Иосиф Бродский в своих очерках пишет: "русская проза пошла за Толстым, с радостью избавив себя от восхождения на духовные Высоты Достоевского. Она пошла вниз по извилистой истоптанной тропе миметического письма и через несколько ступеней - через Чехова, Короленко, Куприна, Бунина, Горького, Леонида Андреева, Гладкова...". Далее, "причина, по которой русская проза пошла за Толстым, заключается, конечно, в стилистике его выразительных средств, соблазнительной для любого подражателя. Отсюда - впечатление, что Толстого можно переплюнуть; отсюда же - посул надежности, ибо, даже проиграв ему, остаешься с существенным - узнаваемым! - продуктом. Ничего подобного от Достоевского не исходило. Помимо того, что шансов превзойти его в его игре не было никаких, чистое подражание его стилю исключалось. В каком-то смысле Толстой был неизбежен, потому что Достоевский был неповторим".
Объективная проза Толстого задала каноны, но каноны столь канонические, что у писателей не осталось выбора, кроме как подражать ему, но только не Достоевскому. По пути Достоевского пошел запад, ибо его представления об искусстве тяготели в большей степени, как ни странно, к Достоевскому. Достоевский оказался самым "не русским писателем" за всю историю литературного творчества в России, хотя и писал о мистических изгибах и исканиях русской души. Почему? Просто Достоевский понимал искусство совершенно иначе для своего времени, если говорить психологическими терминами, ему был присущ крайний индивидуализм, который и отразился на стиле его прозы. Толстой подражал реальности - вторил ей, причем гениально, Достоевский ее создавал, создавал посредством раскрытия внутреннего содержания души главных героев. Достоевский уже тогда знал, что язык имеет в себе потенцию самопроизвольного развития, иными словами, обладает инерцией смысла и стоит задать тон, как он тут же подхватится другими аккордами. Достоевский не ставил задачей отразить реальность, но выразить ее, именно, выразить, такой, какой она мнится, потому как, даже самая объективная истина неспособна выдержать и йоты непостоянства окружающего мира смыслов. О "переплюнуть" Достоевский не подозревал, такая логика по отношению к искусству ему была непонятна в корне; актуализовать то, что в зачаточном состоянии сродни каждому, натолкнуть на внутренний самопоиск основ прекрасного с позиций отдельного мыслящего субъекта, единичного акта сознания, воссоздать не целое, но проекцию целого на его часть, индивида - вот его цель.
Достоевского можно причислить к первому экзистенциалисту в литературе, как Сёрена Къеркегора в философии. Доискивание основ внутреннего "Я", опоры в себе самом в противовес реальности окружающей, самокопание и рефлексия - вот камни, на которых зиждится фундамент поиска смысла жизни его героев.
Къеркегор не мог принять жизнь такой, какая она представлялась большинству, чувство отчаяния за судьбу собственную переполняло его, на этом психологическом напряжении и выросла его философия; боль единицы, боль человека выступала главной движущей силой, поэтому он обрушивается с критикой на Гегеля, пытаясь с позиций единичности и частности восприятия бомбить его систему объективного идеализма. Ни Достоевский, ни Къеркегор не были поняты до конца их современниками, но прошло совсем не много времени, и появился отдельный жанр - экзистенциализм, в котором миллионами голосов отозвались чаяния предшественников. Жанр экзистенции предполагает, что сущность человека неразрывна с его существованием, это то, что преподнесли миру Сартр, Камю в литературе, Шестов, Ницше, Бердяев, Ясперс в философии, он возник на закате объективизма Гегеля и Толстого и привел к апофеозу абсурда Кафки, Воннегута и современного постмодерна.
Удивительно, что два таких разнополярных писателя творили примерно в одно время в России, и, в любом случае, когда возникает вопрос о том, как надо писать, вспоминается Толстой, и на вопрос, как можно чувствовать, мы ответим словами Достоевского...