Егор молча шагал впереди Жени через парадный двор Монастыря, мимо трапезной, к высокому храму. Опускался ранний, по-весеннему холодный вечер. Трапезная отбрасывала под ноги густую сизую тень, которая всё больше сливалась с сумерками. Над Монастырём показался блик уходящей на убыль луны. Хмарь рассеивала лунный свет и белые стены старой Обители словно осеребрились.
Женя обогнала Егора, сбила со своей златовласой головы бирюзовый платок и нетерпеливо заглянула ему в лицо.
- Расскажи, зачем Настоятель меня призывает?
- Не Настоятель он тебе, а отец, - миролюбиво напомнил Егор.
- Мне теперь его так называть, а завтра снова величать Владыкой?
Егор вздохнул, не желая спорить, и отвернулся к зубцам крепостных стен и проездной церкви.
- Он хочет мне про Дашутку что-то сказать, так?
- И про Дашутку тоже.
Во взгляде Жени утвердилась тревога. За последний год ей пришлось не легко. Она знала каждого, кто обладал хоть каким-то умением в Монастыре. С утра она училась в мастерских как правильно работать с инструментами и станками, после девятого часа помогала Серафиму с больными, а в остальное время заботилась о Дашутке. Её комната была завалена книгами, отсыревшими, без половины страниц, но толковыми. Собрать свою маленькую библиотеку помог ей Егор, когда привозил из дальних общин альбомы, учебники, хрестоматии и словари. Женя жаждала знаний, рвалась к ним, хотела увидеть мир за воротами и, что говорить, в свои пятнадцать Зим во многом превзошла учителей. Сергей мог гордиться старшей дочерью, дать ей чин в Монастыре, а там, кто знает, может быть выпустить вместе с конвоями в Пустоши. Но он медлил, и за монастырскими стенами Женя никогда не бывала.
- Это он виноват, что Дарья сейчас умирает, - вдруг сипло сказала она. - Это он мать довёл до смерти, внутри собственной семьи церковь разрушил. Только из-за его дикости Волчьей мы осиротели.
- Да ты с ума сошла! - не поверил ушам Егор. - Никогда - слышишь? Никогда не смей на отца возводить и называть его Волком!
- Что поделать, если весь Монастырь его так называет. Люди видели, помнят, что было, когда зарезали прежнего Настоятеля. Той Зимой он и превратился в чудовище, и дурное здоровье Дарьи на его совести. Вот почему он на неё даже не смотрит - ждёт, пока она сама сгинет, чтобы с глаз долой и из сердца вон!
- Врёшь, - отрезал Егор. - Ничего ты не знаешь! Он лекарства искал, да вот только где же найдёшь их? Столько яда вокруг плесневелого, испорченного, горького, от которого Дарья скорее умрёт!
- Не умрёт, не дождетесь! - вспыхнула Женя. - Я чувствую, отец знает, как Дашутку спасти, но не делает, почему?
Егор ничего не ответил. Простого ответа здесь не было. В памяти снова воскресли события из его детства. Но как объяснить Жене, кем был её отец до крещения и чем он пожертвовал, чтобы спасти её мать и защитить Монастырь?
- Ты права, - вдруг согласился Егор. - Есть на свете человек, который может Дашутку спасти - совсем рядом. Нужно только покаяться перед ней, упасть на колени и прощения просить. Но Сергей себе скорее руку отрежет, чем пойдёт на такое.
- Не встанет на колени даже за жизнь родной дочери? - не поверила Женя.
- Перед тем человеком - никогда. Зло всегда останется злом, как бы перед ним не раскаялись.
Словно в тон его голосу за высокими стенами Монастыря завыл волк; где-то в чащобе собиралась охота. В ответ дикому зверю зашлись лаем слободские собаки.
- Ну, что же, иди. Сергей тебя ждёт, - указал Егор на дверь храма. - Если хочешь узнать ответы, спрашивай обо всём, что было, отца. Про себя он лучше расскажет. Без моей помощи.
*************
Под каменными сводами храма до сих пор ощущался холод прошедшей Зимы. Чтобы вернуть священному месту тепло человеческой жизни, требовалось не только много горючего, но и времени. Фрески на стенах поблёкли и начали осыпаться. Даже иконы в золочёных окладах извело из-за сырости под толстыми стёклами.
Каждую весну храм приводили в порядок. Голоса штукатуров, плотников и художников струились в почтительном полушёпоте во время работы. Каждый житель Обители приобщался к великому делу, восстанавливая святыню после Долгой Зимы. Стоило ли говорить, как дорог был храм сердцу каждого христианина.
Но кроме того, Монастырский храм Николая Чудотворца был средоточием веры всех окрестных земель. Из него на борьбу против язычества отправлялись в Пустоши проповедники. Святые отцы в диких землях обличали волхвов, просвещали неверующих невегласе, пытались вернуть в лоно Монастыря заблудшие души. Но, как и в любой другой борьбе при назидании христианства случались потери. Молодые и старые, опытные и только вставшие на стезю проповедники многое могли рассказать, как скрывались в последнюю минуту от разбойничьего ножа или пули. Волей божьей и с помощью добрых людей большинству монастырских священников удавалось вернуться к первому снегу в Обитель, чтобы встретиться с Настоятелем и рассказать ему о пути. Но с первым весенним теплом они снова отправились в дорогу по землям Края, как бы ни было тяжко.
Храм не только укреплял веру, но и занимался мирскими делами. С наступлением лета крестины и свадьбы следовали одна за другой. За десять месяцев холода у общинников рождалось немало младенцев. По окончанию Зимы детей выносили из наглухо запертых изб, чтобы окрестить и скорее приобщить их к Духу Святому. Когда же по осени считали запасы, между молодыми христианами игрались свадьбы. Не было ничего радостнее и чудеснее, чем союз новой семьи, когда чистые души соединяются в браке.
Сегодня вечером храм обезлюдел. В молельном зале разносились шаги одного Настоятеля. Он подходил к латунным светильникам, где сотни янтарных свечей из самоварного воска потрескивали маленькими огоньками и заливали всё обширное пространство молельного зала медовым сиянием. Сергей блуждал взглядом по хорошо знакомым иконам. Радом с их благообразными ликами мысли текли легко и спокойно, хотя раздумья Настоятеля были не из весёлых.
Входная дверь приоткрылась и огоньки дрогнули. Укутывая голову лазурным платком, через порог вошла Женя. Она поспешила к отцу, почтительно склонила голову, и Сергей перекрестил её чело.
- Знаю, ты злишься на меня.
- Отче, я лишь... - начала было Женя, но отец приподнял руку.
- Оставь. Мы оба знаем, что скоро осиротеем. Дашутка последние дни доживает и излечить её способа нет. Дарью губят не просто болезни, а наложенная со злым умыслом порча. Лишь Господь дарует ей облегчение, значит Ему и будем молиться.
- Выходит, дело решённое и надо готовиться к похоронам? Сдаться, опустить руки, молиться за упокой ещё не усопшей души? - горькая обида поднялась в сердце Жени.
Сергей и прежде слышал такие слова, хотя в прошлом они звучали менее дерзко. Женя очень походила на мать, но в её характере нашлось немало упрямства и своеволия, и от этого Настоятель всё больше замечал в ней черты своего предка, отчего его беспокойство с каждым годом росло.
- Ты не права. Я сражался за Дарью: лекарства, настои, врачи, советы проверенных знахарей - нет в Крае средства, которого бы я не испробовал. Но Дарья умрёт, и нам настал час беречь мир в душе. Даже в чёрные дни похорон мы не позволим себе думать о мести. Пусть это будет последним испытанием для нас, последним злом, которое семья наша претерпевает из-за про́клятой крови.
- Говоришь так, будто мир в душе важней самой жизни, - с трудом сдержалась Евгения.
- Нет, не жизни. Господь даровал мне двух дочерей, теперь младшую забирает, - смиренно ответил Сергей. - Мир в душе важней мести. Сила веры нашей не в том, чтобы меч поднимать на виновных, а в том, чтобы в утратах и в горе искать утешение.
Женя порывалась ему возразить, но отец предостерёг её строгим жестом.
- Я позвал тебя в храм не для споров, - густым голосом сказал он. - Пришло время дать тебе послушание. Наследница у меня остаётся одна, в ту пору как жизнь готовит Обитель к суровым годинам.
Женя хотела сказать, что у отца и без неё хватает помощников, что к власти она вовсе не рвётся. Во всех делах Монастыря хорошо разбирался Егор, в вопросах веры следовало слушаться архиерея, эконом знал хозяйство, как собственные пять пальцев, кроме них был ещё ключник, келарь, ризничий, сотники, тысяцкие, старшие мастера, учителя, медики, кузницы, ратники и механики - многие зрелые люди могли местонаследовать Настоятеля. Самой Жене хотелось совершенно другого, не заботиться о запасах или решать житейские споры общинников, а узнать внешний мир за стенами и бороться с его суевериями.
- Пятнадцать Зим - возраст невеликий, - угадал её смятение отец. - Но не нам выбирать, когда браться за послушание. Я сам пришёл в Обитель, когда мне было всего на пять Зим старше твоего. Здесь выживало всего три тысячи общинников, люди не знали, как себя защитить, не умели бороться с врагами, боялись, что скоро их разграбят язычники. Запасов едва хватало дотянуть до весны, в ополчении всего двести мужчин с одним внедорожником и двадцатью лошадями на грани съедения. Вокруг Монастыря крепкие стены, но чего они стоят без христиан, готовых защитить свою веру?
- Многое изменилось, - Женя не знала тех мрачных времён и никогда не видела единоверцев в столь великих невзгодах. - Теперь в Крае нет ни единой общины равной по силе Монастырю.
- Одной такой же, пожалуй, что нет, - но в голосе Настоятеля не слышалось ни гордости, ни веселья. Сергей отступил к панихидному столику, стоявшему возле канона. Большой отрез бархата укрывал на нём угловатую пирамиду.
- Но на западе стоят шесть городов, - опустил Сергей руку на ткань. - Вместе они могут выставить такое великое войско, которое вчетверо превзойдёт христианскую рать. Богатства Обители соблазняют и манят к себе многобожцев. Среди них немало и тех, кто локти кусает, что не подчинил себе христиан в трудные времена. Договор между Монастырём и языческим Ваном больше не в силе. В Поднебесье смута. В этот год Берегиня высылает дружинников ко всем шести городам, и когда власть перейдёт в её руки, она обратит свой алчущий взор на Обитель. Скоро стены Монастыря осадят язычники, готовые истребить нашу веру и на месте наших святынь поставить безбожных идолов. Китеж прячется у далёкого озера, глубже в лесах, а наша Обитель на самом виду, между Кривдой и лесом. Разгроми один город у Поднебесья, у них останется ещё пять. Но без Монастыря и самого христианства не будет.
- Значит, война? И очень скоро? - Женя родилась в Обители и вообразить не могла, что кто-то способен взять приступом её крепость. Но пилигримы не лгали: на земле Поднебесья осталось много военных баз. Язычники взяли оружие, технику, оснастили Дружину, излишками торговали на Большом Мене. Новости о перевороте Берегини в Китеже очень тревожили христиан. Ван не был другом Монастыря, но между ними установился шаткий союз после общей победы в Зимней Войне над Красным Иваном. Как поведёт себя Пераскея, свергнувшая прежнего Вана, никто знать не мог.
- Если Змея перейдёт Кривду с войском, то кто сможет её остановить? - Женя наконец поняла, что разговор не только о её послушании.
- Господь наш защитник. Он передаст врагов в наши руки и не допустит, чтобы Монастырь пал, - спокойно ответил отец. - Но кроме Божьей защиты у истинно верующих есть чем ответить язычникам.
Он стянул с пирамиды бархат и перед Женей сверкнули сложенные друг на друга слитки чистейшего золота. Желтоватый блеск под храмовыми свечами так и притягивал взгляд. Она даже не представляла, что в Обители хранятся такие сокровища.
- Откуда это у нас?
- Здесь не всё, - отец подозвал её. Когда Женя подошла ближе, он взял её за руку и положил её ладонь на холодные слитки, словно золото только что вынули из подвала. - В Монастыре есть гораздо больше. Ещё до прихода общинников в тяжёлые дни первого Мора у монахов остановилась машина. То, что охранники везли в кузове, долго оставалась тайной для братии. Но когда они поняли, что им не удастся добраться до города, охранники попросили спрятать золото в катакомбах. Его секрет рассказал нам последний монах, дождавшийся поселенцев. Новые христиане пришли во главе с твоим дедом, оживили Обитель, но никто из них золото не поднимал.
- Так ведь и теперь нужды нет, - озадачилась Женя. - Мы обмениваем еду на запасы, а сокровища, какими бы они ценными ни были, в наши дни не важны.
- Тут ты не права, - отец взял серебряную монету с вершины золотой пирамиды и отдал ей. На одной стороне монеты сверкала угловатая руна, на другой чеканился лик молодой женщины с венцом на голове.
- Берегиня велела вводить деньги по всему Поднебесью. Под нажимом Дружины города отдают часть запасов за серебро. Несогласные караются хуже воров и разбойников. Благодаря деньгам Китеж крепнет, а наши общины разрозненны и ничто, кроме веры, их не скрепляет. Я дал поручение Егору запустить станок в казначействе, чтобы ответить Китежу золотом. После захвата Пераскеей последнего города Поднебесья, пока она подготавливает новый поход, у нас ещё будет время укрепить крещённые земли.
- Мы тоже заставим людей торговать за золото силой? - дело с деньгами показалось Жене чересчур неверным и сложным.
- Нет, Егор придумал, как обойтись без насилия. Но пока это тайна для всех.
Женя отложила языческую монету. На её сердце сгустилось смущение, ведь даже Спаситель был предан Иудой за серебро.
- Сегодня в Монастыре десять тысяч наших единоверцев. Из них полторы тысячи ратников, - продолжил Сергей. - Запасов хватит на две Зимы вперёд, в автокорпусе достаточно техники, чтобы торговать сразу на нескольких караванах. До того дошло дело, что не каждого единоверца к себе принимаем. Деревянная Слобода разрослась, нужны оружейники, кузнецы, плотники, врачи и водители, а те привозят с собой жён, стариков и детей. Ртов в Обители становится больше, на обычном мене запасами не проживёшь. Больше всех нужны воины. На днях из Поднебесья к нам перешёл отряд с воеводой, верного Вану. Дружинники Пераскеи преследовали их до самой Кривды. Если перебежчики согласятся принять нашу веру и жить по уставу Монастыря, то Обитель получит три сотни умелых солдат, воевавших с магометанами из Степи.
- Так много ратников? А если начнётся война, потребуется ещё больше... - задумалась Женя. - Если стены осадят, сможем ли мы всех прокормить?
- Пища важна, но в первую очередь нам нужны верность и сила, - рассуждал отец. - О том, как мы будем отстаивать Монастырь во время войны, известно лишь самым высоким чинам. Но даже от них я скрываю самое важное.
Сергей замолчал. Казалось, лишь их семье можно было доверить то, что собирался он сказать Жене в храме.
- Поклянись, что наша тайна останется между мной, тобой и Егором.
- Не дочь ли я отца своего, чтобы он во мне сомневался? - Женя не могла врать перед ликами святых страстотерпцев. - Не искушусь и сохраню тайну, но небом не буду клясться, потому что оно престол Божий, и землёй не поклянусь, потому что она подножие ног Его, головою своею не клянусь, потому что не могу ни одного волоса сделать белым или чёрным. Доверься моему слову, отче, и пусть наша совесть свидетельствует.
Сергей степенно кивнул и вынул из кармана пальто небольшую стопку чёрно-белых фотографий и отдал Евгении. На первом снимке проступал каменный столб на холме в окружении леса. Другие карточки крупным планом показывали покрытые рунами части столба.
- Что это? Выглядит очень забытым, - перебирала Женя снимки в руках.
- Этому бдыну шестнадцать Зим. Такие столбы ставит Навь на курганах умерших, - отец всегда говорил о проклятом роде немногословно и сейчас признавался ей через силу. - Нас ждут испытания гораздо более худшие, чем война с многобожцами. Пока язычники собирают войска и хотят отнять наши богатства, подземцы зарываются вглубь. На этом столбе высечено предупреждение.
- И о чём же оно? - подняла глаза Женя.
- Христиан надо спасать не от войны, а от Мора, - тяжело проговорил Настоятель. - Люди в Монастыре могут оказаться последними выжившими. Уже дважды Зима вымораживала поверхность и Мор придёт в третий раз, чтобы умертвить остальных - вот о чём говорится на бдыне.
- Не может быть... - сорвалось с губ Евгении. - Лето теплеет. Ещё десять, может быть двадцать Зим, и станет таким же длинным, как и в прежние времена. Мор никогда не вернётся. Страшные ночи давно не приходят, хмарь истончилась, даже топлива за Зиму мы тратим всё меньше и меньше. Должно быть, это какой-то обман, плутовство навьего племени, чтобы запутать нас и напугать!
- Если и напугать, то не нас. Навьи руны знают только подземники. Если бы я не умел их читать и не знал, где стоит бдын, никогда бы не увидел этого предупреждения.
Глаза Сергея устремился вдаль, словно бы он вспомнил о чём-то минувшем. Отец отошёл к высоким окнам собора, в тёмном стекле отражались свечные огни. Ночью ещё было холодно, пускай не так страшно, как в зимнюю стужу. Из-за смены температуры окна запотевали и покрылись мелкими каплями.
- На этом бдыне вырезана история Безымянной, - начал отец, не поворачиваясь. - Далеко отсюда, в восточных лесах, лежат развалины старого логова. Этот бункер забросила Навь, он зарос и его не найти тем, кто в нём не жил. На соседнем холме растут горькие травы. Я поднимался туда в конце каждого лета, хотя сколько бы не возвращался, мне никогда не успеть. Та, кто вырезала послание на бдыне, порой хуже дьявола может предсказывать будущее. Бдын стоит на вершине кургана, в том кургане покоится моя мать. На поминальном столбе оставила знаки... - он прервался, подбирая подходящие слова, - ведунья из соседнего племени.
По окнам храма ударил ветер. Зима, словно голодный зверь подкрадывалась к весне, пока её сторож-солнце дремлет за горизонтом.
- Значит, люди говорили правду? - сказала Женя. - Ты сам был когда-то подземником.
- Люди говорят верно, - Сергей вспомнил тяжёлую дорогу, кровь и пепел и одиночество в диких родных глазах. Лучше уж нож вонзить себе в тело, чем терзаться о прошлом. - Моё минувшее под печатью сомнений, но в будущем я не сомневаюсь. Слишком дорого заплатил за жизнь в Монастыре. Мне так хотелось спасти свою душу, стать человеком, но пришлось спасать жизни других общинников. И всё же, за все выпавшие мне испытания я получил самый ценный подарок...
Он подошёл к дочери и поцеловал её в лоб.
- Ты единственная моя драгоценность, доверенная мне судьбой, наследница моего дела. Наши самые тяжёлые времена нам предстоит пережить вместе, но я верю, верю в тебя, что в моей дочери больше человеческого, чем было во мне, когда я стал христианином. Мы перестроим Обитель в Ковчег, с Божьей помощью; и, если понадобится, отстоим его силой оружия. Крепкие стены - далеко не всё, что нам нужно. Нам понадобится ядовитое топливо прошлого, чтобы пережить Мор.
Сергей пристальнее заглянул в глаза Жене.
- Сегодня я благословляю тебя отправиться в мир. За стенами монастырскими много того, к чему ты не готова, но обязана и сможешь понять. Лишь пройдя через холод, ты научишься ценить лето. Лишь познав греховность людей, ты начнёшь беречь чистоту. Христиане любят тебя, но одной любви мало. Делами ты должна доказать, что достойна вести их в великой нужде.
Медля и ещё немного робея, Женя всё-таки спросила, что тревожило её больше всего.
- Значит ли, что мне придётся взять в руки оружие и убивать?
Отец не сразу ответил. Как легко было дать ответ пятнадцать Зим тому назад в норах. Лишь ратники и торговцы Монастыря знали, что такое дорога и какие испытания выпадают на долю тех, кто выходит в дикие Пустоши. Иные, получая злом на добро, впадали в окаменённое нечувствие и забывали о милосердии. Нельзя, чтобы Женя вела себя, как добыча, иначе не сможет защититься от подлых уловок, но и нельзя, чтобы ожесточилась, как зверь, иначе навсегда станет чужой в своём собственном доме - эта цена, которую Волк платил до сих пор.
- Зло ходит в человеческом облике. Идёшь против зла, значит идёшь и против человека. Искоренить зло, не причинив вреда человеку, возможно, хоть и не всегда. Ты не против людей идёшь, а против дьявола в их поступках: только за тем христиане и берут в руки оружие. Не верь другому. Раскаявшемуся прощай. Своими глазами увидь, во что превратился мир в Долгих Зимах. Вместе с Егором соберите нам всё, что потребуется Ковчегу. Но лишь тебе поручаю найти надёжные знаки о наступающем Море, и не в рунах языческих, а от Бога живого. Господь должен нам подсказать, когда наступит начало Времён. Ты ратуешь за науки и не только о насущном печёшься, так расспрашивай, сравнивай и узнавай.
Женя послушно кивнула, хотя размышляла сейчас не только о благе общины. Ей хотелось узнать мир за стенами, чтобы его просветить. А для этого нужна сила. Такая великая сила, как у Монастыря.
- Отче, благослови не щадить себя, пока не исполню порученного послушания, не защищу христианскую веру и не принесу в людские умы свет познания. Пока не разгадаю волю Божью, заключённую в сути мира, и тем не спасу сестру.
Отец выслушал её и нахмурился. Он заметил в Жене решимость, что могла до добра не довести. Некоторые христиане верили самозабвенно, неистово, чересчур ревностно, и не просто могли принести себя в жертву ради святого дела, а жаждали самопожертвования, словно сами хотели приобщиться к великомученикам. И всё же, время пришло. Женя должна выйти за стены, и отец не мог держать её более возле себя.
Сергей перекрестил дочь и дал ей последнее наставление в храме.
- Будь готова сражаться за милосердие, но не искусись искать спасение во зле; возлюби человека, но прежде всего цени жизнь и Господа - в этом новый путь христиан. Храни себя, храни единоверцев, храни Монастырь, но больше всех храни нашу семью. С тем и благословляю.
*************
Я вижу, как лёд сковал сердце мира. Биение жизни умолкло, города опустели. Я вижу, как рушатся стены и жизнь затухает перетлевшим углём. Как много мне ведомо? Я видела прошлое, узнала грядущее, я играла с судьбой и испила из чаши отчаянья. Ушедшее сгинуло в холодах Долгих Зим, ну а будущее... будущее принадлежит тем, у кого хватит смелости его взять.
Влада не позволяла им касаться себя. Её дух стоял на высоком холме в потусторонней метели. Только злой неистовый ветер и чернота вечной ночи окружали её Тонкое Тело. В страшном мороке междумирья не было ничего, кроме шепчущих голосов.
Бормотание струилось вокруг, скорбно выло, и миллионы сгинувших жизней колыхались смолянистой волной вокруг подножия холма. Чёрные тени тянулись к ней, пытались высосать тепло её духа. О, как это было опасно! На такое никто не решался, но Влада слушала Тёмные Души, внимала их всхлипам, играла на грани самой одержимости, и всё ради того, чтобы отсеять из безумного шёпота истину, найти скрытые тайны, оберегаемые самой смертью. Духи стенали о прошлом, кляли холод, сгубивший их многие Зимы назад, и кричали.
- Солнышко моё! Маленький! - рыдал сгусток тьмы, плетущийся мимо кургана. Голос булькал, множился и растворялся, словно хотел докричаться до Влады через толщу воды. - Сашенька по трассе пошёл, топливо кончилось, а мы в машине остались. Не вернулся он, не вернулся! Двигатель остановился, печка остыла. Дышать больно! Холодно! Где же ты, маленький мой, где мой ребёночек?!..
- Почему мне не сказали! - вопрошала другая тень. - Мне должны были сообщить! В конце концов, есть экстренная система оповещения, о катастрофах следует предупреждать, выслать спасателей, помочь людям согреться! А что они сделали? ОНИ НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛИ!
- Каждый в лаборатории знает про это, мы всё рассчитали. Холода продержатся около ста лет, после чего наступит потепление... - монотонно бубнила ещё одна тень. Влада шагнула к ней по склону кургана, и чёрное море всколыхнулось навстречу ведунье.
Нет-нет-нет, приближаться ко тьме слишком опасно. Осиротевшие души ищут спасения в живых. Стоит поддаться, и не упокоенные призраки ввергнут тебя в пучину своих же страданий. Ведунья рискует, подслушивая разговоры мёртвых из первых уст.
- Тепло вернётся к нам постепенно, в течении следующих восьмидесяти-девяноста лет. Конденсация вредных испарений новогептила в атмосфере естественным образом снизится, солнечные лучи нагреют поверхность земли, температура воздуха начнёт повышаться, лето станет длиннее на день, затем на неделю. Последняя фаза потепления ознаменуется полной стабилизацией климатических циклов. Но с потеплением нас ждут и другие проблемы: флора и фауна сильно мутировали. Во время плановых наблюдении за подопытными животными мы отмечали их гипертрофированный рост. Химический состав растений преобразовался в сильнодействующие вещества... Да почему же так холодно в лаборатории! Выключили отопление? Я же тут замёрзну насмерть! О чём они думают?!
Тень сбилась на плаксивые жалобы и стала Владе неинтересна. Ведунье Навьего племени не хватало познаний, чтобы истолковать услышанное ей верно. Учёные люди вымерли или же выродились после первых же Зим.
Метель разрослась, тонкая оболочка навьей души задрожала, хлопья снега летели так быстро, что Влада не могла поддерживать свой человеческий облик. Душа всколыхнулась, рассыпалась искрами и исчезла. Вьюга утихла, и на холме, вместо навьей ведуньи, осталась лишь высокая шапка снега.
В междумирье нет места живым, оно навечно останется перепутьем для мёртвых. На чёрное небо царства Марены поднялся обод гнойно-жёлтого солнца.
В тот же миг снег на холме разлетелся искристым туманом. Изнутри нанесённого бурей сугроба, низко рыча, на свободу вырвался Великий Зверь. Глаза Волчицы пылали голубым льдом, лапы крушили наст, на оскаленной морде сверкали голубые узоры. Из могучей груди вырвался вой, призывающий стаю собраться. Очень долго она бежала по заснеженной пустыне одна, но вот к ней примкнули другие гигантские звери. Духи спешили влиться в охоту и меняли направление бега, точь-в-точь искры, мечущиеся в огне. Гордые, злобные, алчные: каждый из них был самолюбив и непокорен, пока на собственной шкуре не испытал силу Белой Волчицы и не пожелал примкнуть к её стае.
По правый бок от неё бежал рыжий матёрый зверь с иссечённой шрамами грудью. По левую сторону спешил непомерно высокий и тощий хищник. От шкуры Древнего стелился угольный дым, пахло пожарищем и едкой гарью. Он опустил голову к снегу и угрюмо вынюхивал след. За ним появилась изящная самка с тонкими лапами и бусой шкурой. Даже ветер мог позавидовать её лёгкому бегу. Чуть опередив Древнего, она щёлкнула пастью у самого его носа. Тощий волк оскалился, но тяжёлые мысли больше занимали его, чем нахальство неокрепшей ведуньи, и лишь угольная гарь повалила от шкуры сильнее.
Последней к стае присоединилась волчица с глазами красного цвета. Ей можно было залюбоваться: светлая шерсть с багряным узором из кругов и спиралей, сильное стройное тело и лукавый оскал. Но запах сырой земли и речной тины отталкивал любого, кто к ней приближался.
Каждый из собравшихся на охоту волков был особым творением полупрозрачного света, человеческой воли и звериного духа.
Когда стая собралась, чужие голоса вмиг наполнили сознание Влады. Злые поддёвки, непристойные шутки, новости, споры, поклёп зазвучали одновременно, словно хор сумасшедших. Говорящие находились далеко друг от друга, в разных местах, но по-своему наслаждались общением: желчный смех, угрозы, брань, сквернословие, обиды и пустые угрозы изливались особенно жарко. Влада слушала лай волков, которые ненавидели и скрежетали зубами при одной мысли, что им пришлось сойтись вместе, но не рисковали напасть на сородичей, пока рядом вожак.
Сегодня они продолжат охоту, ведь Ледяная Волчица ещё на свободе. Таких старых зверей почти не осталось, и Влада думала, что Угольный Волк был последним. Но следы на снегу говорили обратное: Древняя уцелела и даже более того - сегодня особенно неосторожна. Два месяца погонь и обманов, два месяца ложных следов и хитроумных ловушек. Неужели её стая наконец-то настигнет последнюю жертву?
Влада фыркнула и ускорила бег. Противница с ледяными шипами показалась вдали. Но вместо того, чтоб убежать, Древняя вдруг развернулась, и сама кинулась им навстречу. Стая охватила её с боков и сомкнула кольцо. Влада вышла вперёд. Неужели добыча предпочла спасению честную схватку? Вот глупость!
Ледяные шипы на спине Древней угрожающе зазвенели. В мгновение ока она скрылась в сверкающем облаке изморози, но вот её хрустальное тело вынырнуло из тумана. Влада пригнулась и пропустила лязгнувшие челюсти над собой. Ей с лёгкостью удалось перехватить Древнюю за загривок. Схватка оказалась до неприличья короткой. Разбрасывая ледяные осколки, Древняя завизжала. Под клыками Влады послышался хруст позвонков. Одно усилие и для Ледяной Волчицы всё кончено. Смерть в междумирье - смерть наяву. Дух не вернётся к ждущему его телу. Но где же скрывается сама плоть?
Стоило им соприкоснуться, как Влада увидела у костра в бетонном подвале бьющегося на полу мальчишку. Он сжал свой затылок в том месте, где его держали клыки. В углу подвала лежал перетянутый верёвками саван - слишком большой для обычного человека. Кусок холщовой материи не скрывал голову с жёлтым как восковая маска лицом и седыми длинными волосами.
Получается, Древняя умерла и на её место пришёл родной сын или внук с потусторонними силами. Идиот! Ученик оказался слишком самоуверен и нагл, он в одиночку решил пойти против стаи. Влада не разомкнула клыков, пока не заставила его подчиниться. В Явьем мире он испытывал жуткую боль и вскоре сам умолял принять его к остальным. Навьи духи зашлись злобным смехом.
Влада отпустила недалёкого наследника Древней. Цель охоты отнюдь не в убийстве, а в подчинении. Равного себе духа она ещё не встречала, Зимний Волк сильней всех! Междумирье, откуда ведуны и ведуньи черпали ответы для племени, ныне небезопасно. Белая Волчица открыла охоту на всякого, кто попадался ей под мёртвым солнцем Марены.
Ледяной Волк присоединился к их призрачной стае. Духи устремились на поиски ещё ими непокорённых. Солнечное кольцо вспыхнуло алым и снег окрасился кровью.
Впереди показалось невиданное чудовище. Дух возвышался над всеми другими призраками и неспешно брёл сквозь пустоту. От его жаркой поступи шипел снег, и бесплодная земля оголялась. Выкованный из железа Зверь, из его глаз и разинутой пасти стекало жидкое пламя. За ржавой спиной стелились искры и дым. Зверь повернул голову в ошейнике с обрывком цепи, заскрежетал металлическими челюстями и напал первым.
Никто не мог устоять перед разъярённым духом огня и железа. Союзники Влады бросились врассыпную, спасаясь от железных зубов и обжигающего шкуру жара. Влада осталась одна и попыталась разорвать связь с междумирьем. В последний миг, когда её белая шерсть начала облезать с опалённого тела, она смогла вырваться.
Приступ рвоты скрутил её на полу. Расплатой за покинутое впопыхах междумирье стала боль в Явьем мире. Если бы сейчас её застали охотники, то онемели бы от суеверного страха. Ведунья с мертвенно бледным лицом тряслась на четвереньках на полу логова. Узкие кожаные брюки и рубашка из светлого атласа испачкались рвотой. Из её носа и рта извергались потоки выпитой сурьи, перед глазами прыгали огоньки из пасти Железного Волка.
- Сирин, чашу! - через силу прохрипела она. Но тёмный угол, где обычно поджидала её ученица, пустел.
- Сердце вырежу, токмо на очи мене покажися. - Сплюнула Влада горькой желчью. Пришлось подниматься самой, попутно стараясь не удариться головой о крутящийся пол. Влада нетвёрдо шагнула к кувшинам на полках, уронила по пути ящик с монетами и со звоном разбила посуду. Она искала отвар, чтобы облегчить страдания и вновь вернуться в заснеженную пустыню. Она соберёт стаю призраков и попытается остановить Железного Волка, пока он не добрался до логова.
Влада медленно перебирала выпуклые бока глиняных крынок, пока не заметила между поплотнее сдвинутых горшков пустоту. Самого сокровенного, самого важного сосуда среди них не оказалось. Влада яростно закричала и смела остальные крынки и сознание вмиг прояснилось. Сегодня её бессовестно обворовала её же собственная ученица.