- Да вот младшему лейтенанту Сидорову первое дело доверили - кражу белья с балкона расследовать.
- А вам бы сразу в область да в убойный отдел?
- Вы-то настоящие дела вели, - осмелел лейтенант. Подполковник Васнецов, прославившийся в лихие девяностые, являлся легендой местного РОВД.
- Мне-то? Мне еще и не такие попадались.
Байки подполковника также считались местной легендой. Очумевшие от жары и безделья ребята охотно расселись вокруг и приготовились слушать. У Васнецова лишь чуть сощурились глаза, обмякла фигура, чуть изменился говор - и перед ребятами вместо подтянутого офицера вдруг оказался деревенский, несколько простоватый мужичок - участковый.
Начал неторопливо, откинувшись на спинку стула:
- Моим самым первым расследованием оказалось дело о пропаже колхозной лопаты. Было то, дай бог памяти, в конце семидесятых. Исполнилось мне всего лет восемнадцать. Я как раз десятилетку окончил, агрономом решил стать, в техникум поступил. Год отучился, послали в родной колхоз на практику. Председатель в садовую бригаду распределил да сразу звеньевым и поставил. В звене под моим началом пятеро колхозников оказалось, три бабы и два мужика - Семен да дед Егор. Бабы видят - паренек молоденький, сразу хихоньки да хахоньки. Дарья та, впрочем, тихо держалась. У нее пятеро ребятишек сидело по лавкам да муж пил без просыпу, вот она больше работала да помалкивала. Зинке, я думаю, до сорока уже шло, а ее все Зинкой так и звали. Крепкая такая баба была, налитая, что яблоко, и не хочешь, а глянешь иногда: груди - что твои арбузы. Бидон брала - не хуже Семена ворочала. Но с Катькой ей не равняться. Катька-то девка молодая, в самом соку, смеется - а зубы белые-белые. Меня уважительно звала: "Иван Ильич", да поглядывала так лукаво. Только я смотрю - она вроде как мне улыбается, а сама все потихоньку на Семена оборачивается. И все меня задевает, когда он поблизости где виднеется. Слыхал я, они в прошлом году вроде как встречались, а к осени разбежались что-то. Хотя Катька недостатка в ухажерах не знала, за ней толпами парни ходили. Да та перебирала все, мать у нее померла, с теткой жили, вот и некому было на ум наставить.
Плюнул я на их подколки, за работу взялся. Бригадир наш, Михалыч, поначалу каждый день проведывал, потом видит - ничего так дело пошло. Семен только недовольно глядел. Он работником не из последних считался, сам, очевидно, повышения ожидал. В колхозе мужик если толковый и не сопьется, меру знать будет, то вполне в люди выбиться сможет. А тут ему пацана в начальники поставили. Опыта то у Семена побольше моего имелось, но и я тоже не пальцем деланный, вырос в деревне, от работы не бегал. Как раз горячая пора настала - яблок много нацеплялось, урожай обещал знатным быть. А вовремя не опрыскаешь - плодожерка все и сожрет. Агроном яды привез, бочку наколотил, тут мне соперников не стало - я технику хорошо знал, враз все уловил. Семена на насосе поставил, деда Егора с лошадьми. У деда с животиной славно ладилось: только он губами цокал - лошадки возле нужной яблони и останавливались. Бабы у телеги с опрыскивателем возились, я за технологией следил. В таком деле глаз да глаз нужен. До субботы как раз и управились. Инвентарь я сдал, тару из-под яда закопал, как полагалось, а лопату у сторожки поставил. Трезора по голове потрепал и домой пошел.
По субботнему времени, ясное дело, вечером в клуб собрался. Иду по улице, вижу - Катька с младшей сестрой у калитки стоят. Катька принарядилась, кофточка на ней в цветочек, на груди натянута - глаз не отвести. А Лушка неприметная такая уродилась, толстенькая да рыженькая, и не сказать, что родные сестры. Когда девка в теле, оно и хорошо считается - и к работе способная, и подержаться есть за что. Коли совсем как пышечка - тоже многим по душе. Только Луша уж очень неповоротливой казалась, словно кадушка с тестом. Катька за год расцвела, а Луша еще больше пополнела, и с виду побледнела. Жалко мне ее стало, я говорю, вроде как в шутку: "Луш, ты чего на танцы не ходишь? Пошли давай, а то у меня девки нет". А сам на Катьку поглядываю. Луша с лица переменилась и за сарай убежала. А Катька усмехнулась, плечом повела да, не оглядываясь, впереди меня и пошла. Ох, знала ведь девка, что хороша!
Перед танцами у нас кино полагалось, все деревенские бабы сходились. Стоим мы, значит, с пацанами, колонны у входа подпираем, девок проходящих оглядываем. Зинка мимо меня медленно так проследовала, толкнула, словно ненароком. Ей что, она вдовая, кого хочет, того и хороводит. Тут полный зал народа набрался, кино началось. Музыка заиграла, герои повстречались, петь да танцевать стали, а я вновь на крыльцо покурить вышел. Гляжу - Зинка из-за угла показалась. Мне до того дела не было, мало ли куда бабе приспичило. Постояли еще чуток с парнями, потрепались. Семен появился, кепку набок заломил: "Что, мол, студент, много сегодня наработал?" Его быстро оборвали, он глянул косо, отошел в сторону.
Домой я уж заполночь собрался. Иду один, избы вдоль дороги темнеют, ни огонька кругом, тихо так, только сверчки стрекочут, как сумасшедшие. Луна круглая, словно репа, над самой головой висит, дорогу будто днем видать, звезд по всему небу - как просыпал кто. А Катька еще оставалась, с парнями под клубом хихикала. Я уходил - и не обернулась.
В воскресенье с утра меня батя на сенокосе припахал. Вышли спозаранку, едва рассвело. За отцом бреду, глаза слипаются. Остановился, росы холодной зачерпнул - радугой в лицо так и плеснуло, веселее сразу стало. Луга до реки раскинулись - все в цвету, косить - не перекосить. К полудню только домой вернулись. Слышим - бабьи крики на улице раздаются. Мать подошла, рукой махнула: "То Зинка завелась. Белье у нее с веревки украли - наволочку новую цветастую. А соседка кричит: мол, сама такая. Соседка одного гуся не досчиталась, наверняка мимо Зинкиного двора не прошел. Гляди, сейчас еще в волосы вцепятся". Отец плюнул, да и велел нам идти сено складывать.
Председатель меня в понедельник на планерке похвалил, звено наше в пример поставил. Пришел я в бригаду довольный. Глянул - вроде не так что-то. Присмотрелся - лопаты у сторожки нет. А лопату выдали новую, из нержавейки, блестящую. Сколько жил в деревне - таких не видел, шефы всего несколько штук перед посевной привезли. Обыскал все вокруг - нигде не нашел. Вот думаю, позору будет - в самом начале у студента лопату украли. Вспомнил я книжки свои любимые, о Шерлоке Холмсе, о дедукции и индукции. Чем я, думаю, хуже Холмса? Что ж я, думаю, лопату отыскать не смогу?
Стал рассуждать логически. Чужие к сторожке не пойдут - и далеко, да и Трезор не подпустит. Получается - кто-то из своих взял. Смотрю на всех, размышляю. Глядь - а деда Егора на работе нет. А его-то изба возле сада крайняя. Я наряд всем раздал и к деду пошел. Бабка выглянула да давай на него ругаться: "Опять вчера напился, старый черт, весь день во дворе провалялся". Дед выходит, шатается, рубаха на одну пуговицу застегнута. Я сразу к нему:
- Куда лопату дел?
Дед потерялся, замялся:
- Не брал я, вот те крест!
Я глянул грозно и говорю:
- Лопата колхозная, вызову милицию - до конца жизни посадят.
Отец, помнится, рассказывал, как в былые времена за пару взятых колосков сажали. И дед, видать, тоже не забыл. Испугался сразу же, забубнил:
- Да не брал я лопату. Я иду, бутыль несу, ищу, где бы от бабки спрятать. А в кустах лопата лежит. Я самогонку закопал, а лопату дальше отнес, у дороги поставил. Она ж приметная, зачем она мне?
Двинулись мы к дороге, глянули под деревья - нет лопаты. "Врешь, - думаю, - все равно найду". Дед рядом стоит, с ноги на ногу переминается, бубнит под руку. Не выдержал я, кышнул на него, а сам дальше принялся осматриваться. Вышел на полянку - солнце сквозь ветви прорывается, кружевные блики в глаза кидает, травы высоко стоят, бузина отцветает уже. Воздух такой густой, пить можно. А под ногами, на самой опушке, толстое бревно лежит, а на бревне - пятна засохшие, да много. Тут и думать нечего - кровь. Любой деревенский сразу опознает. Не до инвентаря стало, дорогу осмотрел - еще пятнышки маленькие заметил. Так и брел по следам до самой калитки. Глянул на избу, на забор покосившийся - и бегом назад бросился. Отозвал Дарью в сторону, говорю:
- Я все знаю. Кровь нашел. Признавайся сразу.
Дарья в слезы:
- Простите, сама не знаю, как вышло, нечистый попутал.
Так, всхлипывая, и рассказывала. Шла она в субботу с огорода поздно вечером, услыхала шум в кустах. Полезла - а там гусь в проволоке запутался, задохнулся почти. Распутала кое-как, а птица помирает уже. Дарья глянула - лопата у дороги, лезвие острое, взяла, да по горлу гуся и чиркнула.
- Вот тут меня нечистый и попутал. Я же не крала, все равно бы подох и пропал. А у меня дети месяц на одной картохе. Этот гад последнюю банку с салом вынес да пропил. Вот получка скоро будет - заплачу за гуся хозяйке.
Я вздохнул, да спрашиваю:
- Лопату куда дела?
- Травой обтерла, на пустырь отнесла, посреди тропинки оставила.
- Мы с отцом утром на сенокос шли - не было там ничего.
Тут как раз обеденный перерыв начался. Отправились мы с Дарьей на пустырь, лопату искать. Солнце припекает, ноги в траве путаются, репейки за штаны цепляются. А лопаты нет нигде.
Почесал затылок, говорю:
- Вспоминай, может, видела вчера кого?
Дарья подумала, подумала:
- Ночью, как перья на огороде закапывала, Семена приметила. В начале двенадцатого уже дело было.
Я удивился:
- Семен что тут делал? Он же на другом краю деревни живет.
Дарья плечами пожала:
- К Катьке шел, вон ее дом через дорогу.
- Не похоже, Катька еще в клубе была.
Стал раздумывать: "Семен бы лопату с собой не понес, а вот забросить подальше - мог бы". Решил я весь пустырь обыскать. Штаны подвернул и напрямик сквозь лопухи полез. Дарья вздохнула, платок ниже на лоб надвинула, да за мной следом побрела послушно. Кругом обошли, смотрим - везде сорняк некошеный стоит, а в самом дальнем углу земля перекопана. Дарья домой сбегала, свою лопату старую принесла, стал я землю раскидывать. Уже на два штыка вырыл, глянул - в яме тряпка цветастая, зацепил - и не сразу понял. Тут Дарья так на траву и посунулась. А мне не до нее, все бросил, отошел, за куст держусь. А из тряпок ручка маленькая выглядывает, пальчики - как кукольные.
Дальше ясно что - народ набежал, участкового вызвали. Семена сразу на допрос. Тот в крик:
- С ума сошли? Не было меня там.
Дарья твердит:
- Точно видела.
Семен свое:
- Да я к Зинке шел. Всю ночь у нее был, можете спросить. Ну и что? Другие ходят, а мне что, нельзя?
Зинка тут как тут, подбоченилась, глядит соколом.
Участковый послушал, покряхтел, да и рукой на них махнул. По дворам пошел, баб опрашивать. Я с ним. Народ весь следом тянется. К Катьке во двор зашли, та говорит:
- Не знаю ничего, с танцев поздно пришла.
Стали Лушу звать. Тетка выглянула:
- Заболела девка, второй день не встает.
Я гляжу - Семен боком-боком, да и вышел.
А мы в избу - Луша лежит, белая, как стена. Тут все и ясно стало. Участковый спрашивает:
- Отец кто?
Та молчит да плачет. Я говорю:
- Семена спросите.
Семен на забор опирается, а сам такой же бледный, как и Луша. Смотрит безумными глазами:
- Не знал я ничего. Не сказала она мне. Я с Катькой тогда гулял, а та раз убежала куда-то, а мне Лушу выслала. Я всем назло с ней у ворот простоял, да так и стал заходить. Катька - та всех парней хороводит, а Луша - спокойная девка, ласковая. С ней и поговорить можно, она и выслушает, и подскажет чего. Вот в садовую бригаду меня направила: "Иди, мол, Михалыч-то уже на пенсии, а ты опыта наберешься, себя покажешь, в люди выбьешься". А потом не стал я сюда заглядывать. За мной вон сколько девок бегало, на что мне, думал, Луша сдалась. Если б знал, я бы... Не знаю, что бы...
К вечеру милиция из района приехала. Народ все толпился вокруг, не расходился. Вывели Лушу из избы. А пропавшую лопату у нее в сарае нашли. Семен рядом со мной встал, кепку на самые глаза надвинул. Я возьми, да и скажи:
- А кто ж ту лопату проклятущую в кусты забросил?
Семен как-то хмыкнул странно:
- Да я ж и забросил. Глянул - ты ее без присмотра оставил. Я и закинул подальше, пусть, мол, студентик побегает, поищет. А не взял бы - и не случилось бы ничего. Бригадиром бы стал, да на Лушке, глядишь, и женился бы.
А мне вдруг вспомнилось - мальцом еще был, не спалось, услыхал, как бабка про жизнь рассказывала, еще довоенную:
- Тогда ведь как жили, нагуляла девка, куда деваться? Вот и несла на берег. Помнится, вышла как-то я белье полоскать, смотрю - плывет по воде. Видать, выше по реке кто-то знатно на досвитках повеселился.
Тогда страшно мне показалось - как это, выйдешь, а оно плывет?
Тут Лушу уже за двор выводят, в машину сажают. Дарья под руки поддерживает, по голове гладит. А тетка следом идет, узел несет. Зинку я поначалу и не увидел, она дальше всех встала. А тут вдруг в пыль повалилась, да как завоет! Обернулся я - а там и Катька стоит, за забор держится, белыми глазами на нас смотрит. И не поймешь - то ли на меня, то ли на Семена.
И так мне тошно стало. Обернулся и побрел, куда глаза глядят. В техникум я уже не вернулся, осенью в армию призвали, а оттуда в школу милиции направление дали. Вот так в следаках всю жизнь и провел.
А ведь сажал бы я сады, когда б ни та лопата.
Подполковник легко поднялся:
- А теперь за работу.
Словно отзываясь на его слова, раздалась дребезжащая трель телефона.
- Пьяная драка на Батурина 18, - поднял голову дежурный.
Лейтенант вздохнул, проводил взглядом удаляющееся начальство: