Изнанка Восточной войны

Усиление влияния и могущества России вызывало явное недовольство Англии.

"Ты, у которого ни один смертный не оспаривает права называться величайшим человеком, которого только видела земля. Тщеславный француз, гордый британец склоняются пред тобой, пылая завистью, - весь свет лежит в преклонении у твоих ног", - вот такие дифирамбы пелись в то время Николаю I.

И своды древние Софии,

В возобновленной Византии,

Вновь осенят Христов алтарь.

Пади пред ним, о царь России, -

И встань как всеславянский царь!

Ф. Тютчев. 1 марта 1850.

Поэтому возникший между Францией и Россией спор о святых местах, Англия тут же использовала в своих интересах. Она, пообещав Турции свое сотрудничество и военную помощь, спровоцировала ее на объявление войны России.

В результате России пришлось воевать против Англии, Франции, Турции и Сардинии, объявлением войны грозила Австрия, и в добавок, в этот союз пытались втянуть еще Швецию и Пруссию.

Военный действия развернулись на 6-ти фронтах - в Дунайских княжествах, на Балтийском море, в Белом и Баренцевом морях, на Камчатке, в Закавказье и на Черном море.

Самой кровопролитной в этой войне стала битва за Севастополь.

Организатором обороны города стал адмирал В. А. Корнилов со своими ближайшими помощниками - адмиралом П. С. Нахимовым, контр-адмиралом В. И. Истоминым и военным инженером полковником Э. И. Тотлебеном.

Корнилов надеялся, что морякам, сошедшим с кораблей на берег, удастся соорудить подобия каких-нибудь укреплений, чтобы в течение хотя бы трех дней противостоять натиску союзников и не сделаться бесславными жертвами торжествующего врага.

Но герои-севастопольцы бились с врагом более 11 месяцев - 349 дней.

Приходилось экономить снаряды и порох, не хватало продовольствия и одежды, не хватало лекарств и врачей. Редели ряды защитников, погибли Корнилов, Истомин и Нахимов, был тяжело ранен Тотлебен...

Война закончилась подписанием мирного договора. Его условия, были не такими тяжелыми, как ожидалось, что во многом произошло благодаря всем русским воинам, погибшим в неравных боях, и особенно севастопольцам.

Война закончилась, и постепенно стал узнаваться весь ужас "изнанки" этой войны.

Граф Остен-Сакен, начальник севастопольского гарнизона, в своих записках о Севастополе скажет: "Может быть, никогда еще в нашем отечестве не было совершено столько черных грехов, как в святую Севастопольскую войну: лихоимство, святотатство, ложь, клевета, зависть, интриги, безверие, глумление над религией"...

Воровство в России было всегда.

Николай I ничуть не скрывал ни от себя, ни от других, что окружен хищниками, взяточниками и казнокрадами. "Саша! В этой стране не воруем только мы с тобой...", - в сердцах скажет он наследнику. Правда, став императором, Александр II уже не сможет сказать о себе так же (см. "Плутократия против предпринимательства. Битва ещё не закончена". "КОНКУРЕНЦИЯ и РЫНОК". 2012. Љ 2 (54). С. 116-126).

Особенно возмутило Николая I дело Политковского. Он понимал, что подобное, годами длившееся преступление просто не могло быть совершено без покровительства и сочувствия самых высших лиц военного министерства.

Тайный советник А. Г. Политковский с 1835 года занимал пост директора канцелярии "Комитета 18 августа 1814 года", который был создан после войны с Наполеоном для финансового обеспечения инвалидов. Все ревизии в фонде заканчивались благополучно, хотя сам Политковский жил на широкую ногу, закатывая шикарные балы. Он не скрывал, что деньги на такие кутежи он добывает игрой в карты.

Но в ходе последней ревизии, он почему-то забеспокоился, долго не отдавал документы и ключи от сейфов. Потом все-таки, уже вечером отдал, а ночью скоропостижно умер.

Усопшего нарядили в расшитый золотом мундир камергера и отвезли для отпевания в собор Николы Морского. Гроб утопал в цветах, а вокруг роскошного катафалка расставили массу табуреток, на которых на бархатных подушках лежали ордена и особый знак отличия за тридцатилетнюю беспорочную службу.

Но во время траурной церемонии, один из подчиненных Политковского - его помощник Путвинский, склонившись над гробом, вдруг, неожиданно для всех, шлепнул усопшего по животу, расхохотался и громко гаркнул: "Молодец, Саша! Пировал, веселился и умер накануне суда и каторги! А нам ее не миновать!" После чего крутанулся на каблуках и вышел вон.

По столице поползли тревожные слухи.

А на следующий день к начальнику комитета генералу Ушакову вошли начальник счетного отделения комитета о раненых Тараканов и казначей Рыбкин и сделали заявление, что Политковский похитил из фонда свыше 1 млн. 100 тыс. рублей серебром.

Узнав об этом, Николай I приказал отменить все траурные мероприятия, изъять ордена покойного и лишить его камергерского мундира.

Распоряжением полицмейстера была запрещена намеченная на 5 февраля 1853 г. публикация в газете "Русский Инвалид" большого некролога, в котором воспевались заслуги Политковского перед престолом и отечеством.

Генеральный военный суд под председательством генерал-фельдмаршала князя Паскевича, рассмотрев дело, признал, что "бездействие власти и беспечность" допустили значительный государственный ущерб и приговорил виновных в том лиц к соответствующим наказаниям.

Кстати, общественности были известны и другие, правда, не такие миллионные дела.

Так, Динабургское комиссариатское дело, наделавшее много шума в 1847 году, состояло в следующем.

Управляющим динабургской комиссариатской комиссии подполковником Навроцким было поручено надворному советнику Шредеру заготовление полутора миллиона аршин холстов.

Когда поставка была окончена, Навроцкий, не принимая холстов и не назначая комиссии для их освидетельствования, потребовал от Шредера 2000 рублей серебром, иначе обещал ему забракование холстов и предание суду.

Шредер занял 2000 рублей и отдал их Навроцкому. После чего приемная комиссия нашла холсты в отличном качестве и выдала Шредеру квитанцию в их приеме.

После этого Шредер послал прошение с описанием злоупотребления и взяточничества управляющего и просил возвратить ему 2000 рублей.

Приехавший проверяющий, подкупленный Навроцким, обвинил Шредера в клевете и доложил, что Шредер вывез бракованные холсты, а вместо них поставил новые.

Шредер в ответ написал, что для того, чтобы заменить полтора миллиона аршин холстов потребовалось бы более 2-х месяцев, а главное, что по комиссариатским книгам значится только один вход транспорта с холстами на комиссариатский двор.

Была командирована новая комиссия. Но к ее приезду в транспортной книге уже были сделаны записи о вывозе прежних холстов в сарай купца Поторочина и входе транспорта с новыми холстами. Поэтому и эта комиссия сочла Шредера клеветником.

Шредер посылает новые прошения, в том числе и на имя военного министра, доказывая, что в книгах сделан подлог и что в указанном сарае купца Поторочина может поместиться не более 30 000 аршин холста, т. е. только 1/50 часть от полутора миллионов.

Теперь был прислан проверяющий от военного министра, который раскрыл всю подноготную и донес военному министру, что Навроцкий мошенник и казнокрад.

По решению суда подполковник Навроцкий был разжалован в рядовые, с лишением дворянского достоинства, недобросовестно проводившие следствие чиновники исключены со службы с тем, чтобы впредь никуда не принимать, многие комиссариатские чиновники, так же уличенные в воровстве, были частью разжалованы в рядовые, частью исключены из службы, а частью уволены в отставку.

А вот и другие подобные дела и делишки.

Из дневника Александра Васильевича Никитенко - тайного советника, профессора Петербургского университета и действительного члена Академии наук.

2 апреля 1847 года

...Вот, например, теперь весь город занят толками о казенных воровствах. Наши администраторы подняли страшное воровство по России. Высшая власть стала их унимать, а они, движимые духом оппозиции, заворовали еще сильнее. Комедия, да и только!

Сначала председатель здешней управы благочиния, Клевецкий, украл полтораста тысяч рублей серебром: он вынул их без церемонии из портфеля, который вез, чтобы положить на хранение в узаконенное место, а на место ассигнаций, говорят, положил пачку "Северной пчелы", предоставляя ей лестную честь прикрыть мошенничество.

Затем огромные суммы своровали начальники (генералы и полковники) резервного корпуса. Они должны были препроводить к князю Воронцову семнадцать тысяч рекрут и препроводили их без одежды и хлеба, нагих и голодных, так что только меньшая часть их пришла на место назначения, - остальные перемерли. Генерал Тришатный, главный начальник корпуса и этих дел, был послан исследовать их и донес, что все обстоит благополучно, что рекруты благоденствуют (вероятно, на небесах, куда они отправились по его милости). Послали другого следователя. Оказалось, что Тришатный своровал. Своровали и подчиненные ему генералы и полковники - и все они воровали с тех самых пор, как получили по своему положению возможность воровать.

Еще: гвардейский генерал, любимец покойного и нынешнего государя, красивый, бравый молодец, Ребиндер, своровал деньги, которые покойный государь дарил Семеновскому полку на праздники, и те, которые оставались в экономии полка, и т.д.

18 февраля 1853 года

Еще воровство, и на этот раз вор оказался юмористом. В Киеве уездный казначей украл восемьдесят тысяч рублей серебром и скрылся, оставив письмо следующего содержания: "Двадцать лет служил я честно и усердно: это известно и начальству, которое всегда было мною довольно. Несмотря на это, меня не награждали, тогда как другие мои сослуживцы получали награды. Теперь я решился сам себя наградить" и пр. Вора не нашли. Говорят, он успел скрыться за границу.

Знал о повальном воровстве в армии и светлейший князь Александр Сергеевич Меншиков (морской министр Российской империи), который в каждом из своих подчиненных видел либо недоброжелателя, подкапывающегося под его авторитет, либо интригана и лихоимца, изыскивающего случая к обогащению себя на счет казны, прикрываясь предписанием или разрешением главнокомандующего.

Под влиянием такого безотчетного опасения он в течение нескольких месяцев не предпринимал необходимых заготовлений провианта и не разрешал инженерам нужнейших работ по укреплению Севастополя с суши, утверждая, что эти офицеры только напрасно истратят огромные суммы денег.

Когда еще весной 1854 г. Меншикову говорили о необходимости открытия дополнительных госпиталей в Севастополе, то он ответил: "теперь воруют в двух госпиталях, а тогда будут красть в трех или более".

Н. И. Пирогов - главный хирург осажденного Севастополя, ясно видел сложившуюся трагическую ситуацию с лечением раненых.

Он видел госпитали, где раненые были свалены на нары один возле другого. Более суток они ожидали перевязки и не получали горячей пищи. Такие учреждение нельзя было называть "госпиталем", для них более подходило слово "нужник".

По приезде в Петербург он прямо рассказал об этом Александру II.

- Неправда! Неправда! Не может быть! - возразил ему император.

Пирогов обозлился и, позабыв этикет, рявкнул царю в лицо:

- Правда, государь, правда! Я сам это видел!..

Когда князь В. И. Васильчиков в ноябре 1854 г. был назначен начальником штаба севастопольского гарнизона, то он первым делом осмотрел перевязочный пункт в здании Собрания. В нем не было ни кроватей, ни тюфяков, ни подушек, ни белья. В перевязочных средствах ощущался крайний недостаток. Раненые в Инкерманском сражении валялись в страшной тесноте на голом полу.

Тогда он обратился с воззванием к частной благотворительности, так как казенных средств не было никаких. Жители откликнулись на его просьбу и принесли все самое необходимое - кровати с постелями и одеялами, бинты, корпию, посуду.

А вот в Англии, узнав о бедственном положении войск, не стали кричать, что это неправда. Парламент, газеты и народ вскипели негодованием! Были выделены 1 300 000 фунтов стерлингов (7 800 000 рублей серебром). В конце 1855 г. - вся английская армия находилась в превосходно устроенных бараках, из которых 2 были приспособлены для читальных кабинетов. Для больных были устроены специальные бараки со всеми удобствами. В докторах и прислуге недостатка не было. Все необходимые лекарства, 3-х разовое питание и даже шампанское - для останавливания тошноты и рвоты. Для перевозки раненых в Босфор - до 300 кроватей на каждом корабле и даже хлев для коров, чтобы у раненых было свежее молоко.

Когда Луи Наполеон узнал из сообщений Боданса (Боданс Ж.-Б.-Л., французский хирург, главный медицинский инспектор французской экспедиционной армии), который просто взывал к нему, о бедственном положении войск, то тут же приказал исполнить все, им требуемое.

Во время осады Севастополя множество вещей и денег жертвовалось частными лицами в пользу его защитников.

Планировалось, что это будет дополнительным пособием к тому, что осуществлялось казной, но очень часто получалось так, что эти жертвенные суммы восполняли недостаток разворованных казенных средств.

Те, кто должен был заниматься снабжением армии своей большею частью, глубоким знанием формальности вполне постигли тайну законного неисполнения закона. Государственные расходы, проходящие через руки этой администрации, можно разделить так: 1/3 в пользу чиновников, вторая треть на прикрытие кражи первой трети благовидными предлогами и только остальная в пользу дела. Этому расчету легко поверит тот, кто видел роскошь этих господ даже при крымской дороговизне.

Снабжение армий союзников происходило морским путем. Так, в Балаклаве беспрерывно выгружались транспортные корабли, а от пристани к английскому лагерю даже была проложена железная дорога.

Один большой пароход, - а таких у союзников было немало, - доставлял такое количество съестных припасов или боевых снарядов, для перевозки которых сухим путем, да к тому же в распутицу, нам понадобилось бы употребить не одну тысячу подвод.

Тем более, что наш сухопутный путь представлял весной и осенью просто море грязи.

Парадокс, - "кто мог прежде поверить, чтоб легче было подвозить запасы в Крым из Лондона, чем нам из-под боку?"

Поэтому из-за долгой транспортировки и хранения под дождем гнило продовольствие, особенно сухари.

Плохое состояние почт привело к тому, что крымские войска остались зимой 1854-1855 годов без теплой одежды. Людям выдавались рогожи и циновки из-под сухарных кулей.

Сам Николай I распорядился отправить в Севастополь полушубки для севастопольского гарнизона. Полушубки были пошиты и даже отправлены. Но прибыли они в Севастополь только в разгар лета, так как в спешном порядке были разворованы средства, отпущенные на их транспортирование в Крым.

Сработанные из совсем гнилого материала, в знойное лето они стали быстро разлагаться и догнивать окончательно, так что заражали неслыханно острым зловонием все помещения, куда их свалили в кучу.

На всем пути от Бахчисарая до Севастополя валялось очень много дохлого скота, зимой из него было сделано как бы шоссе - примерзшие тела прибиты к земле и укатаны...

А потому и говорилось, что от Перекопа до Симферополя дорога была вымощена серебром, а от Симферополя до Севастополя - золотом.

Можно ли было предвидеть все это и принять необходимые меры?

В. А. Кокорев в книге "Экономические провалы" вторым провалом назовет решение о первоочередном строительстве железной дороги Санкт-Петербург-Москва.

Многие желали, чтобы дорога была построена сначала от Москвы к Черному морю, что казалось более необходимым в смысле обеспечения черноморских берегов от высадки неприятеля и торговых интересов, которые представляли большие грузы при устройстве рельсового пути через всю хлебородную площадь, не имеющую водяных сообщений к Москве и гораздо более населенную, чем пространство между столицами. На стороне этого мнения были Москва, Харьков, Рыбинск и самый Петербург.

Но министр финансов Канкрин отвечал, что он удивляется, как могло прийти в голову предположение строить железную дорогу через такую местность, где на волах всякая перевозка делается за самую дешевую цену.

Уже в начале войны, предугадывая трагическую участь Севастополя, С. И. Мальцов предлагает Клейнмихелю выстроить всего за 7 месяцев и 7 млн рублей железную дорогу упрощённого типа на конной тяге от Екатеринослава до Крыма, используя рельсы, приготовленные для Варшавской железной дороги. Но этот проект граф Клейнмихель задробил, считая его бесполезным. Когда после падения Севастополя Александр II узнал об этом неисполненном проекте, то Клейнмихель был тут же уволен от должности главноуправляющего путей сообщения.

Если бы дорога от Москвы к Черному морю была начата постройкою в 1841 г., то Россия не почувствовала бы невозможности с миллионом лучшего в мире своего войска отразить высадившегося около Севастополя неприятеля в количестве 70 тыс., и это дерзкое предприятие получило бы заслуженное возмездие.

Впрочем, и самой высадки не могло бы быть, когда бы Европа знала, что наши войска по железной дороге, без всякого утомления, могут через несколько дней явиться на берегах Черного моря. Провал этот был так велик, что в него провалились Черноморский флот, Севастополь, полмиллиона войск и сотни миллионов рублей...

После войны стало ясно, к чему привела недобросовестность многих служебных лиц. Ведь если бы все, что отпускалось армии государством и что жертвовалось ей народом, доходило по назначению, то тысячи из погибших от ран и умерших от болезней были бы сбережены для Отечества.

Поэтому был открыт поход против интендантов и всякого рода хищений, проявившихся с такою силою и нахальством в эту войну.

Назначенная в 1856 году комиссия, под председательством князя В. И. Васильчикова, этого представителя безупречной честности и рыцарской прямоты, несмотря на усиленные труды и самые тщательные исследования, смогла только частью раскрыть существовавшую во время войны цепь целого ряда противузаконий и преступлений самого возмутительного свойства.

Из письма Васильчикова - П. К. Менькову. "Дело дрянь, любезный друг, дрянь в особенности потому, что никто из нас не сомневается, что это все страшное сплетение мошенничества".

Казнокрады из интендантских служб украли средств на сумму, превышающие прямые военные расходы. Обнаружена была в подробности пропажа невообразимого количества провианта, небывалого падежа целых воловьих гуртов, купленных будто бы за большие деньги и не доставленных по назначению. Всплыли наружу поразительные по своей дерзкой ловкости сделки между поставщиками-подрядчиками и приемщиками-чиновниками.

В 1858, 1859 и 1860 годах на гауптвахтах и в арестах обеих столиц сидели привлеченные к ответственности высшие чины полевых хозяйственных отделов и их бывшие подчиненные, а рядом с ними поставщики-купцы.

Многие из этих лиц переменили впоследствии свои мундиры на солдатские шинели, другие познакомились с местами "более или менее отдаленными"; но слишком многие вышли сухими или сумели устроить дело так, что самое наказание они отбывали в гарнизонных войсках, по уездным городам, при возможно-приятных и веселых для них условиях жизни. Правда, имена этих господ, пригвожденные, так сказать, к позорному столбу, преданы были в свое время гласности, но, обеспеченные в средствах к жизни, они мало обращали на это внимания...

Злоупотребления во время Крымской компании привели на скамью подсудимых и бывшего генерал-интенданта действующей армии Ф. К. Затлера.

Хищения интендантов армии вызвали слухи о причастности к ним и генерал-интенданта; с другой стороны, привлеченные к суду интенданты, с целью запутать дело и избегнуть ответственности, стали посылать на него доносы. В это дело вмешалась и печать - "Военный Сборник", "Русское Слово", "Колокол" Герцена и др.

В результате Затлер был предан в конце 1859 г. генеральному военному суду, который приговорил его "к разжалованию в рядовые, лишению чинов, орденов, дворянского достоинства" и наложил крупное денежное взыскание.

Впоследствии Затлеру удалось, однако, доказать свою невиновность, и в 1869 г. он был восстановлен, по Высочайшему повелению, во всех приобретенных службою правах, и начет с него был сложен.

Было создано еще несколько комиссий.

В канцелярию военного министерства поступил донос с указанием злоупотреблений по контракту на возведение в Крыму, до войны, разных построек и на работы по приспособлению во время начавшейся войны разных зданий для помещений временных госпиталей.

Заподозренная в правильности исчисления сумма достигала до 520 000 рублей.

Военный министр Сухозанет признал нужным проверить на месте эту хозяйственную операцию.

В начале проверки комиссия ознакомилась с отчетом на 129 000 рублей на приспособление под госпиталь здания бывшего когда-то канатного завода. Для него было куплено 40 железных печей по 75 рублей каждая, всего 3 000 рублей.

Однако при посещении этого завода обнаружили, что были изготовлены всего 4 печи по 7 р. 50 к. каждая, всего на 30 рублей.

При внимательном изучении отчета, утвержденном департаментом, начали замечать некоторые переделки другой рукой. К цифре 4, числа печей, приписан 0, из 7 руб. 50 коп. сделано 75 руб., и итог из 30 рублей перешел в 3 000. И таких поправок оказалось множество.

Взглянули на свет - все перечищено и перескоблено, но судя по сумме, показанной в итоге отчета, согласованной с поправками и выведенной в департаменте, стало ясно, что плутни не только поддерживались, но руководились и сосредоточивались именно в самом департаменте, т. е. в главном начальственном и обязанном контролировать отчеты учреждении.

По особому отчету было показано израсходованных свыше 30 000 руб. на исправление в Херсоне повреждений от множества бурь в продолжении лета. Отчет утвержден департаментом. А вот губернатор сказал, что выдающихся бурь не было, а из повреждений от ветров известны побитые в некоторых домах стекла, но и это объяснялось небрежностью живущих.

Были показаны заготовленными жестяные пароотводные крышки с трубами для котлов в госпитальных кухнях по 50 руб. за каждую. Нашелся непосредственный изготовитель этих крышек, который за каждую получил только 12 руб.

По окончании войны повелено было все освободившиеся от занятия госпиталями помещения дезинфицировать жидкостью, по указанному рецепту.

При проверке отчетов бросилось в глаза громаднейшее количество воды по рублю за бочку и громадное количество дезинфицирующих материалов, тоже по дорогой цене.

Когда комиссия измерила площадь дезинфицированных зданий, то оказалось, что если весь показанный в отчете щелок вылить на определившуюся площадь, то получился бы слой толщиной более 5 дюймов (1 дюйм = 2, 54 см), т. е. почти 13 см.

В общем, выяснилось, что вместо 520 000 руб. должно было быть только 290 000.

А вот так, в открытую, воровались армейские деньги.

В ноябре 1854 года поручик К. был командирован за получением денег на фуражное и порционное довольствие для батарей его бригады. И вот, как он рассказывает об этом.

Получение из интендантства денег составляло в то время операцию чрезвычайно трудную и хлопотливую. Денег на всех не хватало. Поэтому, когда я вошел к управляющему и предъявил свои требования, то услышал, что деньги я могу получить, но только это зависит от самого меня, добавил он глубокомысленно.

- Тогда, хотелось бы побыстрей.

- А вы сколько даете процентов? - неожиданно услышал я.

- Какие проценты? - я был в недоумении, так как приехал за деньгами впервые. - С чего? Объяснитесь, пожалуйста.

- Я спрашиваю вас, молодой человек, сколько вы мне заплатите за те деньги, которые я прикажу отпустить для батарей вашей бригады. Мне обыкновенно платят по 8 процентов и более, но вы, артиллеристы, народ упрямый и любите торговаться. Ну, с вас можно взять и подешевле, но менее 6 процентов ни за что не возьму. Нельзя...

Я решительно объявил, что не заплачу и полпроцента.

- Отпустите мне немедленно деньги или я буду жаловаться.

- В таком случае забирайте ваши требования и объявите вашим батарейным командирам, что за неимением денег требований их удовлетворить невозможно.

- Это вздор, - возразил я запальчиво, - Мне известно, что у вас есть восемьсот тысяч.

- Не восемьсот, а только пятьсот...

- Однако я не уеду без денег. Давайте мне, черт возьми, деньги сейчас, иначе я донесу рапортом о всех ваших проделках.

- Эх, молодой человек, молодой человек. Не думаете ли вы, что я, прослужив 40 лет, буду рисковать в таких пустяках. Видите, какая груда бумаг у меня на столе. Это все требования. Их тут миллиона на полтора, а у меня всего пятьсот тысяч. Так неужели я буду раздавать эти деньги зря. Нужны деньги - бери, но заплати.

И все это он говорил мне, не смущаясь присутствием в комнате других офицеров, чьи требования лежали у него на столе.

Объявив управляющему в вежливых выражениях, что он подлец, я взбешенный вышел из комнаты.

На дворе меня ожидал один из писарей, который дал совет ехать в соседнюю контору, где завтра получат миллион. Я понял, что так от меня пытаются избавиться, но решил съездить туда.

Миллион, действительно, туда привезли, но кроме меня там уже было около 30 офицеров.

Главным здесь был секретарь, который бойко говорил и смело восставал против всех возможных злоупотреблений, потому что здесь дела ведутся начистоту, а не как у других.

Я протиснулся к нему со своими требованиями.

Он сказал, что деньги начнут выдавать только завтра.

Встреченный мне знакомый артиллерист рассказал, что здесь и в самом деле не требуют 6 процентов, но будут всеми силами тянуть время, пока вы сами не догадаетесь, чего они хотят. Впрочем, здесь довольствуются 3-мя процентами и даже менее. Они называют это не взяткой, а благодарностью.

На следующий день я пообещал секретарю 3 процента и вскоре сидел в казначейской комнате, где передо мной получал деньги усатый штабс-капитан, который долго пересчитывал их.

Но вот и моя очередь.

- Здесь не достает тысячи двухсот семидесяти рублей, - я внимательно смотрел на казначея.

- А вы забыли о трех процентах?

- Не забыл, только дайте мне на них какую-нибудь записку, чтоб я мог оправдаться перед батарейными командирами.

Изумленный казначей повел меня к секретарю, который его внимательно выслушал, изумленно посмотрел на меня, а потом, улыбнувшись, сказал: "Сейчас уже поздно, потрудитесь придти завтра".

- Это невозможно.

- Это почему?

- Потому что в получении денег я уже расписался.

Они бросились в казначейскую комнату, и в шнурованной книге, которую я, пока получал деньги усатый штабс-капитан, тихо пододвинул к себе и рассеянно, как бы от нечего делать перелистывал, увидели мою подпись.

И мне вернули 1270 рублей.

А вот один из "интендантских подвигов" несколько иного рода.

Главным интендантством было поручено одному из подведомственных ему чиновников заготовить партию скота для продовольствия войск, причем закупка должна быть произведена в ближайший срок, в ближайших к Крыму местностях. Чиновник получил авансом известную сумму и выехал по назначению. По прошествии некоторого времени, он донес своему начальству, что скот куплен по такой-то цене (ниже справочных цен), причем в доказательство приложено удостоверение местных властей. По свидетельству тех же властей, купленный чиновником скот, хотя и очень хорошего качества, но тощий и что в таком виде было бы не удобно употребить его на довольствие войска мясною пищею, и что для этого скота нужно тучное пастбище, и тогда недель через шесть он вполне поправится и будет иметь большой вес и стоимость...

Умные речи приятно слушать, и начальство предписало чиновнику приискать тучные пастбища и, наняв, пустить скот на выпас, для чего одновременно и высланы деньги. Спустя несколько времени командирован был нарочный чиновник для освидетельствования годности скота. Он возвратился и донес, что смотрел скот и нашел его уже много поправившимся, но еще требующим месяц времени для пребывания на корму.

Недели через две от чиновника, купившего скот и пустившего его на пастбище, - получается печальное уведомление, что скот болеет и падает. К донесению приложено свидетельство подлежащих властей о числе павших животных и акт о болезни их, которая признается очень заразительной. Приложив к своему донесению эти доказательные документы, чиновник просил распоряжения начальства, как поступить в данном случае?

Почта ходила медленно, время шло и шло. Чиновник каждый день сообщал, что падеж продолжается и неукоснительно предоставлял ведомость об убыли скота и всякие оправдательные документы. Наконец чиновник получил предписание начальства, чтобы остающийся здоровый скот убить - кожи продать, из мяса заготовить солонину, об исполнении сего немедленно довести и ожидать дальнейших распоряжений. Чиновник в точности исполнил распоряжение своего начальства и затем донес, что солонина заготовлена с показанием на то расходов и также о деньгах, вырученных за продажу кож, стоимость боченков для солонины и вообще расходы по ее заготовлению были подтверждены надлежащими оправдательными документами. Распорядившись таким образом, чиновник терпеливо ждал дальнейших приказаний начальства. Прошло более месяца, а начальство и забыло о солонине и командированном чиновнике. Лето было очень жаркое, и чиновник напоминал своему начальству о солонине, которая, мол, быстро приходила в негодность вследствие летнего зноя, так как помещения, вполне удобного для ее содержания, не имеется и нанять негде. Вследствие этого донесения, чиновнику было предписано: негодную солонину уничтожить во избежание вредных последствий для обывателей, а оставшуюся годную в пищу продать и вырученные за нее деньги передать в казну. Это и было исполнено в точности, причем в доход казны поступило несколько десятков рублей, взамен 18 или 20 тысяч рублей, израсходованных на заготовление партии скота. Вы скажете, что это ошибка, всегда возможная, благодаря излишнему формализму и канцелярщине.

Действительно, в данном случае сказались во всей силе канцелярская формалистика и умышленное откладывание дела в долгий ящик. Но они в приведенном примере играли лишь второстепенную роль, а вся суть интендантского подвига заключалась в том, что вся эта операция с покупкою скота была произведена только на бумаге. Чиновник ограничился только тем, что про всякий случай приторговал у гуртовщика партию скота, а затем все остальные действия, как-то покупка скота (ниже справочных цен), наем пастбищ, падеж и проч. и проч. - оказывались только фикцией... А ведь на все были представлены надлежащие оправдательные документы, не подложные, а настоящие, засвидетельствованные местными властями. Понятно, что интендантский чиновник пользовался обстановкой, в которой он вращался, твердо помнил при этом правило деления, и все окончилось благополучно по пословице "рука руку моет и обе чисты бывают". Ведь вся махинация с покупкой скота была бы немыслима, если б окружающая среда или вернее тогдашний административный строй не способствовал бы этому.

Но заработать на волах деньги, можно было и никуда не выезжая.

Так в симферопольском театре один из офицеров увидел своего знакомого, который сидел в бельэтаже рядом с дамой в щегольском наряде и украшенной ценными бриллиантами.

В антракте военные разговорились, и оказалось, что пришедший с дамой состоит помощником командира воловьей полубригады, заведывает частью ее, живется ему хорошо и весело, содержание "совсем приличное", есть и доходы от фуража.

- Не ваших ли волов видел я, подъезжая к городу, и дивился, как они облизывают выгорелую землю? - спросил я.

- Должно быть, - беззастенчиво отвечал он. - У нас в бригадах принято держать волов на подножном корму до декабря месяца, хотя фуражные деньги отпускаются круглый год.

- А начальства вы не боитесь?

- Высшее не догадается, в чем дело; а свое слишком хорошо знакомо с порядками, которые им же и установлены. При назначении моем я внес условленную сумму, довольно крупную; кроме того у меня удерживают ежемесячно известный, точно определенный, процент с фуражных денег, выдаваемых на волов...

- Которые питаются заглохшим сухим бурьяном? - перебил я его с невольной улыбкой.

- Хорошо, если он попадется; а не то, так и просто степной пылью, - подтвердил поручик, тоже улыбаясь.

На этом мы расстались. И подобная развязная беззастенчивость, от которой становилось гадко, была усвоена большинством служивших по интендантскому и комиссариатскому ведомствам. Эти господа действовали наверняка, убежденные в своей безнаказанности.

Очень многое в деятельности чиновников так и осталось бы тайной, но случилось самое невероятное - прошло несколько лет и воры сами стали давать чистосердечные признания.

Вот как об этом вспоминает В. Д. Кренке, назначенный в 1864 году окружным интендантом Петербургского военного округа,

При петербургской комиссариатской комиссии состояло очень много сверхштатных чинов; они приняты были на службу в 1863 году, в виду предполагавшегося приведения армии на военное положение и оставались так до упразднения комиссариатской комиссии; почти все они поступили из отставки; многие из них несколько раз были увольняемы из комиссариата и вновь зачисляемы. При учреждении интендантства последовало такое распоряжение: все чины комиссариатского и провиантского ведомств, которые не могут быть назначены в интендантство, тотчас должны быть отчислены за штат на общем основании; тех же чинов, о которых еще не выяснились взгляды, будут ли они оставлены в интендантстве или нет, или которые на некоторое время могут быть полезны - оставить временно при интендантстве и увольнять постепенно, с тем, чтобы по возможности, к 1-му января 1865 года, в интендантстве не было сверхкомплекта.

Всех чиновников при петербургской комиссариатской комиссии, за исключением госпитальных, совершенно отошедших от интендантства, было 153; из них 33 зачислены в интендантство и 69 признаны безусловно не могущими поступить в интендантство и предназначены к немедленному отчислению за штат; затем участь остальных 51 человека не могла быть вдруг решена.

По первому штату в интендантстве с интендантским складом должно было состоять 74 чиновника; в то число поступило: из бывшей комиссии 33 и вновь избрано мною 21, всего 54, недоставало 20 человек. Этих-то 20 человек и предполагалось выбрать из оставшихся 51 человека.

Тотчас составлены были списки: 33 чел., зачисленным в интендантство; 69 чел., подлежащим немедленному увольнению и 51 чел., которых участь еще не решена. Эти списки объявлены были во всеобщее сведение.

И вот началось мое мучение от 69 и 51 чел. Они просто осаждали меня с раннего утра до позднего вечера; несмотря на билетик, прибитый у дверей моих, что принимаю по служебным делам с 8 до 9 1/2 часов утра, эти чиновники и жены их, узнав, что я рано встаю, являлись ко мне в 7, в 6 и даже в 5 часов утра. Они не были просителями, в полном смысле этого слова, желающими лично устроиться, нет, они являлись обличителями минувших злоупотреблений и преступных дел; у них большею частью выражалась досада на предпочтение, сделанное другим перед ними.

Один говорил: Я ничего не прошу для себя, я найду себе хлеб и без службы, но мне обидно, ваше превосходительство, что я попал в список 69-ти, а NN в список 51-го; я признаю, я был виноват; действительно, будучи комиссаром госпиталя, я, приняв из комиссии большую партию новой оловянной посуды, переменил ее у подрядчика на брак, за значительную денежную накладку; но ведь об этом знал только один NN, а дошло ли до вашего превосходительства, что этот NN, когда его назначили сопровождать большой транспорт с сапожным товаром, заключил с подрядчиком вот какую сделочку: 6 возов с самым лучшим товаром оставил на постоялом дворе, а взял там подготовленные 6 таких же возов с бракованным товаром.

Один говорил: Меня зачислили в список 69-ти, пусть так; я был мошенник, действительно я был командирован для присутствования при сожжении белья после холерных больных и вместо показанных тысяч сожженных штук, сожгли несколько сотен рваного белья, а все остальное зачислили в тот же госпиталь вместо нового белья; но ведь управляющий комиссией, зная, что я бедный человек, командируя меня, сам сказал, что дает мне такую командировку, на которой я могу поправить свои дела; а вот ММ, попавши в список 51-го, честным словом заявлял в комиссии, что взял с подрядчика только по 1/4 коп. с каждой подошвы и подметки, а я знаю наверное, что он взял по 1/2 коп.

Один говорил: Я знаю, что меня обвинили перед вашим превосходительством в том, что я брал большую накладку с холста, от 75 к. до 1 рубля на 1,000 аршин; но что же мне было делать, когда главный смотритель дал мне место сортового только с условием, чтобы я от каждой тысячи аршин платил бы ему лично по 25 коп.

Один с отчаянием говорил: ваше превосходительство, я наверное знаю, что меня очернил РР, попавший в список 33-х; а знаете ли, ваше превосходительство, что он еще недавно несколько тысяч старых рогож спустил за новые?

Одна жена говорила: нас обидели, ваше превосходительство, мы бедные люди, за что же зачислили нас в какие-то 69, и мать моя всегда говорила мужу, что он не умеет наживать деньги, вот в каком платьишке я хожу, ей-Богу нет лучше; а вот жена ДД, который, говорят, попал в 51, посмотрите в каких бархатах щеголяет! откуда это берется, жалованье они получали не больше нашего.

Одна жена явилась утром часов в 6, в бальном платье, совершенно декольте. На запрос мой, что означает такой наряд, она отвечала, что совершенно обносилась, хотела продать это платье, чтобы купить простенькое, но ей сказали, что уж другие ездили ко мне, она боялась запоздать; что она пришла пешком с Петербургской стороны. На замечание мое, что она не в таком же виде шла по улице, она отвечала, что накидку оставила в передней. Я просил ее надеть сперва накидку и потом объяснить свое дело. Она рассказывала витеивато, что живет с мужем бедно, но очень дружно, что они не знают за что попали в немилость, а вот такие-то, называя двух по именам, постоянно кутят, а попали в число 51-го; а этот, то же сказав фамилию, еще вчерашнюю ночь всю прокутил, а попал в число 33-х.

Из многих женщин, только одна, муж которой попал в число 51-го, держала себя с большим достоинством; она была беременна в последнем периоде и говорила: "ваше превосходительство, умоляю вас, как женщина, как мать, носящая первенца под сердцем, сжальтесь надо мной, оставьте мужа на службе; я не знаю его достоинств, как служащего и скажу прямо, если он и будет уволён от службы, то мы не останемся без хлеба: и он и я сумеем заработать деньги; но у меня много родных и знакомых и самолюбие мое будет жестоко оскорблено, если при новых порядках, о которых теперь так много говорят в городе, муж мой будет уволен от службы".

И я буду говорить вам откровенно, отвечал я: муж ваш попал в список 51-го, без всякой посторонней рекомендации, по личному моему указанию; во время ревизии комиссии я обращался к нему со многими вопросами и ни на один вопрос не получил удовлетворительного ответа; но, уважая вашу просьбу, оставлю его в интендантстве, только на год, а затем все будет зависеть от него самого.

Всех чинов, подлежавших увольнению, перебывало у меня до 80-ти. Самое замечательное объяснение было с бывшим главным смотрителем складов майором князем Друцким-Соколинским. Он явился ко мне в сильном возбуждении, говорил высокопарно, очевидно, приготовив речь свою; речь его врезалась в памяти моей, он говорил: "я осмелился явиться к вашему превосходительству, чтобы покаяться перед вами, как перед духовною святынею, как перед светилом нашим. До сего времени я был великим комиссариатским грешником, скажу прямо, я был средоточием здешних прегрешений; в звании главного смотрителя, я при двух последних управляющих комиссией был, действительным управляющим; ничто не делалось без моего согласия, даже без моего разрешения; я собирал со всего жатву и приносил плоды. Прежних документов у меня не осталось, я боялся сохранять их, чтобы они не попали в руки при внезапном обыске и описи бумаг моих; я, как грешник, всегда боялся этого, но с февраля 1863 г. по сентябрь 1864 г., за 20 месяцев, в представляемой ведомости изложен самый верный отчет о доходах комиссариатских и о распределении этих доходов (руб и коп):

Итого: сбор - 104,018 81, плата в департамент 20,764 9, чистый доход 83,254 72.

В примечаниях к этой ведомости значилось: большие взносы в департамент в январе, феврале и марте 1864 г. было по случаю ожидаемой награды к Пасхе, или к 17-му апреля, управляющим комиссией.

Из денег, вносимых в департамент, половина шла директору Устрялову, а другая половина делилась между чиновниками.

Из чистой прибыли 10 %, или 8,325 р. удерживал в свою пользу главный смотритель и 5 т. распределялись между чиновниками, по указанно управляющего, так что управляющей получил в личную свою пользу, в 20 месяцев, 70 т. рублей; но князь Друцкой полагал, что из этих 70 т. придется потратить 10-15 тысяч на покупку недостающих или забракованных вещей при сдаче склада.

Князь Друцкой говорил, что усиленному доходу помогло то обстоятельство, что по событиям 1863 года, поставка вещей была несколько увеличена; что он наверное не знает, как делалось в других комиссиях, но в петербургской несколько лет существовала постоянная такса с подрядчиков, в пользу управляющего комиссией: с 1,000 аршин холста 2 р. 50 к.; со штуки мягкого сапожного товара 2 к.; с подошвы и подметки по 1/2 к., с аршина сукна 3 к.; с металлических и других вещей по 3 %.

Выслушав князя Друцкого я сказал ему, что верю его раскаянию и убежден, что на будущее время он будет служить иначе но все-таки не могу принять его теперь же в интендантство; да и ему самому полезно побыть некоторое время не у дел, чтобы успокоиться от треволнений.

В это время я получил десятка два писем от высокопоставленных лиц, с ходатайствами за чиновников, увольняемых за штат, в том числе было 5 писем от князя Суворова, тогдашнего с.-петербургского генерал-губернатора, и ни одно ходатайство не могло быть удовлетворено.

Князь Друцкой в сущности не сообщил мне ничего нового; приблизительно я знал и все цифры, да и кто же их не знал; в публике их еще преувеличивали, но я берег записку Друцкого, как полуофициальный документ, который, однако, никому не предъявлял.

Кроме меня, во всех округах интендантами были назначены управлявшие комиссариатскими комиссиями, получавшими в год, кроме жалованья, по меньшей мере по 20 тысяч и во главе над ними поставлена была комиссариатская душа, привыкшая каждый год собирать со всех их, по меньшей мере, 50 т. Удивительно: полагали, что с переменою названия лиц, переменятся и действия их!

Кренке был, конечно же, прав. И вот тому доказательство.

Купец С. Т. Овсянников был двенадцатикратный миллионер, потомственный почетный гражданин, коммерции советник и купец первой гильдии, владелец 4 каменных домов в Петербурге и Москве и 65 лавок. 2 февраля 1875 г. он организовал поджог паровой мельницы, чтобы она не досталась конкуренту. Отношения с полицией у него были наилучшие. Так, за Овсянниковым уже числилось до 15 уголовных дел, но по всем ним, он был отпущен судом и только "оставляем в подозрении". Поэтому он и представить себе не мог, что у него произведут обыск, во время которого будет обнаружен "именной список" некоторым чинам главного и местного интендантских управлений с показанием мзды, ежемесячно платимой им, влиятельным поставщиком муки, военному ведомству. Я отослал эту бумагу военному министру Д. А. Милютину, - так расскажет об этом случае А. Ф. Кони в "Записках судебного деятеля".

А в дневниках Д. А. Милютина можно прочитать следующее: "...я доложил государю о ложных слухах, распущенных в городе по поводу найденных при арестовании купца Овсянникова списков интендантских чиновников, которые будто бы брали взятки от его приказчика.

Действительно, в этом списке оказались почти все смотрители магазинов и даже три чиновника окружного интендантства: им уже предложено подать в отставку; но сплетники и злые языки выдумали, будто бы в этом списке оказались имена "высокопоставленных лиц", называли окружного интенданта Скворцова и генерал-адъютанта Мордвинова.

Наглая эта ложь и клевета, разумеется, произвели сильное волнение в интендантской сфере и в канцелярии Военного министерства. Для прекращения этих слухов просили меня выхлопотать теперь же, не в урочное время награды как Мордвинову, так и Скворцову, однако ж государь не согласился на это, а разрешил только напечатать в "Правительственном вестнике" краткую заметку в опровержение распущенных ложных (или преувеличенных - текст из более ранних изданий дневника, выделение автора) толков".

В 1902 году отмечалось Столетие военного министерства.

В многотомном издании, посвященном этому событию, отразились и события Восточной войны.

И перебои в снабжении, и непроходимость дорог.

"Собственно говоря, во время распутицы дорог не было, так как полосы земли, по которым раньше проходил путь, представляли собой длинные неограниченные болота, где подводы шли как бы ощупью...

Дороги превратились в сгустившуюся грязь, в которую колеса погружались выше ступиц. Грязь приставала к спицам, наполняла пространство между ними, так что вместо колес делалась только большая, тяжелая, круглая масса грязи, и колеса переставали вращаться. Чтобы подвинуть повозку, приходилось почти на каждом шагу счищать с колес грязь. Иногда с большим трудом можно было делать в сутки 4 версты...

Особенно замечательными по глубокой грязи были дороги около Альминской станции и около селения Дуванок. Здесь грязь была так велика, что палые лошади исчезали в ней.

Транспорты с сеном для армии приходили иногда пустыми, так как все сено выходило в пути на корм упряжного скота.

А в конце 7-го тома говорилось следующее:

"Ни для кого не было тайной, что госпитальное управление нуждается в коренных преобразованиях так же как и все военно-врачебное управление вообще, с особой наглядностью это выяснилось после Крымской войны, во время которой беспорядки и злоупотребления во всех отраслях военного хозяйства достигли высшей степени".

О Восточной войне было написано много книг.

Но первая значительная работа начала издаваться уже в 1854-м году, когда чиновник особых поручений кораблестроительного департамента Н. И. Путилов стал выпускать "Сборник Известий, относящихся до настоящей войны".

В 1854 г. - вышло 11 сборников, в 1855-м - 12, в 1856-м - 5, в 1857-м - 4, в 1859-м - 1.

На 6334 страницах 33 книг отобразилась вся история этой войны.

Этими материалами воспользовались потом - Э. И. Тотлебен ("Описание обороны города Севастополя"), А. М. Зайочковский ("Восточная война 1853-56 гг. в связи с современной ей политической обстановкой"), М. И. Богданович ("Восточная война 1853-56 гг."), А. О. Гейрот ("Описание Восточной войны. 1853-1856"), Е. В. Тарле ("Крымская война") и многие другие.

В 29-м сборнике Н. И. Путилов поместил статью о своем участии в этой войне. Как под его руководством была создана флотилия паровых канонерских лодок...

Еще один печальный итог Восточной войны - отставание России в развитии военной техники.

Только эти канонерские лодки смогла противостоять франко-британской эскадре, посланной захватить Кронштадт.

В мае 1863 года под руководством Морского министерства был создан пушечный завод, организованный Обуховым - технология, Путиловым - организация производства и Кудрявцевым - финансовое обеспечение. Здесь стали изготавливать такие же орудия, как на заводах "пушечного короля" Альфреда Круппа.

Когда военное министерство занялось перевооружением войск, то это превратилось в "несчастную ружейную драму". 7 заводов министерства за 2 года смогли вместо запланированных 331 000 винтовок переделать только 20 000. И в высоких кругах стали даже поговаривать, что воевать, в конце концов, можно и старым оружием. Ведь, без всякого сомнения, "в бою лучше иметь надежное старое, чем не совсем надежное новое". Н. И. Путилов, уже владелец своего, путиловского, завода смог организовать собственное производство и за 3 месяца переделал 10 000 ружей, при этом под более современный металлический патрон, что заставило военное министерство значительно улучшить свою работу.

Канонерская флотилия, мощнейшие пушки, скорострельные ружья. Если бы они не появились так во время, то можно только догадываться, чем бы все это могло закончиться и радоваться тому, что этого не случилось.

К сожалению, уроки Восточной войны мало кого научили. Поэтому и в дальнейшем у войн, в которых участвовала Россия, всегда была "изнанка", и почти всегда очень похожая на описанную в данной статье (см., например, "Мы сегодня к победе готовы..." "КОНКУРЕНЦИЯ и РЫНОК". 2014. Љ 6 (67). С. 92-99).

Использованные источники и литература

Газеты: "Русский инвалид", "Северная пчела".

Журналы: "Военный сборник", "Исторический вестник", "Морской сборник", "Русская старина", "Русский архив".

Богданович М. И. Восточная война 1853-56 гг. В 4 т. - СПб., 1877.

Кокорев В. А. Экономические провалы. - М.: Общество купцов и промышленников России, 2005. (Серия: Экономическая история России).

Меньков П. К. Записки. Т. 1-3. - СПб., 1898.

Никитенко А.В. Записки и дневник: В 3 т. - М.: Захаров, 2005. (Серия "Биографии и мемуары").

Описание обороны города Севастополя. Под руководством генерал-адъютанта Э. И. Тотлебена, В 3 ч. - СПб., 1863-1871.

Сборник известий, относящихся до настоящей войны, издаваемый с Высочайшаго соизволения И. Путиловым. В 33 кн. - СПб.: Типография Эдуарда Веймара, 1854-1859.

Столетие Военного министерства : 1802-1902 / Гл. ред. ген. от кавалерии Д. А. Скалон ; [обл. и виньетки худож. Н. Самокиш] . - СПб.: Тип. т-ва М.О. Вольф, 1902-1914.

Пикуль В. С. Николаевские Монте-Кристо / Сборник "Из старой шкатулки", 1976.

Порудоминский В. И. Пирогов. - М.: "Молодая гвардия", 1965. (Жизнь замечательных людей).

Тарле Е.В. Крымская война. В 2 т. - М., 1941-1943.

Интернет-ресурсы, посвященные Восточной войне