Доминиканская кантата

1 
Вы послушайте, доньи и сеньоры,
Поведу я речь о знатной даме,
Даме мудрой и лицом прекрасной,
Что жила в Кастилии в то время, 
Когда Папой был Александр Третий.
До сих пор от новиция до старца
В славном ордене доминиканском
Эту даму зовут 'Абуэла' - 
Или бабушка, говоря по-русски:
Ведь она мать нашего падре!

Хуана из фамилии Аса,
Дочь Гарсии, знаменосца Кастильи, 
Сперва была честной девицей,
А потом стала доброю женою
Дону Феликсу из рода Гусманов. 
Было трое сыновей у Хуаны,
Всех троих отдала она Богу - 
И Антонио, что госпиталь построил
И при нем священником работал, 
И Маннеса, ставшего монахом, 
И любимого младшего, Доминго. 
Все три брата клириками стали, 
И тому удивлялись в Кастилье:
В землях Сида, что в огне Реконкисты, 
На втором рубеже обороны
От свирепых нечестивых мавров,
С которыми Гусманы и Аса
Испокон веков отважно сражались,
С малолетства дети знатного рода
Привыкали носить оружье
И готовились к будущим битвам,
Для себя лучшей доли не чая,
Чем Христа звонкой сталью прославить.
Стали двое племянников  Хуаны 
Магистрами орденов военных, 
Сантиаго и Калатравы;
Но однако же дети нашей доньи
Себе выбрали долю Марии, 
Что не легче служения Марфы. 

Речь пойдет о временах далеких, 
Когда старший и средний были малы,
А последний еще не родился, 
Божьей милостью подрастал во чреве. 
И тогда-то беременной Хуане
Было ночью ужасное виденье, 
Да такое, что знатная сеньора 
С ложа встала в слезах и тревоге.  

  
1. Сон Хуаны (Пророчество)

Отчего вы плачете, донья Хуана,
Что печалит ваше небесное сердце?
Разве мало чествуют под небом Кастильи
Древние фамилии Гусманов и Аса?
 
Отчего молчите вы, донья Хуана?
Ваш супруг достойный не находит покоя.
Слезы на глазах у вас, воистину странно,
Что же приключилось, не несчастье ль какое?
 
- Видела я сон, меня смутило виденье,
Будто подоспело урочное время
Но из лона моего вышла собака
С факелом, пылающим в оскаленной пасти.
 
Белая собака летела над миром,
Пламя пожирало селенья и грады,
С той поры объята я тоскою и страхом -
Кто же ты, мое нерожденное чадо?
 
Защити народ свой, о Пречистая Дева!
Просвети меня, святой Доминго-де-Силос,
Кто же ты, дитя, что бременит мое чрево?
К худу ли, к добру ли то, что мне снилось?
 
И презрев опасности последнего срока, 
Ехала Хуана над скалистым обрывом,
Ехала на ослике в аббатство де Силос
Цвет и украшение женщин Кастильи.
 
В небесах сияло раскаленное солнце,
Глубоко в ущелии струилась речушка,
А под сердцем билось продолжение рода.
Защити народ свой, Дева Мария!
 
И сказал Хуане сам Доминго-де-Силос:
- Не печалься, дочка, ибо сон твой ко благу.
Факел - это пламя, это слово Господне.
Сын твой понесет его по божьему миру.
 
А когда Хуана воротилась обратно.
Наступило время, и родился ребенок.
Белая звезда на лбу младенца сияла,
Нарекли ребенка в честь святого Доминго.
И стекались люди со всей округи
Посмотреть на чудо в Калеруэге - 
Как лежит дитя и улыбается Богу,
И звезда сияет над его головою.
 
Отчего вы плачете, донья Хуана?

2

Рос младенец звездоносный, 
Хоть звезду не всякий видел - 
За всю жизнь его немногим 
Это чудо открывалось. 
Отроком на воспитанье 
Был к священнику отправлен, 
К своему родному дяде; 
Юношей пошел Доминго 
В университет великий
Богословье изучать.  
Стал известен милосердьем 
Скоро наш студент в округе:
В год голодный продал книги - 
Книги, клирика оружье! -
Чтоб купить для бедных хлеба.
Смог бы кто из нас, сеньоры, 
Ноутбук продать любимый,
Чтоб купить еды соседям?
Я ответить не берусь.  

Теология святая - 
Путь далекий и тяжелый, 
Кто им шел десятилетье, 
Все врата тому открыты. 
Можно сделаться магистром,
Стать известным богословом,
Можно сан принять священный,
Стать епископом в свой срок.  
Стал Доминго августинцем.
И в капитуле соборном, 
Брат каноник, дон Доминго
Жизнь размеренную вел.
Вскоре стал он субприором,
Что немалой было честью.
Полноводною рекою
Нес его поток спокойный 
День за днем к Господню Царству, 
Но однажды вышли воды 
Навсегда из берегов.  

Вот епископ дон Диего 
Отправляется в посольство, 
Чтоб устроить свадьбу принца
С юной датскою принцессой. 
Дон Диего с пышной свитой
В путь отправился далекий, 
И каноника Доминго 
Среди прочих взял с собой. 
А во время оно люди
Путешествовать умели. 
Долог путь до Датской Марки,
А потом домой с вестями, 
А потом опять к датчанам.
По дороге в край родимый
В Рим заехал дон Диего,
Потому что невозможно 
Миновать священный Город.
Для того, кто всю Европу
Пересек четыре раза, 
Сотня миль, считай, не крюк. 

Сватовство не состоялось - 
Что ж, на все Господня воля, 
Значит, надо возвращаться. 
Но Господь Своей рукою
Взял их гладкую дорогу
И устроил поворот.  

В Монпелье, в земле Прованса, 
Посреди весны цветущей
Нашим клирикам кастильским
Встретились посланцы Папы 
Со своим эскортом пышным.
Братья во главе с аббатом
Уж который год в тех землях
Проповедовать пытались
И бороться Божьим словом 
Против ереси катарской,
Поразившей Лангедок.

И с печалью говорили
О своих трудах легаты: 
Сколько сеятель ни сеет,
Семя падает на камень,
Нас не слушает народ.
Я скажу, а вы поверьте: 
Коль хотите, чтобы кто-то 
Повздыхал о вашей доле
И поплакал вместе с вами, 
Обращайтесь к итальянцам,
Немцам, маврам и французам,
Провансальцам, украинцам, 
Но к кастильцам - никогда.
В жарких землях реконкисты
Знают способ утешенья:
Дать советов целый ворох, 
А потом галопом в бой.  

Так и бедные легаты, 
То есть папские посланцы, 
О печалях повествуя, 
Ни на миг не ожидали, 
Что последует за тем.  

2. Скинутые башмаки (Призвание)
 
- Неправильно вы, легаты, 
Проповедуете катарам.
Им ваш миссал и орнаты
Не надобны и задаром:
Тут к делу подходят проще,
И двери для нас закрыты:
Перфекты босы и тощи,
А мы в башмаках и сыты.
 
Здесь мало чистого слова, 
Чистый голос потребен столь же, 
Здесь люди хлеба и крова, 
Здесь босым ногам верят больше.
 
- Легаты в ответ: ну что же, 
Советуешь ты, что нужно, 
Когда б мы были моложе, 
Взялись бы за дело дружно. 
Но дело тут непростое,
Не нам нарушать устои.
Здесь тактика необходима
И одобрение Рима.
Раз так, соберемся все мы
Помыслить о воле Бога,
Обдумаем эту тему
И будем молиться много.
 
Но вместо светлой печали 
В ожидании дня Господня
Доминго скинул сандалии  
И сказал: этот день - сегодня. 
 
3 
Так епископ и Доминго,
Свой эскорт домой отправив,  
Вышли во главе похода,
Что казался всему свету
Смехотворным и безумным.
Падре нашему сровнялось
в это время тридцать пять.  
В путь отправились по двое,
Как апостолы когда-то. 
Так Христос велел в Писанье:
Босиком, в простой одежде,
Без гроша, без смены платья,
Чтоб с еретиками драться
Их же собственным оружьем -
Проповедовать примером,
Не гнушаться нищетой.
Говорить об искупленье,
О святой и чистой жертве
Может тот, кто сам для Бога
Не жалеет ничего. 
С той поры, признаться, люди 
Не особо изменились:
Кто же нынче будет слушать 
Речь попа на "мерседесе"? 
Вот и раньше не могли. 

Ничего о том не зная, 
В холмах Умбрии далекой
По весне спустя два года 
То же самое безумство 
Учинил другой святой: 
Брат Франческо из Ассизи, 
Откровеньем обожженный, 
И семью, и дом оставил, 
Чтобы в бедности Христовой
Божью милость возвещать.  

Но Доминго в путь тяжелый
По другой причине вышел: 
Был он движим состраданьем
К тем, кто Бога отвергает,
Ложному ученью веря,
Душу бедную губя. 

Шли епископ с субприором
По стране от замка к замку, 
Люд на диспуты сбирая, 
Спорили с еретиками:
Ведь открытый спор о вере - 
Развлеченье лучше прочих, 
Богословы же со вкусом
Диспутировать могли: 
Скажем, диспут в Монреале
Шел на площади у замка 
С перерывами на отдых
Дольше двух недель подряд!

Толпы шли, чтоб их послушать, 
Единицы обращались: 
То компания вальденсов, 
То девицы-еретички.
Невелик улов, наверно,
Но душа любая весит 
Больше всех прованских гор.  

Время вышло - и легаты
По монастырям вернулись, 
Чтоб молиться и работать; 
А потом старик Диего,
Истощен бродячей жизнью,
Вновь отправился в Кастилью,
Где и умер в тот же год. 
Кто ж остался на дороге,
Продолжать поход безумный?
Кто же, как не дон Доминго -
Больше нету никого.
'Абсолютаменте надье',
как в Кастилье говорят. 

Так окончилась карьера
Для каноника из Осмы: 
Был он клириком почтенным - 
Стал же кем-то вроде хиппи, 
Проповедником бродячим, 
Попрошайкою без крова,
По-латински - мендикантом: 
Без оружья, кроме слова, 
Без поддержки, кроме Бога.  
И когда родился Орден,
Утвержденный словом Папы,
Все равно на новых братьев
Долго искоса смотрели:
Что за дело для монахов - 
Нарезать круги по свету, 
Не иметь полей и пашен 
И кормиться подаяньем - 
Так ли должен жить монах? 

3. Дороги 
 
Расскажи мне о его дорогах - 
По горам ли текут, или полого, 
Мнет ли он чабрец на поляне, 
О терновник ли ноги ранит? 
- Под Сорезом был дождь, озлились камни, 
В Браме тише, но покоя и там нет, 
А в Фанжо цвел шиповник на круче
И Господь улыбался сквозь тучи.
 
Расскажи мне, легко ль ему без крова, 
Сохраняет ли мир его здоровым, 
Пилигрим на пути к желанной цели, 
Где он спит, у дороги ли, в постели? 
- В Кастре спал он в доме, на кровати, 
В Сервиане - в сарае, Бога ради, 
А под Лаграссом, среди ржи и маков,
Уступил ему свой камень Иаков. 
 
Расскажи, чем он плоть свою питает, 
Мил ли путнику хлеб чужого края, 
Что за вина пьет Господень рыцарь,
И в суме его полынь ли, пшеница?
- В Каркассоне не подали и соли, 
Камнем в спину получил в Верниоле, 
А зато трактирщик в Базьеже
Вынес хлеб, душистый и свежий.
 
Расскажи о трудах его тяжелых, 
По пустым церквям, в голодных селах, 
кому мед слова Божия им роздан, 
Кроме как немым платанам и розам? 
- В Кастельнодарри едва не побили, 
В Монреале смеялись и срамили, 
А зато в Серере убогом
Говорили всю ночь, себя забыли, 
А к утру, когда свечи оплыли, 
Понс Рожер примирился с Богом. 

4

Вы спросите, кто был сей Понс Рожер? 
Отвечу: обращенный еретик 
Из тех, о ком доподлинно мы знаем: 
Ему оставлен братом Домиником 
Был важный документ о покаянье. 
Похоже, был он клириком катарским, 
Что видно по суровой епитимье - 
И пост, и три публичных бичеванья, 
И два креста, нашитых на одежду,
Носить и не снимать до самой смерти.

Зачем же, спросите, решались люди
На это униженье пред народом? 
Ведь не было такого принужденья, 
Какое появилось веком позже,
Когда еретикам опасно было
Открыто свою веру исповедать. 
Когда же Доминик бродил по свету
И убеждал людей вернуться в Церковь, 
Еретиком считалось быть почетно, 
Они открыто жили в Лангедоке, 
Их люди были в городских советах, 
Их клириков бароны привечали, 
И даже сам тулузский граф Раймон.  
Зачем же Понс Рожер, 'перфект' почтенный,
И все ему подобные - решались
Отвергнуть прошлое и пред народом
В одежде покаянников предстать? 
Что к покаянью побуждало люд?
Отвечу: не иначе как любовь.

Замечу также о крестах позорных,
Что на одежде кающийся носит.
Когда уже скончался Доминик, 
Григорием, достойным Римским Папой,
Был суд основан инквизиционный
И отдан нищенствующим монахам,
Чья цель была понять, где вправду ересь, 
А где ошибка или клевета. 
Одним из наказаний препозорных, 
Что инквизитор назначал виновным, 
Была и вправду метка, желтый крест.
Его носил на платье покаянник,
Чтоб знали люди, как он был запятнан. 
Однако же во время Доминика
Кресты носили только крестоносцы, 
Что нашивали знаки на одежду 
Из гордости своим исповеданьем. 
Впервые этот символ мы встречаем
На покаянном платье брата Понса - 
Знак принадлежности Вселенской Церкви, 
Не посрамленья символ, но Христа.  

Так день за днем трудился проповедник,
Уже не господин каноник Осмы - 
Бродячий брат, священник Доминик.
Порой друзей он находил средь местных,
Средь клириков, а равно и мирян;
Порой врагов он обретал могучих, 
Недаром ведь однажды на дорогу
Сеньор Фанжо послал ему убийцу - 
Мол, ты, попишка, болтовней своею
Уж очень досаждаешь господам. 
Однако жив остался проповедник - 
Увидев, как обрадовался падре,
Что нынче Божьим мучеником станет,
Убийца испугался и смутился - 
Мол, перед ним святой или безумец! - 
И Доминика с миром отпустил,
Немало огорченного спасеньем. 

Быть не везде католиком почетно, 
Тем паче - ревностным и беззащитным. 
Порой бывал он бит, порой унижен - 
Да гром гремит, а проповедь идет. 
Но колесо Истории большое
Однажды двинулось, и поворотом
Едва не погубило скудной жатвы, 
Что Доминик три года собирал.  
Случилось так, что был убит священник, 
Брат Пейре из селенья Кастельнау, 
Один из тех монахов, что когда-то
С Диего и Доминго вышли в путь, 
Он Папой вновь назначен был легатом. 
Брат Пейре, обладавший буйным нравом, 
Как всякий уроженец Лангедока,
Публично обличил и отлучил 
Тулузы графа, доброго Раймона.
И в тот же день брат Пейре был убит
Копьем не в меру пылкого вассала.

Терпенье Папы лопнуло, и он
Провозгласил поход на Лангедок, 
Где ересь процветает пышным цветом, 
Захватывая города и души, 
Не хуже, чем ислам в Святой Земле.  
А где был Доминик, когда отряды
Сбирал в поход аббат цистерцианский
И с ним тулузский ревностный епископ,
Два провансальца, что в земле французской
Сзывали франков в бой в свою страну? 
А Доминик, поверьте, был все там же, 
По деревням носил Господне слово,
В печали понимая, что за волны
Вздымаются над тихим Лангедоком, 
Над пашнею, над яблоневым садом, 
Чтоб бурною водой их захлестнуть.  
 
 
 4. Сирвента 
 
 
 Господень слуга Арнольд Амори, 
- Храни его Бог! - 
 Войска собирает от ранней зари, 
 - Мечи и кольчуги к походу готовь, 
 В бой! В бой! 
Вперед, на проклятых еретиков!  
 
      Вот герцог Бургундский промолвил: Иду! 
      - Храни его Бог! - 
      И пусть сатана содрогнется в аду! 
      За ним граф Неверский выходит на зов, 
      В бой! В бой! 
      Вперед, на проклятых еретиков!  
 
Щедра и обильна Раймона страна, 
- Храни ее Бог! - 
Но гнусною ересью поражена. 
Там церкви громят, убивают попов, 
В бой! В бой! 
Вперед, на проклятых еретиков!  
 
      Юлит как лисица Тулузский Раймон, 
      (ля-ля, ля-ля-ля)
      Но Папе не смеет противиться он. 
      Победа за нами, Господь - наш покров, 
      В бой! В бой! 
      Вперед, на проклятых еретиков!  
 
 Кто с нами отправится в славный поход, 
- Храни его Бог! - 
Вернется со златом и честь обретет. 
 Принявшему крест - отпущенье грехов, 
В бой! В бой! 
 Вперед, на проклятых еретиков!  
      
 
5.  
Так в мирные края пришла война. 
Здесь прежде знали непокой усобиц, 
Но до сих пор не ведали такого: 
Чужие люди с непонятной речью,
Что режут дворянина и виллана,
И убивают даже знатных женщин 
С жестокостью почти нечеловечьей.  

Был вырезан под корень град Безьер, 
В Лаворе казнены и стар, и мал, 
И каркассонский молодой сеньор, 
Католик, пал от рук единоверцев. 
Горел огонь военных трибуналов - 
Еретиков сжигали без разбора, 
Кто еретик - пожалуйте налево, 
Кто будет с нами - пусть идет направо, 
Но если слева те, кого ты любишь, 
Кто отойти захочет к палачам? 

Пришла пора сказать мне о доктрине, 
Навлекшей на страну беду такую.
Отнюдь не все, что за нее погибли, 
Ее придерживались или знали: 
За двадцать лет войны привыкли люди, 
Что не католики с еретиками - 
А франки с лангедокцами дерутся. 
Тому примером - Пейре Арагонский, 
Король-католик, что погиб, сражаясь 
В защиту родичей своих тулузских: 
Корону он от Папы принимал
И твердо исповедал Символ Веры, 
Где говорится, что Господь-Отец
Наш мир из ничего по Слову создал
И даровал нам Логос вечный Свой, 
Христа-Спасителя, что принял плоть
И ради нас рожден был чистой Девой, 
Страдал до смерти, умер на кресте
И вновь воскрес Своей пречистой плотью, 
Чтоб нас пролитой кровью искупить
И воскресить во плоти в день грядущий. 

Так Церковь возвещает с первых дней. 
Еретики же отвергали веру, 
Что мир наш создан Господом-Отцом. 
Ученье их единства не имело, 
Но в большинстве своем они сходились 
В том, что начало не одно, а два, 
И область Духа - божие творенье, 
А дольний мир - творенье сатаны, 
Врага Господня, правящего плотью,
Тела людские он же сотворил
И пребывает в яростном сраженье 
Со светлым Богом духа, кто желает 
От уз материи спасти людей. 

Итак, коль верили еретики, 
Что плоть гнусна, грязна и недостойна, 
Могли ль они принять, что Бог всевышний
Во плоти к нам спустился в дольний мир
И плоть с душою вместе искупил? 
Какое там! Ведь плоть - сплошная грязь, 
А наш спаситель, может, и не Бог 
(помилуй, Господи, за эти речи) - 
Он только ангел, посланный с небес
Нести ученье верное народу, 
Он никогда от Девы не рождался
И никогда не жил среди людей, 
И никогда не восходил на крест, 
Тем паче не страдал и не скончался, 
И воскресенья не было отнюдь - 
Все это было с иллюзорной плотью, 
И невредимое благое тело
Спасителя - на небо вознеслось, 
Когда закончил Он свою дорогу. 
Писанье надо понимать духовно, 
как хитрый шифр, известный посвященным. 
Ни смерти нет, ни воскресенья нет, 
Мол, быть-то был, а жить-то Он и нé жил.
 
А что же может значить для людей
Учение престранное такое? 
Мир - это ад, а цель для человека - 
Из ада вырваться, бежать из плоти, 
А будешь грешен - так родишься снова, 
И будет цепь рождений бесконечна, 
В людских телах, а то - в телах животных, 
Коль ты не обратишься в эту веру, 
Не примешь таинства "консоламентум", 
Что по-латински значит "утешенье", 
Чтоб чистым духом сей покинуть мир.  

Что тут сказать? Сколь горькое ученье! 
Но верите ль, немногим было важно, 
Воистину ли Бог ветхозаветный - 
Творец всего, и благ ли Божий мир: 
Ведь на войне не место богословью.
Когда в твой край явились оккупанты,
Сожгли твой дом, и сад, и виноградник,
Кому какое дело до доктрины?
Бери топор и защищай своих.
Когда же войско франкское с победой 
Решило возвратиться по домам, 
Оставить было надобно барона,
Чтоб управлять захваченной страной.
Так избран был барон Симон Монфорский, 
Впоследствии тулузским графом ставший,
Но для тулузцев вечно бывший только
Главой захватчиков и чужаком. 
Католик добрый, но правитель жесткий, 
Он ссорился с легатами и Папой, 
Вводил в стране драконовы законы,
Врагов заведомо считал еретиками, 
За девять лет правленья своего 
Нагнав такого страха на людей, 
Что именем его детей пугали 
Спустя полвека по его кончине - 
Мол, волк Монфор придет и унесет

5. Колыбельная

Над Монсегюром восходит луна,
Синего света плывет пелена,
Синее время для песен и сна,
Спи, моя девочка, спи...
Птицы молчат, и в ветвях тишина,
Нашу скалу укрывает она,
 В спальню плывет сквозь завесу окна -
      Спи, моя девочка, спи...

Глазки закрой - и увидишь во сне:
Белая донна на белом коне
Медленно едет внизу при луне,
Спи, моя девочка, спи...
Синие тени скользят в вышине,
Поступь копыт не слышна в тишине -
То Эсклармонда, голубка Господня,
      Едет на белом коне...

Над Монсегюром луна восстает,
Серые стены сияньем зальет,
Волка не бойся, Монфор не придет,
Спи, моя девочка, спи...
Серого волка убьют на войне,
Страхи ночные уйдут при луне,
Чтобы спокойно дышала во сне
      Девочка, дочка моя...

Я расскажу про иные края,
Где обретают такие, как я,
Свет и покой, ничего не тая,
Девочка, дочка моя...
Синей свечой в высоте зажжена,
Над Монсегюром сияет луна,
Над Монсегюром пока тишина,
      Спит моя девочка, спит...

6. 

Где же был Доминик-проповедник?
Легко представлять Доминика
Попом полковым при Монфоре;
И легко - однако неверно. 
Он бывал и в стане военном, 
И в городе осажденном, 
Например, в осажденной Монфором
Интердиктом объятой Тулузе; 
Всюду делал он свое дело, 
Собирал немногих, кто слушал, 
Проповедал Вечное Слово, 
Хотя было куда труднее
К Богу мира взывать на войне. 
Говорят, он не раз появлялся
При военных тех трибуналах,
К милосердию призывая, 
И порой осужденных спасал. 
Говорят, при осаде Мюрета 
Даровала ему Приснодева
Бусин горсть да простую веревку,
Что стала нашим подспорьем - 
Чудотворный и бедный Розарий.
И сегодня люди сплетают
Венок из молитв усердных,
И завтра будут сплетать. 

Шла война, и проповедь с нею, 
Появлялись друзья и братья, 
А обитель для обращенных, 
Юных девушек-еретичек, 
Что еще при доне Диего
Обращеньем лишились крова, - 
Эта маленькая обитель
Молода была и бедна. 
Принимал Доминик подаянье
Ото всех, кто помочь пытался: 
И от местных южных сеньоров, 
И от клириков, и от светских, 
И от франков графа Монфора - 
Кто дает на доброе дело, 
Тот дает во славу Господню. 
Все, что мог, отдавал он сестрам, 
Проживавшим в обители Пруйля:
Было тяжко в военное время
Новый сад сажать средь пожаров, 
Дом молитвы строить меж бурь.  

Возглашался поход военный
Битвой верных с еретиками, 
Превратился он очень скоро 
В битву франков с местным народом. 
Прокатилось по миру много
Войн подобных и в нашем веке,
Все мы знаем - в войне гражданской
Виноватых и правых мало, 
Есть с обеих сторон герои, 
Есть с обеих сторон злодеи, 
Большинство - ни те, ни другие, 
Но сторон обычно не две.
А сторон, считай, так же много, 
Как сердец людских, как несчастий, 
Что задели тот или этот
Человеческий малый дом. 
Гибнут те, кто верен идее, 
Но и те, кто войны не выбрал,
Кто всего лишь в недолжном месте
Оказался в недобрый час. 

Как казнили еретиков? 
Что такое - военный суд? 
Я скажу вам, братья, поверьте - 
Это значит, суда и нет.
Те направо, эти налево. 
Кто налево - тех загоняют, 
Словно скот, в частокол высокий, 
Чтоб не выбежали наружу, 
А внутри разжигают костер.  
Так пылали костры под Лавором, 
Под Минервом и под Кассером, 
В них горели бедные люди, 
Что могли стать братьями, паствой, 
Славить Бога, а не проклинать.
 
6. Плач по сожженным

Почему, земля Тулузы, благодатнейшего края,
Ты родишь волчцы и тернии питаешь?
Почему ни виноградник, ни зерно тебе не мило -
Все колючая трава заполонила!
А терновник подсекают и ввергают в пламень ада,
Что жалеть о нем? Да так ему и надо.

 Сквозь толпу зевак досужих шли перфекты без боязни
И несли Христово имя к месту казни.
Ваши черные одежды стали серою золою
И несутся вместе с ветром над страною.
А на гибельном кострище, где земля тряслась от крика,
Люди видели монаха Доминика,
Как, крестом  раскинув руки, он стоял, от горя старый,
На обугленной земле, где жгли катаров.
 
На лице его ослепшем, злою мукой искаженном,
Слезы катятся по заживо сожженным.
Плач о слове, что убито, плач о ниве, что сгорела,
Плач о ярости Монфора знойно-белой.
Обожженными руками зачерпнув золы и пыли,
Плач о тех, что в смертной муке голосили.
 
А в хрустальном синем небе Приснодева пресвятая
Тоже плакала, Младенца обнимая.
 
7.

Как бы грозы ни гремели, 
По весне цветут деревья;
Как бы град поля ни портил,
В срок колосья вызревают;
И в краях большой охоты
Гнезда вьют лесные птицы,
На крыло встают птенцы.  

Незаметно  созидался 
Круг друзей вокруг Доминго.
Наш великий основатель
Ничего не собирался 
Основать на белом свете, 
Просто делал то, что нужно, 
Потихоньку собирая
Вкруг себя учеников.  
А коль скоро, проповедник,
Ты уже не одиночка, 
Раздели труды с друзьями, 
Хватит пажитей на всех.

Молодой тулузец Пейре,
От души переругавшись 
Со своей семьей катарской, 
Предложил свой дом общине; 
Он отца нашел в Доминго, 
Братьев - в спутниках его. 
Было их тогда шестнадцать.
А теперь шестнадцать тысяч
Братьев в белых облаченьях - 
Кто бы мог тогда сказать! 

Девять лет прошло с начала
Проповеди двух кастильцев; 
На девятый год назначен 
Папой был большой Собор. 

Из Тулузы вышел Падре
В Латеран дорогой трудной - 
Шел просить он позволенья
Новый Орден основать.  

Так как братом-августинцем 
Был Доминго-основатель,
Утверждался свод устоев
На уставе Августина, 
Но пресильно отличался
Он от правил монастырских: 
В нем поставлено превыше
Строгой братской дисциплины 
Дело проповеди было -  
Ради проповеди можно 
Сокращать богослуженье, 
Пропускать часы молитв.
Удивлялась вся Европа
Странной вольнице такой. 

В древней книге 'Витэ Фратрум',
Где собрал наш юный Орден
Много случаев веселых
Из доминиканской жизни, 
Есть история одна.  
Раз к затворнице почтенной
Постучалось двое братьев. 
Та в окошко посмотрела - 
Посмотрела, посмотрела, 
Посмотрела, посмотрела...
И решила - не пускать. 

Кабы старые монахи, 
Изможденные аскеты, 
С бородами и в морщинах, 
К ней явились на порог,
То немедля бы открыла:
Сразу видно, что святые, 
Вид унылый, взгляд суровый!
Эти ж оба, как назло, 
Были веселы и юны,
В белых хабитах красивых, 
Да еще они вдобавок 
Только что побрились чисто. 
Где же видано на свете, 
Чтоб пригожие мальчишки
Целомудренными были, 
Чтобы, по миру шатаясь, 
Не набрались там грехов?  
Что ж, не солоно хлебавши, 
Продолжали путь свой братья, 
А отшельнице суровой
В ночь явилась Приснодева
И сказала: "Зря ты, друг мой, 
Так обидела меня. 
Эти братья хоть и юны, 
Я сама смотрю за ними, 
Под моей они защитой - 
Я ль своих не соблюду?"  

Но вернемся мы к собору, 
Что назначен в Латеране. 
В Рим стекались отовсюду
Очень важные прелаты, 
Шли туда князья и графы, 
Чтоб свои дела представить 
К рассмотренью понтифика; 
Среди них и граф Тулузский - 
От свирепостей Монфора
Он защиты шел просить. 
Шли и с севера, и с юга,
Словно реки к океану, 
К Граду вечному текли. 
Среди прочих был и бедный
Неизвестный миру странник, 
Итальянец из Ассизи, 
Не священник, не монах.
Шел он с тайною надеждой,
Чтобы Папа Иннокентий
Рассмотрел его задумки,
И быть может, дай-то Боже, 
Новый Орден утвердил.  

7. Латеран (встреча с Франциском)

Это все правда, я клянусь, послушай!
А когда наш Падре всю ночь молился
И плакал о грешных, погибших душах,
Увидел он Пречистую Деву Марию,
Как она стоит перед троном Господним
И просит пощадить, не губить человеков.

Отзови назад и чуму, и пожары.
Удержи в узде войну и злой голод,
Ибо милосердие превыше кары.
Дай им срок покаяться и обратиться!
И сказал Господь: Я терпел так долго,
Но однажды капля переполнила чашу.

Распахнулась пропасть, будто лопнуло небо,
И не отвернуться от нее, не отвергнуть.
Всякий грех, который совершен перед Богом,
Остается в мире, словно язва на теле.
Кто же уврачует воспаленную землю?
Грех рождает грех, и пропасть глубже и глубже.

Я ли не избавил их от пламени ада?
Я ли их не выкупил Собственной кровью?
Ни пророков, ни святых людям не надо,
Если и появятся - будут убиты.
Но сказала Господу Заступница наша:
Я пошлю слугу - и он будет услышан.
В ночь, когда Доминго молился в Латеране -
Это все правда, я клянусь, так и было! -
Пресвятая Дева подвела его к Сыну
И сказала: вот он, я о нем говорила.
А еще есть у меня слуга и помощник -
Вместе на земле они сумеют, я верю.
Так, соединенные руками Пречистой,
Встретились они на пороге Господнем,
И глядел Доминго как на Божие чудо
В очи новоявленному другу и брату.
Никогда его он прежде не видел
И старался в душу принять его облик.
Это было ночью, а немного позже,
Множество народу собралось на Мессе
А среди толпы стоял странник-прохожий
С жаркими глазами и знакомой улыбкой.

И Доминго в радости, про все позабывши,
Бросился к нему: "Мы во Господе братья!" 
И Франциск Ассизский, скоморох Господень,
Брата Доминика заключил в объятья.

 8.
Я речь веду о братьях да о братьях, 
Как будто проповеднический Орден 
Для них одних был создан Домиником, 
Чтоб Божье Слово словом возвещать. 
Но не забудем мы и о других, 
Кто Божье слово возвещал молчаньем,
Кого не видно миру, но для мира 
Они - как сердце, скрытое внутри.
О сестрах я, нетрудно догадаться:
О дочерях, что раньше сыновей
У брата Доминика появились.  

Мы слышали, что первая обитель
Основана была в тяжелый час, 
Чтоб было где укрыться обращенным
Катарским девушкам, лишенным крова. 
Ей имя было - Проповедь Святая,
Посвящена она Пречистой Деве. 
Потом число обителей росло: 
Где братская община появлялась - 
Там возникал и монастырь сестер: 
В Мадриде, и в Сеговии, и в Риме
Бок о бок жили дочери с сынами. 
Ведь Доминик воистину считал, 
Что их нужда друг в друге велика: 
От братьев сестрам - таинства святые, 
Что лишь священник может преподать, 
А вместе с тем - защита и опора;
А от сестер - сокровище Марии, 
Богатство созерцательной молитвы, 
Творящейся в сердечной тишине, 
Которую не может проповедник, 
В мир посылаемый, в миру найти.  

Сам Доминик, уж как он ни был  занят,
Всегда изыскивал для дочек время, 
Ценил их проповедь не меньше братской: 
Мол, братья говорят с людьми о Боге, 
А сестры с Богом говорят о людях,
И в том числе о братьях и отце. 

Мы знаем, как он выглядел тогда,
Один или со спутником бродивший
Пешком по всей Европе, посещая
Своих детей, рассеянных повсюду. 
Сесилия, монахиня из Рима,  
В семнадцать лет дала ему обеты,
А в старости глубокой об отце
Рассказывала новым римским сестрам, 
Желавшим знать, каким был Доминик. 
Она его с любовью описала, 
За что доминиканцы всех времен
Ей благодарны - ведь теперь мы знаем, 
Что был он невысок, изящно сложен, 
Светловолос и вовсе не плешив - 
Венец волос вокруг его тонзуры
Всегда был золотистым и густым, 
Лишь несколько пронизан сединою. 
Глаза его Сесилия зовет 
Прекрасными, не уточняя цвета; 
И говорит, что от его чела
Как будто бы сиянье исходило, 
И думается сразу о звезде, 
Что крестная на лбу его видала, 
Когда в Калеруэгской малой церкви
Младенца принимали от купели.  

Сесилия рассказывает нам, 
Что он любил смеяться и шутить, 
Рассказывать истории смешные, 
Жестикулировать; кто знал испанцев, 
Тот знает, что в Кастилье говорят
Не голосом одним, но и руками. 
Есть шутка, что свяжи испанцу руки - 
Ни слова он не сможет произнесть.
Рассказывал он сестрам, как однажды
К нему сам дьявол в виде обезьяны
Явился и мешал ему читать, 
Но Доминик, ничуть не испугавшись, 
Ему велел держать над книгой свечку - 
И тот стоял, светил ему на книгу,
Пока свеча совсем не догорела
И лапу обезьянью стала жечь.
Но деться некуда - терпи и стой, 
Пока связавший словом не отпустит,
А на прощанье палкой получи. 
И целый монастырь до слез смеялся, 
Когда святой показывал для смеха,
Как прыгал и кривлялся глупый черт.  

Однажды падре для сестер умножил 
Вино, чтоб пили сколько кто захочет,  
Недолгой встрече радуясь вовсю;
Однажды в Рим принес с родной земли
По деревянной ложке каждой дочке, 
В подарок и на память об отце -  
Сестер же было чуть поменьше сотни. 
Немалый получился рюкзачок! 
Коль верить людям, Доминика знавшим, 
Не выйдет хоть на миг его представить
Суровым и унылым ригористом
Или фанатиком с горящим взглядом, 
Что лично раздувал огонь костра
Под пойманными им еретиками. 
Немало в мире есть идей нелепых, 
Но наша речь, по счастью, не о них - 
О том, как посещал своих любимых
Брат Доминик, отец их во Христе. 

8. У сестер (Посещение)

 Ночь, дорога, звездный тракт,
Виноградники уснули.
Только тополи стоят
В невесомом карауле.
 У него с собою нож,
Сыр да хлеб - и вся забота.
Он идет к монастырю
И стучит в его ворота.
 
Динь-дон, что вы спите?!
Просыпайтесь-выходите,
Будем пить вино и говорить о Господе!
 
Много он в пути встречал
И чудес, и бедствий разных.
Не смотрите, что устал,
Ведь у нас сегодня праздник!
Долго шел он по горам,
По камням и жаркой пыли,
Нес подарки дочерям
Из родной своей Кастильи.
 
Динь-дон, что вы спите?!
Просыпайтесь-выходите! 
Дочки, к вам отец пришел с войны и вновь уйдет.
 
Вот стоит муки мешок,
Вот вино и масло в кадке -
Все у дочек хорошо,
Нет ни в чем беды-нехватки.
День начнется, хлопотлив, -
Много дел, заботы много.
Утром Мессу отслужив,
Вновь он двинется в дорогу.
Срок не зная наперед,
Станут ждать его прихода.
Будет жив - так завернет,
Чтоб исчезнуть на полгода.
 
А пока - что вы спите?
Просыпайтесь-выходите,
Будем пить вино и ликовать во Господе! 

9.

Шли в трудах и радостях годы,
Рос и цвел проповедников Орден - 
Это имя дал ему Папа, 
И пришлось оно ровно впору.
Имя приняли братья с восторгом
И с тех пор зовут себя так.  
Доминик же, трудясь средь прочих, 
Выбран был его первым Магистром
И на первом капитуле общем
Утвердил свой первый устав. 
Был устав этот так составлен, 
Чтобы Орден прекрасно работал
С Домиником и без Доминика: 
Ведь магистр - лишь один из братьев, 
Избирается он на время, 
Перед прочими не имея
Никаких особенных прав. 
Все вопросы решает капитул, 
Выбираются там приоры,
Хоть Магистр его возглавляет, 
Но и слушается его. 

Среди многих прочих уставов, 
Где аббат вплоть до самой смерти
Полновластно братией правит, 
Демократия доминиканцев -
Вещь неслыханной новизны.
Но однако ж она связала 
Доминика покрепче вервий,
Так как права самоотвода 
Не давал устав никому!
На втором капитуле общем
Доминик просил своих братьев:
Мол, лишите меня полномочий, 
Ну какой из меня магистр? 
Я ленив, я справляюсь плохо, 
Я бы лучше одним из многих,
В земли дальние, к сарацинам, 
Проповедовать им Христа - 
Вот и бороду отрастил себе, 
Потому что известно всякому:
Безбородых они не слушают,
Уж таков обычай у них. 
Ну уж нет, отвечали братья,
Ты нам нужен, ты - основатель, 
Борода тебе не отмазка, 
Наш магистр по-прежнему - ты.  

И пришлось отцу Доминику
Поумерить свои желанья
И идти не куда хотелось,
Но куда ему долг велел. 
Долг Магистра - вечно скитаться
Меж обителями в служенье,
А обителей стало много:
От Парижа и до Мадрида
В каждой ждали отца-магистра
Братья многие, многие сестры.
На коня Доминик не садился
Со времен посольства с Диего: 
Ибо нищему Христа ради
Не к лицу отдыхать в седле. 
Все пешком - и зимой, и летом, 
Из Испании по Пиренеям,
По горам из Прованса в Рим.  

Я ходил по его дорогам - 
Не по всем, а лишь по немногим, 
По гористому Лангедоку,
По предгориям Пиренеев:
Там - недельку, там - полторы.
И того не казалось мало!
Как же Падре так жил годами,
И представить я не берусь. 

Он-то был на шестом десятке
И здоровьем не отличался, 
Когда поздней осенью в Альпах
Сам таскал свой мешок тяжелый:
Никогда он свою поклажу
Никому не давал носить.
Проводя в молитвах все ночи,
Он порой засыпал за трапезой, 
И хронисты о том молчали - 
Ведь неловко сказать: великий
Наш святой отец-основатель
В пятый раз уснул за столом. 
Но в рассказах его знакомцев,
Когда Папа искал документы,
Чтоб вписать его имя в святцы,
И об этом сказано много,
И о разных других вещах:

О постах его протяженных,
О дружбе его с проституткой,
Что, послушав его, обратилась
И монахиней доброй стала;
Как гостил он у разных женщин, 
Одарял их своею дружбой, 
Не боясь людских пересудов; 
О том, как гонял он бесов,
Как исцелял молитвой,
Как юношу воскресил он,
Что лошадью был растоптан;
О том, как бежал он славы, 
Запрещая рассказывать братьям
О чудесах творимых:
Мол, умру - тогда и болтай. 
Об одном лишь нету свидетельств - 
О походе его к сарацинам,
Потому что мечта Доминика
Навсегда осталась мечтой,
Хоть и дважды просил он братьев
Отпустить его из Магистров
И в надежде не брил бороды.  

 9. Братья  

      Миссионерским пламенем с детства горя, 
      Юный студент хотел уплыть за моря, 
      В сарацинские земли, Слово нести, 
      Души бедных лечить и свою спасти,
      Послужить до конца, таланты не тратя зря - 
      Но в Паленсию голод пришел как тать, 
      Чтобы нищих кормить, пришлось книги продать, 
      И юный студент не смог уплыть за моря.  
 
      Как зовом весны влекомы тысячи стай, 
      Каноник Доминго стремился в языческий край,
      В венгерские земли, где дикий люд,
      Где Бога забыли и церкви жгут, 
      Где необходим проводник в позабытый рай - 
      Но Папа сказал:  сгинуть  - легкий труд,
      Зачем уходить, если жатва тут, - 
      И каноник не смог уйти в языческий край. 
 
      Отец Доминик собрался в далекий поход, 
      В Святую Землю, с Богом - вперед, 
      Ведь засеяна нива, и Орден плывет
      Большим кораблем среди бурных вод. 
      "Вы справитесь, братья, меня же миссия ждет" -       
      Но братья сказали: нет уж, постой, 
      Устав говорит - ты больше не свой, 
      А Божий и наш, и тебе не уйти в поход. 
 
      И Бог сказал ему: не грусти, 
      Твои дети дойдут, куда тебе не дойти, 
      Так что смирись, 
      Ты заложник любви, 
      Терпи до конца, а после конца - плыви. 

10.
  
Среди чудес различных Доминика 
Одно, признаться, было величайшим:
Ведя такую жизнь, он умудрился
Прожить на свете пять десятков лет. 
Однако ж утомление копилось,
И жарким августовским днем в Болонье 
Свалился от усталости наш Падре,
Слег от болезни, чтоб уже не встать. 
Явился он в Болонью поздно к ночи,
Пошел не спать - а к братьям на совет,
Потом к заутрене, а там и утро,
А утром слег он с головною болью
И с тошнотой, и не сумел подняться,
Себя для Бога целиком растратив.
Три дня в болезни тяжкой он провел.  

Болонья среди лета - сущий ад,
Колодец каменный и раскаленный;
И братья понесли отца больного
Скорее прочь из города, в холмы,  
Где воздух не в пример свежее будет;
Там монастырь стоял бенедиктинский,
Чей настоятель знал их и любил. 
Но не помог хороший свежий воздух, 
И понял Доминик, что умирает,
А умирать хотел он только дома, 
И попросил нести его назад. 
К тому же монастырский настоятель,
Увидевши, что при смерти святой, 
Его там до конца  хотел оставить.
Ведь есть закон: где умер человек, 
В приходе том его и похоронят, 
А всякому монастырю почетно
Святого погрести в своих стенах. 

Но Доминик еще распоряжался
Своею плотью, и хотел по смерти
Покоиться у братьев под ногами, 
У тех, кого считал своей семьей. 
Боялись братья, что умрет дорогой, 
Но Доминик им обещал претвердо, 
Что доживет до дома - и, конечно,
Не преминул исполнить, что сказал. 
В монастыре Болонском Доминик
Своей особой кельи не имел,
Как, впрочем, и в других монастырях;
Его в чужую келью положили,
Переодели в чей-то свежий хабит - 
Он не имел с собой второй одежды, 
И в смерти сохраняя нищету. 
Он все успел: со всеми попрощаться
И исповедаться за жизнь свою, 
Утешить братьев, твердо обещая,
Что там, куда идет он, больше пользы 
Для Ордена сумеет принести: 
Мол, там, в покое, где не властно время,
Смогу я рядом быть с любым из вас. 

Наставил их, рыдающих о нем, 
Средь прочего прося и умоляя
Душой и телом девственность блюсти:
Для проповеди это много лучше. 
Признался он, что девственник и сам, 
Но чтоб его слова не посчитали
Напрасным хвастовством, скорей добавил,
Что в чистоте он был несовершенен:
Ведь с молодыми дамами ему 
Куда приятней было говорить,
Чем со старушками - по большей части. 

Он умер в торжество Преображенья - 
Святые часто в праздники уходят; 
Он говорить уже не мог, но губы
Молитвы на отход души твердили
Беззвучно, хору братьев в унисон.
И вот его последние слова, 
Которые зовем мы завещаньем:
Коротких три завета от отца, 
То лучшее, что он своим оставил:
"Смиренны будьте, нищету блюдите, 
Всегда любовь храните меж собой".  
 

10. Смертный час - колыбельная 

 Боже, каждого из нас
Ожидает смертный час -
Кто в канаве, кто в петле,
Кто в обугленной земле.
Ни блаженный, ни святой
Не минуют муки той.
 
Боже, каждого из нас
Ожидает смертный час.
Холодеют пальцы ног,
Тяжелее каждый вздох,
Гаснет свет в очах земных,
Смертный мрак объемлет их.
 
Боже, каждого из нас
Ожидает смертный час.
Запечатает уста
В миг последний немота.

Солнце в темной пелене,
Помолитесь обо мне.
 
 
11. Завещание 
 
"Tened caridad, guardad la humilidad, vivid la pobreza voluntaria".
 
Собрались сыновья Доминика
В печали и скорби великой.
Вот лежит он на жесткой постели -
В чьем-то хабите, в чужой келье.
 
- В вечный свет отправляясь, отче,
Что оставишь нам в нашей ночи?
- То простое, что недоступно:
Пребывайте смиренными в мире.
 
- Погоди, останься, помедли,
наши слезы видишь ли, нет ли -
Навсегда глаза закрывая,
что промолвишь с самого края?
- То немногое, что имею:
Соблюдайте нищету святую.
 
-Раз не можешь остаться с нами,
Говори о главном с сынами.
С чем оставишь до срока народ свой?
Что утешит нас во сиротстве?
- То великое, чем владею -
Храните любовь меж собою! 
 
 
12. Челнок 
 
В каких морях, благословенный, 
Челнок твой носит по водам, 
Что за небо полнит твой парус, 
Ты, ушедший искать иного моря? 
 
Тяжела ли сеть твоя от рыбы, 
Подгоняют ли добрые ветры, 
Не обманут ли ты позвавшим
На иную, на большую ловлю? 
 
- Челнок мой для вод таких не создан, 
Как щепку, его швыряют волны, 
То возносят до самого неба, 
То бьют и почти разбивают. 
 
Улов мой прекрасен, прекрасен: 
То раковину подарит море, 
То тину морскую и пену, 
То и вправду - серебро живое, 
Живое серебро, тяжесть рыбью,
Прорывающую слабые сети. 
 
 - А плачешь ли ты, благословенный - 
По ночам хотя бы, украдкой, - 
Разрывается ли надвое сердце
Об оставленном береге зеленом? 
 
- Да, я плачу о береге зеленом
И о всех берегах на свете, 
И о том, что нельзя человеку
И в море уйти, и оставаться. 
И оставшийся плачет, и ушедший, 
И ветер их слез не осушит. 
 
De Santo Domingo vos quiero cantar, 
Que fiz mill milagros por tierra y por mar. 
Su padre fue Félix, de los de Guzmán, 
Su madre fue Juana, que con grant afán 
Lo parió en el día del Señor Sant Juán.
 
- Одинок и бел, благословенный, 
Ты как птица морская на камне.
Скажи, пожалеть тебе случалось, 
Что однажды послушался зова? 
 
- Никогда, ни единого мига, 
Ни в бурю, ни в месяцы безрыбья! 
Всякий берег однажды преходит, 
Только море пребывает вечно. 
 
11. 

Здесь бы нам и поставить точку, 
На ладье, отплывающей в небо:
Уплывавший сказал - по прибытье 
Для своих он полезней будет,
Чем когда-либо на земле. 
Никогда он не лгал - а значит,
До сих пор оно так и есть. 
Но рассказ мы продлим немного, 
На тринадцать лет перенесшись 
После смерти нашего Падре 
В монастырь, где он и скончался. 
Ночью двадцать четвертого мая
Там еще кое-что случилось: 
Сам великий Папа Григорий,
Доминика знавший при жизни, 
Порешил, что по смерти нужно
Оказать проповеднику честь.  
 
13. Translatio (Перенесение Мощей)
 
 
	Ночью болонской, ночью весенней
      Ночью - чтобы тайно, без посторонних, -
      Но это же Болонья, и на веселье, 
      Ночное веселье - сошлась вся Болонья. 
      А кто же собрался в Болонье среди ночи, 
      Зачем вокруг солдаты, что у храма творится? 
      А это сам Папа, говорят, хочет
      Святого монаха открывать гробницу. 
 
      А кто эти братья, в белое одеты, 
      Зачем так тревожны, бледны и суетливы? 
      А это Доминика усопшего дети, 
      Тревожатся, бедняги, и это не диво. 
 
Вот Лазарю всего-то четыре дня было, 
А этому 13-й год уже будет. 
Святой, не святой - а могила есть могила, 
А мертвые смердят, и что скажут люди? 
 
Ведь люди-то злые, языки их остры, 
А наши времена чудесами не богаты. 
И боятся братья, и молятся сестры,
Что ж им остается, когда кругом солдаты. 
 
     Просил похоронить под ногами у братьев, 
     Счастливо забытый под порогом храма, 
Но Папа решил - мол, все поменять бы, 
Хотел-то к его чести, а выйдет ко сраму. 
Это вам не праздник - вскрытие склепа, 
Охрана-то следит, мол, чуда не подстроить, 
      Прости ты нас, отец, что все так нелепо, 
      Будь в своем покое, не в нашем непокое. 
 
А вот уже работники подняли плиты, 
Факелы коптят, и небеса закрыты, 
Гроб поднимают на потеху людям, 
Скорей бы все кончалось, потом позабудем. 

Кто закрыл глаза от страха и печали, 
Кто смотрел открыто - но правду все узнали, 
Как из гроба поднялся - верьте, не верьте - 
Аромат цветов вместо запаха смерти. 
 
Это вам привет, дольним сумрачным странам, 
Из земли отца, где всегда воскресенье,
Там, где бродит он со святым Иоанном, 
Время вечной жатвы, весна ли цветенья. 
 
В ожиданье дня вам рассвет возвещает 
Запах тех полей, где сейчас он гуляет, 
Запах тех садов, где тленье не властно, - 
Плачьте, маловеры, все будет прекрасно.
 
Что, кроме надежды, времени стоит, 
Где еще и вспомнить, что всегда знали - 
Как весенней ночью, ночью святою
Плакали у гроба, да не от печали. 
 
Весть из тех полей, где всегда воскресенье, 
И просить боялись - а вот получили, 
Ночью болонской, ночью весенней
Как всегда, тонули; как всегда, доплыли. 
 
Finis
Et Deo laus