Он вышел из леса на закате. В сером потрепанном плаще, волосы не по-здешнему темные, лицо худое, и глаза смотрят в никуда.
Троп как раз на заборе сидел, болтая ногами, по сторонам глядел и примечал всё зорко. Чужака издали заметил, сказать бы - бродяга, много их ходит по весне, но отчего-то взгляд не отвести было. Путник остановился возле ворот, и Троп вдруг поёжился, словно от озноба. Коротко и веско гавкнул во дворе Серый, мальчишка опомнился и собрался за отцом бежать, да тот уже подходил к калитке - видно, за кузней был. Подошедший кузнец возвышался над пришлым едва не на целую голову, но смотрел как-то странно:
- Постоялый двор указать, или лекаря? Мы проведём.
Чужак шатался заметно, но на забор не опёрся.
- Не надо. Воды мне бы, хозяин, да и пойду я.
Их двор в ремесленной слободе самый первый, дорога далее в гору, до самой городской стены, а и ту на ночь закроют.
Отец смотрел также пристально, но угрозы Троп больше не чувствовал.
- Еще я на ночь гостей не выгонял. Заходи, не побрезгуй.
Чужак упрямо качал головой:
- Платить мне нечем.
Кузнец улыбался уже вовсе по-доброму:
- Вот я еще за постой никогда не брал. Меня Хватом кличут.
И чужак шагнул вперёд. Серый, на удивление, не рвался с цепи, не рычал, лишь следил взглядом пристально, пригнув голову. Тут и хозяйка выглянула. Лишь увидала, сразу на стол накрыла, пирог с мясом выставила, сбитень горячий. Чужак плащ, когда-то добротный, с плеч сбросил. Сам не рослый, скорее - жилистый, а сейчас вовсе худ, меч за спиной в потертых ножнах, кожаный жилет железными пластинами обшит, а правая рука висит плетью. Впрочем, похлёбку левой так наворачивал, как полгода не ел.
Думал Троп, что гость надолго свалится, да тот поутру уже воду из колодца доставал, и так ловко, словно журавль сам вниз нырял.
Хозяин глядел задумчиво:
- Обозы нескоро в стольный град пойдут. Коль не торопишься, оставайся гостем. Дом просторный, а семья невелика, гость не стеснит.
Тут Серый рванулся, зашелся лаем, едва цепь удержала. Купец Угрим Рваное Ухо по-хозяйски прошел на середину двора, на бродягу в старом плаще едва взглянул. Кузнец чуть кивнул, нахмурился, в дом не позвал:
- Коли с делом, проходи, а нет, так и нечего двор топтать.
Купец усмехнулся. На шее золотая гривна, самим воеводой пожалованная. Угрим Рваный с ним за одним столом сидит, и место не из последних:
- Много чужаков завелось, много силы забирать себе стали. Последний раз добром предлагаю - уступи мне надел за хорошую цену. Тебе здесь не вотчина, колечки свои еще где смастеришь. А моим мастерам мечи славные ковать надобно, выход к реке нужен, да камень-горюч.
Хват-кузнец нахмурился еще сильнее:
- Мать да отец, что жену родили - кровных родичей роднее. Не мне их волю рушить. Тебе двор отдай, да камень горюч - его на одну кузню едва хватает, а мне по миру пойди?
Жена его притаилась за крыльцом, не встревая в мужские разборки. Здесь не карельские лесные угодья, где хозяйка первой на совет идёт. Гость воды достал, стоял вовсе в стороне, на купца не смотрел - на хозяйку смотрел. На губы побелевшие, на пальцы крепко сжатые. На пальцах кольцо витое, из тонких серебряных полос, между ними камушки - капельками росы. Не кольцо - чудо чудное. Когда-то первой красой на всю слободу Милава была, отцов последыш, любимая да балованная. Многие парни вокруг ходили, поглядывали. Отчего она Хвата полюбила - ясно отчего. За вихры светлые, за плечи - косую сажень, за кольца, тогда еще из простого железа кованные, а красоты такой, что княгине впору. А вот отчего старый отец отдал её пришлому карелу - бог весть. И дом им оставил, и кузницу, и в общину мастеровую Хвата ввёл, хотя старшего-то зятя своего он не сильно жаловал.
- Моё здесь хозяйство, - глядя исподлобья, упрямо повторил кузнец.
Рваный не особо огорчился:
- Ну гляди, Хват-кузнец. Еще побеседуем.
Хозяин ворота накрепко закрыл, а гость по двору ходит:
- Я гляжу, ты мечи не куёшь?
Кузнец усмехнулся:
- Мне мастера доли не выделили. Иной работы хватало - ножи да иголки, да прочее. Сейчас иное дело есть - идём, покажу.
На широком верстаке разложены пряжки узорчатые: из меди, из бронзы; еще кольца витые, тонкие обручи с подвесками-лунницами, надёжная защита для девушек-невест. А в стороне - работа неоконченная, витое ожерелье, по золотым листьям - серебряная роса, а меж цветов дивные птицы распахнули крылья.
- Воеводиной дочке на сговор готовлю.
Чужак повернулся:
- Я Недаш, иду с юга, с земли вятичей, но вот спешить мне некуда. Коль не гонишь, задержусь до поры.
Шумит - гудит торжище, куда там в городе - едва на лугу шатры да повозки поместились, до самого леса раскинулись.
- Помер! Волхв помер! - мальчишка бежал по лугу, перекрикивая шум толпы. Споро собирался народ вокруг капища, что таилось на самой окраине леса, но в середину никто заглянуть не решился.
Десятник Жилица первым прошел, не побоялся. Ему-то что - он воин, Перуну служит, не ему опасаться.
- Раны заметной нет. Кто его знает, сам помер, или помог кто. Или, может, Сварог на что-то прогневался.
Жилица приподнял с пола худое тело, глянул: тесемка на вороте развязана, ниже плеча на коже знак Сварога, черный и четкий - квадрат и звезда о восьми углах.
- Плохо, - качнул головой воин. - Высший круг служения. А ответ нам держать.
Тут же огляделся:
- Кто последний вчера тут был? Хват-кузнец? А пойдем-ка к нему, поспрашиваем.
Стражники двигались сквозь людское море, словно башня боевого тарана, и пестрые волны послушно расступались, на миг затихая, и вновь закручиваясь за их спиной в причудливые водовороты. Идут стражники в торговый день - то ли дивина? Может, торговые гости поспорили с местными купцами, может, гордый борн-лесовик не сошелся в цене со скупщиками пушнины, но уж раз сам Жилица на острие - порядок наведён будет скоро.
Торговое место Хвата размещалось с восточного края, среди прочих мастеровых - крошечный шатёр, перед которым на полотне разложены изделия на продажу. Кузнец поднял голову, удивленно взглянул на стражу. Как не был он высок да широкоплеч, а и над ним возвышался Жилица - с таким не поспоришь.
- Волхв помер ночью. Что о том знаешь?
Кузнец нахмурился:
- Я уходил, он жив был. Охотники рядом были, видали.
Жилица хмыкнул недовольно:
- Да? Ну и ладно. А отчего все дары клали и шли себе, а ты там долго сидел?
Хват ответил неохотно:
- С сыном был. Волхв сына учил.
Воины закивали понятливо - на то он и волхв, но Жилица рукой махнул:
- Осмотреть всё.
Раскидали по шатру нехитрый скарб, Жилица выпрямился, двумя пальцами держа холщовый мешочек, на котором виднелся вышитый квадрат Сварога:
- Тут что?
Распустил тугие тесёмки и враз отодвинул в сторону на всю длину руки:
- Черный шип волколачий. Волшбу творишь?
Хват ответил хмуро:
- Не моё.
Жилица тут же огляделся и добавил:
- А ведь еще размыслить надобно, не вернулся ли ты позже до капища?
Кузнец на то топорик покрепче сжал, воины рядом с десятником стеной стали. Хотя тому помощь и не нужна - против него немногие выйдут. Всем памятно, как приплыли варяги по весне, стали торговать да всё по-своему поворачивать. Вождь там поболе Жилицы ростом был, а меч на пол-ладони длиннее, но Жилица только глянул, зубы сжал. Тем же вечером так с вождём поговорил, что тот сам вызов бросил. Никто того не ждал, а варяг первый: черною тучей пошел десятник, так бил, света белого вокруг себя не видя, и не устоял вождь, лег на песок замертво. Ушел крутобокий корабль и более не возвращался. Так что не кузнецу против десятника идти, и кто знает, чем бы дело окончилось. Но тут скользнул тенью мимо воинов Недаш, заговорил негромко:
- Хват с вечера дома был, вся семья видела, и я видел. Слово на том даю.
Сам в рубахе домотканой, что хозяюшка перешила, в портках небеленых - работник как работник. Жилица рот было открыл, воздуху уже набрал, да тут глянул, сощурился - и отчего-то передумал:
- Ладно. Идите пока. А за волшбу черную воевода решать будет.
Развернулся и пошел прочь. Как стоял кузнец, так и опустился на землю.
- Не моё то.
А Недаш о своём говорит:
- Всё здесь не то. С вечера старик здоров был. Не мог Сварог волхва наказать, не принуждают к служению боги. Коль свернёшь на другую тропу - так и придётся брести по ней самому, без тени за спиной. Ты здесь жди. Сам всё осмотрю.
Вернулся вскоре.
- Плохо дело. Издалека волхв прибыл, с севера, из самого стольного града. В голову удар был сильный. Злою смертью волхв помер, не своей. Погребальный костер к закату готовят, уйдёт волхв по огненной дороге, да что еще там расскажет.
Какой уже тут торг - собрали шатер, пошли домой. Кузнец как сел у сруба, так и руки сложил. Недаш возок сам разобрал, сам разложил всё. Так уж повелось с первого дня: то воду он принесёт, то камень-горюч киркою рубит, то в кузне малым молотом хозяину пособляет. И всё правой рукою старался удержать. Время незаметно пробежало, уже рука плетью не висит, тени черные с лица спали. Только меч, в холстину замотанный, так ни разу в руки и не взял.
Опустился Недаш рядом с кузнецом:
- Подброшена волшба. Кем только? Зачем - ясно. Ты на днях ожерелье готовое воеводе отдал, сам слыхал, как говорили люди, мол, и княгине такое впору. Воевода послушал, нужное надумал - у князя нашего Гостомысла тоже дочь невестится, слухи по городу ходили, что собирался он заказать у тебя ожерелье не худшее.
Тут кузнец голову поднял:
- Нет. Не может быть черной злобы в честных мастеровых.
Краем губ усмехнулся Недаш.
Тут Милава вступила:
- Хоть и нет моему мужу в том равных, но хлеб он ни у кого не отбирает. Не так и много у нас мастеров, всё же не стольный град. Никто более такую работу не делает, наоборот - станет он по серебру да по золоту творить, железо другим на долю достанется. Заступаться может и не будут - он им не родич. Но против волхва идти, гнев Сварога на свой род накликивать - никто просто так не пойдёт.
- Ладно, - сказал Недаш. - Утро вечера мудренее. Пошли в избу.
Троп, как всегда, рядом пристроился. Недаш стал расспрашивать, что им волхв говорил, сам-то он к капищу не подходил.
Вспомнил Хват. Было - а как и не было уже. День стоял тёплый да ласковый, а в хижине из тонких брёвен полутьма. Старик, с бородою чуть не по колено, у очага сидит, огонь руки ему лижет. Даров щедро нанесли, землепашцы - круги хлеба румяные. Торговые гости и того больше расщедрились - суров Сварог, может солнышко теплое послать, разогнать зимнюю стужу, а может и огонь, пожирающий всё на версты вокруг. А более всего даров от мастеровых было, ведь Сварог и есть небесный Кузнец.
Волхв улыбнулся им, тихо и добродушно:
- Садись, сын кузнеца.
Мальчишке Тропу всё интересно - что там за круглый щит, весь разрисован, на доли поделен? Отчего у Солнца над ним вдруг шестнадцать тонких лучей?
Волхв речь ведёт, тихую да плавную:
- То есть Сварожий Круг. Из людей кто как лета меряет, кто от суровой зимы или от потопа, кто по городам живёт - те от начала восшествия князя на престол. Вот ныне, как Гостомысл княжит, десятый год пошел. И лишь волхвы считают лета от сотворения мира. Рождается зимой новое солнце, за зимой весна идёт, следом осень. Круг за кругом идут лета. Пятнадцать - простых лет, а шестнадцатое - священное, долгое, где подарено нам четыре лишних дня. Ныне и есть священный, шестнадцатый круг, оттого и покинул я главное капище, пустился в путь по земле словенской. Лишь в такое лето и дарят огневые обереги, что всё зло отвести могут - солнце с шестнадцатью лучами, да и то не каждому.
- Я знаю, - вскинулся Троп, - у воеводы нашего есть, и у Жилицы, а у гостей чужеземных не видал.
- Правильно, - кивнул волхв, - делают их наши северные волхвы, славным воинам часто преподносят. Вои Перуну служат, а Перун Сварожье колесо крутит. А гости торговые - Волосу поклоняются, им иные обереги положены.
Жив-здоров был тогда старик, ясно смотрели светлые глаза. Не мог он сам уйти, по своей дороге.
- А точно ли от него это зелье темное? - засомневался Хват-кузнец.
Недаш уверенно кивнул:
- Должны быть зелья и светлые, и тёмные у волхвов, ибо нет для них ни добра, ни зла, а есть лишь две стороны пути. Вы видели у него такие мешочки? Где лежали?
Троп сразу вспомнил:
- Я видел, за очагом, у плетеного короба.
Мальчишка к отцу жался, беду чуял. Недаш попытался отвлечь, начал рассказ, как и прежде. Вспомнив северного волхва, поведал о славном князе Гостомысле. Княжил в Словении отец Гостомысла, Буривой, но ходивший под его рукою молодой Любомир призвал викингов, в совместной битве разбили они войско Буривоя и убили того. Но не принесло предательство добра Любомиру, буйные викинги проломили ему на пиру голову. Вдоволь жгли да грабили северные воины, пока славный князь Гостомысл не собрал войско, не погнал их прочь из земли словенской.
Мальчишка забыл о беде, привычно уже потянулся к Недашу:
- Ты был там? Был?
Милава взглянула на них - нахмурилась. А ведь отвары заваривала, отпаивала гостя, откармливала, да всё с припевами, с заговорами - отчего сейчас не рада?
- Нет, - покачал головой Недаш. - Я далеко был, в чужих краях.
- Ты жалеешь, что пропустил славную битву? Говорят, если меч в нужный день закалить в крови, он будет резать железо как масло. Ты хотел бы такой меч?
Резко умолк Недаш. Испугался - не Троп, отец его. Но медленно поднял голову Недаш:
- Он уже напился крови, на сотни кругов вперёд. Когда поёт меч, не видит он никого вокруг, ни старых, ни малых. Не вставай у него на дороге. Он потом взглянет - и опомнится.
И ушел, молча, слепо.
Поутру собрались все в передней, едва рассвело. Один Троп лишь спал - вчера допоздна со всеми сидел, умаялся.
Тут Серый рванулся, зашелся лаем, едва цепь удержала. Купец Угрим Рваное Ухо по-хозяйски прошел на середину двора.
- Слушай, Хват-кузнец. Сегодня соберутся боярские, решать будут. Обвинить не обвинят, а из посада погонят. Чтобы кузнец без волшбы жил - такого не бывает. Огонь Сварога при нём. Но сам знаешь - для князя дар делать хотели, прослышит тот о черной волшбе - никому несдобровать. Но я тебе прежнюю цену за надел дам. Со своим мастерством везде поднимешься.
Кузнец головой мотнул:
- Я еще ни от кого не бегал.
Угрим Рваный не особо огорчился:
- Ну гляди, Хват-кузнец. Еще побеседуем.
Недаш вслед купцу хмуро смотрел:
- Быстро он собрался. А и у волхва он был. Дары положил, и дары богатые. Ночью вернуться мог - не сам, так послал кого. Может, хотел зелье забрать, ведь добром волхвы черные зелья не раздают, да на хозяина мог ненароком наткнуться. И ведь на торжище к тебе в тот день с утра подходил?
Хват не спорил уже:
- Подходил, как не подходить. Товар смотрел, да лишь головой качал, как торговля идёт смотрел, о продаже более не заговаривал. В шатре, где волшбу нашли, не был.
Недаш дальше речь ведёт:
- Мог подослать кого неприметно, пока ты торговлей был занят. Мог с ночи подкинуть.
Кузнец возразил:
- С ночи не мог. Я с утра товар перекладывал, не было там ничего. Жилица перед полуднем уже пришел. Не выходил волхв - его и не беспокоили.
Недаш дальше думает:
- Кто еще подходил, кто в шатер заглядывал?
Кузнец лишь плечами пожимает:
- Много было кого, товар хорошо брали, на большое торжище со всей округи люди сошлись. Но в шатер чужие не заходили - к чему? Товар на виду разложен. Горислав разве что заходил, квас пил. Да он каждый день заходит.
Горислав - свояк, старшую сестру Милавы за себя взял, родня - роднее нету. Горислав давно уже в купцы подался, с обозом ходит, дороги у него наметанные, хороший куш привозит. У Хвата на продажу тоже товар брал, поначалу железо -инструмент, а после - кольца да обручи. Горислав в том товаре хорошо понимал, сам из рода кузнецов был, да не сумел по родовому пути пойти, не далось ему.
Да вот только последнее время Хват вещицы свои свояку не отдавал, и обоза большого не было, и на торжище готовил. О том ожерелье, что дочь воеводы на сговор надела, далеко слух прошел: товар на торгу расходился по цене втрое-вчетверо большей, и заказов уже наперед немало получено было.
- Долго Горислав поделки мои перебирал, долго на них глядел. Сердился, что нет ничего для обоза. Я обещал приготовить чего, всё же мы родичи.
И тут нахмурился Недаш:
- Как бы не повернулось дело, а для князя тебе уже не ковать. И на торгу долго еще ничего не продашь, придётся тебе к свояку на поклон идти, по его цене товар сбывать.
Кузнец не согласился:
- Как погонят меня из городища, какая ему на том выгода?
Недаш своё:
- А не мог он знать, что погонят тебя. Все кузнецы волшбу творят, без того добрые мечи не куются, а злое намерение не доказано было. И сегодня нет Горислава тут. Если родич - отчего не подошел поддержать, как Правдой велено? Оттого, что воеводу боится, или оттого, что себя выдать чем-то опасается? И еще смотри. Отчего Жилица так уверенно искать велел? Кто-то навёл его, кто-то подсоветовал.
Кузнец вовсе посмурнел. С Жилицы ответа не стребовать - он не своей волей шел, на службе был. И воевода в том не помощник - что ему кузнец? А Жилица первый товарищ, по праву руку сидит, воин лучший - такого и в самом стольном граде не сразу сыскать. Много лет Жилица рядом, пришел с южных земель на зов князя Гостомысла, тому княжество поднимать люди были нужны, с самых дальних краёв сзывал. Купцы тоже руки воеводиной крепко держатся. У Угрима Рваного кузнец для крепости мечи куёт. Кого воевода послушает? Ясно кого.
Недаш подумал, велел Тропа разбудить, и послать по слободе да по торжищу побегать, послушать, что люди говорят.
Принёс Троп вести нерадостные. Мальчишки вслед ему кричали, черным колдуном обзывали, взрослые стороной обходили. На торгу пришлые меж собой говорили, что поймали колдуна, который мол делал гривну для самого князя, что далеко на севере в стольном граде княжит, да в черном зелье ту гривну вымачивал - беду на князя призывал. А что еще и не творил Хват ничего, и даже заказа не получал - то уже никому не интересно было. Еще рассказал мальчишка, что Горислав второй день за запертыми воротами сидит, за двор не выходит - очевидно, боится, что о родстве вспомнить могут.
- Не дал ему Сварог огня, - покачал головою кузнец. - Оттого и ремесло ему не далось, как перенимать ни пытался.
О купце Угриме Рваном мальчишка тоже слыхал. Тот у воеводы во дворе так и крутился, до этого в честь торжища пировали чуть не каждый вечер, а сегодня с утра с воеводой да воями его за столом сидели, думы думали. Вот и надумали погнать кузнеца из города, чтобы от возможной беды самим заслониться.
Недаж хмуро глядел:
- Плохо дело. Как бы и ранее уходить не пришлось.
Кузнец голову поднял:
- Не побегу! Но Милава, но сын! Где я их укрою? На Горислава надёжи нет, родичей моих нет здесь. Недаш, жизнью своей заклинаю - попроси богов! Мне бы истину узнать: кто напраслину возвёл, кто волшбу подбросил. На суд богов того вызвать - правды потребовать.
Недаш смотрел жёстко:
- Обвинишь кого, станут дознаваться, кто из двоих прав, раскалят докрасна железо да велят нести, а после смотреть станут. Поднимешь ли железо?
- Подниму! Не выдаст отец-Сварог своего кузнеца, не позволит правду порушить!
- Может, и так. Давно уж привычен кузнец к огню. Но чем бы ни кончилось, а руки новые никто не приставит. Не ковать уж тебе после тонкие кольца, серебро да золото.
Кузнец упрямо глядит:
- Молот всё ж удержу, значит - не пропадём. Зато сын вырастет, станет прямо людям в глаза глядеть.
Недаш продолжал:
- А могут еще судебного поединка потребовать. Меч против меча. Тогда не руки - тогда жизнь потеряешь.
Горько усмехнулся кузнец:
- То есть, меж двух огней я? В какую сторону делу не повернуть, а спасения нет?
Недаш прямо на него смотрит, и горечь в глазах:
- Иногда уехать - гораздо проще.
- Нет. - Повторил кузнец. - Не гоже с пути сворачивать. Нету здесь выбора. Лишь идти вперёд - а там будь что будет.
Помолчал Недаш. Нескоро молвил:
- Ладно, пусть и так. Знаю я, кто волхва убил - намеренно то было. Не воровать - убивать волхва он шел, а ты уж попутно попался, да удачно так. Вспомни - десять лет как с юга Жилица пришел, говорит - по зову князя Гостомысла. Откуда тогда у него оберег о шестнадцати лучах, что лишь на севере шестнадцать лет назад подарить могли? Значит, ранее он там был, и был тогда уже воином. Кому служил? Если отцу князя, отчего не признался, отчего в княжий град не пошел? Или, может, Любомиру-предателю, варягами после убитому? Недаром Жилица ненавидит северных воинов, смертным боем с ними бился. Да и кто мог мешочек с волшбой подбросить в шатер? Тот, кто его и нашел там. Никто ведь не смотрел, с пола его Жилица поднял, или из сапога вынул. Купцы бы вдесятеро подумали, прежде чем против служителя Сварога пойти. Жилице терять было нечего - возможно, узнал его волхв.
И покачал головой:
- Зря боялся вой - у волхвов свои дороги. Он бы не тревожил попусту давно минувшее.
И тут как по голосу его случилось - отворились ворота, встал на дворе Жилица, еще двое воев с ним. Велели Хвату-кузнецу идти сегодня в полдень к воеводе на суд.
Кузнец глянул исподлобья на лжеца, но молвил уверенно:
- Приду. На площадь приду - при всём честном народе божьего суда требовать. Передай то от меня всему граду вольному.
Видно, голос зло дрожал, или во взгляде что прочитал Жилица, но усмехнулся в глаза:
- Да уж передам, будь уверен.
Недаш молча вслед глядел. Молчали оба. Что тут скажешь. И так ясно - Жилица воин, не купец, будет судебного поединка требовать. Как ни силен кузнец, а не стоять ему против воина, что с мечом сроднился.
Кузнец к дому повернулся - собираться пора.
- Об одном прошу - не оставь Милаву да Тропа, сбереги.
Что тут собираться, оружие достал, с Милавой попрощался, да и всё на этом.
- Отец! - бежал Троп. - Там... там Недаш, смотри!
Шагнул Недаш из дверей. Серый плащ на плечах, на ногах черные мягкие сапоги из кожи тура, что хоть полный Круг носи - им сносу не будет. И за спиною - меч.
- Нет. - Заступил ему путь кузнец. - Моё дело, мне и идти.
Мягко улыбнулся Недаш:
- Как раз это - моё. Моя дорога, я жизнь на неё положил. Хотел было свернуть - да некуда.
- Нет! - Собирался было повторить Хват, да не успел - легкой тенью скользнул мимо Недаш, вроде и не ударил, лишь коснулся - но, прикрыв глаза, повалился на пол кузнец.
- Слушать надо было, кузнец, да вовремя слышать. Не я теперь у тебя живу. Раз взял в руки оружие - ты отныне мой меньший.
Милава тут же выскочила из-за двери, кинулась к мужу.
- Ничего, - вновь мягко произнёс Недаш. - Полежит до вечера и проснётся.
Троп стоял, не сводя с него взгляда. Повернулся к мальчишке:
- Запомни, Троп, сын кузнеца. Что бы ты не ковал, мечи или гривны: может и боги стелят дороги, но идти по ним людям.
Улыбнулся и вышел.
Шумела - гудела толпа на широкой площади. Впереди воевода стоял со товарищами.
Вместо кузнеца шагнул на середину площади Недаш, да немногие его узнали.
- Я за меньших своих вышел - моё право. Тебя, Жилица, обвиняю. Что убил ты волхва, взял волшбу в его доме, и Хвату кузнецу подбросил, чтобы вину от себя отвести. За дело неправое - выходи ответ держать.
Недаш на голову, считай, ниже, против громады Жилицы и не смотрится. Десятник поначалу глянул недоумённо, словно удивился чему-то. Но после губы зло скривил, вспомнил небось, как недавно еще у соперника простой нож из руки выпадал. Недолго тот продержится. Ничего не ответил, возражать не стал, усмехнулся в лицо ему и шагнул вперёд.
Недаш левой рукою меч из ножен вытянул. Черная, как ночь, рукоять, черный камень в навершии гасит солнце, длинное темное лезвие - словно вода, в которой не видно дна. Плащ в сторону отбросил. Под кожаным жилетом - рубаха без рукавов. И на левой руке пониже плеча черно-багряный знак - громовое колесо. На левой руке - не на правой.
Воин, посвященный Перуну. Высший круг служения.
Попятился Жилица, на ходу пытаясь перестроиться. Метнулось смятение в глазах, да не тот был воин, чтобы отступать. Меч обоими руками вверх взметнул, с рыком кинулся на противника - когда бы попал, разрубил бы на месте, но никого уже не было перед ним - воин змеем уходил из-под меча. Но тут вдруг перестал уворачиваться Недаш, сошлись лицом к лицу. Со страшным звоном вновь сшиблись добрые мечи, и никто не уследил, как оказался лежащим на земле Жилица, и лишь кровь толчками рвалась из тела.
Из последних сил попытался приподняться Жилица, прохрипел:
- Перед Сварогом я виноват, перед кузнецом. Перед тобою - нет.
И отчего-то все поняли - не воину, не сопернику он говорил. Тому, кто за его плечами стоял.
Как уходил с площади Недаш-воин - все видели. Куда подевался потом, в какую сторону пошел - никто не знал. Долго после говорили о том, а о Хвате-кузнеце особенно. Не так уж и часто доведётся тому отныне девичьи колечки ковать - благословение Перуна на нём. Будут заказывать перстни стальные, обручи-наручи и гривны, себе да сыновьям - чтобы силы Перуновой коснуться, чтобы хоть тень той удачи в род приманить.
Чтобы век крутилось громовое колесо, крутилось, не останавливалось.