Суженый мой, ряженый. Мне судьбой предсказанный. Явись передо мной... Суженый мой, ряженый. В час ночной загаданный. Приснись мне под луной...
Низкие грозовые облака поливали землю невиданными дождями. Ливни шли несколько дней к ряду, после них закружат вьюги. Реки замёрзнут, леса навечно уснут, курганы скроются под белыми покровами снега. Погибнут животные, замёрзнут люди, вымрут общины. И только Дарье не страшно. Она стояла на высоком холме, наклонив голову, кто-то прижимался к ней лбом, и не было чувства прекраснее. Она счастлива. Она любит.
Дарья подняла руку и погладила его по лицу. Но когда она захотела на него посмотреть, то увидела в руке чёрный камушек.
Суженый мой, ряженый. Мне судьбой предсказанный. Явись передо мной... Суженый мой, ряженый. В час ночной загаданный. Приснись мне под луной...
- Дарья! Дарья, очнись! Кто это был? Дарья! - тряс её отец за плечо и пытался привести в чувство. Пальто у него забрызгано грязью, пахнет весенней дорогой. Голубые глаза сверкают от встревоженной злости. Возле них жмётся к стене, крестится и бледнеет Тамара. Она и полслова не смеет сказать при Настоятеле. Рядом с отцом кто-то из ратников. В тёмном углу скалится гнилое чудовище. Дарья всего лишь на миг приоткрыла глаза и вновь провалилась в беспамятство. До слуха долетело лишь: "Трудника под арест. Чтобы близко его духу не было! Дом свой перевернул, родителей напугал, имя её повторяет. Чтобы ни на шаг к нам не приближался!"
Суженый мой, ряженый. Мне судьбой предсказанный. Явись передо мной... Суженый мой, ряженый. В час ночной загаданный. Приснись мне под луной...
Большой, мягкий, пахнет дымом и негромко, словно ручей в глубокой долине, голосом наставницы убаюкивает Дашутку и несёт её на широкой спине. В лунном свете проплывают верхушки сосен, чёрная шерсть согревает обнажённое тело. Дарья пропускала шерстинки меж пальцев и ласково гладила зверя. Полоса горизонта едва просветлела, и тотчас зверь заговорил с ней.
- Что же ты наделала, девонька? - с укоризной спросил он Марининым голосом.
- Прости меня, мамочка, я не нарочно, - ответила Дарья. И солнце взошло. Первый свет растёкся янтарным теплом по её жилам, и она впервые вдохнула после смерти.
Суженый мой, ряженый. Мне судьбой предсказанный. Явись передо мной... Суженый мой, ряженый. В час ночной загаданный. Приснись мне под луной...
Женя перестала накачивать воздух в манжету и ослабила клапан на резиновой груше. Она наблюдала за стрелкой тонометра и вслушивалась через рожки фонендоскопа, когда появится пульс.
- Давление низкое, - обронила она и с треском расстегнула манжету.
- Второй день без сознания, - гулко сказал отец из того самого угла, где раньше стояло чудовище, но теперь твари не было, через узкое оконце лился солнечный свет.
- Раны я перевязала. Серафим о ней хорошо позаботился. Слава Богу воспаления нет, но уж очень много крови она потеряла, вот и ослабла, потому и проснуться не может. Сон ей будет на пользу.
Женя встала с кровати и собрала разложенные лоскуты и лекарства. Левая рука её плохо слушалась, и она больше работала правой. Но ведь её не может быть дома. Она умерла, убита Навью. Дарья своими ушами слышала, как ратник рассказывал про нападение чёрных волков. Значит, она ей всё-таки снится.
- Отче, дозволь поговорить с тобой. В пути мы нашли ценное знание.
Вместо ответа отец обнял её. Так они и стояли, обнявшись. Как долго он не обнимал так Дашутку.
- Без тебя я бы совсем остался один, - прошептал он Жене. И сердце Дарьи обдало холодом.
Суженый мой, ряженый. Мне судьбой предсказанный. Явись передо мной... Суженый мой, ряженый. В час ночной загаданный. Приснись мне под луной...
Под низкими сводами тёмной избы пахло сырым цементом и разопревшими брёвнами. За маленьким оконцем плясали язычки пламени. Дарья смотрела на грязное стекло и не могла взять в толк, откуда огонь появился. В избу тем временем проник запах дыма. У неё перехватило дыхание, она зажала рот с носом ладонью. Дым загустел, она сильно закашлялась и кинулась прочь от окна. Долгополая одежда затлела. Огонь жалил ноги, поднимался по платью, вспыхнули волосы. Дашутка налетела на низкую дверцу, вцепилась в ручку, толкнула, но выход чем-то крепко подпёрли. Огонь охватил стены, облизал потолок, кожа Дарьи начала вспухать волдырями, и она закричала, как вопит лишь обречённый на мучительную смерть человек.
Она вопила и наяву, когда очнулась в постели. Её дом не горел, разве что фитилёк на почти растаявшей свечке. Но пожар из кошмара казался настолько реальным, что ещё долго она не могла понять и кричала, пока сильные руки не встряхнули её и не привели в чувство. Отец заставил её посмотреть на себя. От его холодного взгляда душа Дарьи сжалась под рёбрами, как испуганный морозом котёнок. Она бросилась на шею к отцу и залилась горьким плачем.
- Отче! Спаси меня! Отче!
Отец гладил её по растрёпанной голове, внимательно слушал её бормотания и всхлипы. Всё, чего Дарья боялась, всё, что так долго хранила в тайне, она одним духом высказала ему.
- Илья ни в чём не виноват! Это всё чудище, чудище! Оно за мной ходит: зубы с желчью, кожа с коростой, глаза дикие, морда паршивая! К горлу моему тянется, если молиться не буду! Молилась и помогало, а теперь и молитвы не помогают! Одна рукавичка спасала, злой взгляд меня не касался! Это не сон! Не сон! Чудище есть, отче! Отче, поверь мне, спаси!
- Это оно, твоё чудище руку тебе изрезало? - аккуратно спросил отец, и Дарья вмиг замерла. На ней одна ночная сорочка, рука перетянута пожелтевшими лоскутами, пожар ей только приснился, но она чуть сама же себя не оговорила.
- Никто не резал меня, - отстранилась она от отца, ощущая, как холодеет лицо.
- И Илья, значит, не резал? Зря в подвале сидит? Не виновен? - наклонился он ближе.
- Не виновен! Не резал он! - встрепенулась Дашутка. Ради Ильи она была готова признаться в любом.
- Выходит, случайно порезалась?
- Да, случайно! Сама! - Дарья ухватилась за это, но осеклась, ведь глупо повторять за отцом его же догадки. Она сбилась и, кусая губы, замолкла совсем.
- Ну что ж... - вздохнул он после её затянувшегося молчания, - раз сама и случайно порезалась, то греха здесь, конечно же, нет.
Он достал и поставил на тумбочку возле кровати откупоренную бутылку. Дашутка перепугано отвела взгляд.
- Хорошее вино, - сказал он. - Серафим в тайнике берёг, наверное, передал тебе на хранение. Зачем же добру пропадать...
Он выдернул пробку и поднёс к губам горлышко. Дарья с воплем повисла у него на руках, так что бутылка выпала из ладони и покатилась по полу.
- Отче, не пей! - зарыдала она. - Христом-Богом молю, не пей!
- Отравить его вздумала! - швырнул её на постель отец и навис так, что Дарья как дышать позабыла. - Говори! Своей кровью его опоить захотела? Для этого руку порезала? Колдовала - кто научил?!
Дашутка закрыла руками лицо, лишь бы спрятаться от его сверлящего голубого взгляда. В памяти пронеслись встречи с Мариной, гадание на судьбу в мёртвом тепле, кровавое колдовство; и ужас захлестнул её душу. Хотелось тотчас провалиться под землю, уйти в темноту, исчезнуть и зализывать раны, пока про тебя не забудут. Дарья вдруг выгнулась и закричала не своим голосом.
- Не сжигай меня, отче! Не хочу заживо! Не сжигай!
Сергей не удержал её в бесноватом припадке и попятился от кровати. Из горницы прибежала Тамара и медики, схватили её за руки и ноги, прижали к кровати и силком воткнули укол. Сердце сдавило, по голове словно ударили обухом, и она провалилась в беспамятство, как в чёрные воды.
Суженый мой, ряженый. Явись передо мной...
*************
- Твоя цепь будет короткой, осемнадцати звеньев. Не много ты прожил, - пробасил слепой великан перед кузнечным горном с раскалёнными углями. Мускулистое тело Незрячий прикрыл кожаным фартуком. Яр с опаской поглядывал на огонь, пекло кузницы обжигало его в трёх шагах.
- Начать тебе подсоблю, но звенья выкуешь сам, - Незрячий вынул из огня толстую раскалённую проволоку и намотал её на полоску металла, расплющил молотом и отжёг в горне. Витки пришлось прорезать вручную, но потом почти готовые звенья он скинул с заготовочной полосы к наковальне. Здесь, на вставленной в наковальню вилке, Железный Кузнец показал Яру как согнуть и скрепить звенья в единую цепь.
Всё великанское племя, включая детей, обступило их, приглядывая за первыми неумелыми попытками Яра собрать свою цепь. Под стук молота, Кузнецы переговаривались между собой, улыбались и подшучивали над пришлым.
Цепь из восемнадцати звеньев Яр собирал больше часа. Он взмок от работы, но, когда всё было кончено, его распирало от гордости. Впервые его руки выковали собственную судьбу. Он стал подобен ведуньям, кто видят зыбкое будущее и знают о прошлом и заплетают кошт из вещих снов. Но, в отличие от них, Яр огнём и металлом утвердил восемнадцать своих прожитых Зим, даже самых первых, о которых и помнить не мог ничего по малолетству.
- Сносно, - одобрил работу Яра Незрячий, ощупав каждое звено и вернув ему цепь. - Носи её при себе. Но что за жизнь без гвоздей?
Он отыскал на верстаке и подал связку гранёных гвоздей. Их размер как раз подходил, чтобы вбить гвозди в узкие звенья.
- Перед ударом, помни о главном, что с тобою случилось в год скреплённого звена, - объяснил великан. - Мысли мудро, ибо как можно вырвать гвоздь из цепи, так можно о прошлом забыть, но след останется в памяти и на железе. Пусть одна малая сечка, но подскажет про дело больше утраченного гвоздя.
Яр принял молот и встал у наковальни. Он смотрел на первый выбранный гвоздь, как на живого свидетеля. В памяти всплыло его первое достойное дело. Яр смотрел как бы и не на гвоздь вовсе, он видел чёрную шкуру, серебряные глаза и янтарные зубы. Первым важным жизненным испытанием для него была схватка с отцом. Нож вонзился в тело Чёрного Волка и Яр ударил молотом по гвоздю, штырь надёжно зашёл в двенадцатое звено.
Следом настал черёд первого убийства надземника. Удар молота прозвучал также звонко, как стук бойка о капсюль патрона, и воспоминание скрепило гвоздём тринадцатое звено.
Много людей умерло с той поры от руки Волчьего Пастыря и много славных побед одержано им во славу рода. Но для следующего гвоздя Яр выбрал только пятнадцатое звено. В памяти вспыхнул костёр. Посреди ночи он подкрался к Сирин. Мать спала всего в двух шагах - также чутко, как и всегда. Холодными от волнения пальцами он зажал рот ворожее. Она вздрогнула, но разглядела его и затаилась. Яр забрался к ней под шкуру на лёжке, оба старались двигаться тихо, дышать реже и ни в коем случае не смотреть друг другу в глаза. Всё тело его словно свело от судороги. Мать могла в любой миг проснуться. Но больше её гнева он боялся дать Сирин почувствовать свою нерешимость. Спустя три года в кузнице великанов Яр пробил гвоздём пятнадцатое звено.
- Теперь последнее дело, - отложил он молот на наковальню. - Осемнадцатое звено - год Едининия Нави. Не желаю отмечать сей славный день обычным гвоздём.
- Чего же ты хочешь? - нахмурил брови Незрячий. Пришло время выполнить поручение матери. Яр отстегнул подсумок от пояса и высыпал на верстак серебряные монеты. Незрячий оглянулся на металлический звон, нащупал одну монету и потёр пальцами чеканную руну на аверсе.
- Хм-м... - задумчиво прогудел он, - хочешь, чтобы я выковал гвоздь из небесного серебра?
- Не один, - сказал Яр так тихо, дабы треск от огня в кузнице скрыл его речь от других великанов. - У племени Зимнего Волка много такого металла. Хочу, чтобы вы, по велению моей матери, наковали оружия из серебра.
- Белая Шкура теперь мне приказы даёт? - сжал монету Кузнец. - А ежели не согласимся - не боязно?
- Нет, - ответил Яр с дерзкой улыбкой. - Если предадите нас, или серебро спрячете, знайте: сойдётся вся Навь воедино, Волки грызться начнут, изведают силу сородичей, как мы с вами дрались. Мы-то выстоим, ибо вместо десятка сгинувших Зимних Волков ещё два десятка родятся. А вот вы...
Яр значительно поглядел на ворота, где скрывалось логово Железной Ведуньи. Незрячий выпрямился так, что захрустело в хребте.
- Только нам ведомо, как Навий норов смирить, - заключил Яр. - Тот, кто станет нам другом - сам возвеличится. А кто супротив пойдёт - последнее потеряет.
*************
В настоятельских покоях обычно работали только в летнее время. Ранней весной среди каменных стен и арочных коридоров ещё веяло холодом. Покои почти не отапливались, но здесь за окованными дверями из морёного дуба хранились самые ценные сокровища Монастыря: золотые оклады икон, серебряная церковная утварь, латунные подсвечники и другое, что удалось собрать по окрестным общинам и Пустошам.
Самую просторную из выбеленных палат занимала библиотека. Женя стояла возле высокого застеклённого окна и прижималась лбом к его холодной поверхности. Кажется, у неё поднимался жар, сильно ныло раненое плечо. За окном ветер раскачивал и хлестал серый свет голыми ветвями вербы, стекло в раме вздрагивало. Женя медленно приподняла руку и коснулась подушечками пальцев трепещущей ледяной глади. Она почувствовала с какой силой жизнь весны борется с Зимней стужей. Казалось, дрожало не только стекло, дрожали сами стены, сама земля, дрожало всё внутри Жени. Она отнялась горячим лбом от окна и отошла глубже в библиотеку, где обычно несла своё послушание вне поездок.
Женя шла между шкафов с номерами, вдоль полок, на которых втиснулись плотные ряды папок, хранились стопки тетрадей, приклеенные к фанере или картону схемы, подшивки древних газет, тома с растрёпанными корешками, кипы разобранных и рассортированных по датам журналов. Она достала альбом, который начала заполнять ещё совсем юной девчонкой. Сухие листы рябины, засушенные первоцветы и васильки, приклеенные на самоварный клей. На каждый альбомный лист, украшенный её ровным почерком, ушёл не один тихий вечер в светёлке, когда она не знала ещё ни горькой жизни, ни дышащей в лицо смерти. На последней альбомной странице её взгляд задержался на вырезке из журнала - высокие синие горы, уходящие в безоблачно-чистое небо. Женя коснулась картинки, как недавно касалась стекла. Ей почудилась дрожь и всё та же стужа, снисходящая с щербатого тела гор и стелющаяся по пустынным равнинам. Она отняла и потёрла озябшие пальцы, пытаясь согреть их.
Альбом вернулся на полку, к тем знаниям, которые Женя нашла за стенами Обители, услышала и записала из рассказов оседлых и пилигримов в дорожные дневники, пусть порой они были лишь сказочными небылицами.
Среди шкафов втиснулся на столе собранный из разных старых частей компьютер. При нажатии кнопки старта он не включался. Спустя десять-пятнадцать минут на передней панели начинал блестеть индикатор. Если Женя выключала питание и затем включала компьютер снова, то, милостью Божьей, компьютер взвывал по-звериному, и система с трудом загружалась.
На затылочной части обретённого шлема Женя отыскала порты для подключения кабелей. На лицевую часть должен был опускаться затенённый визор, но теперь он разбился, зато на лбу блестел чёрный глазок видеокамеры.
Ей повезло, она подобрала подходящий к портам шлема кабель и подключила его к компьютеру. На виртуальном дисплее появилась таблица файлов. Часть из них затемнена, они относились к основному накопителю информации. Все доступные файлы хранились на встроенной карте памяти и помечались датой "2089", значит со времени последней съёмки прошло без малого сорок Зим.
Перед просмотром Женя решила скопировать файлы на свой жёсткий диск. Запустилась шкала выполнения. Тотчас из коридора до слуха долетел звук шагов, кто-то спешил к библиотеке. Она невольно нащупала кобуру, сердце заколотилось. С недавнего времени Женя не расставалась с оружием даже в Монастыре. Но вот шаги остановились перед порогом и в дверь, наконец, постучали.
- Аминь! - немного торопливо и с большим облегчением отозвалась она. Он вошёл в библиотеку, но не сразу увидел в глубине Женю, заставленную книгами и шкафами.
- Я здесь! - окликнула она. Лишь тогда Егор заметил её.
- Как ты? Не рано с постели и за послушание? Книгохранильница твоя не убежит, - подошёл он.
- Если все будем в праздности, то и о послушании забудем. Не спокойно мне, вот и тружусь. Скажи лучше, как там Дашутка? Очнулась?
- Ещё нет. За ней Тамара и медики из лазарета приглядывают. Как очнётся, так сразу передадут.
- Нынче все рядом, а когда ей в родительском доме плечо резали - проглядели, - горько закачала головой Женя. И всё из-за того, что в Монастыре слишком много новых людей. Он разросся, к ним съезжались на работу и на долгое поселение общинники со всего Междуречья. Раньше при строгом монастырском уставе даже маленькое преступление - редкость. Теперь же на человека напали посреди бела дня, да к тому же в родном тепле. - Неужто у нас стало хуже, чем на диких дорогах? Кто к нам в дом пробрался, пока Тамара отлучилась всего на две минуты?
- Сергей говорит, что Дашутка сама себе навредила, - осторожно сказал Егор. Женя ушам своим не поверила.
- Не может быть, ты что! Дашутка хоть и слаба и духом, и телом, но чтобы руку на себя поднимать... она ведь больше всего на свете телесной боли боится. Где мы стерпим, там она сразу в слёзы. Зачем отче на неё наговаривает, что она сама виновата? Нет, виновного нужно искать из общинников. Как тот безумец, которого вы в подвале закрыли?
- К Илье не ходи, - предостерёг Егор. - Не в себе он, Дарью зовёт, всю охрану замучил: где она, что она, как она? Просит её привести, Богом клянётся, что вреда ей не сделает, и плачет словно ребёнок.
- Ребёнок... нет уж, дети с ножами на людей не кидаются и так ловко не врут. Если он и правда Дашутку любит, то зачем этой осенью к другой свататься собирался? Люди очень уж сильно у нас изменились, Егор. Надо бы его допросить хорошенько...
- Так допрашивали.
- Ещё строже допрашивать, пока правды не скажет.
- Как же ты собираешься из него правду выпытывать? - укоризненно глянул Егор. - Мы потому и разрослись, что людям на слово в Монастыре доверяли.
Женя заметила свои сжатые до побелевших костяшек руки и вспомнила, каких страхов сама натерпелась в плену.
- Верно, Егор, извини, на душе муторно, в голове мысли не вяжутся, и больше всего страшно мне за Дашутку, - спрятала руки она. - Первейший судья над людьми - Царь небесный, дальше по власти от Бога. Отцу и решать, что с трудником делать. Настоятельской мудрости хватит.
- Тебе бы отдохнуть хорошо... - посочувствовал ей Егор, - час-другой выспаться до собора. Без тебя, как же справимся? И без того много горя свалилось на нас, если ещё сама расхвораешься...
В настоятельских покоях по приказу отца скоро должны были собраться высокие монастырские чины. Недавние новости сильно встревожили христиан: нападение Нави, ясаки, рыщущие по общинам, топливный голод, грозящий прервать караваны между сёлами и Монастырём, ещё слухи про большое языческое войско за Кривдой, в ту пору как в Обители по весне истощились запасы и обострились болезни, в лазарете у Серафима не хватало лекарств, в конюшнях нечем было кормить лошадей, и это помимо ежедневных забот: сборки оружия и торговли, паломничества, обустройства школы при храме, ремонта домов после Долгой Зимы, жалоб и споров между общинниками.
Но как бы не думалось Жене, всем миром они как-то справлялись. Но при мысли о монастырских проблемах её вдруг озарило, чего она по-настоящему испугалась, когда Навь рвала караван. Если бы тогда на стылой дороге её не стало, она бы не смогла больше ничем помочь живущим в Монастыре. Женя поёжилась от осознания, что подошла к грани, за которой настоящие знания от Бога равнялись ценой собственной жизни. Тем ужаснее показалось ей отцовское послушание, но и тем важнее.
- Егор, прошу, погляди вот на что... - Женя открыла ящик стола и вытащила добытую ей тетрадь в чёрной обложке, - это из-за неё караван вовремя не приехал.
Он придвинул один из стульев поближе к компьютеру, бросил беглый взгляд на шлем на столе и сел рядом. Женя протянула ему плотную тетрадь в чёрном кожаном переплёте со следами изгибов на корешке.
- Ты в караванах ездил больше моего и многое видел. Встречал похожее?
Егор поглядел на титульный лист с размытыми краями.
- Руны языческие.
- Да, а ты попробуй прочесть. Рунами из Поднебесья владеешь?
- Как бы я тогда торговал? - слегка усмехнулся Егор, но сколько б не морщился, прочесть ничего не сумел. - Вот ерунда! Мешанина какая-то. Одни руны на другие ползут и не складываются ни во что. Может быть это какая-то тайнопись?
- Вот и я о том... но ты листай дальше, посмотри на рисунки, - подсказала Женя, и Егор перелистнул пожелтелые от старости страницы. Женя наблюдала со всем вниманием, как меняется его лицо. - Я полдня разбиралась, хотела прочесть, но ничего не получается, нет ключа. И, самое главное... - она встала и наклонилась возле Егора, чтобы бережно перелистнуть страницы и указать ему на самые интересные на её взгляд рисунки. - Видишь, тут техника брошенная, вот толпа идёт по дороге, полосатые башни с воротами, ворон в кольце, лошадь не на наш манер сёдланная и двери запертые. Узнаешь что-нибудь?
- Ничего, - искренне признался Егор.
- А что если так? - Женя аккуратно взяла тетрадь и вернула ему на открытой странице. Со следующего рисунка на Егора смотрел маленький мальчик, Зим тринадцати отроду. Во взгляде его ощущалась какая-то вовсе не детская глубокая тайна.
- Никогда раньше не видел такого.
- Вот и хорошо, что не видел, - невесело кивнула Женя. - Это Повелитель Серой Орды, значит тетрадь написана об Исходе из городов далеко на востоке перед самой Эпохой Мора, марша к срединному перевалу, где Орда и сразилась с дружинниками из Поднебесья и затем перемёрзла. Но это ещё не всё...
Женя вытащила из кармана джинсов выменянный у кочевников медальон, перелистала страницы и приложила кругляш к выбранному рисунку. Перед ним оказался точно такой же солнечный круг с заключёнными в нём двенадцатью кривыми лучами. Каждый луч заканчивался овалом. Четыре овала из тех двенадцати были закрашены.
- Это метка Серой Орды. У подножья Пояса с наступлением Оттепели тают снега, из-под них появляются трупы ордынцев. На многих есть медальоны с двенадцатью солнечными лучами. Кочевники, шатуны - все, кто не брезгуют, обирают покойников и выменивают медальоны, как обычные украшения, но их истинного назначения никто не знает.
- Вечно с востока тянется что-нибудь нехорошее. Сначала Орда, теперь это солнце, - недоверчиво поглядел Егор. Заржавленный медальон вовсе не приглянулся ему.
- В восточных городах люди жили даже после Обледенения. И, если это дневник одного из ордынцев, мы сможем узнать про их путь к перевалу, откуда Повелитель знал об убежищах и почему Финисты им помогали.
- Ну и что? К перевалам сорок зим не могли подступиться. Многие, кто с Оттепелью пытались проехать за Пояс, обратно не возвращались. Возле гор нет ни поселений, ни расхожих путей. Может быть даже лучше, что через горы к нам больше никто не пройдёт.
Во всей христианской общине не нашлось бы для неё человека ближе Егора по духу. Христиане слишком привыкли ценить своё затворничество и порядок, некоторые и вовсе не понимали, зачем Монастырю торговля с общинами, ведь многие выменянные в караванах запасы они могли добывать своими усилиями. Но Егор давно жил на дороге, его сомнения были, скорее, разумной купеческой предосторожностью.
- Может быть так, или же сам Господь нам подсказывает - времена изменились, - ответила Женя. - Чем ещё объяснить, кроме как Его промыслом, что Див увидел в моём рюкзаке тетради и книги и решил подложить к ним свою? Рассказывали, Орда шла налегке, у них почти не было техники. Сорок Зим назад они рвались через восточные земли и в дороге творили ужасные вещи. Повелитель предсказывал людям Мор и грабил общины, заставлял оседлых идти за собой в малопроходимые горы. Они перемёрзли в пути, перевалы обледенели, восток на целых сорок Зим заперся от нас, но Оттепель многое изменяет. Этот дневник мог быть с пилотом Финиста, рухнувшего на Вороьей Горе, быть может в нём тайна последних людей, ходивших по перевалу. Разве это не ценнейшее знание для Монастыря?
- Пока что в нём только непонятные руны и зарисовки, - не вдохновился Егор. - Восток манит, но разве у нас мало забот? Кто докажет, что написанное в нём правда или вовсе неважно? Я вот знаю, что ордынцы до Старого Кладбища не доходили, - Егор взял тетрадь и раскрыл её на рисунке с берёзовой рощей и покосившимися крестами. - Оно на нашей стороне гор, всего в полудне пути от Монастыря.
Женя наклонилась поближе к рисунку. Под берёзами возле крестов стоял танк. Передние катки его задрались, корму наоборот словно вдавили в землю, над задранным стволом пушки чернел уже знакомый ей символ двенадцатилучевого солнца.
- Место тихое, позаброшенное, на северо-востоке стоит, - сказал Егор. - Я ещё юнцом весь этот танк облазил. Он на Старом Кладбище застрял, кажется, ещё со времён Мора. Всебожцы бросили его, когда отступали после сражения с перевала. Ствол и башня развёрнуты точно так, как на рисунке.
- Значит написавший дневник тоже был там, - Женю так и тянуло к изображённому на рисунке месту. Карандашное солнце вращалось, будто пронизанное спицами колесо. Ей даже чудился ветер в берёзах и карканье воронов над надгробиями. - Егор, мне надо съездить туда.
- Нет не надо, на тебя и так несчастья сыплются, как на Иова. Что ты надеешься там отыскать? Ржавую рухлядь, могилы заросшие, церковь разваленную - вот и всё? - явно жалел Егор, что взболтнул лишнего.
- Видишь, знак на рисунке. Здесь солнце Серых, а оно что-то да значит. Если тот, кто писал дневник, добрался до кладбища, получается он был с Повелителем до конца. Может, если Господь только даст, в этой роще отыщется ключ для тайнописи. Это ведь крещёные земли, ты сам говорил, что до рощи всего полдня пути. Хочешь, вместе поедем? С тобой выйдет быстрее и безопаснее.
- "Выйдет". Ни один караван без настоятельского благословения за ворота не выйдет, а тебя отец после давешнего и подавно не благословит. И со мной не благословит, и прав будет. По весеннему бездорожью, без всякого важного или неотложного дела - даже не думай соваться.
- Если Волкодавов в охрану себе попросить, то отче может позволить, - Женя не могла оборвать связь с этим местом, пусть раньше никогда в нём не бывала. И медальон, и дневник, и берёзовая роща сулили ответ, который она так давно и столь же напрасно искала для исполнения отцовского послушания.
- Ты хуже меня, я хоть не за даром рискую, - заворчал Егор, но тут компьютер издал мелодичную трель - копирование завершилось. Женя поспешила к клавиатуре.
- Что ты такое нашла? - уже без всякой любви указал Егор на подключённый к компьютеру шлем.
- На нём записи, - скользила пальцами по виртуальному дисплею Женя. - Хочу увидеть, что сняли камеры Финиста во время полёта. Это видео до сих пор никто не просматривал. Хочешь поглядеть чужими глазами на прошлое?
- Ты так сказала, будто колдовать собралась, - подсел поближе Егор.
- Древняя техника сама немного на колдовство похожа, но нет - эти чудеса человеческие, созданные по допущению Божьему - Он создал мир таким, чтобы мы могли его познавать.
В окне низкого разрешения появилось подрагивающее чёрно-белое изображение. Они увидели кабину пилота, динамики компьютера загудели от шума авиационных двигателей. Финист медленно катился по полосе, за каплевидным колпаком проплывали ангары и постройки аэродрома. Перед вытянутым серым носом раскинулось затянутое туманом пространство.
- Башня, Серый Ноль Два на предварительном, разрешите исполнительный, - резанул из динамиков голос.
- Серый Ноль Два, Башня, полоса двадцать четыре, исполнительный разрешаю, - ответили пилоту по связи.
- Ноль Второй, занимаю полоса двадцать четыре, исполнительный.
Самолёт медленно заскользил сквозь туманное утро. Женя, наконец, поняла, что это никакой не туман - за прозрачным колпаком самолёта пролетали крупные хлопья снега. Финист остановился.
- Серый Ноль Два, к взлёту готов.
- Башня, ветер триста градусов, три метра, взлёт разрешаю.
- Серый Ноль Два, взлетаю.
Движением затянутой в перчатку руки пилот прибавил мощности двигателям, Финист начал разгон, чуть присел на переднюю стойку и затем приподнялся. Земля ускользнула вниз, самолёт немного набрал высоту, и пилот снова вышел на связь.
- Гнездо-круг, Серый Ноль Два взлёт произвёл.
- Серый Ноль Два, Гнездо-круг, набирайте эшелон пять ноль, влево курс один восемь ноль.
- Понял, пять ноль, влево один восемь ноль - Серый Ноль Два.
- Серый Ноль Два, продолжайте левый разворот на Восточный Перевал.
- Серый Ноль Два, влево на Перевал, принял.
Вид за кабиной слегка накренился, Финист лёг на крыло. В кадр попали взлётные полосы аэродрома с чередой низких белых цилиндров, потом большой город с жилыми кварталами, линиями дорог и кольцами магистралей. Финист выровнялся и теперь кроме серого неба за колпаком ничего не было видно.
- Серый Ноль Два, набирайте эшелон шесть ноль.
- Ноль Второй, шесть ноль, понял.
На этом видео оборвалось.
- Ничего не понятно, всё цифры какие-то, - потёр подбородок Егор.
- Да, очень странно. Кажется, Серая Орда из одних дикарей состояла. Люди тридцать Зим выживали в городах на востоке без воды и без света, обычных-то машин не осталось, а здесь не только самолёты, но и лётчики, которые смогли их поднять. Даже связь слышно, хотя радиосигнал нынче в ста шагах пропадает.
Женя включила следующий видеофайл. Картинка тряслась, перед носом Финиста мелькала земля, если точнее, зубчатый горный хребет. Пилот держал самолёт слегка позади и левее огней впереди летящего Финиста. В эфирных помехах зашипел голос.
- Второй, цель слева, техника, удаление четыре. Наблюдаешь?
- Наблюдаю, - ответил пилот, хотя через серый кисель изображения ничего не было видно.
- Заход по ним. Потом набор на точку, пять тысяч.
- Понял, заход, потом набор пять тысяч на точку.
- Не ниже пяти.
- Понял, не ниже пяти. Левый вираж, работаю по технике... сброс.
Самолёт нырнул, горы выросли, кабина содрогнулась и к земле устремились дымовые следы от ракет. Больше Женя ничего не увидела и не узнала о битве на перевале, только эти короткие, словно выхваченные из чужой памяти кадры.
- Негусто. И это всё? - спросил Егор, когда видео выключилось.
- Остальное на основном накопителе, но его нам не отыскать, - на Женю совсем накатила усталость, она протёрла ладонью лицо, кожа казалась холодной и липкой. Болели глаза, должно быть она отвыкла от долгой работы с компьютером. - На шлеме записаны самые важные моменты полёта: взлёт, стрельба и посадка.
- Ну, взлёт со стрельбой мы посмотрели. Показывай дальше, - поудобнее сел на стуле Егор.
Последняя запись началась с напряжённого бормотания.
- Сеня, тягой... тягой попробуй его разогреть.
- ####, она валится! Левый движок тяга двадцать, я не вижу ни ###, облачность десять баллов, плоскости оледенели.
- Правый двигатель на полную, Сеня! Давай, переключи на второй.
"Вууп-Вууп! НЕ СНИЖАЙСЯ!"
- Две тысячи! На ручку не реагирует, рули высоты намертво!
"Вууп-Вууп! НИЗКО ЗЕМЛЯ!"
- Сеня, второй на полную и тангаж. Что со вторым?!
- Второй тяга шестьдесят... падает, скорость триста, ручки не слушается. Высота тысяча!
"Вууп-Вууп! НИЗКО ЗЕМЛЯ. ТЯНИ ВВЕРХ!"
- Катапультируйся! Бросай её на###!
"Вууп-Вууп! НИЗКО ЗЕМЛЯ. ТЯНИ ВВЕРХ!"
- Катапуль...
Голос пилота оборвался вместе с изображением. Последнее, что было видно на записи, как кабину заволокли снег и дым.
Всего три видеофайла и больше ничего важного, только имя пилота Серой Орды. Его судьбу додумать было несложно: страшные холода настигли Финистов в воздухе, один из них рухнул, но пилот успел выпрыгнуть и приземлился на Вороньей Горе, или может быть его парашют отнесло ветром туда, откуда он смог добраться до горящих обломков. Когда же пламя угасло и навалились морозы, пилот нашёл на вершине пещеру с горячим источником. Вряд ли его вовремя нашли и спасли, если вообще искали. Шлем пролежал сорок Зим в галерее пещер, пока его не обнаружили Дивы.
- Даже представить страшно, каково это - падать в железной птице. Смотреть, и то боязно, будто смерть за горло берёт и не откупишься. Вот почему люди больше по небу не летают, - едва сумел перевести дух Егор.
- Люди больше не летают, потому что у грехов крыльев нет. Но настанет день, сбросим груз грехов и снова поднимемся в небо, как встают после молитвы, чтобы воскреснуть, ибо и телом, и духом очистимся, - говорила Женя, кадр за кадром прокручивая запись со взлётом.
- Что ты ищешь? - присмотрелся Егор к бесцветным картинкам. Женя внимательно смотрела на город, всего на пару секунд показавшийся под самолётом.
- После Мора в нём никого не осталось, все ушли за Ордой. Нет больше Серых, и Повелителя нет. Но, как подумаю, что их город стоит в запустении и все, кого мы боялись, стали только страшными сказками, за наше будущее ещё сильнее боюсь.
- Мы - не Серые, и живём не в Эпоху Мора. Да и если бы они знали, какого жить будет в Оттепель, то ещё бы поспорили, чья сказка страшнее, - ответил Егор.
- Верно, не до́жили мы ещё до часа, где нет ни плача, ни вопля, ни неизлечимых болезней, и наше прежнее ещё не прошло, - коснулась Женя иконки, запустила принтер и распечатала захваченный кадр.
- Как раньше назывался этот город? - спросил Егор.
- Это не просто город. Ещё во времена Тёплого Лета он был самым большим в нашем Крае. Нынче из-за величины его и вовсе называют сразу несколькими городами. Холодные улицы, запустелые дома, лабиринты дорог, клети кварталов - если заблудишься, можно не выбраться. Мы сорок Зим думали, что Серые Города вымерзли и заросли диким лесом, как остальные, брошенные и позабытые. Но дороги оттают, пути в неисхоженные восточные земли откроются... - Женя подняла взгляд от распечатки, - и тогда дело лишь в том, кто будет первым?
Егор выпрямился, словно его осенило, немедля стал строже и погрузился в раздумья.