Дроздов Анатолий Федорович : другие произведения.

Кондотьер Богданов. Главы 7 - 12

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вторая сборка глав для любителей читать помногу)))


   7.
  
   Евпраксия, первенец князя Андрея, явилась на свет крупной, едва не убив родами мать. Княгиня долго болела, Евпраксию кормили мамки. Сразу две: одной для прожорливой девочки не хватало.
   - Ишь, сосеть! - жаловалась мамка товарке. - Другую грудь даю, а все не уйметься. Кудыть ей?
   - Нехай! - говорила другая. - Крепче будить!
   Евпраксия, словно понимая, улыбалась мамкам беззубым, розовым ротиком. Те переставали ворчать и начинали сюсюкать. Красивая, полнощекая девочка вызывала умиление.
   Вслед Евпраксии княгиня родила мальчика, который почти сразу умер, следующий и вовсе родился мертвым. Более княгиня не беременела. Князь Андрей горевал, но виду не показывал - любил жену. Евпраксия росла одна. Часто хворавшая мать не смотрела за ней строго, Евпраксия больше носилась во дворах, чем сидела в светелке. Во дворах бегали мальчишки: дети бояр, конюхов и кметов. Они играли в свои игры, девчонку не принимали. Евпраксия встревала. Непонятливую вразумляли тычками - у детей нет почтения к титулам. Княжна в долгу не оставалась. Вспыхивала драка. Евпраксия возвращалась домой с поцарапанным лицом и разбитыми губами. Мать ахала и укоряла дочь. Епраксия слушала, насупившись, назавтра все повторялось. Княгиня пожаловалась мужу, тот позвал дочь. Евпраксия предстала перед отцом в разорванной рубашонке, с синяком на лице. Князь, скрывая усмешку, долго рассматривал строптивую.
   - Пошто дралась? - спросил строго.
   - Они первые начали! - сказала Евпраксия, по-мальчишечьи шмыгнув носом.
   - Хочешь быть с отроками?
   - Ага! - подтвердила дочь.
   - Тогда учись драться! - сказал князь. - Как и они.
   Лицо Евпраксии просияло. Княгиня, узнав, всплеснула руками, но перечить не стала. Чувствовала вину: не родила мужу сына. У князя Андрея был свой расчет. Военному делу на Руси учат крепко, а в порубежных княжествах - вдвойне. Отцы не жалеют сыновей - дорого станет. Что ни год окрест Сборска стычки. Приходят чудь, литва, жалуют и рыцари. Желающих пограбить хватает. Неуки в стычках гибнут... Андрей решил: дочка, распробовав хлеба ратника, остынет и вернется в девичью.
   Евпраксию одели мальчиком и отдали дядькам. Князь наказал: дочку учить строго. Дядьки оскалились и обещали. В первый же вечер Евпраксию принесли - сама идти не могла. Мать причитала. На рассвете дочь встала и надела порты, будто не заметив лежащее на лавке платье. К вечеру вернулась в синяках - учили драться на палках. Княгиня побежала к мужу.
   - Глаз выбьют или лицо рассадят! - негодовала она. - Кто ее замуж возьмет - кривую и со шрамом?
   - В девичью не просится? - удивился князь.
   Княгиня только всхлипнула. Андрей позвал дядек и велел за лицом княжны смотреть. В остальном спуску не давать. Дядьки усмехнулись и кивнули.
   Андрей ошибся в дочери. Ратное дело Евпраксия не бросила. Спустя год она не уступала сверстникам-отрокам, дядьки сдержано, но стали ее хвалить. Князь понял, что перемудрил, но отступать было сором. В конце концов, не повредит. Жизнь в порубежном княжестве суровая, бабы в весях управляются рогатиной не хуже мужиков. Многие из луков стреляют, особенно те, кому грудь не мешает. Жить захочешь - выстрелишь! Мужиков по весям не хватает: кто сгинул в стычках с врагами, кого медведь задрал или волки заели. Бабы били дичь, отгоняли волков, кололи острогой рыбу. Острогой и человека легко приколоть, если под руку сунется ...
   Дочь подросла, Андрей брал ее на охоту. Княжна скакала за оленями и кабанами, била их копьем и сулицей, охотилась на пролетную птицу. В пятнадцать Епраксия посадила на рогатину медведя. Загонщики вспороли его из берлоги, княжна подскочила первой. За спиной встали дядьки с рогатинами, но княжна справилась. Медведь ревел, пытаясь дотянуться до обидчицы когтями, дышал зловонной пастью, но княжна, уперев древко в землю, держала его, пока зверь не издох. После охоты Андрей сказал дочери:
   - Ты все ж девка! Хватит в портах бегать!
   Князь видел схватку с медведем. В этот миг он со внезапной остротой осознал, что дочь у него одна. Случись Епраксии оступиться, или древку рогатины сломаться...
   Евпраксия подчинилась. Она любила отца, да и мать следовало жалеть. Та переживала за дочь. Мать стала готовить княжну к замужеству. Учила вести дом, управлять хозяйством, просвещала о материнстве. Приходил отец, рассказывал о военных походах. Евпраксия слушала жадно. Ей было интересно все. Как ковать коней, крепить торока, сколько и какого оружия брать на стычку с чудью, какое - на битву с рыцарями? Андрей улыбался:
   - Хороший из тебя был бы князь!
   - Почему княжне нельзя? - обижалась Евпраксия.
   - Какой кмет согласится ходить под бабой?..
   Евпраксия вздыхала и хмурилась.
   Замуж отдавать ее не спешили. Во-первых, сваты медлили. Богатого приданого за дочкой посадника не ожидалось. Порубежный город не дальняя вотчина: много войны и мало серебра. Евпраксия, конечно, девка красивая, да с норовом: на коне скачет, медведей рогатиной валит... Как себя с мужем поведет - Бог весть! К тому же Андрей объявил: дочку от себя не отпустит. Пусть зять едет в Сборск! Придет время, сменит немолодого князя. Понятное дело, зять должен быть воином, благостных книгочеев да теремных гуляк в Сборске не ждут. Княжить в порубежном городе - не на перинах почивать.
   Женихи на такие условия не велись. Евпраксии стукнуло двадцать, а все невестилась. Княжон выдают замуж в шестнадцать, самое позднее - в осьмнадцать, Евпраксия по всем понятиям слыла перестарком. Не дождавшись свадьбы дочери, тихо угасла мать. По ее смерти стал сдавать отец: часто хворал и все более полагался на сотника Данилу. Данило был старше Евпраксии, но не намного - считай, выросли вместе. Молодой сотник сох по княжне, о чем ведал весь Сборск. Андрей не хотел такого зятя. Боярская дочь, выйдя замуж за князя, (редко, но бывает), становится княгиней. Княжна, обвенчавшись с боярином, теряет княжье достоинство. Данило был хорошего рода, но не князь. Князей на Руси много, есть такие, что беднее бояр. Бояре могут стать посадниками, чаще всего именно они и становятся, но все ж...
   Евпраксии Данило нравился. Не то, чтоб сохла, но посматривала. Данило был высок, красив, храбр (иной в молодые годы сотником не станет), прост и обходителен в общении. Многие хотели его в зятья. Безуспешно. Родители Данилы умерли, приневолить было некому, а сам сотник ожидал княжну. Евпраксии грезилось иное. Данило был хорош, но слишком прост. Покойная мать знала множество сказок, Евпраксия росла на них. В крепком теле княжны жила мечтательница. Ночами ей грезилось: приступает к Сборску лютый ворог с полчищами бесчисленными, нет городу спасения. И вдруг, откуда не возьмись, богатырь. Красивый, могучий, он разит вражье войско. Как ударит - в войске улица, замахнется - переулочек. Лютый враг повержен, открываются ворота, Евпраксия, замирая, выходит к богатырю. Тот кланяется и говорит: "Видал тебя во снах, красна девица, а встретил наяву. Будь моей женой, Евпраксеюшка, люба ты мне!.."
   Когда прискакал вестник от Довмонта, сердце княжны замерло. Вот он! Пусть не так, как во снах, но князь! Издалека! В землях своих отважно сражался, едва не погиб. Воин! Именно так рассказал гонец. Андрей тоже обрадовался. Тем горше было разочарование. У жениха оказалась остренькая мордочка и бегающие глазки. Сладкий, льстивый, он не походил на воина. Андрей крякнул, разглядев, но виду не подал. Дотошно расспросил гостя, пригласил на пир, затем позвал дочь.
   - Что жених? - спросил, едва переступила порог. - Глянулся?
   Кнжна покачала головой.
   - Не пойдешь за него?
   - Воля ваша, батюшка, но лучше за Данилу.
   - Вот и я так думаю, - сказал Андрей. - Скользкий, в глаза не смотрит, орден хвалит. Продаст нас немцам и глазом не моргнет! Не хочется перечить Довмонту, но придется...
   Затем случилось то, что случилось. Смерть отца, изгнание Казимира, его скорое возвращение. Заперев Евпраксию в девичьей, Казимир преобразился. Держался нагло, разговаривал грубо. Мышиные глазки, бегая по фигуре княжны, покрывались маслом.
   - Все равно будешь моей! - сказал Казимир, посетив княжну.
   - Накось! - скрутила та кукиш (от ратников и не такого наберешься!). - Лучше за смерда пойду, А тебе, подстилка орденская, висеть на суку!
   Казимир схватился за кинжал, Евпраксия - за лавку. Тяжелая, из дубовых досок, она взлетела вверх в намерении обрушиться на голову князя. Казимир опешил. Они стояли так несколько мгновений, посверкивая взорами. Первым не выдержал князь: повернулся и ушел. Евпраксия бросила лавку и заплакала от бессилия. Будь у нее нож! Убила бы, не испугалась! Но оружия не было, веретена и те из девичьей вынесли. Казимир более не заходил, зато отозвался Данило...
   Совершая побег, Евпраксия рассчитывала: Казимир в Сборске не задержится. Город шел в приданное, а невеста сбежала... Как княжить после такого? Соседи засмеют! Но литвин остался, а в Сборск явились наемники... Пришел черед княжне кручиниться. Куда голову приклонить? С сотней кметов Сборск не отбить. Довмонт велел не казаться на глаза, нигде более не ждут. В Муроме жили дядья и тетки, никогда Евпраксией не виданные. Родственницу они-то примут, но посадят в терем. Своенравна княжна! Сплавят замуж за какого-нибудь вдовца... Еще горше приходилось Даниле. Его веси - в сборских землях, князь отберет их на законном основании. Придется наняться простым кметом, да и то - возьмут ли? Кому нужен сотник, изменивший князю? В стане беглецов царило уныние. В этот момент пришла весть о Богдане. Евпраксия и Данило встрепенулись. Учинили розыск, нашли отроковицу, та поведала о ведуне. По всему было видно: не врет! Они сидели в избе втроем, отроковица рассказывала, гости слушали. Когда повесть кончилась, Данило вышел во двор - придти в себя. Отроковица поманила княжну.
   - Ведун велел еще передать! - сказала, оглядываясь.
   Евпраксия наклонилась, отроковица шепнула на ушко. Княжна вспыхнула и вышла вон. Данило с удивлением глянул на раскрасневшуюся Евпраксию, но расспрашивать не стал - у самого голову кружило...
   Богдан оказался таким, как грезила. Вернее, почти таким. Высокий, широкоплечий - подстать Даниле, но ничуть на него не похожий. Данило перед княжной робел. Хотя был выше, но смотрел снизу. Даже Казимир не посмел Евпраксию тронуть. Запереть - запер, но чтоб прикоснуться... Богдан коснулся, не задумываясь. Она поцеловала его первой, но так было велено. Княжне не зазорно. Поцелуй дарят дорогому гостю, богатырь-освободитель такой и есть. Богдан погладил ей руку... Ласково, как своей женщине. Единственный мужчина, который до сих пор гладил Евпраксию, был отец. Богдан не задумался, что она княжна. Евпраксии это понравилось. Богатырь назвался Андреем, Богдан, как объяснил, - родовое имя. Княжна обрадовалась: Андреем звали отца. Не понравилось Евпраксии другое. Богатырь явился в странных одеждах. Синяя рубаха, сшитая заодно с портами, под ней порты и рубаха цвета навоза. Андрей объяснил: защитный цвет. Княжна не знала, как и от кого навоз защищает, и велела одежду сменить. Богдан не спорил. В новой свите, блестящей кольчуге покойного князя гость преобразился. Посвежел, помолодел - словно краски в лицо плеснули. Одежду сменить оказалось легко, другое - сложно. Богдан прилетел с женщиной. Княжна не могла понять, зачем? Богдан сказал, что это воин. Какой из замухрышки воин? Саблю не подымет, под кольчугой рухнет... К тому же было неправильно. В сказках богатыри искали невест, а не прилетали со своими. Богатырь мог встретить девицу в чистом поле и, не разобрав, кто перед ним, сразиться. В схватке с девицы сбивали шлем, выпадали косы, богатырь замирал, как громом пораженный. После чего звал девицу в жены. Евпраксии нравилась эта сказка. Владея копьем и саблей, умея вести войну и держать хозяйство, она совершенно не разбиралась в делах сердечных. Княжон этому не учат. Замуж выдает отец, а муж по венчанию объяснит, где у девы сердце. А также другие органы...
   Ведун не обманул: все случилось по сказанному. Птица с богатырем взлетела и в мановение ока очистила стены Сборска. Княжна видела, как падают кметы. Затем птица развернулась и плюнула огнем - ворота открылись. Воодушевленная толпа рванулась в город, казалось, ее не остановить. Заминка случилась на площади. Планируя захват Сборска, Данило опасался наемников - и не зря. Они успели собраться и загородиться щитами. Как быть с ними - не знали, но тут явился Богдан. Убил двоих, остальные ему присягнули. Отказались бы - убил всех. В этом никто не сомневался.
   То, что происходило на глазах княжны, было чудом, не виданным даже в сказках. Богдан был не просто богатырем - волшебником. В порыве княжна пыталась пасть на колени, но он не дал. Подхватил, обнял... Не захотел, чтоб люд увидел ее униженной. Пожалел...
   Евпраксия помнила об этом день напролет, хотя было некогда - разом навалились сотни дел. Предстояло переловить кметов Жидяты, сыскать самого князя с сотником, проследить, чтоб не буйствовал разошедшийся люд. Некоторые звали громить княжий двор. Оно-то Казимир там сидел, но двор-то Евпраксии! Горлопанов не пустили за тын... Следовало сыскать разбежавшихся слуг, запрячь их в работу, накормить и разместить сотни людей. В дальние веси до темна не добраться, многие остались ночевать. Люд откликнулся на ее призыв, следовало уважить... Забот было невпроворот, хорошо, что большую часть взял на себя Данило. Отдавая распоряжения и выслушивая вести, княжна не забывала справиться о Богдане. Ей сообщали постоянно. То он копает гнездо своей птице, то исцеляет детей, то хоронит убитых наемников. Евпраксию не удивило прозрение слепого мальчика - в ее представлении Богдан и не такое мог! Она велела истопить гостям баню и отправила к ним Неёлу. С тайным наказом. Вот Неёла и вызнала...
   Княжна прекрасно знала, что делают мужчина с женщиной наедине. В городе жили тесно, особо не схоронишься. Евпраксию это не волновало. Жеребца случали с кобылой, быка - с коровой, хряка - со свиноматкой; люди тоже занимались подобным. Это не было любовью. Любовь цвела в сказках, любили друг друга ее отец и мать. Евпраксия ни разу не видела, чтоб они целовались на людях, но знала: у родителей любовь. На других женщин отец не смотрел даже по смерти супруги. Евпраксии хотелось, чтоб и у нее было так. И что же? Богдан заигрывал с Неёлой! С толстой, громогласной бабой, которой избегали даже храбрые кметы! Богатырь...
   За обедом Евпраксия не смотрела на Богдана, не могла дождаться окончания совета. Попрощалась с гостем из последних сил. Только запершись в светелке, дала волю слезам. Как он мог! Ручку гладил, в глаза смотрел, а после - Неёлу за цыцки! Жеребец...
   Плакала Епраксия недолго. Во-первых, не привыкла, во-вторых, была девой разумной. Отерев слезы, стала размышлять. Ей нечем попрекнуть Богдана: Сборск теперь ее. Отроковица обещала еще кое-что, но как сбыться пророчеству? В сказках богатырей заманивали чародеи, прикинувшись неземными красавицами, и богатыри, случалось, поддавались. Иноземные царевны старались улестить героев, танцуя перед ними в легких одеждах. Оно и понятно: русский богатырь лучше заморского королевича. Даже сравнивать нечего! Вспомнить хотя бы Казимира... Возможно, на Богдана навели морок. В свете дня он стремится к княжне, в темноте - хватает другую. Надо выяснить. Евпраксия не привыкла откладывать задуманное, поэтому встала и оделась. Она не думала, что идет ночью к мужчине. К отцу ведь ходила! Неважно, что ночь, а гость спит - проснется! Возможно, сейчас его искушают! Вот княжна и посмотрит...
   Богдану постелили в родительской ложнице, она располагалась далеко от женской части хором. Евпраксия шагала длинными переходами и, завернув за угол, замерла. У дверей ложницы кто-то стоял! Евпраксия услышала женский голос и поняла: оно! Дверь распахнулась, тень скользнула внутрь. Княжна, неслышно ступая, подошла. Голоса за дверью были хорошо слышны: Богдан говорил со своей девкой. Острая догадка пронзила Евпраксию. Теперь понятно, почему она с ним. Чародейка! Присушила богатыря! Днем он с ней неласков. Княжна сама видела и понимала: кто ж на такую позарится? Ночью чародейка меняет облик, поэтому Богдан и впустил. Неёла сказала, чародейка - дева. Богдан пока противится чарам, но может не устоять. Как возьмет ее, так пропал!
   Гости говорили непонятно: язык вроде русский, но слова незнакомые. По тону ясно: чародейка жалится, что богатырь не берет ее. Богдан не поддавался. Послышался шум. Княжна догадалась: Богдан перенес перину на лавку. Не пустил ведьму в постель! Лучше б, конечно, выгнал, но с чародейками не просто. Княжна было обрадовалась, но тут девка заплакала - горько и жалобно. Богдан стал утешать. Евпраксия насторожилась. Тон разговора стал мирным, княжна взялась за ручку кинжала. Послышатся недвусмысленные звуки, она ворвется и заколет ведьму! Богдан только спасибо скажет. Небось, видит ее писаной красавицей. То-то удивится, когда пелена с глаз спадет!
   Колоть не пришлось - Богдан вернулся к себе в постель. Княжна подождала немного и пошла к себе. На душе было тревожно и радостно. Богатырь оказался стойким, не поддался. Однако чародейка не отстанет. Надо придумать, как их разлучить. Обязательно!
   На ночь думалось плохо, Евпраксия не заметила, как уснула. Встала на заре. Едва умылась, как явился Богдан.
   - Поскачу к ведуну! - сообщил, поздоровавшись. - Его пещера там, где мы встретились. Дай проводника!
   - Кольчугу надень! - посоветовала Евпраксия. - Вдруг нарвешься на Жидяту...
   - У меня пулемет!
   Княжна догадалась: говорит о железной палке, из которой убил наемников.
   - Могут ударить стрелой из засады! Возьми людей!
   - Конрад выделил десяток... Но они не знают дорог.
   - Девку свою берешь?
   - Во-первых, она не моя, - сказал Богдан. - Во-вторых, не девка, а сержант Красной Армии. Понятно?
   Княжне было совсем не понятно, но она кивнула. Богдан говорил неласково.
   - В-третьих, - продолжил Богдан, - она не умеет ездить верхом. Дашь проводника?
   Княжна распорядилась, и Богдан ускакал. Евпраксия проводила его до ворот. Зачем ему ведун? Княжне хотелось спросить, но не решилась. Рано или поздно узнает. До места, где они встретились, полдня пути. Это по реке плыть долго. К вечеру вернется. Пока следовало заняться другим.
   Иерей Преображенской церкви, отец Пафнутий, к просьбе княжны отнесся серьезно. Неёла отвела его девке. Вернулся Пафнутий скоро, сердитый.
   - Язычница! - иерей в сердцах плюнул на пол. - Отказалась от исповеди и причастия! Сказала, не верует. Заявила: Христа нет!
   Евпраксия ахнула.
   - Не знаю, откуда ее привезли, но, по ее словам, во Христа там веруют только старики, непросвещенные. Просвещенные по ее словам Господа отринули. Поведала, что состоит в языческом племени, которое называется "комсомол", а этот комсомол ставит целью искоренить веру в Христа! Опасного человека ты приютила, княжна!
   Иерей был вне себя, его едва успокоили. Получив заверения, что язычница в хоромах не задержится, отец Пафнутий ушел. Евпраксия внутренне ликовала. Богдан не ведает, кого держит рядом! Отцу Пафнутию удалось чародейку разоблачить. Богдан как узнает, прогонит! Непременно! В сонме многочисленных дел, которыми был полон этот день, княжна не раз возвращалась к этой мысли. Улыбалась. День тянулся бесконечно, но все ж кончился. В княжий двор въехал запыленный кмет - проводник Богдана.
   - Не нашли ведуна! - сказал с порога. - Весь ручей обшарили - нет там пещеры! Богдан попрекал меня - не туда завел, но я места те добре знаю. Нет там второго ручья! Я его и к броду водил, где кметов Жидяты убили, и лес показывал, где стан беженцев сожгли...
   Кмет выглядел расстроенным.
   - Что Богдан? - спросила княжна.
   - Обратной дорогой слова не проронил. Почернел с лица. Как вернулись, пошел к своей птице, взял какую-то флягу. Позвал свою девку и наемника, велел принести соленых огурцов и хлеба, более никого не пускать.
   "Пусть поест! - решила княжна, отпуская кмета. - Успокоится..."
   Она сменила платье, глянула в серебряное зеркало. Хороша! Княжна села на лавку и стала думать. Как держать себя с ним, что сказать? Что Богдан знает о пророчестве? До сих пор виду не казал, ну так времени перемолвиться не было. Зачем ему ведун? Что хотел узнать? Может, о ней? Княжна забылась в сладких грезах. Прервала их Неёла.
   - Матушка! - завопила, врываясь в светелку. - Богдан помирает!
   Словно вихрь сорвал Евпраксию с лавки. Она бежала по переходу изо всех ног, но казалось, что медленно.
   - Девка его прибежала, - тараторила едва поспевавшая за княжной Неёла. - Мы кинулись, а он в непритомности. Никого не видит, не слышит...
   Ворвавшись в ложницу, княжна сразу ощутила запах. Резкий, неприятный. Возле отцовской кровати сгрудились люди. Евпраксия разметала их.
   ...Богдан лежал на спине, безжизненно свернув голову. Евпраксия наклонилась над милым лицом. Богатырь дышал, но тяжело. Тот самый резкий, тревожный запах исходил из его уст. На Евпраксию накатило тяжкое воспоминание. Неловко повернутое, безжизненное лицо отца... Упавшая с кровати холодная рука... И запах! Другой, едва уловимый, но страшный запах смерти... Беда не ходит одна: опоили Богдана... Княжна повернулась. Под ее взглядом люди порскнули по сторонам. Княжна увидела на лавке миску с недоеденными огурцами, надкушенный ломоть хлеба, рядом - флягу, обтянутую тканью цвета навоза. Княжна шагнула, взяла флягу. От нее исходил тот же запах. В глазах княжны потемнело. На мгновение свет исчез. Затем стали проступать испуганные лица. И среди них одно, ненавистное.
   - Ты! - княжна выхватила нож. - Ты его опоила! Поняла, что не поддастся! Язычница, чародейка!..
   В лице девки проступил страх.
   - Он сам! - сказала жалобно. - Я говорила: не надо так много! Не слушал...
   - Лжа! - зашипела княжна, подступая. - Я слышала: ты говорила ночью! Требовала, чтоб взял тебя! Отец Пафнутий тебя разоблачил. Язычница! Гореть тебе в геенне!..
   Княжна замахнулась. Девка сжалась, но цели удар не достиг. Железная рука схватила княжну за кисть. Евпраксия попыталась вырвать руку, но противник был сильнее.
   - Пусти! - закричала она в ярости. - Как смеешь! Я княжна!
   - Я не служить тебе! - сказал Конрад. Княжна не заметила его ранее. - Я давать клятва кондотьер. Я сечь мечом любой, кто нападать на кондотьер и его люди.
   - Велю вас убить!
   - Вы пробовать, - усмехнулся наемник, - не выходить. Я не советовать. Мы рубить кметь в рагу!
   - Ты в сговоре! - догадалась княжна.
   - Нет сговор! - сказал Конрад. - Я рассказать!
   - Пусти! - сказала княжна, и Конрад разжал стальные пальцы.
   - Кондотьер приехать грустный, - сказал Конрад. - Брать фляга и звать меня пить. Это - спиритус вини, его еще называть "аква вита", вода жизни. Дорогое лекарство, помогать от болезнь. Я говорить кондотьер, что нельзя его много, он не слушать. Я не мог мешать - он кондотьер. Он сказать, чтоб я рядом сидеть, я соглашаться. Он пить, есть огурец. Много пить. Потом петь пестня. Он мне переводить. Хороший песня, душевный. О птиц, который лететь все выше и выше - к спокойствию наших границ. Потом кондотьер обнимать и целовать меня. После чего падать на пол. Я носить его на постель. Анна бежать, звать люд. Она не наливать. Она просить его не пить. Кондотьер ругаться. Ее нет вина.
   - Он может умереть? - спросила княжна, отступая.
   - Так, - сказал наемник. - Аква вита - крепкий. Его надо пить совсем мало. Кондотьер выдуть фляга.
   - Как его спасти?
   - Я пробовать, ты не мешать!
   Евпраксия кивнула и спрятала нож. Конрад снял с головы берет, вытащил из украшавшего его пука длинное перо. Подошел к Богдану, разжал рот и засунул перо глубоко в горло. Богдан замычал, задергался, елозя ногами. Евпраксия едва не бросилась на помощь, но сдержалась. Внезапно судорога пробежала по телу богатыря. Конрад перевернул его на живот. Поток жидкости хлынул изо рта воина, образовав на полу зеленую лужу. Мерзкий запах наполнил спальню. Конрад выждал окончания рвоты, и аккуратно уложил Богдана на бок.
   - Теперь он спать! - сказал, разглядывая испачканное перо. - Утром просыпаться, болеть голова, но зато жить.
   - Я буду с ним! - сказала Аня.
   - Только попробуй! - рыкнула Евпраксия.
   - Здесь оставаться я! - сказал Конрад. - Бабы нет. За дверь стать мои парни. Ульяна забрать Анна, я не советовать беспокоить их ночь. Я буду рубить такой в капуста! Пусть баба прибрать здесь и нести мне кушать. Много пива! Кондотьер утром мучить жажда...
  
   8.
  
   В голову всунули раскаленный обруч и распирали его изнутри. Горячий металл въедался в кость, обжигал мозг, нестерпимая боль опоясывала череп, прогоняя забытье. Богданов пошевелился и застонал.
   - Товарищ лейтенант! - раздался над ухом горячий шепот. - Товарищ лейтенант!
   Богданов разлепил тяжелые веки. Над ним колыхалось испуганное, девичье лицо.
   - Мы так боялись, что вы умрете!
   Каждый звук ее речи вызывал муку.
   - Умереть не страшно! - скрепя зубами, сказал Богданов. - Страшно, что ты рядом!
   Сверху всхлипнули, и лицо исчезло. Сильная рука взяла Богданова под голову и приподняла. Обруч сдвинулся, вызвав новый прилив боли, Богданов замычал. Перед глазами возникла глиняная кружка, доверху полная мутной жидкостью. Жидкость источала влекущий запах.
   - Пей!
   Богданов приник к источнику. Он пил, подавляя рождавший внутри приступ рвоты, потому что знал - это спасение! И оно пришло. Жидкость загасила раскаленный металл, но не убрала его из головы. Он распирал по-прежнему, но не обжигал. Богданов оперся на руки и сел. Рука под затылком исчезла.
   - Можешь говорить, кондотьер?
   Богданов моргнул. Кивать головой было страшно. Наемник всмотрелся в его лицо.
   - Надо еще! - сказал озабоченно и пошел к лавке. Нацедил полную кружку из бочонка, разбил в нее два яйца, перемешал грязным пальцем. "Я не буду это пить!" - хотел сказать Богданов, но вместо этого припал к кружке. Внутрь текла роса. Она остужала воспалившиеся внутренности и расслабляло тело. Скоро оно стало тяжелым и пухлым. Голова больше не болела.
   - Когда перепьешь - лучшее средство! - сказал Конрад, ставя кружку. - Пиво со свежим яйцом. Проверено не однажды.
   Богданов огляделся. Они были вдвоем в спальне.
   - А где?..
   - Анна убежала. Обиделась.
   "Нечего лезть к больному!" - хотел сказать Богданов, но промолчал. Лицом выразил сожаление.
   - Ей вчера досталось! - сказал Конрад. - Княжна хотела зарезать. Решила, что опоила тебя. Еле отстоял. Сегодня прибежала чуть свет. Плакала...
   - Позови ее!
   Конрад вышел. В дверь тихонько скользнула Лисикова и замерла на пороге. Богданов поманил рукой.
   - Прости! - сказал, когда подошла. - Голова зверски болела. Не помню, что говорил.
   Она заулыбалась.
   - Есть хотите? Ульяна суп мясной сварила. Почему-то зовет ухой.
   Есть не хотелось, но Богданов кивнул. В спальню вошла краснощекая, плотная женщина с узелком в руках. Поставила его на лавку, развязала - и на коленях Богданова оказался горячий глиняный горшок. Из горшка струился гнавший слюну аромат. Живот Богданова просяще заурчал. Ему сунули деревянную ложку. Обжигаясь и сёрбая, он стал есть. Варево было густым, с волокнами расслоившегося мяса, сдобренное травой и корешками. Он не заметил, как горшок опустел. Посуду тут же забрали и унесли. В желудке поселилось приятное тепло. Богданов повел плечами. Он ощущал себя больным, но уже не тяжело.
   Женщины ушли, вместо них явился Конрад. Сел на лавку и уставился на лейтенанта.
   - Спасибо! - сказал Богданов.
   - Не за что! - усмехнулся Конрад. - Ты мог меня убить, но не стал. Я в долгу.
   - Что было вчера?
   - Много шума и много людей. Княжна грозилась ножом. Я держал ее руку. К счастью, не было сотника, иначе дошло б до резни. Он к ней неравнодушен.
   - Все из-за того, что я напился?
   - Решили, что ты умираешь. Искали виноватого.
   Богданов вздохнул.
   - Кондотьер! - сказал Конрад. - У нас трудности.
   - Какие?
   - Княжна считает Анну чародейкой. Для этого есть основания. С Анной говорил местный священник, она призналась, что не верит в Господа. Более того, родом из племени под названием "комсо...", "комса..."
   - Комсомол! - подсказал Богданов.
   - Именно так.
   - Кто тебе рассказал?
   - Я живу с женщиной, которая знает все! - усмехнулся Конрад. - Это дает некоторые преимущества. Ульяна дружит с попадьей, а та не держит язык за зубами. Этот комсомол, если верить попадье, - сборище чародеев, которые борются с верой в Господа. Я видел людей, которых сжигали за меньшее!
   - Пусть попробуют! - набычился Богданов.
   - Ты можешь убить любого, - согласился Конрад, - но после не сможешь здесь жить. Я скажу тебе то, чего не хочется. Ни один мой солдат, включая меня, не встанет на защиту чародейки, отрицающей Господа! Мы дали клятву защищать христиан, но не язычников! Клятву язычнику недействительна!
   "Приехали! - подумал Богданов. - Послал Господь штурмана! На день оставить нельзя! Интересно, мне дадут выйти наружу? Или зарежут прямо здесь?"
   Он осторожно оглянулся по сторонам. Пулемет стоял в углу. Там же валялся ремень с кобурой. Пять шагов. Он преодолеет их за секунду, но нужно загнать патрон в ствол...
   - Ты добрый христианин, кондотьер, и я допускаю, что ты не знал...
   - С чего ты взял, что я... добрый? - спросил Богданов.
   - Как же? - удивился Конрад. - Осенил себя крестным знаменем, поцеловал крест... Язычник никогда такого не сделает!
   Богданов вздохнул.
   - Как быть? - спросил грустно.
   - Выход есть! - оживился Конрад. - Орден ведет беспощадную борьбу с язычниками. Стоит, однако, тем принять христианство, как язычников оставляют в покое. Отец Гонорий будет счастлив окрестить неверную. Он никогда никого не крестил. Только отпевание и похороны. Обращение в язычника истинную веру - радость для монаха. Духовный подвиг, который зачтется на небесах!
   Богданов задумался.
   - Вот еще! - сказал Конрад и достал из-за пазухи какой-то шнурок. - Я заметил, ты не носишь. В ордене это не обязательно, но у русских принято. Возьми!
   Это был крестик. Медный, тяжелый, с грубо выбитым на лицевой части распятием. Богданов взял и под пристальным взглядом наемника надел на шею. Лицо Конрада осветилось.
   - Теперь не скажут, что ты чародей! - сказал он. - Ульяна вчера принесла. Один тебе, другой - Анне.
   - Конрад! - сказал Богданов. - Почему ты мне помогаешь? Только не говори, что дал клятву!
   - Я давал! - нахмурился наемник.
   - Ты понимаешь, о чем я!
   - Вчера ты позвал меня к себе, - сказал Конрад. - Я пять лет воюю за орден, но, ни разу, ни один брат-монах не предложил мне разделить с ним трапезу. Ты обнимал меня и говорил, что меня уважаешь. Что я замечательный мужик. ("Господи!" - подумал Богданов). Рыцарь ордена, даже пьяный, не станет обнимать наемника. Я знал многих кондотьеров. С одними служить было легко, с другими - трудно. Одни ценили нас, другие не считали за людей. Наемник продает свою кровь, но кто-то считает это презренным. Как будто кланяться королю и выносить за ним горшок - почетнее. В битве нет благородных и рабов, кровь у всех одинаковая. Я не видел голубой крови, хотя меня уверяли, что у братьев ордена она такая. Если Бог создал нас равными, почему один превозносится перед другим? Орден хорошо платит, но мы хотим уважения. Ты его проявил.
   - Позови Анну! - сказал Богданов. - И оставь нас наедине.
   Лисикова возразила, не дослушав.
   - Ни за что! - сказала, поджав губу. - Я комсомолка!
   "Это теперь все знают! - подумал Богданов. - Комиссар в желтых сапожках... Растрепалась! Тебя что, пытали?"
   - Если ты комсомолка, то читаешь газеты, - сказал лейтенант. - Так?
   - Да! - удивилась Лисикова.
   - Тогда должна знать. Товарищ Сталин принял в Кремле митрополитов Русской православной церкви. В разговоре высоко оценил вклад верующих в борьбу с немецкими захватчиками. За счет пожертвований церкви построена танковая колонна! В немецком тылу священники помогают партизанам. Их награждают орденами. Церковь доказала свою преданность Родине, отношение к ней меняется.
   - Товарищ лейтенант! - сказала она жалобно. - Но бога-то нет!
   - Кто это сказал? Кто вчера говорил о чудесах? У кого рана зажила за день? Кто видел во сне ведуна? Как мы сюда попали? В соответствии с теорией марксизма-ленинизма?
   - Сами говорили, что наука разберется!
   - Может, разберется, а, может, и нет, - сказал Богданов. - Мы сейчас в таком дерьме, что хрен разберешь. Я не нашел ведуна. Наверное, не захотел мне показаться. Это означает, что мы остаемся здесь, возможно, надолго. Вокруг наши, русские люди, но другое общество. Иные законы и правила. Своя идеология. У нас - марксизм-ленинизм, у них - Господь. Мы считаем, что наши идеи лучше, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Они не доросли до марксизма, так товарищ Сталин писал. Зачем спорить? Если говорят, что нужно креститься, значит, нужно. Это не больно.
   - Товарищ лейтенант! - сказала Лисикова. - Я поняла. Наши разведчики в немецком тылу надевают немецкую форму и выдают себя за фашистов. ("Боже! - подумал Богданов. - Где тебя воспитали, такую умную?") Но разведчиков специально готовят. Например, вступая в комсомол, учишь наизусть программу и устав. Я ничего не знаю о религии!
   - Когда меня крестили, я тоже не знал, - сказал Богданов.
   Она глянула удивленно.
   - Мне было две недели, - пояснил Богданов. - Я понятия не имел о программе и уставе православной церкви. Более того, я возражал против крещения - орал на родителей и священника. Это им не помешало. Меня макнули в купель и нацепили крестик.
   Она засмеялась:
   - Не представляю вас маленьким!
   - Зато я тебя - запросто! Мало изменилась.
   Аня надулась. Богданов подмигнул. Она не выдержала и улыбнулась:
   - Ладно! Только не хочу немца! Пусть русский крестит!..
  
   ***
  
   С помощью штурмана Богданов привел в себя относительный порядок. Умылся, поправил одежду, пригладил волосы. Бриться не стал. Во-первых, было нечем. Во-вторых, бритыми здесь не ходили. Многодневная щетина, покрывавшая щеки Богданова, уже формировалась в щегольскую бородку. Разглядев себя в пластину зерцала, лейтенант решил, что для Сборска сойдет. Оставив Лисикову, они с Конрадом двинулись к княжне. Наемник вызвался сопровождать. Он слегка огорчился за отца Гонория, но скоро утешился.
   - Проси княжну стать крестной матерью! - наставлял Конрад.
   - Она ж пацанка! - удивился лейтенант. - Не старше Ани. Куда ей в матери?
   - Для церкви без разницы! Быть восприемником при крещении почетно. Просят только достойных. Княжна, скорее всего, откажется, но будет польщена. Зато, если согласится, за Анну можно не беспокоиться: никто не тронет.
   Конрад оказался прав. Евпраксия приняла их настороженно, но, услыхав просьбу, заулыбалась.
   - Я не против! - сказала весело. - Согласится ли Пафнутий? Он зол на язычницу.
   - Вы сказать, что Анна очень просить! - вмешался Конрад. - Она покорен его святость. Отринуть свой заблуждений.
   - Скажу! - пообещала княжна. - Кто будет крестным отцом? Ты? - она посмотрела на Богданова. Во взоре ее теплилась надежда.
   Конрад незаметно толкнул лейтенанта в бок. Богданов закрутил головой:
   - Я не самый прилежный христианин! Не смогу быть добрым наставником в вере (Конрад разъяснил ему роль крестного). Надо сыскать достойного!
   - Попрошу Данилу! - сказала княжна. Она была явно огорчена. - Заодно подумаем, как сделать лучше.
   Кондотьер с капитаном поклонились и вышли.
   - Хитрая! - сказал Конрад в коридоре. - Станешь крестным отцом, не сможешь на Анне жениться!
   - Без того не собирался! - буркнул Богданов.
   Конрад странно посмотрел на него, но промолчал.
   ...Отец Пафнутий не отказался. Покорило ли его раскаяние язычницы, или он захотел духовного подвига, но уговаривать не пришлось. Весть о крещении мигом облетела Сборск, у церкви стал собираться люд. Когда толпа заполнила площадь, стало ясно: случится давка. Мигом сообразивший Данило, попросил священника перенести обряд за стены. Пафнутий не возражал. Наверное, чувствовал себя легендарным святителем времен Владимира Святого, крестящим толпы язычников. В реке, куда их загоняли копьями княжьи дружинники... Люди повалили на луг перед стенами. Наемники Конрада проложили в толпе проход, которым и двинулась процессия. Впереди шел отец Пафнутий с причтом, следом - Аня. Босиком, в одной рубашке до пят. Евпраксия с Данилой, Богданов с Конрадом - за ними. На берегу Пафнутий начал обряд. Аня чувствовала себя смущенно: не столько из-за процедуры, сколько из-за всеобщего внимания. Оно адресовалось не только ей: Богданов ловил на себе сотни взглядов. Громкий шепот летал в толпе, и лейтенант узнал много интересного. Что богатырь одолел деву-чародейку в тяжкой схватке, в ходе которой чародейке помогал колдун. Богатырь колдуна убил, забрал у него чудо-птицу, а чародейку пленил. Позже расколдовал ее и заставил себе служить. Затем склонил язычницу к истинной вере. К своему изумлению, Богданов узнал, что этот подвиг куда выше, чем взятие Сборска. В толпе спорили, женится ли теперь богатырь на спасенной деве? Все соглашались: девица тощая и невидная, но считали, что женится. Если не сейчас, то чуть погодя. Никуда богатырь не денется. Иначе стал бы крестным отцом.
   Вспомнив добрым словом Конрада за "умный" совет, Богданов переключился на обряд. Тот проходил без заминки. Наставленная Ульяной (княжне было некогда), Аня вела себя правильно. Ответила на положенные вопросы, трижды плюнула в сторону дьявола (толпа заревела от восторга), после чего отец Пафнутий взял ее за руку и ввел в реку. Там священник возложил длань на макушку девы и окунул ее в воду.
   "Это тебе за комсомол! - мысленно комментировал процесс Богданов. - Это за то, что Бога нет! А это, чтоб не распускала язык!"
   - Нарекаю тебя Анной! - торжественно объявил Пафнутий.
   Накануне крещения стало известно: имя штурману менять не придется - по святцам попадала Анна. Богданов огорчился. Пелагея или Акулина пришлись бы кстати. Агриппина тоже ничего. Пульхерия - совсем замечательно! Особенно вторая часть имени...
   Лисикова вернулась на берег мокрая, жалкая, компенсировав своим видом огорчение пилоту. К новообращенной подскочила Ульяна с рушником и еще какие-то бабы. Стали растирать и переодевать. Не прошло и пары минут, как народу явилась юная дева в вышитой рубашке, цветной поневе до пят (подарок княжны) и с венчиком (подарок Данилы) на темных от влаги волосах. Смотрелась она миленько. Отец Пафнутий тоже переоблачился и подошел к деве с крестом.
   - Проси его освятить птицу! - шепнул Конрад Богданову. - Многие думают, что та летает колдовским наущением.
   Мысль была дельная, и Богданов послушался. Отец Пафнутий отнесся настороженно.
   - Человек не может летать, аки птица! - сказал сурово. - Это от лукавого!
   - Батюшка! - мягко возразил лейтенант. - Человек не может плавать, аки рыба, однако плавает! Вот лодки на берегу. Никто не считает их порождением дьявола. Если птица моя от лукавого, то не устоит перед святым крестом. Рассыплется!
   Отец Пафнутий подумал и кивнул. Самолет выкатили из капонира, священник прочитал молитву и сбрызнул его святой водой. Затем требовательно глянул на Богданова.
   - Надо взлететь! - шепнул Конрад.
   Богданов оглянулся. Лисикова где-то потерялась, вокруг толпились жители Сборска, впереди стояли Евпраксия с Данилой. Хулиганская мысль пришла в голову Богданова.
   - Княжна! - поклонился он. - Не желаешь?
   Евпраксия беспомощно посмотрела на сотника, но все ж вышла вперед. На ней был длинный праздничный наряд, в кабину не залезть. Богданов, не долго думая, подхватил княжну на руки (толпа хором вздохнула) и бережно опустил на место штурман.
   - Не бойся! - шепнул на ухо, застегивая плечевые ремни. - Это не опасно.
   Она не ответила. Лицо княжны раскраснелось, но держалась она молодцом. По требованию Богданова толпа расчистила проход. Лейтенант проделал необходимые манипуляции и запустил двигатель. По-2 легко побежал по склону и взмыл в воздух. Богданов блинчиком развернулся над рекой и полетел к Сборску.
   - Смотри, княжна! - крикнул в переговорное устройство. - Это твой город!
   Он сделал круг над Сборском и мягко посадил самолет на луг. Толпа, наблюдавшая за полетом, хлынула к ним от стен.
   - Не страшно? - спросил Богданов, извлекая Евпраксию из кабины.
   - Поначалу, - призналась она. - После такая краса! Как птица! Мы еще полетаем?
   - Как скажешь! - усмехнулся лейтенант.
   Подбежавшая толпа поглотила их. Самолет торжественно закатили в капонир, после чего началось празднество. Захват собственного города и последовавшая затем казнь кметов Жидяты не могли стать причиной для пира, поэтому крещение язычницы пришлось как нельзя кстати. Это Богданов понял позже. На луг вынесли столы для лучших людей, для простых на траве расстелили полотна, пиршество началось. Из княжьих погребов тащили пиво, мед, вареное и печеное мясо, хлеба, копченые окорока и рыбу... Княжна щедро благодарила людей за верность. Звучали здравицы, поднимались серебряные кубки и глиняные чаши простецов. Богданов сидел по правую руку княжны; по левую - Данило, рядом с ним - Лисикова. Почетное место занимал отец Пафнутий с своей попадьей, Конрад с Ульяной примостились неподалеку. По случаю праздника мужчины и женщины сидели за одним столом. Мед и пиво лились рекой, но Богданов пил осторожно. Празднество продолжалось до сумерек. Богданова томил мочевой пузырь, но он терпел. Не такое случалось. Наконец, княжна встала, следом поднялся Данило. Богданов с радостью последовал их примеру. К нему подскочила Лисикова.
   - Товарищ лейтенант! - сказала горячим шепотом. - Мне сказали: должна ходить в женском платье!
   - Тебе идет! - одобрил Богданов.
   - Спать буду в девичьей, в вашей комнате нельзя! Не опасно?
   - Крестницу княжны не посмеют тронуть! - успокоил Богданов. - Я без тебя не улечу. Сама знаешь - некуда. Отныне ты раба божья, и Господь о тебе позаботится. Радуйся!
   Штурман явно не разделяла настроения пилота, но возразить не сумела. Подбежавшая Ульяна увела Аню. Богданов облегченно расправил плечи. В этот момент подошла княжна.
   - Зайди ко мне! - сказала тихо. - Перемолвиться!
   Богданов кивнул.
  
   ***
  
   - Зачем ты ездил к ведуну?
   - Узнать дорогу домой.
   - Не терпится вернуться?
   - Да.
   - Почему?
   - Там меня ждут.
   - Жена, невеста?
   - Их нет.
   - Ты хорош собой. Почему не обзавелся?
   - Идет война. Не до женитьбы.
   - С кем воюете?
   - С немцами.
   - Как и мы?
   - Да.
   - Как долго?
   - Третий год.
   - Почему столько?
   - Они сильные. Готовились...
   - Кто одолевает?
   - Мы.
   - Прогоните?
   - Вне сомнения. Научились воевать.
   - Ты самый лучший из воев?
   - Не худший. Но таких много.
   - Значит, справятся без тебя?
   - Наверное.
   - Зачем улетать?
   - Там мой дом.
   - Дом, где тебе хорошо. Тебе плохо здесь?
   - Непривычно.
   - Разве у вас иначе?
   - Совсем.
   - Как зовется твоя земля?
   - Как и твоя.
   - Не понимаю.
   - Постарайся! Война с немцами идет на этой земле. Нас разделяет не расстояние, а время. Шесть с половиной веков. Я из будущего.
   - Разве так бывает?
   - Как видишь. Мы живем не так и воюем по-другому. У нас нет копий и мечей, луков и самострелов. Мы летаем на железных птицах и ездим на повозках без коней. Наше оружие стреляет далеко и убивает сразу многих.
   - Ты воевода?
   - Командир.
   - Что это значит?
   - Примерно, как сотник.
   - Ты боярин?
   - По-вашему, смерд.
   - Смерд стал сотником?
   - Все наши воеводы из смердов. Вождь, который руководит землей, из семьи сапожника.
   - Князья подчинились сыну сапожника?
   - Не хотели. Но те, кто восстал, потерял голову, остальные сбежали. Была великая междоусобная война. Простой люд победил.
   - Кто твои родители?
   - Простые люди.
   - Они живы?
   - Нет.
   - У тебя нет родных?
   - Сводные сестры от отчима.
   - Где они?
   - На земле, занятой немцами.
   - Живы?
   - Неведомо.
   - Значит, сирота, как и я?
   - Выходит.
   - Сироте на земле трудно. Нам надо быть вместе.
   - Всегда рад помочь.
   - И только?
   - Не понимаю.
   - Ты видел ведуна?
   - Перед тем, как встретил тебя.
   - Что он поведал?
   - Исполни предначертанное!
   - Что именно?
   - Не пояснил. Думал: возьмем Сборск - сослужил службу! Выходит, что нет.
   - Ведун говорил обо мне?
   - Нет.
   - Совсем ничего?
   - Совсем.
   - Как же так...
   - Ты плачешь, княжна? Я обидел?
   - Отца вспомнила. Если б ты знал, как трудно одной!
   - Ты не одна. Есть Данило. Он тебя любит.
   - Зато ты нет.
   - Не думал об этом.
   - Не по нраву?
   - Ты красивая.
   - У нас говорят: гожая.
   - Пригожая...
   - Еще какие слова знаешь?
   - Всякие. Но соромлюсь сказать.
   - Отчего?
   - Не знаю, княжна.
   - Раньше звал меня Прошей.
   - Проша...
   - Обними меня!
   - Робею.
   - Я сама! Коли богатырь робкий...
   - У тебя горячие щеки, Проша...
   - У тебя колючие.
   - Бритвы нет.
   - Что ты немец, бриться?
   - Привык.
   - С бородой тебе лучше.
   - Старым выгляжу.
   - Сколько тебе?
   - Двадцать пять.
   - Пора жениться!
   - Это предложение?
   - Ты ж меня обнимал?
   - Так ты сама!
   - Я тебя побью! Не посмотрю, что богатырь!
   - Не богатырь я. И вообще здесь пролетом.
   - Вот тебе! Вот!
   - Проша, Прошенька, княжна моя отважная, красавица русская, душенька ненаглядная, не надо меня бить! У тебя кулаки железные! Мне больно!
   - Испугался? Слова вспомнил?
   - Жить захочешь - вспомнишь!
   - Перестань скалить зубы!
   - Что ж мне плакать?
   - Девица плачет, когда замуж идет. Жених радуется.
   - Это отчего ж?
   - Красавицу за себя берет. Разумную и гожую. Княжну родовитую!
   - Я смерд, Проша!
   - Мы никому не скажем. Любой поверит, что ты князь.
   - Не знаю, что и сказать!
   - Я знаю! Говори: "Искал тебя, краса ненаглядная, долго искал, и вот, наконец, нашел! Будь моею, душенька, до скончания века!" Целуй девицу в уста медовые.
   - Без слов целовать нельзя?
   - Нет.
   - Тогда погожу.
   - Я тебя прибью!
   - Давай отложим до завтра! Голова болит.
   - Пойдешь зелье пить?
   - Кончилось.
   - Немец добудет.
   - Негде.
   - Неласковый ты, Богдан!
   - Зови меня Андреем.
   - Не заслужил!
   - Тогда товарищем лейтенантом.
   - Не буду. Так тебя девка зовет!
   - Твоя крестная дочь!
   - Жалею, что согласилась!
   - За доброе дело воздастся.
   - Зачем ты целуешь мне руку?
   - В знак уважения.
   - Я ж не поп! Ладно, целуй!
   - Рад доставить удовольствие!
   - Погоди! Богдан! Андрей!..
   - Поговорим еще, Проша! Поговорим...
  
   9.
  
   "Ничтожество! - подумал Готфрид. - Nullus!"
   Казимир ежился под взглядом ландмейстера, но стоял прямо. Остренькое личико в багровых пятнах. Князь! Знатного рода! Человек, рожденный повелевать! Позарился на девку, как солдат на бабу в захваченном городе... Некому было юбку задрать? Сел бы в Плескове - любая твоя! К дочке великого князя сватайся! Нет! Возжелал княжонку из захудалого Сборска, обиделся, что отказала. Выставь дуру из города - пусть едет, куда хочет! Не желает князя, пусть забавляется с сотником! Провалить скрупулезно разработанный замысел! Из-за кого? Femina nihil pestientius - нет ничего, пагубнее женщины!
   "Единственное, что сумел, - отравил сборского князя! - кипел Готфрид. - С таким делом ключница справилась бы - за горсть серебра. Почему ордену служат такие убожества? Последний кнехт - и тот умнее!"
   Ландмейстер кривил душой. Он знал ответ на свой вопрос. Трудно рассчитывать на человека, предавшего род и веру. Братья приходят в орден по благословению семей. Они помнят предков и страшатся запятнать честь рода. Но даже происхождения недостаточно. В ордене суровая жизнь. Пост и послушание, молитва и целомудрие - не каждый согласится принять такой обет. Зато если принял... Предателей в ордене не бывает. Никто с крестом на белом плаще не перейдет к язычникам. Вынесет голод и жажду, устоит под пытками, и, умирая, будет славить Господа. Борьба с язычниками жестока и стоит крови. А также - золота. Плесков - ворота к неисчислимым богатствам. Если орден овладеет городом, русские князья станут сговорчивыми. Возможно, отринут схиму и примут истинную веру. Тогда и литовские хищники покорятся. Никому не устоять. Даже татарам, при воспоминании о которых бледнеет и холодеет Европа. Орден давно смотрит на Восток, но без успеха, слишком мало сил. Если захватить Плесков и прочно удерживать, успех придет. Плесков - вольный город, сам избирает себе правителей. У великого князя Руси нет на него ленных прав, никто не станет выгонять захватчиков. Плесков не станет casus belli - поводом к войне. Русским князьям не до того: собирают дань татарам. Поворчат, успокоятся, приедут договариваться. С ландмейстером им не с руки, но в Плескове сядет русский князь. Или литовский, что без разницы. Литва - та же Русь, крещеные князья не первый век женятся на русских, в их жилах осталось мало литовской крови. Говорят по-русски, обычаи и те же. Внешне ничего не изменится. Плесковом правит вече и боярская старшина, дружину водит князь. Вече и старшину заменит орден, князь останется. Каков замысел! Будущий князь Плескова предпочел девку...
   - Как вышли из Сборска? - спросил Готфрид.
   - Путила вывез! - воспрянул Казимир. Похоже, ландмейстер сменил гнев на милость. - Прятал нас с Жидятой три дня, а после уложил в повозку, завалил кулями с шерстью. На воротах не обыскивали - купца в Сборске чтят. Никто не ведает, что служит ордену. В бытность мою князем его не привечал.
   "Хоть на это ума хватило!" - подумал Готфрид.
   - Путила разведал о Богдане, - продолжил Казимир. - Летает на птице из дерева и железа, птица трещит и воняет. Плюется огнем. Одним плевком вышибла ворота, треском убила кметов на стенах. Богдан - великий колдун, с ним чародейка-язычница.
   Ландмейстер кивнул - наслышан. Донесли. Намного раньше, чем Казимир появился в Вендене. Лазутчиков у ордена хватает.
   - Капитан наемников перешел на службу к Богдану.
   Готфрид поднял бровь.
   - Перешел! - подтвердил литвин. - Конрад встал на площади и закрылся щитами. Но Богдан поразил двоих солдат, пригрозил убить всех. Пред его жезлом, мечущим смерть, устоять невозможно. Конрад присягнул, чтоб уцелеть. Поклялся служить до Рождества Богородицы.
   "Наемник не глуп! - оценил Готфрид. - Наверняка пронюхал про наш поход, знает время выступления. Русским от него пользы никакой - нападать на Сборск сейчас некому. А вот после Рожества Богородицы... Славно! Рота латников - в переходе от Плескова, к тому же содержится за счет русских!"
   Морщины на лице ландмейстера расправились. Теперь он знал, что делать.
   - Поскачешь в Плесков! - велел Казимиру.
   Лицо литвина исказилось.
   - Довмонт казнит меня!
   - За что?
   - Служу ордену!
   - Кто знает
   - Княжна!
   - Ты ей сказал?
   - Нет! Догадаться не трудно. Наемники...
   - Князь может нанять кого угодно, - сказал Готфрид. - В чем тебя упрекнуть? Усмирял Сборск? Так город взбунтовался! Привел иноземных солдат? Твое право! Посадил княжну под замок? Подбивала народ бунтовать... Чем ты провинился перед Довмонтом? Ничем! А вот другие... Непокорная княжна с дружиной покойного князя отбила город у законного посадника! Призвав на помощь колдуна! Довмонт не потерпит. Он христианин, причем, как любой новообращенный, не в меру ревностный.
   Казимира передернуло, Готфрид сделал вид, что не заметил. Стерпит! Давно кланялся идолам? Если б не пошла среди литовцев резня, где б ты был, Казимир?..
   - Проси Довмонта призвать на суд княжну и, главное, колдуна! Князю будет любопытно на него взглянуть, а нам польза. Им не отпереться! Сотни людей видели, как колдун летал, как творил зло. Никто не станет на сторону язычников. Непокорных накажут, город вернут.
   - Можно мне взять Жидяту!
   - Нет! - сказал Готфрид.
   - Почему?
   "Мне он нужен!" - хотел сказать Готфрид, но сдержался. Казимиру о замыслах ландмейстера знать незачем.
   - Сотника обвинят в насилиях, ему не отпереться, - сказал Готфрид. - Свидетелей много. Станут пытать - расскажет про орден. Без него ты заявишь: не ведал о злодеяниях. Не доносили.
   Казимир кивнул.
   - Не медли! Скачи сегодня! Тебе дадут людей и снабдят в дорогу. Я распоряжусь.
   Литвин поклонился и вышел.
   "Глупец! - пожал плечами Готфрид. - Не заметил логического изъяна в моей речи. Будет биться за ничто. Nudum jus - пустое дело. Выгорит - хорошо, не получится - не страшно. В последнем случае, Довмонт его казнит. Пусть! Vae victis - горе побежденным! Казимир может сколь угодно болтать нашем походе. Раз солгавший, кто тебе поверит?.."
   Ландмейстер кликнул слугу и велел позвать сотника. Жидята явился скоро, видно, ждал неподалеку. Готфрид начал говорить. Ужас плеснулся в глазах сотника.
   - Господин! - лицо сотника стало серым. - На моих глазах убивали кметов! Не было ни арбалетов, ни стрел, но они падали и более не вставали! Он убил всех! Это дьявол в обличье человека!
   - Я не велю тебе сражаться с дьяволом! - рассердился Готфрид. - Этим займутся другие. Всего лишь проведи братьев к Сборску. Никто лучше не сможет.
   - Мы не дойдем! Птица заметит нас с неба и плюнет огнем! Мы погибнем попусту! Дай другое повеление!
   - Будет только это и никакое другое! - железным голосом сказал Готфрид. - Не послушаешь - отведут в темницу. Остаток жизни проведешь на цепи. Согласишься - Сборск твой! До скончания века.
   Лицо Жидяты вернуло цвет. Он поклонился.
   "Пес! - подумал Готфрид. - Трусливый, но верный".
   Ландмейстер не опасался давать обещания. Жидята вряд ли уцелеет. Если все ж получится - пусть! На первых порах пригодится. Русскому легче совладать с русскими. Со временем Сборск станет крепостью ордена и, следовательно, получит комтура. Сотник сможет служить ему. Если захочет. Станет требовать обещанное... Хозяин прогоняет взбесившегося пса. Или убивает...
   Жидята ушел, ландмейстер позвал слугу. Через короткое время в покоях явился новый гость. Он был приземист, круглолиц и лыс. Его черный кафтан и такого же цвета шоссы - одежда брата в мирное время, говорили о принадлежности гостя к ордену, хотя любой прохожий на улице подумал бы, что это купец.
   - Садись, Бруно! - приветствовал его Готфрид. - Вина?
   - Я завтракал! - отказался Бруно.
   Ландмейстер внимательно посмотрел на брата-монаха. Лицо Бруно осталось невозмутимым.
   - Бывал в Плескове? - спросил Готфрид.
   - Давно! - сказал Бруно. - Сопровождал твоего предшественника.
   - Тебя могут узнать?
   Монах подумал и покачал головой.
   - Я не снимал шлема. Только в трапезной, там посторонних не было. К тому же мы не задержались, уехали в тот же день.
   - Очень хорошо! - сказал Готфрид. - В Плескове скажешься купцом...
   Бруно слушал ландмейстера молча, даже не кивая. Желваки пробегали по его толстым щекам, но лицо оставалось бесстрастным.
   - Когда ехать? - спросил, когда Готфрид умолк.
   - Через день-другой, - сказал ландмейстер. - Пусть Казимир явится раньше. Ты - следом. Не думаю, что он тебя помнит, но постарайся не попадаться литвину на глаза. Ваши пути не пересекутся. Литовский князь и немецкий купец...
   - Датский! - сказал Бруно. - Я говорю на этом языке. Лучше, если купцом буду только я. Остальным не нужно. Выправку и привычки воина скрыть трудно. Я могу, другие - нет. В Вендене гостят купцы из Дании, собираются в Плесков. Много товаров, большой обоз. Давно б выехали, да нет охраны. Своя взяла расчет и загуляла в Риге. Рассчитывали найти здесь.
   - Не желательно, чтоб из ордена!
   - Кнехты могут сказаться наемниками, которых выгнали за богохульство. Обычное дело. Я купец, который их нанял. Попрошу взять в обоз. Купцы обрадуются: не надо платить охранникам.
   - Я не ошибся, позвав тебя! - сказал Готфрид. - В ордене трудно сыскать лучшего лазутчика!
   - Все мы служим Деве Марии! - сказал Бруно.
   - Служить можно всяко! - не согласился ландмейстер. - Я поручил тебе трудное дело.
   - Борьба с язычниками не бывает легкой! - сказал Бруно. - Если это послужит славе Господа...
   - Послужит! - заверил Готфрид.
   - Вот еще... - сказал Бруно. - Если возникнут трудности, могу пленников убить?
   - Разумеется! Но желательно привезти живыми. Хотя бы одного.
   - Кого предпочтительней? Мужчину или женщину?
   - Мужчину.
   Бруно встал.
   - Людей отбери сам! - напутствовал Готфрид. - Из тех, кто не бывал в Плескове. Десятка хватит?
   Бруно кивнул и вышел.
   Следующего посетителя Готфрид встретил, сидя за столом. Юный воин, перешагнув порог, почтительно поприветствовал ландмейстера.
   - Брат Адальберт! - торжественно произнес Готфрид. - Готов ли ты служить Господу!
   - Готов! - воскликнул юноша и покраснел.
   - Садись! - велел Готфрид.
   Брат Адальберт примостился на краешке скамьи и слушал почтительно, ловя каждое слово. Глаза его горели восторгом. Готфрид с трудом скрывал улыбку. Некогда он был таким же. Третий сын барона фон Рогге, выросший без надежды получить наследственные земли. Таким дорога одна - в братья-монахи. Готфрид сумел подняться от простого брата до ландмейстера, теперь семья им гордится. Адальберту это не суждено. Седьмой сын захудалого рода... Семья не будет горевать. Срубленный сук родового дерева не помешает ему расти. Наоборот. Иметь в роду брата, павшего за веру, почетно...
   - Поведешь глефу! - сказал Готфрид. - Но не обычную. Двадцать человек. Кнехты и сержанты. Каждый второй арбалетчик. Больше людей дать не могу - не сумеете пробраться незаметно. Тяжелых доспехов не берите, это вылазка, а не битва. Все на конях, возьмите запасных. Передвигайтесь ночью, избегая больших дорог. В харчевни и постоялые дворы не заходить, в стычки с язычниками не ввязываться, мирных жителей не трогать. Лучше, чтоб вас не видели. Не думаю, что у русских есть лазутчики в Ливонии, однако осторожность не помешает. Вы должны появиться внезапно и обрушиться на схизматиков, как Божья кара. Русский сотник Жидята проведет вас тайным путем. Слушай его советы, но решение принимай сам - сотник напуган. В Сборске он потерял своих кметов, с тех пор не в себе. Не позволяй ему говорить о дьяволе. Вера русского не тверда. Истинный брат ордена не боится дьявола, какое обличье тот не принял бы. Так?
   - Истинно так! - воскликнул Адальберт, вставая. - Погибнуть за веру - святое дело!
   - Я не сомневался в тебе, брат! - сказал Готфрид, обнимая рыцаря. - Однако действуй с умом. Как только исполнишь, немедленно уходи! Русским будет не до вас. Пока сообразят, что произошло, наладят погоню, сумеете оторваться...
   "Как бы не так! - мысленно продолжил Готфрид. - Однако, все в руке Господа. Возможно, мальчику посчастливится..."
   - Я сам подберу людей! - сказал, провожая рыцаря к дверям. - Ты проверишь коней и снаряжение.
   Адальберт польщено улыбнулся и сложил руки для благословения.
   - Храни тебя Иисус Христос и Дева Мария! - сказал Готфрид, осеняя юношу крестом.
   Оставшись в одиночестве, Готфрид сел в кресло и откинулся на спинку. Вздохнул. Год назад его избрали ландмейстером. Уже год. Для ливонского ордена много. Первый ландмейстер появился в Ливонии шестьдесят лет назад, а Готфрид двадцать первый по счету. Двадцатый, Бруно, пал в битве. Войско князя Витеня оказалось сильнее: вместе с Бруно погибли шестьдесят братьев. Витеню никогда б не одолеть орден, если б за него не сражались рижане. Католики убивали католиков, вкупе с язычниками грабили земли ордена и делили добычу. Витень прошелся огнем по владениям ордена. Мужчины убиты, женщины и дети угнаны в рабство. Трудно жить в землях, разодранных на куски. В замках сидят рыцари, в городах - епископы, в Риге - архиепископ. Папа даровал духовную власть епископам; орден - меч против язычников. Однако епископам мало духовной власти, они алчут земной. Они даруют привилегии горожанам, те богатеют и горой стоят за сюзеренов. Города ропщут: земли ордена подходят к стенам, рыцари могут перекрыть подвоз продовольствия и дров. Так заключите союз с орденом! Чтите и уважайте защитников веры! Бюргерам дороже мошна. Из-за пустяковой ссоры на мосту сожгли орденский двор в Риге, разбили амбары. Бруно не хотел этой войны, его вынудили. Воевать орден умеет. Колбасникам показали, кто владеет мечом, а кто - мешалкой. Архиепископа схватили и заперли в замке. Рижане позвали Витеня. Литовец явился охотно. Для язычников грабить орденские земли - радость. Будь у Бруно надежные союзники, лежать бы Витеню на речном берегу! Однако лег Бруно...
   Готфрида избрали в разгар войны. Капитул понял: ордену нужен не только меч. Вспомнили брата, выросшего под присмотром ученых монахов. Большинство братьев ордена не умеют читать и писать, Готфрид знает латынь и греческий. Прежде на него косились, теперь дошло: с епископами следует говорить на одном языке. Острая сталь и напор - важные вещи, но иногда мечу лучше остаться в ножнах. После избрания пригодились меч и разум. Литовцы осаждали Нейрмюлен, а войска у Готфрида не было. Зато было у братьев. Комтур Бертольд из Кенигсберга разбил литовцев наголову, затем прошелся по землям рижан. Союзники язычников заплатили за предательство шесть тысяч марок серебром. Епископский бург ободрали до стен. К Бертольду присоединился комтур Бранденбурга, они вместе "навестили" литовцев. Язычники получили хороший урок, но Готфриду достались разоренные земли. Пришлось выпустить архиепископа: рижане пожаловались папе. Архиепископ немедленно укатил в Рим - жаловаться. Как будто не его подданные входили в сговор с язычниками...
   Ордену нужно серебро, много серебра. Содержать войско дорого. С разоренных земель много не возьмешь, с язычников - тоже. Сокровища язычники прячут в лесах, а тем, что остается в хижинах, брезгуют даже кнехты. Южнее Полоцка земли крещеных литвинов, они союзники. Вероломные, ненадежные, но союзники. Остается путь на Восток, Плесков. Хороший был замысел! Сначала подвел Казимир, затем появился неведомый Богдан...
   Ландмейстер не боялся колдунов. Братья ловили их в лесах и убивали десятками. Особо рьяных сжигали. Колдуны изрыгали проклятья, но что языческие проклятия воину Христа, огражденному верой, как броней? Бояться следует мечей и топоров: они в состоянии разрубить доспехи. Русский колдун летает на птице, литовцам такое неведомо. Русские земли обширны и неизведанны: чего только там нет! Справимся и с птицей! Если не Бруно, то Адальберт. Нет в ордене брата более ревностного в вере, чем молодой рыцарь, что ему колдун со своей птицей? Богдан убил кметов Жидяты, так те вчерашние язычники! Крестились по нужде, а не вере. Против истинной веры не устоит никто. Поход отменять нельзя - капитул принял решение. Братья перестанут уважать ландмейстера, испугавшегося колдуна.
   Готфрид снял с полки пергаментный свиток, разложил на столе и долго всматривался в очертания берегов и рек, выведенных искусным чертежником. Через Сборск лежит кратчайший путь к Плескову, захватить его крайне нужно. Однако если не получится, следует найти другую дорогу. Он должен доказать братьям: выбор их правилен. Не только меч, но и острый разум ведет орден к победе. Другой путь есть... Долгий, кружной, требующий большей подготовки и расходов, зато с этой стороны нападения не ждут. Замышляя поход, капитул рассчитывал обойтись силами ордена, но дал ландмейстеру право просить помощи. Попросим. Датчане любят грабить. Не страшно! Пусть вынесут из Плескова даже мостовые, главное, чтоб город остался ордену. Навсегда.
  
   10.
  
   Богданов устроил парково-хозяйственный день. Причина была уважительной: самолет надо регулярно осматривать и проверять, механиков в Сборске нету, надо самому. Богданов не хотел признаваться даже себе: он боится разговоров с княжной, потому бежит из хором. Самолет - за стенами, там многолюдно, задушевно не поговоришь.
   Жеребчик отвез его к капониру. Наемники помогли снять плетень и выкатить самолет. Регламентные работы Богданов знал. Первым делом осмотрел плоскости. Пробоины не увеличились - перкаль держался. Эмалита для клейки у него не было, как и перкаля на заплаты. Если б ткань поползла под воздушным потоком, пришлось думать, пока можно терпеть. Пробоины в фюзеляже тоже подождут. Домой надо вернуться с боевыми отметинами - не попрекнут, что уклонился от боя. Мотор, органы управления и приборы оказались норме. Срезав прутик, Богданов замерил уровень топлива. Результат получился не вдохновляющим - чуть более половины бака. Полная заправка позволяет По-2 держаться в воздухе три часа. Это теоретически. Без вооружения и бомбовой нагрузки, при отсутствии встречного ветра. Он-то летал в общей сложности минут сорок, а подишь ты...
   Топливо требовалось раздобыть, Богданов стал размышлять. Бензина, ясное дело, в тринадцатом веке не производят. Сделать самому? Нефть, наверное, достать можно. Как превратить в бензин? Перегнать, как брагу? Самогонных аппаратов здесь нет и неизвестно, удастся ли соорудить. Будет результат? В училище им рассказывали о моторном топливе, в том числе об истории его производства. Еще в девятнадцатом веке перегоняли нефть по принципу дистилляции спирта, но получался осветительный керосин. Мотор у По-2 неприхотлив, работает на обычном бензине, но керосин не потянет. Внезапно Богданова озарило. В полку служил техник Гасанов, родом из Баку. Гасанов гордился родным краем. Рассказывал: есть у них месторождения белой нефти. На самом деле она не белая, а прозрачная. Чистенькая, как бензин. Если верить Гасанову, нефть заливают в баки автомобилей и ездят без хлопот. Октановое число у нефти, конечно же, не очень высокое, но в баке смешается с бензином... Богданов отправился к Конраду.
   - Спроси Путилу! - посоветовал капитан. - У него большая лавка в городе - чего только нет!
   Богданов вскочил на жеребчика и поскакал в Сборск. Лавка Путилы располагалась на центральной площади - там, где Богданов столкнулся с наемниками. Походила лавка на знакомые Богданову сельпо. Ассортимент товаров соответствующий: ткани, кожи, косы, серпы, ведра и прочие предметы хозяйственного обихода. Путила, мужичок средних лет, подскочил к Богданову, как тот только вошел. Лейтенант объяснил что нужно.
   - Земляное масло? - переспросил Путила. Вопрос его не удивил. - Тебе какое: темное или белое?
   - Белое! - сказал Богданов, подумав, что погорячился насчет сельпо.
   Путила нырнул в подсобку и явился с плошкой, наполненной до половины. Богданов понюхал жидкость, растер ее на пальцах (слегка маслянистая!). Похоже на то, что искал. Боясь спугнуть радость, Богданов зачерпнул из плошки медным наперстком, позаимствованным на прилавке.
   - Принеси огня! - велел Путиле.
   Купец явился с зажженной лучиной. Богданов вышел на площадь, поставил наперсток на землю, поднес лучину. Нефть пыхнула, едва не опалив ему лицо. Багровое пламя с черным дымком по краям бушевало несколько мгновений и погасло внезапно. Богданов заглянул в наперсток - пуст.
   - Годится? - спросил Путила.
   Богданов кивнул.
   - Сколько брать будешь? Плошку? Две?
   - Бочку! - сказал Богданов.
   Глаза Путилы стали круглыми.
   - Нету бочки! - сказал с видимым сожалением. - Ведер шесть осталось.
   - Разбирают? - полюбопытствовал Богданов.
   - А то как же! - ответил купец. - Доброе лекарство! Спину натереть, коли прихватит, горло от простуды. Вшей разом выводит...
   - Давай, что есть!
   Они вернулись в лавку, Богданов снял с пояса кожаный кошель. Данило отдал ему кошельки убитых кметов - трофей. Богданов ссыпал маленькие монеты в один мешочек. Их оказалось много - с полсотни.
   - Гривна серебром! - сказал купец.
   Богданов высыпал монеты на прилавок.
   - Достаточно?
   - Немецкие пфенниги! - сказал Путила презрительно. - На ведро не хватит. Вот! - он достал из кошеля и бросил на прилавок белую палочку. - Это гривна! Годится немецкая серебряная марка. Она тяжелее, сдачи дам.
   - Так дорого? - нахмурился Богданов.
   - Земляное масло в Сборске не водится. Издалека везли! Из-за моря-окияна!
   "В царстве славного Салтана... - подумал Богданов. - Рассказывай!"
   По лицу купца было видно: торговаться не намерен. "Звериный лик капитализма! - подумал Богданов. - Почувствовал, что покупателю позарез!.."
   В своем времени Богданов нефть конфисковал бы. Написал бы расписку... Но это не Советский Союз. Купчина пожалуется: богатырь грабит трудящихся... Задача!
   - У богатыря нет серебра? - ухмыльнулся Путила.
   - Поищем! - сказал Богданов, ссыпая пфенниги в мешочек. Дать бы мироеду по роже! Нельзя... Где взять гривну? У княжны? Только найдется ли? Данило жаловался: Сборск пограбили дочиста. К тому же просить Богданову не хотелось. Чтоб уход из лавки не выглядел бегством, Богданов прошелся по комнате, разглядывая товар. Заметил и взял с прилавка сверток. Это был шелк, мягкий, струящийся меж пальцев. Богданов поднял ткань, чтоб рассмотреть на свет. Шелк был рыхловат - ткали вручную.
   - Добрая поволока! - подскочил Путила. - На рубаху бабе, воину на порты. Летом в самый раз - не жарко! На порты пфеннигов хватит.
   - Дрянь! - сказал Богданов, бросая ткань на прилавок.
   - Грех тебе, богатырь! - обиделся Путила. - Добрый товар, лучшего не найдешь!
   - У меня есть!
   - Покажешь? - встрепенулся Путила.
   - Поехали!
   Путиле вывели коня, они поскакали к самолету. Богданов достал из кабины парашют. У большинства пилотов полка парашюты были перкалевые, Богданов специально возил довоенный, шелковый. Как раз на такой случай...
   Лейтенант расстегнул сумку и вытащил купол. Путила схватил, помял пальцами ткань. На лице его проступила алчность.
   "Попался!" - подумал Богданов.
   Вдвоем они расстелили купол, купец достал из-за пояса деревянную палку ("Локоть!" - догадался Богданов) и тщательно перемерил ткань.
   - Даю гривну! - сказал, закончив.
   - Две! - возразил Богданов.
   - Как можно! - всплеснул руками купец. - Поволока сшита, надо пороть!
   - Зато лучше твоей!
   Купчина принялся торговаться. Он вспотел, лицо покраснело. Богданов, не уступал, посмеиваясь: проучил жадину! Наконец ударили по рукам. Путила отдавал за шелк всю нефть и сто пфеннигов сверху.
   - Вези бочку! - сказал Богданов. - Не забудь ведро. Вот еще. Если найду в масле хоть ложку воды, шелк пойдет тебе на саван!
   Лицо купчины перекосилось. Богданов понял: предупредил не зря. Пока Путила ездил, он обрезал купол. Стропы с сумкой лучше сохранить. На казенном языке его негоция - растрата военного имущества. Богданов не переживал: в крайнем случае, вычтут из оклада. При вынужденной посадке в немецком тылу не требуют возврата парашютов. Летчики бы вернулись! В полку скажет, что выменял на бензин. У местных жителей в огородах и не то закопано. Спишут...
   Путила привез бочку и ведро. Богданов, тщательно контролируя жидкость, перелил нефть в бак. Купчина, естественно, соврал: ведер оказалось не шесть, а четыре с половиной. Не взирая на причитания Путилы, Богданов вырезал ножом сегмент из купола и спрятал в гаргрот. Пригодится! Затем с замиранием сердца запустил двигатель. Мотор "схватил" сразу и заревел, стреляя черным дымом. Богданов прислушался: двигатель работал устойчиво. Может, чуть шумнее, но без перебоев. Не обманул Гасанов!
   Вопрос с топливом был решен, но явился новый. В кабине летчик сидит на парашюте, сиденье опущено до упора. Богданов влез к себе - глаза на уровне приборной доски, вперед не видно. Сиденье требовалось поднять. Гаечных ключей пилоты не возят, в тринадцатом веке их не найдешь - из-за отсутствия самих гаек. Подумав, Богданов съездил к кузнецу. Тот ссудил клещи - здоровенные и тяжелые. С помощью их и русской матери сиденье встало на нужный уровень. Едва закончил, явилась Лисикова. Поинтересовалась, чем командир занимается. Богданов объяснил.
   - Как без парашюта? - удивилась штурман.
   - Два года без них летали - и ничего! - буркнул Богданов. - Это сейчас велели... Кто нас собьет? Зениток нет, истребителей - тоже.
   Лисикова спорить не стала. Пожаловалась:
   - Заставляют библию учить! Поп принес книгу, толстую, Псалтырь называется. Рукописную.
   - Полезно! - одобрил Богданов. - Научишься тексты разбирать. Историку пригодится.
   - Что такое Псалтырь? - спросила она.
   - Сборник псалмов.
   - Это молитвы?
   - Скорее песни.
   - Про Бога?
   - Не только. Есть и про любовь.
   - Да ну? - изумилась она. - Откуда знаете?
   - Бабушке читал. Она была неграмотной. Возьми! - Богданов протянул ей кошель, полученный от купца. - Купи что-нибудь!
   - Что?
   - Ну там гребешок... Не знаю, что женщине нужно. На площади лавка есть. Только торгуйся! Хозяин жадный...
   - Пойду! - сказала штурман, пряча кошелек. - Тексты разбирать...
   Едва спровадил штурмана, прискакала княжна. Возле Богданова сегодня будто медом намазали.
   - Улетаешь? - спросила Евпраксия. Она хмурилась и кусала губы.
   - Самолет готовлю! - ответил Богданов. - Тебя катать.
   Княжна заулыбалась. Соскочила с коня и полезла в кабину. Пришлось исполнять обещанное. Богданов застегнул на пассажирке лямки парашюта, перетянул привязным ремнем.
   - Станем падать, расстегнешь! - он показал как. - Затем выпрыгнешь из кабины и дернешь за это кольцо. Над тобой раскроется крыло и мягко опустит на землю.
   - А ты?
   - Полечу дальше.
   - Не буду прыгать! - сказала княжна. - Вот еще!
   Солдаты откатили По-2 на край луга, Богданов завел мотор и взлетел. Он выполнил учебную "коробочку" с центром в Сборске. Рассмотрел местность. Леса, болота, река, ручьи... Не дороги, а тропы. Редкие луга и поля, еще реже - деревни. Маленькие - изб на пять-десять. А ведь Сборск что-то вроде райцентра. В самом городе и посаде тысячи полторы жителей, в окрестностях много ли больше? Незавидное у Проши княжество...
   Евпраксия сидела тихо. Богданов окликнул пару раз - не ответила. Не слышала или не смогла через переговорное устройство. Богданов посадил самолет на луг, глянул на часы. Пятнадцать минут. Без бомб, при слабом ветре - ведро топлива. Не страшно.
   - Можно на твое место? - попросилась княжна.
   Богданов помог ей перебраться. Княжна покрутилась в пилотской кабине, потрогала приборы. Лейтенант объяснил их значение. Княжна глянула в зеркало заднего обзора, поправила прядь.
   - Зеркало зачем?
   - Глядеть, не подлетают ли со спины. Не заметишь - расстреляют.
   - Так не честно! - сказала княжна.
   Богданов развел руками.
   - Чего от немцев ждать! - согласилась княжна. - Еретики!
   Богданов не спорил.
   - Я смогу летать, как ты?
   - Этому долго учат. По-хорошему, не менее полугода.
   - Долго! - согласилась княжна и выбралась наружу. Солдаты откатили самолет в капонир.
   - Проводи меня! - попросила Евпраксия.
   Богданов вскочил в седло. Она направила коня не к городу, а к реке. Лейтенант держался рядом.
   - Ни к кому не сватался ранее? - внезапно спросила княжна.
   - Нет! - заверил Богданов.
   - Даже не целовал никого?
   - Ну...
   Богданов не хотел врать. Она сверлила взглядом.
   - Понимаешь, Проша! - сказал Богданов, краснея. - Есть женщины, к которым мужчины ходят, но не сватают...
   - Бляди?
   Богданов хрюкнул. Евпраксия сказала, словно о репе.
   - У нас они тоже есть, - сказала княжна. - Привечают мужиков, берут от них подарки, рожают выблядков... От тебя рожали?
   Лейтенант покачал головой. В таких делах нельзя быть уверенным на все сто, но никто не жаловался. Он почти врач, как дети получаются, знает.
   - Данило тоже ходил к блядям, - продолжила княжна. - Кручинился: меня ему не отдавали. Ты-то чего? За тебя любая пойдет.
   - Я на фронте, невесты далеко.
   - Сам говорил, воюете с женщинами. Все бляди?
   Лейтенант закашлялся:
   - Да нет...
   - И я так думаю. Неёла говорила: Анна - девка. Воюете вместе, а тронуть не посмел. Значит, строго. Родителей боитесь?
   - Сами невест выбираем, как они - женихов. Родители не мешают.
   Княжна задумалась.
   - Не ведаю, плохо это или хорошо, - сказала со вздохом. - Оно-то счастье самому выбрать, да только получится может всяко. Какое у юницы соображение? Отец подскажет.
   - А коли неволей, за старого иль хромого?
   - И такое бывает! - согласилась княжна. - Потому говорю, что неведомо.
   Помолчали.
   - У нас в полку летчик женился, - сказал лейтенант. - На девушке из штаба, честной. Скоро погиб. Вдова сразу вышла за другого - баба красивая. Забеременела. Летчик этот тоже погиб. Вдова, не медля, вытравила плод, у нас это называется абортом, теперь ищет нового мужа. На меня поглядывает. Может, жениться? Сколько проживу с ней, не знаю, зато в законном браке!
   Глаза княжны побелели от ярости. Она хлестнула коня и ускакала. "Поговорили!" - плюнул лейтенант. Богданов злился. Он сказал правду. Светочка действительно строила глазки - не ему одному. Красивая баба, но летчики сторонились. На танцах Свету не приглашали. Не только потому, что осуждали. Летчики - народ суеверный. Никому не хотелось в мужья-покойники. Холостяки в их полку мечтали жениться - после победы. На войне не хотели. Вчера друг не вернулся с задания, сегодня другой, завтра твоя очередь... На войне живут одним днем. Уцелел сегодня - повезло! Выпей, закуси, обними женщину... Не один Богданов жил по таким правилам. Многие в полку искали любви - быстрой и беззаботной. Богданов крутил романы с опытными женщинами, девчонкам судьбу не ломал. Они-то напрашивались, но лейтенант оставался глух. Девчонки наверняка уцелеют в войне, им после замуж выходить. Мужик станет носом крутить - не была ли ППЖ? - вот она и докажет. Это сейчас она говорит, что ни на что не претендует. Какое у нее соображение в восемнадцать? Потом начнутся слезы и попытки повеситься. В полку случалось. Следующий этап - партийное или комсомольское собрание, обсуждение аморального поведения офицера. Вынужденная женитьба, уродливая семья, в которой один не забудет, как его женили, а вторая - как хотели бросить.
   Здесь ситуация была иной, он не знал, как себя вести. Злился. Беда была в том, что Евпраксия Богданову нравилась, даже очень. Девичья краса сочеталась в ней с мужеством воина. О такой жене Богданов мечтал. Не просто любовница и мать детей, но еще товарищ и друг - надежный и верный до гроба. Проша будет такой, это ясно. Ну и что? Жениться? Тогда оставайся здесь! Привезти княжну в Советский Союз - безумие. К князьям в СССР отношение известное. Ему штрафбат, ей - лагерь. Он-то выберется, она пропадет. Если даже схитрить, раздобыть документы, не приживется. Княжна не станет жить в коммуналке, стирать ему кальсоны. Его мир чужд ей. Ему трудно привыкнуть к миру ее. Как быть?
   Из ворот вылетел всадник. Кто-то скакал к Богданову. Лейтенант присмотрелся - Данило. Сотник мчался галопом. Осадил коня вплотную, едва не сбив с ног мышастого. Лицо у Данилы было туча-тучей.
   - Пошто княжну обидел! - спросил грозно. - Пошто плачет?
   - Шел бы ты! - посоветовал лейтенант. - К блядям своим!..
   Данило схватился за меч, лейтенант - за "ТТ". Минуту буравили один другого грозными взглядами.
   - Ты вернул нам Сборск, - сказал Данило, - помог люду, за то тебе честь и слава! Но княжну тебе не спущу.
   - Давай! - предложил Богданов.
   - Ты чародей, убиваешь колдовством. Я хочу честного боя.
   - На чем?
   - На мечах!
   - Сроду не держал в руках. На кулаках?
   - Идет! - согласился Данило. - Где?
   - Отъедем! - предложил Богданов.
   На широком пляже за кустами они слезли с коней, сняли пояса. Богданов принял боксерскую стойку. Злость кипела в нем, как вода в котле. Ох, и врежет! В тринадцатом веке не учат боксу...
   Стойка спасла. Богданов успел закрыться, но от удара заныла рука. Богданов уклонился от второго, поднырнул под третий. Данила бил легко, стремительно, его кулаки летели, как ядра, и были не менее опасны. "Тебя б на чемпионат Москвы! - думал Богданов, отплясывая на песке. - Самородок-полутяж! Кто их здесь учит?.."
   Скоро стало не до размышлений. Данило наседал, Богданов гнулся. Кулак сотника засветил ему в скулу - хорошо, что по касательной. Плечи гудели - по ним прошлись от души. Один такой удар в челюсть или по корпусу - и все! У них побежденных вроде прирезают... От прыжков в вязком песке Богданов стал уставать. Тренироваться на войне некогда, пилотская кабина - не ринг. К тому же полдня работал... Дыхание у лейтенанта сбилось, он двигался все тяжелее. Данило, заметив, воодушевился и ринулся добивать. Широко размахнулся, чтоб наверняка, и поспешил. Богданов прошел прямым в подбородок...
   Удар был не сильным, но ошеломил сотника. Руки его упали. Богданов не стал ждать второго шанса. Врезал по корпусу, затем - в челюсть. Данило качнулся и упал на спину. Лейтенант сплюнул кровь из разбитой губы, присел рядом. Данило лежал, бессмысленным взором глядя в небо. Затем задвигался, напрягся и тоже сел. Это далось ему с трудом. Лицо сотника побелело, он тяжело дышал.
   - Мир? - предложил Богданов.
   Сотник покачал головой.
   - Устал я от вас! - сказал Богданов. - Обязательно до смерти?
   - Она плакала! - сказал Данило. - Из-за тебя!
   - Хочешь, скажу, отчего? Княжна желает меня в мужья. Я не согласился, она расстроилась. Но это поправимо, могу передумать. Княжна перестанет плакать, начнет улыбаться. Устроит?
   Данило глянул исподлобья:
   - Женишься на ней - зарежу!
   - Никак не угодить! - вздохнул Богданов. - Как не поверни - все плохо! Не хочешь жениться - зарежут, женишься - тем более. Очень умно. Раскинь мозгами! Что сделает княжна с убийцей мужа? В мужья позовет? Мне почему-то кажется, что казнит. Или вышибет из Сборска навечно. Сама останется одна. Было два защитника - теперь ни одного. Приходи, кто хочет, и делай с ней, что хочешь... Придет! Какой-нибудь Казимир или подобный урод. Этот медлить не будет, возьмет силой. Станет ему ноги мыть и ублажать всяко. Этого добиваешься?
   - Что делать? - спросил Данило тоскливо.
   - Выпить! - сказал Богданов.
   - Меду! - предложил Данило.
   - Пива! - возразил лейтенант...
  
   ***
  
   Неёла ворвалась к княжне под вечер.
   - Матушка! - завопила с порога. - Там Данило с Богданом!.. Днем, люди видели, подрались, рожи один другому поразбивали! Затем приехали и сели пить. Лаются...
   Евпраксия вскочила и побежала за бабой. У трапезной служанка шмыгнула ей за спину. Евпраксия приотворила дверь. Данило с Андреем сидели за столом, уставленным кувшинами и блюдами. Лица обоих раскраснелись. Княжна заметила на скуле Богдана синяк, точно такой же, если не больше, красовался на челюсти сотника. Нижняя губа у богатыря распухла. Княжна хотела войти, но замерла. Говорили о ней!
   - Она меня будто не замечает! Словно я не муж смысленный! - жаловался Данило.
   - Что сделал, чтоб заметила? - спрашивал Андрей, деловито сдирая шкурку с рыбы. - Как дал знать?
   - Смотрел на нее, вздыхал...
   - И все?
   - Чего более?
   - С блядями тоже вздыхаешь?
   Княжна неслышно ахнула, прижав руку к груди. К ее удивлению сотник не вспылил. Покачал головой.
   - Вот! - продолжил Андрей. - Тем, небось, любушка-лапушка, драгоценная и яхонтовая, а Проше - одни взгляды! Догадайся, мол, сама...
   - Так она княжна!
   - А княжна не женщина? Не человек? Она живая, слова ласкового хочет. Скажи!..
   - Разгневается!
   - Это с чего?
   - Как посмел!
   - На любовь не обижаются. Если и разгневается - повинишься!
   - Как?
   - Не знаешь?
   - Скажу ей, - вдохновился Данило, - что для нее на все готов! Велит со стены спрыгнуть - спрыгну! Велит в прорубь нырнуть - нырну!
   - А если без членовредительства? Со стены спрыгнешь - шею свернешь! В прорубь бросишься - утопнешь! Зачем княжне твой хладный труп? Или, что того хуже, - калека с переломанными ногами?
   - Как быть? - пригорюнился Данило.
   - Ну... - Андрей помахал в воздухе рыбиной. - Пади у ног ее, вопия: "Виноват пред тобой, княжна моя светлая! Топчи меня ноженьками белыми!..
   - Обидится! - сказал Данило. - За ноженьки белые...
   - Они у нее черные?
   Евпраксия подавила готовый вырваться крик. Услышат! Данило задумался, затем вздохнул:
   - Не знаю, не видел...
   - Оставим расцветку! - согласился Андрей и продолжил, не забывая про рыбину. - Найдем пристойный эпитет. Например, сильные. Или крепкие...
   - Крепкие лучше! - воодушевился Данило.
   - Значит, топчи меня ноженьками крепкими, бей ручкой лилейною, от тебя любую муку снесу!..
   Евпраксия решительно шагнула в трапезную. Безобразие следовало прекратить. Им дай волю - всю обговорят! С головы до ног! Вернее, снизу доверху! Увидев княжну, парочка вскочила. Андрей бросил рыбину и вытер руки.
   - Ноженьки у меня белые! - сказала княжна. - Я их в бане мою. Сором вам девицу обсуждать! Охальники!
   Данило плюхнулся на пол.
   - Топчи меня, княжна моя светлая! Ноженьками крепкими, белыми! От тебя любую муку снесу! - вопил он, пьяно всхлипывая.
   Евпраксия растерянно глянула на Андрея. Тот икнул.
   - Просит человек! Уважь!
   Евпраксия коснулась носком спины сотника. Тот завопил еще громче. Рассердившись, княжна вскочила ему на спину и прошлась от крестца до лопаток. Данило умолк.
   - Вставай! - велела княжна, спрыгивая.
   Данило поднялся на ноги. Он покачивался, счастливо улыбаясь.
   - Поди вон!
   Сотник убежал, Андрей остался.
   - Ты! - велела княжна, указывая на пол.
   - Щекотки боюсь! - ухмыльнулся богатырь.
   Евпраксия шагнула ближе, он продолжал скалить зубы.
   - Это тебе за ноженьки белые! - сказала Евпраксия, отвешивая ему затрещину. - Это за ручку лилейную! Это...
   Он перехватил руку. Подмигнул и чмокнул сжатый кулачок. Ушел. Княжна сердито смотрела вслед. Охальник! Сквернослов! Пьяница... Кого в мужья пожелала? Тьфу!
   Он не оглянулся. Не вернулся, чтоб произнести слова, им же придуманные. Не пал ниц, даже на колени не встал. Не повинился. Ушел... Трепло на торгу! Идол! Смерд крылатый! Богдан... Откуда взялся на мою голову, солнышко ясное?.. Зачем так сердце томишь?..
  
   11.
  
   Данило наладился в объезд земель Сборска - протяженный и долгий. Предстояло уяснить, чего стоило весям короткое, но лихое управление орденского ставленника, оценить виды на урожай; кому нужно, помочь, кого следует, наказать. В дни правления Казимира смерды из ближних весей разбежались по лесам, где срубили временное жилье (на одну такую стоянку и натолкнулся Богданов в первый день по прилету). Предстояло людей собрать или хотя бы дать знать: лихая година прошла, в поле урожай зреет... Данило, помимо прочего, собирался посетить свои веси - давно не заезжал. Некогда было...
   Богданова в поход никто не тащил, вызвался сам. В Сборске сидеть было скучно, а свете последних событий - и не желательно. Лейтенант хотел узнать землю, на которой предстояло жить и воевать. Присутствовал и личный интерес. Два женских облика не давали ему покоя ночами. Один из двоих следовало вытряхнуть из головы, еще лучше - оба сразу.
   Отправлялись надолго, готовились основательно. Кони, оружие, провиант на первое время - дальше кормить будут в весях, запасная одежда... Седлали коней, увязывали торока. Богданов брал "ДТ" с двумя дисками. У Лисиковой оставался "шкас", да и самолет с бомбами - в случае чего отобьются. Богданов наказал Конраду защищать княжну и штурмана, не щадя живота.
   - Почему не пускают роту в Сборск? - пожаловался капитан. - Кто же обороняет город за стенами?
   - Конрад! - сказал Богданов. - Еще недавно вы были врагами. Да и сейчас не друзья. Временщики. Все знают: скоро уйдете. Если б ты пустил корни...
   - Это как? - спросил наемник.
   - Остался, женился на русской... Хоть бы на Ульяне! Баба хоть куда, жизнь вам спасла. Не заступись тогда на площади, положил бы вас, как траву в поле.
   "Сам-то корни пускать не спешишь!" - подумал Конрад, но промолчал.
   Провожать маленький отряд (Данило брал с собой пять кметов) вышла княжна и штурман. Лисикова одела новую, вышитую рубаху, воткнула в волосы резной костяной гребешок, в русую косу вплела красную ленту. Да и саму косу не обернула вокруг головы, а перебросила на грудь. На шее появились бусы. Разбор текстов в лавке Путилы, как понял Богданов, прошел плодотворно. Смотрелась штурман мило. С тех пор, как Аня сменила военную форму на женское платье, она хорошела день ото дня. Обильная еда и вынужденное безделье давали знать: щеки штурмана округлились, покрылись здоровым румянцем.
   Сопровождать пилота Лисикова не просилась, а просилась бы, не взяли. Верхом Аня ездила, как медведь на велосипеде - неуклюже и под присмотром. Прощание не затянулось - не на войну.
   Отряд ускакал, в Сборске потекла размеренная жизнь. Евпраксия от скуки сошлась с крестницей. Аня пришла к ней первой. Она мучилась с Псалтырем, Ульяна по неграмотности помочь не могла. Княжна согласилась неохотно. Христианский долг велит просветить чадо о вере Христовой, куда денешься? Скоро, однако, Евпраксия увлеклась. Прежде ей не приходилось кого-либо наставлять, это было ново, к тому же ученица попалась смышленая. На первых порах они плохо понимали друг друга - язык хоть и русский, да у каждого свой. Потихоньку освоили. Главным образом Аня. В церковнославянском языке меньше слов, к тому же корни многих знакомые. Зато букв много.
   - Зачем, - удивлялась Аня, - эти юсы большой и малый, фита, ижица, ер?
   - Чтоб читать правильно, - пояснила княжна.
   - У нас их нет, но читаем!
   - Ваш язык некрасивый! - сказала Евпраксия. - Сухой!
   Аня насупилась и вдруг продекламировала:
   Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
   Княжна слушала, потрясенная, перевод не понадобился.
   - Отчего так? - спросила, придя в себя. - Он не решился признаться?
   - Не неведомо, - ответила Аня. - Может, не решился. Может, признался, но она отвергла.
   - Кто это сочинил?
   - Александр Сергеевич Пушкин.
   - Князь?
   - Боярин, по-вашему.
   - Хорош собой?
   - Не очень. Росту маленького, не богатый.
   - Глупая! - сказала Евпраксия. - Что богатство? Если б мне так сказали!..
   Аня вздохнула в знак солидарности.
   - Прочти еще что-нибудь! - попросила Евпраксия.
   Аня не заставила себя упрашивать. Стихов она помнила много и не только из курса школьной программы. В запасном полку она выменяла положенный ей по норме довольствия табак (несколько пачек моршанской махорки) на томик Есенина. За махорку можно было и сахар выменять, но Есенина хотелось сильней. На фронте за книгу ей предлагали шоколад и американскую тушенку, Аня не отдала. В нелетную погоду, когда работы не было, и оружейницы скучали в землянках, Аня доставала книгу. Подруги просили почитать вслух. Аня не отказывала. Скоро она знала стихи наизусть.
   - Никогда я не был на Босфоре... - начала Аня.
   Читала она долго. Евпраксия слушала не перебивая, только иногда спрашивала про непонятное. Аня объясняла. Псалтырь был отложен в сторонку. С того дня между крестной матерью и ее нечаянно приобретенной дочерью возникла и стала крепнуть симпатия. Княжна расспрашивала о войне, устройстве страны, откуда прилетели гости, жизни людей. Слушая, качала головой. Теперь она понимала Андрея. Жить в такой бедности! В Сборске последний кмет зажиточней! В неурожайный год люди, случается, сидят без хлеба, но не голодают! Не уродил хлеб - будет репа, нет репы - варят просо. В реке полно рыбы, в лесах - дичи. У каждого смерда - корова и не одна, в загонах хрюкают свиньи. На лугах полно травы, в лесах - желудей, полгода свиньи кормятся сами, а с наступлением морозов идут под нож. В Сборске Анна впервые вкусила печеного поросенка, а ведь это самое дешевое мясо! Дикий кабан дороже. Его добыть надо, это само под ногами бегает. Андрей соромится об этом рассказывать, что и понятно. Кому радостно сознавать, что ты бедный? Боярин Пушкин тоже робел, а после в стихах жалился. Эх, мужи смысленные, что вы понимаете в женской душе? Отчего такие робкие? Перед тобой целое княжество, бери и владей! Нет же, отгородился...
   Со слов Анны выходило, Андрей - лучший воин в полку. Его все почитают и любят. Начальство его привечает и одаряет наградами. Для Анны большая честь летать с Андреем. Кто б сомневался! Княжна осторожно завела речь о женщинах. Анна смутилась. Евпраксия поняла: этой стороной жизни богатыря Анна не гордится. Княжна не отступила.
   - Есть у него одна, - призналась Анна. - Клавой зовут... Блюда в столовой подает.
   - Пригожая?
   - Очень.
   - Андрей жениться собирается?
   - Что ты! На этой...
   - Так пригожая!
   - Распутная! На таких не женятся. Хотя они надеются.
   "Еще б не надеялись!" - усмехнулась княжна.
   - У командира полка была одна, - сказала Анна. - Порядочная женщина, не распутница, очень замуж за него хотела, потому уступила. Ждала, а он замуж не предлагает. Переживала. Ей кто-то сказал: мужчину можно присушить, добавив ему в питье женскую кровь. Ну, эту...
   Княжна покраснела. Бесстыдница!
   - Она так и сделала, - продолжила Анна. - После чего поделилась с подругами. Те стали болтать, весь полк узнал. Командиру донесли...
   - А он?
   - Схватил официантку и повез на мост!
   - Зачем?
   - Топить!
   - Утопил?
   - Одумался...
   - Зря! - сказала княжна. - Следовало!
   - Его б судили и дали штрафбат. А так перевели официантку в другой полк - и все!
   Княжна осуждающе покачала головой. За чародейство не топить - жечь надо!
   - Она его очень любила! - сказала Анна.
   - А ты? - спросила княжна. - Есть кто?
   Анна рассказала про Мишу. Его образ за последнее время потускнел, почти изгладился из памяти, но, вспоминая, Анна воодушевилась. Евпраксия слушала сочувственно.
   - В Сборске много вдов и невест, чьи женихи сгинули, - сказала по окончанию рассказа. - Не все остаются вековать, кому-то и случается счастье. Может, и найдешь...
   Княжна кривила душой. Крестная дочь выглядела не гожей. Мала, худа, хозяйство вести не умеет... Одежу - и ту себе не сошьет! Евпраксия вызвалась дочь просветить. Это было проще, чем Псалтыри. Анна познавала, как прядут лен и шерсть, ткут полотно и валяют сукно. Они ходили по кладовым и поварням, заглядывали в ледник и сараи, птичники и конюшни. Анна совершенно не понимала в лошадях, даже боялась их. Евпраксия взялась обучить ее верховой езде. Скоро Аня скакала вокруг Сборска, все еще подпрыгивая в седле, но зато без опаски. Нередко к ней присоединялась княжна. О чем бы они не говорили, разговор неизбежно сворачивал на Андрея. Вначале Анна рассказывала охотно, затем стала хмуриться. Евпраксия не замечала. Ловила каждое слово, упивалась подробностями...
   Сам Андрей в это время в составе маленького отряда скакал от веси к веси. Встречали их радостно, особенно с тех пор, как вперед побежал слух: с Данилой едет сам Богдан! Избы, где они обедали, окружал народ, люди толпились во дворах и у плетней, заглядывали в двери и окна. Бабы подносили Андрею детей. Он привычно трогал теплые лобики, осенял крестным знамением (научился!), после чего вперед выходил Данило. Разговор со смердами нередко затягивался. Сотник решал хозяйственные дела, отдавал распоряжения, вершил суд. В последних случаях вел себя неуверенно, настороженно поглядывая на Андрея. Богданов поначалу дивился, но потом понял: Данило превышает полномочия. Право суда принадлежит князю. Однако судил сотник здраво, о чем Богданов ему и сказал.
   - Просит люд! - сказал Данило, смущаясь. - Что делать? Когда еще князь будет?
   В одной веси суда попросил смерд с широким, хитрым лицом. Звали его Кочет.
   - Сына у меня свели! - жаловался Кочет. - Вели вернуть!
   Данило велел привести сына. Тот пришел не один. Рядом семенила, придерживая выпиравший живот, худенькая женщина в простенькой рубахе. Лепко, как звали сына смерда, замер перед сотником, глядя исподлобья. Женщина встала рядом и взяла Лепко за руку.
   - Вот она и свела! - торжественно указал Кочет. - Единственный сын! Я о свадьбе сговорился, приданое приготовили, а он к ней сбежал! Добром просил, грозил - не ворочается!
   - Пошто батьку не слушаешь? - спросил Данило.
   - Он мне косую нашел! - возразил Лепко. - Не буду с ней жить! Мне Сладка люба!
   - Подумаешь, косая! - возмутился Кочет. - С лица воду не пить! Остальное гожее. За ней коня дают, справного! Кого ты выбрал? Сироту, голь перекатную!
   - Мне Сладка по сердцу! - насупился Лепко. - С ней останусь! Дите у нас будет!
   - Видишь! - повернулся Кочет к сотнику. - Вели ему, господин!
   "Задачка!" - подумал Богданов.
   - Если б дали за Сладкой коня, взял бы снохой? - спросил Данило.
   - Девка она работящая и на лицо гожая, - сказал Кочет, - хаять не буду, но как смерду без коня? Моего зимой волки задрали, другого купить - гривна серебра! Где взять? Землю я волами вспашу, но ни лесу привезти, ни в Сборск на торг съездить... Конь нужен! Кто мне его даст?
   Во дворе, где шел суд, повисло молчание.
   - Я дам! - сказал вдруг Богданов.
   Кочет от удивления раскрыл рот.
   - Такой сгодится? - лейтенант указал на мышастого.
   Кочет, забыв сына, бросился к жеребчику. Заглянул в рот, пощупал бабки, обошел кругом.
   - Молодой конь, справный! - заключил в завершение осмотра. - Такого возьму! Еще б сироте на обзаведенье...
   - А плетей? - спросил Данило, вставая.
   Кочет отшатнулся.
   - Погоди! - остановил его Богданов. Вытряхнул из кошеля серебряные пфенниги и высыпал в руку Кочета. - Хватит?
   - Спаси тебя Бог! - поклонился смерд.
   - Справишь свадьбу, как положено, - сказал Данило, - за конем в Сборск приедешь, через неделю, сейчас Богдану надобен. Гляди, сноху работой не нагружай! Внука тебе носит!
   Кочет поклонился. Сладка метнулась в ноги Богданову, тот еле успел подхватить.
   - Ты что, дура! - шепнул на ухо. - Дите потеряешь!
   - Спаси тебя Бог, добрый человек! - всхлипнула Сладка. - Сироту пожалел...
   Богданов укоризненно посмотрел на Лепко. Тот подскочил и забрал Сладку. Они ушли, все так же держась за руки, женщина несколько раз оглянулась. Смерды разошлись.
   - Прости, что встрял! - сказал Богданов Даниле.
   - Правильно сделал! - ответил сотник. - Я сам хотел пожаловать, но одумался. Одной дашь - завтра толпа набежит! Сколько таких сирот! Всем коней не наберешь... Ты богатырь - к тебе не побегут. Побоятся... Как ты без коня?
   - Добуду! - махнул рукой Богданов. Он не подозревал, что случится это уже завтра.
   ... В дверь постучали на рассвете.
   - Заборье горит! - прокричал взволнованный кмет. - Отрок прибежал - чудь налетела!
   - Седлай коней! - распорядился Данило, хватая пояс с мечом. - Подымай смердов! Пусть возьмут рогатины!..
   Не прошло и получаса, как маленький отряд выступил поход. Отрок из Заборья бежал впереди, показывая путь. Вслед конным поспешали мужчины с рогатинами, некоторые прихватили луки. Лесная тропа была узкой - едва проехать двоим, но отряд не растягивался. До Заборья оказалось верст пять - доехали быстро. На опушке Данило велел остановиться, сам осторожно выглянул из-за кустов.
   ...Весь догорала. Несколько десятков конных суетились у околицы, выстраивая в цепочку телеги, груженные добром. У телег толпились женщины и дети.
   - Пограбили, ополонились! - сказал Данило подъехавшему лейтенанту. - К себе потянутся.
   - Весь зачем жгли? - удивился Богданов.
   - Немцы научили. Им радость, когда земли русские пустошат.
   - Ударим? - спросил лейтенант.
   - Их три десятка, нас - вдвое менее. И только семеро в броне. Не справимся.
   - А это зачем? - Богданов показал пулемет.
   - Там бабы и детишки! - возразил Данило, уже знакомый с действием "ДТ". - Пуля не разбирает.
   - Зачем им пленные? - спросил Богданов.
   - В рабы продадут, или себе служить оставят. Кого-то в жертву идолам своим принесут. Поганцы! - Данило сплюнул.
   - А если выманить гадов?
   Данило посмотрел на него:
   - Как?
   - Выскочить на коне, показаться! Увидят, что один - пустятся догонять! Вот тогда их...
   - Это кметы Жидяты за тобою скакали! - возразил Данило. - Чудь не побежит. Заложится за возами и вышлет разведку. Увидят нас, порежут полон и рассыплются по лесу. У них кони малые, но добрые, любым болотом пройдут. Не поймаем!
   - Что предлагаешь?
   - Телега тропой не пройдет, дорогой двинутся. Здесь она одна. На ней переймем!
   Маленький отряд двинулся вдоль опушки. После блужданий по чащобе, вышли к широкому лугу. Край его упирался в берег реки, второй подступал к лесу. Посреди, параллельно берегу, луг прорезала дорога - узкая, но накатанная.
   - Через две версты на реке брод, а на том берегу - Ливония, - объяснил Данило. - Перейдут реку - и все!
   - Встретим здесь? - спросил Богданов.
   - Далеко до дороги! - возразил Данило. - Пока доскачем из леса, успеют встать за возы и натянуть луки. Самострелов у них нет, это не немцы, но из луков стреляют метко. Надо в лесу.
   - В лесу с пулеметом плохо! Попрячутся за деревьями, начнут стрелять. Много людей потеряем. Надо в поле. Там не спрячутся!
   - Как дело мыслишь?
   Богданов рассказал. Данило слушая, качал головой.
   - Храбрый ты человек, Богдан, но больно опасно! Убьют тебя, что княжне скажу? Не простит она мне! Скажет: сам тебя под смерть подвел! В лесу переймем!
   - А ежели не выйдет! Ежели пробьются к броду? Уйдут, а после вернутся. Не каждый раз мы рядом. Сколько еще весей сожгут! Надо врезать так, чтоб дорогу забыли!
   Данило неохотно согласился.
   ...Солнце поднялось над верхушками сосен, когда обоз вышел на луг. Два десятка конных разбойников ехали впереди, остальные скакали по сторонам, сторожа полон. Позади обоза под присмотром нескольких всадников гнали коров и овец. Люди шли пешком - на телегах везли добычу. Матери несли грудных детей, те, что постарше, цеплялись за подолы. Руки мужчин были связаны за спиной, почти у всех окровавлены лица - отбивались. Рубахи на женщинах порваны - хищники насладились добычей. Богданов, разглядев, скрипнул зубами. Однако взял себя в руки - не до того! Он внимательно рассмотрел разбойников. Одеты не богато, кольчуги едва на каждом втором, оружие - копья, ножи и дубины. Мечи не у всех, да и те короткие. Только у предводителя, ехавшего впереди, имелась сабля в богатых ножнах. Будь у Данилы не пять, а пятнадцать кметов, справился бы за раз, понял Богданов. Он снял "ДТ" с предохранителя и оттянул рукоятку перезаряжания. Пора...
   Вожак разбойников, увидев на дороге человека, натянул поводья. Конь встал, следом стали кони спутников. Вожак поднес руку ко лбу. Дорога, которой шел человек, спускалась от леса к лугу, приходилось смотреть снизу, к тому же против солнца. Однако незнакомца вожак разглядел. Тот был одет в рубаху, порты и сапоги; из оружия - нож на поясе. Сумка через плечо и какая-то палка в руке. Незнакомец не опирался на нее, просто нес в руке. Судя по вытянувшейся руке, палка была тяжелой.
   Человек не выглядел угрозой, но вожака нечто смущало. Поразмышляв, он понял: человек не боится! Он спокойно шел навстречу, будто дорога была пустой. А ведь наверняка видел отряд! Вожак настороженно оглянулся, но ничего подозрительного не заметил. Трава на лугу не смята - никто по ней не ходил и не скакал. На дороге нет следов конских копыт и отпечатков подошв многочисленных ног. И все же обстановка выглядела странной. Вожак заволновался.
   Незнакомец тем временем подошел совсем близко и остановился. Казалось, он только что рассмотрел отряд. Человек свернул с дороги и пошел лугом, будто заходя отряду во фланг или же удаляясь от него. Вожак решил, что второе. Узнаем, кого боги принесли!
   Вожак подобрал поводья, но незнакомец вдруг остановился, вскинул палку к плечу.
   - Ну что, разбойнички! - услышал вожак звонкий голос. - Слыхали про кинжальный огонь? Нет? Сейчас покажу!
   Более вожак ничего не услышал. Длинная очередь, пущенная почти в упор, смела с коней воинов передового отряда. Диск "ДТ" зарядили из ленты "шкаса" - каждый третий патрон с трассирующей пулей. Они прочерчивали в воздухе огненные следы и гасли в телах людей и коней. Разбойники падали с седел, кони вставали на дыбы, ржали... Гром пулемета, крики людей и коней превратили луг в хаос. Уцелевшие разбойники, застыли, ничего не понимая. Они глядели на приближавшегося грозного мстителя, не зная, что предпринять. Богданов тем временем шел им навстречу, сбивая разбойников наземь короткими очередями, словно ворон со столбов. В этот миг налетел Данило с кметами; смерды прибежали следом. Разбойников рубили саблями, кололи рогатинами, стаскивали с коней и резали ножами. Никто не успел натянуть лук или поднять палицу, почти никто не сумел дать отпор. Трое разбойников, гнавших стадо, опомнились и кинулись в реку. Они плыли, цепляясь за поводья, с ужасом оглядываясь назад. Богданов, перезарядив "ДТ", встал на берегу и дал три короткие очереди...
   - Жаль, кони уплыли! - сказал Данило, подходя.
   - Другие остались! - успокоил лейтенант.
   Коней и вправду уцелел табун - два десятка. Их собрали и отогнали в сторону. Воспользовавшись моментом, полоненные женщины вытащили ножи убитых разбойников и пошли вдоль обоза, разглядывая тела. Если кто-то из поверженных хищников шевелился или стонал, резали - молча и беспощадно. Втыкали лезвия в грудь, перехватывали горла, некоторым выкалывали глаза - живым и мертвым. Богданов смотрел молча - приходилось видеть. Как-то задержался у партизан и стал свидетелем казни. Партизанский трибунал приговорил полицая к расстрелу. Осужденного повели вдоль деревни. Из хат стали выбегать бабы с ухватами в руках. Они били полицая наотмашь и со всей силой - много беды натворил гад. Не вмешайся партизаны, забили бы насмерть еще до расстрела...
   Спохватившись, Данило велел развязать пленных смердов. Те громко сожалели, что женщины их опередили. Некоторые все же попинали мертвых, а один, разыскав среди трупов обидчика, вскочил разбойнику на грудь и стал прыгать. Кровь фонтанчиком била из перерезанного горла...
   Из рассказов пленных стала ясной картина налета. Шайка напала на весь незадолго перед рассветом. Сторож или спал, или был сразу убит - в било он не ударил. Семь изб веси окружили и разом вынесли двери. Мужчин, схватившихся за ножи, убили, но большинство оглушили и связали. Затем последовал грабеж и насилие.
   Успокоившись, люди из сожженной веси обобрали мертвых - тех, кем побрезговали кметы. Сняли все. Голые трупы стащили в сторону. Мужики собирались назавтра развесить их по деревьям. С того берега заметят и проникнутся. Вдругорядь подумают... Данило принес Богданову кожаный кошель.
   - У вожака был, - сказал, отдавая. - Это старый Тыну. Не первый раз к нам приходит, давно ловлю. Хитрый сволочь: наскочит - и сразу к себе! Теперь все, отбегался... Что с конями сделаешь?
   Богданов оглянулся. Табун уже разобрали. Каждый из кметов держал повод одной или даже двух лошадей, десяток сторожили в сторонке.
   - Твои! - подтвердил Данило. - Тех, что впереди ехали. Половину прирезать пришлось - крепко раненые, остальные годятся.
   - Обещал коня Кочету! - напомнил Богданов.
   - Скажи Лепко, пусть выберет. Жеребца Тыну не отдавай. В Сборске за него гривну дадут, а в Плескове - две. Добрый конь!
   - Возьму его и оставлю мышастого! - решил Богданов. - Остальных пусть разграбленная весь забирает. Им нужней!..
   - Правильно! - сказал сотник. - Продадут половину, за серебро новые избы срубят. Мигом! Добрый ты человек, Богдан!
   Данило объявил жителям веси о подарке, лейтенанту пришлось вскочить в седло - зацеловали бы!
   Отправив смердов по домам, маленький отряд двинулся в Сборск. Нападение чуди встревожило Данилу, он решил вернуться раньше. К Сборску доскакали к вечеру. У каждого теперь имелась заводная лошадь с седлом, пересаживались на ходу. Данило выслал вперед гонца - сообщить о приезде, позаботиться о столе и бане. Гонец оказался резвым. Едва Сборск показался вдали, как навстречу устремился всадник.
   - Кто это? - удивился Данило. - Маленький кто-то. Отрок?
   Оказалось, Лисикова. На прогулке встретила гонца и, расспросив, ринулась навстречу. Лейтенант, поздоровавшись, с удовольствием смотрел на раскрасневшееся, загорелое лицо штурмана.
   - Все ли в Сборске мирно? - спросил Лисикову Данило. - Все ли здоровы?
   Анна заверила, что все именно так, и подъехала к лейтенанту.
   - Славно скачешь! - одобрил Богданов. - Давно научилась?
   - Княжна помогла! - сказала Аня и оглянулась. - Можно с вами наедине?
   Богданов натянул поводья, подождал, пока отряд проедет.
   - Что случилось?
   - Княжна! - сказала Анна, кусая губы. - Только о вас и говорит! Думаю, влюбилась!
   - Показалось!
   - Я не слепая! Постоянно про вас спрашивает!
   - Рассказала?
   Лисикова покраснела и потупилась. Богданов вздохнул.
   - Тебя учили хранить военную тайну?
   - Так она военную не выведывала! - стала оправдываться штурман. - Про вас лично!
   - Деловые и моральные качества офицеров также составляют военную тайну! - сказал Богданов. - Лучше б про себя рассказала!
   - Про меня ей неинтересно...
   - Замнем! - предложил Богданов. - Поздно дитя воспитывать, когда вдоль кровати лежит... Заглянем в суть. Предположим, она влюбилась...
   - А вы?
   - Аня! - укорил Богданов. - Личная жизнь командира не подлежит обсуждению.
   - Подлежит! - возразила Лисикова. - Очень даже подлежит!
   - Почему?
   - Будете на ней жениться?
   - Тебе важно знать?
   - Да! - сказала Аня. - Очень!
   - Почему?
   - Вы не сможете забрать ее с собой! Советской стране княжны не нужны. Что она станет делать?
   - Назначим начпродом! Кормят здесь замечательно!
   - Товарищ лейтенант! - нахмурилась Аня. - Давайте серьезно. Вы не сможете забрать ее с собой, значит, останетесь здесь. Это дезертирство!
   "М-да! - подумал Богданов. - Не зря к Гайворонскому бегала!"
   - Товарищ сержант! - сказал он торжественно. - Заверяю: ни на княжне, ни на Неёле, ни на Ульяне, а также других женщинах Сборска жениться не планирую!
   - Правда?! - просияла она.
   Радость ее была настолько искренней, что Богданов забыл о Гайворонском.
   - Расскажи, чем занимались! - сказал, трогая коня. - Кроме обсуждения командира, конечно...
   Аня пристроилась рядом и заговорила. "Совсем дитя! - думал лейтенант, слушая ее щебет. - Ленточку купила - радость, сапожки подарили - счастье... Тем не менее, в армию - добровольцем, в самолет сесть - рапорты... Штурманы на По-2 гибнут часто, а она к начальству ходила: пустите! Под пули и осколки... Ну и что? Получила свой осколок! Теперь снова на фронт? Другая бы радовалась нечаянному отпуску... Сколько их, мальчиков и девочек, уже похоронили! Куда вы рветесь?!. Без вас войну выиграют!..."
   Богданов поразмыслил и заключил: без таких все ж не выиграть. Вздохнул. Аня глянула настороженно, Богданов ободряюще кивнул: все в порядке. Она продолжила рассказ. Лейтенант смотрел на нее искоса. Почему-то вспомнилось: они в воздухе, Аня стоит на крыле, вцепившись в расчалки, а он бросает на нее торопливые взгляды, моля бога, чтоб не сорвалась. Потом, на земле, он расцепляет ее побелевшие пальцы и несет к санитарной машине...
   "Стоп! - оборвал себя Богданов. - Об этом не надо!"
   Они подъехали к Сборску. Данило с кметами стояли у ворот, о чем-то разговаривая. Лейтенант присмотрелся - княжна! Богданов спрыгнул на землю, подошел. Лицо Евпраксии было встревоженным.
   - Из Плескова прискакал гонец, - сказала она, увидев Богданова. - Довмонт требует нас на суд: всех и немедленно!..
  
   12.
  
   Довмонт вошел в сени, слегка прихрамывая. Князь оправился от долгой хвори, однако нога побаливала. Не глядя по сторонам, Довмонт прошел к стулу с высокой спинкой, сел и только затем обвел взглядом собрание. Под хмурым взором притихли и вытянулись ближние бояре, строже стали лица кметов и слуг. Повинуясь властному знаку, подошли и стали за стулом сыновья, игумен Иосаф и вечевой дьяк. Довмонт кивнул, дьяк вышел вперед, развернул свиток и стал читать. Довмонт не слушал, князем владело раздражение. Месяц как изгнали сборского посадника, а он узнает об этом третьего дня! Понятно, что сборская княжна не спешила хвалиться, но сыновья-то, сыновья не сказали... Послушали мать, пожалели хворого отца. Он еще не в гробу!..
   Дьяк закончил читать. Довмонт жестом подозвал Казимира. Литвин приблизился и слегка охрипшим голосом начал обвинение. Довмонт не вникал в слова, более наблюдая за лицом крестника. Казимир явно волновался, сбивался, делал паузы. "Не договаривает! - понял Довмонт. - Что ж там было?.."
   Довмонт выслушал Казимира третьего дня и тогда же почувствовал мутность истории. Сотня кметов захватила укрепленный Сборск? Как? Крестник лепетал о дьявольской птице, мечущей огонь с неба, о Евпраксии, заключившей сделку с дьяволом, Довмонт не верил. Тридцать третий год он правил в Плескове, бывал в десятках походов, но нигде и никогда не видел дьявола. Казимир что-то скрывал. Где он обретался после захвата Сборска? Почему сразу не прибежал? Крестник уверял: было соромно, отправился в Литву в надежде собрать войско и вернуть Сборск самому. Не получилось... Выглядело правдоподобно, но что-то не вязалось, не нравился Довмонту этот рассказ. Но более гневило князя другое. У него под боком, на расстоянии дневного перехода, случилась кровавая свара за власть. Погибла по меньшей мере сотня кметов. Сотня! В битве Довмонта с литовским князем Герденей погиб один - Антоний, сын Лочков, брат Смолигов. До сих пор памятно. Другие походы Довмонта случались вовсе без потерь. Речь, конечно, не о битве под Раковором, там щедро полили снег кровью. Так ведь схватились с закованными в латы датчанами и немцами. Здесь же свои убивали своих: секли мечами, били стрелами, вешали на стенах...
   Сборская распря будила у Довмонта тяжкие воспоминания. Некогда он, в ту пору удельный князь Нальшенайский, поднял руку на владетеля Литвы. Миндовг забрал у Довмонта жену - единственную и любимую. Она приходилась младшей сестрой жене Миндовга; старшая на смертном одре завещала мужу младшую - чтоб растила ее детей. Миндовг даже не подивился странной просьбе, прямо с похорон и забрал ладушку. Довмонта он не опасался - куда тому против владетеля Литвы! Миндовг ошибся. Литовское войско отправилось на войну с Русью, Довмонт с дружиной под выдуманным предлогом отстал... Миндовг, двое сыновей князя жизнями заплатили за обиду. Но третий сын, который вел войско на Русь, уцелел... Довмонту пришлось грузить на повозки добро, в компании ближних бояр искать защиты в Плескове. Его приняли ласково, поставили князем. Тридцать три года он платит кровью за доверие. Мечом, которым сразил Миндовга, рубит бывших соплеменников и немецких хищников. Безжалостно рубит! Плесков рад, что предпочел иноземного князя русскому. Плесков славит храброго, мудрого и справедливого Довмонта. В церквях возносят молитвы за ревностного строителя храмов и монастырей. Никому нет дела до воспоминаний князя, его тяжких снов. Они приходят только к нему, и в последнее время все чаще. Окровавленные тела на лестницах и переходах - стража Миндовга стояла насмерть, ярость в глазах владетеля Литвы за мгновенье до смертельного удара, перекошенное ужасом лицо жены... Он не тронул ее, но и не забрал. Обесчещенная Миндовгом, она была не нужна. Он не смог бы к ней прикоснуться. Родственники и бояре не позволили бы. Они шли за ним, чтоб отплатить за обиду, а не для того, чтоб вернуть подстилку Миндовга...
   В последние годы Довмонт все чаще вспоминал первую жену. Выплывало из памяти юное лицо, большие синие глаза, заплетенные в толстую косу волосы цвета речного песка... Нет ее на свете, Довмонт тридцать лет как женат. Дочь переяславльского князя Димитрия подарила ему сыновей. Мария красива и благочестива, любит мужа и детей, но вспоминается почему-то та, первая...
   Князь глянул на Евпраксию. Она слушала Казимира с суровым лицом. Ноздри ее трепетали. "Убила бы, дай ей волю! - понял Довмонт. - За что? Чем так обидел? Сватовством? Кому Казимир помешал? Кого избрала она? Данилу? Чтоб выйти замуж за сотника, положила сотню кметов?" Данило стоял рядом с княжной, Довмонт окинул его тяжелым взором. Если обвинение подтвердится, сотник кончит дни в порубе или на виселице - как вече решит. Евпраксия наденет клобук монашки. Дорого стоила ее любовь, не задумалась о цене. Это у литовской жены Довмонта не было выбора, у княжны был...
   Князь перевел взор на спутников княжны. Кроме Данилы перед князем стояли незнакомый Довмонту кмет, высокий, с приятным лицом и чернявый немец в круглой шапочке с перьями. Шапку при появлении князя немец предусмотрительно снял. Чуть далее топталась высокая и крепкая баба, судя по одеже, служанка. Эти-то зачем?
   Казимир закончил и сделал шаг в сторону. Довмонт указал на княжну:
   - Отвечай!
   - Я пришла сюда не отвечать, а обвинять! - возразила Евпраксия.
   Брови Довмонта взлетели вверх.
   - Кого хочешь обвинить?
   - Его! - княжна указала на Казимира. - Убийцу сборского посадника князя Андрея! Предателя, задумавшего передать Сборск немцам!
   Собрание загудело. Довмонт поднял руку, устанавливая молчание.
   - Это тяжкое обвинение! - сказал тихо, но все услышали. - У тебя есть послухи?
   Княжна сделала знак бабе. Та подошла и поклонилась князю.
   - Неёла, служанка моя, - пояснила княжна. - Расскажи князю, Неёла!
   - После того, как князь сбежал из Сборска, - Неёла показала на Казимира. - Я прибиралась в ложнице, где он жил. Он все бросил, ничего не взял. В его сумке нашла...
   - Что?
   - Вот! - Евпраксия показала стеклянный флакон в кожаном чехле. - Это смертное зелье! Мы добавили в питье собаке - издохла. Можем и твоей, князь, дать, для поверки. Мой отец умер, как поел с Казимиром с глазу на глаз. Накануне был крепок и не хворал.
   Довмонт глянул на крестника.
   - Это не мое! - крикнул Казимир. - Сама подбросила! И бабу свою научила!
   - Прямо здесь поклянусь, перед владыкой! - сказала Евпраксия. - Неёла тоже.
   - А ты поклянешься? - спросил Довмонт у Казимира.
   - Да! - облизал тот губы.
   Довмонт нахмурился - дело принимало плохой оборот. Если обе стороны поклянутся, как определить виновного? Кто из двоих готов солгать перед Богом? Вчерашний язычник или влюбленная княжна? Оба могут. "Почему Казимир сразу поверил, что в посудине яд? - подумал Довмонт. - Почему не попросил поверки? Княжна могла обмануть. В Сборске трудно найти нужный яд, да и Плескове поискать. На Руси не принято травить князей, здесь их режут - как и в Литве. По ядам немцы мастера..."
   - Приведите собаку и сыщите травника! - велел Довмонт.
   Ближний кмет рванулся из сеней и скоро явился с псарем. Тот вел на поводке старую суку. Довмонт мысленно одобрил: поняли правильно, доброго пса жаль. Псарь отдал поводок кмету, поставил на пол плошку, налил в нее из фляжки светло-желтой жидкости.
   - Мед! - пояснил князю. - Ласка любит! Глазами плохо видит, но чует добре.
   Сука и вправду волновалась, тянулась к плошке, натягивая поводок.
   Довмонт глянул на княжну. Та вытащила из флакона пробку, плеснула в плошку.
   - Отпускай! - велел князь.
   Ласка подбежала к плошке и стала жадно лакать. Люди в сенях смотрели на нее с острым любопытством. Сука вылакала плошку до дна, облизала дно и улеглась на пол, примостив голову на лапы. Довмонт глянул на княжну.
   - Не торопись, князь! - сказала Евпраксия. - Зелье хитрое.
   Протекла минута, другая, пятая... В сени влетел запыхавшийся травник. Долговязый, в длинной рясе с пояском, он с порога поклонился князю. Довмонт сделал знак подойти.
   - Что за зелье?
   Травник плеснул из флакона в руку, растер жидкость ладонями, понюхал, затем лизнул.
   - Добрая трава! - сказал радостно. - Здесь не растет. Издалека привозят. От сердца помогает. Настоять в кипятке и добавить в питье пять капель...
   - А ежели больше? - спросил Довмонт. - Плеснуть, не считая?
   - Сердце заколотится и станет худо. Молодой, может, и отлежится, а вот старому не встать...
   - Глядите! - крикнул кто-то, указывая на суку.
   Все повернули головы. Ласка лежала на боку, вытянув лапы. Подбежавший псарь потрогал суку, заглянул пасть.
   - Издохла! - объявил громко.
   - Твой пес тоже был старым? - спросил Довмонт у княжны. Евпраксия кивнула. Князь глянул на травника: - Что скажешь о посуде?
   - Немецкая работа! - сказал травник, вертя в руках флакон. - В Плескове не купишь.
   Довмонт глянул на Казимира, тот нервно облизывал губы. Княжна не солгала, понял Довмонт. Она имела право на месть. За смерть отца вырезают род врага. Однако Казимир поклянется, и судить придется княжну.
   - Ты говорила о предательстве? - спросил Довмонт Евпраксию. - Поведай!
   - Казимир убил моего отца, чтоб передать город ордену.
   - Лжа! - отчаянно крикнул литвин.
   - Он привел в Сборск роту немецких наемников.
   - Я нанял их на свои деньги! Чтоб защищать город!
   - Здесь стоит капитан наемников, княже! Спроси его!
   Чернявый немец с круглой шапочкой в руках вышел вперед и поклонился Довмонту.
   - Как тебя зовут? - спросил князь.
   - Конрад.
   - Кому служишь?
   - Кондотьер Богдан! - наемник указал на незнакомого князю кмета. - Я приносить ему присяга после того, как князь Казимир бежать из Сборска.
   - Почему Богдану?
   - Он брать меня в полон.
   - Кому служил до Богдана?
   - Ордену.
   - Казимир говорит, что ему!
   - Солдаты земли Швиц служить тому, кому присягать. До Богдана я присягать ландмейстер ордена Святой Девы Марии.
   - Он послал тебя в Сборск?
   - Так!
   - Что велел?
   - Служить князь Казимир и ждать войско ордена.
   - Лжа! - закричал Казимир.
   - Я присягать! - насупился Конрад и указал рукой. - Этот монах!
   - Он еретик, княже! - завопил Казимир. - Как можно верить его клятве?
   - Сам еретик! - обиделся Конрад. - Вот! - он вытащил из-за ворота серебряный крест. - Я верить в Господь наш Иисус Христос, я молиться ему. Я креститься не так, как вы, но бог наш един. В кого верить ты, Казимир? Ты бежать из города и бросить свой солдат. Трус! - Конрад плюнул. - Я лучше сидеть в чистилище, чем служить тебе!
   - Владыка! - повернулся Довмонт.
   Иосаф подошел и встал перед наемником.
   - Клянешься ли ты перед лицом Господа нашего, что сказал правду? - спросил звучным голосом.
   - Клянусь! - подтвердил Конрад, перекрестился и поцеловал крест.
   Довмонт глянул на Казимира. Литвин был бледен, нижняя челюсть дрожала. Можно не спрашивать.
   - В поруб его! - велел Довмонт. - До суда веча!
   В сенях стало тихо. Князь Плескова волен в своем суде, но к смерти приговаривает только вече. Казимир побледнел и растерянно глянул на Довмонта. Подскочившие кметы сняли с него пояс с кинжалом, завернули руки за спину.
   - Господин! - взмолился Казимир по-литовски. - Пощади! Я все расскажу!..
   Довмонт не отозвался. Князя мучил стыд. Голова седая, а не распознал предателя... Будут теперь злословить! В лицо сказать не посмеют, побоятся, а за спиной шепнут... Из-за Казимира другим перебежчикам не станет веры. У ливонского ордена два смертельных врага - Литва и Русь. Потому от родовых распрей литвины бегут на Русь, рассчитывая на приют. Более могут не его не получить. Всякий уверится: литвин служил ордену! Казимир бросил тень на всех единоплеменников. По смерти Довмонта вече вспомнит и призовет в Плесков русского князя. Сыновьям не получить города...
   Казимира увели. Довмонт сделал знак Евпраксии подойти.
   - Хотел дать тебе доброго мужа, а вышло - погубил отца, - сказал сокрушенно. - Прощаешь ли ты меня?
   - Прощаю! - сказала княжна тихо. - Ибо не ведал ты, что творил.
   - Тогда слушай мою волю! Сумела отбить Сборск, сумей и сохранить! Будешь в нем посадницей! (В сенях зашумели...) До Рождества. За это время найди себе доброго мужа. Раз я не сумел, ищи сама. Выберешь доброго воина, сделаю посадником. Выберешь тихого, дам приданое и дом в Плескове! Захочешь уехать в другие земли - препятствовать не буду. Сгода?
   - Спаси тебя Бог, князь! - сказала Евпраксия.
   Довмонт встал и обнял ее.
   - Бог не дал Андрею сына, но дочку послал боевую, - шепнул в ухо. - За Давыда моего пойдешь?
   - Избрала уже! - ответила княжна.
   - Тогда зови на свадьбу! - улыбнулся Довмонт. - Посаженным отцом, - он отпустил княжну и подозвал немца. - Видел вас в поле, - сказал, разглядывая наемника, - крепко стоите! Будешь сражаться за Русь?
   - Кондотьер решать! - ответил Конрад.
   - Какой с ним уговор?
   - Служить до Рождества Богородицы.
   - Что так мало? У Богдана нет серебра?
   - Он не давать нам серебро, велеть отслужить свой выкуп.
   Довмонт мгновение смотрел изумленно, а затем захохотал. Собрание поддержало. Громкий смех прокатился по сеням и замер в переходах.
   - Сколько живу, но не слышал, чтоб наемники служили за выкуп! - сказал Довмонт. - Ай-да, Богдан! Слушай меня, Конрад! Если кондотьер не захочет ряд продлить, приходи в Плесков! Сговоримся!
   Конрад поклонился.
   - Суд кончен! - объявил Довмонт и кивнул вечевому дьяку: - Запиши!
   - Погоди, княже!
   Довмонт удивленно посмотрел Иосафа. Игумен выступил вперед.
   - Ты осудил клятвопреступника и убийцу по делам его, - сказал игумен, - однако оставил без разбора обвинение в колдовстве.
   - Казимир восклепал на княжну!
   - Клятвопреступнику веры нет, - согласился Иосаф, - но отец Пафнутий из Сборска донес мне о скверне. Чтоб вернуть город, княжна вошла в сговор с волхвом по имени Богдан. Это его ты только что хвалил. Волхв прилетел на громадной птице, плюющейся огнем и поражающей люд клекотом. Птица убила кметов Казимира на стенах города и плюнула в ворота. Те растворились, княжна с кметами ворвалась в Сборск и захватила его. Княжна вправе мстить за смерть отца и прогнать из города клятвопреступника, но звать на помощь чародея - преступление перед Богом!
   Довмонт хмуро глянул на Евпраксию. Та смешалась.
   - Дозволь мне, княже! - Богданов выступил вперед. - Если владыка обвиняет меня в чародействе, мне и отвечать. Так?
   Довмонт посмотрел на Иосафа, тот кивнул.
   - Вот! - Богдан вытащил из-за ворота медный крест на шнурке. - Разве чародеи носят кресты?
   - Слуги дьявола хитры! - возразил игумен. - Некоторые, особо сильные, могут носить кресты и выдавать себя за христиан. Другие и в церковь божью ходят, а дома волхвуют.
   - А с чего ты взял, что я волхв?
   - Ты летаешь на птице?
   - Летаю!
   - Разве сие не от дьявола?
   - Отец Пафнутий спрашивал меня о том же. Не доносил тебе мой ответ?
   Иосаф покачал головой.
   - Повторю, что ему сказал. Глянь в окно, владыка! У пристани стоят лодьи. Человеки не могут плавать, как рыба, но плавают! Разве они чародеи? Или волхвы?
   - Лодьи делали люди. Они не живые.
   - Моя птица такая же. Из дерева, железа и полотна. Можешь сам убедиться - мы привезли ее! Она за городом укрыта, чтоб не будоражить люд. Хочешь глянуть?
   - Седлать коней! - поспешно велел Довмонт.
   Когда кавалькада из нескольких десятков всадников прибыла на берег реки Великой, то увидела десяток наемников, охраняющих копну сена. По знаку Богдана солдаты раскидали копну, взору князя и свиты предстала птица с двойными крыльями. Вздох удивления прошелестел в окружении князя. Богдан спрыгнул с коня и подошел к самолету.
   - Гляди, владыка, дерево! - он похлопал по фюзеляжу. - Полотно! - он коснулся крыльев. - Железо! - Богдан взялся за цилиндр мотора.
   Довмонт слез с коня, подошел. Осторожно коснулся ладонью крыла, затем двинулся вдоль самолета, трогая и щупая. Следом, как по команде, устремилась свита. От напора любопытных рук По-2 закачался, но устоял. Лейтенант бдительно следил, чтоб от самолета ничего не оторвали. Обошлось.
   - Как она плевалась огнем? - спросил Иосаф.
   Лейтенант снял "ДТ" и дернул за рукоятку перезаряжания - на траву упал патрон. Отдав пулемет подбежавшей Ане, лейтенант поднатужился и вывернул пулю из гильзы. Аня поднесла глиняную плошку, лейтенант высыпал порох на дно. Повинуясь знаку, кмет Данилы поднес тлеющий трут. Богдан кинул его в плошку. Порох пыхнул ослепительным пламенем.
   - Смертные зелья бывают разными! - сказал Богдан. - Одни надо выпить, другие засунуть в железную палку и поджечь. Вот и огненный плевок. Эту птицу делали люди.
   - Немцы? - спросил Довмонт.
   - Русские!
   - Далеко?
   - За горой-Уралом.
   - Не ведаю такую! - сказал Довмонт. - Далеко Русь разбрелась.
   - Как она летает? - встрял Иосаф.
   - Покажу! Не хочешь со мной?
   К удивлению лейтенанта игумен кивнул. Богданов помог ему забраться в кабину штурмана (под рясой Иосафа оказались обыкновенные порты, заправленные в стоптанные сапоги), пристегнул ремнями. Попросив ничего в кабине не трогать, лейтенант перебрался в кабину пилота. По его знаку Аня провернула винт. Готовый к запуску мотор выстрелил выхлопными газами и заревел. Отступившие назад гости подались еще далее. По-2 побежал по лугу и взлетел. Богданов плавно набрал высоту и на малой высоте направился в сторону от Плескова - не следовало будоражить город. Над рекой он сделал круг и пошел на снижение. Самолет приземлился и покатил к ожидавшим его людям. Те отпрянули. По-2 остановился, Богданов помог Иосафу отстегнуть ремни. Из кабины игумен выбрался сам. Подошли князь со свитой. Они во все глаза смотрели на игумена.
   - Велика и обильна Русская земля! - торжественно сказал Иосаф. - Зело украшена лесами, реками и полями. Потому так много врагов, алчущих ее богатств, - он повернулся к Богданову. - Долетит ли до Иерусалима птица твоя?
   - Нет! - сказал Богданов.
   - А до Киева?
   Лейтенант покачал головой.
   - Ну, в Новгород?
   Богданов прикинул расстояние, количество бензина в баке и еще раз покачал головой.
   - Не от дьявола творение это! - заключил Иосаф. - Хитер враг человеческий, да хвастлив - гордыня им владеет. Коли б от дьявола была птица сия, то слуга его непременно похвалился. Тут бы я его и поймал! Богобоязненный человек силы свои соизмеряет, гордыню гонит. Благословляю тебя, чадо!
   Богданов поклонился и поцеловал крепкую длань игумена.
   - Отблагодарили тебя за Сборск? - спросил Довмонт пилота.
   - Я не просил благодарности.
   - Ну, так я награжу! - князь отвязал от пояса кожаный кошель. - Прими!
   "Служу Советскому Союзу!" - едва не сказал лейтенант, но вовремя спохватился. Взял кошель и поклонился.
   - Перебирайся в Плесков! - предложил Довмонт. - Сотником сделаю, жалованье дам. Мне такая птица надобна.
   Богданов колебался мгновение. От Сборска до Плескова тридцать километров по прямой. Ровно на столько же дальше от места, где они провалились в прошлое.
   - Не прогневайся, князь, но останусь в Сборске. По нраву мне там. Коли понадоблюсь, прилечу. На птице моей это мигом!
   Довмонт нахмурился и внезапно поймал взгляд Евпраксии. Та смотрела на Богдана влюбленными глазами. "Так вот кого избрала! - понял князь. - Вот какая награда Богдана ждет! Ладно! Как сыграют свадьбу, обоих - в Плесков! Условием поставлю! По Богдану видно, что не князь. Из кметов... Захочет княжну - подчинится! А в Сборск посадник найдется..."
   - Быть по сему! - сказал Довмонт и, прихрамывая, пошел к коню.
   Гости из Сборска провожали кавалькаду взглядами, пока та не скрылась в балке.
   - Ох! - сказала княжна и прижала руку к сердцу. - Обошлось!
   - Все хорошо, Проша! - шепнул Богданов и, пользуясь тем, что Данило отошел, сжал ей руку. - Ты молодец! Умница!
   - Это ты молодец! - возразила княжна. - Я женщина!
   Богданов засмеялся:
   - Держалась по-богатырски! Одолели врага битве, одолели и в суде. Надо бы отметить!
   - Нам отвели горницы в княжьих хоромах, - сказала княжна, - после полудня князь звал на пир.
   - Тогда пройдемся по Плескову! - предложил лейтенант. - Очень хочу город посмотреть... Ане обновок купим! - Богданов подмигнул штурману. - Она самолет подготовила, с плошкой сообразила.
   - Нет сил! - сказала княжна. - До сих пор ноги дрожат. Поеду в хоромы, прилягу!
   Она ускакала с Данилой, Богданов подозвал Конрада. Развязал кошель, насыпал в ладонь наемника горсть серебра.
   - Угости солдат! Гляди только, чтоб не перепились! Завалите самолет сеном и сторожите!
   - Приезжай к нам! - предложил Конрад. - Что тебе эти хоромы? Не будет тебе перины! Кинут на пол суконную кошму с блохами, на которой собака лежала, не уснешь. Душно, блохи кусают... Приезжай! Лето, тепло, погода ясная... Выпьем пива, ляжем на сено и будем глядеть на звезды! Они здесь, как в земле Швиц, только ближе.
   - Да ты, гляжу, поэт! - засмеялся Богданов. - Вкусно уговариваешь!
   Он подозвал Аню и рассказал о предложении наемника.
   - Я как вы! - сказала штурман.
   - Договорились!
   Богданов вскочил в седло подведенного коня, наклонился и подхватил Аню под мышки. Штурман взвизгнула, но, оказавшись на холке жеребчика, успокоилась. Богданов обнял ее левой рукой, правой взялся за повод. Аня прильнула к нему и вцепилась в пояс.
   - Как стемнеет, жди! - крикнул Богданов Конраду.
   Наемник кивнул. Никто из них не догадывался, что этим вечером они не увидятся. Что встреча произойдет через несколько дней и будет отнюдь не радостной.
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"