Позвольте уж мне в свете бесед о классике упомянуть Марселя Пруста и его словесные лабиринты "В поисках утраченного времени", как никак, он считается одним из апостолов европейского модернизма, наравне с Джеймсом Джойсом и Францем Кафкой, о коих тоже следовало бы вспомнить, раз уж разговор пошел о модерне, о классике модерна, потому как современный модерн может знаменовать собой "Осиная фабрика" Иэна Бэнкса, дебютный его роман, надо сказать, скандальный и ошеломляющий, после которого о нем заговорили как о новой восходящей звезде Британской литературы, он шотландец.
Пруст бесподобен, на мой взгляд, для него слова, предложения, мысли представляют некое незаконченно-рожденное, оформляющееся и вновь образующееся действо, и это не столько достижение, сколько манера, манера письма, присущая исключительно ему... Пруст избавляет Вас от времени, о мысли о нем, своей манерой излагать он предлагает Вам плыть не важно, куда и зачем, причем и сам он тоже не знает, к чему это мероприятие организовалось, но это ни его, а вскоре и Вас уже ни коим образом не тревожит, ибо Вы уже там, в этом всемирном потопе слов, ощущений, мгновений, переживаний столь мимолетных, утонченных и аккуратных; и вы как Ной на ковчеге со всеми своими зверьми, плывете ничего не опасаясь и полностью доверившись своей судьбе, время тут не к спеху, оно даже ни к чему, потому как, не успев родиться одно словесное измерение, одна параллель, возникает другая и так до бесконечности, это может быть его мама, Пруста, которая на протяжении 50-70 страниц возникает, как тепло рук, которое его мысленно провожает и готовит ко сну и впоследствии уже как наплыв чувств, затем в связи с обедом, на котором зашла речь о Сване, о его Жильберте и проч.
Однако уксус не в этом, уж, коль речь зашла о Марселе, я, пожалуй, процитирую его Вам, ибо не могу удержаться от такого удовольствия, поведать Вам столь изысканный стиль и апофеоз словоизлияния, которому следует, однако, отдать должное, вот небольшая выдержка из его произведения, где он мимоходом упоминает о простой девушке: "Она прошла вдоль вагонов, предлагая кофе с молоком немногим проснувшимся пассажирам. Ее лицо, освещенное красными отблесками утра, было алее неба. Глядя на нее, я опять почувствовал желание жить, которое в нас воскресает всякий раз, как мы снова сознаем красоту и счастье. Мы всегда забываем, что они неповторимы и, подменяя их в своем уме условным представлением, которое возникает в нас в результате созерцания разных понравившихся нам лиц, удовольствий, изведанных нами, мы имеем дело лишь с отвлеченными образами, вялыми и бледными, потому что им как раз недостает оттенка новизны, несходства с тем, что нам знакомо, того оттенка, который присущ красоте и счастью. И мы произносим пессимистический приговор жизни, который кажется нам справедливым, ибо мы думаем, что приняли в расчет счастье и красоту, в то время как мы их устранили и заменили собирательным представлением, в котором от них не осталось ни единого атома..." Я намеренно пропущу пару предложений и далее: "Так, непохожая на идеалы красоты, которые рисовало мое воображение, когда я был один, красивая девушка сразу же вызвала во мне ощущение счастья (единственная форма, всегда своеобразная, в которой мы только и можем познать это счастье), счастья, которое осуществилось бы, если б жить подле нее. Но здесь в значительной мере играло роль и внезапное нарушение Привычки. Всем моим существом, готовым изведать жгучие наслаждения, ощущал я эту девушку, продававшую молоко. Ведь мы обычно живем лишь малой частью нашего существа, большая часть наших свойств дремлет, полагаясь на Привычку, которая знает, что делать, и не нуждается в них. Но этим утром, в пути, нарушение рутины моей жизни, перемена мест и необычность часа сделали необходимым их участие. Привычка, связанная с неподвижной жизнью и чуждая раннему вставанию, изменила мне, и все мои способности поспешили ей на смену, соревнуясь в усердии друг с другом, - подымаясь разом, как волны, на непривычно высокий уровень, - от самой низкой до самой возвышенной, начиная дыханием, аппетитом и кровообращением и кончая чувственностью и фантазией. Не знаю, быть может, дикая прелесть этих мест дополняла очарование этой девушки, внушая мысль, что она непохожа на других женщин, но она, в свою очередь, усиливала впечатление этой прелести. Жизнь показалась бы мне восхитительной, если б только я мог часы за часами проводить подле нее, сопровождать ее на берег потока, в коровник, на станцию, всегда быть с нею, чувствовать, что она знает меня, что я занимаю место в ее мыслях. Она посвятила бы меня в прелести деревенской жизни и ранних утренних часов. Я сделал ей знак, чтоб она дала мне кофе с молоком. Я нуждался в том, чтобы она обратила на меня внимание. Она меня не видела, я подозвал ее. Лицо этой девушки, высокой ростом, было так золотисто и так румяно, как если бы я глядел на нее сквозь цветные стекла. Она вернулась назад, я не мог оторвать глаз от ее лица, становившегося все более и более широким, точно солнце, в которое можно было бы вперить взор и которое совсем приблизилось бы к вам, позволяя глядеть на себя вблизи, ослепляя вас золотом и багрянцем. Она остановила на мне зоркий взгляд, но кондуктора уже захлопывали дверцы вагонов, поезд тронулся; я видел, как она вышла со станции и пошла той же тропинкой, было уже совсем светло: я удалялся от зари". Ну, и каково, спрошу я Вас? Вот пример мимолетного впечатления, о том, как по вагону прошла девушка с кофе. А вот те предложения, которые я намеренно пропустил: "Так заранее зевает от скуки эрудит, которому рассказывают о новой "прекрасной книге", потому что он представляет себе некую смесь из всех прочитанных им прекрасных книг, меж тем как прекрасная книга своеобразна, неожиданна и не является суммой предшествующих шедевров, которые нам еще недостаточно в совершенстве усвоить для того, чтобы обрести ее, ибо она именно вне их пределов. Но стоит ему ознакомиться с этим новым произведением, эрудит, еще так недавно пресыщенный, чувствует интерес к той действительности, которую она ему рисует". Ткань повествования Пруста испещрена подобными моментами, она как многослойный пирог напластований ощущений, образов, воспоминаний, она имманентна и необычайно пластична, так как идея времени такова, что оно попросту отсутствует, оно не необходимо, сюжет это перебор всевозможных чаяний, веяний, переживаний, моментов, игра чистой потенции разума вне рамок сущего, которое лишь обозначается как исходная точка, начальный толчок, и от которого развертывается весь последующий за ним мир.
На этом я позволю себе закончить это маленькое знакомство с Прустом для Вас уважаемая публика, но обещаю вернуться вскоре к Вам.