Декорации мелькали с карнавальной скоростью, нанося удары по уязвимым глазам, а гротескность многих свела бы с ума. От количества дверей рябило в глазах, словно их тасовал умелый шулер, как карты. Собственный бег только ускорял процесс, превращая происходящее в пулемёт двадцать пятых кадров, призванных пробить сознание насквозь. Ноги болели, на руках, дёргающих ручки, такими темпами, скоро должны утвердиться мозоли. За очередной дверью мог показаться просторный зал дворца, холл казино или ветхая изба, мрачная пещера. Все они - крупицы неких уровней, как уравнения, ведущие к финишу-решению. Уровни незримо сменялись, норовили свернуть в тень, подменяли себя другими, почти неотличимыми, лишь смутное внутреннее чувство, как проприорецепция, подмечало их бег.
Они создавали фон, служили оболочкой, пристанищем (последним?) для пугающих обитателей. Содержимого? Молчаливые существа, готовые стать проводниками, открыть новую страницу, стоит протянуть руку. Выглядели они как люди или сверхреалистичные манекены. Люди разной степени расчленения и обветшания. Иные, будто совершенно лишились стыда: обнажались не только от одежды, но и кожи. Деформированные органы, разбухшие языки, мочки, груди уродовали несчастных, обречённых и убогих. Монстры. Словно невидимая рука растягивала их, как пластилин. Многие носили одежду, почти не отличались от путников на улице. У таких запросто можно спросить который час или как пройти на главную площадь. Но кое-что выдавало. Например, отсутствие глаз или язвы, грибок по всему телу, от которых любой бы давно умер.
Вертер, словно дикий, рвал дверь за дверью, одёргивая руку в омерзении. Ужасные картины бросались хищным зверем со стен пёстрых интерьеров. Достаточно крепкие тело и психика позволяли молодому человеку держать удар кровавых и уродливых откровений, но и он избирал пути более лёгкие. Подступающие страх и рвоту превозмогал волей, злостью и действием, стремительным и тотальным.
Так называемые уровни обладали замечательным свойством, давали возможность сразу, одним усилием, рывком перескочить с одного на другой. Впрочем, любой мало-мальски здравомыслящий человек вряд ли бы решился на столь радикальный манёвр. В данном случае существа заменяли пробки в ванной: воронка засасывала смельчака, посмевшего потянуть за цепочку. Багровый смерч свежатины засасывал, выплёскивался наружу, изгибался вместе с пространством, коим становился. Достаточно прикоснуться к многоликому обитателю комнат, с силой потянуть. Вместе с движением на себя проявлялась квинтэссенция места, хлюпающего и чавкающего по тёмным углам. Вслед за рукой, ногой, лицом (смотря, за что тянуть) соскальзывала кожа. Тянула прицепом мышцы, как зимой стальная труба тянет глупый язык, вереницу сухожилий и сосудов.
Исчерпав слои ткани среднего человека, кровавый круговорот не помышлял затихать. Раскручивался, расширялся, словно его вытягивали из хоровода, где вены и лимфоузлы просачивались через сцеплённые руки. Гирлянда внутренностей разрасталась и затягивала в кровавую воронку, горячий и липкий поток обдавал с ног до головы. Забивал уши и нос, спасая от металлического смрада.
И вот новый уровень. Путешественник чист, сух, на своих двоих.
Вертер однажды попробовал. Потянув за подбородок, в ладони оказался длинный красный язык, язычище, как у жирафа. Изо рта существа вылезла лысая голова с выпученными глазами, мокрая, будто из утробы. За ней ещё одна и ещё. Первая оболочка складками кожи упала на пол. Глаза Вертера выпучились, как у второй головы, но кулаки продолжали остервенело тянуть.
Придя в себя, он зарёкся повторять подобное. Всё равно комнаты и залы имеют неизбежный конец, выход. Время есть, здесь оно течёт по-особому. Как плоть и помещения складываются, выгибаются, так и минуты, часы проваливаются друг в друга, раскладываются, как свет в призме Ньютона. Иногда перекидываются парой слов при встрече.
Без надобности юноша не приближался к монстрам. Они не возражали, сидели тихо, спокойно на стульях, креслах, канапе, полу, словом, что предоставляла меблировка случайных помещений. Или не случайных? Правда, иногда любопытство пересиливало, да и последний переход стирался из памяти (замещался в подсознание?). Он тянул, не сильно, слегка, проверить мелькнувшую догадку. Ответ содержал отвратное, зловонное зрелище. Ощущение съезжающей плоти, как кожица с варёной моркови, долго оставалось на ладонях, стойкое к моющим средствам любого рода. Память ничем не смыть, только затушевать. Ненадолго.
Сейчас произошло то же самое, не посмотрело на хлипкую надежду: может, в этот раз будет по-другому? Поспешно отвернувшись от выпавшего серого сгустка, он помчался дальше.
Бликующие неоновые лампы ослепили, гулкий бас акустических систем ударил по ушам ватной дубиной. Руки невольно поднялись на защиту от какофонии хаоса дисторшна и хоруса. Ночной клуб двигался в собственном ритме, купался в лазерных лучах под биты новомодных хитов. Посетители заполнили весь танцпол. Буквально. Наверное, многие из них подростки, пареньки, не носившие бороды, хотя в такой кутерьме не разобрать. Все тела слились в одно огромное, как холм, исполинский прыщ на полу, комок мяса. Биомасса билась в дьявольском танце, выплеснулась за барную стойку, поглотила пилон. Ультрафиолетовое мигание открывало картину глазных яблок, сеток вен, торчащих скальпированных конечностей. Полосы мрака, чередующие мерцание, не спасали, память намертво отпечатала ужасного монстра на спине сетчатки. "Что я здесь забыл", - промелькнуло в сознании.
Вертер прижался к стене, не спуская глаз с подёргивающейся массы. Она тоже смотрела. Во все глаза. В крадущийся шаг закралось несколько танцевальных движений - развязная атмосфера на уровне инстинктов призывала пуститься в пляс, присоединиться к "танцорам". Открывая дверь подсобного коридора, Вертер заметил ядро клуба, его сердце. Огромная печень пульсировала в такт содрогающим пол басам, как выброшенный на берег биомассы мясной кит.
В конце коридора светилось желанное "EXIT". На фоне приглушённой музыки хром щёлкнул необычайно громко.
Пустынная больница безропотно пропускала по своим внутренностям. Кишечник тянулся вдоль стен, заворачивая в операционные, палаты и морг. Перистальтика сопровождала шаги, непроизвольно гнала вспотевшего Вертера по кафелю. Любые попытки убежать кишечник сводил на нет скоростью сокращений. Не отставал. Койки стонущих существ, а быть может давно мёртвых, превращали погоню в бег с препятствиями.
Ярусы сменились неожиданно быстро.
Белый свет в конце тоннеля оказался залом ожидания аэропорта. За спиной довлел голый бетон, ничем не напоминая о лечебнице. Широкие окна шумели реактивными двигателями взмывающих аэробусов, заглушая лепет манекенов на скамьях. Они раскачивались, как страдающие неврозами, и прикрывали лица капюшонами балахонов. Посередине квадрата стульев разместилось пятиметровое сердце, словно свалилось с потолка. Об этом говорили смятые сидячие места и люди. Если они люди, хоть в какой-то мере. Сердце пустило корни в пол и разряжалось живым лиловым пульсом. Рубин жизни в мёртвом бетоне и пластике.
После высоких сводов зала тоннель подземелья казался удручающе низким. Казематы какого-то храма, может, мальтийского. Факелы вырисовывали кирпичные стены и массивную дубовую дверь. Вертер толкнул, чтобы оказаться в пыточной. Такая выставка недавно приезжала в его город: кресла с шипами, гильотины, коленодробилки, тиски для больших пальцев, колыбель Иуды, испанское щекотало и много чего ещё. На дыбе висело несколько женщин с рогатками на посиневших шеях. Похоже, средневековая смекалка не знала границ своей истовой веры.
Пожилой инквизитор скорбно и укоризненно глядел из-за стола, словно на упёртого грешника. Ещё один нечеловек, хотя виду не подаёт. Вслед за вытянутой сморщенной дланью из рукавов выползли змеи-щупальца, вытянулись в сторону вошедшего. Словно говорили: "Он виноват". Наказание заскрипело приближением.
С потолка рухнула железная дева, зубастые стенки поглотили Вертера. Крышка захлопнула гроб, а в следующий миг его приняли грани реальной жизни...
Постоянные поиски выматывают не столько физически, сколь чувственно. Особенно страдает восприятие и рецепторы, напоминая в кошмарах о соприкосновениях с мясом. Мясо, плоть, фарш, убоина, пульпа, иначе и не скажешь. На самом деле, можно бросить, но дальше прозябать в одиночестве Вертер не собирался. Хотя бы попробует, что значит жить, разделив себя, отдав себя. Для этого нужно её найти.
Приглушённый свет фойе кинотеатра располагал к беззаботному отдыху за чашкой попкорна. Семьи и парочки весело переговаривались в ожидании сеанса, школьники наслаждались последними неделями летних каникул, их смех звучал птичьей трелью. Какой бальзам лучше для расшатанных нервов, чем задорная комедия в окружении настоящих людей? В безопасности с такими, как ты сам.
Вертер так расслабился, что задел кого-то. Достаточно грубо. За аркадным автоматом в файтинг играла молодая девушка. Она тут же вскочила, виртуальный боец, оставшись без руководителя, терпел тумаки от компьютерного оппонента. Короткий топ не скрывал мускулистого пресса - легкоатлетка, не меньше. Милое личико исказила гримаска гнева, крепкие руки сжались в кулачки, готовые разнести в пух и прах обидчика.
- Эй, урод, куда прёшь...
Увидев красивого юношу, - как раз предпочтительного для девушек возраста: старше, но не разительно, - пыл её поубавился. К тому же он обворожительно улыбался.
- Смиренно прошу простить меня. Если бы не моя глупая невнимательность, я бы никогда не посмел обидеть столь прекрасное создание, - Вертер подтвердил извинения полупоклоном. - Вы в отличной форме. Много тренируетесь, не так ли?
Девушка впала в лёгкое замешательство от необычной реакции парня. Так уже лет двести никто не разговаривает. Глубинная скромность отразилась румянцем на щеках.
- Н-нет... то есть да. Да, много...
- Если в моих силах загладить вину, только скажите.
- Нет-нет, что вы. Всё в порядке. Простите...
Девушка отвела взгляд, потупилась в экран. Лишь несколько кротких взглядов устремились в след уходящему юноше.
Вертер откинулся на мягком кресле с колой в руках. Свет погас, экран вспыхнул начальными титрами. Впереди два часа гарантированного веселья...
Громада замка впереди, грозного и величественного, возвышалась горным массивом, который оседлала. В широких окнах полыхали костры, словно голову огромного робота превратили в печь. Каменные ступени пружинили под ногами, бросая в зёв арочного прохода. Подвесной мост маячил позади, как и внешние стены, о мощь которых разбилась не одна орда. Лестница маскировалась под мрамор, но являла собой вариацию запёкшейся крови, применённой в строительстве. В глазах грозового неба они выглядели чернильно-чёрными, как сердце герцога тьмы. Или кого-то другого, не забивающего голову высокими и светлыми идеалами. Мотивы плоти продолжались, подкидывали новые решения.
Привратники в доспехах беспрекословно открыли двери когтистыми лапами.
Высокий зал заполнили не менее высокие персоны. Расшитые шелка и накрахмаленные воротники сливались в танце под аккомпанемент флегматичного оркестра. Иссохшее бедро-скрипка, ухо-контрабас, рояль зубов и флейта из губ в руках музыкантов издавали звуки. В желтоватом свете ламп-мочевых пузырей механически вальсировали манекены. Неестественно, теряя в пируэтах и па части одряхлевших тел.
Переход отыскался за портьерой, выпрыгнув в окно, Вертер приземлился в библиотеке. Солидное и впечатляющее царство книг раскинулось под куполом. Лакированное дерево стеллажей надёжно берегло своё наполнение, кожаные кресла так и манили сесть и развернуть на коленях "Тома Сойера", ну, или "Иосифа и его братьев". Кому что по душе. Ряды научных и литературных талмудов петляли перед носом. Некоторые поражали толщиной, иной человек не осилит столько страниц и за всю жизнь. Неизвестные иероглифы корешков только запутывали тайну уровней.
Вертер замер. За спиной шлёпнулась книга с характерным шлепком, будто на кухне уронили один из сырых ингредиентов. Мясо, например. Нет, просто книга упала сама по себе. Ой ли? Любопытство легко одержало верх над опасениями, повергло страхи, как штык-нож. В конце концов, он здесь ради этого - поиска.
Том под ногами открыл брешь в соседний ряд с такими же полками летописей. Человек всматривался в желании увидеть источник движения книги, не могла же она сама полететь? Он был вознаграждён. Сначала мелькнула плешь, а затем на него уставились выпученные глаза, белесые, почти слившиеся с фиолетовой кожей. Изрытое оспинами лицо дышало мертвецкой жизнью. Вертер со вскриком отпрянул. Существо испугалось ещё больше, истошно завопило. К резкому булькающему крику добавились другие с потолка и стен, словно они заселили каждый стеллаж.
Существа ползли со всех направлений, студёнистые тела опрокидывали книги, бурление глоток слилось с шелестом страниц. Сизые тела преодолевали вертикальные поверхности со сноровкой мух, сыпались с полок, как ленивые слизни. Прыщавые и вонючие тянули руки с клокочущим мычанием. К таким прикоснуться - смерти подобно. Вертер завопил не хуже оных, и библиотека приняла его бег.
После ужасных библиотекарей он не останавливался. Шаг уступил постоянному бегу, как обычно случалось к середине рейда. Движение сглаживало напряжение. А если удавалось кому/чему-нибудь врезать, сеанс считался полноценной психотерапией. Декорации замелькали с карусельной скоростью, уровень за уровнем, этаж за этажом по дороге к ней. Камень, роза, ненайденная дверь?
Унылая школа с приросшими к партам учениками, бесконечно наблюдающих растянутый скальп классной доски. Кровавый бассейн предлагает прыгнуть в алую жижу с бортика-языка. Тренер злобоглаз зорко наблюдает за подопечными, вероятными чемпионками русалками. Амфитеатр под розовым небом, красные улитки вместо львов и болваны-гладиаторы. Сети, трезубцы и мечи давно поглотили большую часть хозяев, уже принялись за кости. Гигантский террариум, полный зубастых бутонов, игольчатых листьев и ядовитых кактусов, алчущих плоти...
Марафон мог продолжаться до судорог в икрах, но упёрся в высокую башню. Тёмный ствол камня вырастал из красного моря то ли травы, то ли цветов. Она там, на вершине.
Коридоры пустовали, словно сооружение услужливо очистилось от обитателей. Единственным испытанием стала схватка ног с длинными лестничными маршами. Пламя факелов отзывалось на движение скорбным колыханием, хотело поделиться теплом с одиноким гостем, но не таким одиноким, как они сами.
Башня не собиралась служить проходным двором, затихла, чтобы скопить сил и выплюнуть смертельную ловушку. Один из пролётов ушёл из-под ног, кирпичи стен посыпались в бездну. Нижние этажи превратились в ничто, ничто кушало верхушку, присосалось, как младенец к груди. Из черноты внизу выпрыгивали обезьяноподобные твари с длинными руками, прыгали по летящим глыбам к человеку. Вместо нижней половины тела на растянутой, как резина, коже телепались молоты и булавы. Намерения их выливались в воинственные крики и агрессивные жесты. Корявые пальцы хватали уцелевшие парапеты, подбрасывали вверх ужасные тела. Кожаные маятники, подобно праще, норовили изувечить и сбить в пропасть. Вертеру предлагалось быть быстрее преследователей. Адреналин и близость цели наполняли резервы тела, духа, вкачивали воздух в лёгкие.
Последняя обезьяна канула в небытие, челюсти злобно клацали, рот извергал проклятья на животном языке. Подошвы упёрлись в две несущие балки - всё, что осталось от величия башни. Деревянный потолок, почти давивший на макушку, отделял от конечного пункта путешествия. Вертер ломал его кулаками, рвал голыми ладонями, и доски легко поддавались. Здесь материя вела себя странно, зачастую, являясь условной, воображаемой преградой. Иной раз сталь рвалась, как картон, иной бумага лоснилась и резала, как стекло.
Пол взорвался щепками, впустив Вертера на пыльный чердак избы. Солнечные лучи дыр кровли падали на милые человеческие лица испуганных девушек. Около двух дюжин прекрасных созданий жались к стенам, целый класс женской академии. В страхе обнимали друг дружку, тихий взгляд не сходил с потного и запыхавшегося мужчины.
Он нашёл её. Их?
Вертер улыбался, в груди воспламенилось невиданное чувство. Растрёпанный, с ярким блеском в глазах, в нависшей тишине, он выглядел несколько безумно. Внезапно дрогнул и застыл, протянутая рука стукнулась о бедро. Девушки не отличались: то же лицо, возраст, сложение, те же голубые глаза. Как клоны. Отличалась одежда, косметика, причёска, но не суть. Вариации одной. Один человек на разных дорогах жизненных предпочтений, характера, вкуса.
Девушка-панк с розовым ирокезом и дерзким взглядом. Кроткая отличница в очках. Пылкая загорелая брюнетка явно не прочь порезвиться в отличие от остальных. Русая красавица в расшитой сорочке, прекрасная, как природа. В татуировках, с косой, с пуделем, с силиконовой грудью, в фартуке, в положении, с кошачьими ушками... Такие разные и такая одна.
Здесь ли та, что искал или её лики, а настоящей нет?
Пока юноша соображал, миг изменил декорации, забросив в середину торгового центра. Яркие витрины кололи глаза, тысячи наименований атаковали мозг, вывески кричали баснословными скидками. К доступному товару толпой двигались покупатели.
Появились они. Девушки (девушка?) с чердака в сопровождении новых спутников. Хозяев? Мужчин, многодетных семей, юношей, пожилых пар, других дев. Довольные покупатели обнимали приобретения, держали за руку, гладили, несли через плечо, шептали на ушко. Они/она смеялись, гомонили, откликались, вступали в диалог, искренне сопереживали. Кому? Разумные слова слетали с губ, движения не отличались от человеческих, но они оставались, истуканами, манекенами, существами. Рифы полужизни в степи хладной мертвечины раскрашенной цветной акварелью. "Рифы" не замечали Вертера, обтекали, как вода. Взглянули с гаснущей надеждой несколько девушек.
Люди проходили мимо, оставляя наедине с одиночеством. Юноша склонил голову в опустевшем зале. Пустом, как его внутренний мир.
День подошёл к концу, уборщицы завершили работу, мокрые швабры не удостоили вниманием, оставив под человеком пыльный пол. Лампы гасли одна за другой, опускался ватный мрак. С последней вывеской окончилось и пребывание здесь.
Очнулся в реальности...
В ковбойском баре пахло хмелем и свежим деревом. Наигрывало пианино, со стуком сталкивались бильярдные шары на зелёном поле. Не взять ли и ему кий? Вертер умостился на высоком стуле, обхватив деревянные опоры ногами. В стакане на два пальца плескалось виски.
- Позволь тебя угостить, сладенький?
По левую руку подсела женщина с серыми глазами и шоколадным каре. Под сорок, но держалась молодцом: гладкая кожа, редкие морщины, худая и подтянутая.
- Почту за честь.
- Два Роб Роя, Джек.
Бармен в стетсоне кивнул и принялся наполнять заказ.
- Чем обязан? - спросил Вертер.
- Старая женщина уже не может просто посидеть с красивым мужчиной?
- Вы слишком строги к себе. Выглядите превосходно, большинство моих знакомых позавидовали бы вам в свои двадцать с небольшим.
- Ты правда так думаешь?
- Не сомневайтесь. Женская красота не знает возраста, как и мужская любовь. А с годами к ней добавляется мудрость и настоящая интуиция.
- Ха-ха, слышал бы тебя мой первый муж, - она улыбалась, но в глазах читалась горечь. - За молодостью не угнаться, моей заднице никогда не быть такой упругой, как раньше.
- Эти молодки слишком ветрены, несерьёзны. Дети. У них никаких шансов перед мудрой полной достоинства женщиной, такой как вы. Им не стать матерями, отзывчивыми супругами. Слишком рано. Скажу по секрету, для нас, мужчин, такие не больше развлечения.
- Как зло, ты прямо как моя покойная бабушка, да будет ей светлая память. Она тоже сплетничала и болтала без умолку. Но, может, ты и прав.
- Думаю, ваша бабушка была хорошим человеком, раз у неё такая замечательная внучка.
- Ха, давно меня внучкой не называли. Они у меня сами скоро появятся.
Женщина напоминала Вертеру его самого. Та же надежда в глазах, тот же поиск, правда, не столь выраженные, тяга к перемене мест, неуёмность. Говорили на одной волне, как пара одиноких кораблей в океане с жаждущей по новостям и собеседникам командой. Кто знает, возможно, она отражала его будущее. Или он отражал её прошлое.
- Ты сегодня свободен?
- О да, как ветер.
- Это хорошо, - улыбнулась она, погружая язык в очередную порцию алкоголя.
Эту ночь они провели вдвоём, так и не узнав имён. Только был ли Вертер с ней или остался в одиночестве?
После просторов марсианской пирамиды пещера показалась такой родной и земной. Впрочем, скорее, фэнтезийной - зелёное пламя костяных костров плясало на стенах на пару с древними духами. Шаман погрузился в собственный мир, бормотал напевы неведомых заклинаний и раскачивался. Страусиные перья росли прямо из кожи индейца: головы, щёк, предплечий; тотемы заменяли глаза. Как же сильно желание потянуть за одно. Мысль о путешествии по мясным клоакам заставила прокрасться со всей осторожностью.
Снова от яруса к уровню в гротескных и брутальных мирах. Виной, причиной, стимулом всему - она. Немного времени прошло с последней попытки, месяц-другой обыденной жизни, но фактически поиски не прекращались. Взгляды памяти в прошлое по силе эмоционального воздействия не уступали реальности или даже превосходили. Особенно во снах. Стали неотъемлемой частью Вертера, главенствующим императивом. Апогей - путешествие, где сплелись воедино бесчисленные места без людей, но с их отголосками. Во главе с нею, как символом всего. Миры лишь пьедестал для его царицы, второй половины.
Песок, мрамор, пластик, дерево, асфальт, бетон булыжником устилали одну длинную дорогу. Немаленькую, но не бесконечную. Ещё одна или две попытки, не больше. Цель всегда сияла впереди, рядом, дышала на расстоянии вытянутой руки, ускользала в извилистых коридорах. Когда-нибудь он схватит её и никогда не отпустит.
Обезумевшая лошадь галопировала по арене старого цирка. Порочный круг завершался очередным топтанием скелета жокея. Мертвец вскрикивал и не собирался умирать. Его собратья по несчастью затаили дыхание на трибунах, если оно у них присутствовало. Словно разделяли его участь, сцепили кулаки, говоря, что ты не один, мы с тобой, правда, сделать ничего не можем.
Что если потянуть, ускорить процесс? Кость не плоть, авось переход не выльет на голову ушат мерзости. Нетерпение помогло решиться, азарт подвёл за ручку, как игрока в казино к рулетке. Пустые глазницы зрителя повернулись в его сторону. Скелет распрощался с берцовой костью, ничем не выдав огорчения. Костная ткань теплилась в ладони, гладкая, как утерянные руки Венеры Милосской. Свойства проводника или двери не проявлялись. Ни сразу, ни через минуту.
Юноша разочарованно швырнул костяшку в неуёмную лошадь. Оказавшись в свободном полёте, элемент ноги взорвался лимфой и кровью. Глаза превратились в плошки, Вертер попятился, раскинув руки. Поздно - щупальца артерий, плевры, непомерно разросшихся нервных узлов устремились к наглецу. В лицо сеткой впились аксоны, соединительные ткани облепили кожаным мешком и жадно всосали. Ужаснейшие запахи внутреннего мира человека атаковали обонятельную луковицу. Знакомые стадии прохождения кокона плоти отозвались тошнотой. Вертер не сдерживался бы, но не хотел добавлять к вязкой слизи вокруг собственную блевотину. Поэтому закрыл плошки-глаза и стиснул зубы.
Столкновение с грубым настилом заменило финишную ленту спринтерского броска. Вообще-то, он порвал красную ленту на самом деле, распластался на стометровке на пути возмущённых бегунов. Отпрыгнул в последний момент под злое клацанье челюстей.
На гигантском стадионе под открытым небом нежить затеяла собственную олимпиаду, где состязались ради самого действа, так как трибуны отсутствовали. Вместо оных впечатляющий велотрек гонял велосипедистов в обе стороны. Призрачные гонщики без средств на мотоциклы. В эстафете зомби буквально зубами пытались вырвать шестое место, уступив более прытким командам скелетов. Вурдалаки боролись на руках, под завывания сородичей. Костяной лорд толкал штангу. Призраки хореографично махали ножками из-под воды бассейна, на них сверху в тулупах падали прыгуны с трамплинов. Бестелесные ни капли друг другу не мешали.
Самые экономные состязания, какие можно придумать. Спортсмены использовали собственный инвентарь, сподручный. Снарядами, зачастую, служило собственное тело. Метатели ядра запускали свои черепа, шашисты двигали зубы, в эстафетах передавали предплечья, фехтовали руками, в лунку катился копчик или глазное яблоко. Скелеты животных гармонировали с общими тенденциями. Прыгуны с шестом отталкивались шеей жирафа, брусья заменили рёбра кита, размолотые скелетики колибри заполняли ямы для прыжков в длину. Проще всего было бегунам, но и те хитрили: отбрасывали лишние органы для сброса веса. Интересно, если от хозяина финишную черту пересекает только селезёнка, ему засчитывают победу?
Вертер застыл в немом изумлении. Даже послевкусие плотского перехода отъехало на задний план. Такого насыщенного и живого мира он никогда не встречал в путешествиях. Как ключевая реальность. Туда ли он попал? Место, скорее, забавное, нежели мрачное. У этих обитателей есть цель и они такие разные, как люди. Загробное царство?
Как бы там ни было, дорога не терпит праздности и продолжается.
Вслед за стадионом интерьер демонстрировали подводная лодка с хижиной внутри, аквариум с кистепёрыми рыбами, театр ведьм, распевающих мадригалы и множество других мест. Как повелось, время потеряло всякое значение и направленность. Единственными ценными ресурсами стали сознание и выносливость психики.
В определённый момент пространство менялось: рябь, мираж на периферии зрения, словно раскадровка превращалась в полноценную анимацию. На сей раз роль Рубикона примерила просторная базилика, её купол-глаз. Влажная роговица обрамляла сферу, бдящую небеса. Тёмный зрачок перекувыркнулся и уставился на человека под ним. Стало очень не по себе. Вертер почувствовал себя червяком на столе в лапах какого-нибудь безумного доктора. Чёрная дыра глаза всасывала, казалось, саму душу, переброс незаметно сменил задники.
Номер гостиницы освещал лишь свет вечернего города. Широкая панорама окна демонстрировала неплохой пейзаж. Такси сновали в общем потоке далеко внизу, люди неторопливо прогуливались после часа пик, в квартирах соседних небоскрёбов мерцали люстры. По бокам от окна лифтовые шахты сочились темнотой неизвестности.
Пронзило осознание, обрушилось на разум ушатом воды, принеся свежесть молодого инея. В одной она, в другой - пустота. Выбирать нужно немедленно, в распоряжении не больше нескольких секунд. Это как запрыгнуть на проносящийся поезд, но выбора не оставляют. Интуиция кричала слева, однако, как часто бывает, непонятно то ли слева правильный лаз, то ли наоборот.
Крупицы песка таяли в невидимых песочных часах, и Вертер прыгнул в левый проём.
Мрак под ногами устремился навстречу, окончившись всплеском воды. Сырые катакомбы заполнило до середины голени. Призрачный свет источали "бегающие" по стенам улитки-марафонцы. Влага плескалась под ногами, вела к более сухим комнатам. Под потолком пищали крысы, где-то крутились жернова, осыпая ржавчину с решёток над головой.
За углом затаилось нечто, нечто опасное и жадно всасывающее воздух. Холодок страха пупырышками заплясал по коже, вслед за скрипнувшими зубами сжались кулаки. Если это последняя преграда перед ней, он сметёт её, если же тени единственные обитатели... Лучше не думать об этом.
В углу на каменном ложе белел хищный оскал, смутные очертания животного тела колыхались в порывах сквозняка. Призрак завыл, тень бросилась на человека. Не отступил, усилием загоняя страх глубоко внутрь, тело превратилось в тугой комок мышц. Мара развеялась серой дымкой на кулаках, чтобы дать дорогу новым призракам тьмы. Комнаты подземелья извергали их десятками под нечеловеческие вопли и вой ветра. Вертер закричал, дрожа от холодных касаний, кричал пока не остался один.
Один в тишине тупика. Ни живой души, ни мёртвой. Злая судьба, эта мерзкая старуха, потому что молодая на такое не способна, она снова отталкивала его в пучины одиночества, рвала сердце длинными ногтями. Словно старалась сломить, подрезать крылья, навсегда загнать в серый строй. Боль, боль и горечь несла она в своей бутыли, а не сладкое вино. И воды под ногами меньше, чем невыплаканных слёз.
Возможно ли, продолжать, не зная любимых глаз, неся тяжёлое бремя, как Атлант? Жить, утопая в догадках и чаяниях, возможно безнадёжных, падать во тьму мракобесия, надеясь, что протянут белую ладонь. Искать силы и вдохновение только в себе, сознавая, что никто не поможет. Или закончить всё здесь и сейчас? Навсегда.