(записки оголтелого дачника)
- Нет-нет, - сказал сэр Суер-Выер. -
Истина познаётся в одиночестве, друг мой. Иди.
Воздух свеж. Утро летнее.
Мы все потихоньку просыпаемся - я, друг мой с загадочной фамилией Кульман и чуть менее загадочным именем Вася, а также молодая особа Оксаночка Свистулькина...
Стоп! Минуточку! А эта-то откуда здесь взялась?!
Увы, я подумал об этом настолько вслух, что мигом заполучил злую здоровенную затрещину в загривок. Придя в себя, я уже твёрдо усвоил, что Свистулькина очутилась тут не случайно.
-Хватит, Ксюша, ангел мой! - проскулил я, судорожно напяливая майку, шорты, башмаки, полусвежие носки, куртку, голову, трусы, быстроходные часы... Ну, голову - это так, для красного словца. Хотя, согласитесь, утром все мы в каком-то смысле надеваем новую голову. В народе это зовётся вставанием с той или иной ноги.
-Уймись, - говорю, - вспомнил! Конечно же, вчера, где-то между завтраком и ужином...
-Молчи! - прошипела Ксюша, - Кульман просыпается!
А пробуждение Васи Кульмана - зрелище, надо сказать, примечательное. Нечто среднее между запуском космического корабля, взрывом атомной станции и тараканьими бегами. Писать об этом можно только, простите, гекзаметром.
Вот просыпается муж достославнейший Кульман Василий,
С тихой тоскою покинув объятья Морфея, при этом
Очи свои размежает и храп прерывает изящно,
Звуком утробным доселе на всех наводивший смятенье.
Он с добродушноприятной улыбкою тут разверзает
Рот и кидает в пространство крылатые фразы. Однако
Здесь опускаю я их, соблюдая обряды приличий.
После же Кульман, любитель пиров и иных развлечений,
Муж многославный, повсюду весельем своим знаменитый,
Приподнимает над койкою много видавшее тело,
Жажде наполнить желудок водой покоряясь охотно.
Падает на пол при этом: его рассудительно боги
За неразумную тягу к вину покарали похмельем.
(Грохот при этом такой, что невольно молитву возносишь,
Как бы остаться в живых - об одном вопрошая бессмертных).
После он снова кидает в пространство крылатую фразу,
Первую хитрозадорною силой затмив, несомненно.
Также её опущу по довольно понятным причинам.
После одеться пытается сей Диониса поклонник.
Дюже на это бывает забавно смотреть, потешаясь.
Кучу он, бодрый и многозабавный, покажет ужимок,
Правда, при этом порядком попортив предметов подручных.
Итак, наша с Оксаной беседа прерывается естественным путём. Мы молча пучим глаза на Васю, пока тот с видимым удовольствием сосёт воду из чайника, непринуждённо почёсываясь свободной рукою. Нам отчего-то делается грустно, и мы смотрим в окно на восходящее Солнце, на шустрый полёт ласточек, на рощи, вольно раскинувшиеся на гребнях холмов за рекою и прочие дачные прелести.
Чайник трепещет в руках Василия пойманной птицею и жалобно булькает. "Пусти меня, Вася, я три твоих желания исполню!". Однако, желание в данный момент у Васи лишь одно, и его-то он как раз и удовлетворяет, пропуская посулы чайника мимо ушей. Выпив всё до дна, как тамада на свадьбе, Василий обводит нас осмысленным взором и снова бухается на кровать, однако не засыпает, а, достав из какого-то закутка потрёпанный томик, например, Шопенгауэра, принимается за чтение.
Я нежно обнимаю Оксану, а Оксана нежно обнимает меня. Так и сидим, погрузившись в раздумья о желанном завтраке. Наступают Лень и Голод.
Лень сладкою струйкой вползает в комнату, обманчиво обвивает душу, нежно убаюкивает желания... Ле-е-е-е-ень...
И тут ей навстречу из пустоты утробы возмущённо выскакивает Голод! Он гонит Лень поганой метлой, дерёт её как сидорову козу, скручивает в бараний рог и, того и гляди, покажет ей Кузькину мать!
Лень сопротивляется, как может, да куда там! Мы нехотя расцепляем объятия и спешим на кухню. Наши взоры притягивает холодильник.
О, холодильник! О, белый друг человека (не путать с непременным атрибутом санузла)! Оду хочу посвятить тебе!
За белёсой белизной
Исчезает напрочь зной.
Ты хранишь любой продукт -
Овощ, мясо, рыбу, фрукт,
Пиво в норму приведёшь,
Формой ты со шкафом схож,
И гудит во весь опор
Электрический мотор.
Возношу я до небес
Это чудо из чудес!
Позавтракав, Оксана навела макияж, отчего сделалась похожа не то на сказочную Жар-Птицу, не то на абсолютно не сказочную продавщицу летней обуви с Петровско-Разумовского рынка. Мне, однако же, всё равно понравилось - настоящую-то красоту ничем не испортишь!
Таким вот образом у нас началось утро.
Глава 2. Настоящая красота.
Кстати, о настоящей красоте. Вот, скажем, Васька с книгою на койке - не красавец, конечно... Между его волосатой грудью и натруженными (столько по гулянкам бегать-то!) ногами утёсом незыблемого спокойствия, явно диссонирующего с нашим безумным миром, вздымается чудовищный пузень. Однако, благодаря своему честному взгляду и волевому подбородку, он имеет довольно приличный успех у слабого пола, особенно сидя за столом (ибо в это время своё пузо он целомудренно прячет под стол). Впрочем, я не являюсь ценителем мужской красоты (упаси боже дожить и до такого!), поэтому лучше уж займусь Оксаной.
В наших отношениях с Оксаной, надо сказать, покамест царит абсолютная незавершённость. С одной стороны это, конечно, настораживает, но с другой...
С другой стороны, незавершённость - это даже и хорошо, поскольку чаще всего она-то и является в человеческих отношениях фактором определяющим. Строя ли предварительные куры приглянувшейся девице, общаясь ли с другом-закадыкой - всегда мы (и вы, и не отпирайтесь!) рады открыть для себя в человеке что-то новое. Причём открыть-то рады, а вот когда откроем... М-да, лучше уж вернусь к описанию Оксаны.
И ведь недаром же главу-то эту я назвал НАСТОЯЩАЯ КРАСОТА! Оксана целиком и полностью попадает под это определение и торчит под ним, как заяц под кустом. Этого Вам, я полагаю, достаточно, ибо, надеюсь, о красивых девушках представление Вы уже давно имеете. Так что не буду утомлять Вас описанием этой
потрясающей,
сногсшибательной,
умопомрачительной,
подзаборневалящейся,
и, наконец, просто добродетельной девушки.
Вот!
На днях мы с Ксюшей намылились на свет Божий за знаниями.
-Пойдём,- задорно кричала она, сверкая жадными глазёнками, - знаний хочу по самое не могу!
Ну, я нацепил браслет-амулет, жилет и вельвет, и мы таки выперлись на улицу.
О чудо! Улица кишмя кишела знающими людьми. Одни знающие люди неторопливо прохаживались, точно боялись расплескать в суету колодезь своей мудрости, другие же куда-то бешено спешили. Вероятно, за новыми знаниями. Один, наиболее, судя по всему, знающий человек, спал на лавке, укрывшись газетой. Мы завистливо зыркнули на него сподлобья - столько, небось, знает, что даже заснул со скуки!
Не сговариваясь, мы скорее ринулись его расталкивать и расспрашивать об его знаниях. Он
задумчиво прищурился,
икнул,
почесался,
пёрнул,
зевнул,
и - что бы вы думали? - вновь вернулся в объятия Морфея. Морфей же, ласково его приобняв, шутливо погрозил нам, и мы поспешно ретировались в сторону магазина. О, тут знающих людей было хоть отбавляй! Мы лезли ко всем, как малые несмышлёныши, и в довольно сжатые сроки узнали:
-что Земля вращается вокруг Солнца
-что пчёлы дают мёд
-что мы зря наступили одному довольно знающему человеку на ногу
-что учебный год начинается первого сентября
-что пятнышки на небе называются звёздами
-кое-что интригующе неприличное про наших родителей
-что пора бы нам отсюда убираться.
Вооружившись последним знанием, мы задали было драпунца, да не тут-то было! Нас придавил к матушке-земле всем своим увесистым телом Груз Знаний. Мы хотели его скинуть - ЩАС! Труднее всего избавиться от всякого хлама - нужные вещи забываются сами собой, и даже быстрее, чем хотелось бы. Мы еле доползли до дома, ухнули, рухнули, и ещё с неделю очухивались, опекаемые нашим заботливым другом Василием Кульманом.
В нашей избе, между прочим, живёт домовой. Звать его, как водится, Кузькой. Иной посетитель нашего гостеприимного дома порой путает его по неопытности с Васей, но это обычно происходит уже, как говорится, подшофе и развеивается как дым. Ведь росту-то в Кузьке метр с кепкой, а Вася - тот... здоров!
Ладно, про Васю хватит. И так у нас вся округа его знает. Проснёшься, бывает, глаза ещё не разлепил, а под окном уж голосят: "Василий! Айда с нами! Василий! Айда с нами! Эгегей!". Пульнёшь им в форточку какой-нибудь приблудный утюг, а они не успокаиваются - Василия им, вишь, подавай!
А Кузька не таков. Он застенчив, как дитя Востока. Разве только паранджу не носит. Хотя, был бы девкой, - наверняка носил бы. А с Васькой его путают только из-за пуза. Ещё бы, сидит на печке день-деньской да блины жрёт. Причём достаёт их из какого-то ромбовидного отверстия в печке. Я туда заглядывал, шарил даже - ну нету ведь там ничего! Сказал ему - улыбается, подмигивает. Мол, только домовым блины! Нашел, кому лапшу на уши вешать! Да я...
А что я? Ведь он, бестия, однажды взял и действительно повесил мне на уши самую настоящую лапшу! Яичную. Диетическую. Шутник... Пока я её не заметил да не снял, меня даже Оксанка не признавала. "Поди,- говорила, - прочь, нахал!".
Хотя, на самом-то деле, Кузька у нас добрый. И общительный очень. Однажды, например, к нам заглянул участковый по причине производимых нами пития и веселия (которые, как известно, есть на Руси), а Кузька свесился к нему с печки и как гаркнет: "Привет!". Даже блинка предложил, кажется. Забыл сказать, что внешность у Кузьки чуток необычная - мохнатый, рот до ушей, 64 зуба (и все - клыки), глаза с чайное блюдце. В общем, участковому стало не до нас и уж, тем более, не до предложенного Кузькой блинка. Говорят, он дал зарок никуда больше из отделения носу не казать, пока на подмогу не приедут Охотники За Привидениями. Если это правда, то бедняга здорово влип, поскольку всем известно, что Охотники За Привидениями, в отличие от Кузьки, - всего лишь жалкая выдумка заокеанских мультипликаторов.
64 клыка, глаза с чайное блюдце... Это ж сколько надо принять на грудь, чтоб Кузьку с Васькой-то перепутать?! Пожалуй, надо повнимательней приглядеться к нашим посетителям... А то всё ползают, как тараканы, фиг поймаешь. Даром что туристы! Один, с позволения сказать, турист после длительного загула сел в байдарку и поплыл, чудовищно выводя "Милая моя, солнышко лесное". Поплыть поплыл, а куда - забыл. В результате угодил в Книгу рекордов Гиннеса за кругосветку на байдарке. "Только Дон и Магдалина ходят по морю туда!!!". Дали ему денег - он опять вдрызг. Неизвестно, чего ещё выкинет.
А Кузьку вот на улицу ни кнутом, ни пряником - домовой, одно слово! А когда кто-нибудь грозится показать нам Кузькину мать, Кузька начинает опасливо озираться. Мама в детстве его много била и заставляла есть манную кашу на рыбьем жире, отчего он у нас малость припадочный.
И всё-таки, если в доме живёт домовой, пусть даже такой ущербный, как наш Кузька, значит, не всё ещё потеряно! Значит, в этом доме действительно может хоть кто-то выжить! Это вселяет в нас оптимизм и уверенность в завтрашнем дне.
В жизни всякого мало-мальски разумного существа порой наступает момент, когда ему позарез надобно куда-нибудь (или откуда-нибудь) вылезти. Эта нехитрая истина плавает в вечности, как топор в блестящей ртути.
И случилось так, что в нашей жизни, жизни разумных (нескромно, но факт!) существ Васи, Оксаны, Кузьки и меня, этот момент наступил одновременно. Наступив на что-то нехорошее, момент брезгливо поморщился и убежал чистить сапоги. Нам же захотелось непременно вылезти.
Первым вылез, было, Кузька. Он по пояс высунулся из-за печки, зыркнул на нас, но, поскольку был существом к вылазкам непривычным, быстрёхонько юркнул обратно.
Но идея-то не исчезла! Вообще, идеи бывают разные: иная игривой пташкой-щебетуньей вспорхнёт на насест нашей фантазии и, оправив пёрышки, мчит себе дальше, другая ослепительным светильником озарит тёмные дебри нашего сознания, а третья безвылазно поселится в воспалённом разуме человека, словно полчища тараканов в кухне холостяка.
...Итак, идея от нас никуда не ушла, а, напротив, уселась на очищенное моментом место в нашей жизни и, будучи дамой гораздо менее брезгливой, мигом освоилась и даже побрилась.
Мы целомудренно отвернулись, а вылезти захотелось пуще прежнего.
Вскоре прорвало Васю Кульмана, и он взял да и вылез из туманной дрёмы. О, как же он преобразился! Он вылез из туманной дрёмы, словно тропическая бабочка из тесного кокона, где она из уродливой гусеницы превратилась в очаровательную летунью. Его глаза, руки, уши, ноздри, надбровные дуги излучали тихое свечение и доброту. Его дыхание было ровным и на удивление свежим. На его белоснежных зубах мерцали отблески восходящего Солнца.
Мы с Оксаной увидели это всё и охнули. И, само собой разумеется, вылезти захотелось так, что хоть волком вой, челом бей или сыром в масле катайся (на мой взгляд, последнее хуже всего, ибо склизко, неприлично и антисанитарно; к тому же, вызывает нездоровый интерес у представителей сексуальных меньшинств и милиционеров).
Ух, мы и вылезли! Оксана, будучи девушкой в меру эмансипированной, вылезла из трясины раздумий и радостно улыбнулась: когда человек не думает, он может только радостно улыбаться, в то время как в противном случае улыбки либо и в помине нет, либо она приобретает двусмысленность, пожирающую радость с потрохами. Я же, как человек недалёкий и сонный, просто-напросто вылез из спальника и поколдыхал умываться в предвкушении дальнейших вылазок, которые не заставили себя долго ждать.
Вот Кузьма набрался-таки смелости и вылез из-за печки, но быстренько юркнул в какой-то валенок с единственным намерением вылезти и оттуда.
Зато Вася, окончательно проснувшись, быстренько залез под муху, и вылезать оттудова явно не собирался, а, напротив, пребывал под этой самой мухой с видимым удовольствием. Мы с Оксаной пробовали его вытащить из-под увесистого насекомого, но вскорости очутились под мухой и сами.
Положение дел спас Кузька, который, неожиданно вылезя из валенка, до того напужал коварную муху, что она пулей выметнулась в окно, возмущённо звеня крыльями.
Мы стали горячо благодарить Кузьку, и в результате чуть снова не оказались под мухой, но вовремя сообразили, что к чему.
Настенные часы пронзительно заскрипели, и извечная кукушка, бойко выскочив в пространство, тонко свистнула. Мы поняли, что не стоит останавливаться на достигнутом, а, напротив, надобно продолжать вылезать и впредь. И мигом вылезли из дому.
День удался на славу: едва взошедшее Солнце щедро озаряло бескрайние поля да рощи, дружно мычали коровы, в зыбком танце кружились бабочки, значительно жужжали пчёлы да шмели. Робкие облачка пугливо сторонились Солнца, а облачка посмелее нет-нет да перебегали дорогу светилу. Мы посмотрели на него и поняли: оно ведь тоже вылезло - из-за во-о-он тех деревьев!
Резвые пташки носились по окрестностям, зорко высматривая червячков повкуснее для своих питомцев и, принеся в клювике добычу, садились на краешек гнезда, а навстречу им вылезали, требовательно пища, большеротые птенцы.
На завалинке какой-то юнец из кожи лез вон, чтобы понравиться хорошенькой девчушке, и всё чегой-то ей доказывал.
Короче, вылезало всё и вся - ведь порой вылезти куда-нибудь так просто и естественно! Чего уж, право, сидеть внутри собственного дома или сомнительных убеждений, когда можно взять да и вылезти!
На солнцепёке зажмурился кот, подставив пузо жарким лучам. Он ниоткуда не вылез, да ему оно и не надобно было: он ведь никуда-то не влезал! Все мы влезаем куда-либо со скуки, в тоске, по необходимости или от лукавого, а кот был достаточно умён, чтобы не скучать, сыт, чтобы не тосковать, и беззаботен, чтобы не тяготиться необходимостью. А лукавости ему и самому было не занимать! И, даже если он куда-то случайно влез, вылезать ему было определённо лень.
Наблюдая таким образом всевозможные вылазки, вылезания и прочие действия в таком духе, мы и провели день. А под вечер у одной дачной дамочки даже родился ребёнок.
Очередной день начинался весьма неторопливо, и ничто не предвещало бурлящей бездны расторопности.
Серенькие облачка только-только начинали румяниться на Востоке, солидно посапывал известный проныра и затейник Васька Кульман, тоненько повизгивала во сне Оксаночка. За печкой шебуршился Кузька, лениво моргая глазами. Я нехотя проснулся, но мысли о подъёме отложил в укромное место и тихонько возликовал. Поначалу мыслям в этом укромном месте пришлось туговато, но вскоре они освоились и даже завели кой-какие знакомства. Более я о них не беспокоился.
Тут как раз проснулась Оксана и с интересом посмотрела на меня. Я насторожился, но виду не подал. А она всё своё гнёт: "С добрым, говорит, утром!". Ну и я ей в ответ, конечно, говорю: "С добрым утром, Оксана!".
А ей и того мало.
-А хороший нынче,- говорит,- день, а?
-Ага,- отвечаю поспешно.
Васька тоже проснулся и запыхтел. До меня с болью дошло, что толком поваляться не удастся. Да и мысли мои дюже разбушевались в своём укромном месте, звонко давая о себе знать. Я потянулся, зевнул, хрустнул, лягнул одеяло и бойко вскочил. Тут уже и Васька стал на меня смотреть с интересом.
-А куда, - спрашивает,-торопишься, страдалец?
-Хочу и тороплюсь,- остервенело пробубнил я.
-Это ты не прав. Хотя, возможно, и прав,- двояко высказался Васька и повернулся на другой бок,- Ведь, с одной стороны,- продолжает,- если уж и впрямь чего-то хочешь, то можно и поторопиться во избежание накладок с расписанием транспорта и путаницы с временными поясами. Но с другой стороны...
-С другой стороны Луны тебя зато не видать! - поспешно сбил я его с толку и убежал на кухню ставить чайник. Васька долго ещё чего-то бормотал и ворочался, задумчиво скрипя койкой, и в результате на кухню вылезла оголтелая Оксана, бессмысленно улыбаясь в пространство. Она поспешно приложилась ко вчерашнему чаю и забегала вокруг меня, бессвязно выкрикивая различные фразеологические обороты, порою даже с намёком. Вскоре подоспел чайник, и я щедро напоил Оксану свежим чаем, дабы та успокоилась. Что вы! Выпив чаю, Оксана разбушевалась пуще прежнего, но, к моей великой радости, чай вскоре дал о себе знать, и Оксана возмущённо умчалась в клозет.
Я постарался вновь обрести душевное спокойствие, но вихрь спешки и торопливости уже поднял меня высоко над равниной уравновешенности, закружил, играясь, и помчал высоко, шустро и бессмысленно. Увы! Воздушный шарик моей безмятежности гулко лопнул, сбитый из рогатки суеты.
Изощрённо болтая пузом, на кухню ввалился Васька Кульман. Ох уж мне этот Васька! То всю ночь храпит и спать не даёт, то анекдотов наслушается и хихикает часами, то...
- Чаю,- говорит,- хочу!
А я ему уже и наливаю. Жалко мне, что ли, в самом деле?! Мы с Василием друзья.
А и то верно чего не сделаешь для друга?! История знает немало поучительных примеров актов самопожертвования и всяких прочих пожертвований во имя святой дружбы. Иной друг, бывает, так разойдётся, что только и знай берегись! Всё пожертвует, что под горячую руку попадётся. Великая сила дружба!
А тут уже и Оксана обратно возвращается, и мы вместе наблюдаем чаепитие Васи. Стакан неторопливо дефилирует между столом и Васиными ненасытными устами, и сквозь гранёное стекло видно, как чаинки кружатся в торжественном вальсе в такт Васиным движениям. Созерцая эту внушительную сцену, я, было, вновь собрался с мыслями, но моё минутное наваждение бойко прервала Оксана, забористо ущипнув меня за ухо.
-Ты чего это? - апатично поинтересовался я, теперь уже окончательно распрощавшись с мыслями о спокойном времяпрепровождении и тихих забавах.
- Так надо,- отрезала Оксана и отвернулась. Её обуял бесёнок спешки и расторопности. (К слову сказать, спешка и расторопность понятия едва ли не взаимоисключающие, но этот хитрый бесёнок слил их воедино, и получился весьма забавный гибрид). Я понял это, и вдруг мне показалось, что Оксана олицетворяет наше суматошное время: вроде и надо бы что-то сделать, причём поскорее, но что именно и кому? Остаётся только щипаться.
Пока я горестно размышлял на вышеупомянутые темы, Оксана пристально вглядывалась в моё осмысленное лицо, и её глаза медленно, капля за каплей, наливались кровью, напоминая метаморфозы неба в лучах заходящего Солнца. Я понял, что от меня ждут незамедлительных и непременно расторопных действий, и для начала ретировался подальше от нашей непредсказуемой подруги. Тут как раз Вася допил свой чай и обратился к Оксане.
- А хороший,- говорит,- чай, а?
Оксана повернулась к нему лицом, да так шустро, что мы и глазом моргнуть не успели, хотя очень старались. Увидев выражение лица нашей музы дачных приключений, Вася тоскливо вперил в меня ясны очи. Мне стало неловко, потому что Васины ясны очи дюже мешаются, особенно при ходьбе и резких движениях.
А наша поборница спешки и расторопности всё не успокаивалась, и через некоторый промежуток времени наш дом до отказу наполнился вихрящейся быстротой, напрочь лишённой, однако, какой-либо смысловой нагрузки. Злую шутку сыграл с нами тот самый бесёнок! Я уже, грешным делом, даже перестал возражать против расторопности, но спешка бурлила во мне и рвалась наружу, словно закипевшее молоко в алюминиевой кастрюльке. Такая умственная дизентерия.
Солнце между тем уже окончательно встало и теперь болталось в окне, щедро освещая нашу скромную кухню.
К слову сказать, кухня у нас действительно была весьма и весьма скромная, в отличие от безнравственных и развратных кухонь наших многочисленных друзей. Видавшая виды плита, дубовый стол, побуревший от времени, пара табуреток да венский стул, вот и вся наша нехитрая обстановка. Откуда взялся этот стул и с чего мы, собственно, взяли, что он венский, сие предусмотрительная Мнемозина заботливо укрыла от нас в одном из своих многочисленных чуланчиков. Была у нас, правда, мыслишка, что стул-то на самом деле не венский, а деревенский, потерявший где-то начало своего названия, но мы эту мыслишку выгнали взашей и погрозили ей вдогонку пальцем: на даче и так достаточно деревенского хлама, чтобы ещё стулья тут плодить!
Но к делу.
Близился полдень. Мы с Василием запыхались, как бабульки, и апатично продолжали куда-то торопиться, с немым восхищением наблюдая за нашей неутомимой подругой. Оксана же пулей металась по дому, срезая углы и топча полы. В конце концов, она выскочила на улицу и галопом умчалась в какой-то лес, ловко перепрыгивая грядки с редиской. Мы хитро переглянулись и уселись отдохнуть. И у меня острее, чем когда-либо, возникло подозрение, что физическая активность существует лишь для того, чтобы пуще оценить томные прелести отдыха. Правда, отдых у нас вышел опять-таки какой-то суетливый. Мы всё время ёрзали и нервно посматривали в окуляр на лес, с ужасом ожидая возвращения нашей бодрой мучительницы.
Но она всё не возвращалась, и лишь, когда часы чётко отмерили пять пополудни, и в далёком Лондоне чопорные англичане взялись чаёвничать, из лесу показалась до боли и судорог знакомая нам хрупкая фигурка и целенаправленно понеслась к нашему очагу.
- Ишь прётся,- обречённо констатировали мы и запустили руки в банку с кильками,- Жрать, поди, зарулила.
Ох, как же мы были правы! Не прошло и одного лаптя времени, как всё съестное в доме было сгрызено, и Оксана мрачно пыталась грызть венский стул, на котором неуверенно сидел я. К счастью, зубы у Оксаны только с виду как у бобра, и насчёт стула ничегошеньки у неё не вышло. Мы наскоро напоили Оксану чаем, и она стрекозою умчалась в клозет. Мы ж опытные, мы-то знаем, как от неё грамотно отвязаться!
Опыт, вообще, являет собой непостижимую силу, цементирующую замысловатое здание цивилизации. Он и умение мыслить аналитически сделают вполне преуспевающего гражданина фактически из любого субъекта (вроде Васи или меня). Неопытность ценится нынче лишь у девиц, да и то лишь в респектабельных старомодных кругах.
Солнце уже потихоньку склонялось к закату и устало краснело, словно стыдясь столь суетливо и дурацки прожитого дня. Мы сидели на кухне и задумчиво хлебали чай. Мысли наши, порхавшие, бывало, мотыльками по всем закоулкам нашего мировоззрения, теперь определённо прилипли к подушкам. Спать, спать, спать, так я в трёх словах описал бы наше состояние.
Ну и пошли мы спать.
Абсолютно не спеша!
Коротать и без того довольно короткие летние ночи нам порой здорово помогает наш обширный светильник. Днём он этаким думбасом прочно занимает полкомнаты, вызывая недоумение, порицание, а порой даже откровенную подозрительность у наших неспокойных соседей, но зато ночью... Ночью он огненным шаром плывёт сквозь океан трепещущего мрака, и с благоговением глядим мы на него. Хотя мы никогда этого не обсуждали, каждый из нас даст ухо на отсечение, что светильник сей излучает не что иное, как Свет Истины.
Видения, предстающие перед нами в оном свете, весьма, надо сказать, противоречивы и многосмысленны. А, если какая-либо вещь несёт слишком много смысла, то, как известно, не улавливается обычно ни хрена, а, если и улавливается что-то, оно принимает в усталом мозгу наблюдателя формы, столь причудливые и настолько отличающиеся от оригинала, что, собственно, улавливанием это сможет назвать лишь человек, которому сходить до ветру с колокольни на всё, в том числе и на оригинал.
Матовый свет робко заглядывает в сонные углы притихшего дома, мельком озаряет посапывающего Кузьку... Но нет в Кузьке истины, простите за откровенность, ни на грош! И свет льётся дальше, рисуя замысловатые узоры теней на присмиревших стенах. (Стены у нас, надо сказать, обычно ведут себя вполне развязно и порою вопят, что, дескать, и у стен есть уши. Нам, впрочем, эти уши лишь на руку. Каждый четверг мы собираем спелые уши со стен и тушим их с приправой "Хмели-Сунели". Напоминает печёные яблоки в шашлычном соусе.)
Но узоры теней понятны нам лишь иногда и отчасти. Вот, например, тень Васи Кульмана - огромная, что твой бегемот! Она мерно колышется, и постепенно начинает казаться, что это вовсе не тень, а просто-напросто Чёрная Дыра в нашей стене. Она неумолимо притягивает к себе все мысли и помыслы (хотя уж, какие помыслы могут возникать у нормального человека при виде Васи? Ну, пива, что ли, выпить...). И какую истину прикажете из этого извлечь?! Вот то-то же!
Однажды из светильника выползло замысловатое существо, пошкорябало мохнатыми усами по тумбочке и, ворча, забилось под кровать. Мне показалось, что это наша общая измождённая совесть, но Вася упёрся на том, что это был всего-навсего его очередной собутыльник. Эх, Вася! Ведь пьёт, с кем ни попадя! (И это, кстати, сущая истина).
До утра светит нам этот светильник, но вот какая штука: стоит нам робко шевельнуть извилинами в тщетной попытке осмыслить истину, излучаемую им, как он обиженно гаснет, и мы остаёмся на бобах в полной темноте.
Глава 8. Весы правосудия.
-А по мне, что весы, что часы, - всё врут!
Так толковала Оксана, щурясь на звёздное небо вообще, и на созвездие Весов, в частности.
Я хотел было заметить, что, в сущности, беда лишь в том, что особенно исправно барахлят весы Фемиды, как вдруг последняя предстала перед нами во всей красе, почему-то приняв облик несравненного Васи Кульмана. Да и весы были, прямо скажем, неважнецкие - больно смахивали на те, что у нас в овощном.
-А вот и я! - голосом Васи буркнула Фемида.
-O la la, - жеманно вякнули мы с Ксюшей, лихорадочно припоминая все свои мелкие и не очень прегрешения. Ещё судиться на ночь глядя не хватало!
-Весы, - указала Фемида на весы, отчего мы совсем приуныли.
-Весы, - поддакнула Ксюша.
-Весы...- согласился и я.
Наступило тягостное молчание, и было слышно, как на другом конце деревни пастушок Коля хриплым фальцетом выводит песню про чорный ворон.
-Ну, давайте вешаться, что ли, - вяло предложила Фемида, - зря я, что ль, весы пёр?
А голос - от Васькиного не отличишь!
Мы размыслили, что лучше уж на весах вешаться, чем в петлю лезть (наша вольная жизнь сделалась вдруг отчётливо мила), и покорно сгоняли за необходимыми гирями.
И тут два мерцающих огонька объявились в чреве ночи. Огоньки страшным зигзагом неслись к нам. Мы с Ксюшей отрешённо следили за их метаниями, ибо после встречи с Фемидой нас уже не волновали никакие огоньки, а вот богиня правосудия явно занервничала и даже хрипло шепнула нам: "Друзья, прикройте!".
Огоньки в ближайшем рассмотрении оказались нездорово блестящими глазищами Клавдии Ильиничны, продавщицы из нашего славного овощного магазина, обильно снабжавшего всю округу водкою да топинамбуром.
Запыхавшаяся Клавдия остановилась вровень с нами, и указующий перст нацелила Фемиде в пузо.
-Он...- начала Клавдия.
-Она! - уточнили мы.
-Как так?! - ошалела Клавдия, - там был он!
-А здесь она, - неуверенно заключили мы.
Клавдия, выпучив горящие глазищи, тщательно обошла потупившуюся Фемиду, и вновь обратилась к нам:
-Он весы...
При этих словах Фемида затопталась на месте и конфузливо шмыгнула носом.
-...упёр! - закончила обличительную мысль Клавдия.
Мы пристально посмотрели на Васю-Фемиду, и под пристальными нашими взглядами оно окончательно стало Васей. А мы-то чаяли!
-Я случайно, - тоскливо забубнил Вася, - думал, ничьи...
Действительно, контрольные весы в нашем овощном держались несколько особняком от покупателя: они находились в складском помещении, где были заботливо подвешены к потолку на шикарных шёлковых лентах. На днях должно было состояться их торжественное открытие, состоящее из разрезания лент директором магазина.
Рассуждала Клавдия вровень со мной, иль нет, но Васино объяснение её слегка урезонило.
-Чтоб больше такого не было! - солидно сказала она и, отобрав весы у пригорюнившегося Васи, запихнула их прямо за пазуху. Мы втроём согласно кивнули, и она исчезла во мраке августовской ночи.
Ох уж этот мрак августовской ночи! Чего только он не таит в своём необъятном теле под сенью мерцающих звёзд! Тихий шепоток влюблённых заглушается пением цикад, летучие мыши стремительно вьются над уснувшими домами, о чём-то своём думает подгулявший механизатор, пристраиваясь отдохнуть рядом с собачьей конурой... Странные тени мерещатся то здесь, то там, да грустно шелестит желтеющими листьями берёза в ожидании скорой осени...
И таинственно висит над нами созвездие Весов.
Первой из минутного оцепенения вышла Ксюша и тут же напустилась на Васю.
-Чо ж ты весы прёшь? - вкрадчиво обратилась она к незадачливому весопохитителю.
-Дык...- сделал неопределённый жест рукою Вася.
После они довольно долго беседовали приблизительно в такой манере, и я, утомлённый их вялой перепалкой, пошёл спать.
Мне снилась Фемида, причём на одной чаше её весов сидел Вася, а на другой - Клавдия, и весы вращались наподобие карусели. Глаза у Фемиды завязаны не были, и она задумчиво наблюдала за Клавдией и Васей взором усталого следователя. Потом появилась Оксана с весами из овощного наперевес и сшибла Васю с чаши весов Фемиды. Тогда Фемида превратилась почему-то в пачку долларов, а весы - в самолётик, неважно сложенный из газет. На этом-то самолётике Клавдия из моего сна и упорхнула.
Потом мне снились толстенные адвокаты, проверяющие документы в метро у подозрительных пьяных типов, и долго я валялся в беспокойном забытьи.
Неподалёку от нас проживал Старик. Никто не помнил, как его звать, и после случайной встречи его внешность и дом мгновенно забывались. Никто даже приблизительно не знал, где он живёт. Но мы-то чуяли, что он явно недалеко, и в один прекрасный день Вася, продрав зенки и почесав коленки, молвил:
-Айда к Старику!
-К чему, голубчик?! - искренне изумился я.
-К Старику, сказал же! - пояснил Вася.
-Ты чё, совсем тронулся?! - озвучила женский взгляд на вопрос Оксана.
И Кузька настороженно выпучил на Васю глаз.
Но Вася не растерялся и задал нам встречный вопрос:
-А куда ещё?
Мы с Ксюшей по-роденовски подпёрли руками буйны головы и долго думали, но, увы, ничего не надумали, и, в конце концов, согласились, что сегодня больше некуда.
Правда, никто, как я уже говорил, толком не знал, где живёт эта загадочная престарелая личность, но, как говорится, нет худа без добра: ведь никто также не знал и где старик не живёт, и мог, таким образом, наткнуться на его лачугу в любой момент.
Вскоре мы вышли из дому, пытливо оглядываясь по сторонам. Мы видели, как дети весело гоняют в лапту, как щурится на солнышко соседский кот, как старушка Быкова топает в магазин, но, увы, ни одной лачуги в наше поле зрения как-то не попадало. Зато видно было, что поле это явно нуждается в уходе и обработке удобрениями и сельскохозяйственными ядохимикатами.
Мы растерянно побродили по деревне и вскоре, отчаявшись искать неуловимого пенсионера, уже собрались, было, домой, как вдруг обнаружили себя стоящими возле совершенно незнакомого дома. Дверь была открыта, и мы вошли.
Миновав сумрачные сени, где на стенах были развешаны воблы да телогрейки, мы очутились в просторной светлой комнате, в углу которой на диване сидел Старик и курил трубку.
-Добрый день! - приветственно прокричали мы.
-Здравствуйте, молодые люди, - любезно ответил Старик, - только с чего это вы, собственно, взяли, что нынче день?
Мы ошарашенно посмотрели в окно и увидели на небе россыпи звёзд вокруг ехидно улыбающейся Луны.
-Ну, тогда доброй ночи, - не растерялся Вася Кульман.
-А, может быть, пообедаем? - лукаво предложил Старик, и за окном мы вновь увидели щедрое полуденное солнышко.
-Что за...- начала, было, Ксюша, но я незаметно (для старика, разумеется) её ущипнул, чтоб была повежливей.
-Дело в том, гражданка,- рассудительно молвил Старик,- что, в основном, мы плывём по реке времени, сообразуясь с его законами. Но есть и такие ситуации, когда время подлаживается под нас и течёт так, как нам заблагорассудится. Если продолжать аналогии с рекой, то двери моего дома - что-то вроде ворот шлюза, а в шлюзе, родная моя, вода течёт не прямо, а завихряется и кружится, оставаясь, в целом, на одном и том же месте, подобно времени в моём доме.
Мы так и сели, пришибленные этой слегка антинаучной тирадой, и глубоко призадумались, куда же мы попали на самом деле.
-Послушайте, а как же Вы здесь живёте? - не выдержал я.
-Живу себе да живу, - вздохнул Старик, - газетёнками балуюсь, свёкра в гости жду. Огурчиков тоже насолил...
Запасы моего воображения иссякли, но зато у Васи при упоминании о солёных огурчиках в глазах возник нездоровый блеск.
-Извините, - застенчиво начал Василий, - а вот Вы об огурчиках солёных, - воодушевляясь, продолжил он, - а у меня с собою как раз четвертиночка! Может, мы того, а?
Мы с Оксаной посмотрели на Васю с нескрываемой укоризной, но Старик лишь улыбнулся:
-Что ж, и четвертиночка неплохо, только, мне кажется, ты её уже всю выпил, а, милок?
К нашему удивлению, взглянув на Васю, мы обнаружили, что он, и впрямь, стоит на рогах, а четвертинка пуста, как воркование влюблённых, и, в отличие от последнего, из неё к тому же ничего не сможет получиться путного...
Додумав до этого момента, я пригорюнился. Ну почему из абсолютно пустого с эстетической точки зрения болтания при Луне может, при верном развитии событий, получиться хоть дурное, но дитя, а из абсолютно пустой четвертинки (уж она-то поматериальней несуразной болтовни!) нельзя ни при каком развитии событий почерпнуть никакого эстетического наслаждения, если ты не извращенец?
Погружённый в столь тягостные и даже мне самому не совсем понятные раздумья, я и не заметил, как Вася тихонько достал из кармана... четвертинку!
-Вам сегодня везёт, молодой человек, - задумчиво молвил Старик, - вот давеча ко мне один завалился, всё норовил что-нибудь стырить. Набил полные карманы и походный рюкзак Ермак, а, выйдя на улицу, очутился совершенно голый! Он, конечно, ворвался обратно ко мне, плакал, просил прощенья, и я, жалеючи, выпихнул его в окно. Тогда он превратился во вполне пристойную и цепкую даму, и, как я слышал, она вышла замуж за какого-то арабского шейха, который после свадьбы, впрочем, оказался турецким предпринимателем. А ещё поговаривают, что в одну прекрасную ночь она начала вновь становиться мужчиной, причём процесс пошёл прямо, пардон, с корня, отчего предпринимателя хватил инфаркт. Теперь оно получило завещание и пьёт горькую, - закончил Старик свою поучительную историю и, осушив Васину четвертинку, аппетитно хрупнул огурчиком.
Скупая мужская слеза скатилась по Васиной щеке. Правда, мы так и не поняли, к чему она относилась - к анекдоту из жизни Старика или же к утерянной четвертинке.
-Как же нам теперь жить-то?! - горестно вопросил я.
-Да живите, милые люди, как жили, - неожиданно бабьим голосом прошамкал старик, - только, - теперь уже промурлыкал он, - избегайте садиться на завихрения и чересчур далеко залезать за линию горизонта. Сторонитесь также чужих бассейнов...
Мы незаметно очутились на улице и побрели домой, переваривая странные советы старика. Советы не переваривались, и в мозгах от этого всё время что-то бурчало и поскрипывало. Ясно было одно: на завихрении мы только что побывали, и не сказать, чтобы нам очень это понравилось. Особенно Васе, столь беспардонно лишившемуся четвертинки.
Вечерело.
Как-то раз, ставя чайник, неутомимый Вася Кульман зацепился ногой за какую-то резную финтифлюшку и молодецки растянулся на полу, потирая ушибленный локоть. Этот не самый удачный эпизод его жизни наблюдали мы с Ксюшей, вальяжно развалясь на топчанах.
-Вот, Вася, будет тебе урок впредь, - благодушно промурлыкала Оксана, устраиваясь поудобнее, - под ноги смотреть будешь.
-Урок? - заинтересованно переспросил Вася, собираясь подняться.
-Урок, - твёрдо кивнула Оксана.
-Урок?! - распаляясь, подымался Вася.
-Да-а...- проблеяла Ксюша, предчувствуя бучу.
Далее последовала весьма бурная и нелицеприятная сцена, разумеется, вырезанная цензурой, но вскоре всё, с божьей помощью, утряслось.
Между нами, виновата была, конечно, Ксюша, поскольку давно уже всем - от сельсоветских крючкотворов до смешливой детворы - известно Васино отношение ко всякого рода урокам. Ещё в школе он, помнится, устроил пожилой учительнице физкультуры, поучавшей его, такую сцену, что бедняжка с горя собственноручно прыгнула через козла и набила себе здоровую шишку на видном месте, что послужило падким на мелочи сплетницам поводом для досужих домыслов.
В общем, вскоре Вася с грехом пополам утихомирился и поставил-таки чайник. Оксана же бессмысленно пучила на него глаза, потрясённая услышанным.
Ох, и часто мы, ни о чём не подозревая, пустячными замечаниями разжигаем недобрую перепалку! А потом сидим, как Ксюша вон, изумлённо тараща глаза и осмысливая неожиданные термины, коими наградил нас темпераментный собеседник. Будем же сдержанны и осмотрительны в речах!
Опа, как меня занесло...
На кухне воцарилось тягостное молчание. Было слышно, как противно жужжат зелёные мухи на окне, весело щебечут воробьи, купаясь в солнечных лучах, мычат бурёнки на лугу в ожидании румяных доярок, противно жужжат зелёные мухи на окне, деловито ворчат трактора в поле, шелестит листва красавиц-берёз, ласкаемых тёплым ветерком, противно жужжат зелёные мухи на окне, смеются бабы у колодца...
И как противно жужжат зелёные мухи на окне!!!
Нет, ну сколько можно - жужжат себе и жужжат, бодрые бестии!
В конце концов, мы начали весьма тяготиться этим молчанием, а тем паче - противным жужжанием (угадайте, чьим).
Короче, пришла пора мириться. Нам с Ксюшей (а особенно, конечно, Ксюше) совершенно справедливо казалось, что первый шаг навстречу должен сделать невоспитанный Вася.
И Вася, представьте, этот шаг сделал!
Он раздумчиво почесал затылок и шагнул навстречу Оксане. И басом молвил он:
-Извини, погорячился!