Аннотация: Конца света не будет. Будет Начало. Полуфинал Блэк-Джек 9, 24-е место
Степаныч сделал основательный глоток, с наслаждением вытер засаленным рукавом пену с верхней губы, подпер кулаком щеку, к которой уже несколько дней не прикасалась бритва, и переспросил:
- Так, значит, был ангел?
- Был, - подтвердил Лешко, важно кивая лысой, как у черепахи, головой, - был. Только не ангел, а архангел. Чуешь разницу?
Степаныч знаком дал понять, что не чует.
- Ну как тебе объяснить... Ну вот возьми, например, меня и начальника цеха, Пришлепина. Сразу ведь видно, кто из нас главнее?
- А то, - усмехнулся Степаныч.
- Ну вот и здесь. Сразу видно - архангел. Весь такой белый, светится, и крылья... Эх, Степаныч, мне бы такие крылья... - мечтательно протянул Лешко.
- А который из них, архангелов-то? Михаил или Гавриил?
Лешко в растерянности уставился на свою кружку с пивом. Подумав с минуту, ответил:
- Ну... Михаил, наверное... А может, и Гавриил... Шут их поймет, как их отличать-то? А вот мы сейчас спросим.
Он помахал рукой миловидной официантке Наде, которая уже битый час с какой-то покорной обреченностью осматривала пустое кафе. Девушка подошла к столику.
- Скажи-ка, милая, кто из архангелов на Землю спускался? Михаил или Гавриил?
Надя кисло улыбнулась.
- Кажется, он забыл представиться, - попыталась пошутить девушка; голос ее дрожал. Степаныч крякнул, покачал головой и заказал еще кружку "Волоколамского".
- Ну да ладно, шут с ним, с именем. Ты главное-то слушай... В больнице ж пролежал, как бревно, две недели, небось и не в курсе совсем... Спустился он, значит, с неба и говорит: "так и так, дорогие мои сопланетники, настало, значится, время перемен. Только Конца света, говорит, не будет. Вы и так сами себе вот-вот Конец света устроите, знаю, мол, вас. А будет у вас, значит, Начало света. Через неделю, говорит, вот во столько-то и будет. Ждите" - и улетел обратно.
- Что, просто вот так взял, спустился, а потом улетел? - с недоверием спросил Степаныч, который и в самом деле провалялся в больнице с тяжелым сотрясением мозга и в курсе последних событий не был.
- Вот прям так взял и улетел, - подтвердил Лешко и для наглядности помахал руками, изображая исполинские крылья.
Прыщавый и слегка лопоухий бармен Коля, молчаливо наблюдавший из-за своей протертой бесчисленными локтями стойки за разговором друзей, прыснул. Даже Надя на секунду раздвинула бледные губы в улыбке.
- Что вы там хихикаете, бестолочи? - мигом рассердился говоривший, - сами-то попробуйте объяснить больному человеку, что Начало света через полчаса, посмотрю я на вас... Я ж его прям из больницы сюда притащил, выпить, так сказать, напоследок... Или наначалок... - уже остыв, задумчиво протянул Лешко.
Бармен Коля поднял руки в примиряющем жесте, с тоской взглянул на Надю, громко вздохнул и углубился в книжку. Девушка сидела на неудобном стуле, прямая как жердь, и отрешенно смотрела вдаль.
- Ну ты не отвлекайся, - щелкнул пальцами перед глазами друга Степаныч, - и что это за Начало света такое?
Лешко, который и в самом деле засмотрелся на годившуюся ему во внучки Надю, очнулся:
- А шут его знает. Не объяснил жеж ничего, архангел-то. Сказал: "Ждите" и все. Вот и ждем...
- Делааа... А люди что говорят?
- А что только не говорят. Одни говорят, это он так, значится, про Конец света говорил, чтобы паники не возникло, да не грешили сверх меры. Ты ж род людской знаешь: если сказать им, что Армагеддон послезавтра, так они ж во все тяжкие ударятся. Мы то есть. Мы ударимся, - поправил сам себя Лешко, благоразумно рассудив, что и его самого из рода людского никто не исключал, - а им грешники ни к чему, ангелам-то... Другие говорят: пошутил он. Проверить, значится, захотел, что люди делать будут.
- О как, - подивился Степаныч, - да за такие шуточки...
- Да брехня это все, - махнул рукой Лешко. Он отпил пива, обвел взглядом пустое кафе и заговорщицки наклонился к другу: - знаешь, что я думаю? Я думаю, все будет как прежде. Только лучше.
- Лучше? - переспросил Степаныч, - что - лучше?
- Ну как - что... Всё, - растерянно заморгал Лешко, - вот всё что есть, оно и будет. Только лучше.
Степаныч закурил, задумался. Над пустыми столиками, в сторону открытых по случаю жары окон, поплыли теплые струи дыма.
- Ну если всё... - медленно протянул Степаныч через минуту, - то, например, и пиво дешевле будет?
Лешко с сомнением посмотрел на свою кружку:
- Ннууу... Наверное, будет...
- И зарплата больше будет? - гнул свое Степаныч, - и радикулит мучить не будет?
- Не, радикулит, наверное, будет. Но не такой сильный. Послабже... - окончательно растерялся Лешко, - и вообще, почем я знаю? Вот через четверть часа и увидим...
Степаныч медленно покачал головой и уткнулся в пиво. Лешко встал, с хрустом потянулся, прошелся по кафе. Заглянул в книжку бармену, поцокал языком. Присел рядом с Надей:
- Что ж ты, милая, здесь сидишь, как окунь в сетке? Шла бы домой, к мужу...
Официантка вымученно улыбнулась:
- Нет у меня мужа...
Посмотрела в добрые блестящие глаза Лешко и добавила:
- А дочка есть. С бабушкой сидит, за пятьсот километров отсюда... А мне ее кормить надо, деньги зарабатывать, как же я с работы уйду?
Лешко вздохнул, потрепал девушку по плечу и прошел к своему столику. Несколько минут товарищи сидели молча, каждый думал о своем. Неожиданно Лешко достал из кармана сверток, с гордостью протянул Степанычу:
- Гляди, что приобрел!
Тот развернул полиэтилен; на стол выпала новенькая блесна.
- Знатная штука... - с уважением протянул Степаныч, вращая блестящий тройной крючок вокруг своей оси.
- Президента смотреть будем, господа рыбаки? - спросил бармен Коля, отложив в сторону потрепанный томик.
- Президента? - с удивлением спросил Степаныч.
- Дык куда ж без него... Это как новый год, только важнее. Врубай! - крикнул Лешко.
Коля включил старенький телевизор, одноглазо пялящийся на посетителей с хрупковатой на вид этажерки, вышел из-за стойки и сел рядом со Степанычем. Лешко махнул рукой Наде; та примостилась неподалеку. Все умолкли.
Некоторое время на экране была музыкальная заставка: фотография дома правительства и гимн страны. Гимн исполнялся так виртуозно, что, казалось, за эти несколько минут все небольшое кафе, вместе с стареньким японским телевизором и новенькой финской блесной, пропиталось крепким духом патриотизма. Наконец появился президент.
- Дорогие сограждане, - начал он торжественным тоном, - вот и подходит время великих перемен, - видно было, что президенту непросто выговаривать "время перемен" вместо "к концу этот год", - скоро мы с вами окажемся...
С каждым словом голос президента дрожал все сильнее ("Прямой эфир!" - восхищенно шепнул Коля), так что в концу речи о непростой судьбе отечества "в этом, старом, свете" и о золотом веке "в том, новом" глава государства напоминал невыучившую урок и потому изрядно перетрусившую школьницу.
- Нервничает, - с удовлетворением отметил Степаныч, - гляди-ж ты, тоже человек...
Надя истерично хихикнула.
- Да не боись ты, глупая! - по-отечески приобнял официантку Лешко, - все образумится!
- А вдруг... вдруг и в самом деле - сначала Конец, а только потом - Начало? -срываясь на тоненький писк, проговорила Надя.
- Ну по идее, конечно, сперва и должен быть... - начал Коля, но под гневным взглядом Лешко умолк. Посидел пару секунд, ссутулившись, потом, как бы решившись, резко поднялся и пересел к Наде, крепко сжав ее руку. Степаныч одобрительно хмыкнул.
- Две минуты... - негромко произнес Лешко, - давайте, по последней, что ли...
Коля сбегал за двумя бокалами и бутылкой вермута. Чокнулись, выпили.
Секундная стрелка на экране телевизора сделала шестьдесят шажков. На шестьдесят первом Надя позеленела и стала безостановочно икать; Коля отвел девушку в уборную.
Оставшись вдвоем, друзья посмотрели друг на друга.
- Ну, в общем, это... Если все-таки оно то самое... Короче, ты хороший товарищ, Степаныч, - смутившись, выдавил из себя Лешко.
Степаныч крепко сжал руку друга. Когда до Начала света оставалась одна секунда, он на всякий случай зажмурился и задержал дыхание. Лешко последовал его примеру.
Наступила гробовая тишина. Казалось, воздух в кафе, смешавшись с сигаретным дымом и чем-то еще, непознанным и неуловимым, превратился в густую сладковатую патоку и теперь обволакивал, убаюкивал, прикасался теплыми клубами к побледневшей коже двух закадычных друзей.
Стрелка на экране покачнулась и как будто нехотя переползла вперед на одну отметку. Где-то на улице послышалось одинокое "Ура!". Захлопали бутылки шампанского.
Степаныч открыл глаза, с подозрением осмотрелся. Пощупал себя, потрепал по плечу Лешко:
- Живееем - протянул он и с видимым удовольствием отхлебнул пива. Затем, вспомнив о чем-то, подошел к барной стойке и взял в руки меню.
- Ты чего? - с удивлением спросил Лешко, озиравшийся по сторонам как прозревший котенок.
Степаныч махнул рукой и раскрыл потертую книжицу. Найдя строку "Волоколамское светлое, 0.5 л.", он прочертил грязноватым ногтем линию до графы с ценой и разочарованно вздохнул.
- Не подешевело... - пожаловался он Лешко. Тот непонимающе посмотрел на друга, затем расхохотался.
- Ну Степаныч, ну жук! В Новом свете... Первым делом... Хахаха!
Степаныч невозмутимо покачал корпусом из стороны в сторону:
- Не прошел радикулит... Похоже, и в самом деле пошутил этот твой архангел...
- А знаешь что, Степаныч? А плевать! Шут с ним, с архангелом, и с пивом, и с радикулитом! Мы в Новом свете живем, понимаешь? Понимаешь ты, старый хрыч? - Лешко сгреб друга в охапку, - да просто за то, что ты вот тут сейчас здесь, передо мной, никуда не исчез и не провалился, я... Я... Я тебе дарю!
Лешко схватил со стола сверток с блесной и торжественно поднес товарищу.
Степаныч осторожно взял подарок. Повертел в руках, с недоумением посмотрел на сияющего Лешко. И вдруг почувствовал, как где-то глубоко внутри, пока еще очень далеко, но вот уже ближе, ближе, и теперь уже совсем близко, поднимается к краям его заскорузлой, потрепанной жизнью, давным-давно закрывшейся от всех и вся души маленький, но с каждой секундой разрастающийся пузырек чего-то такого, чего он, Степаныч, не испытывал уже не один десяток лет.
- Друг! - пробормотал он, смахивая с небритой морщинистой щеки невесть откуда взявшуюся слезу, - дружище...
Они еще долго сидели за маленьким столиком грязноватого придорожного кафе, обнимали друг друга, и дарили друг другу самые немыслимые и самые ценные из своих пожитков, и болтали о будущем, о прошлом, о том, что было и чего не было. И официантка Надя, чуть не умершая со страху за минуту до Начала света, прямо в уборной отдалась прыщавому и слегка лопоухому бармену Коле, и потом долго гладила его мокрые от пота волосы, и называла самыми ласковыми словами, которые только могли прийти ей в голову. И бармен Коля, который мечтал об официантке Наде с самой первой их встречи, не верил своем счастью, и пил с Лешко на брудершафт, и бесплатно наливал всем пива, а для Нади делал самые замысловатые и самые необычные коктейли изо всех, какие он знал. И миллиарды людей на Земле были счастливы: казалось, они поняли что-то важное, то, что не могли понять вот уже несколько тысячелетий, но что вдруг открылось для них в ту самую секунду, когда тоненькая белая стрелка на экране телевизора, стремительно убегая от новосветного послания президента, перевалила за роковую отметку.
И только архангел Гавриил весь вечер хмурил густые белесые брови: он вспомнил, что во время объявления Начала света забыл представиться, и теперь всерьез переживал, как бы люди не перепутали его с другим архангелом, Михаилом.