Драганович Вук Миланович. Средние века как противостояние города и деревни

Средние века как противостояние города и деревни.

Эпоха Древнего Мира вошла в историю Европы как история городов. Городов, захватывавших для себя весь обитаемый по греческим представлениям мир. Небольшие города-государства, изрядно стесненные в своих территориях либо аналогичными соседями (как в Междуречье, Италии или Египте), либо какими-то исключительно неблагоприятными климато-географическими образованиями (Греция, Карфаген), раз за разом потрясали собой весь мир, объединяя все земли Ойкумены, представлявшие для них хоть какой-то финансово-экономический интерес, вокруг своей торговой площади. Они дали миру практически все имеющиеся способы территориальной организации, политического устройства, хозяйственной жизнедеятельности и методы ведения боевых действий.

Эта земледельческо-полисная структура, как и любая другая система, достигла своего определенного исторического максимума расширения, охватившего территории Римской империи, а затем рухнула вниз под натиском исторической неизбежности, ударами варваров и крушении полисной системы гражданства. Ей на смену пришла совершенно другая система, устойчиво функционировавшая на протяжении всех Средних веков и с азартом взятая на пику воспетой Пересом-Реверте испанской пехотой в 1527 году. Речь идет прошедшем сквозь всю эпоху средневековья противостоянии города и деревни в качестве социальной основы государства. Почти тысячу лет это противостояние определяло облик Европы и владычество флагманов ее экономического, политического и культурного развития - итальянских торговых городов-государств. Обладавшие огромным экономическим потенциалом и не ограниченные по рукам и ногам сельско-аристократическим ограничителем, они объединяли в рамках своих торговых империй целые государства, слабо обращая внимание на такие глупости, как борьба пап и императоров за инвеституру, столетние войны между правнуками одной женщины и тому подобные драки за крохи с их хозяйского стола. Лишь появление национальных сельских государств, таких же национальных сельских армий и пороховой артиллерии положило этому противостоянию и привело к победе сельской аристократии и уничтожению городских прав и свобод.

Причина такого дуалистического развития в Средние века в основном связана с особенностями народов, занесенных в земли бывшей Римской империи путями Великого переселения народов. Римскую империю уничтожили не равноценные ей империи германцев, нет. Фактически на нее просто явочным порядком переселились многочисленные племена бургундов, лангобардов, франков, аланов, свевов и многих других готов. Они обладали более-менее развитым институтом боевых вождей, которые вели их в поход за новыми землями, какой-то военной организацией на родо-племенной основе и желанием умереть, но захватить эти земли и эти богатства. В результате Римская империя просто пала под натиском переселенцев, занявших практически ничейные земли Галлии, Британии, Паннонии, Иллирии, Италии и обеих Испаний. Города для них были лишь источником сокровищ, которые можно и нужно было забирать себе. Основной же и единственной ценностью для германцев была пригодная для возделывания земля, которую они и заселяли. Таким образом города оставались предоставлены сами и себе и варились в своем собственном соку, практически не будучи вовлеченными в проистекающие вокруг процессы, а деревни варились в своем натуральном хозяйстве и зарождающемся феодализме, не испытывая большой потребности в торговле.

Собственно, формируемый в начале средневековья феодализм в принципе игнорирует город в качестве субъекта своей новой социальной формации. Он исключен из него практически полностью и помогает исключиться другим, готовым прожить в нем определенное количество времени (например, год и один день). Горожанин не является членом ни одного из трех сословий и единственной феодальной его повинностью являются церковные десятины. Его ни коим образом не затрагивают процессы зарождения и формирования в Европе графств, герцогств и прочих других мелких государственных образований, связанных с распадом централизованных государств. Да, его город входит в состав какого-то из этих образований и даже зачастую является его столицей. Однако каким образом это сказывается на нем? Да никак. Городское самоуправление практически полностью исключает участие феодала в его управлении, а потому все эти графья и герцоги, способные назначать и свергать королей (первых среди равных, как о них говорили), оказываются раз за разом бессильны перед купцами и вынуждены довольствоваться теми налогами, которые городской магистрат выделяет своему "правителю".

Причина такой независимости заключалась в двух вещах:

1) уже упоминавшееся невключение города в феодальное социальное устройство;

2) "прекрасный" уровень развития военного дела в Средние века, который делал города фактически неприступными.

Основной ударной силой политических образований того времени была рыцарская тяжелая кавалерия. Не имеющая равных в сражении в чистом поле, она категорически пасует перед стенами и узенькими улочками, в которых рыцарь на коне со своим копьем-лэнсом еще более бесполезен, чем танк на улице Грозного. Полное отсутствие осадной культуры приводило к тому, что двумя единственными способами взятия города являются или очень долгая осада в расчете на то, что еда у осажденных закончится быстрее, чем у осаждающих (а логистические выверты Средних веков могли легко привести к обратному), или радикальный штурм, в котором даже у последнего лавочника есть шансы сделать из рыцаря малоблагородную отбивную в собственных доспехах и соусе "де ла Грязь-и-Кровь".

Кроме того, финансовые выгоды подобного предприятия весьма туманны. Взятый город неизбежно будет разграблен победоносной армией, которая набьет все доступные карманы золотом, серебром и ликвидными товарами. Таким образом, сеньор получит разве что каменную скорлупку, основательно вычищенную его же собственной армией от любого подобия ореха. Разумеется, городской магистрат в таких условиях превратится в абсолютно послушный инструмент, но надеяться на хоть сколько-нибудь приемлимое пополнение казны, которое окупит данный поход, в скорейшем будущем не придется. Исключения в данном вопросе редки, но регулярно подтверждали правило, а надеяться на христианское милосердие противника было еще более идиотским занятием, нежели на помощь Господа. Бог иногда все же лишал разума некоторых властителей, отчего они совершали на редкость странные поступки, а вот акты христианского милосердия феодалов можно пересчитать по пальцам рук.

Разумеется, все вышеперечисленные факторы не были надежной гарантией защиты от все развивающегося феодализма и аппетитов тех или иных аристократов. Прекрасно известны походы королей Франции против городов Фландрии (что примечательно, граф Фландрии выступал союзником короля Франции) или бесконечные войны Императоров Священной Римской Империи в северной Италии. Но эти войны не привели к сколько-нибудь значительному успеху, раз за разом выкачивая ресурсы из нищенской феодальной казны. Эти ситуации сейчас нам кажутся какими-то анекдотическими и глупыми. И в самом деле, как какой-то город может вести на равных войну с целым королевством? Ведь даже крошечный Иль-де-Франс, королевский домен, куда многочисленнее, чем какой-нибудь Гент или Брюгге, а потому объективно выставляемая королем армия должна быть больше, многочисленнее и лучше обучена, чем какая-то толпа городских лавочников, пекарей и чесальщиков шерсти. Если же сюда добавить армии и территории других "равных", то цифра окажется воистину раздавляющей. Многие десятки политических образований, объединяющих сотни тысяч человек, по логике вещей должны просто раздавить жалкий городишко с его 7-10 тысячами совокупного населения.

В этих рассуждениях совершенно теряется тот факт, что король в любом случае выставит армию феодальную, набранную по единственному доступному для него принципу комплектования, со всеми этими рыцарями, практически не подчиняющимися ему отрядами графств и герцогств и, если очень повезет, то подконтрольной лично ему кучкой наемников (скорее всего итальянских). Особенности же логистики той эпохи, с их направлениями вместо дорог, 40 днями законной службы и отсутствия централизованного снабжения неизбежно подкосят армию быстрее самой стремительной чумы. В результате, до места назначения достигнет армия в 10-12 тысяч человек, которая столкнется с точно таким же войском, только набранным из городских жителей, очень замотивированных сохранить текущее положение дел. Кроме того, важным вопросом является содержания войска. Единственным источником пополнения казны всего французского королевства является королевский же домен и те налоги, которые удается выжать из полунищих крестьян. Все остальные 90% территории страны приносят прибыль в казну своего сеньора, в которых этот самый король не значится. Разумеется, можно взять взаймы у ростовщиков или евреев, что регулярно и делалось, но подобные суммы являлись мерой экстраординарной и не могли прослужить надежной финансовой основой для ведения боевых действий. В то же время денежные ресурсы и возможности города могли не только быть сравнимы с королевскими, но и превосходить их, поскольку основными средствами для существования у него являются производство и торговля. Совокупное богатство купцов, которые заинтересованы в сохранении юридической независимости своего места жительства, может существенно превосходить феодальное, что и определяет регулярное поражение сеньоров в борьбе против городов.

Ярким примером подобных событий является история противостояния во французской Фландрии. Данная территория стала феодальным владением в эпоху Карла Великого, а при его внуках, разделивших в Вердене остатки империи, стала полунезависимым территориальным образованием. Первые упоминания о независимом городском самоуправлении в этом регионе относятся к XI веку и объясняются различными хартиями, которые графья даровали своим городам. Так как автору еще не приходилось встречать идиотов, которые бы отказывались от собственных денег и власти и пытались себя самоограничить, то скорее всего речь идет не о "дарованиях", а о долгой политической борьбе между графами (изначальный титул которых значился как "лесничий Фландрии", что многое объясняет) и городской верхушкой, в ходе которой они юридически закрепляли те или иные вольности, отвоеванные или полученные ими. Затем же, в качестве объяснения для потомков своей собственной слабости, феодалы облекали эти уступки в мысль "Да на те Боже, что нам негоже" и превращали для будущих некритических историков свои политические поражения в приступы странного благодушия и добрых намерений.

К XII веку политическая и экономическая полунезависимость городов от сельско-аристократической Фландрии стала настолько сильной, что горожане позволяли себе убивать своего собственного сеньора. Именно так в 1127 году в Брюгге во время молитвы погиб граф Карл I, которого убили торговцы хлебом, недовольные его запретом на спекуляцию зерном в неурожайный год. Именно в это время складывается экономическая зависимость Англии от городов Фландрии. Шерсть, эта нефть Средних Веков, превращается в основной продукт английского экспорта и привязывает остров к Фландрии надежнее, чем Полкана удерживает у будки его стальная цепь. Многочисленные мастерские Брюгге, Гента и Ипра работали без остановки, потребляя сырье тоннами и несметно обогащая купцов, продававших полученное сукно на рынках Италии, Франции, Испании и других стран. Вращавшиеся в этой торговой круговерти суммы были достаточно велики, и их крох, достававшихся фландрским графам в виде налогов, вполне хватало для продолжения функционирования этой системы. Кроме того, граф Фландрский чувствовал за своей спиной надежную поддержку короля Англии, заинтересованного в бесперебойной торговле между их землями, а потому оказывавшего постоянную политическую поддержку полунезависимого статуса земель своего родственника. В результате сложилась шаткая система взаимного сосуществования, в котором города обеспечивали денежную независимость сеньора, а сельская аристократия своими тушками не позволяла самым разным чужеродным элементам покушаться на их источники независимого финансирования.

Ситуация кардинальным образом изменилась к началу XIII века благодаря правлению Филиппа II Августа. Первый в истории король не франков, но Франции, он желал не царствовать, но править. Стальной рукой он в несколько раз расширил территорию своего домена, громя плохо скоординированные войска феодалов. Основным политическим союзником Филиппа стали как раз городские комунны, которым он достаточно щедро раздавал крохи привелегий, взамен получая финансовые средства на ведения многочисленных войн. Именно в эпоху его правления начали нарастать противоречия во Фландрии, обусловленное противостоянием Капетингов против Плантагенетов. Следуя своей вассальной присяге (верность которой была обусловлена полным разгромом при Бувине в 1214 году), графы Фландрии начали постепенно отказываться от английского покровительства и следовать в русле политики Парижа. Такой резкий поворот на 180 градусов очень не устроил Гент, Ипр, Брюгге, Лилль, Камбре и другие города, уже пользовавшиеся значительным местным самоуправлением и, что более важно, обладавшие огромными финансовыми возможностями.

Здесь внимательный читатель наверняка задастся вопросом: "Почему Филипп Август, использовавший в своей политической борьбе против феодалов города, в случае с Фландрией поступил ровно наоборот?". И в самом деле, подобное развитие событий казалось бы весьма логичным. Потративший большую часть своей жизни на борьбу с феодальной коалицией, в которой одну из ведущих ролей играли графы Фландрии, король, что логично, должен был бы купить поддержку у городов, и без того слабо подчинявшихся своему сюзерену. Однако этот вывод совершенно отличается от реального положения дел. Битва при Бувине была кульминацией противостояния между королем Франции и англо-французскими феодалами, в которой Ферран (Фердинанд Португальский, муж Жанны Константинопольской, графини Фландрии) фактически защищал интересы городской торгово-шерстяной верхушки. Что же касалось различных коммунальных прав и свобод, то Филиппу II просто нечего было предложить фландрийцам. Свои многочисленные привелегии они получили в длительной борьбе со своими феодалами еще в XI веке и постепенно расширяли их с каждым новым правителем. Пойти на дальнейшее расширение автономии городов относительно своей страны Филипп Август просто не мог, так как это бы означало их независимость от французской короны и постепенное вхождение в состав Англии. Те денежные суммы, которые вращались в шерстяно-купеческих кругах, оправдывали любое ведение боевых действий.

И все же на тот момент все ограничилось подтверждением вассалитета графства от Парижа. Дальнейшее наступление на Фландрию было связано с правлением уже другого Филиппа, Четвертого его имени, заодно носившего прозвище "Красивый". Всеми силами боровшийся за пополнение абсолютно опустошенной его святым дедушкой казны, он занимался тем, что сейчас можно назвать спекуляциями - продавал должности, портил монету, регулярно требовал у городов деньги. Разумеется, он не мог не обратить внимание на фландрские города, богатство которых продолжало расти несмотря на любые вассалитеты. Не сумела подкосить их положение и так называемая франко-фламандская война 1297-1305 годов, которая большую часть времени шла, как обычная феодальная война между королем и графом Фландрским. Собственно, даже поводом для войны послужила просьба франксильонов - франкоговорящей торговой элиты городов - к своему сюзерену (которым и был Филипп Красивый) о помощи в борьбе против фламандско-говорящий гильдий, требовавших увеличения своих прав в самоуправлении городов. Таким образом, вся эта война представляла собой банальное обслуживание Англией и Францией торгово-экономических интересов той или иной группы населения "пояса ткачей", где Англия опиралась на гильдии и цеха, а Франция - на купеческую верхушку. И Англия, и Франция превращаются в придатки суконных цехов и их споров вокруг муниципальной власти.

Собственно, в совершенно другом свете выглядит и Атисский мирный договор, согласно которому во Фландрии восстанавливалось правление графов, как и их самоуправление. Французский король всего-лишь... присоединил к своему домену Дуэ, Орши и Лилль, последний из которых был одним из самых богатых городов Фландрии и одним из ее текстильных центров. Кроме того, графство должно было выплатить 20 тысяч фунтов (что являлось не только мерой стоимости, но и веса, составлявшей по тогдашнему самому распространенному во Франции стандарту - турскому ливру - примерно 489 граммов) контрибуции единомоментно, а еще 400 тысяч назначались в качестве репараций. Проще говоря, франкоговорящая торгово-патрицианская верхушка Фландрии просто-напросто оплатила королевскую помощь по восстановлению себя во главе городского самоуправления. Тем самым Филипп IV предстает в образе наемника, кондотьера, который с чрезвычайной выгодой для себя и своей казны пристроил армию целой страны для обслуживания интересов небольшой верхушки не самой многочисленной области. И тем не менее борьба против цехов потребовала напряжения сил всей немаленькой Франции в течение 7 лет и обошлась в несколько поражений, одно из которых доказало Европе, что пехоту рано сбрасывать со счетов. Впрочем, вряд ли можно сравнить феодальных крестьян, получивших в руки копье и отправленных на убой, с коммунальной милицией с ее четкой организацией на той же цеховой основе, недешевым вооружением, регулярной подготовкой и опытными командирами из наемников, перебившими 700 рыцарей при Куртре.

И тем не менее даже это поражение ничуть не ослабило ни градус борьбы в Фландрии, в которой цеха теперь еще были вынуждены и оплачивать свое собственное поражение за счет все увеличивавшихся налогов, ни тот политический узел, который вокруг региона был завязан Англией и Францией. Собственно, именно поэтому последним владением на территории Франции, которое Англия удерживала за собой аж до 1558 года, был город Кале, который обеспечивал торговые связи между Лондоном и городами Фландрии. В то время как все остальные владения - включая и наследственные земли Плантагенетов в Анжу - были потеряны в ходе многолетнего феодального военного конфликта между Плантагенетами и Валуа за французский престол (назвать его Столетней войной не поворачивается язык, так как не было ни официального объявления войны, ни какого-то ее итога в виде мирного договора), зона Кале до последней возможности оставалась под управлением английской короны. Расположенная на границе между графствами Артуа и Фландрией, она идеально обеспечивала торговые интересы обеих сторон и была утрачена только во время начавшегося англо-испанского противостояния, и то французы предпочли территорию просто выкупить за 400 тысяч дукатов (дукат - золотая монета, весом 3,5 гр), то есть почти за 1,5 тонны золотом. Для сравнения, выплаты Филиппу IV Красивому по миру в Атиссе составили 9780 килограмм золота контрибуции и еще почти 196 тонн репараций. И Фландрия эти деньги нашла, хотя резко выросшие налоги спровоцировали несколько восстаний, которые были подавлены... опять-таки французским королем, вновь нанятым франксильонами для подавления цехового мятежа. Восстание было подавлено в ходе сражения под Касселем в 1328 году, обусловив тем самым в очередной раз безостановочную выплату репараций и столь же безусловную верность феодалов и патрицианско-купеческих городских верхов.

В результате читатель может видеть, как политика Западной Европы вертится вокруг противостояния на улицах Гента, Брюгге и Лилля, а короли и армии государств обслуживают торговые интересы самых разных группировок. Всесильные феодалы, которых мы привыкли видеть в учебниках истории в качестве вершителей судеб стран и миров, на деле оказываются нищими в поисках подаяния, вынужденными довольствоваться крохами с городского стола и своими деревенскими владениями. Да, любой рыцарь, барон, герцог или граф в своих феодальных владениях является царем и богом. Но это результат той самой германской военной системы, плодом и венцом развития которой он и является вместе со своей лошадью, копьем и военной организацией. Городская же организация, основанная на цеховом гильдейском устройстве, в принципе не принимает феодальные условности германцев и является продолжением античного полисного устройства с их противостоянием между патрициями и плебеями, борьбой за права между цехами "добрыми" и "худыми". Но именно город является финансовым центром окрестных земель и, как уже было показано выше, даже государств. Именно в нем аккумулируются денежные средства, которые оборачиваются в государстве, поскольку в деревне эти деньги практически бесполезны. В господствующем у феодалов натуральном хозяйстве деньги являются абсолютно лишним, чужеродным элементом, который не имеет хождения в рамках этой системы, так как не имеет ни источника, ни оборота.

И пусть примеры таких успешных городов с развитой системой самоуправления, как приснопамятные Брюгге и Гент являются немногочисленными, однако они являются ярчайшими примерами общего процесса, охватившего территории от Атлантического океана до междуречья Днепра и Волхова, а именно постепенного "выбивания" самых различных прав и свобод из рук феодалов. Итогом его становится политика невмешательства феодалов в текущую политическую жизнь городов. Что куда более важно, эти самые города уже сами становятся субъектами международной политики, а "всемогущие" короли, императоры и папы римские становятся их объектами. Они заключают международные договора, торгуют и воюют за сферы торговых интересов, которые могут в себя включать территории самых разных политических образований от Новгорода до Александрии. Так формируется Ганзейский союз, образуются торговые империи итальянских городов и возникает Фландрия с ее Англией в качестве экономического придатка. Собственно, именно эти города и формируют историко-политическую карту Европы, именно они и творят историю, в то время как уделом аристократов остаются пиры и бессмысленные сражения без какого-либо влияния на окружающую их реальность. Короли же, в чьем условном правлении находятся оба типа земель, по факту превращаются в скромного и нищего феодала, первого среди равных, которому не подчиняется даже его собственная столица. Ярким примером подобного является опыт Максимилиана I Габсбурга, на тот момент еще римского короля, которого в 1488 году чуть не казнили в Брюгге горожане Гента, но горожане Брюгге предпочли просто навязать ему договор, по которому отказывался от всех прав на Фландрию. Еще более знаковым является опыт уже упоминавшегося Филиппа IV Красивого, который в 1306 году был вынужден спасаться от населения Парижа. Несмотря на то, что Париж не пользовался таким обилием политических прав, как его более северные товарищи, но даже он обладал широким самоуправлением, которое позволило цехам города устроить единодушный бунт и высказать свое резко отрицательное отношение по вопросу королевского ордонанса о максимуме цен. Влияние городских коммун на государственную политику было настолько велико, что в Генеральные штаты Франции кроме представителей духовенства и феодалов третье сословие представляли именно горожане.

Собственно, именно города и стали одной из тех самых будущих опор королевской власти, которая станет объединять государства вокруг своего престола железной рукой. Связано это было в первую очередь с тем, что немногие из городов обладали столь уникальным положением как Ганза, Северная Италия или Фландрия. Большая часть из них была вынуждена постоянно лавировать в бурном политическом море, то примыкая к одному феодалу, то к другому. Кроме того, свою лепту вносила и неопределенность раздробленности. Так как феодалы не имели практически никаких источников получения денег, они вводили самые разнообразные поборы, которые включали в себя дорожные сборы, платы за пользование мостами (якобы на поддержание их в надлежащем состоянии, хотя большая их часть была построена римлянами и спокойно продолжала существовать спустя века после вымирания своих строителей), платы за проезд по территории феодала, банальные грабежи "по праву сильного" явочным порядком и прочие выдумки откровенно нищих дворян. Подобные риски, разумеется, купцы вносили в стоимость продаваемого товара, но наведение порядка и возможность спокойного проведения своих торговых операций были вполне весомым аргументом на чаше весов.

В этих условиях сильная королевская власть выглядела своего рода манной небесной. Короли, эти первые среди равных, откровенно желают превращения своих опереточных титулов в реальные, однако не обладают возможностями для хоть сколько-нибудь активных действий по объединению страны, поскольку большинство аристократов не уступают ему по богатству. Города же, как уже было указано выше, могли обеспечить королей необходимыми финансовыми средствами, взамен получая коммунальные права и, что для них было весьма немаловажно, стабильность вокруг. Эту ситуацию взаимовыгодного симбиоза изменит лишь коренное изменение окружающей среды, выразившееся в массовом появлении огнестрельного оружия и массовом переходе на сторону королевской власти многочисленного и откровенно нищего малоземельного дворянства, этих д'Артаньянов, пускавшихся на поиски славы и искавших, к кому бы повыгоднее продать свою шпагу. Хорошим примером, показывающим эту смену опоры трона от городов к мелкоземельным и безземельным дворянам является восстание комунерос 1520-1522 годов. Восставшие создали так называемую "Священную хунту" ("Священный союз") из городов во главе с Толедо, во главе которого горожане поставили Хуану I, якобы безумную королеву, старательно удерживаемую в заточении своими родственниками на протяжении 50 лет. Комунерос протестовали против абсолютизма Карла I (он же Карл V как император Священной Римской Империи), требовали регулярного созыва кортесов и расширения городского самоуправления. В сражении при Вильяларе 21 апреля 1521 года семитысячная городская милиция в ходе жесточайшего сражения была все же разгромлена восьмитысячной королевской армией. При этом не следует считать городскую милицию сборищем ополченцев. В их рядах было 400 конных копейщиков и тысяча аркебузиров, которые вполне могли бы склонить чашу весов в пользу комунерос, если бы не ливень, намочивший порох. Но исход боя был решен кавалерийской атакой роялистов, расстроивших ряды и позволивших испанской пехоте практически без потерь разогнать восставших.

Это поражение не только определило поражение восстания, но и стало той самой вехой, которая означала, что королевской поддержке городов пришел конец. Их величества больше не нуждались в противопоставлении городов феодалам. Все эти многочисленные графья и герцоги уже не владели своими частными армиями и стали верными слугами трона, верными слугами противников трона или верными казнокрадами. А стало быть, и их антипод уже не был так необходим. Многочисленные городские свободы лишь мешали дальнейшей централизации государства, а собираемые с земель налоги позволяли королю содержать на постоянной основе воинские контингенты, способные в любой момент направиться куда угодно и выстрелами из пушек донести волю его величества до самого последнего бюргера или буржуа. Полунезависимые города становятся обузой, спутывающей свободные руки самодержца цепями каких-то вольностей, хартий и прав. Это предопределяет всю их дальнейшую судьбу, которая сводится к постепенному урезанию и лишению всего, что только представляется возможным. На смену феодальной раздробленности приходит строительство национальных государств с их опорой на сельское, крестьянское население. Главным образом это происходит потому, что сам город вообще не знает такого понятия, как национальность. Национальная культура есть особенность, характеризующаяся исключительно сельской местностью. Именно там у человека есть возможность предаваться горловому пению, особенным образом вышивать рубашки или юбки или же заниматься специальным плетением корзин. Для города во главу угла становится функциональность используемых вещей, в то время как самые разнообразные национальные особенности являются бесполезной тратой времени и фикцией. Собственно, точно такой же фикцией они являются и для аристократии, которая свободно перемещается по миру в поисках более уютных мест для жизни и более доходных - для работы. Зато национальные особенности становятся идеальной основой для государственной политики и объединения тех или иных территорий против других. Правители отчаянно нуждаются в чем-то, что способно объединить самые разные территории вокруг одного-единственного правителя. В условиях, когда короли объединяют страны вокруг себя и входят в противостояние с другими королями, именно все эти рюшечки и узорчики становятся тем маркером, который выделяет своего от чужого. Благодаря этому именно крестьянин и нищий сельский дворянин становятся верной опорой престола, в то время как богатая финансовая верхушка городов превращаются в политических противников.

Дальнейшее развитие у государств проистекало по совершенно разным путям. Где-то, как во Франции, королевская власть подмяла под себя города и в качестве национального государства бурно въехала в Новое время под аккомпанимент пушек и своего собственного величия. Англия и Голландия, с их сильнейшими купеческими верхушками, превратились в страны, где финансово-экономическая элита поставила государство себе на службу (но от этого оно не перестало быть национальным). Однако неизменным осталось одно - период раздробленности с его противостоянием между феодальной деревней и олигархическим городом остался позади. Вестфальский мир подвел итог процессу, обозначенному битвой при Павии и разграблением Рима - формированию национальных государств под эгидой самодержного монарха. Националистическая сельская полемика используется политической элитой (от которой в большинстве случаев национализм бесконечно далек) для создания унитарного государства, которое и обеспечит дальнейшее ее развитие и процветание. Настанет эпоха "молодых львов" - представителей воспитанных на бургундских идеалах аристократов, которые вырвутся "из грязи в князи" - из своей сельской нищеты и прозябания в государственную элиту, офицеров и чиновников - и подчинят весь обозримый мир своей шпаге. А обозревать было что, ведь параллельно Европа обнаружила, что вокруг нее находится еще целый земной шар...

Оставить комментарий © Copyright Драганович Вук Миланович (skarmrr@gmail.com) Размещен: 27/06/2018, изменен: 27/06/2018. 30k. Статистика. Статья: Проза, История, Фантастика		Ваша оценка:
Аннотация: Ошибочно принято считать, что историю мира Средних веков творили сильные мира сего в лице самых разнообразных графов, герцогов, королей и прочих императоров с папами. Боюсь, они бы очень удивились подобному повороту, потому что зачастую судьба целого мира могла решаться в кулуарах круглых столов переговоров самых обычных нобилей ткацких цехов Фландрии и купеческих фамилий Северной Италии. Как так получилось? Удивитесь. Виной тому все то же Средневековье. Почему? Прочитайте.

Драганович Вук Миланович : другие произведения.

Средние века как противостояние города и деревни