Последний крейсер заехал в ворота и сирены затихли. Ветер сносил дым от горящего леса на север, но даже в Монастыре ощущалась вонь горящего топлива. Из шестнадцати автобусов вернулось только четырнадцать, два из них совершенно пустые, остальные наполовину заполненные, и лишь последняя машина битком. В ней приехали не одни Волкодавы, но и бывшие пленницы, которых удалось спасти из приграничья.
Сегодня утром во двор автокорпуса разрешалось входить только ратникам. Родные ополченцев толпились возле дверей лазарета и перед храмом в Парадном Дворе, дожидаясь новостей о погибших и раненых. Монастырь прежде никогда не нападал на подземников в соседнем лесу. Даже войти в него означало всё равно что расстаться с жизнью. Но сегодня многое изменилось.
Священники храма провозгласили: Навь поразил гнев Господень и первая победа за христианами! Их речам вторило зарево и дым над дремучим лесом. Навье логовище объято пламенем, а значит дьявольские прислужники скоро сгорят.
Но те, кто сейчас выходили из автобусов, кто вытаскивали на руках залитых кровью товарищей, хорошо понимали: это только начало и, пока есть родовое гнездо, девоедушцы - угроза Монастырю.
Волкодав смывали с лиц пот и гарь, оживлённо помогали друг другу, искали знакомых в других автобусах. Кто-то с болью в глазах уединился от общего гомона. Целые отряды сапёров, разведчиков и штурмовиков не вернулись из леса. Большие потери. Впервые бойцы Василия прошли крещение огнём без своего командира.
Но вот из последнего въехавшего автобуса вышли женщины. Со ступеней крейсера их передавали с рук на руки медикам из лазарета. Тринадцать спасённых чернушек стали редким светлым событием минувшей вылазки. Ещё никому и никогда не удавалось вызволить ни одного человека от Нави, ведь для этого пришлось бы спуститься в родовую нору. Никто из рабынь не должен был увидеть ни солнца, ни света, ни вдохнуть свежего воздуха до конца жизни, и всё-таки их освободили и вернули в человеческий мир.
К последнему автобусу подбежал и Егор. Он хотел узнать, жив ли Сергей. Когда за Волкодавами вышли чернушки в разодранных грязных рубищах, он невольно опешил. В каждой спасённой он жаждал увидеть Дашутку, но племянницы среди них так и не нашёл.
- Не плачь, хорошо всё, мы тебя защитим! - как раз успокаивал Серафим одну из бывших рабынь, совсем ещё девочку. Под грязным балахоном было неясно, ранена она или просто сильно напугана. Чернушка едва шевелилась и спотыкалась. Егор помог Серафиму её поддержать и внезапно заметил за спутанными волосами янтарные серьги.
- Вы их всех в лазарет?
- Конечно, куда же ещё! - торопливо обронил главный врач и повёл её дальше, Егор ничего толком и расспросить не успел. Со ступеней автобуса, придерживая Смагу, спустился Сергей. Глаза Настоятеля понуро и утомлённо окинули автокорпус, словно он видел и понимал гораздо больше любого из христиан.
- Как ты? - поспешил подойти Егор.
- Живой. Как Евгения? Уехала?
- Никто конвой не обстреливал и погони, вроде бы, нет. Дай Бог доберётся хотя бы до переправы спокойно.
- Дай Бог... - Сергей закрыл могучей шершавой ладонью лицо. - Навь не привыкла терпеть поражения в лесу. Скоро они захотят отомстить, может быть попытаются этой же ночью. Готовь ратников к бою. Детей, женщин и стариков спрячьте в кельях. Остальных, кто не может сражаться, отведи в храм и мастерские. За наружные стены никого не выпускать. Удар может быть страшным, но Монастырь, с Божьей помощью выстоит.
- Ты же говорил, что они не ударят, и торги будут, переговоры, что ведунья побоится пошатнуть племя? - не сдержался Егор.
Сергей сунул карабин ему в руки, хотя раньше никому не доверял Смагу.
- К ним новые племена пришли. Единение началось. Всё может выйти сейчас по-другому.
- А что с Дарьей? - всё никак не терял надежду Егор.
Сергей не ответил и даже не задержался. Опустив взлохмаченную голову, он уходил. Егор заметил, как он вынул из кармана пальто чей-то чужой клинок. Его могучее плечи как будто поникли, и Егору не суждено было знать, что в горящем лесу он прошёл испытание встречей с прежней семьёй, и глаза ведуньи жгли душу сильнее, чем ядовитое пламя. День ещё не окончен, впереди ждала ночь, и Настоятелю предстояло биться не только с подземниками, но и с пробудившимся Зверем.
*************
Олесю, Гойко, и тех немногих охотников, которые выжили при нападении Волкодавов, заперли в небольшой норе на глубинных меженях родового логова. Их заключили под стражу и заставили ждать приговора ведуньи, хотя какая вина могла лежать на Волках, защищавших свой дом и семью? Из всей крамолы уцелели только они. Весть о потере приграничного логова разлетелась по племени, и убить их без приговора или обвинить в трусости, когда Навья Стража сама отступила, Влада теперь не могла. И всё-таки Олеся прекрасно знала, что пока они в заключении, Матерь Племени думает, как бы избавиться от них половчее.
- Азмь тобе прорекал, ще буде тако всему и конец, - произнёс Гойко возле дощатой стены. Олеся молча сидела в отдельном углу и потирала два негнущихся пальца правой руки.
- Ведунья сгубила нас, або супротив уклада пошла и честных Волков ей не надобно. Нужны токмо слуги, - продолжал Гойко. - Не сговорилися мы, не поспели, и посему проиграли. Тако, Волчица?
Олеся смотрела перед собой, словно не слышала Гойко, но он знал - пусть контуженная, она всё понимает. Подавшись поближе к ней, он заговорил так, чтобы не слышала стража у входа.
- Есмь ощё доля нам свергнуть их: крайняя доля отмстить за погибших! За твою сестру отмстить и за мати, за жену мою и за все наши семьи.
Здоровая рука Олеси сжалась в дрожащий кулак. Она с озверелой ненавистью поглядела.
- Вызови их, - предложил Гойко. - Вызови в круг. Ано не Первого Волка - вызови на сечу ведунью. По укладу надобно биться с её вожаком, али мужем, и не идти на брань с Зрящей Кошт, ано ты охотница, и Влада сама из охотниц и ходит нынче в охотничьем, и все ведают, ще она с нами сдеяла. Коли откажет тобе и поставит супротив мужа - сие буде срам на неё перед родом, подымется бунт, або пришли чужеяды. Она буде драться в круге сама. Тако и вызови её!
- Мало тобе? - с хрипом спросила Олеся. - Я под хмарью едина осталася. Не было бы тобя с твоею крамолою, тако бы...
- Тако бы Влада тобя за другое, аки дщерь Деянову, извела, - досказал за неё Гойко. - не азмь повинен в смерти сородичей, а ведунья. Азмь до конца с нею боролся и тобя оберёг. За отца твоего, за Деяна стоял, за всей вашей семьёю глядел.
- Недоглядел... - заключила Олеся.
Над норой загремели шаги по настланным доскам. Узнав про начавшееся Единение, племя и правда встревожилось. Эта новость напугала их чуть ли не больше, чем нападение крестианцев и лесное пожарище. Поползли слухи, что Влада приведёт чужаков прямо в логово и оставит их жить на соседних меженях. Страх охватывал вест и охотников, и это хорошее время для бунта. Не случись нападения Волкодавов, Гойко бы не упустил такой шанс. Теперь же крамола разгромлена, и он ждёт ответа Олеси. Одним своим именем Деянова дочь могла поднять смуту и созвать на борьбу с инородцами тех, кто принял Единение на словах, но в Сердце по-прежнему остался верен укладу. Хватит одного меткого удара ножа внутри круга, чтоб навсегда изменить судьбу племени, а может быть и всей Нави. Как бы хотела ведунья, чтобы Олеся сейчас лежала вместе с Волчатами из стаи Чертога на пропитанной кровью земле. Но не случилось, и великаны спасли.
Гойко так и не дождался ответа. За порогом норы заухали голоса, полог откинулся и к ним вошёл Сивер. На лице Первого Охотника не виднелась даже тень сожаления. Он отдал приказ бросить стольких сородичей, и никто не мог его обвинить. Волки крамолы сами были готовы накинуться на него и здесь и сейчас растерзать, если бы не жест Гойко. Сивер окинул взглядом раненых и чумазых сородичей и задержался глазами на Олесе.
- Ступай за мною, - приказал он. Олеся помедлила, но собралась с силами и с трудом поднялась. У них отобрали оружие, не оставили даже ножа, чтобы подумать противиться казни.
- Прощаевай, - кинул в спину ей Гойко, когда она выходила за Сивером. В тоннеле их поджидали два Стражника. Они побрели вниз по межени на пустынные нижние уровни. Навстречу им почти никто не попадался. Можно было напасть на заднего Стражника, свалить его с ног и попытаться уйти в одиночку. Или выхватить оружие у переднего Стражника, убить вожака и освободить Гойко, и вместе с крамолой прорываться к поверхности. Но Олеся перебирала в голове, как сбежать, скорее лишь по привычке. Волчий Дух не любил тесноты, клеток, неволи, хозяев, хотя человек свою судьбу вполне принимал.
Не доходя до самого нижнего уровня, Сивер свернул к пустым норам. Ещё недавно Олесю точно также вели вожаки из крамолы. И тогда, и сейчас она могла умереть. Но сегодня надеяться совсем не на что. Без стаи она слаба, без рода она словно тень. Стая убита и род отринул её.
Полог откинулся и Олесю ввели внутрь просторной норы под ослепительный свет, нарочно желая сбить с толку после тёмных тоннелей. Яркий свет бил по глазам, так что в голове загудело.
"Могут прикончить сейчас..." - мелькнула мысль и тело изготовилось к драке. Как подло! Они даже не позволят себя защитить, убьют слепую, оглохшую. У этого племени больше нет чести.
Но тянулись секунды, а на неё так никто и не напал. Когда зрение привыкло ко свету, оказалось он мерцает в двух пылающих бочках, между которых стояла Подземная Матерь. Она глядела без злости или гордыни, будто оценивала подсудимую. Выход заступил Сивер, вдоль стен округлой норы выстроились все вожаки племени. Они собрались здесь не только ради Олеси, но и для совета о начале войны. Её шатнуло, Ведущая Род двоилась перед глазами, в залитых запёкшейся кровью ушах звенело и щёлкало. Влада зашевелила губами, но говорила негромко, так что ничего не расслышать. Может быть её обвиняют, что она не сохранила мальчишек? Или что связалась с крамолой и ушла из норы? Хватит любого предлога, чтобы приговорить её к смерти. Даже будучи раненной, будучи брошенной Стражей при нападении, она - вожак и должна отвечать.
- Стаи Чертога нет боле... - не дождалась она, пока Влада закончит. Ведунья умолкла и зло стиснула губы. Она терпеть не могла, когда её прерывают. Но почти мёртвой Волчице стало плевать.
- Стаи Колготы нет боле... - продолжала она дрогнувшим голосом и глаза по-предательски заволокли слёзы.
- Стаи Чары нет боле...
Сивер скорее её обошёл и зашептал Владе, показал сначала на своё ухо, потом кивнул на Олесю. Ведунья перевела колкий взгляд на неё.
- Стаи Таль нет боле... четыре стаи погибли за племя. Наши семьи почили под земью в огне, - продолжала Олеся кровавый подсчёт и собственный голос отдавался в ушах. Она старалась стоять перед Старшими ровно. Вожаки в сомнении переглянулись. Горло Олеси сдавило, она через силу вымолвила.
- Риты нет боле и мати мертва. Яко скажет ведунья, тако и буду дале служить.
Нора наполнилась тишиной. Казалось, больше нет никого, кроме Олеси и Матери Племени. Влада прикрыла глаза, долго выдохнула и рука её скользнула за пояс. В свете огня Олеся увидела нож-наконечник. Не надо обманываться, она прекрасно знает из чьего копья сделан клинок. Бросив нож под ноги Олесе, Влада громко, так чтобы контуженная расслышала, заговорила.
- Кто сестру твою умертвил?
- Крестианец... - отозвалась Олеся. Под животом разгорелась кипучая злость, клыки скрипнули друг о друга.
- Кто сгубил твою мать? - снова громко спросила ведунья. Олеся оскалилась, но понимала, чего стоит каждое сказанное теперь слово.
- Крестианцы.
- Кто сгубил твою стаю?
- Крестианцы!
- Тако возьми сей нож и отмсти, - протянула Влада ладонь. - Живи ради рода, воюй ради рода, убей ради рода. Або чертог ещё жив, Навья дщерь, больше молодняка охранилось при логове. Возьми сей нож и вожаком стань над ними. Бейся за род, дабы капьно с сородичами кровь проливать человечью!
Олеся подобрала клинок - тот самый отцовский нож-наконечник, который перешёл к ней от Риты. Много позора на этом клинке и лезвие его трудно будет очистить человеческой кровью, но это великая милость для вожака, потерявшего стаю. Деянова дочь подступила к ведунье с ножом. Влада всё ещё протягивала ей руку. Они не сводили распалённого взгляда, каждый нерв, каждое движение решали судьбу. Краем глаза Олеся заметила, как подобрался и изготовился Сивер. Но он всё равно не успеет, решись Олеся на быстрый удар. Рука Влады чиста и свободна, но под свободной рукой наверняка есть клинок, достаточно быстрый, чтобы вонзиться в ответ. Кто сейчас направит её: сами Предки или же справедливость и слепое желание мстить?
Олеся подала руку и Влада крепко пожала её. Оплетённая кожей рукоятка клинка заскрипела в крепко стиснутых пальцах. Жизнь - это всё, что осталось. Пока Олеся живёт, ещё будет время. Соверши ошибку сейчас, и тогда останется жив Настоятель и выживут крестианцы... а главное Егор будет жить и свободно дышать под небом. Олеся склонила голову перед Владой и отступила на шаг. Лезвие ножа-наконечника осталось чистым. На глазах у всех вожаков она задолжала ведунье гораздо больше, чем когда-либо прежде.
- Шерт! Во веки клянуся губить крестианцев, яких токмо узрю - без кручины, немедля, под кровом, под сенью, под колом, под тенью, во Правду, во месть, во славу, во честь, або стая Чертога - хвала роду - жива!
*************
Никто и не ждал, что Деянова дочь вернётся, и когда за пологом зазвучали шаги, Гойко приготовился идти на казнь следующим. Пропитанная дымом и грязью медвежья шкура откинулась, Сивер вошёл вместе с охранниками, Стражники встали по левую и правую от него руку и чутко приглядывали за охотниками крамолы.
- Милость проявим, кто с Единением пойдёт - вот крайнее слово для вас, - огласил Сивер.
Сидевшие в заточении охотники переглянулись, и каждый остановился глазами на Гойко. Никто из них не присягнул бы без вожака. Гойко поднялся и некоторые с облегчением вздохнули. Он расправил затёкшие плечи и уставился на Сивера изуродованным лицом.
- Олеську жизнью сманил? Ну ще же, пущай живёт девка. Да не знает она, за какую гадину воевать собралася. В Пекло вашу ведунью, або она - смерть для племени; и уклад попрала, и мать посрамила, и сгубила сородичей. В Пекло Владу за энто!
Сивер быстро шагнул и ударил Гойко кулаком в челюсть. Вожак стаи Колготы мог легко уклониться, но стерпел и с кривым оскалом начал шипеть.
- За Правду ударил меня? Всяк знает, что сие - Правда! В круг, вожак. В круг! Вызываю тобя за крутую обиду!
- До смерти, - кивнул ему Сивер.
- До смерти, - подтёр губу Гойко. - До вашей с ведуньею смерти.
*************
Инфекционное отделение лазарета пополнилось тринадцатью пациентками. У освобождённых чернушек обнаружился сильный кашель. По вялости, бледности и худобе, а главное по кровохарканию, заподозрили открытую форму туберкулёза. Кое-кто из них так и не смог успокоиться, начал биться в припадках, таких пришлось отделить и вколоть им успокоительное. Но главной неожиданной новостью оказалось, что девять из тринадцати женщин беременны - на разных сроках, от пятнадцати недель до восьми месяцев. Некоторые даже помнили, где они до пленения жили, но при опросе называли такие селения, о которых после Навьих набегов много Зим ничего не слышали в Монастыре.
Стоило Егору открыть дверь в отделение, как до слуха долетел женский плач. В коридоре после спешки и толчеи на приёмном покое показалось непривычно пустынно. Стол дежурной со включенной лампой и раскрытым журналом скучал без хозяйки. Егор прошёл дальше по коридору со сводчатыми потолками, вдруг в дальнем конце резанул женский вопль, зазвенела металлическая посуда. Из дверей одной из палат выскочила медсестра в белом фартуке и косынке. Не оглядываясь на Егора, она побежала в сторону изолятора.
Егор застегнул накинутый белый халат и поправил плотно прилегающую к лицу маску. Он отыскал палату с цифрой пять на двери и, стараясь не шуметь, вошёл внутрь. Вытянутая коморка на четыре койки освещалась арочным оконцем. Одна кровать сбита и перекошена, должно быть отсюда в изолятор забрали пациентку с припадками. На ближней от двери койке отвернулась к стене и лежала в забытьи бывшая пленница. Ещё одна жадно ела из эмалированной миски, но, заметив Егора, подняла голову и подслеповато прищурилась. К людям в белых халатах чернушки немного привыкли. Сразу после приезда их осмотрели, вымыли и покормили. На кровати в углу возле самого окна сидела девчонка со светлыми соломенными волосами. Она старательно разглаживала на себе чистую сорочку, в ушах по-прежнему висели янтарные серьги.
Егор подошёл и опустился на корточки перед ней. Девчонка подняла взгляд, улыбнулась и вновь принялась разглаживать складки.
- Здравствуй, - поздоровался он негромко. За спиной забрякала ложка, женщина позади него доедала.
- Здраве... - отозвалась девочка.
- Как тебя зовут?
- Снежкою.
- Красивое имя. Ты из Поднебесья?
Блёклые глаза Снежки вскинулись, будто она услышала что-то знакомое. В соломенной головке с трудом заворочалась мысль, в конце концов Снежка кивнула.
- Я бывал там, в Доме и Аруче. На Большом Мене у Домовых много красивых вещей можно купить. Однажды серёжки купил, точь-в-точь как твои. Ты откуда взяла такие красивые?
Она подняла сбитые пальцы и потрогала серёжку, будто бы проверяя, на месте ли та.
- Сие меня жених одарил. У меня жених есмь...
Егор не стал расспрашивать, что это был за жених, и прежним вкрадчивым тоном продолжил.
- Ты в племени под землёй не видела девушку? Волосы чёрные, глаза зелёные, худенькая - Дашуткой зовут. Не видала? Или может быть тебе кто рассказывал про пойманную на днях христианку?
Снежка замотала головой: ничего она не знала, не слышала. На кровати возле двери захлебнулась влажным кашлям дремавшая женщина. Снежка вскинула голову и отвлеклась. Егор взял её за руку, но она вырвалась и отползла на койке к стене.
- Хорошо, ладно, не трогаю!
- Не замай меня! Я не твоя!
- Не трогаю больше, не прикоснусь, - повинился Егор и поднял ладони.
- Я не твоя, - всерьёз напомнила Снежка. Пришлось подождать, пока она успокоится. Обидно и больно было смотреть на источённую в норах пленницу. Лицом совсем молода, но кожа с серым отливом, глаза щурятся при ярком свете, губы потрескались и волосы тонкие, как паутина. Когда-то и у неё был хозяин, который держал при себе, но, в отличие от других женщин, у которых нашлись и побои, и старые шрамы, по-своему берёг Снежку. Чего бы не хотел тот Навий охотник, Егор мог думать о нём, лишь как о мучителе и тюремщике.
- Хочется тебе чего-нибудь? Принесу, если вспомнишь что-нибудь про серёжки и христианку с тёмными волосами. Подумай... это очень для меня важно.
Снежка опустила глаза, и правда стараясь припомнить. Когда её привезли в Монастырь, навалилось столько всего непривычного, шумного. Даже свет, свежий воздух и внимание медсестёр ошарашивали бывших рабынь и сбивали. Егор молил Бога, чтобы Он дал ему хотя бы зацепку, хотя бы маленькую надежду, что Дарья жива.
- Ощё бысть перстень с камушком.
- Да-да, был перстень с камушком, вместе с серёжками! - ёкнуло сердце Егора. - Тебе о нём жених рассказал? Вспомни, родная, всё что только можешь!
- Сказывал, сие мне за то, ще я целою охранилася. А перстень Олеся замала для Риты. Любо колечко ей, приглянулося. Перстнем Риту я одарила, обо мне в память.
Белый свет на миг потемнел для Егора, руки от волнения похолодели. Он ясно вспомнил обещание Риты вызволить Дарью, и как она не пришла на рассвете к воротам.
- А где сама Рита? - пересохшим голосом спросил он. Снежка уставилась, словно только что пробудилась от сна. Обветренные губы скривились и задрожали.
- Убили Риточку... крестианец убил... Егором кличут. Мы её на краде сожгли, в Сварге Рита...
По Снежкиным щекам потекли слёзы. Она завертела головой, будто поняла, где находится и горько запричитала.
- На кой вы меня от мати отринули? Я под земь хочу, к ней! Ты клялся сделать мне всё? Так пусти обратно в нору! Рита, Риточка, краса моя - крестианцы сгубили и Олеську поранили, меня от мати отринули. На кой мы в Монастыре?
Приступ кашля вновь задушил её соседку по койке. Снежка схватила Егора за руку и с горячечным румянцем на сером лице зачастила.
- На кой вы нас из подземья изволили? Мы всё едино помрём. Иные разрешатся и тоже помрут, а Навь за детками явится. Отдайте нас им, отдайте Волкам! Мы под земью додыхаем, при хозяевах! Не то они за Волчатами к вам сами придут!
- Я не убивал её... - сам не в себе прошептал Егор. Снежка откинула его руку и заползла на кровать с ногами.
- Не виноват я, не убивал! - воскликнул он в полный голос. Женщина у него за спиной схватилась за голову, зажала уши и завопила с остатками еды на губах. В коридоре загремели шаги, в палату вбежали медсёстры, но Егор сам быстрее рвался наружу. Он оттолкнул медсестёр с дороги, стянул душившую маску и выскочил в двери. Сумрачный коридор извивался и плыл под ногами, точь-в-точь у пьяного.
- Не виновен я, не убивал! - повторял он до самого выхода из инфекционного отделения. Задыхаясь, он облокотился об дверь. В палате продолжали кричать. Это он подговорил её, обманул, погубил. Совесть стиснула глотку Егора до слёз. Он закашлялся в стиснутую в кулаке маску. На белой марле осталось кровавое пятнышко.
*************
- Кто в сей круг войдёт, навеки воином прибудет. Сим воином, кто за Правду Щуров стоит. Сим воином, кто в победе главешен. Укладом наказано - не лить крови родича. Но в сим круге нет запрета на то. Пущай сила кажет, чьи думы лучше, пущай сила кажет, кто горний над родом. Одна смерть для живы, одна смерть для Правды. Тако бысть, тако есмь, тако буди!
Слова Влады утихли над поляной перед родовым логовом. Тесное кольцо вожаков расступилось и впустило внутрь круга раздетого до пояса Сивера и бросившего ему вызов Гойко. В сердце круга дожидались воткнутые два ножа, но соперники пока что к ним не прикасались. Над лесом Зимних Волков пылал красный закат. К ночи пришли холода, безветрие и туманная сырость погасили бушевавший пожар. Этим вечером вершилась судьба Навьего рода. Никому кроме Старших не дозволено было стоять возле круга. Влада зорко оглядывала собравшихся, убеждаясь, что лишних соплеменников не пришло.
Вожаков, кто не признавали Единение, почти не осталось, только Олеся. Наверное, стоило убить и её, но не на одном страхе и крови держится род. Да и убивать её в смутное время - не меньше рискнуть, чем оставить в живых. Её смерть могли использовать скрытые сторонники Гойко. К тому же, никто не должен был обвинить Владу в ошибке при выборе логова. Пускай смерть несогласных останется преступлением Волкодавов, а её милость исходит от доброго Сердца и права судить вместе с Сивером. Но всё-таки Гойко обязан сгинуть в бою - этот хвост полагалось отсечь навсегда.
"Убей его, Сивер! Смежи пасть окаянным, опосля я и охотницу изведу. Не надо ножа на сие - её злоба сгубит", - так напутствовала она Первого Волка. И всё же тревожилась и теребила оберег за правым ухом. Гойко заметил её движение и на весь круг огласил.
- Пущай ведунья отступится и ворожбой Правду вершить не мешает!
- Пёсий выр-родок! - прорычала Влада, но вожаки согласились. Охотники в колдовстве не понимали, и всё же в круге должен был победить самый сильный боец, отмеченный волей Вия и Перуна, а не хитростью Велеса и Кощея.
- Добре, тако и бысть! - зашипела она и отошла прочь от круга. Кольцо вожаков сразу сомкнулось, ей не разрешалось даже смотреть в сторону схватки и велели отойти на добрых двадцать шагов. Давно Владе так никто не указывал, но в той же стороне она увидела Кову. Ведунья Лунной Стези сидела на камне, поджав белые ноги, и наблюдала за схваткой издалека.
- Не страшно? - пробасил рядом голос Незрячего. Их с Ковой никто не звал, но Старшим их родов разрешили подходить к логову. Две родовых норы в лесу заняли Кузнецы и Стезя, но какие именно - знали только Влада и Сивер.
- На кой мне страшиться? - гордо вскинула голову Влада. Одного удара Незрячего с лёгкостью бы хватило, чтобы ей шею свернуть, и никто бы не успел заступиться, но вожак Кузнецов миролюбиво осклабился. Кому, как ни ей, кто ратовала за Единение с чужаками, говорить с пришлыми смело?
- Уклад речёт, коли муж у ведуньи в круге поляжет, так победитель и на ведунью право имеет. Надо будет Гойко в нору позвать, - кивнул Незрячий на круг, где как раз сходились бойцы. Кова на камне начала хохотать, как злая болотница.
- Нешто умыслили, ще у рода, стянувшего вас за шкирню, худой Первый Волк? - отгрызлась Влада.
Кова проглотила свой смех и злобно сверкнула рубиновыми очами. Вместо неё теперь заухал Незрячий.
- Зубастая ты, Бела Шкура! Да токмо не за "девство" твоё азмь страшуся да не за крамолу, кою ты в норе заперла да зажарила, а за труды наши тяжкие. Муж твой сгинет, и наследок куды-то девалси.
- Нас мaло, да заявятся племена, где поболе охотцев, чем у Волка Хлaда. Кто же их поведёт?
- Кова верно глаголет, - согласился Незрячий. - Ежели Сивер твой сгинет и наследка не будет, так чужеядцы и тобя разорвут.
- Яр поспеет и обернётся. Его дело важно, - говорила Влада, но сама вслушивалась, что творится внутри заветного круга. Сивер как раз подскочил к сердцу ристалища, выхватил нож и попытался убить Гойко первым же выпадом со стороны изуродованной части лица. Гойко хорошо видел тем глазом и ловко оттолкнул его раскрытой ладонью, а другой рукой выхватил свой клинок из земли. Теперь оба они вооружились и вперёд больше никто не лез. Они обходили друг друга по краю, разгадывая в чём у противника слабость. Молодняк лезет в драку наскоком, скорей бы убить, в схватке матёрых же больше редких и выверенных ударов.
- Нынче же ночью капьно подымемся в набег на Монастырь, - досказала она. - Тепло в Слободе запалим - там, где люди живут. В Слободе их слабое место. Единение утвердить надобно.
В круге раздались удары и яростный вскрик. Сивер оборонялся от натиска Гойко. Он дважды отбил нож, а на третий раз извернулся и рассёк Гойко спину. Тот вскрикнул, но скорее от злобы, чем от болезненной раны. Опоённому кровью Волку нелегко устоять, дабы не ринуться за слепой местью, и такая ошибка станет последней. Но тот, кто пьёт кровь понемногу, не ослепнет от ярости. Сивер и Гойко лишь слегка поранили язык о клыки и не отдались до конца во власть Звериного Духа.
- Монастырь крепок, могут и на слабом месте аже трём племенам отпор дать, - задышал глубже Незрячий, почуяв запах крови.
- Без Редлой Кмети не сдвинуся, - добавила Кова.
- Коль от набега откажемся, смута окрепнет в родах, - ответила Влада. - Слободу надобно сжечь, в ней много добра, тем несогласных сманите. Аки увидят добычу, тако о племенах разных забудут. Промедлим - крестианцы укрепятся, взять их не сможем и явится Редлая Кметь. А сие... ничего не оставят.
Посулы богатой добычи заставили Кову с Незрячим задуматься. Кметь и правда могла забрать лучшую часть награбленного и делиться с ней ни Стезя, ни Железные Кузнецы не хотели.
Влада ощутила на языке вкус сладкой победы и скорой мести над крестианцами, но вдруг Сивер вскрикнул от боли в душе похолодело. Звуки внутри круга ей подсказали, что её Первого Волка теснят и победа для Гойко близка. Влада сжала в кулаке оберег из волчьих клыков и затаила дыхание.
- Много ли охотников в вашей крамоле? - спросил Незрячий.
- Крамолу не счесть, - тревожно пробормотала она.
- Израда - то плешь. Не все ведуны под тобою, або ты Черно-Мати отвергла, - то ли предостерегала, то ли грозилась ей Кова и показывала медальон с двенадцатью кривыми лучами на ремне возле груди. Пусть этот знак Влада увидит ещё тысячу раз и тысячу раз услышит о Чёрной Матери, но путь выбранный Сва и Девятитравой для неё оставался вернее.