Дед Семен и бабка Сонька препирались с утра до ночи, не уставая. Уставали от их ласковой брани окружающие предметы. Казалось бы, давно привыкнуть пора, но нет. Лавка приседала от слов Семена "...сама почеши себе попу веником", кочерга у печи подпрыгивала от бабкиного ответа "Да я уж расчесалась, Семечко, твоим костылем - все тело вспотело, так неги от пинка твого хочет!" И так пинали они друг друга круглосуточно, а вещи и мебеля вздрагивали, осуждающе на них поглядывая.
Только коврик у двери принимал данность правильно, по-философски, примеряя все на себя:
- Вытерли об тебя ноги о правый край, подставь левый! - и добавлял опосля, к вечеру ближе, самое важное, - В ногах правда есть, но есть она и ниже!
Правда, про ноги и говорить не имело смысла, итак всем понятно. У деда нога тяжелая очень, как двинет - еще захочется. Жаль только, что Семен с полатей вставал редко, все лежа делал - дров наколет, перевернется на другой бок, поест и опять чешет язык об бабку.
Сонькины ноги частоту любили, часто стало быть туда-сюда и обратно. От частоты чистоты ноль, казалось бы, но нет! Коврик все сносил в дом, старательно и прилежно, а из дома дед тут же все выкидывал в окно, обидно ж. Вынести это становилось все трудней, но коврик у дверей терпел, повторяя:
- В руках правды нет и не будет! Прирученное все мягкое, без жесткости и без цепей не может быть верного и путного. Все пути от пут, на ногах висящих!
Так рассуждал и дискутировал сам с собой коврик при дверях, никто его не слышал да и не замечал вовсе. Даже дверь.
Все менялось, когда на каникулы погостить приезжал внучек Ваня. У Ваньки ног не было от рождения. Вернее были, но не человеческие, а металлические, протезы типа, чем внучек гордился очень.
Коврик Ванькины протезы уважал, от них у ковра все края потертые и рваные, от того связь у них с внучком была высоко духовная, инфернальная даже. Ковер считывал всеми своими нитями Ванькины мечты и помыслы, от которых покрывался корочкой льда.
Мечтал малец и о руках металлических, и о голове с встроенным прицелом, как у киберов, но не от этого холодило инеем жесткое плетенье коврика, нет, это как раз было вполне понятно.
В Ванькиных мыслях ковер слышал чужую меру особо частного диссонанса, по его преддверным понятиям безмерно низким для мира сего. Ниже было только то, что под половиком. То, что коврик прятал от людей старательно. Определенно, мог мальчишка своими помыслами строить мир другой, двери в который пока закрыты для всех. И как преддверье коврик чувствовал всем своим телом, что грядет передел, грядки которого заделаны уже где-то там, в будущем.
К приезду внука дед с бабкой готовились, конечно. Одарить хотелось внука чем-то особенным! Сонька сшила для Вани пимы с оленьим ворсом вовнутрь, чтобы металл протезов не ржавел летом, а дед вписал в них программу обозрения, посредством которой пимы рассказывали внучку про то, что тот топчет - про все красоты окружающие. Ну, понятно же, чтобы внучку было приятственно топтать прекрасное. Сам Ваня видеть ничего не мог, сделал себя слепым специально, - мол, пусть родители подсуетятся с заказом кибер-головы.
Как примерил Ваня пимы, все мечты его разом повернулись в обратную сторону!
Открылись глаза вовнутрь!
С тех пор ворсится мальчишеская душа нитями наружу, желает он страстно мир переделать. Дерева и травы металлические чтоб. Красота вся будет в звуках стыковки металла об металл, - перезвон такой, чтоб пело и звенело все типа колоколами.
Что-то все бормотал, бормотал малец, а потом как дед залег на палати - из дома ни-ни. Лежа мечты кустистее произрастают, как бы... А пимы их с бока на бок переворачивают время от времени для лучшего обозрения.
Ну а коврик придверный заскучал, понятное дело. Как хочется сканировать подножную мысль Ивана, да нет возможности...