Окраина города состояла всего из десятка забытых 'хрущёвок', одной школы, детского сада и нескольких питейных заведений. Жизнь здесь была совершенной иной нежели в центре города, хотя до него и было рукой подать: несколько остановок на старом автобусе или пешком через лесопарк. Несмотря на известную близость, окраина была отдельным миром, где жизнь во всех её проявлениях безнадёжно 'застыла' десятки лет назад. Любой путешественник или, скажем, турист сразу бы заметил эту особенность и, возможно, рассказал бы об этом кому-нибудь, но, увы, ни те, ни другие не жаловали окраину своим вниманием, впрочем, как и горожане из центра, которые бывали здесь редкими гостями, стараясь не посещать этих мест без особой необходимости. Да и что, собственно, на окраине могло заинтересовать прогрессивного интеллигентного человека? Не было здесь ровным счётом никаких замечательных мест или исторических достопримечательностей, не считая разве одной церквушки, что собирала по воскресеньям некоторых жителей окраины и порой даже завсегдатаев нескольких питейных заведений.
Люди, жившие на окраине были тоже особенными, так, по крайней мере, скажет вам любой житель центральной части города. Бытие окраины было исполнено духом борьбы за выживание в самом натуралистическом значении этого слова. Порой казалось, будто борьба с действительностью и есть единственный смысл их существования, словно рассеянный Создатель позабыл о сценариях для этих людей.
Две главные улицы разрезали окраину на одинаковые куски большого пирога. Улицы начинались на центральной площади, где размещалась автобусная станция и заканчивались тупиками. Лерка все свои двадцать лет прожила в Ватутинском переулке в непотребной 'хрущёвке', выкрашенной некогда жёлтым цветом, потерявшим теперь остатки солнечного тона.
Семья её была немногочисленна: бабушка Лидия Николаевна Кривцова набожная, больная старуха, прикованная последний год к постели и мать Татьяна - выпивоха с бегающими серыми глазками, глубоко утопшими в опухшем лице с прямой, широкой переносицей и редкими, небрежно выщипанными бровями.
Татьяна Валерьевна Кривцова, а среди 'своих' Танька Кривая, растеряла свои сорок лет в распутстве и 'слава' о её злоключениях, пожалуй, что и осталась бы притчей в районном ОВД, не окажись она соучастницей истории с финалом общего режима.
Колония, как впрочем, и любое другое принуждение человека к исправлению, Таньку Кривую не изменила, а вовсе наоборот - озлобила до последней капли. Как отчаянно ни молилась за неё во все дни Лидия Николаевна, но вернувшись из заключения, Танька узреть путей праведных так и не сумела. Вскоре после освобождения она вновь пристрастилась к прежнему ремеслу, подворовывая от случая к случаю. Чуда не случилось и погнали Таньку с работы в шею. Подверглась она гонениям и в нескольких других магазинах, где проработала не более недели, пока на коленях не вымолила у старого армянина Карена для себя и Лерки места за прилавком в продуктовой палатке.
Случались в Татьяниной жизни и светлые времена. Однажды, слепая судьба одарила её чувством глубоким и бескомпромиссным, которого Татьяна уже не ждала. Одна беда - любовь её случилась мимолётной, как жизнь мотылька.
Он был хорош собой: спортивен и жесток, к тому же слыл отчаянным борцом с чужим капиталом. Упражнения в экспроприации привели его и подельников на скамью подсудимых, после чего он канул на невыносимо длительный срок. В беспамятстве от горя, Танька в зале суда поклялась идти за ним 'хоть на край света'. Готовясь к участи Трубецкой, Танька запила горько, отчего мучительно выслушивала материны проповеди в застывшем стеклянном похмелье. К счастью Лидии Николаевны, скорая весть о его гибели отыскала дочь в безутешной пропасти и уберегла от ненужной веры в любовь и долгого пути княгини.
Выйти бы ей вовремя замуж, обзавестись семьёй и жить счастливо, но нет... связалась Танька с компанией, да и нагуляла дочь, не помня от кого.
Девочка родилась прежде срока и нарекла её мать Леркой в честь деда Валерия, вопреки бабушкиной воле назвать девочку Катей. Росла она ребёнком нужным одной только бабушке, отягощая гулящую мать из года в год.
Жила Лерка меж разных истин: будничная реальность от матери, сменялась воскресными проповедями отца Фёдора и муторными походами в церковь с набожной бабушкой.
Характера Лерка была взрывного, хотя Лидия Николаевна сызмальства воспитывала в ней добродетель, которую не удалось взрастить в Татьяне. Прилежной девочкой была она ровно до тех пор, пока школа не заставила её показывать зубы, наличие которых стало условием выживания на окраине.
Лидия Николаевна с болью в душе принимала становление внучки, боясь, что та пойдёт по стопам матери, которую она в сердцах прокляла и чуть не выгнала из дома.
К шестнадцати годам внучка 'оперилась' и внимала бабушкиным заветам лишь тогда, когда ей самой того хотелось. Вихрь первых чувств 'закрутил' Лерку в шестнадцать лет и та рассталась с честью настолько просто, насколько этого требовала жизнь на окраине. Умершая в недельный срок надежда на романтические дали остепенила девушку, а уже через месяц, мимолётная 'слава' о ней, позволила обзавестись прыщавой очередью ухажёров.
Растаявшие девичьи мечты умчались в светлое прошлое, а впереди серело безликое будущее уже с одним попранным заветом. Лерка взрослела, приобретая женственность и красоту, которая приковывала внимание с первого взгляда. Длинные густые волосы, чувственные губы, упругое тело и дерзкий взгляд заставляли мужчин оборачиваться вслед задорной и жизнерадостной девчонке.
Лерка, к слову сказать, цену себе знала и пристрастилась к той жизни, где для запретов и заповедей не осталось страниц. Закончив школу без перспектив, она пристроилась на почту и жила с бабушкой, в то время как мать её бесновалась в сомнительных компаниях.
Праздность Леркиного прозябания была перечёркнута росчерком пера в истории болезни бабушки. Диагноз Лидии Николаевны был неутешительным - рак. К двадцати годам Лерка, пройдя через все круги бытия оказалась с беспомощной старушкой 'на руках'. Беспечная жизнь угасла сама собой и её место в шумных компаниях заняли другие. Лерка не теряла надежд на выздоровление бабушки, но та вскоре слегла окончательно, 'сковав' внучку по рукам и ногам. Зарплаты курьера и пенсии Лидии Николаевны едва стало хватать, а диагноз не оставлял надежд на победу.
Некоторое время к бабушке приходили её подруги из церковного хора и даже заглядывал отец Фёдор. Длилось это ровно до тех пор, пока она не начала терять зрение и слух. Вскоре сердобольные старухи поредели, обещая молиться 'денно и нощно' и лишь соседка Мария Андреевна осталась верна Лидии Николаевне, выручая Лерку при первой возможности.
Прошёл год и Лерка, наконец, дождалась мать, которая, истосковавшись по свободе, запила, неделю празднуя освобождение. Надежды Лерки на участие матери рухнули уже через месяц, когда квартира была превращена в хлев, а 'новый' ухажёр её попытался быть приласканным как матерью, так и дочерью.
Лерка держалась как могла и последние дни беспокойно спала, теряя душевные силы и нить своего существования...
- Дочка, - чуть слышно застонала ослепшая и почти глухая бабушка. - Дочка подойди ко мне.
- Да, - Лерка присела на стул рядом с кроватью и привычно взяла бабушку за руку, показывая своё присутствие.
- Дочка это ты? Ты слышишь меня? - тихим и сухим голосом спросила старушка и, почувствовав как Лерка сжимает ей руку, продолжила говорить. - Доча, хорошо, что ты вернулась к нам. Катька совсем со мной измучилась. Стыдно мне за эту болезнь. Что ж за напасть такая и откуда она только взялась? Я как будто издеваюсь над ней целый год. Хорошо хоть ты подмогой ей станешь.
- Стану, - ответила Лерка.
- Доча, умру я, наверное, скоро, - тихо продолжила старушка. - Сегодня вот сон приснился: отец меня блинами угощал. Протягивает мне тарелку с блинами, да к себе в дом приглашает зайти...
Лерка достала из кармана платок, вытерла скатившуюся по щеке бабушки слезу и боязливо, так и не привыкнув к её виду, заглянула в мутные, угасающие глаза.
- Блины, я знаю, к смерти... точно к смерти, да и сколько можно мучить уже её. Устала она от меня... да ты не жми мне руку то так, больно, - старушка чуть заметно улыбнулась, почти не меняясь в лице. - Доча, ты прости меня за всё. За отца прости. Виновата я пред тобой, но так уж жизнь сложилась. Разве в силах я была всё исправить... и прошу тебя, иконку мою сохрани. Отдай её Катьке, пусть она бережёт её как я, а я... я...
Скрипучий голос Лидии Николаевны оборвался и она затихла, издав последний хриплый вздох.
- Мама, мама! - Лерка испугалась и отпрянула от бабушки, отпустив её ослабевшую руку. - Мама, бабушка... бабушка умерла...
Закрыв лицо руками, и боясь вновь посмотреть в её застывшие глаза, она поднялась со стула и продолжила звать мать.
- Чего орёшь! - из другой комнаты появилась заспанная, растрепанная мать с осунувшимся лицом. - Ну-ка отойди, дай я посмотрю.
Татьяна склонилась над матерью и пристально, словно выискивая в них жизнь, посмотрела ей в глаза. Лерка с ужасом наблюдала за этой сценой, присев на диван рядом с телевизором в другом углу комнаты.
- Мама, что ты делаешь? - Лерка растерянно посмотрела на мать. - Зачем ты...
- Ничего я не делаю, - резко сказала мать. - Принеси лучше зеркало с туалета, а то не разберёшь: померла, не померла? Она и на прошлой неделе так помирала. Помнишь? И ничего, жила вон целёхонькая.
Татьяна поднесла зеркало к посиневшим губам матери и, убедившись в отсутствии дыхания, опустилась на стул, где несколькими минутами ранее слушала исповедь бабушки Лерка. Бросив похмельный взгляд на тумбочку возле кровати, на которой лежали таблетки и стояли пузырьки с лекарствами, Татьяна накапала в стакан валерьянки и тут же выпила её.
- Теперь всё, - дрожащей рукой она закрыла матери глаза. - Отмучились мы с тобой. Надо бы и в ментовку позвонить или куда там?
Татьяна удалилась на кухню и тотчас вернулась с мусорным ведром в руках.
- И врачам тоже надо позвонить, куда её теперь девать то? Нам на работу с тобой сегодня надо по любому. На меня вчера и так Карен орал, сука! Упырь, всё ему денег мало. Думает, что это мы с тобой два ящика водки на сторону скинули. Чурка тупой, я ему говорю, что не привезли её! Тварь, так он привязался к накладным. Правильные у него, видите ли, накладные, а у нас типа неправильные, - язвительно сказала Татьяна и безразлично, одним махом смахнула лекарства в ведро. - Слышь, Лер! Надо врачам быстрее звонить, а то этот чурбан нас со свету сживёт, если мы торговлю ему завалим.
- Я позвоню, а что надо сказать? - спросила Лерка.
- Скажи, что умерла, мол, бабушка моя, Лидия Николаевна Кривцова. Пусть приезжают. Позвони, хреново мне чего-то, - сидя на стуле, Татьяна обречённо опустила голову, обхватила её руками и продолжила ругаться, - а то он, видите ли, пережить никак не может двух ящиков... развелись здесь как вши, народу жизни не дают.
Татьяна тяжело поднялась со стула и побрела с ведром в кухню ещё что-то причитая и понося Карена. Лерка проводила мать взглядом и принялась звонить.
- Этому, значит, деньги отдай за водку и вот теперь ещё тысяч десять, пятнадцать на похороны. Где я им всем возьму то? Как же ты мать не вовремя умерла... - Татьяна спрятала ведро под раковину и налила в стакан вина из недопитой накануне бутылки. Одним махом опустошив стакан, она закурила и присела за кухонным столом, прислушиваясь к телефонному разговору дочери. - Лерка, ну, что там!?
- Милиция приедет, а в 'скорой' сказали, что бы мы в районную поликлинику звонили, - рапортовала Лерка, подойдя к матери, - но я телефона поликлиники не знаю.
- Какая к чёрту поликлиника!? Её же надо в морг забирать, чё они её лечить, что ли будут! Ах, епт... умники, ни хера делать не хотят. Дай-ка я сама позвоню, а ты давай собирайся в палатку. Откроешься одна, а я здесь разберусь и сразу приду. - Татьяна снова вернулась на стул возле дивана покойницы, где стоял телефон и позвонила в 'скорую'. После непродолжительного разговора она посмотрела на Лерку. - Ты чего не поняла?
- Я поняла, но я... я не могу одна.
- Не можешь? Да что ты говоришь, - ответила мать, - а я, думаешь, могу? Мне, думаешь, легко! Тебе, значит, тяжело, а мне легко. Так, да? - Татьяна с вызовом посмотрела на дочь, которая застыла в дверях кухни.
- Мама, а мы не можем вместе пойти, пожалуйста?
- Не можем, - отрезала мать. - Хочешь, оставайся с бабушкой, а я пойду. Останешься?
- Нет, - Лерка посмотрела на тело мертвой бабушки, отчего ей стало не по себе.
- Тогда иди и торгуй, а мне надо её отправить в морг, - резко ответила мать. - Сегодня пятница и торговля пойдёт уже с утра. Что ты наших алкашей не знаешь? Собирайся и иди. Я же сказала, что приду сразу, как только освобожусь. Час без меня покрутишься, ничего с тобой не случится, не маленькая уже. С мужиками трёшься и тут справишься. Привыкай к взрослой жизни.
- Ты можешь хотя бы сегодня не пить? - Лерка нахмурилась.
- Это не твоё дело. Если приедет Карен, скажи ему, что я буду в обед и пусть не ждёт меня. Ни о чём с ним больше не разговаривай. Если он захочет взять деньги из кассы, всё пересчитай до копейки, а то эта сволочь обманет тебя. Уходи и не забудь ключи от палатки взять.
Лерка вышла во двор, вдохнув свежий мартовский воздух. Постояв возле подъезда, она закурила, совершенно не боясь быть замеченной соседями. От нескольких глубоких затяжек натощак у Лерки закружилась голова и она присела на край сырой лавки, продолжая жадно курить. Времени в её распоряжении было не много и уже следовало торопиться в палатку, но Лерка словно в одночасье потеряла все силы, вспомнив о бабушке.
- Слышь, красавица, это какой дом? - К девушке подошёл улыбающийся мужчина, неоднозначно посмотрев на её вызывающе короткую юбку. - Мне двенадцатый нужен, а тут, блин, на вашем отшибе ни одной таблички нет. Да, ты не дрефь, красавица, - улыбнулся мужчина, уловив недоверчивый взгляд Лерки, - я водитель со 'скорой'. Машина вон за углом стоит, просто не хочу ошибиться, а то потом хрен тут у вас развернёшься.
- Да, это двенадцатый. Вам в шестьдесят пятую квартиру на второй этаж, - спокойно ответила Лерка и бросила сигарету.
- А ты откуда знаешь? - удивился мужчина и поправил кепку.
- Знаю, - Лерка встала с лавки, поправив куртку и юбку.
- Лерка! - раздался неожиданный крик матери, которая высунулась в окно. - Иди работать!
- Тьфу, чёрт! Ты чё орешь как ошпаренная! - выругался шофёр, вздрогнувший от неожиданного вопля Татьяны.
Лерка медленно побрела в сторону от дома, не ответив матери ни слова. Она слышала, как к подъезду подъехал автомобиль скорой помощи, но решила не оглядываться и продолжила движение.
Лерка ступала по знакомым с самого детства дворам, сунув руки в карманы куртки и безучастно осматриваясь по сторонам. Март с самого начала выдался тёплым и растаявший в первых числах снег обнажил дворы окраины в той отвратительной талой грязи от которой отвыкал глаз белой, заснеженной зимой. Шагая по растрескавшейся асфальтовой дорожке, она думала о том, что вся жизнь её растеклась по этим беспризорным дворам и дорожкам. Порой Лерке казалось, что эта самая жизнь была настолько однообразной, что она без труда могла бы вспомнить почти каждый из прожитых дней, которые были одинаково неподвижны как огромные, вросшие в землю, каменные валуны. Лерка с ужасом представила, сколько ещё таких дней спряталось за каждым из этих домов с выцветшей штукатуркой и пошла быстрее, словно пыталась убежать от безысходных мыслей.
Шумное щебетанье птиц и долгожданное солнце, пусть и в декорациях затхлой окраины, вносили в душу её смятение. Лерка вспомнила последний, невыносимый год болезни бабушки и предшествующий ему год их совместной жизни без матери. Ей было стыдно за те безрассудные времена, когда она гуляла с лучшей подругой Ларисой день и ночь напролет, не слушаясь сердобольную бабушку, которая ревела пустыми ночами и молилась из-за неё, стоя на коленях перед образом Николая Чудотворца...
- Валерия, - мужской голос окликнул Лерку, когда та задумалась над словами бабушки об иконе. - Доброе утро!
- Здравствуйте отец Фёдор, - Лерка обернулась и поздоровалась с невысоким и полноватым настоятелем небольшого храма Преподобного Сергия Радонежского, который находился в парке и куда её до болезни каждый выходной водила бабушка.
Отец Фёдор несколько лет был знаком с Леркой и Лидией Николаевной, принимавшей посильное и бескорыстное участие в восстановлении храма, после выселения оттуда гранитной мастерской. Ему были известны подробности жизни их семьи, поскольку Лидия Николаевна, будучи человеком 'божеским' и открытым, делилась с ним болью за дочь. Подчас отец Фёдор дивился тем испытаниям, которые выпали на Леркину долю и той участи, что была уготована одной из самых добродетельных его прихожанок.
- На тебе лица нет, - с настороженностью спросил отец Фёдор, - что-то случилось?
- Бабушка умерла...
- Лидия Николаевна! Ох, Господи, царствие ей небесное... да упокоится с миром душа её... - отец Фёдор процедил сквозь бороду несколько едва понятных мирскому человеку фраз и торопливо перекрестился. - Когда же это случилось?
- Часа полтора назад, - Лерка не смогла сдержаться и горячие, обжигающие слёзы наполнили её глаза. Ей, неожиданно, захотелось уткнуться в рясу отца Фёдора и выплакаться, но она сдержала порыв и, склонив голову, тихо заплакала. - Ну, почему так, почему...
- Дочь моя, - отец Фёдор взял Лерку за руки и проникновенно посмотрел ей в глаза. - Значит, настало время и Господь призвал её, избавив от тех страданий, что нам с тобой и неведомы. Ведь, наверное, год уже прошёл и потом...
- Почему... я не хочу... - Лерка всхлипывала, вздёргивая плечами.
- Лера, на то воля Господа и мы не в силах противиться ей. Смирись и помолись за упокоение души её. Она была светлым и достойным человеком. Верю, что представ перед Господом нашим, она совсем скоро вознаграждена будет за путь свой праведный, за искреннюю веру свою, - отец Фёдор сунул руку в глубокий карман пальто и достал платок. - На-ка, вот, утри слёзы.
Лерка дрожащими руками взяла платок, вытерла слёзы и посмотрела на отца Фёдора, пытаясь улыбнуться.
- Спасибо вам, - чуть слышно сказала Лерка.
- Да не за что, - отец Фёдор на мгновение задумался. - Ты, знаешь что, приходи-ка в храм. Свечку надо бы за упокой поставить и душою отдохнёшь...
- Я даже не знаю, - растерялась Лерка, - я как-то не думала...
- Приходи, приходи, не стесняйся, - отец Фёдор перекрестил Лерку и вновь что-то невнятно пробормотал. - Лера, ты прости, я спешу, боюсь на 'утреннюю' опоздаю...
- Да, я понимаю, - спокойно ответила Лерка. - Я сама спешу.
- Я обязательно буду на похоронах, но мне нужно знать все подробности. Зайди ко мне вечером, не забудь. И... - отец Фёдор замялся, вспоминая исповеди Лидии Николаевны о Татьяне, - и если одна не хочешь, то приходи с матерью. Не получится сегодня, приходите завтра. Хорошо.
- Я постараюсь.
- Ну, тогда до встречи.
Лерка проводила взглядом спешившего священника и устыдилась своих слов и слёз, которые показались ей совершенно неуместными. Оставшийся путь через парк до автобуса, она проделала быстро, стараясь более не предаваться скорбным размышлениям.
Тем временем Карен уже приехал в палатку с одним из своих друзей и решил провести ревизию до прихода Татьяны и Лерки. Пожилой одинокий армянин с нахмуренным лицом и пронзительными чёрными глазами 'заправлял' несколькими торговыми ларьками с незамысловатым продуктовым ассортиментом и круглосуточной выпивкой. На каждом из ларьков красовалось бесхитростное название 'У Карена', что позволило ему быть всегда на слуху у любителей дешёвого пойла и снискать уважение даже у самых отчаянных и дерзких жителей окраины. Его ларьки не грабили и не поджигали, потому что Карен чтил ряд неписанных правил, позволявших ему существовать в волчьем мире окраины.
Карен знал 'шумное' прошлое Таньки Кривой, но поступившись своими принципами, закрыл на это глаза и взял её с дочерью на работу. Лерка напоминала Карену его дочь, которая в семнадцать лет погибла в автокатастрофе. Такая же темпераментная как и Анаит, Лерка сразу покорила его сердце задором и наивным, неповторимым упрямством, которым славилась юность во все времена.
Добравшись, наконец, до палатки Лерка сразу обратила внимание на автомобиль Карена, который стоял неподалёку. Боковая дверь в палатку была открыта, хотя вход для посетителей был по-прежнему заперт. Столь ранний приезд Карена удивил её: касса была ещё пуста и его появление показалось ей странным.
Подойдя поближе к приоткрытой двери, Лерка решила не заходить внутрь, а остановилась рядом, прислушиваясь к голосам, доносившимся изнутри.
- Ты смотри, гадина какая! - ругался Карен. - Я ей работу дал, зарплату, а она же меня и обманывает. Разве поступают так, а? Разве можно так! Умоляла ведь, собака. Христом Богом просила...
- Да вижу я, вижу, - ответил мужской голос без акцента.
- Нет, ты посмотри! Где товар! - негодовал Карен. - Ну, как! Как так можно?! Где же совесть у этих людей.
- Не кипятись Карен. Что ты от неё ждал? - спокойно отвечал собеседник. - Она же за кражу срок мотала. Только откинулась и тут ты, такой сердобольный. Зачем ты взял её на работу? Я же говорил тебе. Как волка не корми, он всё равно в лес смотрит...
- Волк может и смотрит, только вот человек... - Карен не стал договаривать и продолжил сетовать на Татьяну. - Стояла вот тут на коленях и умоляла меня, гадина, взять её на работу. Весь город, говорит, от меня отвернулся. Не дай, говорит, с голоду умереть. Вот гадина! Двух ящиков водки нет и пива. Пива ящика два налево продала, чтоб ей ...
- Здравствуй Карен, - Лерка открыла дверь в палатку, смутив своим неожиданным появлением хозяина и его спутника.
- Где Танька? Где твоя мать?! - резко начал Карен, нахмурив седые брови. - Говори, где она?
- Она будет позже.
- Где она сейчас!? Дома?! Опять нажралась с вечера и дома спит!? - негодовал Карен, размахивая руками.
- Карен, - глаза Лерки наполнились слезами, - у нас горе, поэтому мама не смогла прийти. Она придёт позже, я говорю правду.
- Горе! - Карен издевательски повторил Леркины слова и посмотрел на своего спутника, который молча наблюдал за происходящим. - Смотри Саша у них горе. А у меня, девочка, тоже горе. Вот кто-то водку у меня украл и пиво. Ты не знаешь, какой гад это мог сделать?
- Нет, не знаю.
- Видишь, и я не знаю, - Карен нарочито захохотал. - Может, на вас бандиты напали? Скажи мне кто и я разберусь.
- Я не знаю, Карен, о чём ты говоришь, - оправдывалась Лерка.
- Тогда, может, водка испарилась вместе с пивом! - Карен не унимался и не слушал Лерку. - Вот взяла и испарилась вместе с бутылками...
- Карен, я не знаю где водка, - Лерка закрыла лицо руками и заплакала.
Карен замолчал, увидев Лерку плачущей. Он хотел что-то сказать, но замялся, посмотрев на своего спутника, который не проронил ни слова с момента появления Лерки.
- Слушай меня, - грубо сказал Карен, - выручку буду проверять каждый день. Так ей и передай.
- Угу, - всхлипывая, ответила Лерка.
- За водку она мне расплатится. Я никому не дам себя дурачить! Понятно! Так ей и передай!
Карен ударил кулаком по прилавку и вышел из палатки вместе со спутником, оставив плачущую Лерку одну.
Глава 2.
Проводив санитаров, Татьяна осталась одна. Выпив ещё вина, она остановилась в дверях кухни, осматривая опустевшую комнату. В следующее мгновение она подошла к дивану и резко скинула с него постель на пол, после чего запихала её в мешок и вынесла в коридор. Вернувшись обратно, Татьяна почувствовала невероятный прилив гнева. Ища 'выхода' своему состоянию, она открыла шкаф и швырнула на пол одежду Лидии Николаевны. Не находя себе места, она шарила 'по углам' бросая посреди комнаты всё, что напоминало о матери.
- Нахрен это всё! К чёрту! Никому это не нужно, - стиснув зубы, шипела Татьяна.
Татьяна не успокаивалась и продолжала рыться в мебельных ящиках, резко выдвигая их. Неистовая ярость застила ей глаза и она принялась выбрасывать всё подряд: ночную рубашку, гребёнку, большую записную книжку матери, рецепты и вырезки из журналов. Всё, что попадалось под руку, летело в одну кучу до тех пор, пока весь пол не был завален ворохом одежды и барахлом.
Лишь спустя час Татьяна успокоилась, прохаживаясь по комнате и нарочито ступая по одежде матери. Вновь приложившись к бутылке, она затиснула в пластиковые мешки всё, что вывалила на пол и выставила их в коридор, где остановилась перед большим зеркалом. Татьяна совсем редко смотрелась на себя и пыталась не делать этого без особой необходимости. Теперь же она замерла и молча разглядывала сухую, стареющую женщину с растрепанными жидкими волосами без прошлого и будущего. Вид её оказался настолько жалок и противен ей самой, что она отвернулась и, быстро порывшись в одном из мешков, отыскала несколько старых простыней, желая завесить зеркала. Расправив простынь, она приблизилась к зеркалу и постаралась зацепить её за верхнюю часть, но сделала это неудачно и один край простыни сполз. В это мгновение Татьяна опустила взгляд и вновь посмотрела на себя в то момент, когда половина лица оказалась скрытой частью белой ткани.
- Ну, вот и всё, хватит с меня... - прошептала она и накинула простыню.
Татьяна завесила все зеркала, взяла мешки и, выбросив их на улице, направилась в палатку, где Лерка пребывала в самом угрюмом настроении. Как и предрекла мать, ей действительно пришлось работать до обеда одной. Она злилась на мать, но решила не ругаться с ней, а воспользовавшись её утренним отсутствием уйти вечером пораньше и побыть одной.
Лерка в нескольких словах рассказала о визите Карена, его угрозах и требованиях. Она ожидала ответа от матери, но та лишь огрызнулась и выругалась, не желая объясняться с дочерью.
- Ты бы поменьше с этим Кареном болтала, - Татьяна заметно нервничала и вела себя вызывающе, - он хочет с нас денег слупить, а ты с ним базары разводишь.
- Мама, Карен на пустом месте не будет так себя вести, - возмутилась Лерка. - Ты что украла у него водку?
- Не лезь куда не надо, понятно! Я сама с ним разберусь, - отрезала мать.
До вечера они торговали, не разговаривая друг с другом. К семи часам в палатку к матери заявился 'ухажёр' Колян: худощавый рецидивист с тремя отсидками к тридцати пяти годам, чем Лерка и воспользовалась, улизнув из палатки.
Украдкой выйдя на улицу, она тотчас оказалась во тьме холодного вечера, который был не столь очарователен как весеннее утро, ласкавшее окраину солнечным светом. Домой она возвращалась промозглыми, мрачными дворами, растерявшими вдохновение весны с заходом ещё не окрепшего солнца. Она шла торопливо, не оглядываясь и уставившись себе под ноги с трудом различая дорогу в свете редких фонарей.
Добравшись до дома, девушка быстро поднялась на второй этаж и захлопнула за собой дверь. Отдышавшись, Лерка попыталась подавить волнение, но покоя в пустой квартире не нашла. Стараясь не обращать внимания на закрытые матерью зеркала, она прошла в комнату сразу включив свет.
Лерке было неуютно и временами казалось, что в комнате стало холоднее обычного. По обыкновению устроившись у телевизора, ей пришлось укутаться в тёплое одеяло. Бесцельно смотря телевизор, она искоса перевела взгляд в опустевший угол комнаты на старый 'продавленный' диван, где ещё утром лежала бабушка. Подняв взгляд выше, она обратила внимание на старую икону о которой Лидия Николаевна упоминала с утра. Сняв икону с гвоздя, Лерка быстро вернулась в кресло и, вновь накрывшись одеялом, принялась рассматривать её.
Икона была выполнена из жести на которую был нанесён образ седого старца, изображённый по пояс с раскрытым евангелием в левой руке. Лерка старалась прочитать текст Писания, но разобрать старое кириллическое письмо не смогла. Продолжая внимательно разглядывать икону, она провела рукой по тесненным образам слева и справа от старца. Лики Иисуса Христа и Богородицы были почти выцветшими и едва различимыми.
На торце иконы местами отслоилась краска. Лерка ногтём сковырнула небольшой кусочек высохшей краски под которой оказалась буква 'Ж'. Любопытство овладело ею и она продолжила удалять краску с жестяной поверхности до тех пор пока не появилась надпись 'Жако и'. Несколько удивившись, Лерка решила не продолжать и бережно провела ладонью по лику иконы, после чего перевернула её. Задник был обтянут плотной, засаленной бумагой на которой отчётливо виднелись отпечатки высохшего пятна. Лерка присмотрелась к пятну, которое очень походило на впитавшуюся в бумагу кровь. Страшная мысль напугала её и она инстинктивно отбросила икону от себя на стол.
Застывший в квартире запах болезни, 'навеял' Лерке скорбные мысли о смерти близкого человека, свыкнуться с которыми она никак не могла. Она встала с дивана и прошла в кухню, отвернувшись от попавшегося на глаза траурно убранного зеркала, проходя мимо которого раньше кокетничала, дурачилась и строила себе рожицы.
На кухонном столе лежала чёрно-белая фотография ещё здоровой бабушки, возле которой стоял стакан с водкой, накрытый кусочком чёрного хлеба. Лерка пыталась не смотреть на фото, как вдруг услышала неожиданный шум из соседней комнаты. Испугавшись, она пробежала в коридор и, схватив ключи и одежду в прихожей, выскочила из квартиры. На лестничной клетке она глубоко вздохнула, пытаясь успокоить смятение и страх в одно мгновенье охватившие её. Боясь возвращаться в квартиру до прихода матери, она отправилась к своей подруге Ларисе в соседний дом.
Лариса, бесцветная и лишённая шарма реалиями окраины девушка, оказалась дома одна. Открыв дверь с безнадёжно затухающим взглядом, она предстала перед Леркой в своём привычном одеянии: джинсах и футболке, которые, кажется, росли вместе с ней. Лерка быстро поздоровалась и, переступив порог её квартиры, сразу обняла подругу и заплакала.
- Лариса, сегодня бабушка умерла, - всхлипывая и трясясь всем телом, сказала Лерка.
- Я знаю, - Лариса гладила Лерку по голове, чувствуя горячие слёзы на своём плече, - сегодня во дворе бабки всё утро судачили. Ты же знаешь, как здесь слухи расходятся.
- Ларис. Ты одна? - Лерка отстранилась и попыталась вытереть слёзы.
- Да, мать сегодня в ночь.
- Давай, выпьем. Мне так херово, ты даже не представляешь.
- Ну, давай, проходи. - Лариса провела Лерку в комнату и, расположившись за столом напротив, внимательно посмотрела на подругу. - А тебе хуже не станет?
- Не станет. Куда уж хуже, - Лерка неловко рукой вытерла слёзы и устало посмотрела на Ларису. - Давай по чуть-чуть. Просто бабушку помянём и всё.
Лариса принесла початую бутылку водки и наспех 'собрала' скудный стол, состоявший из варёной картошки, солёных огурцов и банки сайры. Девушки выпили по рюмке. После нескольких минут гнетущего молчания, Лерка налила ещё и ещё...
- Лер, ну хватит 'гнать' одну за одной, - Лариса выхватила из руки Лерки рюмку. - Поговори со мной. Что ты водку-то всё пьёшь?
- Это всё утром случилось, - Лерка беглым взглядом пробежала по 'закуске' пытаясь на чём-то сосредоточиться и стараясь не смотреть на Ларису. - Она вроде спала как обычно. Я проходила мимо дивана, слышу, она хрипит. Знаешь, Ларис, я её за руку взяла и понимаю, что она совсем ничего уже, наверное, не видит. Глаза открыты, мутные такие... мне всегда было страшно смотреть в её глаза. Она меня тоже держит за руку, а рука такая безжизненная и такая холодная, как будто в ней кровь уже остыла. Я, - Лерка вновь заплакала, - я как будто стеснялась её, а она для меня и жила всю жизнь. Зачем мы так часто ругались... теперь это всё такое бессмысленное. Понимаешь? Ничего, совсем ведь ничего нельзя вернуть: ни единой минутки уже ни вернуть... никогда ни вернуть.
- Лер, ну, не убивайся ты так.
- Я держу её руку, слушаю её бред и жду, когда она замолчит. Надоело мне её нытьё слушать за целый год. Понимаешь? Я же без умысла, Ларис. Я же не знала, что это её последние слова, - Лерка вытерла слёзы и шмыгнула носом. - Сколько раз я молчала, когда она звала меня... Она мне днём часто звонила, а я не отвечала, звонок сбрасывала. Однажды я видела, как она набирала. Ей же приходилось каждую цифру на телефоне высчитывать и набирать, а я ...
- Лера, не вини себя. Ты ни в чём не виновата, - Лариса пыталась успокоить Лерку, которая уже опьянела и не обращала внимания на её слова и продолжала говорить.
- То воды просила, то ещё чего-нибудь, а я сижу тихо в своей комнате и молчу, чтобы она не услышала и не доставала меня, - Лерка почувствовала такую боль и обиду, что слёзы прыснули у неё из глаз. - Я в интернете читала, что слепые лучше слышат, чем обычные люди. Ну, что у них типа слух обостряется. Она, наверное, знала, что я прячусь от неё специально и просила меня подойти. Чувствовала и понимала, как я не хочу идти и специально молчу, а я ... я... мне же не трудно было... почему же я... прости меня, бабушка, прости.
Лерка закрыла лицо руками и, сгорбившись, зарыдала. Лариса подсела к ней рядом и, обняв подругу, попыталась успокоить.
- Лерка, что с тобой!? Лера... Лерочка, миленькая моя, перестань, прошу тебя! Успокойся.
- А мать, каждый раз, когда напивалась орала на неё. Потом идет на кухню и говорит мне... - у Лерки перехватило дыхание и на мгновение она замолчала, - да когда же, говорит, она сдохнет.
Её неподвижный взгляд остановился на бутылке водки, а лицо вдруг изменилось до неузнаваемости.
- Лера, не повторяй эти слова. Ты что! Лера! Ни за что не говори так!
- И зло так говорила от всего сердца. Так даже не соврёшь, - Лерка не менялась в лице, оставаясь по-прежнему неподвижной. - Бабушка начинала что-то бормотать, молиться что ли, а мать орёт ей с кухни: 'Кому! Кому ты там всё молишься-то? Дура набожная!' - Лерка замолчала и продолжила едва слышно, - Ёп твою мать, говорит, да ты такая никакому Богу не нужна!
- Ну-ка, поднимайся. Прошу тебя, Лерочка, поднимайся, - Лариса подхватила 'размякшую' подругу под руки и с трудом поставила на ноги. - Пойдём, умоемся. Посмотри, на кого ты похожа.
Лариса, стараясь удерживать её от падения, довела её до туалета и, склонив над раковиной, умыла лицо холодной водой. Лерка несколько успокоилась и подняла голову, рассматривая в небольшом помутневшем зеркале своё опухшее, заплаканное лицо и покрасневшие глаза.
- Может, останешься у меня? - спросила Лариса, положив Лерке руку на плечо. - Что тебе дома одной делать в таком состоянии?
- Не знаю, - Лерка вытерла лицо полотенцем и натянуто улыбнулась. - Пойдём, покурим.
- Пошли, - согласилась Лариса и девушки вышли на балкон.
Подруги закурили, стоя молча и всматриваясь в темноту родного двора, который почти за несколько весенних дней растерял весь снег. Несколько слепых фонарей тускло освещали небольшую футбольную площадку, стол с лавками, где вечерами мужики играли в карты, старые качели, пугливо спрятавшиеся в потёмках и детскую песочницу с покосившимся 'грибом'. Лариса посмотрела на обнажённые чёрные деревья и их переломанные тени, коряво стелившиеся по земле.
- Лер, гляди, тени от деревьев как будто на людей похожи?
- Что? - спросила Лерка, 'вернувшись' из своих мрачных размышлений.
- Я говорю, тени как люди. Вон, посмотри, возле того подъезда, - Лариса показала рукой в сторону козырька соседнего подъезда. - Похоже на старика сгорбившегося или вон ещё.
- Ага, вижу, - Лерка прищурилась. - Эти похожи на пьяных мужиков.
- Точно, - Лариса улыбнулась и пристально посмотрела на Лерку. - Ты как?
- Да успокоилась я, не волнуйся и не смотри на меня так. - Лерка жадно закурила и выпустила густую струю дыма, наблюдая за тем, как дым рассеивается и исчезает во тьме. - Спасибо тебе Ларис. Я бы одна дома точно с ума сошла. Страшно мне там.
- Перестань, мы же с тобой лучшие подруги, - Лариса сжала в своей руке ладонь Лерки. - Пройдёт несколько дней, похороните бабушку и всё будет нормально. И потом, Лер, она все-таки мучилась целый год. Может ей и жить то уже не хотелось.
- Жить не хотелось... - тихо повторила Лерка. - Разве может не хотеться жить?
- Не знаю, - Лариса шмыгнула носом, вспоминая Лидию Николаевну, - а помнишь, как мы с тобой выкрасились её перекисью и она нас вечером застукала?
- Помню. - Лерка улыбнулась. - Она же меня тогда в школу не пускала и хотела обратно в тёмный цвет перекрасить. Прикинь.
- А меня мать вообще чуть не прибила. Помнишь, как она нас встретила на улице в новом виде? Вот умора была. - Лариса замолчала.
- Да, - тихо сказала Лера и погрузилась в размышления о предстоящих похоронах. - Ларис, а ты когда-нибудь задумывалась над смертью.
- Не могу сказать. Нет, наверное. А чего ты вдруг меня об этом спрашиваешь?
- Я тебе никогда не рассказывала, но со мной однажды такая хрень случилась, что вспомнить страшно. - Щурясь, Лерка продолжала смотреть на двор, заполненный искалеченными тенями. - Мы однажды с бабушкой ездили к какой-то родне в деревню. Я даже не помню, сколько мне лет то было. Лет десять, что ли... - Лерка закурила новую сигарету и продолжила рассказ, почти не обращая внимания на Ларису. - Был там сосед дядя Лёва, который пил все выходные. Он там в деревне типа главного чудака был. С виду вроде ничего, нормальный мужик. Ему лет пятьдесят было, хотя так сразу и не скажешь. Я сначала внимания на него не обращала пока он не 'надрался' в очередной раз и не разжёг костёр на своём дворе. Он пригласил нескольких соседей, но пришли только мы с бабушкой. Сделал этот Лёва шашлык, а потом запёк картошку и весь вечер гнал какую-то муть про космос. Бабушка ещё говорила, что Лёва совсем спился со своей астрономией. А мне он понравился. Он так натурально рассказывал про вселенную, планеты и всякую хрень, что я долго не могла заснуть под впечатлением от его историй. И вот в какой-то момент я вдруг задумалась о бесконечности и смерти. Знаешь, Ларис и повода вроде не было, а я никак отвязаться от этой мысли не могу. Не могу и всё. Страшно так стало, что хочется вырваться из этих размышлений, а они как будто не отпускают, как будто держат меня. Такая хрень в башку полезла ...
- Какая? - Лариса внимательно слушала рассказ подруги.
- Ну, вроде как всё останется после тебя, а тебя уже не будет. Деревья останутся, твой дом, двор, наш сраный продуктовый магазин, а тебя уже не будет никогда, - Лерка на мгновение замолчала и повторила почти шёпотом, - никогда, никогда... Всё останется само по себе и тут родится какая-нибудь другая Лерка или Лариска, а я уже никогда вновь не появлюсь. Меня в тот момент охватил такой ужас, как будто смерть находилась где-то рядом. Мне показалось, что я почти её почувствовала.
- Как почувствовала? Ты чего? - удивилась Лариса.
- Я чувствовала какой-то холод, знаешь, как чьё-то холодное дыхание. Как будто в тот момент смерть была рядом. - Лерка устало улыбнулась. - В общем, я испугалась и как дура расплакалась. Бабушка проснулась и давай меня успокаивать, а я всё кричу, что не хочу умирать. Кричала так, что она перепугалась за меня и к себе прижимала. Бубнила какую-то очередную свою молитву, гладила по голове, крестила, а я реву от страха и остановиться не могу. Она тогда, затащила меня к себе в кровать и так крепко сжала, что я пошевелиться не мола и только слушала её причитания. Потом я успокоилась, а она всё продолжала говорить, что типа смерть совсем далеко и её не надо бояться, что мне ещё рано об этом думать, что впереди большая и светлая жизнь, - Лерка бросила окурок вниз, проводив взглядом исчезающий во тьме уголёк. - Ларис, а сегодня смерть пришла в наш дом по-настоящему и она, на самом деле, оказалась совсем не такой страшной, как я представляла себе её в детстве. Она просто забрала ещё одну душу и ушла...
- Лер, не начинай, прошу, - Лариса участливо посмотрела на Лерку.
- Нет. - Лерка посмотрела на окна своей квартиры. - Мать наверное уже пришла, сейчас будет мозги выносить со своим Коляном. Я пойду Ларис, спасибо тебе. До завтра!
Дверь в квартиру была не заперта. Лерка тихонько вошла, сняла куртку и подумала быстро проскользнуть в комнату, желая остаться незамеченной. Услышав возгласы изрядно выпившей матери на кухне, она остановилась и решила подслушать её разговор с Коляном.
- Слышал, да! - возмущалась мать. - Чурка долбанная. Живёт, сука, в моём городе и с меня ещё деньги снимает. Я ему что, рабыня что ли? Пропало у него, видите ли, бухло! Да мне похеру, чё у него пропало!
- Танюха, не шуми, - едва владея языком, сказал пьяный Коля.
- Чё не шуми! Значит, когда я его консервы протухшие и колбасу продаю этого он не замечает. Не знает, что его палёным бухлом народ травится? Всё он знает, сука, всё знает! А теперь мне предъявляет за бухло. Чурбан поганый!
- С водярой мы сами запалились. Давай подумаем, где бабки взять, - тихо сказал Колян.
- Не знаю я, где взять, - Татьяна села на табурет и заплакала, - мать похоронить не на что... через два дня похороны, а у меня только на гроб, да на стол и осталось.
- Сколько он хочет?
- Пятнадцать тысяч.
- Танюха, надо отдавать, - твёрдо ответил Колян. - На Карена управы не найти.
- Да я ему палатку спалю к чёртовой матери! - лицо Татьяны исказила неподдельная ненависть, а высказанная идея тотчас окрылила её. - Да! Дотла спалю! Я ему устрою жизнь! Он своё получит, тварь!
- Не гони! Совсем уже! - Колян ударил кулаком по столу. - Карен узнает - жизни не будет ни тебе, ни Лерке!
- Жизни! А что, по-твоему, у меня сейчас жизнь! Чем он меня напугать может, чем!? - Татьяна разозлилась не на шутку и Колян замолчал, позволив ей выговориться. - Да пусть приходит и всё отнимает, если найдёт что-нибудь! Вот чайник, ведро мусорное, диван ссаный после бабки. Пусть берет! Пусть всё забирает!
- Танюха... - Колян попытался вразумить подругу, - ты это... чё ваще что ль, охренела! Он тебя в расход пустит за такие дела.
- Спалю его суку!
- Танюха!
- Да, пошёл ты...
Лерка, услышав шаги, мгновенно прошмыгнула к себе в комнату и легла под одеяло прямо в одежде. Она думала, что если мать или Колян решат вдруг проверить её, то притворится спящей. Колян добрёл до туалета и через несколько минут вернулся в комнату. Было слышно, как он тяжело сел в кресло.
- Слышь Тань, а чё это у тебя за икона? - громко спросил Колян и взял икону со стола. - Увесистая...
- Материна. Я классе в десятом была, когда она у неё появилась. Примерно после смерти отца, - Татьяна пришла с кухни и безразлично взяла икону из рук Коляна. - А тебе зачем?
- Слушай, так это та что над диваном весела, - Колян посмотрел в сторону дивана. - А чё она на столе.
- Мы с одним мужиком сидели, он тут у нас на районе пасётся, так он по этим вещам спец.
- По каким вещам? - непонимающе спросила Татьяна
- По всей этой рухляди, - Колян кивнул на икону. - Он такое барахло ремонтировал и потом впаривал.
- Что ты городишь, я не понимаю.
- Ну, типа он эту иконку подчипурит и скинет по своим связям. Процентик себе возьмёт, а остальное нам, - Колян улыбнулся. - И Карена палить не надо. Сколько она стоит?
- Откуда я знаю? - Татьяна разглядывала икону, держа ёе в руках. - Думаешь, за неё пятнадцать тысяч дадут?
- Может и дадут. Она тебе нужна?
- Да нет, - не задумываясь, ответила Татьяна, - у нас тут и верующих теперь не осталось ...
- Тогда я завтра у него спрошу, - Колян снова взял икону и покрутил её в руках. - Чё то она заляпанная какая-то.
- Если меньше пятнашки, так я лучше матери в гроб её положу, - лицо Татьяны искривилось и она выхватила икону из рук сожителя.
- О, удумала? Кому она в гробу нужна то! - возмутился Колян. - У тебя бабка Тутанхамон что ли? Ну ты даёшь! Нахрена такое добро в гроб то пихать? Самим пригодится!
- Меньше пятнашки не отдам, понял? - твердила своё хмельная Татьяна. - Смотри, сразу видно, что древняя. Ей может сто лет есть? А может и двести. Я за так отдам.
- Танюха, мне-то она на кой ляд сдалась? Я же за тебя стараюсь, - Колян грубо обнял Татьяну. - Видишь, а ты скулила! Расплатимся и отвалит от тебя этот Карен.
- Отстать, чёрт! - засмеялась Татьяна и выронила икону на пол, пытаясь высвободиться из объятий.
- О, гляди, - Колян, поднял икону, присмотрелся к надписи и прочитал. - Николай Чудотворец. Спасибо тебе Николай, тёзка... Танюха, да нам её прямо Бог послал, - Татьяна и Николай громко засмеялись.
Глава 3.
Мать разбудила Лерку около шести часов утра. Она склонилась над дочерью, источая отвратительный запах 'перегара' и пытаясь расшевелить её обеими руками. Лерка сморщилась, открыла глаза и посмотрела на мать, помятый вид которой свидетельствовал о тяжёлом похмелье.
- Да, встаю я, встаю, - сказала Лерка и оттолкнула мать рукой в плечо. - Отойди от меня, смотреть на тебя тошно.
- Иди в палатку, а я приду через час. Поработай без меня, а то я вчера за тебя весь вечер пахала.
- Да, я вижу, как ты пахала, - Лерка с отвращением посмотрела на мать. - Иди, выспись.
- Собирайся. Ключи на тумбочке, - Татьяна развернулась и пошла к себе в комнату, оставив дочь одну.
Лерка некоторое время сидела на кровати, поджав ноги и обхватив их руками. Ей вспоминалось привычное утро выходного дня, когда бабушка суетливо собирала её в церковь, прилежно одевая в чистое, отложенное для этого дня платье. Лерке всегда было забавно участвовать в этом абсолютно непонятном ребёнку обряде, но очевидно очень важном для бабушки. Лидия Николаевна с невероятным трепетом относилась к воскресной службе и потому очень скрупулезно собиралась, пытаясь не забыть какую-нибудь важную мелочь.
Когда же, наконец, последние приготовления были исполнены, бабушка обязательно проверяла потрёпанную бумажку, на которой были записаны имена тех, за кого следовало поставить свечку.
Всякий раз, когда они приходили на богослужение, то едва умещались в крохотный зал храма, а Лерка так и вовсе утыкалась в чью-то спину, не имея даже возможности вытащить правую руку для крестного знамения, которое во время службы послушно совершали прихожане.
Всю службу Лерка стояла на ногах, тщетно пытаясь разобрать слова басовитой проповеди отца Фёдора, недавно принявшего приход и старавшегося изо всех сил. Разобрать речь отца Фёдора ей не всегда удавалось, но привыкнув к его интонациям, она продолжала слушать мелодичный молебен не углубляясь в его суть. Иногда бабушка оставляла Лерку одну и пробиралась к клиросу, где вливалась в самостийный церковный хор. В такие дни Лерка особенно внимательно слушала хор, пытаясь выявить бабушкин высокий голос.
Вернувшись из воспоминаний, она встряхнула головой и вышла из своей комнаты. Привычно бросив взгляд на диван, Лерка увидела Коляна, спавшего в одежде и ботинках. Лерка замерла, увидев храпящего сожителя матери.
- Ублюдок, - сжав зубы, процедила она и подошла к столу, на котором лежала икона.
Достав телефон, она сфотографировала икону с разных ракурсов и, выпив чая, отправилась в палатку. Часом позже проснулся Колян и, не дожидаясь пробуждения Татьяны, взял икону и покинул квартиру.
Тяжёлое похмелье преследовало Коляна всё утро и только к обеду, после нескольких бутылок пива он вернулся к 'привычной' жизни и занялся поисками закадычного дружка по кличке Антиквар, которому собирался показать икону.
Потратив немало сил, он обежал нескольких товарищей и, наконец, раздобыл его телефонный номер, назначив встречу около городского кинотеатра. Оставалось только сообщить эту новость Татьяне, которую он намеревался взять с собой. Обрадованный столь скорым и удачным стечением обстоятельств, он прибежал в палатку и, стараясь не подавать вида перед Леркой, вывел Татьяну на улицу.
- Ну, Танюха, с тебя пузырь, - ликовал Колян. - Нашёл я дружка своего. Через час забились встретиться возле кинотеатра. Собирайся, пошли.
Татьяна вернулась в палатку, переоделась и, оставив торговлю на Лерку, отправилась с Коляном на встречу с Антикваром.
- Танюха, - радостно и протяжно сказал Колян, - Считай бабульки у нас в кармане.
- Подожди ты радоваться-то, - спокойно ответила Татьяна, шагая твёрдой, уверенной поступью. - А сколько он нам может дать?
- Не знаю.
- Сколько вообще эти иконы стоят?
- Нашла тоже у кого спросить... - Колян нарочито засмеялся. - Я те чё, поп?
- Как же мы будем продавать, если ни хрена цены не знаем? - Татьяна остановилась. - Баклан этот кинет нас и всё, тю-тю денежки.
- Ничё он тебя не кинет. Я с ним три года в одном бараке чалился, он нормальный мужик. Ты мне базары такие не разводи, а если не нравится, то вали к своему Карену и плати бабки.
- Ладно, чё ты! - смягчившись ответила Татьяна. - Спросить что ли нельзя?
- Пришли, - Колян оглядел пустынную, сырую площадь возле кинотеатра и остановил свой взгляд на невысоком сухом мужчине с седой бородкой. - Вон он.
Мужчина, заметив Коляна, направился в его сторону, искренне и открыто улыбаясь. После рукопожатия и объяснения общих деталей Антиквар взял в руки икону, аккуратно завёрнутую Коляном в газету. Он осмотрел её и уже хотел вернуть, но вдруг обратил внимание на гвозди, которыми жесть крепилась к основанию. Один из гвоздиков оказался обыкновенным сапожным, словно жестянка с изображением Николая Чудотворца снималась и возвращалась назад с меньшей аккуратностью, как будто это было временной мерой. Этот факт смутил Антиквара, но говорить об этом он не стал. Деловито перевернув икону он с нескрываемым удивлением посмотрел на её обратную сторону, обёрнутую бумагой, а не обитую перкалем, как того требовали каноны.
- Колян, вы где её взяли? - с подозрением спросил Антиквар, рассматривая запачканную бумагу. - Это чего, кровь?
- Да ну какая кровь, Антиквар. Ну, вылил кто-то чай или ещё чего-нибудь. Антиквар, ты не подумай чего, - сказал Колян, - это вон её матери наследие.