Больше всего он любил, когда включали прожектора. Их свет превращал стадион Шахтер в волшебное место. Трава газона обычно тусклая и чахлая, накануне матча поливалась водой, а под ярким гнетом прожекторов, становилось блесткой и сочной, будто хвоя новогодней елки на рождество.
Он и тренировался не как все, а до полного измождения. Просто очень хотелось попасть на стадион в момент самой кульминации, когда трибуны орали хором, визжала детвора, призывно и нарочито громко хохотали девки. И все хотели, чтобы был гол, гол! Скандировали: Пыжняк. Пыжняк... А он финтами уходил от второго, третьего, вламывался в штрафную площадку. И чудо накатывало волной. Пространство лопалось многотысячным рыком, сказочного божества. Го-о-ол!!!
И неважно, хоккей или футбол, зима или лето. У него получалось одинаково хорошо, что с шайбой, что с мячом. Главное, это победа. Как говаривали его наставники и учителя, победа любой ценой. Вот что дает ощущение настоящего праздника. Когда товарищи уважительно хлопают тебя по плечу, сдавлено хихикают ровесницы, а незамужние бабы подмигивают так многообещающе, что где тут устоять.
В горном училище дела тоже пошли пучком. Соображал он быстро, запоминал без напрягу, легок в общении с сокурсниками и преподавателями. Опять же играл он и за сборную училища, и за сборную города. Кто же ему влепит трояк, даже если ошибся в чем ненароком?
Женат оказался тоже очень рано, причем по любви. Татьяна девушкам тихая, чистая. Что ей Пыжняк скажет, то и делала. А бабы, гулящие ему к тому времени надоели порядком. Вечно у них, то грязь, то ревность, то пальцы веером и ты уже не в чести.
Потом на шахту пошел. Конечно не футбол, но подвиг трудовой. Компания своя, особая - горняки. У горняков и зарплата в два раза больше других. А когда план даешь, для забоя премия такая, что у главного инженера от зависти в штанах жмет. И страна для тебя, и почет, и курорт, ордена да медали. А самое главное, знали все, что шахтер человек особый. Он черное золото на гора, у него труд рисковый, и за это, положено к нему обращаться на Вы и с большой буквы.
Пыжняку бы настоящий подвиг совершить, да не выпало. А пришла перестройка. Кому нужен уголь, когда стоят колом железные заводы? Он хитрости за душой никогда не таил, и с теми кто попер в торгаши, да профсоюзные лидеры, не водился никогда. Потом и зарплатами стало хуже. Какой к черту достаток, когда мяса не можешь купить? Благо водка резко подешевела, и плевать паленая или заводская она. Главное ведь не в этом.
Было у него тогда развлечение одно, тоже через край. После смены шли хором в пивбар и устраивали соревнование кто зараз, не отрываясь, выпьет больше всех пива. А Пыжняк сам парень худенький, ни живота тебе, ни лишнего веса. Казалось бы надежды никакой. Да хрен там! Главное не число, а умение. Так сам Суворов говорил: после бани крест нательный пропей, а штоф водки поставь. Так и тут. Он себя пивом по самую макушку заливал, на спор не отрываясь, пил до двадцати кружек пива зараз.
Потом, когда совсем туго с деньгами стало, этим и промышлял. Поспорит с каким желудком на двух жердях. Тот поведется на его худобу и давай пиво на спор, на халяву. Еще толпа соберется, подбадривают, болеют на полном серьезе.
В 1998 с шахты уволился с пособием на руках. МВФ помог, давали квалифицированным спецам возрастом до сорока лет стартовый капитал по факту добровольного увольнения. Тогда пол шахты на рынок пошло, а вторая кинулась в бандюки. Одна смена торгует на морозе палеными запчастями от Жигулей, вторая присматривает за порядком и доит первую. Смеху не оберешься, и знали друг друга в лицо, и за воротник закладывали вместе, а все же посадили друг друга на ножи. Бабло есть бабло. У него порядки свои. Даже брат на брата пойдет, если поставить его на сумму с хорошими нолями.
Сам Пыжняк в бандитские дела не лез, запил сильно. Татьяна устроилась торговкой ларек, и когда кончился стартовый капитал, он перешел на паленый спирт. Дешево и сердито, считай, пять бутылок водяры по цене одной. Закуса ему почти не нужно, можно и корочкой хлеба утереть. Если бы жена не нудила, да не плакала каждый день, вообще лафа. С утра до вечера праздник, и забот никаких.
Потом жена стала к родственникам от него уходить, часто и надолго. Он ее поджидал у гаражей по дороге на работу. К ларьку не пойдешь, там хозяин и охрана. Бил не в лицо, чтобы не видно. В грудь, да по почкам. Орала она, но деньги отдавала. Знала его способности. Он ведь всегда шел до конца. Если ему что надо, через любую голову получал. Сопротивляться бесполезно, придавит, как муху. Но Татьяна сама умерла, рак говорят. Толи груди, толи почек, но быстро, сгорела в один месяц.
Было бы и вовсе туго, но подвезло. У него четырехэтажна недалеко от городского кладбища. А там вечно бомжы кучкуются. То объедки, то стопку за упокой поднесут от души. На похоронах добра чужого не жалко. Там ведь все как в последний раз. На паперти мелочь из миски скребут, на кладбище за своих родных выскребают последние, так щедро, что лезут в долги.
Как в литавры грянут маршем, выходить самое время. Пристроишься где-нибудь в середине колонны. Обнимешь женщин, в черных платках. И все, уже свой. Да и как же не свой?! В городе населения, чуть больше семидесяти тысяч. А если учесть, что мужиков сейчас на погост несут всяко - разно раньше пятидесяти лет. Каждому из них если не приятель, так близкий знакомый.
А дальше узнать нужно, когда и где будут поминки. Пригласили на сорок дней, вышли с друзьями в одной компании, добавились как положено. И пошло поехало. Одни похороны, а надерешься несколько раз так, что ноги не несут.
Но потом как-то пошло в не тему. Сказал один придурок, что если на похоронах Пыжняк, то из присутствующих на процессии, точно одного понесут. Недели не пройдет, как пойдут родственники тем же траурным хороводиком. Полаялись они с этим чудаком не понарошку. При всех хари другу другу раскроили. Разняли их, увещевали, что на кладбище матюгаться и кулаками чесать великий грех. Короче почти дело уладили, а этот поганец на следующей неделе откинул копыто как назло.
Тогда и началось. Только Пыжняк из подъезда к процессии подходить начнет, как к нему уже бабы бегут с кульками снеди и водкой. Сами плачут уже, а в руки суют подношение. Не обижайся родненький - голосят. - Не к беде сказано, только не ходи на погост, а то кого из наших, опять вынесут из своего дома вперед ногами. Зла на нас не держи.
Пыжняк зла особо не держал. Только заметил он с некоторых пор, что все его недруги, дохнут сами собою. Случись ему сцепиться, с каким олигафреном, или стаканом его обнесут, накричит за недонесёный мусор бабка какая... Им всем через недельку кердык. Да вообще, если посмотреть на кого от души зло, так скрутит того хворь или немощь такая, мало не покажется. Не он один свои способности ощутил, люди стали замечать, завидовать, шептаться по углам. А потом и просители пошли.
Первого он помнил четко. Сосед с двенадцатой квартиры. Пришел с бутылкой и закуской. Вежливый такой, предупредительный, и глазки его бегают из стороны в сторону, и страх в их глубине. Потный от него, вонючий, гадливый душок, будто он уже обосрался. Мямлил сосед часа три, уже и за второй бутылкой сходил, и банку консервированных огурцов почти закончили. Только тогда и попросил.
Теща его достала до поноса. Ни в жизни, ни в Красную Армию. Пыжняк и сам ее знал. Зловредная баба, скандальная, мелочная, горластая. Слова у нее из нутра вылетают такие, что весь мир перемажется наверняка. А голос скрипучий, как треск подъемного шахтового барабана. Вроде и говорит не о тебе, а так раздражаешься, что хочется ей заехать прямиком в нюх.
Но одно дело заехать в нюх, а совершенно другое лишить человека жизни. Но по пьянее и это казалось в легкую.
- Ты мне зеркало ее принеси, - неожиданно выпалил Пыжняк.
- Какое зеркало? - недоумевал сосед.
- А в которое она по утрам и вечерам зырит. Прихорашивает свою вонючую персону.
- А зачем? - не понял сходу сосед. Но тут же задохнулся, сгорбился, насупился, как-то меньше стал ростом. - Понял. Пойду я. Потом, если что, деньги занесу. Три тыщи. Пойду. А то жена потеряет, начнет допытываться. Мало ли что...
Тещино зеркало Пыжняк повесил в зале, на видном месте. Только старой занавеской его прикрыл. Отодвигал ее, только когда хотел взглянуть в его темную глубину, представить ее неряшливый и злобный облик. А когда теща умерла, занавесил совсем, хотя не боялся этого нисколько.
Так потом и повелось. Только цены за дело скакали, а зеркала приносили все просители. Как об это узнавали страждущие чужой смерти, он даже не подозревал. А что до количества смертей в этом городе. Так в лихие девяностые, народец наш вымирал почти во всех городах. И причин тому множество. Одной больше, одной меньше...
Только через пару лет, занавесил Пыжняк зеркалами в тряпицах всю квартиру. И денег у него скопилось порядочно. Да к чему они? Инфляция в те лихие годы перетирала и не такие капиталы.
Были, конечно, и вообще детективные истории. Как-то он пахана местной братвы ненароком сглазил. Реальные пацаны возмутились всерьез. Несколько покушений устроили. И гранаты в окно кидали, и водку травили, и вламывались в квартиру, поливая вкруговую из калаша на авось. Только не помогло им это. И маски на рожах не помогли. Даже кого и узнать было невозможно, настигала того сама жестокая судьба. Хотя опять же в те годы, кого из братков не положила старуха с косой? Почти до одного положила. Пацаны, что в начале девяностых школы заканчивали, почти все нынче на кладбище. Такая судьба.
А Пыжняка нашли у себя дома. Дверь заперта изнутри, включена каждая лампочка, каждый торшер, ночник. По ночной иллюминации соседи и поняли, что случилось. Когда с участковым взломали дверь, в квартире не было ни одного целого зеркала. Трещины и сколы каждого стекла в крови. Посреди зала сам хозяин, все тело в мелких порезах. Умер от потери крови.
И светло в комнате, будто на стадионе Шахтер, когда включали прожектора. Глаза закрыты, а рот - улыбки оскал. Как будто вспомнил он свое счастливое детство, когда трибуны кричали ему - Гол... Давай Гол.