Аннотация: Филосовский бред о путях человеческого развития
Страсть разгорается в сердце под звуки пламенеющих камышей. Сухим шелестом она душит горло, наполняет влагой слезные каналы, и тело мечется в конвульсиях безвыходности, вспарывая пространство раскаленной кровью.
Томные изгибы ее рук расцветают танцем силы, доводящей тебя до изнеможения. Может ли ревнивец стать смиренным, а смиренный бешеным ревнивцем, сорящим проклятьями в пустоту? Может, если первый слаб сердцем, а второй прожил пустую жизнь.
Обильное проявление чувств, преследуется по закону. Хотя и клеймо каторжника бывает модной татуировкой. С годами все превращается в игру. Равнодушие подменяет коммуникабельность, им гордятся. Правила хорошего тона уже называют чистосердечием, умение обходить стороной - мудростью.
Кропотливое плетение цепочек абстрактных чисел - нанизывание благополучия на собственные причиндалы. Сытость это не ком в горле, и не целлофановый кулек желудочного сока в этом же желудке. Сытость это смирение с жизнью, покорное подчинение борьбе за жирный и привычный ее кусок.
Перед тобой уже не полный неизведанности мир, а вполне конкретные, приемлемые рассудку цели. Впрочем, окружающие ждут от тебя именно этого. Мои друзья ждут от меня бестселлера, и хоть оно мне ненавистно, втайне верю, что оно получится по- большому. Гадить в душу, случается с невероятным размахом.
Но я, наверное, одержим. Не в праведной битве за голубых или зеленых, в борьбе с собственным "я", которое соразмеряет необъятность вселенной, конкретным знанием отмеренного вершка. С тем, что приходится умирать, и дело за способом, выбором места и времени.
Ты не ослышался, на взлете не умирают. У сильных это бывает в пике, на гребне, разломе. А слабые еще долго влачатся за смирением, раскидывая вешки великих дел, обыденной святости.
Ты чувствовал, хоть раз, но чувствовал, как сердце натягивается струной, влага течет, обжигая пальцы, лопаются губы, и длань ветров выворачивает душу наизнанку? Когда раскинутые в небо руки отрывают тело от земли, и острие смерча желаний пробивает солнечное сплетение.
Почему ты не умер тогда? Почему я? Почему мы такие сытые, самодовольные, ограниченные рассадником привычек, скудности и знания правильных, дельных вещей. Почему укоряем себя, но идем в шаг и только одной дорогой. Дорогой вникуда. Ибо и окончание ее будет не в радость...
Когда говорят "фетиш", я вижу женское нижнее белье (не стоит подробностей), скомканное в карман заботливой дрожащей рукою. Мерзость... С другой стороны хоть память, если мгновение было прекрасным.
То, о чем думается страннику, не имеет выделенного слова-наименования. Эта вещь, явление, поток жизненных, социальных устремлений. Оно не проявлено настолько, что подбираться к нему необходимо боком (но не тылом - ужалит), и с должным, почти библейским почтением.
"Не сотвори себе кумира" - так говаривал о нем мудрый Iеgова, и слова Его до сих пор живые. Странная заповедь. Не любить, не чтить родителей, Родину, локон волос любимой женщины. Не срастается, не то.
Может идолы? Монархическое лизожопство? Золотой телец? (Очень уж, похоже). А вдруг, та самая страсть, которая греет мою душу? Нет, это совсем иное.
Наши кумиры рождаются, сверкают и умирают чаще всего в полном забвении, одиночестве. Они преходящи. Их тела почивают в бозе (кто ест, будет съеден). Но действительно, почему мы приписываем им почти божественные поступки, мысли, значимость?
Подражание толпе. Пьяное безумие лиц развращенных ненавистью. Предчувствие собственной силы, необузданности момента. Значимости частицы, составляющей поток. Никто не хочет быть непризнанным Бахом, сошедшим с ума Достоевским, лишенным средств существования Булгаковым.
Быть гением - чего уж лучше. Лучше только одно - знать, что ты избран, точно, наверняка, с достаточным количеством зримых обоснований. К роли статистов подходят друзья, наконец, верная подруга, которая чтит тебя всю жизнь. Фетиш, с фетишем между ног стоял в распутности дорог...
Но знать о собственной значимости необходимо точно, иначе - жизненная трагедия, отвратительная нищета, глупая обреченность. Безвестных гениев не бывает. Безвестность не имеет значения, она пуста. Увы, она не удалась, и нам отдаться не сумела...
Где-то поперек этих вех и порыто то, о чем я думаю. Где-то рядом. Гений сопряжен с невероятной яркостью страсти, фетиш с мнимой значимостью, достославием не совершенных поступков. Фетиш - объект подкожного тиражирования, подражания, состремления быть похожим на того, чей успех сомнений уже не вызывает
Его притягательность в легкости достижения, в неком естественном сиянии самоудовлетворения потому лишь, что ты есть. Короче, посмотри в мой файс и падай в обморок. Фетиш некая потенциальная притягательность, облизанная, проверенная на нюх и на щуп другими, авторитетными для тебя членами общества. Фетиш - общественное, социальное продвижение. Личность его раздражает. Личность для него конкурент, пустой резонер.
Хоть тут его определили. Неправда ли, на женские трусики не похоже? А дальше глубже, и для тела приятственней. Слово-то какое - тиражирование. Ничего не напоминает? А ведь без него ни наука, ни производство не в зуб ногой. Вот тут и страсти по самые мордасти заворачиваются. Копнем-ка гумуса истории.
Историй много, но помним боле-мене, только о новейшей, т.е. три-четыре тысячи лет с момента нашего с вами рождения. Но самое забавное, что именно тогда-то етот самый прогресс и начался.
Западная философия зачалась из моралий Платона. Он до ужаса любил рассудительность и правильность в чужих поступках. Его тучно воображаемая фигура полна назиданий и уверений в собственной правоте. Экая глыба! Экий человечище! И блевать в его присуствии не с руки. Такая уверенность в собственной значимости, со стороны вызывает отвращение.
Мне кажется, он врал. От души или более простонародного органа, но ложь Платона неестественна, она смотрит на тебя свысока. Если верят, значит тупые. Барская ложь, как назидательные правила поведения для добровольных плебеев.
Плутарх, Геродот, Руф гораздо четче, правдивей, чтобы они там не наплели. Они словно дети захлебываются слюной. Их бородатые рожи тащатся от собственных рассказов. Они процесс, движение вдоль событий, потока, который удивляется сам себе.
Крез, так ловко предавший все эллинское, ставший в услужение завоевателю, секшему реки, почти не подлец. Для нас это странно. Хотя при падении с высоты трона в грязь, дерьмом не только умоешься, но и подотрешься.
Ему подарили жизнь, и он отрабатывал дар с возможным усердием и старанием, думаю, даже не без иронии. Что было ему предавать? Секретных материалов тогда не разработали, а приемы боя противника знал каждый крестьянин, бывший разок другой в ополчении.
Их мир кажется нам наивным, почти смешным, несмотря на смерть, насилие, повальное мародерство. Они чтили смерть. Не пустую, от перепоя или неряшливости, лени. Они чтили смерть, преподнося ее как дар народу, собранию, славе предков, даже собственным родителям. (Если кто помнит, Солон считал счастливыми двух сыновей, надорвавшихся в запряжных при перевозке матери).
Хотя какой дурак ныне прервет войну на время Олимпийских Игр? Но они прерывали. Какой богач уйдет с насиженного места, сжигая скарб, достояние, разоряя колодцы, ради свободы собственного народа?
Дурак, который этому народу принадлежит. Дурак, знающий, что бедность его не будет постыдна. Дурак, верящий в слова Перикла, в то, что место под солнцем не право рождения, а награда за прижизненные заслуги.
Библия грозит карой до двенадцатого колена. Не так давно мы привыкли, что дети не отвечают за отцов. Эллины завещали детям славную память предков, да возможность достатка, на родительской земле, окропленной твоим потом.
Они не очень уважали деньги. Местами пробовали запретить, не получалось конечно. Но и скопидомства как-то не наблюдалось. Какое тут накопление потомкам, если сегодня гроши серебряные в цене, завтра каменные диски в два пуда, потом железо, а позже и золото. Мягкий, никому не нужный металл, без оздоровительных или производственно-военных целей.
Им и передавать было нечего и покупать не на что, а взятие в долг считалось позором. И ох, каким позором. А смерть за свободу, странствия за нее, мытарства, считались особой честью.
Идеалы - лакмусовая бумажка текущего состояния общества. Некий универсал, который говорит об социуме гораздо больше, чем он хотел бы вам рассказать. В современности таким идеалом выступает величина капитала и власть, которую можно купить за принадлежащие вам деньги.
Уже в середине второго тысячелетия н.э. в обществе откровенно вырисовались механизмы покупки дворянства (благородства), почетного гражданства (любви отчизны), красивых и юных женщин (продолжение рода), индульгенции (святости перед церковью).
Казалось бы несокрушимый идеал - мыслительный гений индивидуума теряет одну позицию за другой. Кто помнит Оливера Хевисайда, пришедшего к формуле E=mc2 на двадцать пять лет раньше Эйнштейна? Он не пожелал согласовывать свои результаты с социумом. Более того, он не заплатил триста фунтов лондонским академикам, за право быть в их могучих рядах. И его практически нет. Кто знает о его мыслительном гении? Для нас он не существует.
Эйнштейн соблюдал правила наверняка. Он хаживал в кабинеты толстосумов, позволял заработать им на себе, настойчиво убеждал, обзаводился необходимыми знакомствами, бегал по полной программе. Он стал частью общечеловеческого научного фетиша, его ученая слава притягательна, востребована, продаваема на корню. В ходу даже майки с его кудрявой шевелюрой и трубкой набок. Фетиш сделал из него очередного идола.
Я не вижу более могучего двигателя научно-технического прогресса, чем фетиш. И стоит ли поминать о его научной предвзятости, возможности прославиться за счет карьеризма, покупки чужих идей, чужого мыслительного потенциала.
Механизм фетиша выступает в роли социального буфера, между сколь-нибудь объемной личностью, ее притязаниями и инерцией, внутренними потребностями социума.
На этом фоне нет ничего более безнравственного, чем отсутствие денег, неумение их получить из общего распределителя народного хозяйства. Мы согласны мириться с рантье, золотой молодежью, хищническим объеданием земных недр, с чем угодно, лишь бы за это, нам платили хоть цент. Именно в этом установленная мировая справедливость.
Но фетиш все-таки лукав. Любая социальная система, сколь сложна бы она не была, здижется на базе законов естественной жизни. Фетиш, уравновешивающий спрос и предложение, ложь и мораль, извращения и любовь, привел нашу систему в состояние глухой стабильности, за которой лежит углубляемый временем провал.
Социум откровенно нарушает законы жизни, запрещая творить творцам, любить прекрасным, жить, жаждущим жизненных перипетий. Сейчас, этот огромный, почти мировой механизм напоминает Рим перед нашествием готов, вандалов и прочие рухнувшие империи, перед наступлением темных времен.
Скорее всего, это объективно. Но все же существует слабая надежда, что разум найдет иные способы разрешения глобальных, конфликтных ситуаций, чем поголовный развал и истребление старых истин, для расчистки новых, свободных от нас территорий. Самая опасная бешенная собака - это бешенная собака, загнанная в угол, хозяева у нее не в чести.