Аннотация: Я - человек, которому приснилось что он бабочка или я бабочка, которой снится что она человек?
Автор: Ольга Дрок
Бабочка.
Расставляем ловушки, таимся, преследуем, гоним
В тупики эгоизма и сети придуманных благ.
Знаю: надо. Но все же на боль отвечаю поклоном
И вокруг мотыльков никогда не сжимаю кулак,
В разноцветную пыль растирая дрожащие крылья.
Не права? Извини, что сражения не для меня:
Стены крепости слишком давно и уверенно срыла,
А чужие чертоги, увы, не сумею занять...
В.Иванова
Троллейбус закрыл двери. Он разгонялся быстро - до следующей остановки ехать по-прямой. Я спустилась на ступеньку ниже и прислонилась плечом к двери. Наклейка "Не прислоняться", где "о" заменял знак "кирпич", слегка портила меняющийся пейзаж. Нет, я, конечно, понимаю, зачем в метро написано "не прислоняться", а здесь на кой? Я посмотрела вниз, на асфальт. Почему-то он напомнил мне ленту конвейера. Вот сейчас откроются двери, и я не удержусь. Если повезет, то водитель машины, что едет сзади, успеет ударить по тормозам. Впрочем, повезет как раз тому человеку за рулем, а не мне. Инерция протащит меня по дороге - результат будет страшный. Хуже только первая помощь в исполнении неумелых рук. Надеюсь скорая приедет прежде, чем меня добьют чрезмерным желанием помочь. Тогда будет хоть надежда на покой в больничной палате. Воображение почти детально нарисовало не веселую картину...
Что-то едва слышно щелкнуло - дверь троллейбуса резко открылась. Я теряю равновесие, вот-вот наступит мгновение полета. Но вместо этого что-то сдавливает мне горло и вдергивает обратно в общественный транспорт. Дверь захлопывается.
- Осторожней надо, - говорит кто-то.
Я молчу. Горло болит. Мдя, быть задушенной завязочками капюшона - более нелепо, чем вывалиться из троллейбуса на полном ходу.
- Спасибо, - шепчу я, оборачиваясь.
Парень стоит на ступеньку выше, и я смотрю на него снизу верх. Пассажиры, хоть их и мало, ничего не заметили - вроде бы должна привыкнуть, но что-то не очень получается, иногда.
- Извините. Надеюсь, не сильно дернул?
Я отрицательно качаю головой, от чего обруч сползает на лоб. Он поправляет его прежде меня.
- Будьте осторожней, хорошо? - улыбается, зубы у него белые и ровные.
Я согласно киваю. Троллейбус останавливается, мы выходим. Парень идет на переход. Спина у него ровная, шаг легкий. Наверное, актер - слишком красиво улыбается.
Загорается зеленый свет, и люди спешат на ту сторону дороги. Я с грустью смотрю на свою ладонь, бинт немного мешает, но это ничего. Грустно...
Бывают моменты, когда принимаешь решения без каких-либо раздумий - захотел и все. Мир почему-то смотрит на такие действия благосклонно и потому, наверное, они приносят удачу, но бывает и наоборот.
Уже давно миновало время "час пик", и те немногие водители, что еще пролетали мимо, старались проскочить перекресток как можно скорее. Я шла наперерез, игнорируя и пешеходный переход, и светофор, следящий зеленым глазом за механическими монстрами. Меня ведь люди тоже не замечают, так почему бы и мне не ответить тем же? На мгновение я замерла - красный Москвич пронесся мимо, едва не задев меня боковым зеркалом.
Дорога закончилась. Меня встретил высокий, почти до колена, полосатый бордюр. Небольшой мост перекинулся через овражек, который теперь известен как парк. Перескочив полосатую границу, я подошла к перилам: черные металлические с плоским верхом - мои любимые.
И раз, и два, и... три! И вот я уже стою и смотрю вниз - на дне овражка змеится дорожка. На таких перилах держать равновесие - одно удовольствие! Я иду по ним прогулочным шагом, держа руки за спиной. Хорошо, что сегодня я одела кроссовки. В туфлях так не походишь.
- Ты что?! Шею свернуть захотела?
Я оборачиваюсь на голос. Теперь моя очередь смотреть сверху вниз? А он тяжело дышит, волнуется или пробежался? Скорее второе.
- Нет.
- Слезай немедленно, - еще мгновение и "спаситель" меня сам отсюда снимет.
- И не подумаю.
Только он потянулся ко мне, чтобы снять как непослушную девчонку - я сделала еще шаг вперед, почти переступая через его руку, и... меня впервые подвели мои ноги. Подошва скользнула по металлу, и я потеряла равновесие. Незабываемое чувство падания. Страшно? Нисколько. Просто любопытно.
Парень успел ухватить мою руку. И как только сам не упал? Так мгновенно среагировать не каждый сможет.
- Отпусти, - говорю я.
- Ты что, сдурела?!
- Да нет, вроде.
- Так "да", "нет" или "вроде"? - на его лице изобразилось какое-то подобие улыбки.
- Не знаю. Решай сам.
- Вторую руку дай - вытащу.
- Не надо. Лучше отпусти.
- Ты что, разбиться хочешь? Отсюда насмерть, может и не получиться.
- У меня вообще не бывает насмерть. Даже с крыши многоэтажки.
- В каком смысле?
- В прямом.
- Руку!
- Нет.
Не знаю почему, но мне нравилось вот так висеть. Знаю, что еще чуть-чуть и рука онемеет, что этот парень не сможет меня долго держать. Но именно это мгновение дразнило тонкой ноткой удовольствия. А глаза у него темные, словно корица. Нет, не тот странный порошок непонятно-коричневого цвета, а та настоящая корица - свежесодранная кора дерева.
За мгновения удовольствия жизнь обычно берет втридорога. И как всегда, валюту выбираем не мы. К нам подбежал паренек, совсем молодой и очень бойкий:
- Не волнуйтесь! Я сейчас вас внизу поймаю, - он только хотел рвануть к лестнице...
- Идиот! - ой, мы что, это вместе сказали?
- Ты хочешь, чтобы она продырявила тебе лоб шпилькой?
- Эм, я в кроссовках...
- Прости. Ты хочешь, чтобы на тебя свалились? - он вопросительно посмотрел на меня.
- Пятьдесят четыре.
- Полцентнера?
Как бы мне хотелось, чтобы этот парнишка исчез куда-нибудь по неотложному делу. А лучше: вообще про нас забыл. Тогда можно было бы еще немного повисеть так...
Внезапно его взгляд затуманился. Парнишка еще раз коротко взглянул на моего "спасителя", развернулся и зашагал вдоль по тротуару.
- Эй! - крикнул кареглазый актер, но парнишка даже не обернулся.
- Гиблое дело.
- Ты тяжелая.
- Отпусти. Все равно же уронишь.
- Нет.
- Дурак.
- От дуры слышу.
Рука выскальзывала. С каждой секундой становилось все трудней держаться, но он не сдавался.
- Ты хороший, - сказала я и ладонь выскользнула. В его руке остался мой старый бинт.
Краткий миг полета. Слишком мало, чтобы насладиться. Но мир любит меня, и потому дает возможность выпить это мгновение до дна. Я ведь самый привередливый гурман на свете.
Ветер столбом устремляется вверх, как будто хочет подхватить меня. Нет, я не умею летать, но этого достаточно, чтобы приземлиться...
Обычно бывает суматоха... Но не в этот раз. Наверное, мир решил, что его сокровище слишком ценное для такой вот суеты. Я ведь только твоя, правда?
Кровь вырвалась из плена плоти и потекла по асфальту, траве, земле. А мир пьет ее, нежно, ласково, жадно. Моя кровь для него - жизнь. И поэтому мир так любит меня ...
А небо голубое... Бездонное, бескрайнее, с едва заметными ранами облаков. И чтобы это небо оставалась прежним, я должна лежать на асфальте и ждать, пока мое тело не соизволит ожить.
Беспомощное, жалкое создание - ни шевельнешься, ни вздохнешь - словно бабочка на булавке в громадной коллекции сумасшедшего коллекционера.
Бабочки прекрасны, особенно когда их много. Тогда кажется, что мир состоит из множества пестрых движущихся пятнышек. Тысячи разноцветных красавиц летят на свет. Глупые, ведь ничего кроме смерти они там не найдут. Бабочки слишком прекрасны, чтобы умирать просто так. И кто-то решил сохранить их красоту. Жизненные силы, которые тонут в реке времени, можно задержать в хитиновом тельце немного дольше. Достаточно убрать то, что тратит драгоценные силы. И еще долго пестрые крылышки буду радовать коллекционера. До тех пор, пока не рассыплются прахом.
- Вставай, - знакомый голос прервал цепочку моих мыслей. Тонкие звенья собрались вместе и соединились по-новому.
Эм, я как бы встать не могу. Тут высота примерно в четыре этажа, да и асфальт - не перина. Вообще, я сейчас - мертвая. С виду, по крайней мере.
- Вставай, - теперь это уже просьба с ноткой безнадежности.
Мимо проехала коляска. Молодая мамаша болтала по сотовому, а ее чадо с переменным успехом сражалось за пуговицу-глаз бедного кролика. Для них распластавшийся на полдороги труп и ручейки крови не существовали. Неужели мир сделал исключение для человека? Для этого актера?
Он садится на корточки рядом со мной. Его теплая рука закрывает мне веки. Не хватает только фразы: "покойся с миром". Хотелось смеяться - слишком уж это все походило на дешевую мелодраму.
Темнота успокаивала и мягко, словно теплое пушистое полотенце, укутывало в себя. Но ни умиротворенный сон, ни спасительное забвение, ни вечный покой мне не светит. Не отпустят...
- А говорила, не получится даже с многоэтажки, - он смеется? Нет, усмешка. Горькая и острая.
Темнота растворяется, и я могу вновь увидеть моего "спасителя". Так иногда случается. Просто глаза становятся ненужными, потому что мир слегка изменил твое положение относительно себя. Это как стоять на зеркале - смотришь вниз, а видишь потолок, но твоего отражения нет.
Он встает, собирается уйти. Это правильно, пусть идет. Мир, прошу, подари и ему свободу от памяти, как тому бойкому мальчишке. Ему незачем меня помнить, так же как и всем остальным.
Я вижу, как он уходит. Правильная осанка, легкий шаг... Он оборачивается. В его глазах читаю свой приговор: "Помню". В его руках мой обруч для волос... зачем?
Только ближе к ночи я смогла привстать. Все тело била крупная дрожь, наверное, от холода. Одежда испорчена пятнами засохшей крови. Идти никуда не хочется, но осенний вечер не сулит тепла. Надо встать. Подняться с земли и брести домой. А сил нет...
Звезды... Поднимаю руку к небу. Пальцы, словно царапая невидимую гладь, сжимаются в кулак. В тусклом свете не разглядеть тонкой ниточки шрама на правой ладони, там, где у людей тянется линия жизни. Нет, даже при ярком свете его там не будет. Исчез, как в прошлый раз и позапрошлый...
Думала, что сможешь обмануть себя? Нарисовать лезвием придуманный путь? Иллюзии никогда не помогают. Они нарушают правила игры. Мир любит тебя и хранит как единственное сокровище.
- Зачем ты нами играешь? - впервые вопрос, хранимый глубоко в закоулках моих мыслей, вырвался на свободу.
- Потому что это весело.
Парень-актер и мой неудавшийся спаситель в одном лице стоял рядом.
- Но... мы же живые... - по щекам бегут слезы. Почему?
- И это интересно.
- Нельзя...
- Играть?
- Делать... нас игрушками.
- Никогда так не поступал, - он подходит и протягивает мне руку. - Что поделать, если марионетка отдает тебе свои же нити?
- Не принять, - смотрю на его руку. Едва видны пальцы - темно.
- Нельзя. Потому что тогда свободный перестанет быть таковым.
- Так не бывает! Не может быть... - я снова смотрю на него снизу вверх.
- Еще как... Разве я дергаю за ниточки? Куклы в них путаются сами.
Парень не убирает протянутой руки. Его не страшит ни неловкость, ни моё бездействие. Мир, пожалуйста, пусть он уйдет! Я уже ничего не хочу, ни знать, ни помнить, пусть только он исчезнет и заберет с собой это неподъемное чувство...
Рука дернулась, словно от удара. Веки не успели скрыть отражение боли. Но он стоял.
- Не надо...
Сотни вопросов, простых и сложных, длинных и коротких родились, чтобы быть заданными, но я не посмела... Нет, он бы на них ответил. Просто мне уже не нужны ответы. Они такие же бесполезные, как и шрам - поддельная линии жизни.
Навстречу протянутой руке слабо потянулась моя.
Он помог мне встать. Ноги не держали - я почти упала в его объятья.
- Я же говорил, будь осторожней.
Мои слезы капали ему на рубашку, а я все сильней прижималась к нему. Потому что там, за спиной, падал мир, словно стекло разбитых витражей. Целым остался только маленький кусочек, с нами.
- Все хорошо, - прошептал Актер, легонько касаясь моей головы, - открой глаза. Не бойся.
Я поверила. Отрыла глаза...
Разбитое стекло осыпалось серебристым дождем. Бабочка второй раз взмахнула крыльями и взлетела, оставляя только стальную иглу. Коллекционер провожал ее долгим взглядом, в котором читалось восхищение. Звонко запели стекла других коробочек - смогут или нет?
Коллекционер улыбнулся и сел обратно за свой стол.
Белоснежная бабочка выпорхнула в открытую форточку. Навстречу Миру.