Ink VisitorТретий лишний
Электричка едва отъехала от станции, когда человек напротив захрипел, рыча и захлебываясь, выгнулся твердым знаком, вцепился в сиденье так, что затрещал кожзам.
- Закрой.... Подними... ворот... - слова вылетали из перекошенного рта с брызгами пены, пассажиры ломанулись в конец вагона, в тамбур, и только Лика жертвой Медузы Горгоны застыла на месте. Этот парень смотрел на нее, уже несколько минут, как смотрел, она даже думала пересесть, но отчего-то постеснялась, а сейчас в его расширившихся зрачках горело ее лицо, ее горло, пульсирующие, тонкие серо-синие прожилки, слишком тонкие, готовые разорваться, наполнить кровью бледно-розовое сырое мясо. "Молнию" заело, Лика дергала и дергала застежку, пока пулер с кусочком ткани не ударил в подбородок. Парень рывком отвернулся к окну, подался вперед, сполз на колени. Руки со сведенными судорогой пальцами били по воздуху, выцарапывая кислород.
Лика была нормальным человеком ровно настолько, чтобы нормальным человеком себя не считать. Она чувствовала, понимала - со всей ясностью, на которую только был способен спинной мозг - ровно две вещи. Первая - сосед смертельно опасен. Вторая - за его припадком кроется нечто иное, нежели обычный психоз. Об остальном - почему Виктор обратил внимание именно на нее, почему она не почувствовала опасность заблаговременно - Лика задумалась несколько позже. А тогда...
Уйти, убежать, показав беззащитную спину - оказалось страшнее, чем остаться. Так они и познакомились.
Парень постепенно приходил в себя. Он больше не хрипел - тяжело дышал, уставившись в пол. Медленно, тщательно утер рот, попытался подняться, но потерял равновесие и повалился головой на сиденье, почти на колени Лике. Она отпрянула, вскочив на ноги, и все бы еще могло пойти по другому - если б не навязчивый фальцетик "уважаемого пассажира" из тамбура, требовавший немедленно подать ему милицию. Парень, судя по потрепанной косухе и солдатским ботинкам, был "своим", а "своих" на съедение ментам не оставляют. Даже сумасшедших. Тем более сумасшедших. Кроме того, Лика очень, очень не любила всяческих бдительных тамбурных храбрецов.
- Если ты передумал обращаться в монстра, самое время свалить, - голос не подвел, прозвучал уверенно и спокойно. - Пока отважные граждане не сдали тебя куда положено.
Никакой реакции.
- Доброе утро. Самое...
И в этот момент подошел наряд. "Эпиприступ. Помощь не нужна, сами доедем", - проникновенно соврала Лика на вопрос, что случилось. - "Ну, эпилепсия у человека. Э-пи-леп-си-я. Никогда не слышали о таком заболевании?" Курносый лейтенант при слове "заболевание" шарахнулся так красноречиво, что стало ясно - нет, не слышали, и слушать не собираются. Наряд ушел, поезд, простояв с минуту, покатил дальше, огни станции остались позади, а проблема - в полубессознательном состоянии - осталась. И теперь убегать от нее было... Нет, не глупо, как раз таки вполне разумно, но чересчур непоследовательно.
Лика поискала в рюкзаке минералку. Воды не оказалось, но в боковом отделении нашлась непочатая бутылка пива - "прощальный привет на дорожку", как выразился хозяин дачи, где Лика провела выходные. Пару раз щелкнув ногтями по стеклу, она выставила бутылку на сиденье. Не ошиблась - на звук парень все-таки среагировал, слегка повернув голову и взглянув сперва на пиво, а затем и на Лику с такой гремучей смесью вожделения, злости и беспомощности, что она едва не рассмеялась.
- Крышка отвинчивается.
Он выпрямился, осторожно взял бутылку, стараясь не дотрагиваться там, где пальцы Лики касались стекла. С усилием открыл, сделал несколько больших глотков. Закашлялся - пиво потекло по подбородку, закапало на пол вагона.
- Спасибо. Прости, если напугал, - он взглянул на Лику снизу вверх.
- Ну ты даешь! "Если"! Как ты сказал, "если", значит!? - Лика все-таки расхохоталась, трескучим, неудержимым смехом человека, сбросившего огромное напряжение. - Ты себя в зеркале видел хоть раз?!
Он нерешительно, виновато улыбнулся. Ухватившись свободной рукой за край окна, кое-как забрался на сиденье.
- Как ты догадалась про "обращаться"?
- Есть у меня пара приятелей, которые считают себя роднёй зверям. Особенно сходство заметно спьяну, - Лика усмехнулась. - Мне вообще везет на знакомых со странностями, или это им на меня везет? Иногда они вытворяют нечто подобное, называют это "психосоматической трансформацией". Но у тебя вышло, как бы сказать... натуральнее.
- Я и не притворялся, - обиженно буркнул он. - И не пил. Зато не спал больше суток.
- Они, насколько знаю, тоже не притворялись.
- Может, и так, - он отвернулся к окну, и было в этом движении, в размытом отражении его лица - обычного, человеческого, в меру грубого и некрасивого - что-то знакомое, что-то такое, что заставило Лику засунуть рюкзак обратно под сиденье и сесть напротив. Ехать до Москвы оставалось еще двадцать минут.
Его звали Виктор. Он работал в какой-то государственной конторе после института, вечерами подрабатывал репетитором. В общем, был обычным человеком. Почти.
- А твои...ээ... особенности не мешают тебе общаться с учениками?
- Обычно я хорошо их контролирую.
- Кого - учеников или особенности?
- И то, и другое, - совершенно серьезно ответил он. - Так что общаться - нет, не мешают. А жить... - Виктор замолчал, оборвав фразу на полуслове, но Лика и так понимала, что он имеет ввиду. И когда через час, стоя у фонтана на площади Европы, он все-таки спросил, почему она до сих пор не сбежала куда подальше - она ответила, как могла, честно.
- Знаешь, раньше я была уверена, что где-то там, - она ткнула пальцам в неприветливое московское небо, - у меня остался дом и все остальное. Люди, чьи голоса мерещатся на грани сна и яви. Историческая, так сказать, Родина. Вспомнила я ее или придумала - но всегда хорошо представляла себе это место. И надеялась туда вернуться. Пока в один дождливый день не набрела на странную тропинку... Казалось, еще шаг, два - и я смогу уйти. Со всеми потрохами, по-настоящему. Понимаешь?
Виктор кивнул. Он и в самом деле понимал.
- С реки доносились обрывки музыки, на берегу друзья наверняка гадали, где я застряла, а я стояла и смотрела на потемневшую, совсем как там, листву, дышала, как в первый раз, приторным, мокрым воздухом. Стояла и смотрела. А потом развернулась и пошла обратно к реке. С тех пор я мало чего боюсь.
- И ты никогда об этом не жалела?
Если бы он спросил, почему - она бы сказала, что лучше быть третьим лишним, чем вечным беглецом. Что некогда возникшие черные прорехи - в голове, в сердце? - нельзя заполнить, вырвав кусок из себя же. Что холодный, рассудочный страх сделать тот самый шаг и остаться на месте - сильнее ужаса смерти, и все же сущая мелочь на фоне этих прорех... Но он не спросил. Фонтан шумел, плевался брызгами, мерцал синим, зеленым, желтым, струи воды вздымались и обрушивались вниз, восставали снова, причудливые "рога" скульптуры блестели золотом и серебром, угрожающе целились в облака.
- Нет.
Виктор был не из тех, кто врывается в чужую судьбу, как ветер в распахнутое окно. Он шел по жизни на мягких звериных лапах, порой незаметный даже тогда, когда сам бы этого не хотел. А Лика редко открывала окна. Редко, но открывала. Они не были близки и не были ближайшими друзьями, но просто друзьями - были. Во всяком случае, оба они думали именно так. Встречались ни часто, ни редко, иногда в компаниях, иногда вдвоем. Бродили по городу - обычно осенью, когда частили дожди, напоминая Лике "историческую родину", а люди закрывали глотки и локтевые вены шарфами и куртками. Несколько раз ездили в дальние походы. Виктор любил лес, не мог не любить, хотя холодная, нездешне-тоскливая искра в глазах там становилась только ярче. Он мог часами смотреть на костер, но был совершенно равнодушен к медведицам, козерогу, овну и прочим небесным тварям. И в лесу, и в городе Виктор постоянно, непрерывно курил - все, что угодно: сигареты, сигары, трубку...
- Почему? - еще в начале знакомства спросила Лика. - Ты же оборотень, а дым...
- Выворотень, - мрачно перебил он. - Дым мешает чувствовать запахи - это ты верно подметила.
У Виктора не было того, что остальные "выворотни" называли тотемом. Все, что он знал о себе-другом - размытый образ квадратной черной морды, случайно отраженный заледенелой лужей в одном из долгих, муторных, повторяющихся снов. Они настигали его время от времени, неизменно почти не оставляя после себя воспоминаний, но отдаваясь по утру звоном в ушах, усталостью и чувством глубокого, щемящего опустошения. В такие периоды Виктор почти каждый день напивался на ночь, в лежку, в дрова - позволить себе спать меньше и реже, рискуя потерять контроль, он не мог. Часто звонил Лике - но не рассказывать, а слушать. Все равно, о чём.
- Иногда ты мне напоминаешь одного человека. Ну, оттуда.
- Чем же?
- Например, талантом угадывать время. - Лика, плечом прижав телефон к уху, размешивала сахар в чае. За окном лил дождь. - Позвони ты чуть раньше - не смогла бы разговаривать, только-только отправила верстку заказчику.
- Случайно вышло.
- Не первый раз уже, - Лика усмехнулась. - Еще привычкой спорить по мелочам. Сидеть на подлокотниках. И, - она бросила взгляд на холодильник, - традицией забывать у меня трубку. Напомни в пятницу, захвачу с собой на концерт. Не забыл о нем, надеюсь?
- Не забыл, - было слышно, как с другой стороны провода Виктор тяжело вздохнул. Звякнул стакан. - Странно, что ты не упомянула пьянство.
- Ну, это само собой разумеется.
Он никогда не встревал в дружеские потасовки, не участвовал в спаррингах, не помогал разнимать дерущихся знакомых. По дороге с концерта Лика узнала, почему. Докопавшейся пацанве не повезло, зато им с Виктором повезло вдвойне - в том, что не было свидетелей, а пацанва оказалась достаточно живучей и достаточно напуганной для того, чтобы на память о стычке у Виктора остался только неглубокий шрам от "розочки", но не уголовное дело.
- Один-один, - сказал он, обрабатывая разбитые руки.
- При знакомстве чуть не убил, сегодня спас? - Лика покосилась в его сторону. - Честно говоря, предпочла бы, чтоб счет больше не менялся.
Жизнь текла переслащенным киселем в берегах молочной пенки, Виктор пил все чаще, искра в глазах разрасталась, темнела, и Лика почти не удивилась, когда во время одного из таких звонков он попросил показать ту самую тропинку.
- Метро Филевский парк... Хотя нет, лучше Пионерская. Завтра, в семь вечера, в центре зала, - она не его стала отговаривать. И откладывать на "когда-нибудь потом" тоже не стала. - Успеешь?
Они медленно шли по парку в сгущавшихся сумерках. Весна шуршала прошлогодней листвой, щекотала ноздри запахом первой зелени, смешанным с горьким ароматом табака. Было тепло. Лика в задумчивости начала стягивать шарф, но тут же опомнилась. Виктор улыбнулся, как всегда, мягко и чуть виновато. Разговаривать не хотелось.
На свинцовую гладь реки шумно опустились несколько уток. Лика решила - это хороший знак.
- Дальше наверх, - она показала на дорожку, карабкающуюся на крутой берег. - Как поднимешься - свернешь налево. И, если повезет, найдешь то, что ищешь.
- Спасибо. Не хочешь со мной?
Лика молча покачала головой. Виктор улыбнулся, на этот раз, чуть иначе. Спокойней и тверже. Махнул на прощанье рукой и, не оборачиваясь, полез по склону.
Лика постояла еще с минуту, глядя на плещущихся уток. Тогда, почти семь лет назад, одна из них - или из десятков тысяч таких же серо-коричневых неприметных птиц - ловко утащила у их компании открытую пачку сухариков... И смех, и грех. Лика пошарила по карманам, не нашла ничего съестного и пошла к метро.
На следующий день Виктор не появился ни дома, на съемной квартире, ни на работе. Мобильник молчал - может быть, упокоившись на дне Москва-реки, а может, и где-то еще... Не появился Виктор и через неделю. Нельзя сказать, чтобы Лика не искала его - искала, даже несколько раз ездила на опознания. Регулярно звонила на городской телефон, пока там не отозвался незнакомый голос. Кончилась аренда, в квартире появились другие жильцы, и звонить Лика перестала.
Он вернулся через два года. Весна запаздывала, валил крупный, сырой снег, искрился у фонарей, залеплял глаза. Лика не заметила человека, стоявшего у подъезда, прошла мимо, и только когда он окликнул ее - вздрогнула, обернулась, едва не поскользнувшись на льду, выронила сигарету. Вскоре после его исчезновения она сама начала курить.
- Ты?!
- Как видишь, - Виктор тряхнул головой, провел рукой по волосам, сбрасывая приставшие снежинки. Внешне он почти не изменился, только на висках серебрились полоски ранней седины. - Прости, что без звонка.
- Да ничего... Проходи...
Растерянность и радость смешались в набранный с третьей попытки подъездный код, в суматошные поиски ключей, во включенный без воды чайник. Виктор сидел на подлокотнике кресла и неторопливо забивал трубку. Кошка посмотрела с подозрением, принюхалась, но, все же, запрыгнула к нему на колени. Животные всегда его обожали.
- Уютно все-таки тут у тебя, - Виктор чиркнул спичкой, прикуривая. - И все по-старому.
- Знаю, - Лика поставила перед ним кружку с кофе. - Рассказывай.
- Сначала ты.
Лика рассказывала. Как сменила - шило на мыло - работу, как ездила в командировку в Рим, как искали летом сбежавшую кошку... Виктор слушал, вставляя редкие короткие фразы. Длинные пальцы ласково обнимали коричневое дерево, поглаживали лакированный бок трубки, густой дым пах ванилью и апельсинами, клубился под потолком, минутами вытекал в приоткрытую форточку.
- Ну все, сударь, ваш ход, - Лика демонстративно подтолкнула пепельницу сторону Виктора, хлопнула ладонью по воображаемым шахматным часам. - Где ты пропадал?
- Там по-прежнему семь дней из десяти идет дождь, - Виктор улыбнулся уголками губ.
- А если серьезно?
- И по-прежнему живут люди. Думаю, я даже встретил того, кто похож на меня. Он просил передать - ты права, что осталась здесь. И что время не меряют по компасу.
- Ты хороший сказочник, Вить. Но маленькая поправка - компасов там не существует.
- Может, изобрели? - Виктор смешно развел руками. Потревоженная кошка, недовольно зашипев, спрыгнула на пол.
- Может. А, может, кое-кто решил помочь мне окончательно поверить в чудеса, ну, чтоб жизнь медом не казалась. И кто бы это мог быть? - Лика улыбнулась. Виктор рассмеялся в ответ, и она поймала себя на мысли, что едва ли не впервые слышит его смех: тихий, прерывистый, как шорох шагов в темноте. - Не хочешь - не рассказывай. Но искренне надеюсь, что ты исчезал не только для того, чтобы заморочить мне голову.
- Нет, конечно, - Виктор взглянул на настенные часы, сверился с наручными, помрачнел. - Отстают. Поменяй батарейку.
- Торопишься?
|
|