Доехав до Арраса, отец Жюль на парижскую карету не пересел, если б и собирался - места не нашлось. Следующая - через три дня, и, расположившись в единственной аррасской гостинице, священник принялся ждать.
Долго не пришлось, Гедеон нашел его на следующий день к вечеру, крайне не довольный фактом, что обнаружил брата еще в Аррасе. На все расспросы об Анне палач отвечал, что приглядит за ней, не ведясь на подробности: все разъяснилось, бояться нечего, ее вот-вот выпустят.
Оставив Жюлю денег и собственноручно купленный билет до Парижа, мэтр Дюпон отбыл обратно в Бетюн, пообещав вернуться через два дня рано утром, чтобы убедиться: брат, точно, уехал. И обещание выполнил, примчавшись из Бетюна почти засветло, промахнув почти семь лье, и даже успел скормить младшенькому привезенный завтрак.
Велев Жюлю оставаться в комнате, Гедеон спустился вниз, расплатиться за гостиницу, и услышал, как спрашивают Жюля Мартена. Мальчонка, сильно смахивающий на уличного, топтался у входа.
- Ну?
- Вы Жюль Мартен из Лилля?
- Ну?
- Вам велено передать.
Гедеон протянул руку и в ладонь ему лег знакомый платочек, с вышитыми буквами 'А' и 'Б'.
- Кто послал?
Мальчуган шмыгнул носом и вместо ответа задал стрекача. Мэтр Дюпон поглядел вслед и сунул платок за пазуху. Ох, уж, эта девка! И тут нашла! Хорошо, что Жюль не видел. Усадив брата в карету, палач поспешил в Бетюн - дел сегодня было немеряно.
Дидье покинул Ланс, когда город уже просыпался, по дороге кивая знакомым, а кое-кому и сообщив, что едет к тетке, замужней сестре матери, давно обосновавшейся в Дурже. Впрочем, после наказания братишки на площади ему сочувственно глядели вслед и лишних вопросов не задавали, понимали: парню тяжело. Кто про себя поминал недобрым словом эшевена, а кто-то, поумнее, его сестру. Жена начальника тюрьмы, что тут скажешь!
Анна с трепетом ожидала прихода сына тюремщика. Парень появился ближе к обеду, весь пропыленный и пропахший лошадиным потом, с порога кинул узелок с одеждой и погряз в инструкциях. Ей надлежало дождаться темноты, аккуратно и тихо вынуть прутья решетки, которой забрано окно, потом выбраться наружу, вставить прутья на место и пойти от дома вправо, до пересечения с проезжей дорогой, ведущей в соседнюю деревню, примерно в половине лье от Ланса. На окраине найти заброшенный дом, с проломом в крыше, и затаиться до рассвета, когда за ней приедет друг сына тюремщика - Дидье, что отвезет девушку в Орлеан, где она с ним и рассчитается звонкой монетой.
Вот так, не больше и не меньше! Пёхом по ночному времени, хрен знает, куда, дрожа от страха, и переться в Орлеан с каким-то мужланом, того гляди, приставать будет по дороге. Может, надо было вместо Орлеана Монлюсон назвать - все ближе к Буржу, а там удрать по дороге? Ничего, уточнить маршрут еще успею!
Поставил миску с бурдой рядом с новым кувшином, но добавил хлеб и сыр - чтоб силы были? Напоследок глянул грозно и даже подозрительно - предупреждение не надуть с деньгами? Пожелал удачи и вышел. Удача - очень нужна, пока она не сильно балует, но лучше считать, что лимит невезения уже исчерпан. Надо съесть баланду, пока не остыла, зажевав бурду хлебом, а сыр оставить на потом.
Время тянется медленно, будто резиновое... Наконец-то, вечер! За окном тихо, но надо, наверно, подождать еще... Темно уже - пора!
Девушка проглотила кусок сыра, запив водой, накинула плащ, выданный еще в Лилле Гедеоном - спасибо, палач! Взялась за ледяной ржавый прут решетки и тихонько потянула. Ага, вытащился! Один за одним, вынула их все, и, обмотав полами плаща, чтобы не выскользнули и не загремели, пристроила к телу, залезла на обрубок пня, стоявший под окном, подтянулась и высунулась наружу. Никого! Протиснулась, чуть не ободрав щеку, перевесилась вниз и сползла по стене дома, придерживаясь за нее руками. Черт, лужа - прямо под окном! Перебрала по земле пальцами в ледяной жиже - правее, где посуше, и кинула тело в ту сторону. Получилось! Встала на ноги, потянулась через лужу, и, достав примотанные прутья, по одному вставила в окно на место. Держатся, сразу не видно, что вытаскивали! Подобрав плащ повыше, затянула полы, полностью прикрыв бедра, чтоб накидкой по грязи не елозить. Обошла еще лужу, едва не зачерпнув ногой. Обувка - гибрид тапок с башмаками, не могли, уроды, другую монашкам выдавать! Половина лье, говоришь? Ну, вперед!
До соседней деревни она добралась в насквозь промокшей обуви, нашла заброшенный дом на краю, осторожно, чтобы не заскрипела, потянула на себя дверь, и шагнула внутрь. Сбросить мокрые гавнодавы! Обернула грязные ледяные ноги полами плаща, укутывая каждую по отдельности. Не заболеть бы! Зарылась в солому - влажновата, но лучше, чем ничего, и стала ожидать сопровождающего, постаравшись принюхаться к подопрелому, гниловатому запаху.
Уже рассвело, когда услышала стук копыт на дороге. Всадник спешился, приоткрыл дверь, едва слышно позвал по имени. Девушка высунула голову из соломы: на нее смотрел ладный парень, даже, можно сказать, красивый, высокий, с неглупым лицом.
- Вы Дидье?
Он кивнул и приложил палец к губам.
Выбравшись из соломенной кучи, сидя, взяла мокрую обувь в руки, но надеть не решилась, беспомощно посмотрев на парня. Тот подхватил на руки, не разматывая укутавший ноги плащ, вынес на улицу и посадил на лошадь, которую повел в поводу. Немного отойдя от деревни, вскочил на коня позади нее и рысью устремился в небольшой лесок на окраине дороги. Остановив лошадь, снял девушку с коня и, достав его из седельной сумки какой-то сверток, протянул его ей. Анна развернула полученное - женское платье, башмаки - о счастье! И еще теплый плащ с капюшоном! Строго глянула на таращившегося на нее Дидье:
- Отвернись!
Парень поджал губы, но отвернулся. Она стянула с себя все влажное, нацепила на себя рубашку, юбку и лиф, похожий на корсет - великоват, даже затянутый, но сойдет! Снятое с себя скрутила в комок, стараясь его сделать поменьше. Огляделась, заметив под деревом яму, и закинула в нее, завалив сучьями. Дидье с молчаливым интересом смотрел на ее манипуляции, но помочь не пытался. Покончив с одеждой, Анна подошла к лошади и вскочила в седло, под его удивленный возглас. А ты как думал? Парень сел на лошадь позади нее, обняв за талию. Девушка, не оборачиваясь, дернула плечом и, услышав недоверчивый хмык, строго спросила:
- Так мы едем?
- Едем, - согласился Дидье и тронул лошадь. - До Балома путь неблизкий.
- До Балома?
- К родне отца. Я и так почти три лье от Дуржа отмахал, а теперь еще десяток надо. Дай бог, только к ночи на месте будем.
- Так что мы еще стоим?
- Анна, тебе хорошо бы другим именем назваться.
- Каким?
- Ну, хоть, Шарлотта из Салломина. Вон, в том доме живет, беленькая, как ты.
- Шарлотта из Салломина? Легко!
- Не перепутаешь?
- Еще чего!
- Дочка папаши дю Бака.
Анна фыркнула себе под нос - du Bac! Шарлотта Корзина? Или Шарлотта Ящик?
- Я запомню.
А чего тут не запомнить? Почти что, Шарлотта Бак-сон! Ребенок папаши Бака из Салломина. Дидье тронул лошадь. На Балом!
В Лансе Анну хватились не скоро. На следующий день сын тюремщика зашел с похлебкой ближе к вечеру и вышел, прихватив вчерашние пустые миску и кувшин, изображая присутствие монашки в камере. Назавтра успешно проделал то же самое, решив, что послезавтра - уж, как оно получится. На исходе седьмого дня монашкиного заключения прибыл ответ начальника лилльской полиции, сообщавшего, что беглую сестру заберут на следующий день сопровождающие из Тамплемара.
Выехавшие из монастыря по едва начавшей светлеть темноте отец Роже и сестра Полин добрались до Ланса после полудня. Для перевозки строптивой девчонки аббатиса выдала священнику пузырек с сонным снадобьем - проверенным, на основе высушенного сока маковых коробочек. Отцу Роже прочли лекцию, как 'слезами мака' успешно лечились многие - от Александра Великого и римского кесаря до Авиценны и Парацельса, уточнив, сколько капель накапать в вино для здорового и крепкого сна.
Обнаружив отсутствие сестры Анны по месту заключения, начальник тюрьмы впал в глубокий ступор. Вошедший вслед за ним в камеру отец Роже внимательно осмотрелся, но ничего подозрительного не заметил и со злости саданул кулаком по ограждавшей окно решетке. Удивленно посмотрев на выскочивший из окна ржавый прут, ткнул еще и по соседнему, тут же выпавшему на улицу. Только и произнес:
- Однако!
Начальник тюрьмы отмер и, подскочив к решетке, по одному вынес оставшиеся прутья, со звоном попадавшие, кто куда. Как совершен побег, ясно, когда - тоже: если миска с едой не тронута, то этой ночью. Далеко ли могла уйти беглянка пешком за половину дня? Поставленный в известность о произошедшем лансский эшевен разослал верховых во все стороны. К вечеру все вернулись ни с чем, и стало ясно, что скрыть побег от начальника полиции не удастся. Отправив сына начальника тюрьмы в Бетюн с прискорбным известием, эшевен уповал на заключенную помолвку главы полиции с племянницей, ибо больше было не на что.
Отец Роже не был восхищен перспективой ночевки в Лансе - от переживаний разболелась голова, но не ехать же, в самом деле, глядя на ночь? Накапав в вино из аббатисиного пузырька, священник принял хваленое лекарство и до самого утра проспал крепким, а, главное, здоровым сном. Снадобье, и вправду, оказалось чудодейственным, и отец Роже взял его на заметку - мигрени мучали с навязчивой периодичностью. Поутру сестра Полин, посмотрев на все еще сонного святого отца, дала себе слово почаще напоминать тому о волшебном лекарстве. Последствия приема 'маковых слез' ей были хорошо известны. Разумеется, по некоторым страждущим, посещавшим Дом графини. Очень скоро отец Роже не сможет обходиться без этого снадобья, со всеми вытекающими последствиями. Смерть бабушки будет отомщена!
Добравшись до баломской родни, Дидье был неприятно изумлен, когда тетка недвусмысленно отказалась снабдить деньгами на дальнейшую дорогу, сославшись на непреходящее безденежье. Без денег они до Орлеана - почти шестьдесят лье - не доберутся. До Перонны, к теткиной сводной сестре - не больше пяти миль. Должна же родня хоть на что-нибудь сгодиться! Завалившись спать - жалко, не в одной комнате с невестой - но тут тетка была непреклонна, Дидье предался сну. Что ему снилось? Бог весть!
Намотавшись за день, Анна тоже быстро уснула. И, как и каждую ночь, приснился граф де Ла Фер.
Насчет денег в Перонне выяснилось быстро - их не нашлось и там. Вконец расстроившись, Дидье оставил девушку на попечение родни и вышел развеяться. Дом тетки располагался неподалеку от Бретонских ворот, откуда было видно Сомму и окрестности. Медленно бредя по улице, Дидье наткнулся на небольшой трактир, стоящий прямо на дороге. Мысль сесть играть оформилась моментально, стоило заглянуть в приоткрытое окно и увидеть мужчин, по очереди кидающих на стол пару игральных костей. Одному из них сегодня не повезло - другой с усмешкой сгреб выложенные на стол монеты и покачал головой. Не дает отыграться? Ну-и-ну. Дидье решительно распахнул дверь в трактир, прикидывая в уме, сколько может поставить. Выходило, что совсем немного, но попытать счастья стоило.
Он шагнул к столу игроков. Подскочивший хозяин тут же поставил глиняный стаканчик с выпивкой. Дидье хлебнул для храбрости и взялся за кости, поставив все из тех крох, которыми мог рискнуть. Сначала выиграл он, потом другой, что не давал предыдущему партнеру отыграться. Не дал он взять реванш и Дидье, кинул хозяину пару монет, откланялся и был таков. Что такое невезение, и как с этим бороться? Пока Дидье решал этот риторический вопрос, остававшийся за столом, молча, протянул золотой перстень, довольно старый, кое-где даже потертый, с красным камнем, и вопросительно уставился на парня. Охотник посоображал, помялся и вытащил отцовский нож, с которым не расставался со дня смерти родителя. Игрок кивнул - состязание с Фортуной началось. В тот вечер капризная богиня удачи была на стороне лансского охотника - выиграл он легко, и тоже не дал отыгрываться, но его партнер не выглядел удрученным, а, казалось бы, должен был. Дидье показал выигранный перстень хозяину с вопросом: сколько дашь? Тот отрицательно покачал головой. Нет, так нет, найдется, кому пристроить выигрыш. Выгреб из кармана оставшуюся мелочь, кинув хозяину, и тоже откланялся.
За ним пришли ночью. Дидье не успел опомниться, как оказался в камере вместе с еще крепким, хотя и в возрасте, пероннцем, бог знает, за какие грехи оказавшимся в тюрьме. По крайней мере, сокамерник того не озвучил, зато причину заключения Дидье местный житель крайне доходчиво объяснил, после того, как приезжий из Ланса поведал о своем вечернем приключении. Оказывается, вчерашний партнер по игре в кости был известным в Перонне, если не вором, то крупно в том подозреваемым, но пока не пойман или не взят с поличным - действительно, не вор! Беда только, что с краденым перстнем был взят Дидье, а не проигравший. Кто подтвердит, что это был выигрыш? Хозяин трактира? Разве что, внезапно возьмет и повредится в уме. Ему лишние проблемы и дело с полицией ни к чему. Похоже, ворюга давно ждал, кто клюнет на его предложение сыграть на краденое. Дождался, мерзавец, нездешнего человека. И насколько здесь скорый суд? Предстоит гнить в тюрьме, дожидаясь приговора, или все закончится в короткий срок? Как жизнь завершится, гадать не приходится!
Скорость судопроизводства в Перонне была для того времени выше средней - через неделю Дидье предстал перед судом, приговорившим к повешению. И поделиться отчаянием было не с кем - сокамерник накануне был уведен и обратно не вернулся. Приговор приведен в исполнение? Сказать, что Дидье было страшно - ничего не сказать! Мороз по спине продирал! К вечеру, услыхав звон ключа, отпиравшего камеру, парень впал почти в истерику, решив, что за ним уже пришли, но тюремщик впустил одну Анну, строго предупредив:
- Недолго!
- Ты? - вырвалось из глубины души.
- Как видишь.
- Проститься пришла?
- Еще чего! Завтра ты на мне женишься.
- Зачем?
- Если ты предпочитаешь виселицу...
- Нет!
- Значит, женишься. Священник из церкви Иоанна Крестителя обвенчает нас прямо у места казни. По старинному обычаю, девушка спасает приговоренного к смерти, выйдя за него замуж.
- Ты же монашка!
- Послушница, - не моргнув глазом, сообщила Анна. - Хотели постричь насильно, а я сбежала.
- Вот, оно как!
- Да, уж, так! А кража - это им за себя. Не подведи та бабка, давно б уже была далеко отсюда.
- А я тебе зачем?
- Довезешь до Монлюсона, одна не доберусь.
- Ты же говорила - до Орлеана?
- Говорила, что за ним. Монлюсон - дальше.
Дидье посмотрел на ее решительное лицо, твердо сжатые губы и неожиданно спросил:
- Анна - твое настоящее имя? А фамилия?
- Какая разница, если я теперь буду носить твою?
- Не можешь же ты венчаться под именем Шарлотты дю Бак? Я на такое не пойду!
- Виселица лучше?
- Не лучше! Но это - смертный грех!
Вот, же, зануда грешная! Ладно, получи, что просишь!
- Меня зовут Анна...- девушка слегка запнулась, но решила назваться почти настоящим именем, вдруг, он окликнет, а она не отзовется. - Шарлотта Баксон, отец - англичанин, мать - француженка, рано умерла, вот, и заперли в монастырь.
- Анна-Шарлотта, значит? То-то ты на Шарлотту сразу откликалась.
- А твоя фамилия?
- Дюма.
Надо же, Анна-Шарлотта Дюма - как ни крути, а забавно, впрочем, брак недействительным будет, если не под своей фамилией обет давать!
Утром все было так, как Анна и обещала. Она кинулась к Дидье, стоявшему у виселицы, с криком: 'Я тебя беру', загодя приведенный священник их тут же и обвенчал, под одобрительные крики толпы. Тетка Дидье, смахивая слезы радости, повела спасенного племянника домой - устроить небольшую пирушку для соседей, а к вечеру новиспеченный муж, не совсем твердо стоящий на ногах, был отправлен к Анне и собрался приступить к исполнению супружеского долга.
- Я обещала тебя спасти, обвенчавшись, но женой быть не собиралась.
- Как это? - парень растерялся до того, что почти протрезвел.
- А так! Ты что должен делать? Везти меня в Монлюсон. С утра и поедем, тут соседи скинулись на свадьбу, денег теперь хватит.
Дидье достал охотничий нож. Он, что - больной на всю голову, меня зарезать хочет?
Молодой муж приспустил штаны и сел рядом с Анной, легонько полоснув самого себя по боку. На простыню упало несколько капель крови, которые он растер пальцем:
- Я спас твою честь!
Анне вспомнился неприличный студенческий анекдот, знакомый еще с первого курса, и она сделала вид, что хочет высморкаться на простыню, рядом с кровавым пятном:
- А я твою!
Дидье хлопнул глазами и расхохотался:
- С тобой не соскучишься, женушка!
- Да и с тобой, муженек. Вышел на прогулку, догулялся до виселицы. Как смешно!
- Смешней некуда. Ладно, давай спать, что ли.
Анна выделила ему край одеяла, другим концом замоталась сама.
- Спокойной ночи!
- Ох, и злая ты девка!
- Какая есть!
- Для кого себя бережешь-то?
- Тебе что за дело?
- Ну, не хочешь - не говори. И еще, Анна-Шарлотта: 'Спасибо!'
- Вспомнил, что ли?
- Теперь не забуду!
Проехав сорок с лишним лье, с ночевками в Абленкуре и Компьене, к концу третьего дня отец Жюль добрался до Парижа и выяснил, что прямая карета до Буржа предвидится не скоро. Добираться придется с пересадкой, и то еще через пару дней. Священник вздохнул и отправился в небольшую придорожную гостиницу, где его нашли присланные из Бетюна полицейские. Усадив слабо сопротивляющегося арестанта впереди себя на лошадь и, почти загнав коней, они бросили его, как мешок, под ноги начальнику полиции. Отец Жюль пришел в себя только в камере бетюнской тюрьмы, глядя в глаза брату-палачу.
- Как вы, Жюль?
- Господи, почему я здесь?
- Сестра Анна сбежала из тюрьмы.
- Как сбежала?
- Никто не видел, как. Наш лейтенант обручился с племянницей эшевена, родственницей начальника тюрьмы, потому решил обвинить в побеге вас, чтобы не подставить будущую родню.
- Но почему я?
- Вы - единственный лиллец, который ему пришел в голову. Никто не знает, когда монашка дала деру, но предполагают, что через неделю после ареста.
- Я же был в дороге!
- Это никого не интересует. И еще - будьте готовы, что вас обвинят в краже священных сосудов из Тамплемара. Лейтенант хочет спихнуть это дело на вас.
- Он знает, что я - священник?
- Нет, просто Жюль Мартен из Лилля, его не интересует, виновны вы или нет. Он хочет утереть нос лилльской полиции.
- Боже мой, что же мне делать?
- Сознаваться во всем, иначе применят пытки. Я откажусь - найдется кому, да и сам лейтенант руки запачкать не побоится.
- Господи Исусе!
- Не отчаивайтесь! После признания отправят в Лилль, я вас вытащу по дороге - из тюрьмы не сбежишь. В Лилле еще что-то можно было придумать, но в Бетюне я никого не знаю, по дороге будет вернее.
Жюль Мартен из Лилля сознался во всем, в чем только было можно. Свою непоправимую ошибку Гедеон понял на следующий день, когда наскоро собранный суд приговорил брата к клеймению и десяти годам каторги. Начальник полиции не захотел пускать дело на самотек, и позаботился, чтобы лиллец Мартен ехал домой, уже отмеченный бетюнским правосудием. Если бы только мэтр Дюпон мог предположить такой исход событий!
Увы, он был поставлен в известность уже на рыночной площади, где предстояло заклеймить собственного брата! Что и пришлось сделать, не глядя Жюлю в глаза, благо тот сразу потерял сознание и был брошен в камеру бесчувственным - ожидать оказию тюремной кареты на Лилль. Глядя, как подручные утаскивают заклейменного, Гедеон дал себе слово - ОНА поплатится!