Дорога расстилалась впереди серой лентой. В лобовое стекло летели капли дождя и растекались маленькими потоками. Тучи заволокли небо, грозясь обрушиться ливнем.Ты уверенно вел машину, не смотря на погоду. Тихонько играла магнитола, мой любимый Андре Танненберг. Я пристроила на колене тетрадь, открытую на чистой странице. В руке держала ручку. Правильная геометрия пустых клеточек угнетала меня, и разбивала все замыслы, только возникающие в голове. Я хотела написать книгу. Но не знала о чем.
-Напиши о нас, - тогда сказал ты. - о нашей веселой жизни.
Я усмехнулась и искоса посмотрела на тебя. Мне нравился твой профиль. Тебя нельзя назвать красивым. С первого раза тебя не поймешь, не распробуешь, нос кажется слишком длинным и тонким. Глаза невероятно большие. Таких глаз не бывает. Лицо бледное, и на фоне этой бледности огромные глаза выглядят как-то не по-людски, инфернально что ли, притом, что твой образ - ангел. Но потом все становится на свои места. Тонкие черты, невероятной глубины глаза, светлые волосы спадают на лицо длинной челкой и на плечи. Я всегда поражалась тому, как ты смог стать фотомоделью. А раз уж так случилось, что стал, почему известен только за рубежом. Во Франции тебя обожают, ты просто на расхват, поклонницы и поклонники пищат от восторга. А здесь пищу только я. И то не всегда от восторга. В последнее время совсем не от него.
Когда я услышала известие на дворе стояла ночь. Ты позвонил, как часто это делаешь, около трех часов. Я всегда держу телефон под рукой, и во время сна он лежит рядом со мной у подушки. Поэтому когда я проснулась от того, что у меня над ухом заиграл Бенни Бенасси, я не удивилась, кому это не спиться в такое время.Я точно знала, КОМУ.
- Да,- ответила я, поднимаясь, чтобы пройти на кухню. Я ухожу на кухню, чтобы не мешать спать родителям (мы живем в однушке). И просто, чтобы остаться наедине с твоим голосом в сумраке темной кухни...
- С доброй ночью тебя, - сказала я, поудобнее усаживаясь на табурет.
- И тебя, - сказал ты, - только в этот раз прости уж, но она не добрая.
Я встревожилась.
- Ты о чем? Что-то случилось?
- Да...То есть нет. Ничего, что касалось бы лично тебя.
- Ты же знаешь, - меня охватило раздражение, сколько раз мы это обсуждали, - все,что касается тебя, касается и меня.
Ты вздохнул.
- Ты слишком добра ко мне.
- Прекрати истерику и говори, что стряслось?
- Помнишь, я рассказывал о своем двоюродном брате?
- Мартен? Что-то с Мартеном?
- С ним-то ничего. Ему все равно. Последнее время он укрывался от долгов у матери.Они живут в деревне, это далековато от города. И...
Ты запнулся, но продолжил:
- Сегодня ночью пришли какие-то люди и забрали его. Говорят, его держат где-то рядом. От матери требуют выплатить долги с процентами. Мне позвонил отец. Марина в истерике.
Я не знала что сказать. Как всегда.
- Это ужасно, - внутри меня разрасталась пустота. - Что ты будешь делать?
- Отец просит меня вызволить его.
- А деньги?
Ты помолчал.
- Денег они не получат, - и голос твой был холоден, безжалостен. От него становилось страшно. Но не мне. Я знала кто ты.
- Я с тобой, - просто сказала я.
- Не надо... - прошептал ты.
- Я тебе помогу. Хоть буду пистолет перезаряжать. Хоть машину поведу, зря учил что ли, - твердо решила я. - И не спорь.
Хотя дело вовсе не в этом. Я знала, что последует потом. Не хотела, чтобы ты оставался один.
- Я соберу кое-какие вещи и около пяти заеду за тобой.
-Хорошо. Буду ждать. Пока.
Я уронила голову на стол. Раздался стук. Мне не больно.
И вот мы с раннего утра в дороге. На твоем лице ни тени сонливости. Ты собран и спокоен. Не время горячиться. Сейчас ты обычный водитель. Ты просто ведешь машину. Зато все остальное прекрасно отразилось на мне. В этом и есть моя роль, моя цель. Все, что тебя беспокоит, заставляет метаться в сомнениях, твои страхи и банальные физические неудобства, типа сегодняшнего недосыпа я беру на себя. Это я маюсь на соседнем сиденье в неудобной позе. Это я мучаюсь от страха, что же нас ждет в пункте назначения. Это я тру лицо и безудержно зеваю. Ворчу и ругаю твоих нерадивых родственников. А чтобы отвлечься беру тетрадь и начинаю ныть, что не знаю о чем писать.
- Пристрели меня, - тереблю тебя за локоть, - я не могу больше выносить эти муки творчества.
Ты лишь улыбаешься.
- Конечно! - патетично взмахиваю руками, - смейся! Тебе легко смеяться! В тебе ведь не корчится в агонии Великая Украинская Писательница!
-Тебе же не нравится, как это звучит? - ты на секунду отрываешься от дороги,чтобы взглянуть на меня, растрепанную, с длинными не расчесанными волосами. -Вуп-Вуп не так хорошо звучит, как ВБП.
- Так не в том дело, как оно звучит, главное - самовыражение! И я давно не стремлюсь наследовать ВБП.
-Ага! Значит, ты ее наследовала? Нагло копировала,- злорадно восклицаешь ты. - Вот ты и призналась, злокозненная!
- А я никогда и не скрывала, - скрестив на груди руки, заявила я. - Мне нравится ее стиль, слог. Но, во-первых, трудно все время придумывать смешные ситуации. У меня элементарно энергии не хватает и на второй странице мозги начинают скрипеть, какой бы перл выдать. А во-вторых - это уже было. Я же стремлюсь к неповторимости.
- Мне кажется, - заявляю я с умным видом, - что учитывая обстоятельства, по которым мы едем с визитом к твоей тетке,ей будет абсолютно плевать, расчесанная я или нет.
- Ей может и плевать, - ты поворачиваешь руль, и машина съезжает с шоссе рядом суказателем, - а мне - нет.
- Ладно, - я лезу в сумку, закапываясь в нее глубже и глубже, - по многочисленным просьбам трудящихся...
Расчесать успела только челку. Проехав несколько поселковых улиц и совершив пару поворотов, машина взобралась на холм и затормозила на забетонированной площадке. Чуть дальше располагался дом, но он похож был скорее на развалину, покосившаяся дверь, хлам перед крыльцом, рядом стоят полуразвалившиеся хозяйственные постройки. А вокруг склоны синих гор. Мы приехали около девяти утра. Воздух еще свеж. Не успела машина затормозить, как ты выскочил из нее, бросив открытой дверцу.А навстречу тебе выбежала черноволосая женщина с изможденным лицом, в старом сарафане. Вы крепко обнялись. Я стояла в стороне и оглядывалась. Ветер развевал спутанные волосы. Ко мне подкралось чувство вины. Стоило наверно расчесаться, не строить из себя мученицу, которой все равно как она выглядит - после расчески легче ей не станет.
Марина что-то тихо сказала тебе, вы обменялись несколькими фразами. Ты успокаивал ее. Потом она потянула тебя за руку в дом, ты обернулся и махнул мне, чтобы тоже присоединялась. В доме оказалась все та же разруха. Затхлый запах, все заволокло то ли дымом, то ли пылью, мебель имела такой вид, будто вот-вот развалится.
- Что произошло? - спросил ты, обалдело осматриваясь.
- Мартен, - всхлипнула Марина, прикрывая лицо платочком, - он все снес, покупал наркоту... все вынес из дома.
- Где же он здесь находил зелье? - еще больше изумился ты.
- К нему приезжал человек из города. Он мне ничего не рассказывал, но я догадалась.А потом проследила за ним как-то раз...
- Я понял, - ты прервал трудный для нее рассказ. - Где он сейчас?
- В доме на другом конце деревни, в низине, там река рядом.
Ты обошел комнату, увидел следы разрухи, которую создал своими руками твой брат. На твое лицо было больно смотреть. Все краски жизни ушли из него куда-то внутрь. Осталась бледная маска, глаза ангела полны скорби. Ты словно погас. Ты опустился в бессилии на продавленный диван и закрыл лицо руками. Я лишь стояла рядом, не смея произнести ни слова. Я ничем не могу тебе помочь. Я не могу помочь Марине. И не могу помочь Мартену тем более. Я просто никчемный слабый человек, которому здесь нет места. Зря я поехала. Эти мысли всегда меня посещают в такие минуты. Я знаю, что это неправда. Я знаю, что только благодаря мне ты находишь в себе силы... Но ничего не могу с собой поделать. Мы оба с тобой несем тяжелую ношу, бросить которую не можем. Бросит один - бросит другой. А этого никак нельзя допустить...
И вот в тебе постепенно начинает происходить перемена. Я вижу, я чувствую, как в тебе закипает злость, на брата, на отца, на этих подонков и на весь мир вообще. Злость нарастает в тебе и достигает критической точки. Ты вскакиваешь с дивана и твердым уверенным шагом выходишь из дома и идешь к машине. Теперь ты ангел смерти, не ведающий страха и милосердия. Я спешу за тобой. Ты открываешь багажник и достаешь винтовку. На твоем лице ни тени жалости, ты бросаешь винтовку и патроны мне, сам садишься за руль. Я прыгаю рядом и быстрыми движениями заряжаю винтовку. Потом достаю из бардачка пистолет. Он уже заряжен, и запасные патроны тоже в бардачке. Повиляв по сельским улочкам и спустившись с холма, машина резко тормозит у другого дома, и вид у него не лучше, чем у первого. Выйдя из машины, ты стремительно взбегаешь на крыльцо, одним ударом ноги вышибаешь дверь. Я сижу в машине за рулем, не глуша мотор и держа пистолет наготове. Я в тебя верю. И стараюсь верить в себя. Я слышу стук своего сердца. Я слышу, как раздаются два сухих безжалостных выстрела, сдавленные крики, твои матюки и чей-то слабый голос. Шум борьбы прерывается еще одним громким выстрелом. И вот с крыльца спускаешься ты, одной рукой поддерживая сильно избитого черноволосого юношу, в другой держишь винтовку дулом вверх.
Ты запихиваешь парня на заднее сиденье и сам садишься рядом с ним. Я резко стартую с места, и мы опять несемся по узким сельским улочкам, только пыль и камни летят из-под колес. Обернувшись назад, ты видишь, как из дома выбегает бритоголовый амбал и прицеливается из ружья. Но опускает оружие. Ему в нас не попасть с такого большого расстояния...
- В этот раз тебе удалось спасти братца, Зараев, - произносит амбал хриплым голосом, полным ненависти, - в этот раз...
И от досады он хватил ружьем об землю. От удара приклад разлетелся на щепки.
На полной скорости мы влетели во двор дома Марины. Она стояла у двери, уже поджидала нас, и быстро уселась на переднее сиденье. Мне даже не пришлось сбавлять скорость, подхватила на ходу. В этот момент мне жутко хотелось курить. Когда все закончится, я и не вспомню о сигарете. Но сейчас... Очень хочется. Гоня машину к шоссе, я мельком разглядывала Марину. Надо же, при каких обстоятельствах знакомлюсь с твоей родней. Хотя ты меня даже не представил. Немного обидно, но для этого не время. А Марина тоже не промах. Она смирилась с выкрутасами сына, всегда на готове держит сумку с вещами и документами. На случай, если придется все бросать и уходить. В который раз... На ее лице отпечаталось смирение. Ей не так много лет, как кажется.
В зеркало заднего вида мне видно, что творится на заднем сиденьи. Ты сидел, обхватив за шею брата. Тот, похоже, был без сознания. Его лицо разбито. Марина тоже обратила внимание на то, какое зрелище показывало зеркало. В ужасе она повернулась назад.
- Сынок! - глаза ее наполнялись слезами, - что они с тобой сделали...
- Это я сделал, - холодно ответил ты. - Огрел прикладом хорошенько, в воспитательных целях, чтоб вышел из сумрака и мог двигать ножками, хоть чуть-чуть, да? Мартенчик?
И ты потеребил бесчувственного брата. Тот лишь пробормотал что-то невнятное, пребывая в наркотическом угаре, и опять уронил голову тебе на плечо. Марина ошарашено вытирала слезы. В который раз она убеждалась в бессмысленности их проливания над бездыханным телом непутевого сына. Бросив взгляд в зеркало, я заметила, что ты уже успел надеть темные очки, и теперь с винтовкой в руке походил на Терминатора. Только с длинными светлыми волосами... Я невольно улыбнулась. А ты поймал мою улыбку.
На шоссе нас встретил большой черный джип с тонированными стеклами. Люди в черных костюмах приняли с рук на руки Марину и Мартена, и уехали в неизвестном направлении, не сказав нам ни слова.
- И куда их? - спросила я, прислонившись к капоту нашего внедорожника.
- В надежное место, - многозначительно ответил ты. Я увидела, как из под стекол очков по твоему лицу стекают слезы. Уже сидя в машине, в моих объятиях ты далим волю. Они лились нескончаемым потоком. Твое лицо при этом было абсолютно спокойно.Слезы лились сами по себе. Теперь ты плачущий ангел. Ты плачешь, когда смотришь грустные фильмы. Я помню, как ты рыдал над Титаником. Меня всегда поражал в тебе этот феномен. Как и много других. Ты можешь быть сильным и мужественным, когда это необходимо, можешь безжалостно косить врагов, быстро принимать решения, хитрить, блефовать... Убивать. Выполнять приказ. И никто не заподозрит тебя в малодушии,трусости. За своих родных ты порвешь кого угодно. И по их просьбе тоже, не спросив даже, кто это и что он сделал плохого. Просто потому, что ты им доверяешь и любишь. Но как же часто они тебя подводят и пользуются тобой. А ты, переживаешь невыносимо тяжелые минуты, такие как сейчас в машине. Ты, разорвав свою душу на части и умерев вместе с теми, кого отправил на тот свет, возродишься из пепла. Ты улыбнешься, посмотришь на меня, пригладишь мои так и нерасчесанные волосы, благодарно поцелуешь в макушку и заведешь мотор. Смотришь перед собой, но не видишь дороги. Перед твоими глазами встают совсем иные картины... Тогда я выйду из машины, спихну тебя на место пассажира, а сама поведу. Все четыре часа до города. Теперь настал мой звездный час. Я все возьму на себя, тебе остается лишь отдыхать, дремать, спрятав глаза за черными очками и ни о чем не думать. За всю дорогу мы не произнесем ни слова. И только музыка Андре Танненберга будет литься из проигрывателя, как бальзам на душу...