая посетителей. С приходом осени концентрация поэтов сильно возрастает - наверное, нарзаны испаряют в атмосферу что-то,способствующее стихосложению.
В желтом свете уличных фонарей вместо ночных бабочек кружится водяная пыль, не желая опускаться вниз. Город становится похожим на грустную сказку. Иногда вполне логичным кажется, что именно в этом городе убили жизнерадостного поэта.
Герман вздохнул, отошел от окна и принялся за остывшую курицу-гриль, запивая кефиром. Нейтрализовал вредное полезным. В итоге получался сытый холостяк, сильно уставший на работе не желающий тратить время на кулинарные изыски. Никого не стесняясь, он смачно отрыгнул и блаженно уставился на затаившийся чёрный экран монитора. Посмотреть или поиграть - такая стояла дилемма перед Германом, лысеющим тридцатилетним менеджером отдела продаж. У него был средний доход, средних размеров животик, его задницу возила средняя иномарка, жил он в однокомнатной квартире средних размеров. Его город расположился между двух небольших гор и потихоньку развивался, без рывков и сильных провалов. Уже больше двухсот лет курортной стабильности. Нарзаны текли, курортники их пили. На вершину городской горы Машук проложили асфальтовый терренкур без фонарей, и если пойти по нему до конца, то попадёте к подножью телевизионной вышки, которую недавно подсветили. Вышку видно из любой точки города, и если она светится, значит, всё хорошо. В противном случае рождаются невероятные слухи.
Герману было стабильно скучно. Вокруг ничего не происходило, да если бы и произошло, то он всё равно бы не отвлекся: много работал, чтобы накопить на двухкомнатную квартиру. Потому что несолидно было в его возрасте жить в однокомнатной квартире.
Женщины не падали перед ним ниц, едва завидев, но появлялись в жизни регулярно. В среднем две женщины в год. Страдать от расставаний с женщинами он перестал года два назад. Понял это, когда выслушивал очередной поток претензий и гаденьких попыток унизить его во время прощания с очередной пассией. Он тогда спокойно улыбнулся и не к месту ляпнул: "Созвонимся". Он и сейчас, вспомнив это, улыбнулся, потягиваясь, и уже решил поиграть в какую-нибудь стратегию, когда увидел Лпунга.
- Добрый вечер, - сказал Лпунг. - Чаем не угостите?
"Фигня какая-то. Нельзя так много работать", - подумал Герман, хмыкнул и пошел на кухню.
- Рад, что вы не начали истерически креститься, материться или падать в обморок. Пока ставьте чайник, а я подготовлюсь к беседе, - донеслось из комнаты.
Когда Герман вернулся, то его однокомнатная квартира выглядела как рубка космического корабля. Вместо потёртого дивана - удобное ложе, на широких подлокотниках которого мерцали какие-то огоньки и ровным зелёным светом выделялись кнопки в форме отпечатков ладоней. На месте окна с задёрнутыми шторами медленно вращалась спиралевидная галактика, изредка проплывали астероиды средних размеров. Привычный семнадцатидюймовый монитор разросся до панорамного полукруглого экрана, который, впрочем, ничего не отображал. Свет шёл откуда-то из-за белых, округлых, мягких на вид панелей, покрывавших стены, а на месте пластиковой люстры появилась объёмная голограмма галактики "Кошачий глаз".
Герман обернулся. За спиной увидел прежнюю кухню: крашенные голубые стены и холодильник "Саратов" метаморфозам не подверглись.
Подоконник комнаты занимал Лпунг. Маленький человечек с непропорционально большой головой и мохнатыми лопоухими ушами, покрытыми короткой коричневой шерстью, положил ногу за ногу и сказал: "Я тут кое-что немного поменял... для более комфортной беседы. Надеюсь, вы не против?" Его тёмные глаза под набухшими веками прищурились, а рот исказила улыбка, обнажив мелкие редкие зубы.
Герман аккуратно поставил на круглую прозрачную тумбу чайник с кружками и, не сказав ни слова, удалился в ванную.
Холодный душ его взбодрил. Отражение в зеркале рожи не корчило, всем своим видом выражало стабильность. Махровый халат согрел. В тумбочке с лекарствами оказался валидол. Мятный холодок окончательно успокоил. "Нервы, всё нервы. Чем думают большие боссы, когда такие планы продаж утверждают? Завтра попрошусь в отпуск на недельку. Больше не дадут. Поеду в деревню, чтоб рядом речка была и лес. Рыбалка и грибы. И всё, и всё...".
Однокомнатная рубка продолжала свой неслышный полёт, лопоухая галлюцинация подпирала спиной спиралевидную галактику. Увидев Германа, он спрыгнул с фантастического подоконника, шаркнул по полу босыми ногами.
- Лпунг, меня зовут Лпунг, я из галактики Кошачий глаз. Теперь будем жить вместе. Рад, что вы лишены предрассудков и не побежали сдаваться в психушку.
- Герман, - усевшись на космоложе, сказал Герман.
- Знаю, знаю. Вы молодец, Герман! Честно говоря, я не верил нашим аналитикам, думал, мы с вами сможем приступить к работе только через две недели, как из больницы вернётесь. В нашем деле нет никакой спешности, но всё же время не резиновое. Чем быстрее мы доберёмся до нашей цели, тем больше времени останется на исправление ошибок.
- Сгинь, - робко сказал Герман. Встретился глазами с Лпунгом и тихим голосом повторил: "Сгинь, нечистая".
- Ну, ну, ну, - сказал Лпунг, запрыгнув на подоконник. - Вам, наверное, моё появление кажется чем-то ненормальным, да? Работать по десять часов в сутки - нормально, а? Когда домой возвращаешься ночью, а перед лобовым стеклом огоньки мелькают - нормально? А когда тени через дорогу переходят, притормаживаешь? Притормаживаешь. Слёзно просить неведомо кого о выполнении планов продаж, значит, можно, а с инопланетянином в приятной фантастической атмосфере поговорить нельзя. Что за люди пошли? Ну, как с вами жить-то? Знаешь, Герман, вот ты сейчас можешь третий раз сказать "сгинь", но прежде я расскажу, что будет, если ты меня прогонишь.
Герман сделал большой глоток, обжёгся горячим чаем и вдруг успокоился. "Розыгрыш, программа такая есть. Сейчас вот подойду, загляну за этот огромный картонный экран, а там спрятан мой монитор."
Экран оказался не картонным и тяжёлым, старого монитора за ним не было.
- Герман, ты всё ещё воспринимаешь меня как глюк?
И тут Герман честно сознался: "Да".
- Хорошо, давай так, - сказал Лпунг, - сейчас ложись спать. Завтра пойдёшь на работу, расскажешь начальнику своему, Дмитрию Васильевичу, что уже год делал в квартире ремонт, и пригласишь его сюда. Я тебе обещаю, что всё будет так же, как и сейчас. Ну, может, я немного сантехнику поправлю, у тебя соединение на смесителе течёт. Если шеф восхитится космической обстановкой, то ты попросишь у него неделю отпуска, и мы с тобой определимся по твоей цели в жизни. Идёт?
- А какая у меня цель в жизни?
- Нет. Давай, чтобы информация ложилась на положительный базис, как у вас говорят. Я тебе завтра докажу, что я не глюк, а потом поговорим. Сейчас, если хочешь, убери чай на кухню, а я тем временем приберусь.
Герман вернулся меньше чем через минуту в привычную обстановку своей квартиры. Лпунга нигде не было. Играть совсем не хотелось. Он уснул быстро и спал без сновидений.
Наутро Герман чувствовал себя отдохнувшим. Кружка ароматного, как в рекламе, кофе и кусок торта окончательно вернули его в нормальную колею. Вечернее происшествие и разговор не вспоминались. Протирая обувь в ванной, споткнулся о газовый ключ. Рядом лежал обрывок ленты-фум. "Хм, и вправду, что ли, перепаковал смеситель, - подумал Герман, - а ключ на место кто убирать будет?" И вдруг весь вчерашний вечер вернулся к нему в красках, деталях и тактильных ощущениях.
На работу он доехал на автопилоте. Так же провёл утреннее собрание своих подчинённых. В конце рабочего дня уговорил шефа поехать посмотреть на свою квартиру и чем ближе подходил к двери, тем больше чувствовал себя дураком.
Прихожая осталась обычной, а сама комната, как и обещал Лпунг, была рубкой однокомнатного космического корабля.
- Ни х#% себе! - только и смог сказать Дмитрий Васильевич. - Герман, а когда ж ты успел?
- Да, я год целый... - начал мямлить Герман.
- Сам что ли? - недоверчиво уточнил шеф.
- Нет, конечно, - очнулся Герман, попав в привычное состояние отчёта. - Понимаете, познакомился с одной дизайнершей, очень такая милая. Она работает в одной конторе. Они там разработали новую технологию и на мне опробовали. Мне теперь надо недельку отпуска взять, чтобы уже окончательно закончить. Потом, если хотите, они вам тоже замутят, что-нибудь такое. По этой технологии можно любые фантазии в отделке воплотить. Хотите, в духе звёздных войн вам кабинет сделают? Только мне очень сейчас отпуск нужен.
- За свой счёт, - моментально стал серьёзным Дмитрий Васильевич, поняв, что именно нужно Герману.
Герман стоял на кухне и колдовал над кастрюлей с пельменями. На тёмном окне искрились мелкие капли дождя. В свете уличного фонаря метались водяные капли, не решаясь упасть. Усевшись на подоконнике Лпунг болтыхал ногами облокотившись на окно наблюдал за Германом.
- Лпунг, а чего ты кухню не переделаешь?
- Та ну, нет, не надо. В космической кухне нет места пельменям, там всё из тюбиков. Да и неуютно будет. Ванную можно подшаманить, но потом, когда придумаю как.
- Слушай, слезь с окна, а то увидит кто.
- Не-а, не увидит. Ты меня вон две недели не видел, а я у тебя дома жил. А ты говоришь о людях на улице. Им вообще некогда, на них дождь моросит.
- Лпунг, а Лпунг, а почему ты ко мне пришёл? Почему именно меня выбрали?
- Самолюбие хочешь потешить? Это можно.
- Причём тут...
- А что здесь такого? Вполне человеческое желание. Не комплексуй! Герман, тебя выбрали из-за способности видеть и возможности делать. Ты во многих вопросах не знаешь элементарных общепринятых истин. Понимаешь? Ты неуч, и потому свободен от предрассудков. И потом, тебе ведь хочется сделать что-нибудь необычное? Надоело, наверное, консервами торговать, да? Приключений хочется?
Герман заёрзал на стуле. Почему-то представился ему берег моря с песчаным пляжем, бриг с тёмным флагом, сокровища в яме под пальмой и малярия в виде одноимённого комара. Приключений хотелось. Уже пять лет он направлял все усилия на взращивание своей карьеры. Холил её и лелеял, даже отпуск по просьбе начальства проводил дома, чтобы вдруг "если что..." быстро приехать. Адреналин в крови появлялся регулярно, дважды в месяц: во время отчётного периода и обсуждения планов на следующий месяц.
Герман близоруко прищурился на мохноухого Лпунга и выключил сварившиеся пельмени. Сметана с давленным чесноком, перцем и зеленью уже настоялась до нужной кондиции. Попадая на горячие пельмени, сметанный соус плавился и наполнял квартиру аппетитным ароматом.
- Будешь? - спросил Герман у Лпунга.
- Думал, не предложишь, - сказал Лпунг, пододвигаясь к столу. Неизвестно откуда в его руке появилась маленькая вилка и потёртая алюминиевая миска. - Сюда клади. И тузлучка побольше.
- Тузлучка?
- Угум, сметанный соус с чесноком и зеленью. Ты не знал, что он так называется?
Прожевав первые несколько пельменей, Лпунг вдруг спросил:
- А отпуск-то тебе дали?
- Угум.
- Хм. Хорошо, тогда слушай...
***
Для Германа проснуться в шесть утра было само по себе приключением. А уж взяться за поиски детали космолёта - это вообще что-то запредельное. От волнения по телу пробегала лёгкая дрожь. Герман сам себе удивлялся, как он согласился на такую авантюрную затею, но если Лпунг не врал (метаморфозы с квартирой говорили сами за себя), то дней через десять, когда будут все необходимые детали, Лпунг сможет взять его в открытый космос. Инопланетная "тарелка" потерпела крушение, во время которого и растерялись запчасти. Детали самые обычные, но человечество не умеет ими пользоваться. Лпунг умеет. Лпунг и сам бы собрал детали, пользуясь невидимостью, но мешают кошки и собаки. Сразу чуют чужака.
За окном сумрачно. Серый туман размывает контуры предметов. Осенью и зимой, под утро, в квартире всегда зябко. Этот феномен необъясним. Раньше избы топили дровами, и к утру печь остывала, всё было понятно. Сейчас центральное отопление, автоматические котельные, а утром в квартире всё равно холодно. "Надо будет Лпунга попросить, пусть придумает что-нибудь" - подумал Герман. Чайник вскипал долго, Герман упорно на него смотрел. Мысли будто пузыри в киселе медленно продирались сквозь сонное сознание и лопались без звука, ничего после себя не оставляя.
Город, в большинстве своём, ещё был дома. Перекрёстки пустынны, и светофоры не успевали включать издевательский красный. К подножью горы Лысой он подъехал уже через час. К этому времени облака поднялись выше и там их рвал ветер. Изредка в прорехах проглядывало солнце, протыкая своими лучами облака. Машину оставил почти у трассы, проехав по грунтовке метров сто. Дальше решил пешком, чтоб глушитель не оторвать.
В самом названии "Лысогорка" было что-то уменьшительное и уничижительное, что не позволяло Герману этот пупырь воспринимать как гору. Лысогорка, пожалуй, самая непримечательная из всех привычных с детства гор. Из Пятигорска она смотрится эдаким случайным холмом, курганом-переростком. Там даже леса нормального нет: разросшиеся кусты боярышника, редкие корявые дубы да ясени. Лпунг легко уговорил Германа взойти на вершину Лысой. Герман хотел за пару часов сбегать туда и обратно.
Первые несколько метров он буквально бежал по дороге, которая уходила в сторону вершины. Ноги, привыкшие придавать ускорение телу лёгким нажатием на педаль акселератора, вдруг стали тяжёлыми. Пульс стало слышно, казалось, сердце стучит в барабаны, и этот звук разносится повсей округе.
Герман примечал кочку и, подойдя к ней, останавливался, чтобы отдышаться. Пот, переваливая через брови, щипал глаза. Кончилась дорога, так и не добравшись до вершины, а трава оказалась скользкой и коварной. Мысль о комфортном салоне автомобиля и приятной музыке всплывала всё чаще, вершина же не приближалась. Когда Герман разглядывал Лысогорку, мягкие линии склона обещали ему лёгкую прогулку и приятные виды. Час, который выделялся для подъёма, закончился, а вершина, казалось, не стала ближе. Только оглянувшись назад, он понял, что прошёл довольно много. Дорога выглядела серой лентой среди пожелтевшей травы. На очередной ложной вершине он уже собрался идти вниз, но тут увидел край подъёма.
Герман перестал задыхаться. Открылось второе дыхание. Вспомнил: вдох нужно делать носом, а выдох ртом. Поймал правильный ритм и идти стало легче. Голова очистилась от суетных мыслей. Остаток подъёма он шёл окружённый мысленным вакуумом. Свежий воздух в больших количествах хорошо прочищает мозг.
Тонзура вершины, обрамлённая чахлыми кустами, встретила Германа холодным ветром. Вспотевший на подъёме, он сразу замерз, как только остановился. Собрался спускаться, но вспомнил слова Лпунга: "Ты обязательно там увидишь что-то необычное. Это может быть что угодно. Никто не знает. Прислушайся к себе и поймёшь".
На вершине стоял синий православный крест. Вокруг не было ничего примечательного, разве что непонятная конструкция из труб. Походив по вершине, нашел пару старых полевых шампиньонов, непонятно как попавшую на вершину лысую покрышку и ржавую дверь от жигулей "классики".
"Прислушайся к себе и поймёшь", - крутилось у Германа в голове. "Пойму, обязательно пойму, но потом", - подумал Герман, когда очередной порыв ветра неприятно охладил взмокшую поясницу. Немного покружив, ему посчастливилось найти дорогу, которая спускалась вниз, и он решил, что лучше идти по ней, чем по скользкой траве. К ветру добавился моросящий дождь. Гудели ноги от непривычной нагрузки. Справа от него, внизу, он увидел останки фундаментов каких-то строений.
"Кому потребовалось строить в таком унылом месте? Речки нет, родника нет. Трава да редкий корявый лес на этой обманчивой Лысой горе. Интересно, когда ведьмы собираются на шабаш, они на эту Лысую гору летят или на какую-то другую?".
Спускался Герман медленно и осторожно, чтобы не упасть. Он прислушивался к себе по совету Лпунга, но никаких необычностей не находил. Хотелось, конечно, сходить к развалинам, но было лениво. Чем ниже он спускался, тем сильнее ему хотелось посмотреть на развалины. "Может к этому стоит прислушаться?" - мелькнула мысль. И Герман тут же переключился на шабаш.
"Интересно, если ведьмы слетаются сюда, то они как располагаются? Палатки ставят? Шатры разбивают? Или, может, тот фундамент, это что-то типа их пионерского лагеря? Летом сюда слетались ведьмы со всего советского союза и дружеских стран, схожих по принципиальным магическим законам. Днём ведьмы принимали обличье пионеров, что им было не трудно. Пионерский галстук кровавого цвета вязался на шею, на грудь можно было приколоть изображение живого мертвеца, вписанного в пятиконечную звезду, так называемый октябрятский значок. Каждую ночь бьют барабаны, ведьмы надевают испанские галстуки и испанские же сапожки...".
- День добрый! - прервал ход его мыслей старик, стоявший рядом с тропинкой. Седина разделила его волосы ровно пополам: справа шатен, слева седой. Причудливо расцвеченные волосы, зачёсанные назад, открывали высокий лоб. На Германа насмешливо смотрели карие глаза. Старик был невысокий, но широкий. Про таких говорят: "Легче перепрыгнуть, чем обойти". Полиэтиленовый зелёный дождевик смотрелся на нём как куцее недоразумение, в крупных ладонях пристроилась корзинка, плетенная из чёрных и зелёных пластмассовых прутьев. На дне лежало несколько опят и пара крупных раскрывшихся грибов - зонтиков.
- Здравствуйте. Подскажите, а что вон там за фундаменты? Что там раньше было?
- Фундаменты? Какие ещё фундаменты? Нет здесь никаких фундаментов.
- Ну, как же, - удивился Герман, - там внизу, - показал он рукой для убедительности.
- А, те, что ли. Так то пионерский лагерь там был, да-а. Только там ничего интересного нет. Вот тропка идёт, по ней быстро придёшь, напрямки.
- Спасибо, дедушка.
- Хм, ну иди, иди, внучок, - сказал старик и едва заметно ухмыльнулся.
Любопытство перебороло в Германе лень и усталость.
Он пошел по тропинке и ему захотелось ещё раз поблагодарить старика.
- Спасибо большое, - сказал он, обернувшись. Привиделось - в уголке губ у деда торчит короткий мышиный хвостик. Герман моргнул, хвостика уже не было.
"Показалось", - подумал он. И почти побежал по тропинке. Действительно, он дошёл очень быстро. То, что казалось фундаментами или их остатками, вблизи оказалось выходом сланцевой породы. Никаких чётких линий, видимых сверху, не было. Хруст ломающегося камня под ногами да шум ветра в ушах. Старик обманул, это ясно, неясно зачем. "Пожилой человек, а ведёт себя как..." - подумал Герман, но не закончил. На склоне возвышающейся перед ним Лысой он увидел смайлик, выложенный крупными белыми камнями. Трава в этой части склона была зелёная, и белые камни резко выделялись. Фото на мобильном телефоне получилось размытое, но лучше чем ничего. Под ногой что-то тилинькнуло, потом раздался приятный звук, будто миелофон открылся, или посох дождя перевернули, но вместо зерен в нём, звучат маленькие бубенчики. Звук раздавался из чего-то, похожего на банку пива чёрного цвета с зелёными огоньками по окружности. Увесистая банка перестала тилинькать, как только попала в руки Германа. "Всё, теперь точно выполнено задание. Бегом домой, есть и спать". Герману уже почудился тёплый шерстяной плед, укутавший ноги, приятно пахнущая книга в руках, и обязательно дождь за окном.
Домой Герман добрался, когда уже стемнело; в комьях липкой грязи, исцарапанный ветками, облепленный репьями, уставший и голодный. Лпунг, увидев его, сразу поставил вскипать чайник и принялся жарить яичницу с сыром. Лпунга раздирало любопытство, но, будучи мудрым, он молчал и вопросов не задавал.
- Итак, первая деталь у нас есть. Завтра надо будет на Бештау наведаться, в сад камней.
Герман, отхлебнул горячего чая, замычал и замотал головой.
- Что значит "нет"? Разве не ты мечтал о межпланетных путешествиях, новых мирах и неизведанных планетах? Уже ведь самая главная деталь у нас! Осталась самая малость. Не в игольное ушко пролезть! Пойдёшь, прогуляешься. Так как трамликатор уже в твоих руках был, пуговка сама тебе в руки прыгнет.
Герман сравнил пологие склоны Лысогорки и вспомнил, как недосягаемо возвышается над городом главная пирамида Бештау, и сказал: "Нет".
В рубке однокомнатного хрущевского космического корабля Герман, не отрываясь, смотрел в экран-окно, а Лпунг взмахивал лапой, сменяя картинки.
Изредка повествование Лпунга прерывалась восклицаниями: "Ох, ни чё себе!", "Да, ладно!" "И немцы?" - так реагировал Герман на рассказ.
Спиралевидная галактика мерцала в окне, а Герман метался по космическому дивану. Ему снились древние аланы в растаманских одеждах, немцы от него прятались в советских урановых шахтах, зеки молились Солнцу, монахи съедали глиняные таблички с письменами, среди всей этой кутерьмы ходил лесник и брызгал на всех святой водой, мерзко хихикая.
Лпунг, укрывшись серым свитером, улёгся прямо перед чёрным панорамным монитором и спал без снов.
Пятиглавая гора нависала над Пятигорском. Залысина Большого Тау - главной вершины - окрасилась охрой пожухшей травы. Серые скалы торчали из разноцветного лоскутного одеяла леса и казались неприступными. "Хорошо, мне туда не надо", - подумал Герман и бодро зашагал вверх по грунтовой дороге.
Про Бештау многое говорят. Эта гора, изрытая шахтами и штольнями, как старое бревно шашелем, нашпигована легендами и мистикой, как карп овощами. Одни здесь видят призраков, другие ищут аланские места силы, третьи тянут кабель из заброшенных штолен и шахт. Собираясь на Бештау, главное - выбрать легенду по душе, и вперёд. Но не вся мистика здесь древняя. Кое-что сделано и в наши дни. Поднимаясь в гору по разбитой каменистой грунтовке, Герман внезапно вышел на великолепную асфальтовую дорогу с разметкой. Метров через пятьдесят он остановился перед знаком ограничения скорости. Справа в густом лесу пели птицы, в опавшей листве шуршали мыши. Слева, сразу за асфальтом был крутой спуск, за деревьями проглядывали развалины бетонного сооружения. Герман топнул по асфальтированной дороге, помотал головой, пытаясь прогнать наваждение, но знак остался на месте. "Если сейчас за поворотом будет светофор, пойду домой," - подумал Герман.
Дорога привела к первому большому валуну, про который рассказывал Лпунг. Оттуда расходились несколько тропинок. Немного выше прерывистой струйкой чуть слышно доживал родник. От него расходились две тропинки: направо и налево. Метров через тридцать правая тропка разделилась ещё раз. Герман огляделся и увидел бревно, стоящее у серого замшелого камня. На потемневшем от времени дереве кто-то вырезал глаза и рот, носом был след от сучка.
"Стоит, смотрит. Кто-то же озадачился, нашёл поваленное дерево, вырезал лицо, прислонил к скале. Тропинка хоженая, значит, люди здесь часто бывают. И надо же - никто не сломал, не испохабил. И мусора вокруг нет. Обычно любители посидеть на природе метят свои места обитания пластиком, а тут чисто". Герману захотелось что-нибудь оставить у истукана. В карманах были только ключи от дома, но на такую жертву он не был готов. Вдруг на земле за стволом что-то блеснуло. Он наклонился посмотреть, из любопытства. Со стороны это выглядело как низкий поклон до земли.
- Нашёл что-то, да? - спросил у Германа коротко стриженый парень в камуфляже и берцах. По тропинке спускался ещё один сторонник военного стиля.
- Серый, смотри, ещё один блаженный к деду пришёл. Экзотермики или как там вас? - первый камуфляж осклабился в сторону подходящего Сереги.
- Да нет. Там блеснуло что-то, и я... - начал оправдываться Герман.
- Во! Слышь, и этому тоже блеснуло.
"А чего я оправдываюсь? Что эти двое камуфляжных хозяева тут, что ли? Будто я у него в прихожей голую бабу разглядываю", - подумал Герман, и выпрямился, надев на лицо дружелюбную улыбку. И тут он вспомнил! "Да это же те самые Ураноиды. Лпунг вчера о них рассказывал. Очень похожи на людей. Отличаются резкой, отрывистой, будто лающей речью. Проверить просто, нужно лишь спросить. Если это Ураноиды, то они проявят агрессию. Как раз отработаю тренинг по снижению агрессии"
- Вы, наверное, Ураноиды, да? Шахты изучаете? - улыбнулся Герман и получил сильный удар.
"Ха! Казлы! Ещё не забыл, как носы ломать. Думали лошка по быстрому оторвать?! Не вышло!" - Герман улыбался распухшими губами. Левый глаз смотрел на мир через узкую щель иссиня-чёрного синяка с проступающим отпечатком подошвы берца. Прохладный туман притрагивался к царапинам и ссадинам на лице и руках, отчего они слегка пощипывали.
Стычка запомнилась слабо. Первый удар пришёлся в левый глаз. Бил тот, который разговаривал. И сразу стало не страшно и не больно. Дальше неясная череда каких-то картинок, вскриков. Лишь два кадра были чёткими и не смазанными: первый, когда кулак Германа кладёт нос молчаливого Сереги на щеку, а второй, когда Герману, уже лежащему на земле, попадается в руку ржавый гвоздь. Радостный звериный рёв, и гвоздь в кулаке с чуть слышным хрустом втыкается в бедро камуфлированного, который его ударил первый. Он, конечно, пропустил удар под дых, но Ураноиды ушли. Если не считать огромного бланша под глазом, то серьёзных повреждений не было, а эти козлы запомнят его надолго. Так что можно засчитывать победу. Герман шёл вниз по едва заметной тропинке, местность была незнакома. Ему казалось, драка происходила на одном месте, а выходит, нет. Чувство победной эйфории кричало в каждой клетке. Тропинка, петляя, вывела к роднику.
От родниковой воды стал пульсировать синяк, и, казалось, шире открылся левый глаз. От ледянойводы ломило зубы, но, отдышавшись, Герман пил снова и не мог напиться вкусной водой. Только когда в животе послышались всплески, он заставил себя отойти от родника, умывшись напоследок.
"Пойду я домой. Лпунгу объясню, что "пуговку" взять не удалось. В руки сама не прыгнула. Прыгнули двое, а результат на лице. Вот так и скажу. А если ему надо, то пусть со мной идёт", - с такими мыслями Герман достал носовой платок. Боковым зрением увидел, как что-то мелькнуло, выпадая. Инстинктивно подставил ладонь. В руке лежала увесистая медная пуговица, на обратной стороне было нацарапано: "ЗЭКа 3399".
- Получается, пуговка сама мне в карман прыгнула, а ураноиды отобрать её хотели, да? Я их опередил, ещё и морды набил!
Лпунг хитро улыбнулся, отрезал вторую горбушку чёрного хлеба, старательно натёр её чесноком и чуть-чуть посыпал солью. Шумно понюхал, блаженно прикрыл глаза и откусил.
- Лпунг, дружище, скажи, а у вас там, в Кошачем глазе, тоже чёрный хлеб есть и чеснок?
- Угум, - Лпунг кивнул и потянулся за кусочком сала. Посмотрел его на просвет и ловко отправил в рот, - вшё ешть: и шало, и горилка бывает, и хлебуфек, - протараторил он набитым ртом.
- Странно. Другая галактика, а всё как у нас, - удивился Герман.
- А чему удивляться, Гера? - сказал Лпунг, прожевав, - жизнь во вселенной развивается по одним законам. Только земляне чуток отклонились не туда. Ты вот хочешь в космос отправится, но не со мной пассажиром, а самостоятельно?
- Конечно, хочу, я даже в лётное училище поступал после школы. По здоровью не прошёл.
- И там, в лётном училище, космолёты раздают?
- Нет, но это первая ступень. Дальше можно было бы конкурс пройти и попасть в команду подготовки космонавтов.
- Ой, какая ерунда! Сам в это веришь? Такой длинный путь и призрачная надежда. И потом, космонавты ваши вокруг земли кружат, кружат, круги нарезают, чтоб плохие сны отогнать. Разве это путешествия?
- Ну, ты перегнул. Прогресс, он поступательный. Уже на Марсе высадился аппарат. Значит, скоро и люди полетят. Не всё сразу.
- Заладили своё: прогресс, прогресс. А без него никак? Вот я без всякого вашего прогресса с твоей помощью соберу космолёт. Веришь?
- С трудом, конечно, но верю.
- Тогда смотри. Есть деталь, которая разрушилась. Развалилась при аварии.
- И что? Ничего не получится?
- Без истерик. Всё получится. Живёт тут у вас недалеко один мастер. Хороший человек, надо его уговорить, и он всё сделает. Ему не трудно. Только он ленивый очень и увлекающийся. Поедешь к нему?
Герман кивнул.
- Это хорошо, но ещё одна маленькая личная просьба. Можно? Ты не откажи, пожалуйста. Это в Железноводске. Я тебе сейчас в рубке всё покажу, а деталь она вот такая, - Лпунг откуда-то извлёк стандартный лист бумаги и огрызок карандаша и принялся рисовать.
Ушедший город.
Железноводск - идеальный город для санаторного отдыха. Это самый тихий из всех курортных городов Кавминвод. Особенности рельефа подарили железнодорожной ветке какой-то врождённый дефект, из-за которого электричку в некоторых местах можно обогнать быстрым шагом. Здесь железная дорога заканчивается тупиком, как бы намекая - всё, приехали, пора лечится.
В городе много маленьких магазинов, одни стоят пристройкой к автобусной остановке, другие располагаются на первых этажах домов позапрошлого века, внося диссонанс пластиковыми дверьми в архитектурные формы XVIII века. В одном из таких Герман купил воды. На стеклянной двери взгляд остановился на плакате, который гласил: "Железноводск - город будущего!". Он ухмыльнулся и пошел к парку. Лпунг просил принести что-то из пещеры вечной мерзлоты, а это не близко, хорошо бы до темноты успеть.
Герман поднимался по каменным желтоватым ступенькам курортного парка. Начало лестницы охраняли два бронзовых льва. Оскалившись на бульвар, заставленный лавочками и фонарями, они смотрели на фирменный дегустационный зал, а может, присматривали за зданием администрации.
Лестница подняла его на большую площадь, где стояла точная копия пятигорской Лермонтовской галереи. Курортники в неизменных спортивных костюмах неспешно прогуливались, останавливаясь возле лотков с сувенирами и китайскими поделками. Герман постарался быстро пройти мимо выставки картин; если бы он остановился, то потерял бы драгоценное время. Поэтому он лишь мельком глянул на холсты и углубился в парк.
Часть терренкуров взбиралась на гору Железную, другие терялись у подножья горы со странным названием Развалка. Последний раз он гулял по этим аллеям вместе с родителями, будучи ещё ребёнком. Сейчас вспомнились лишь огромные, как тогда казалось, вырезанные из дерева Деды-указатели, и то, что хотелось пить, а повсюду были только целебные источники, которые всё лечат, но жажду не утоляют. С обычной водой здесь было туго.
Герману нужно было к пещере вечной мерзлоты, про которую знали все знакомые Германа. С той разницей, что одни про пещеру слышали, а другие в ней бывали. Бывалые люди утверждают, что там круглый год минусовая температура. О пещере рассказывают две легенды, обе очень правдивые. Первая гласит: пещера рукотворная. В недрах горы Развалки искали уран, но безуспешно. В горе сделали сквозную дырку и бросили. Потом там пропали туристы и шахту замуровали, почему-то посередине. Никто не знает почему, а спрашивать как-то неудобно. Всё списывалось на причуды советской инженерной мысли.
По другой легенде пещера значительно старше. Говорят, там жил монах-отшельник, который и вырыл пещеру своими руками. Может быть, не всю пещеру он вырыл своими руками, но построил в пещере часовню, так называемый храм. Комната с высоким куполообразным потолком и вправду есть, и там потрясающая акустика.
В пещере действительно круглый год холодно, и не важно жара снаружи или холод. Последний раз Герман там был ещё в детстве.
По дорожкам терренкура гуляли редкие прохожие, шурша опавшей листвой. Прохладный воздух изредка вспыхивал, отражая солнце на летящих паутинках.
Тропинку, ведущую к пещере, совершено засыпало листьями. Серый изъеденный временем асфальт едва проглядывал из-под разноцветного ковра. Повсюду вдоль дороги стояли поржавевшие останки фонарей. "В прошлом в городе будущего следили за терренкурами и ремонтировали фонари", - подумал Герман, вспоминая плакат, увиденный в магазине. Проходя мимо исписанных стен одного из заброшенных кафе, Герман услышал:
Земля, прохладою томима,
Укрыла свой позор листвой,
И два двукрылых серафима
Спешат к тебе на смертный бой.
За стеной на опавшей листве средь голых стволов и тёмно-серых веток стоял человек. По нему сразу было видно, что он поэт. Высокий, сухопарый, он был одет в просторные брюки и коричневую вельветовую куртку поверх серого свитера. Длинная русая чёлка полностью закрывала один глаз, а второй смотрел на Германа ласково и снисходительно. Розовые уши торчали поверх засаленных волос и выглядели совершенным рудиментом. Казалось, они очень ненадёжно прикреплены, и если вдруг сейчас случится резкий порыв ветра, то они улетят искать себе другую голову.
- Слышно было, да? - обратился он к Герману. - Я специально подальше ушел, чтобы никому не мешать. Хотя, если честно, больше, чтобы не мешали мне. Вдохновение, сами понимаете. Раз уж так получилось, скажите, ну как вам?
- Стих? Ну... - Герман сделал неопределённый жест руками, - это же, наверное, отрывок, сложно судить.
- Да, да. Вы правы, это отрывок. Вы очень тонко чувствуете. Извините, я вас, наверное, отвлекаю. Вы шли по своим делам...
- Я просто иду, а тут слышу стихи. Любопытно стало, - Герман вдруг понял, что если сейчас не уйдёт, то не сможет отказать этому сумасшедшему. В этом безвольном робком голосе таилась мягкая податливость зыбучего песка. Герман постарался вырваться, - Ну, я пойду. Творческих вам...
- А если не секрет, куда вы идёте?
- Я? - Герман покрутил головой, как бы ища поддержку, - я к пещере.
- Ой, а хотите, я вас короткой дорогой проведу?
Герман ещё что-то мямлил, что неудобно, и он сам дойдёт, но поэт уже кричал: "Идите сюда, здесь тропинка!"
Они шли уже полчаса. Игорь Терский, как он себя представил, всё пытался выпытать у Германа отчество, но Герман очень удачно вспомнил про ведьм, которым нельзя говорить полное имя, и этим заслужил ещё немного авторитета. Иногда поэт останавливался, чтобы продекламировать какой-нибудь отрывок из своего творчества, и тут же просил обратной связи. Один раз Герман попытался ему намекнуть на отсутствие рифмы, но тут же вместо привычно-вежливого: "Герман, что вы скажете...", услышал: "Гера, ты сейчас мыслишь совершенно как эти...". При этом Игорь хаотически размахивал руками, но Герману приходилось натянуто улыбаться, так как он совершено не понимал, где они сейчас находятся.
Вскоре они пришли. Так сказал Игорь.
- А где? - только и смог спросить Герман, не увидев пещеры вечной мерзлоты. Он развёл руками, словно пытаясь заглянуть за полог несуществующего шатра, где, может быть, спрятали вход в пещеру.
- Что "где"?
- Пещера где?
- Пещера? - Он картинно стукнул себя ладошкой по лбу. Ладошка была потной, звук получился звонким. - От я дурак! Я же вас к городищу привёл, а пещера она правее, гораздо правее. Пойдёмте, Герман, я как раз по случаю один презабавный стих вспомнил, - Игорь уже взобрался по осыпающимся камням и словно дворовой пёс, получивший случайную ласку, нетерпеливо ждал нового медлительного хозяина.
Вокруг валялись бесформенные груды камня, покрытые мхом. Между ними угадывалась тропинка, по краям которой пробивался подлесок. Корявые дубы, выросшие среди обломков скал, низко опустили ветви, под которыми приходилось нагибаться, чтобы пройти. Городище - даже старое - представлялось Герману иначе. Недоумевающим взглядом он посмотрел на Поэта.
- Ой, вы не расстраивайтесь, от городища рукой подать к пещере. Правда, правда.
- А где городище-то? - Герман огляделся, но городище не появлялось. Сомнения по поводу психического здоровья поэта укрепились. Герман решил, что надо более внимательно следить за этим чудаком и не оставлять его за спиной.
- Да вот же! Прямо на кладке стоишь и не видишь! И я на остаток стены облокотился. Вот же! Ну... - Игорь шлёпнул ладонью по камню и рассмеялся словно ребёнок, заметивший оплошность взрослого.
Герман словно прозрел. Действительно, вокруг были остатки стен и угадывались очертания фундаментов. Он рассматривал улицы и тротуары давно умершего города, и пытался представить, как выглядели дома, люди, дороги. Он как потерянный ходил от фундамента к фундаменту, почти не слыша поэта.
В древности это городище славилось изделиями из железа. Здесь работали кузнецы и металлурги. А сейчас внизу, у подножья горы, раскинулась кузнеца здоровья, знаменитая своими железными водами. Потому и Железноводск, собственно. История древнего города мало интересовала Германа, он не мог понять, зачем его жители забирались так высоко? Даже если это был очень большой город, то внизу всё равно больше места и легче строить.
- Слушай, Игорь, а как думаешь, зачем они город именно здесь построили? Внизу же гораздо удобнее.
- Тут же красиво. Пойдем, покажу.
Герман собирался возразить, но поэт уже исчез за желтой листвой дуба. Поневоле пришлось идти за ним.
Поэт сидел на огромном плоском треугольном камне, будто специально положенном между двух валунов на краю каменистой осыпи. Из-под красно-жёлтого ковра осеннего леса проглядывались серые островки санаториев и многоэтажек. Там внизу не видно было ни людей, ни машин. Звуки города будущего не проникали в забытый город. Иногда ветер приносил свежесорванные листья, которые, зацепившись за камень, на секунду замирали и, передохнув, улетали дальше по своим делам.
Присев рядом, Герман услышал, что лес что-то шепчет глубоким басовитым шелестом и гулом. И это явно были слова, только на незнакомом языке. Казалось, вот-вот и всё сказанное станет понятным.
- Завораживает, да? - Игорь поправил нависшую на глаза чёлку, - ну, что, пойдём, а то ведь ещё назад возвращаться. А скоро начнёт темнеть. Тебе же к пещере надо, да? А я тебя завёл, дурья башка.
- Угум, - отозвался Герман, и поднимаясь, вдруг вскрикнул. В ладони торчал старый ржавый наконечник стрелы.
- Ух ты! Я раньше никогда не находил наконечников! - воскликнул Игорь.
- Да и сейчас ты его не нашел. И я не нашел. Это он сам меня нашел, так получается, - Герман резким движением выдернул наконечник и уставился на растекающуюся по ладони кровь.
- А можно посмотреть?
- Держи, - Герман протянул Игорю наконечник, - Только давай по пути рассмотришь.
Скалы вокруг входа в пещеру изгажены желающими оставить после себя след. А может, это они так территорию метят, как кобели? Руку поднял, нагадил "Вася и Лиза были здесь", другой пришел и тоже пометил. Наверное, так.
Фонарик мобильника высвечивал неровные стены пещеры. Желтоватый отсвет камня смазывал контуры стен, казавшиеся зыбкими и непрочными. Пол, усыпанный мелкими камнями и битым стеклом, хрустел под ногами, и этот звук, отражаясь от стен, улетал куда-то в темноту.
"Метров через десять будет поворот, это старая часовня", - вспоминал Герман наставления Лпунга. - "Хорошо, что поэт остался снаружи, а то неудобно при нём искать неизвестно что".
Вскоре по левой стороне темным пятном обозначилось ответвление.
Слева, приблизительно в метре от входа, он нашел первую ступеньку. Уцепившись пальцами за небольшой выступ и немного подтянувшись, он увидел следующую нишу. Опёрся ногой, поднявшись ещё на несколько сантиметров. Свободной рукой нащупал небольшое углубление, невидимое снизу. То, что там лежало, на ощупь было похоже на бусы или чётки.
"Внизу рассмотрю", - Герман положил находку в карман куртки и, не удержав равновесия, чуть было не упал. Неудачно дёрнув ногой, зацепил телефон, лишив себя единственного источника света. Спичек с собой не было.
Вообще, вещи, как только исчезают из поля зрения людей, всегда стараются скрыться. Иначе как объяснить, что после долгих поисков телефон обнаружился у противоположной стены под небольшим камнем? Включить фонарик в мобильном не удалось.
Из часовни к основному туннелю Герман вышел на ощупь и едва различил светло-серое пятно выхода. Пару раз ударившись головой, решил держаться ближе к центру. Под ноги попадались крупные валуны, стараясь сбить его с ног. "Где вы прятались, когда работал фонарик, а?", - спрашивал у камней Герман, но никто не отвечал. "Замёрз я что-то. На улице, наверное, тепло", - подумал Герман и, выйдя из пещеры, попал под мелкий моросящий дождь. Железноводский поэт прятался от капель под небольшим уступом скалы.
- Я уже хотел отправляться на поиски, - сказал поэт.
К городу они дошли изрядно промокшие, а Игорь ещё и осип, декламируя стихи. Каждый раз после окончания стиха он пытался разглядеть выражение лица Германа, пытаясь понять, понравились его вирши или нет, но сгустившиеся сумерки лишали этого удовольствия.
На остановке маршрутки они простились. Герман сидел на заднем сиденье и не решался рассмотреть находку, пытаясь на ощупь определить, что же лежит у него в кармане. Он не видел, как Игорь бежал за маршруткой, вспомнив, что наконечник стрелы, нашедший Германа, остался у него.
За кухонным окном шел дождь, а за окном рубки проплывал небольшой пояс астероидов.
Лпунг в одной руке крутил вилку, а другой подпёр голову, наблюдая за Германом, который пересказывал в лицах встречу с поэтом.
- ...представляешь, облокотился на камень, и проткнул наконечником ладонь, - для убедительности Герман показал пораненную ладонь. - Поэт этот, Игорь, говорит, что много на Развалке наконечников, да и вообще разных древностей. Чёрные копатели постоянно там рыщут.
Герман выложил из кастрюли в тарелки оставшиеся макароны по-флотски и присыпал тёртым сыром. Попадавший на горячее сыр делался тягучим, и на него хорошо прилипали крошки красного перца.
Некоторое время они, сосредоточенно и молча, очищали тарелки от еды, пока Герман вновь не увидел свою находку. На краю стола лежало нечто, очень похожее на примитивные, сильно запутанные бусы, только нить была не капроновая, а из какого-то тёмного металла. Мелкие бусинки по виду походили на стальные, но различались по цвету. Некоторые были будто бы перекаленные, с таким характерным синеватым отливом, другие блестели, будто только что отполированные.
- Лпунг, а что это? - Герман кивнул на груду шариков, лежащих на краю стола.
- Это..., - Лпунг к тому времени уже доел, и положил облизанную вилку в свою потёртую алюминиевую миску. Мохнатыми пальцами он ловко схватил за одну из бусин, приподнял над столом и начал покручивать вправо-влево. Бусы, а это явно были они, удлинялись, распутывались, пока вовсе не распрямились. Они были довольно длинными, около полуметра в длину. Обнаружилась и невидимая до этого застёжка из красноватого металла.
- Нравится? - Лпунг явно любовался вещицей, то разворачивая бусы во всю длину, то сворачивая в клубок.
- Интересная штуковина, - Герман протянул руку, чтобы посмотреть, но в этот момент Лпунг набросил бусы ему на шею. Долю секунды он чувствовал едва ощутимый холодок от прикосновения металла к коже, потом и вовсе перестал ощущать бусы.
- Застёжка магнитная. Умели раньше делать.
Герман проверил рукой, бусы действительно никуда не упали с его шеи.
- Это оберег тебе от сглаза. Если вдруг кто-то позавидует или зла пожелает, то обязательно отвлечётся на бусы и забудет, что хотел.
- Это обязательно нужно?
- Лучше пусть будет. Зато теперь можно и к мастеру ехать. Поедешь? - Герман кивнул, - Тогда пойдём в рубку, покажу, как его найти.
Горный байкер.
Эта дорога не любила машины. Она была старая и очень устала. Любая машина для неё была врагом. Поэтому она лупила машины кочками, огрызалась камнями, звонко бьющими по днищу. Эта дорога помнила итальянцев и их виноградники у подножья горы. Помнила густой басистый шаляпинский смех, хмурых людей в кожаных куртках, тяжело дышащих и пахнущих перегаром. Она много чего помнила и могла бы рассказать, но никто не спрашивал и давно не разговаривал с дорогой. А этим повозкам, воняющим бензином, она не доверяла. Герман старался ехать аккуратно, но всё равно цеплялся глушителем и каждый раз морщился, будто сам обдирался о камни. Дорога вывела его на вершину бугра и проскользнула куда-то за серую лесополосу акаций, потерявших листву. Дальше дорога словно стала покладистее; крупные камни не торчали, машина хоть и тряслась мелкой дрожью, но шла ровнее. За акациями прятался посёлок. Дорога раздваивалась. Прямо на перекрестке стоял одинокий столб. "Прямо как в сказке. Налево пойдёшь - коня потеряешь, направо пойдёшь - ещё что-то случится, а прямо пойдёшь - в столб упрёшься". Герман напрочь забыл, как ехать к мастеру. Повернул налево, подчиняясь правилу буравчика, логично рассудив, что всегда можно вернуться обратно. Бак заполнен бензином почти под завязку и бояться нечего. Серый потрескавшийся чернозём дороги не таил в себе опасностей. Небольшие пологие канавы Герман преодолевал без труда. Дойдя до крайнего дома, дорога резко поворачивала вправо и забирала вверх. Всё лобовое стекло занимала гора. Герман пригнулся ниже к рулю, чтобы получше рассмотреть её всю от подножья до вершины. Отвлёкся и тут же попал в глубокую яму, ударился днищем, зашипев как от боли, остановился.
Гора, которая издали казалась изящной игрушкой, вблизи стала похожа на огромного двугорбого верблюда, вальяжно отдыхающего после похода. Левый горб напряжённо вздымался, ощетинившись каменным боком на восток, а другой, округлый и мягкий, поросший густо пожелтевшей травой, вытянулся на запад и походил на уютную подушку, покрытую густым верблюжьим мехом. Желтые склоны прорезали проплешины красновато-серых каменных осыпей. Между двух вершин было устроено удобное седло, рассчитанное на великана. Можно представить, как он облокачивается на восточную вершину, прижимает ноги к мохнатым склонам, привстает в стременах и всматривается вдаль. Там, за волнами полей, сквозь дымку, виднеются три из пяти вершин Бештау.
Герману хотелось запечатлеть, забрать этот вид с собой, но рисовать он не умел и фотографией не увлекался. Какой-то шальной жук вывел его из оцепенения, стукнувшись о щеку. Упав на спину, жук смешно дрыгал лапами. Он хотел ему помочь, перевернуть того пальцем. Жук тут же испугался и обгадил палец на редкость вонючей субстанцией.
Впереди на сколоченных из жердей воротах висел красно-белый знак, выглядящий здесь совершенно нелепо. Большими красными буквами на нём было написано: "Частная собственность! Сбор ягод, грибов, трав ЗАПРЕЩЁН! Охраняется служебными собаками. Кусают без предупреждения!". "Памятники охраняются государством, а собственность - служебными собаками", - подумал Герман и услышал доносящийся откуда-то из-за зарослей сирени и бурьяна долгий женский смех.
Слева от дороги, метрах в двадцати стоял одноэтажный дом, выглядевший нежилым.
Справа от дома виднелась беседка, заросшая виноградом и вьюнком. Центр беседки занимал стол, сделанный из потемневших от времени широких толстых досок, на нём лежала обнажённая женщина и ела виноград. Рядом сидел маленький худощавый мужичок и озорными глазами поглядывал то на обнаженную одалиску, то на мольберт. Седые редкие волосы, измазанные краской, вздыбились, характеризуя хозяина как человека неуёмной активности, жиденькая бородёнка, отдалённо напоминающая "испанку", не отставала и клочьями топорщилась в разные стороны.
Женщина увидела Германа, но не смутилась, а лишь сделала удивлённые глаза.
- У вас тут собак нету? А то ещё покусают без предупреждения, - почему-то спросил Герман.
- Нет. Все собаки у буржуйцев, - сказал мужичок и махнул рукой в сторону горы. - А вот если бы они кусали с предупреждением, а? Предупредительный укус в воздух и только потом за ляжку. Вот это была бы сторожевая собака, по уставу.
- Извините, я, наверное, помешал... - Герман нерешительно дёрнулся, чтобы уйти, но глаза предательски застыли на обнажённых прелестях женщины. Она заметила его взгляд, но скрыла улыбку и оторвала губами виноградину от грозди.
- Невозможно помешать тому, кто ничего не делает. И потом, вчера разъехались гости, оставив нам провианту и натурщицу. Она хочет портрет, - продолжил мужичок громким шепотом, - а я...
- Улий, ну хватит выдавать наши тайны. Давай лучше гостя чаем напоим. Я поставлю чайник, а ты пока всё о нём узнай, - голос у неё оказался приятно звонким, без томных спецэффектов. Развязно, но грациозно и притягательно она спустилась со стола. Уходя в дом, она заставила мужчин проводить себя взглядом.
- Присаживайся и давай знакомится. Меня зовут Улий, а её, - он на секунду задумался, - кажется, Аля. Точно! Алина! Надо ж, вспомнил! - и шепотом добавил: - Уже сутки рыбанька-кисонька её называю.
- Именно вас я искал. Меня зовут Герман, и я к вам с очень странной просьбой.
- Все просьбы отложим на потом. Сейчас, как говорит моя младшая дочь, "понухаем и будем общаться".
Улия знали многие. Местные знали его как чудака, но художника, которому чудачества по статусу положены. Другие знали его как печника и резчика по дереву, третьи знали его по юности: как франта, позера, верного друга и неверного мужа.
К Улию часто приезжали разнообразные гости. Почти все они что-то искали. Одни искали общения с Улием, другие жаждали деревенской тишины и покоя, но былиискатели особого рода, коих тоже приходило немало: экстрасенсы-эзотерики. Они различались предметом поиска, но походили друг на друга своей фанатичностью. Горящие глаза, неуёмная энергия и бессвязная, восторженная, слабо аргументированная речь - вот их отличительные черты. Новый гость, назвавшийся Германом, ещё не проявил в себе отличительных признаков экстрасенса, но и особого доверия тоже не вызывал.
Герман, обрадованный окончанием поисков, расслабился. Он не сомневался, что сумеет заинтересовать и уговорить Улия. Герман всю жизнь что-то продавал и достиг в этом деле определённого мастерства. Для него не было разницы продавать какой-либо товар, возможную прибыль или идею.
- Хорошо у вас здесь, тихо, - Герман потянулся, разминая уставшую от долгого сидения спину, и блаженно откинулся на дощатую стену беседки.
Алина скоро вернулась в лёгком халате, пёстрый фасон которого не скрывал, а наоборот, подчёркивал аппетитные формы.
- Зелёный или чёрный? - спросила Алина, так облокотившись на стол, что глаза Германа упирались в едва прикрытую халатом грудь.
"Коричневый", - хотел ответить Герман, разглядев сосок, но сдержался.
- Чёрный, - ответил он и вновь откинулся на дощатую стенку кунацкой беседки.
- Агха-гха! Как она тебя! Умеет, шельма! За что и люблю. А сам ты значит откуда? - Улий забросил ногу за ногу и согнулся как знак вопроса.
По дороге Герман готовился к разговору. Продумывал разные стратегии, просчитывал диалоги, заготавливал экспромты и аллегории. И в принципе был готов. Посмотрел на вопрошающую фигуру Улия и вмиг передумал. Безо всяких стратегий вывалил всё про Лпунга, Лысогорку, квартирные метаморфозы и инопланетян. Рассказал, зачем приехал, и замолчал, высказавшись. Потом вспомнил, что забыл про Ураноидов, хлопнул себя по коленке и про них тоже рассказал.
Остывший чай выпили почти залпом. Удивлённую Алину засыпали комплиментами, после попросили горячего чая и яичницы с сыром. Незаметно стемнело. Яичницу ели при свечах прямо из большой чугунной сковороды без ручки.
Улий разглядывал чертёж, нарисованный Лпунгом, периодически восклицая: "От, сучара!" или "Хехехе! Смотри-ка! Зверюга иноземная!". Волосы его окончательно вздыбились и укладываться не хотели. Он пару раз пытался их пригладить пятернёй, но безуспешно. Всякий раз, делая это, он говорил: "Топорщатся. Дождь будет".
- Пока Улик думает, я вам одну байку расскажу. Конечно, лучше байки слушать в исполнении горного байкера - Алина кивнула на Улия, - но сами видите.
- Совсем недавно приезжали сюда люди. Одни действительные члены из Российского географического общества, а другие так себе. Они ищут Китеж, мост между явью и навью, зелёный луч, Эльбрусскую деву и что-то ещё. На Верблюдке у них принято Зелёный луч искать, но, по-моему, ничего кроме зелёного змия не находят, но это их дело. На третий день, когда они уже почти нашли, приехал в гости солнцеед-одиночка. Он, значит, ничего кроме солнечной энергии не поглощает и чувствует себя нормально. Непонятно, зачем он пиво привёз, но не о том речь. С первых же минут идею о зелёном луче он понял и проникся. Они с "географами" друг друга признали близкими по духу и договорились по утру идти к лучу. Потому как знание оно всеобщее, а у них ещё и родство душ обнаружилось. После этого солнцеед начал пропаганду солнечной диеты вести, и "географы" в свою очередь прониклись и тоже захотели. Договорились по утру позавтракать солнышком и двинуться в путь налегке, припасы не брать, так как солнца хватит ещё на миллиард лет точно, а дальше видно будет. Может, к тому времени, уже жить прискучит, тогда по примеру древних надо будет построить себе по дольмену и со всей накопленной мудростью уйти на покой, чтоб потом туристов к себе заманивать. Так и порешили.
История развития человечества могла бы в корне измениться, если бы не случай. Все ушли спать, а один "географ" остался со звёздами поговорить. Улёгся на лугу, в дом идти не захотел, но солнцеед об этом не знал. Когда все улеглись, он под прикрытием мощного храпа вышел на улицу, к столу. В казане картошка варёная оставалась, он её поглощал беззвучно, не жуя. И если бы не мечтательный "географ", то солнцееда и не разоблачили бы. А так, солнцеед, своей ложью луч спугнул и всю работу обчества испохабил.
История закончилась и начался дождь. Может быть, он начался раньше, но заметили они это только сейчас. Герман засобирался, проверяя по карманам ключи и документы.
- И это... Улий, я поеду уже. Заговорился и забыл спросить.
- Да, - Улий переложил ногу за ногу, и подпёр рукой подбородок так, что борода расположилась параллельно земле.
- Сможете сделать деталь, которую Лпунг просил?
- Сделать... что ж, сделать можно. Только куда ты поедешь? Дождь ведь. У нас тут чернозём. Дорога намокла и теперь как масло, а тут склон. Оставайся. Завтра поедешь.
- Да, да оставайся. Заодно меня в город отвезёшь. Да, Улий? - Алина чуть заметным движением поправила прядь волос. - Сейчас с дороги вылетишь, а вытащить некому будет. А завтра просохнет и поедешь.
Герман остановился в нерешительности. По правде сказать, ему самому уезжать не очень хотелось, но оставаться было неудобно.