Аннотация: Разговоры об искусстве. ВЫЧИТАНО, но возможны огрехи
Глава 11
Через полчаса мужчина и мальчик сидели в удобных креслах в большом помещении, стены которого были оклеены узорчатой бумагой или тканью - Найт никак не мог разобрать. Высокие окна были задрапированы тяжёлыми портьерами, никаких жалюзи или матовых стеклопластиковых панелей. Оба кресла располагались перед самым настоящим камином, между ними красовался маленький столик из натурального дерева. Хотя не исключено, что и из удивительно качественной имитации этого природного материала. У стен стояли высокие стеллажи со старинными книгами. Просто невероятное количество - не меньше пяти десятков! На стенах висели такие же картины, как и в коридоре, ведущем в ванную.
Господин Миккейн дал Найту время вдоволь поразглядывать диковины. Потом Мона принесла ароматный чай в маленьких чашечках, блюдце с пастилой и крекерами, а сама уселась в уголке на диванчике и принялась вязать что-то, судя по уже вполне угадывающейся форме - свитер. Найт уставился на неё. Он никогда не мог предположить, что вязать можно руками, а не задавать программу для автомата. Мона почувствовала взгляд, подняла глаза и улыбнулась. Найт поспешно отвернулся. Смотреть на чужую самку невежливо и вообще предосудительно!
Господин Миккейн вдруг нарушил тишину:
- Я заметил, ты очень хорошо воспитан, Найт. Редкое качество для мальчика, обучающегося на Боевом отделении. Признаться, я был удивлён твоими манерами. Кто научил тебя этикету?
Найт напрягся и с усилием проговорил после паузы:
- Один... добрый человек.
- А разве он не рассказал тебе про искусство прошлого? Ты смотришь на картины так, будто видишь их впервые.
- Это так, - кивнул Найт. - Мой... опекун не посчитал нужным обучить меня азам истории.
- Странно, - покачал головой историк, отхлёбывая из чашечки. - Впрочем, этот пробел твоего образования могу восполнить и я. Конечно, если хочешь.
- О, господин учитель, конечно же, хочу! - воскликнул Найт.
- Что ж, выбирай, о чём ты хочешь узнать в первую очередь? - господин Миккейн жестом указал на картины и фотографии на стенах.
Найт растерялся, протягивая руку то к одной картине, то к другой, приоткрывая рот, но тут же поворачивался в другую сторону. Ему очень хотелось узнать сразу всё обо всех этих артефактах прошлого.
- Ты не последний раз у меня в гостях, Найт, - заверил господин Миккейн, - так что постепенно ты узнаешь что-то о каждом из этих произведений искусства.
- Ну тогда... Ммм... Вот эта.
- Хм, - господин Миккейн поставил чашку на столик и скрестил на груди руки. - Интересный выбор. Впрочем, не удивительный для будущего киборга. Итак, художник начала-середины XX века доядерной эпохи Отто Дикс и его масштабное полотно, полиптих под общим названием 'Война'. Подобно средневековым многостворчатым алтарям, он написан на дереве. С одной стороны, изображённое на картине очень реалистично, а с другой - очень символично, что роднит Дикса со знаменитым художником-мистиком ещё более отдалённого прошлого - Иеронимусом Босхом. В центральной части 'Войны' изображено как будто царство смерти. Справа марширующие солдаты кажутся призраками, мы можем догадаться, что художник хотел сказать: 'Они обречены на гибель'. Над ними уже реет призрак смерти. Может быть, он изображён в виде вот этого трупа, повисшего на колючей проволоке. Смотри, он как будто летит над полем, усеянным мёртвыми телами. В нижней части вповалку лежат всё те же мертвецы. Как итог, как черта, которую подводит война под человеческой жизнью. Всё это художник видел и переживал лично. Он участвовал в войне, и она навсегда изменила его.
- Страшно... - прошептал Найт после паузы. - Неужели он пережил Пыльную Войну?
- Нет, что ты! Отто Дикс жил за три столетия до её начала. Это полотно было написано в промежутке между Первой и Второй мировыми войнами. Человечество считало, что ничего страшнее уже не произойдёт. Развязав Пыльную Войну, оно поняло, что ошибалось. Сейчас вряд ли случится что-то столь же масштабное и разрушительное. Человечество напугано до чёртиков. Рискну предположить, что оно наконец-то чему-то научилось.
Найт медленно кивнул. Потом выбрал совсем мирную, хоть и простенькую, картину.
- Леонардо да Винчи, - нараспев произнёс историк, и звуки диковинного древнего имени показались Найту настоящей музыкой. - Его знаменитая 'Мона Лиза' или 'Джоконда'. Пожалуй, одна из самых загадочных картин прошлого. Вокруг неё родилось множество легенд. Например, существовало мнение, что на картине изображён юный ученик (многие говорили - 'любовник') Леонардо, или что это своеобразный автопортрет художника, или что у дамы были очень плохие зубы, потому-то она и улыбается так сдержанно. А ещё взгляд Моны Лизы всегда направлен на зрителя, с какой бы стороны он не подошёл к картине. И это более чем за половину тысячелетия до изобретения голограмм!
Найт встал, подошёл к картине и некоторое время так и эдак крутился рядом с ней, приседал, подпрыгивал. Потом повернулся и воскликнул, широко улыбаясь:
- Правда! Она смотрит на меня, как голограмма, что бы я ни делал... А вот это нарисовал тоже Леонардо?
- Нет, это уже другой гений его эпохи, Микеланджело. Это фотоснимок фрески на потолке Сикстинской капеллы - 'Сотворение Адама'. Вместе с этой самой капеллой шедевр, к сожалению, утрачен во время Пыльной Войны. Наверняка это было величественное зрелище. Только представь себе: ты поднимаешь голову и видишь зарождение разума на Земле. Создание Богом первого Человека. А этот жест - лёгкое касание рук персонажей картины - показывает вечную незримую связь Человека с Богом.
- А кто такой Бог? - простодушно спросил Найт. - Какой-то биолог? Генный инженер?
- В какой-то степени да, - усмехнулся господин Миккейн. - Пожалуй, это величайший инженер всех времён и народов. Я расскажу тебе о нём как-нибудь в другой раз, если захочешь. Это разговор не на одну встречу.
Найт послушно кивнул и медленно прошёлся вдоль стены, разглядывая картины. Из сотен глаз на него с интересом смотрело само Время, молчаливое и не понятое никем, только медиумами, подобными господину Миккейну.
- А вот это нарисовал тоже Леонардо? - спросил Найт, осторожно прикасаясь к совсем небольшой застеклённой фотографии, на которой был запечатлён мужчина с четырьмя руками и ногами.
- Да, это репродукция его рисунка. 'Витрувианский человек'. Тот самый, с которым я тебя сравнил на первой лекции.
- Значит, это - образец Человека? - полушёпотом спросил Найт, разглядывая рисунок. Мужчина с суровым лицом как будто бы имел по две пары конечностей, одна из которых была прозрачной. Если представить, что изображены две позиции одного и того же тела, то с разведёнными в стороны руками Человек вписывался в квадрат, а с ногами, расставленными на ширину плеч, - в круг.
- Скорее, это образец классических пропорций. В соответствии с сопроводительными записями Леонардо, этот рисунок был создан для определения пропорций человеческого тела, как оно описано в трактатах античного архитектора Витрувия. Этот рисунок многими рассматривался как символ внутренней симметрии человеческого тела и Вселенной в целом. Он является одновременно научным трудом и произведением искусства.
Господин Миккейн встал и приблизился к Найту.
- В прошлом искусство зачастую было частью науки. Сейчас оно стало разделом истории. Старое, доядерное искусство. У нас нет своего искусства, только медиа. Реклама, беспредметные видеоролики, голографические миксы, развлекательные и новостные видеоблоги в Сети, диджейские сеты, клубные танцы. Вряд ли последующие поколения будут так же тщательно разбирать их, как мы разбираем сейчас эти старинные картины. И в условиях Сети, в которой скорее запомнят название ролика, чем его автора, вряд ли сохранятся имена мастеров. Да и кого можно считать истинным художником, если всю работу делают программы? Каждый может творить. Искусство обесценилось, стало массовым развлечением. Безымянным, без всплесков гениальности. Только со счётчиком просмотров.
- Значит, - произнёс Найт, - от нашего мира ничего не останется?
- Что-то всегда остаётся, - мягко улыбнулся господин Миккейн. - Давай не будем о грустном. Как тебе эта картина? Забавно ведь, как часто в прошлом изображали женщин...
Они разговаривали ещё очень долго, пока Найт не задремал, свернувшись калачиком в кресле. Сытная еда, тепло и доброжелательная атмосфера разморили его.
Но вдруг посреди какого-то светлого и приятного сна точно выросли мотки колючей проволоки. Ощущение холодной шершавой лавки, упиравшейся в рёбра, чужие жёсткие пальцы, вцепившиеся в волосы и терзающие его тело. Вдруг всё исчезло - и Найт увидел, как Дэл раскидывает в стороны его обидчиков. Только, как это часто бывает во сне, он отличался от себя реального необыкновенной красотой и силой, он даже казался старше. И вот он повернулся к спасённому мальчишке и улыбнулся, как Мона Лиза.
Найт открыл глаза, сладко потянувшись, и обнаружил себя лежащим на диване, на котором совсем недавно Мона вязала свитер.
Сейчас в гостиной никого не было. Только молчаливо наблюдали за ним картины.
Найту стало стыдно, что он так злоупотребляет гостеприимством учителя. Быстро поднявшись и пригладив волосы, Найт как можно тише и незаметнее покинул комнату.
Но на пороге квартиры его окликнула Мона:
- Вы уже уходите, молодой господин? Может быть, позавтракаете?
- Нет, спасибо, - Найт был несколько удивлён тем, как изменилась манера общения Моны. Теперь она ничем не отличалась от обитательниц гарема его отца. Разве что внешним видом - всё таким же сереньким.
- Господин Миккейн уже уехал?
- Да, переложил вас на диван и приказал вас не будить.
- Вот чёрт! Я наверняка проспал всё на свете! - Найт кинулся в холл и стал торопливо одеваться.
- Простите меня, молодой господин! Но мне хозяин приказал вас не будить! - сокрушённо заголосила женщина.
Найт повернулся к ней и сказал успокаивающим тоном:
- Всё в порядке, Мона, я не сержусь.
- О... Благодарю вас, молодой господин!
- Мона... - произнёс Найт негромко, - что с тобой? Вчера ты вела себя совсем иначе.
- Мой хозяин требует, чтобы я так себя вела. Я стараюсь угодить ему, не то он сдаст меня обратно в Оазис...
Найт помолчал, потом уверенно заявил:
- Господин Миккейн не сдаст. Когда он вернётся, передай ему, пожалуйста, мою благодарность за гостеприимство. И тебе тоже большое спасибо за угощение.
Он улыбнулся, но на лице Моны отразилась растерянность, почти испуг.
Найт вышел из квартиры и поспешил к ближайшему транспортному терминалу.
Однако вечером мальчик вернулся вместе с учителем к нему домой. Господин Миккейн остановил его в коридоре после лекции и напомнил, что уговор был не на один вечер.
До самых летних экзаменов Найт фактически жил у своего учителя, почти не видясь с однокурсниками. Он только краем уха слышал, что Ка похлопотал, поднял нужные связи, и Бофи перевели в другой блок, а Грайда вроде бы близнецы отделали так, что он надолго забыл о приставаниях к другим мальчишкам.
Постепенно воспоминания о происшествии в раздевалке стёрлись из памяти Найта. Он блестяще сдал экзамены и перешёл на четвёртый курс.
Лишь одно осталось в голове Найта - смуглый, яркий Делейт Лебэн, спасающий его от Грайда. Образ этого колючего буки никак не хотел покидать воспоминаний альбиноса. Постепенно воображение добавляло Делейту новые черты, превращая его из агрессивного задиры в смелого, благородного, сильного героя.
И вот, на четырнадцатом году жизни Найт осознал, что впервые влюбился.