Сперва я решил, что моя смерть запустила этот странный механизм. Во всяком случае, до нее квартира была самой обыкновенной и ничем не примечательной. Потом уж...
Аккуратно, стараясь не повредить узел, тело вынули из петли и, положив на носилки, вынесли во двор. Я суетился, не зная чем помочь, порывался проводить, заскакивал вперед, чтобы открыть двери, путался под ногами. Наконец, грузный капитан с заспанным лицом, выпроводив всех, опечатал квартиру и ушел прочь, унося в папке тетрадный листик с единственным надрывным: "Достали!"
Внутри остались только я и Егорка.
Первое, что я почувствовал, едва за капитаном захлопнулась дверь, - это внезапное облегчение. Тоска, угрызавшая душу месяцами, въевшаяся, казалось, в саму суть меня, бессильно отступала, увязнув когтями в трупе. Безразличные к смерти санитары грубо затолкали ее в машину и увезли. На вахту заступили спокойствие и легкая грусть о недопрожитой жизни.
Первым делом я решил спрятать люстру. Раскидистая люстра на полу гостиной - зрелище нелепое и даже болезненное. Я поднял ее за крепкие металлические ветви и осторожно, стараясь не рассыпать хрустальную листву, понес в кладовку.
Не тут-то было.
Двери всех комнат моей трехкомнатной квартиры ведут в прихожую; коротенький дивертикул коридора заканчивается тесной кухней. В коридор же выходят двери ванной, туалета и кладовой. Смежных комнат нет, и в каком бы помещении ты не находился, попасть в другое, минуя прихожую-коридор, невозможно.
Но, покинув гостиную, я обнаружил себя стоящим на пороге кабинета. Оглянулся на незакрытую дверь и увидел дальнюю стену гостиной. Чертовщина какая-то! Не успеешь умереть, как с тобой начинает твориться неведомо что. Я сделал шаг назад и осторожно притворил дверь. Постоял с минуту, прислушиваясь к тишине. Открыл.
Кухня.
При жизни я бы закатил тихую истерику самому себе, но теперь все стало по-другому, и для разнообразия я сменил способ реагирования. Устроил эксперимент. В ходе проведенных испытаний выяснилось:
а) место, в которое я попадаю, открыв дверь, совсем не обязательно совпадает с местом, куда я стремился;
б) закономерность, по которой двери открываются в то или иное помещение, лежит за рамками моего понимания закона причинности;
в) закрыв за собой дверь, я отрезаю себя от помещения, в котором находился до того, и чтобы попасть в него вновь, должен совершить 2+n попыток (где n - величина произвольная);
г) прихожая никуда, слава богу, не делась, иногда можно попасть и в нее.
Совершив эти интересные открытия и с пятого раза пристроив в кладовой люстру, я, наконец, вернулся в зал. С журнального столика на меня внимательно смотрел Егорка. Ручки стиснуты в кулачки, ножки поджаты.
Посмертие, уготованное самоубийцам, представлялось мне совсем не таким.
- Это не Ад, - сказал Егорка из банки.
Час от часу не легче.
- Ты разговариваешь?!
- Да.
Исчерпывающе.
- Тогда давай поговорим.
- О чем?
- Где я?
- Там же, где и был раньше.
- Ой ли?
- Разве это не твоя квартира?
- Квартира-то моя, но я ли в ней?
- Не успел умереть, как стал философом, - насмешливо констатировал Егорка, сжимая и разжимая кулачки. - Кто же, как не ты? Ты ведь тождественен с собственным "Я"?
- Не надо "ля-ля"! - уже совершенно хамски заявил я. - Меня полчаса назад вынули из петли и увезли в морг.
- Так, - подтвердил Егорка и развил мысль, - тебя увезли, а остался...
- Я, - поразмыслив, закончил я.
- С вопросом "кто?" разобрались, - спокойно резюмировал Егорка.
Скорость, с какой он "разбирался" с вопросами, пугала и обескураживала.
- Вернемся к проблеме "где?". Квартира это твоя, тут сомнений не возникло, но что-то тебе не нравится. Что именно? - Покладистость, с какой внезапно разговорившийся Егорка взял на себя роль справочного бюро, нравилась мне все меньше, и я ожидал подвоха.
- Двери. Двери открываются... не туда.
- Двери открываются туда, куда ты их открываешь, - назидательно и непонятно сообщил Егорка. И добавил:
- Но чтобы попасть туда, куда ты желаешь, нужно знать, что ждет тебя за дверью.
- Я еще при жизни устал от демагогии.
- Со временем ты все поймешь.
С минуту мы гипнотизировали друг друга.
- Я теперь привидение?
- В каком-то смысле.
- Это загробная жизнь?
- Изнанка.
***
Когда надеваешь рубашку шиворот-навыворот, всегда видны швы. Они гораздо грубее, чем ты можешь себе представить, глядя на гладкую и аккуратную лицевую сторону, но в этой грубости есть определенная правда. Даже не правда - правильность. Ты видишь истинное положение вещей невооруженным глазом. В этом суть Изнанки.
Бред полный! Но именно так объяснил мне Егорка правила этого места.
- На Изнанке ты свободен от условностей, здесь все буквально, здесь ты видишь свою жизнь такой, какой она была на самом деле. Хотя совсем без символов обойтись, конечно, нельзя.
- А зачем все это?
- Чтобы жить дальше.
- А двери тут причем?
- Двери и есть символ твоей неупорядоченной жизни. Всякий раз, совершая поступок, ты не отдавал себе отчета в том, куда он тебя приведет. Поэтому метался по дорогам судьбы, заглядывая во все двери подряд и не находя нужной.
- И за это я теперь не могу попасть в туалет?
- Ты неверно оцениваешь происходящее Это не наказание, а скорее помощь. Научившись распоряжаться собственной судьбой, ты обретешь более высокую степень свободы.
- И это безобразие прекратится? Открыв дверь ванной, я попаду в ванную?
- Более того: открыв любую дверь, ты попадешь именно туда, куда захочешь.
- И когда это случится?
- Откуда мне знать?! Перестань задавать глупые вопросы! - только что охотно делившийся всезнанием Егорка вдруг заупрямился.
Я разозлился. Умные вопросы ему подавай! Продолжать беседу в таком тоне не хотелось. Вместо ответа я поднялся и подошел к двери.
На столе стояла едва начатая накануне бутылка водки. Я налил полстакана, выпил в два глотка. Дыхание перехватило. Продышавшись, я сообразил, что снова готов к разговору с новоявленным гуру. Черт возьми, именно тот эффект, которого я хотел! Если все остальное на этой Изнанке будет так, то с упрямыми дверями можно мириться.
На станции "Прихожая" я сошел, решив смухлевать. Открыл дверь гостиной... Кладовая с люстрой. Я еще немного покрутился по прихожей, заглядывая во все двери, и в один прекрасный момент натолкнулся на огромное бабушкино зеркало. Оно висело прямо у входа в квартиру испокон века, и я так привык к нему, что давно уже не замечал. Но в этот раз пойти мимо было невозможно.
В зеркале отражался не я. Женщина, строго глядящая на меня поверх роговых очков была моей первой учительницей. Никогда не забыть мне ее противный тонкий голос: "Возьми ручку в правую руку!" - и указкой по пальцам левой... Уже тогда, семилетним пацаном, я недоумевал: зачем переучивать левшей? Что плохого в том, что человек пишет левой рукой? Но с указкой не поспоришь.
Я неприязненно смотрел на не свое отражение и ждал, что будет дальше. В какой-то момент я моргнул, и зеркало "сменило слайд". Учительница пропала, вместо нее на меня таращилась рябая физиономия Лешки Киреева. Ах, сколько было вместе пройдено, пережито и выпито. Веселый и бесшабашный, он всегда таскал меня за собой, обзывая рохлей и подталкивая вперед; я тянулся, не желая отставать... Зачем? Только сейчас, глядя ему в глаза, я впервые спросил себя, что общего было у меня с этим человеком, чужим и властным, подчинившим меня своей воле и ритму?
Смена слайда. Мама. "Одень шапку - простудишься, не пей кофе - вредно, не лезь в воду - холодная, не играй со спичками - опасно". Я покорно брел в заданном направлении, понукаемый этими приказами. Поступил на химфак, поперся в аспирантуру...Эх, мама.
Смена слайда.
Смена слайда.
Смена слайда.
В конце-концов у меня закружилась голова, желудок возмущенно заурчал и подступил к горлу. Я кинулся к туалету и, распахнув дверь, ввалился в гостиную.
***
Наверное, привидениям все же нельзя пить водку, меня вырвало прямо на ковер.
- С облегчением, - участливо поздравил Егорка.
Действительно стало легче, калейдоскоп лиц перед глазами сошел на нет и ко мне невероятно быстро вернулось хорошее самочувствие и спокойствие.
- Поздоровался с зеркалом?
- Вроде того.
- Понял, что все это значит?
- Нет.
- Ну и дурак.
- На себя посмотри, анацефал. Гомункулус.
- А что мне на себя смотреть? - не обиделся Егорка, - я как на ладони. Это ты себя увидеть не можешь. У тебя даже отражения своего нет. Ты сам - отражение.
- Я покойник.
- Это само собой, одно другому не мешает.
- Так кого же я отражаю?
- Всех, - Егорка пожал плечиками. - Буквально всех. Ты не сохранил себя, потерял облик и стал отражением чужих представлений о том, каким тебе должно быть.
- Опять пустая болтовня.
- Пойди в прихожую и проверь.
Крыть нечем.
- И что теперь делать?
- Искать.
- Что?
- Не "что", а "кого". Себя, разумеется.
- Где?
- В себе, где же еще!
Разговор, достойный Безумного Чаепития. Я взял тайм-аут.
***
Егорку мне подарили семь лет назад на день рождения. Идея была Лешкина. За две бутылки водки сторож анатомического музея позволил компании молодых оболтусов пошляться по просторам вверенной его заботам территории. А еще за четыре, разрешил унести с собой приглянувшийся экспонат. Так пятилитровая, воняющая формалином банка со скрюченным уродом внутри оказалась у меня дома. Ради смеха мы придумали ему имя, перебрав в уме всех знакомых, чтобы никого не обидеть. Каким забавным это казалось тогда. Умирая от смеха, мы сочиняли ему биографию, рассказывали истории про него не подозревающим о подвохе девчонкам ("А кто такой этот Егорка? - Да, так, один лох? - Ха-ха-ха!"). А однажды, года два назад, Лешка пришел ко мне и с хитрющим видом выложил на стол свидетельство о рождении, выписанное на имя Егорки и мою фамилию. Это казалось смешным...
Я разговаривал с ним сначала в шутку, потом всерьез. Я стал испытывать стыд за глумление и насмешки, которые мы позволяли в его адрес. Наконец вовсе спрятал в шкаф от чужих глаз и доставал, лишь оставшись один. Друзья почти забыли про Егорку.
***
- А что будет потом?
- "Потом" уже наступило, каждую секунду наступает новое "потом". Какое из них тебя интересует?
- После того, как я научусь попадать в нужную дверь и найду собственное отражение, - терпеливо пояснил я.
- И научишься писать левой рукой, - усмехнувшись добавил Егорка, - и еще много-много чего.
- Хорошо, так что же случится потом?
- Ты обретешь себя.
- И что я буду делать с этим обретением?
- Нашедшему себя не нужно думать о таких пустяках. Все будет хорошо, успокойся.
И я успокоился.
***
Первый обхватил мертвое тело за ноги и приподнял его. Веревка провисла.
- Тяжелый, подвесок, - прокряхтел первый недовольно.
Второй взобрался на табурет и, ухватив труп одной рукой за волосы, сноровисто перерезал веревку.
- Опускаем, - скомандовал он.
Тело положили на носилки.
- Гляди, как улыбается, - первый без всякого пиетета ткнул пальцем в мертвое лицо. - И чего скалится, спрашивается? Первый раз вижу такого довольного жмурика.
Второй взглянул в лицо трупа и отвел глаза. Только что он видел эту улыбку: в здоровенной банке на журнальном столике, у желтенького сморщенного урода.
***
Пожилой капитан перекладывал бумаги по самоубийце в сейф. Рабочий день близился к концу и усталость брала свое. Одурев от дневной суеты, и мечтая лишь об отдыхе, капитан спешил покончить с делами. Щупальца сна уже оплели его сознание, путая и мешая сосредоточиться. Акт о досмотре квартиры, протокол вскрытия трупа, личные документы умершего... И последним на глаза попался листок с прощальным посланием. Твердый почерк был кривым и некрасивым, чернила слегка смазаны, будто писал левша. Единственное короткое спокойное слово...