Дунаева Татьяна Валерьевна : другие произведения.

Чужой дом, общий файл. 1-11 главы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
Колдуны, что пришли с далекого Севера. Народ, вынужденный четыре сотни лет тому назад спасаться бегством от наступающих льдов. Чужой язык, чужой народ, чужие обычаи, чуждая мораль. Им поклонялись, как ведунам, зовя за глаза колдунами. Им завидовали, их зазывали к себе в города и веси, надеясь обрести их знания, и убивали, знания получив. Но вот прошло немного времени, и простые люди взяли у северных колдунов все, чем те могли поделится. Что осталось?.. Их жизни? Крошечные островки - вот все, что от них осталось. Осколочки прошлого, прячущиеся в лесах - охотница-Селина, да маленькие девочки Ветта и Ива, и старая бабушка Славомира - вот все, что осталось от Северного народа на великой Мать-реке. И их убежище раскрыто... И нужно либо прятаться снова, либо...
книга пока что в заморозке
contador de visitas счетчик посещений
  Чужой дом
   Глава 1
  
   - Странный он, Ветта! Глянь - волос темный, сам смуглый весь... - сквозь шум прорезался звонкий девичий шепоток, вырвав сознание из какой уютной и родной темноты, в которой плавал Милош.
   Мир вокуг кружился, рассыпался в дребезги, больно раня говолу острыми осколками. Звуки долетали, как из далека, гудя и дробясь, и гул то приближался, то уходил куда-то вдаль, завязнув среди боли.
   - О может, он просто грязный, Ивка? Ну или в пожарище попал, и там так сажей вымазался, - отозвался второй голосок - еще звонче.
   - Тихо вы, сороки-трещетки! - цыкнул на них третий голос.
   И у Милоша от этого голоса мурашки поползли по спине. Женский. Лет двадцать обладательнице. Воин? Сильный голос. Властный, и говорит неведомая девушка так, будто привыкла, что её слушаются. Беспрекословно. Вот и 'сороки' утихли. Милош попытался вынырнуть из тьмы, дать знак, что он жив, да не получилось ничего. Что-то не пускало, и тело не слушалось, будто нет его совсем. Только голова и боль. И на глазах повязка. 'Я в плену?.. Где я?... Ничего не понимаю...'
   - Ишь ты, очухивается, - прокомментировал еще один голос - старческий, надтреснутый, но тоже сильный и грудной. Голос старухи, - Я ж думала, все, готов голубчик, долетался...
   - Бабуль, ты б при нем-то не говорила такого-то, он ж слышит все... - насмешливо отозвалась та, что которую для себя Милош определил, как 'воительницу'.
   - А шо? - невинно отозвалась бабка, - Так то ж правда, че тут скрывать-то? Чай не мальчик-то, да стать и выправка у него воинская... Хех... Была. Слышь, малец, ты хоть пальцем-то пошевелить могёшь? - жесткие, шершавые, пальцы хозяйски подхватили ладонь Милоша, и принялись мять её, - Давай-давай, старайся. Чай хребет-то тебе Селинка-то починила, должон уже власть-то над телом вернуть.
   Милош попытался шевельнуть хоть пальцем - они их чувствовал, да заставить подчиниться не мог. Хотел хоть глаза открыть, да голос 'воительницы' его холодно предупредил:
   - На глазах - повязка, пропитанная лекарством. Если без глаз хочешь остаться - снимай.
   'Вот же дура-баба! Кто ж так с больным-то разговаривает, - мысленно возмутился Милош, - Точно воин.' Руки бабки продолжали теребить, мять, нажимать на болевые точки, а голос скрипуче читал наговоры перемежая их ласковыми словами и бранью.
   Послышался тяжкий вздох. А следом, сквозь зубы:
   - Убери руки, бабуль. Сейчас я сама сделаю. Видать что-то ещё не так у него в хребте, - и дальше, сердито, - Ивка, ну вот зачем ты это из леса приволокла? У меня дел мало, как недо-трупы с того света возвращать да лечить?
   - Ну Селин, ну пожа-а-а-алуйста, - жалобно протянула та, что звалась, наверное, Ветта, - Я тебя очень-очень прошу! Я клянусь, я тебе неделю буду ужин готовить, если ты его вылечишь!
   - Ох, Веттка... - протянула Селина, - Малая была - зайцев приносила из леса, да волчат, да оленят раненых... И то польза была! А с чужака - что?
   - Я вознагражу, - прохрипел едва слышно Милош, - Вылечишь - вознагражу.
   Селина звонко расхохоталась, её поддержал издевательское хихиканье старухи.
   - У мня есть, чем тебе отплатить, дева! - разозлился воин и хрипло, сдавлено закашлялся.
   - О даааа! Представляю себе, - протянула та в ответ и хмыкнула.
   - Ну Сели-и-и-и-на, ну я тоже тебя прошу! - Протянул второй девичий голосок - красивый и приятный уху.
   'Не то, что у этой, Селины!' - Зло подумал Милош, и в следующую секунду заорал благим матом, да рот заткнул солоноватый грубый ремень из турьей кожи, ловко всунутый между зубов. Его туго спеленатой груди коснулись горячие руки - обжигая, вызывая адскую боль, стремительно разливающуюся по телу, и вгрызшуюся острыми зубами в позвоночник и ребра. Тело скрутила судорога... Вторая, третья... А за ней - пришла-было спасительная темнота, да властный голос Селины вырвал из неё, не дав утонуть:
   - Не смей, чернявый! Зубы и ягодицы сжал, живот прибрал и терпи! Не девка малохольная, чтоб в обмороки падать!
   - От блажит-то... - Восхитилась бабка, - Селинка, ты б как-то нежнее, ласковее...
   - Это ты-то мне говоришь, бабуль? - язвительно ответил голос прямо над ним, - Нежнее? Да у него хребет перебит в шести местах, включая копчик! Как нежнее еще? Выживет, так выживет. И так силы на него трачу. Да еще и Ветта, дурочка малолетняя, его по лесу стуки перла за шкирняк, прежде чем меня позвала. Как выжил-то, а, воин?
   А воин мог только хрипеть и рычать сквозь закушенный со всей дури ремень.
   - Фу ж ты ж блин.... - обалдело проговорила Ветта.
   - Ага. Радуйся! Твоя находка? Твоя. Сама принесла? Сама... На, пользуйся. Только помой сначала, - брезгливо произнесла Селина, выдернула из зубов пациента ремень и отошла прочь от воина. Бесшумно, только движение воздуха подсказало Милошу, что девушка была рядом.
   Сквозняк, хлопок тяжелой двери, и следом:
   - Фу-у-ух... Пронесло! Слышь, чернявый, жить будешь... - произнесла бабка над самым ухом воина, - Селина, может, и сердитая у нас, да дело хорошо знает. Встанешь на ноги, а сейчас спи, спи голубчик, - и сухая жесткая рука накрыла его лоб, - А вы, пигалицы, неча рот разевать - одна за водой, другая за тряпками! А ты спи давай, доходяга!
   Рука провела по лицу, и Милош провалился обратно во тьму, хотя еще много чего страстно желал высказать и в адрес неизвестной грубиянки Селины, бабки и Ветты, тащившей его, изломанного, по лесу за шкирку...
  
   Милош пришел в себя, чувствуя настойчивые и недвусмысленные позывы сходить до ветру. Лежал и прислушивался к себе, боясь, что опять при попытке шевельнуть хоть пальцем, в спину вгрызется Боль. Рядом завозились, шумно мунически вздыхая и мрачным тоном выдав:
   - От притвора! Давай уже, шевелись.
   Милош про себя застонал. Мысленно. Голос принадлежал его мучительнице, Селине. Сколько дней или недель он был в бессознательном, полу-бредовом состоянии - не мог понять. Знал одно - он бредил, он падал во тьму, звал кого-то, не понимая - кого зовет и зачем. А голос, этот настойчивый и резкий голос Селины, его властно звал, пробирая до печенок, вытаскивая из кошмаров, не давая уйти за грань. Его тормошили, бесцеремонно вертели, мыли, меняли повязки на груди и лице, туго перетягивали перебитые ноги. Милош только сцеплял зубы, чувствуя унижение от того, что за ним, как за младенцем, ходит кто-то, подобный ей.
   - Шевелись-шевелись, нечего валяться. Или ты на меня обиделся? Так я Ветту позову, если что. Пусть сама тебя до задка провожает, - равнодушно отозвалась целительница.
   - Я сам, - прохрипел Милош и сам же своего голосо испугался. Карканье ворона.
   - Вот это голосок! Детишек пугать - в самы раз! - Усмехнулась девушка и горячая рука коснулась его горла, заставив дернуться, - Да не бойся, я Ветте обещала тебя вылечить, вот и не дергайся.
   И опять - по горлу будто кипяток разлился. Милош привычно зубы сцепил. И ягодицы поджал, чего уж тут! На сей раз рука почти сразу отпустила жерву, и Милош смог вздохнуть.
   - Ну-ка, еще раз каркни, - властно потребовала девица.
   - Да пошла б ты, девка!.. - зло ответил мужчина. Нормальным голосом, кстати.
   Девушка весело рассмеялась, и сняла с лица воина смоченную какими-то настойками тряпицу и в лицо ему доверительно сообщила:
   - Вот как? До того - дева, да воительница, да мамкой звал, как совсем худо было. А сейчас - девка! Ну я тогда иду, а ты догоняй, доходяга.
   И, посмеиваясь, ушла, хлопнув дверью. А Милош вдруг понял, что запахов вокруг него нет! Вообще нет. Мелькнула дурацкая мыслишка: 'Либо я сплю, либо у меня нет носа...'
  
   Милош еще полежал, из вредности, и открыл глаза. Ожидал увидеть над собой закопченные балки деревенской избы, а увидел беленый высокий, и довольно ровный потолок. Перед глазами все плыло, да и белесая муть, какая бывает, если наплаваешься в море с открытыми глазами, мешала толком рассмотреть обстановку полу-темной горницы. Видел лишь стол вдалеке и длинную лавку рядом с ним, какой-то шкаф темного дерева, громоздкие сундуки. Мутный взор зацепился за пучки сушеных трав, развешанных в деальном углу горницы в идеальном порядке, и темным провалом - камин в углу. Сам он лежал на застеленном оленьими шкурами топчане в отдельном, отгороженном занавесями уголке. Что-то его напрягло в этой комнате, да вот что? Но организм решил, что хватит думу думать, пора и бежать. Быстро бежать! Потому что ему надо. Очень надо.
   Руки-ноги слушались, да были как будто чужими, а при каждом движении мышцы противно подрагивали и в них впивались иглы, как при судорогах. Пока он пытался встать, собрав непослушные конечности, пока шарил в поисках портов, или хоть достаточно большой тряпки, что б срам прикрыть, дверь опять распахнулась, впустив яркий солнечный свет. В двери шустро появился силуэт и бодро заковылял, прихрамывая, к его лежанке, приговаривая знакомым голосом, что периодически сменял селенин:
   - Вот же... Да я ж!.. Э-э-эх, - вздохнула бабка, расстроенно махнула рукой и обратилась к мужчине, успевшему прикрыть срам какой-то тряпкой, найденой рядом на полу, - Ну шо, страдалец? Пойдешь, по-малясь, до задка-то? Аль ведро принесть?
   - Давай-ка бабуль, до задка попробуем сначала, - усмехнулся воин, рассматривая сердобольную бабульку, что все то время, пока язва-Селина его выхаживала, охала вокруг и переживала, да отварами, подбавив туда щедро медку, его поила с ложечки, когда ценительницы рядом не было.
   Бабка была колоритная. Явно когда-то яркая красавица, она и сейчас сохранила остатки былой красоты, проглядывающих сквозь морщины и темные старческие пятна на лице. Шершавые жесткие руки с длинными подвижными пальцами, высокий для старушки рост, хоть и сгорбленная она, а все ж до плеча воину достанет макушкой! И, главное, что поразило воина - её одежда. Широкие штаны, показавшиеся по началу Милошу юбкой, белая рубаха, длинный жилет с запахом да алым широким кушаком туго перетягивал худощавую фигуру. Ни каких лохмотьев - все новенькое, нарядно расшитое, да и сама бабулька была ухоженная и чистенькая. Седые волосы, не потерявшие густоты, заплетены в косы и уложены вокруг головы. Заглядение, а не бабка! Так, как она мечтают выглядеть в глубокой старости княжны да королевы - благородно, вызывая трепет и уважение. Только таких Милош среди них ни разу не видел. А тут - на-те вам, в лесу, да с улыбкой на устах.
   - Шо, болезный, по-нраву? - усмехнулась старушка и ручку в бок уперла, - Та вот только стара я для тебя, ох стара!
   Бабка захихикала и, чуть прихрамывая на левую ногу, подошла к лежанке, подставив худое плечо.
   - Бабуль, да я ж тебя пополам сломаю-то, если обопрусь! - возмутился Милош, но за протянутую руку ухватился, а вторую на плечо бабки положил.
   - Да ты б себя видел со стороны, доходяга! - возмутилась бабуся и без усилий дернула воина на себя, ловко перехватила за талию, а поставив того на подкашивающиеся ноги, продолжила возмущаться, - Ты ж, почитай, две луны у нас тут провалялся! А до того тебя Ветта-дуреха еще неделю пыталась сама отходить, да силенок у неё мало совсем. Вот и кинулась в ноге старшей нашей - виниться да за тебя, чернявого, просить.
   Милош чуть обратно не свалился, осознав, что два месяца и неделю пролежал. Но, собравшись, все-таки начал переставлять непослушные ноги. Медленно и мучительно пересекли залитую светом горницу - бабка совершенно спокойно, будто не раз выхаживала больных, его тащила на себе, продолжив вещать:
   - Ну так вот ты ж ща, как шикилет, кожей обтянутый. Ток ты не боись, мясо-то нарастет, было б на что нарастать, - хихикнула бабка, - Тебе ж кости как изрядно помяли? Будто под тура попал, аль медведь на тебе джигу танцевал?
   - Под колесницу, бабуль, попал. А потом мне руки-ноги ломали - что сразу не сломалось.
   - Ох ты ж страсти какие! - сердобольная бабка вздрогнула всем телом, - Значит, права Селинка была, сказав, что тебя вороги так изломали.
   Тут как раз вышли во двор, и Милош, привыкший к полу-тьме горницы, часто заморгал, пытаясь отогнать слезы, выступившие на глазах от резкого света. Бабка, не давая ему очухаться, потянула налево, вдоль свеже побеленной теплой саманной стены, сияющей так, на которую было больно смотреть. Мужчина переставлял ноги, старательно заставлял их слушаться, да еще и тряпку придерживал, норовящую упасть. Заметив его мучения, бабка заявила:
   - Да брось ты тряпку! Кого ты тут смутишь? Меня, бабку столетнюю? Или Селинку? Или малых девок? Так насмотрелись уже на тебя, пока выхаживали.
   Милош поправил тряпку и хмуро глянул на старуху. Та невозмутимо пялила на него хитрые голубые глазки - яркие, как весеннее небо.
   - Не напоминай, бабусь. Самому стыдно, как вспомню!
   Бабка хмыкнула, и растянула сморщенный рот в широкой задорной улыбке, продемонстрировав довольно неплохие для 'столетней бабки' зубы.
   - А шо ж тут стыдиться-то, внучок? Селинка - охотник, да и целительница, а младшие тоже не далече от неё ушли - вовсю стараются старшую свою догнать, такие ж... А больше тебя никто не видел-то пока...
   - Эт хорошо... - протянул мужчина, увидив перед собой свою цель - деревянную постройку под крышей из дратвы, с характерной прорезью ромбиком на дверке.
   Еще девять шашков и вот она - дверка. Бабка шустро перехватив Милоша за талию, открыла дверь и впихнула воина внутрь, сказав напоследок 'дальше - сам справисся!'
  
   Мир, став враз добрее после похода в туалет и прогулке по свежему воздуху, обрел краски, да так и не обрел запахов... Бабка проводила его обратно, да на сей раз усадила того на лавку и бодро ухромала вон из горницы, кинув, что щас покормит и одёжу принесет. А Милош пытался рассмотреть горницу, да глаза подводили.
   - Чет твоя Селинка напортачила, - протянул воин, шумно потянув носом, когда бабка вернулась, принеся кувшин молока и миску с овсяным киселем, да горстку ржаных лепешек в расписной глиняной миске, - Нюх пропал совсем, а слышу едва-едва.
   Воин, путаясь в широких рукавах, натянул длинную мягкую рубаху, оказавшуюся сильно большой, а бабка покачала седой головой, ловко расставляя снедь перед мужчиной, с силой опирающимся на дубовую столешницу. Будто упасть боялся.
   - Та-а-а! Эт не она, эт мязь, шо тебе на лицо клали. А ухи, - бабка почесала задумчиво в макушке, - Ухи тоже скоро слышать будут нормально, милок. У тя ж глаза-то были, того... Да и уши... - бабка шумно сглотнула и села на лавку напротив, еще и кулачком щеку подперла, - Ты ж страшон был, как... как... да не знаю, как кто! - всплеснула бабка руками, - Я такого в жизть не видала, и помилуйте Боги, не видеть бы такого! Ивка, она у нас малая еще, тебя как увидала, так в рев кинулась, а Селинка ругалась так, шо Ветта ажно расплакалась... Дохлый упырь - и тот краше тебя был бы! Ешь давай, да не торопись.
   Бабулька кивком указала на еду. Воин, сдерживая дрожь и желание стрескать все, сделал несколько глотков теплого киселя, сдобренного диким медом, аккуратно закусывая сухой лепешкой. Странно, но еда обратно не просилась. Даже наоборот - почувствовал, будто силы взялись съесть еще!
   - Так, бабуль! Ты его на тот свет решила свести?! - грозный оклик Селинки заставил воина подпрыгнуть на лавке, расплескав остатки киселя.
   В проеме стояла Селинка собственной персоной. Грозно сдвинув соблиные брови, на него взирала богиня охоты. Или одно из её воплощений. Такая же, как у бабки одежда - штаны, расшитая рубаха да жилетка, только темно-зеленых оттенков, а тонкий стан перетянут черным кушачком. Лицо против света толком разглядень не удавалось, только светло-льняные волосы, да яркие, пронзительно-голубые, как у бабки, глаза. А за ней маячили, прячась за спиной сестры, две другие девчоночки - одна, лет десяти на вскидку, а вторая - лет четырнадцати-пятнадцати. Такие же светловолосые и голубоглазые.
   - Что молчишь-то, бабуль? - спросила от двери девушка.
   - Да шо ему будет-то с кружечки козьего молока-то? - возмутилась та.
   Воин отставил миску с киселем и пододвинул к себе кружку с молоком, не сводя глаз с мучительницы.
   - Ну смотри сама, - довольно мирно ответила девушка, развернулась и бросила через плечо: - Я в лес, вернусь через три дня.
   Девочки заканючили, напередой просясь со старшей, но та на них шикнула, и они послушно отстали. Бабка махнула пигалицам рукой, и те несмело вошли, держась друг за друга. Вид воина вызвал в них оторопь. Одно дело - беспамятный на лавке лежал, а другое - вот он, сидит и на тебя смотрит.
   - Ну кто из вас, козы-дерёзы - кто? - ласково спросил мужчина.
   - Я - Ива, - отозвалась меньшая, и тороплива подошла к бабке, ластясь.
   - А я - Ветта, - вторая тоже к бабке подошла. И жарким румянцем залилась, пряча голубые глазки.
   - В бабулю красавицы такие, как я погляжу? - улыбнулся воин.
   - А то! - Гордо откликнулась бабушка и погладила прижавшихся к ней, как цыплятки к клушке, девочек по головам.
   - Вы тут вчетвером только что ли живете?
   - Да, милок. Я, да девочки-внучки... Ты на заимке охотничей, лес вокруг, - тише сказала бабка, разом с лица спав, вдруг осознав, что с таким трудом выхоженный 'доходяга' - незнакомый воин, чужак, да и вообще мужчина... А тут только она, да девки.
   - Я, стало быть, Милош Хенрич. А для вас, спасительницы мои, дядька Милош буду, пока не прогоните. Как оклемаюсь чуток, так подсоблю по хозяйству. Меня не бойтесь - плохого не сделаю.
   Девчатки еще сильнее вжались в бабкин бок, блестя испуганными глазами на Милоша.
   - Ты это, Милош... - прошептала бабуська, - Ты б кушал, да спать ложился... А вы, голубки, бегите, по хозяйству похлопочите...
   Милош кивнул и подмигнул бабульке. Сам с трудом поднялся и, опираясь на стену, пошел к своей лежанке, где уже были перестелены шкуры, а поверх была льняная беленая простынь. Свежая подушка в вышитой наволочке, да теплое лоскутное одеяльце ждали его. Девочки, переглянувшись, мышками прыснули из горницы, а бабка, тяжело поднявшись, начала убирать за Милошем со стола, накрывая миски и кувшин крышками.
   - Бабуль, не бойся меня. И девочкам - тоже нечего бояться, - проговорил Милош, устроившись под одеялом, - Я не бандит, и не рядовой вой, я тысячником был... И не дикарь, хоть по мне и не скажешь, наверное сейчас, - как можно спокойнее сказал воин, а бабка, сев обратно на лавку, закрыла ладонями лицо.
   - Не бойся, говорю, старая, ни тебе, ни твоим цыпляткам беды не будет! - усмехнулся воин, - Вон Селинка твоя, сразу это поняла, даже на охоту пошла, не боясь меня с вами оставлять!
   - Так то Селинка! - Бабулька отняла ладони от лица и, облокотившись на колени, продолжила грустно: - У неё чутье, как у волчицы! Она нас сюда, на заимку, с собой и увела...
   - Что, бабуль, к девкам сваты наглые зачастили? А мужика в доме нет, что б отвадить, да отказать? - догадался он.
   Бабка плечами пожала и, кивнув, промолвила:
   - Ну да. Отец их, сынок мой младший, охотник, жив был - все боялись. А позже - жених селинкин отваживал... А сейчас... - Бабка головой покачала и затихла. По щеке, теряясь в глубоких морщинах, побежала слезинка.
   - Ну-ну, бабуль! Не плачь, - грубовато пробормотал воин, - Что ж тут такого.
   А сам поймал себя на том, что сердце неприятно кольнуло известие о женихе Селины, да захотелось расспросить говорливую бабку о странной целительнице. 'Успеется еще!' - одернул он себя и закрыл глаза.
  
   Проспал он более суток, а после того сам, опираясь на стены, смог добрести до задка и вернуться обратно. Слух потихоньку возвращался в норму, а обоняние восстановилось после сна, обрушив на воина смесь запахов незнакомых трав и цветов, разогретого полуденным зноем сушащегося сна, пощекотало нос острым запахом выделанных кож и шкур, да подразнив вкусным ароматом коптящегося где-то неподалеку мяса. Заимку он толком и не разглядел - сил бродить пока еще не было, да и сердце колотилось где-то у самого горла, а перед глазами кружились яркие, до тошноты, разноцветные пятна. Только в отражении воды в корыте, что стояло под водостоком, собиравшем дождевую воду с крыши, сог себя кое-как разглядеть. 'Эк тебя, Милош-вой раскозявило-то!' - пробормотал воин, скрывшись в полумраке и прохладе горницы, оказавшейся ладным отдельным, на одну горницу, строением. То, что он в воде увидал, повергло его в ужас - до того отощал, да изнемог. Не удивительно, что девчатки боятся - сам бы такого страховидла испугался... Долго сидел потом на лавке, приходя в себя. Рубаха мокрая - хоть отжимай, а дышал так, будто в стальном доспехе по пустыне бегал...
   В окне почудилось движение, обернулся. Две белобрысые макушки с запозданием пропали, послышался шум борьбы и писк. Следом долетел сердитый крик бабки:
   - А х вы ж окоянные! А кто за мясом следить-то будит, а? А то перекоптиться, что зимой есть будешь, а? Уж я вас щас хворостиной-то!
   - Да ладно, ба! Тут дядька Милош проснулся, а ты нам про коптилку! - ответил ей сердитый голосок Ветты.
   Милош невольно рассмеялся. Эка невидаль! Вот диковинка - дядька проснулся. Хотя для них-то невидаль да диковинка - вон опять макушки льняные над подоконником всплывают, да глазки голубые любопытные заблестели. Милош, стараясь не делать резких движений, повернулся к окну и невольно улыбнулся - до того девчатки пригожие были и ладные. Он про таких раньше только сказки слышал, что, дескать, живет где-то далеко в лесах народ такой - светловолосый да с глазами, как летнее небо. А кожа, говорят, белая да золотистая бывает от загара. И поговаривают, что они знатные охотники, мастера на все руки, да воины смелые и сильные. Видать, не врут сказки-то.
   - Ну здравствуйте, девицы-красавицы! - поприветствовал их он тепло и с улыбкой.
   - И тебе поздорову, дядька Милош! - хором откликнулись обе, продолжая на него пялиться поверх подоконника.
   От входа послышались шаркающие шаги бабки.
   - Здравствуй, бабуль! - поприветствовал он старушку, - Прости, что встать не могу, да в ноги поклониться, - на полном серьезе добавил он.
   - Да ладно тебе, милок! - возмутилась бабка, - на, вона, лучше поешь! Да рубаху и штаны я тебе принесла новые.
   Милош обрадовался штанам, как драгоценному дару - не годится воину без портов разгуливать. Ушел к себе в угол, задернув занавесь. Переоделся, да присвистнул - штаны оказались длинными, да великоваты в отощавшей талии и бедрах, а в рубаху таких, как он, двоих можно поместить, да еще и третьему место останется! Да выбор - невелик. Подкатал штанины, подвернул рукава и вышел эдаким пугалом в горницу. Бабка как увидела, захохотала, а осмелевшие девчатки прыснули от смеха.
   - Это тоже жениха селинкиного? - с подозрением спросил воин у потешающихся зрителей.
   - Нет, это тятькино! - пискнула Ветта.
   - Вот это великан у вас тятя был! - с невольным уважением произнес Милош.
   - А тож! - с гордостью отозвалась Ива.
   Милош оглядел ладную и аккуратную горницу с ровным потолком и стенами, заботливо и добротно сделанную дверь и крепкий косяк, да камин, сложенный так хорошо, что и у иных богачей в домах не встретишь.
   - А заимку тоже тятя строил? - спросил у Ивы Милош, садясь за накрытый стол и склонив голову в жесте благодарности бабульке.
   - Еще мой дед начал, потом отец продолжил. Потом - муж мой, а теперь вот Селина на заимке хозяйка. Не дали боги внуков-то... Только внучек, - ответила за девочку бабка.
   - Да не боись, бабуль! Такие девки растут - женихов в дом приведут, да будут новые хозяева, и дело будет кому продолжить.
   'Да Селина, глядишь, дурью маяться перестанет и детей, как бабе положено, нянчить будет!'
   - Ох, милок, твоими бы устами... Да богам в уши! - улыбнулась старушка, пододвигая к нему миску с щами, да кусок ржаного хлеба. Так как же их спровадить, коль старшая - наотрез замуж идти не хочет?
   - А что с женихом-то случилось? - как можно более беззаботно спросил Милош, наворачивая сытные наваристые щи, сдобренные сметанкой. Как раз сейчас по нему - и не жирные - на козьем мясце, и сытные.
   - Да вот знаешь... - бабка пожевала губы и, тяжко вздохнув, продолжила: - Селина, конечно, меня обругает, да беды-то нет, расскажу тебе - все одно, пигалицы разболтают.
   Бабулька прошлась по горнице, перестелила белье, достав новое из окованного по углам потемневшей бронзой сундука, да поправила одеяло. Вернулась и села напротив. Девчатки убежали - видать про коптилку вспомнили.
   - Да был у нас один молодец. Селинка с ним с детства вместе бегала по лесу. И выросли, зная, что будут мужем да женой. А тут вона как получилось... Люди князевы пришли на дальнюю выселку, где наши сватами для друга в то лето были, да молодцев сманили. К нам-то не доходят никогда - до нас месяц по лесу идтить, а вот к крайним - там да... Вот Юлек и подался к ним. Селинка тоже хотела, в войско к князю. Тот звал, да мы б тогда совсем одни остались. Одна она в то лето вернулась. А через лето, аккурат на ту весну, ей ленту черную принесли от князя. Да гривну золотую... А на словах - мол, нету больше Юлека-Кудряша, в бою погиб, князя обороняя... Князя оборонил, а вот сам-то, балбес, голову сложил... - бабка губы сердито поджала.
   - Ты, видать, бабуль, не сильно-то его любила, коль так о нем, - заметил тысячник-Милош.
   - Да за что его любить-то, милок? Селинка, надёжа наша, как разум потеряла тогда от горя. В лес на неделю ушла. А как вернулась, нам велела собираться и на заимку. Нас, пока Юлека не было, почитай каждый день сваты одолевали. И к Селинке сватались. И, зарание - к Ветте, да на Иву-малявку поглядывали. А она всех разогнала, говорит: 'Не надо нам женихов покамест!'
   - И только в этом дело? - улыбнувшись, спросил воин.
   - Нет, не только! - бабка решительно на него глянула, - Дурак тот мужик, что в войско к князю идет! Голову хоть так, хоть эдак, а все одно - сложит! Что те дальние-то на выселках? Пол-сотни дворов. Один другого беднее! Тьфу, голыдьба! Всё - князю, мальцы еще с материных колен сами сползти не могут, а туда же - в войско князю! И ладно бы князь-то тот из наших был! Так пришлый же! Да еще и не заботы ради воюет, а наживы ради! На корабли детинок сажает, да по Мать-реке сплавляется. Там, говорят, люди богатые, злата много да каменьев... А сдались им, дурням, эти каменья да злато-то? Больные совсем возвращаются. Побудут дома, шкуру подлечат, да опять - к князю.
   Бабка была в ярости, судя по всему. Глаза горят, подбородок - трясется, кулаки сжала. А Милош всерьез задумался. Они тоже всю зиму шли, подымаясь по Мать-реке, дабы наказать тех, кто к ним с набегами приходят. Уж не этого ли князя войты над ним поиздевались?..
   - А как того князя-то зовут?
   - Да знать я не знаю, и желания имя его знать нету! Пришлый, говорю ж! Навроде тебя. 'Князь' и все тут... - буркнула бабуся, - Селинка знает. Ты у ней поспрашай, как воротится.
   Милош покивал для вида, раздумывая - а будет ли Селинка с ним говорить-то? Мужиками-то обиженная, да так что в лес удрала?
   Да и сходится многое - набеги по Мать-реке, да князевы воины. Только вот те, к которым у Милоша дело незаконченное, были темноволосыми и темноглазыми, как сам Милош. Так бабка говорит, что они пришлые. 'Ладно, что гадать-то? Вернется девка из лесу - расспрошу. Что я, к девке молоденькой подход не найду?' С этими словами Милош доел, поблагодарил бабульку, еще раз сходил в будочку за избой, да умывшись в корыте, спать снова улегся. Знал сам - ему сейчас только есть да спать с недельку. А там и за тренировки можно взяться. Да бабке обещал по хозяйству помочь. Он, хоть и тысячник, да руки из нужного места растут. Да и жизнь у тысячника - не простая была, хорошо да много чему научмла. С низов, с босоты подымался...
  
  
   Глава 2
  
   Охотница обещалась вернуться сегодня, на закате третьего дня. Девчата, сестицу ожидая, пирогов напекли, дела все переделали, да все проверяли - все ли на подворье ладно, нет ли чего, что сестру строгую обидет. Рассердить её, как понял Милош, они не боялись. Селинка, хоть и строга была к родным, да честна, и старалась она сама, за троих работая. И в лес ходила, летом - за мясом и медом, травы собирала, зимой - по снегу за пушниной и хворостом. Девчат не нагружала особо, но за хозяйство с них строго спрашивала, как с равных. Бабушку любимую только к куделе, готовке, да к хлебу подпускали, сами справляясь со всем.
   Вот и сегодня - Милош еще только встал, а во дворе уже во всю девчата хлопочат. Младшая - птицу кормит, средняя - сено подсохшее в теньке ворочает, а бабулька - коз доит. Поздоровался с ними и пошел в тенек посидеть.
   - Там лавка есть и стол под навесом, дядька Милош! - крикнула Ивка, помахав рукой в нужном направлении.
   - Вот сейчас передохну тут, на чурбачке, и пойду. Я ж сейчас, как дед старый - двор перейти, что поле вспахать, - отозвался, пытаясь отдышаться, воин под веселое хихиканье девочек.
   Отдохнул и пошел в нужном направлении. А там действительно нашелся ладный стол под седым от дождей и солнца, деревянным навесом. Слол огромный, человек на двадцать рассчитанный, с запасом видно делался. Так что стоящие на ближнем крае несколько мисок-чашек, да накрытая полотенцем плетенка с хлебом, выглядели сиротливо. Только воин успел нос в миски сунуть, как Ветта подбежала с кувшином парного молока и кругом острого и твердого козьего сыра. Поставила рядом с ним и удрала - только пяточки босые засверкали. Боятся еще девчата. Или стесняются, от мужчин в семье отвыкнув, да за год в лесу задичав. 'Вот бы их ко мне, в Вольноград! Народу - тысячи, уж у меня бы девочки не босыми бегали, а по палатам ходили, в шелка, парчу да жемчуга рядил бы куколок! И мужей бы нашел - самых лучших, самых достойных!' - размечтался было воин, да сам спохватился, напомнив себе, что до Вольнограда ему три месяца по реке к морю. Да не с соратниками-воинами, а одному - босотой да голыдьбой. Еще и люди князя знают его в лицо, а значит, придется скрываться. И звонкого золота, что бы нанять корабль тоже нет. И оружия даже нет, что бы охранником в караван к купцам наняться. Есть рубаха с чужого плеча, да порты, что норовят упасть с торчащих мослов. Да долг перед девками-лесунками и бабкой неоплатный. Мысли-мыслями, а организм требовал к себе внимания, да еды по-больше. Спохватился Милошь только когда допил весь кувшин, прибрал последние крошки сыра с тарелки, да плетенка с хлебом опустела. 'Ох, будет тебе сейчас, воин, за жадность!' - подумалось воину, - Как обратно-то дойдешь? Аль как пьянь подзаборная, под лавкой уснешь?..' Ругая себя за жадность, Милош с трудом поднялся. Живот, набитый под горло, тянул к земле, а глаза сами собой закрывались.
   Добрел до горницы и упал, провалившись в сон, а проснулся лишь к вечеру, когда солнышко зазолотило верхушки сосен, что вырастали стеной за высоким добротным частоколом, что окружал заимку. Не заимка, а прям крепость!
   На столе его ждала еда и новый кувшин молока, топленого. Видно, хозяйки уже и отобедали, и поужинали, пока воин подушку давил. Быстро поев - опять все до крошки смел, сам поражаясь - как в него все влезло, да обратно не просится. Вспомнилось, как он однажды от ран отходил, так тогда едва мог хоть кусочек съесть - обратоно все просилось. Но то было в городе, в разгар зимы. А тут то ли воздух волшебный, то ли еда, да молоко козье. А то ли селинкина ворожба помогла - кто знает.
   Расправился с ужином и пошел на улицу, прихватив ранее, еще утром, замеченный деревянный ящик с баклушами - заготовками под ложки, и с резцами. Ящик после болазни был отвратительно тяжел, хоть и был заполнен лишь на половину, да и звонкие кленовые деревяшки были хорошенько просушены. Но Милош - из упорной породы. Дотащил до чурбачка на дворе, утер пот и сел, выбрав нож-резец по руке, да светленькую деревяшку с полу-готовой ложкой. Медленно и осторожно начал резать. Пальцы не слушались, правая рука практически сразу заныла, будто не резал он в своей жизни по дереву ни разу... Отдохнул, примерился, и снова за работу. Часа через три жилы перестали ныть, и стало легче, хоть пальцы порой скрючивало от боли.
   Ровно на закате из-за частокола послышался звонкий собачий лай - сука, что, как он понял, охраняла ворота, радостно приветствовала хозяйку. А через минуту к воротам, обгоняя друг друга, кинулись девчатки - открывать сестре. Милош улыбнулся, глядя как бабулька, вытирая на ходу руки об передник, ковыляет через двор, сияя.
   Селинка вошла во двор, а следом вошел Пес. Имненно так, с уважением и с большой буквы. Косматое темно-серое чудище, чей загривок доставал девушке до бедра. Таких псов Милош в жизни тоже еще не видел. Пес без усилий тащил волокуши, закрепленные за шлейку, сшитую из толстых кожаных ремней. Громадный, гордый красавец шел, низко опустив тяжелую лобастую голову и высунув язык. Еще бы - в такой шубе, да по летней жаре!
   Охотница, поочередно обняв девчат, да поцеловав каждую в макушку, принялась распрягать зверя, а тот заметил замершего Милоша. И зарычал. Низкий, вибрирующий звук, словно камнепад, прокатился по двору, заставив затихнуть даже козлят, мемекающих в загоне и кур... А Милош сглотнул. Селина, кинув взгляд на воина, приказала псу:
   - Не трож, Волчек. Нельзя.
   Тот продолжил рычать, пока хозяйка не дернула его за длинную шерсть на загивке.
   - Кому сказала?! - с угрозой, не хуже, чем сам пес, прорычала хозяйка, и пес опустил виновато голову. И хвостом-метлой так пару раз махнул, то на хозяйку поглядывая, то на мужчину, рот открывшую.
   - Давай-давай, дуй на место, шельмец! Подружка вон заждалась, - усмехнулась подошедшая бабулька.
   - Да погоди, бабуль, щас награду ему дам, - Силенка порылась под кожухом на волокушах и вытащила от туда здоровенную, увесистую тушку зайца. Прикинула по весу и еще одну добавив, кинула их по одной яростно закрутившему лохматым хвостом псу, - Твое, молодец!
   Пес поймал одну тушку в полете, перехватил по-удобнее в пасти, вторую - так же, и, вильнув хвостом еще пару раз, ушел обратно за частокол, па прощание обернувшись и рыкнув сквозь тушки еще разок на Милоша. Для острастки... Милош проникся. Осебенно тем, что из пасти торчали лишь уши и задние ноги зайциков. Не хилых таких зайчиков - каждый на четверть пуда, а то и больше. И их тельца целиком скрылись между челюстей...
   Девчатки тем временем вдвоем впряглись в волокуши и с усилием потащили к большей избе, что стояла в центре заимки-поляны. Бабка хотела-было перехватить у охотницы рюкзак, но Селинка головой покачала, отдав только тулью да тугой лук со снятой тетивой. Бабулька и тому была рада. Проходя мимо воина, девушка лишь взгяд на него бросила, да мимолетно кивнула. Милоша это не сильно, да задело. Он отложил готовую уже ложку, что давно уже упорно полировал грубой свинной шкуркой, и размяв пальцы и потянувшись всем телом, взялся за следующую баклушу - пока светло еще одну ложку хоть начать.
   Девушка вернулась спустя час, неся горшок, завернутый в полотенце, да холщовую сумку с чем-то съестным. Напротив воина тормознула, посмотрев за тем, как он работает.
   - Тяжко? - спросила она, кивнув на руки.
   - Ничего, пройдет. Неделька, и заработают, как надо! - отозвался Милош, стараясь, что бы голос звучал ровно и беззаботно.
   - Не в первый раз тебе руку ломает, - уверенно произнесла девушка, - Но я не о руке. Я про хребет. Клади работу, пошли осмотрю спину, да поешь горячего. Ивка говорит, ты сегодня на сухомятке у них. Негоже.
   Милош попытался поймать взгляд девушки, да не смог - она на ложку смотрела, улыбаясь уголком рта.
   - По нраву ложечка? - спросил Милош.
   - По нраву, - ответила степенно девица, - У нас такие деда резал, когда совсем ноги и глаза отказал. Очень похожи.
   И пошла, ровно и бесшумно ступая мимо воина в горницу. Тот только зубами скрипнул, да за собой прибирать стал, страясь не ругаться громко.
   Девушка зашла в горницу, сгрузина снедь на стол, выложила хлеб в корзинку-плетенку, да миску поставила на стол. Для одного. Вытащила из сундука, да кинула на чисто выскобленный дощатый пол одеяло и принялась ждать, сложив руки на груди. Лицо было задумчивое - будто не тут она мыслями, а далеко от сюда. 'Небось кудряша все своего вспоминает...' - подумалось Милошу. Но к одеялу подошел, снял рубаху и спросил язвительно:
   - Порты снимать?
   - Можешь и снять, а можешь только приспустить... - рассеянно отозвалась девушка, подняв на него задумчивый взгляд, - Мне-то что? Мог и рубаху не снимать. Ложись.
   И Милош, ругая себя, лег на одеялко, чувствуя себя дурнем. Ну вот что он к ней цепляется-то?.. Или его, тысячника-красавца, так задевает, что она равнодушна? Так он перед её очи не красавцем, а куском изломанного мяса предстал. Да и как он выглядел, после того, как его средняя сестрица 'врачевать' пыталась, по лесной подстилке, окровавленного, протянув?..
   А девушка тем временем прошлась горячей, словно у больного в лихорадке, рукой вдоль позвоночника, не касаясь его. Лишь обдавая жаром ладони. 'Проследила', проведя кончиком пальцев, каждое ребро, каждую жилу, каждый мускул, и скомандовала переворачиваться. И снова водила руками над телом воина. Милош наконец-то смог рассмотреть девушку как-следует. Красивая. Очень красивая. Высокий чистый лоб, черные тонкие брови вразлет, большие и выразительные голубые глаза. Воин улыбнулся, глядя на тонкий, но чуть вздернулый носик, яркие, четко очерченные губы... Только впечатление идеальной, покладистой красавицы чуть портил упрямый острый подбородок, резковатые для девушки скулы, да залегшие в углах рта горькие складочки. 'Интересно, а она хоть когда-нибудь улыбалась открыто и чисто, как её озорницы-сестрички?..' - подумал мужчина, продолжая разглядывать девушку, перейдя уже к фигурке, скрытой широкой рубахой и толстым жилетом.
   - Хорошо, - наконец произнесла девушка и взляд прояснился.
   - Что хорошо? - глупо как-то переспросил воин, отвлекшийся на разглядывание шейки, чуть видной в высоком вороте рубахи.
   Селина встала и пошла мыть руки, не ответив. Вернулась к столу и указала на лавку. Милош, кряхтя, встал с одеяла и послушно пошел садиться.
   - Все хорошо заживает. Не нагружай пока что кости. Покажи руки, - потребовала девушка.
   Тот показал. Спорить с лекарем не положено. Она повертела их, помяла. От её пальцев вверх пробежали горячие ручейки, смывая усталость с натруженных жил. Милош только диву давался.
   - Рано начал, воин, - вздохнула она и отпустила его ладони, но Милош перехватил и удержал её руки, рассматривая.
   - Как ты лечишь? - спросил он наконец, - Ты же не волховица, не колдунья. И на ведьму тоже не похожа...
   - У меня в роду целители часто рождаются, воин. В поколение - один-два. Мы не волхвы, не ворожейки. От земли нашей идет сила. От леса. Даже таких, как ты был, можем на ноги поставить. И просто хвори одолеть, но с этим сложнее. Тут смотреть нужно - откуда хворь пришла, кто наслал. Коль сам человек виноват - тут уже не поможешь. А если торонний, да со зла или с зависти - то можем и вылечить.
   - Потому и сваты наседали на тебя? - спросил Милош.
   - Потому и наседали, - согласилась она, - Бабуля растрепала?
   Милош кивнул и с неохотой выпустил теплые руки девушки из своих. Та, порывшись в карманах, кинула перед ним на стол кинжал в ножнах, срезанный с куском ремня, и гривну золотую. Будто шишку гнилую.
   - Глянь, воин. Эти тебя так поломали?
   А Милош уже присматривался к гривне с печатью княеской в центре. И кинжал - тоже приметный.
   - Как раз таким мне жилы и подрезали, Селенка, - тихо произнес воин, - Где взяла?
   - С мертвеца взяла. Там, где тебя Ветта нашла, трое шныряли, высматривали.
   - Ты их убила?.. - не поверил воин.
   - Конечно убила, - спокойно согласилась девушка, - Нечего им шляться.
   Воин помолчал, разглядывая кинжал. Потом спросил:
   - Это вашего князя люди?..
   - Не князь он нам, воин. Князя уважать должны за доблесть, за славу добрую. А не за страх и золото награбленное.
   - По разному бывает, охотница... Сколько тебе годков-то?
   - Восемнадцать, - усмехнулась та, глядя в упор на воина и желчно улыбаясь.
   - А мне тридцать два скоро будет. В два раза без малого старше. Больше, чем ты, видел.
   - Да бывает по разному, воин, - опять согласилась девка, - А бывает, как с тобой... Тебя ж еще и к кляче привязали, не знал?.. - Милош покачал головой, - Если б в ручей студеный не свалился, волкам бы пошел на корм. Да на счастье ли, на беду, да у того ручья малина знатная растет. И Ветта за ней ходит с псицей нашей, с Верной.
   Девушка наложила ему полную миску каши с мясом, сдобренной сливочным маслицем. И продолжила:
   - На волокушах тянула, а и за шкирку, где волокуши не протянуть, до старой волчьей берлоги дотянула. Откуда силенки-то взялись? Да дотащила же, доперла. Раны промыла, как я её учила, да все исцелить пробовала. Каждый день в лес сбегала, пользуясь тем, что я в деревню на лошади ездила за железом, да хворых лечить. Хотя Ветка сама раньше только зверье и скотину мелкую выхаживала. Сил да умений только до меня дотянуть хватило. Да и я вернулась на неделю раньше сроку. Больной кузнец, что руку сломал, быстро поправился. А ты б так и помер в волчьей берлоге, да видишь, что-то подмогло тебе, Милош-вой. И ведь не праведником смиренным жил, да боги заступились за тебя.
   - Подмогло... - поморщился тот, - Не то слово! То, что вы с сестрами да бабкой меня спасли, единственным хорошим было, что со мной за эти пол-года случилось.
   - Ешь давай и рассказывай, - приказала девушка и ушла за кружкой для себя. Вернулась и села напротив, опершись о стену, - А я послушаю взрослого дядю-Милоша, что в лес попал к диким людям...
   Губы девшка чуть тронула улыбка, и она прикрыла глаза. Милош, сбив первый голод, начал рассказ:
   - Я тысячник в княжьем войске Вольнограда, что в дельте Мать-реки стоит. Давно уже нам жалуются, что по реке захватчики приходят - села грабят, людей в полон уводят, да вверх по реке уходят на веслах. Князь приказал по зиме разведать, как лед выше по течению встанет - у нас то река в море впадает, да теплее, чем у вас. Не замерзает почти. Раз на моей памяти было, да и то - событие. Ну и отправил меня княже, дав пол-сотни с собой бойцов и наказал - проверить да разузнать...
   - Что ж тебя-то, тысячник, как следопыта какого послал? Не нашлось кого подходящего? Или провинился перед князем? - усмехнулась она.
   - Да и это тоже, девица, - усмехнулся воин, - Я, каюсь, громче всех на вече глодку драл, что войной идти надо.
   - Тоже пострадал от набегов?
   - А то. Два села моих, что я оборонял и под моей рукой были, сожгли до тла. И жителей всех вырезали под корень.
   Девушка опять усмехнулась, а Милош, повозившись и глотнув топленого молока, что бы горло смочить и смущение от прозорливости излишней, целительницей проявленной, скрыть.
   - А дальше мы всю осень шли берегами, расспрашивали уцелевших, да вверх по реке подымались. И зиму - тоже шли, но уже по льду на купленных санях. А к весне на свежий след напали - деревенька рыбацкая, да зачуханная вся такая, что смотреть больно, вот там на князя какого-то, что дань с них берет тяжелую, и указали. Дальше - больше. К концу весны нашли еще несолько столь же замурзаных, задушенных поборами сел, где нам указали только направление, от куда княжьи люди приходят. Пошли, да нарвались на засаду и отряд в две сотни рыл, - Милош сжал кулаки, вспоминая, - Перестреляли нас, из лесу, как цыплят, Селинка. Люди эти в селе последнем, видать кружной путь показали, а сами - к князю.
   - Вина на них, конечно, есть, да и их понять можно, - вступилась за селян девушка.
   - Да я не в обиде на них, девица. Понятно, что нас-то пол-сотни - пришли и ушли. А князь прознает - отомстит им люто. Вот и подставили. Да ребят все одно жалко.
   - Жалко, воин. Всех жалко... - согласилась девушка, - И их, и тебя, и ребят твоих, что за зря полегли...
   - Бабулька говорила, знаешь ты, где князя этого городище?
   - Знаю. Да на что тебе? Неужто обратно к князю своему хочешь добраться-то?
   - Хочу. И доберусь. Надо, девонька, князька этого остановить, пока бед много не натворил! Расскажи мне, что знаешь, - попросил ласково Милош.
   Девушка, пододвинув тяжелую золотую гривну, принялась её рассматривать, вертя в руках. Раздумывала, а воин, её подколол с улыбкой:
   - Иль меня не хочешь с заимки отпускать?
   - Да нужен ты тут, воин... Только хлопоты лишние, да бойся - как бы не нашли тебя. Хотя мне лес на защиту придет, да и тропы леший-друг запутает. Но это коль волхвов с ним не будет, - отозвалась охотница.
   - Ну так расскажи, а я по осени уйду тогда.
   - Вот же, собрался! Ты к осени только меч в руки возьмешь - и то хлеб, - возмутилась Селинка.
   Воин призадумался, а девушка продолжила:
   - Я на тебя столько сил положила, а ты опять сгинуть решил? Богов побойся, воин. Тебе они дар вручили, жизнь твою сызнова. А туда же - к кня-а-а-азю! - передразнила она, - До весны сиди тут, укрою. А как дороги встанут, пойдешь со мной на торжище, что вверх по реке будет, там и на корабль сядешь.
   - А тебе-то что на торжище? Шкурки продавать?
   - Они самые. Да соль прикупить, да железо - куда ж без него? Одно лето без железа была, умаялась с наконечниками - все перековала, что в хозяйстве старого нашла. Еще и в убытке была.
   - Так у тебя тут еще и кузня есть?! - изумился Милош.
   - Так тятя кузнецом был - поставил. Хоть и маленькая, а есть, - гордо отозвалась девушка, - Тебе ж тоже, небось, что-то нужно будет прикупить? Не в тятиной же рубахе подвернутой пойдешь, - рассмеялась она, - Тут как не отъедайся, а до Майлиша-кузнеца никто еще в окрестных селах не дорос. Да и на торжищах я никого здоровее не видела.
   - А что с тятей-то приключилось? - спросил, посмеявшись, Милош, и язык прикусил, гдядя, как девушка, только что сиявшая утренним солнышком, сникла, - Прости, коль рану разбередил, девица!
   - Да ладно, - отмахнулась та, - Ешь давай, да поправляйся... Доброй ночи.
   И встала, тяжко опершись о столешницу, и пошла прочь из горинцы, опустив голову. А Милош глядел в миску с остывшей кашей, и ругал себя почем зря. Обидел девку. Да только вот вроде открылась - мож с усталости, мож с переживаний, что в лесу, по следам его бегая, натерпелась, а может еще с чего. А он все испортил. Ведь видно же, что враз девки да бабка осиротели, а вот с чего? Ладная такая заимка, больше на хутор в лесу походит. Дом большой, для семьи дружной, да горниц он таких, как у него, еще четыре насчитал. Хлев для скотины, сараи, коптилка, кузня... И все делалось с душою, да на века - чтобы внуки-правнуки пользовались, да пращуров добрым словом вспоминали. А тут - пусто, лишь девки хозяйничают... Милош уж думал - догнать девку, да одернул себя строго: 'Успеется! Лучше делом докажу, что мне доверять можно. И так девка для меня много сделала, да проводить обещалась...'
  
  
   Глава 3.
  
   Утром следующего дня Милош решил-было опять заняться ложками, да вспомнил наказ девушки 'не нагружать руки', пошел помогать по-мелочи - там загородка у коз покосилась, тут жердь для сушки белья нужно привязать по-крепче - веревка подгнила, а девчата не дотянуться сами, тут дратва в кровле выбилась и в хлев вода течет. Благо дратву готовую нашел в сарайке - осталось только приладить... Так весь день за хлопотами и прошел, а за ним - следующий и следующий. И так - две недели минуло, и каждый день - новые хлопоты.
   - Хозяйство без руки мужицкой валится, к земле клонится, - пожаловалась бабка как-то ему, - Селинка на нас горб уже скоро наработает, а мы с меньшими не справляемся - большое больно хозяйство для нас. Она с лесу дичь таскает, да приданное девчатам-то готовит. У нас ж ничего не осталось в селе - все порастащили, когда мы на заимку ушли. Вот и с новья все собирает им.
   - А себе же что, не собирает? - возмутился воин, успевший сдружиться и с бабкой, и с девчоночками, и даже с грозными волкодавами. Только не с Силенкой. Он её, почитай, и не видел - только вернется с леса, денек побудет - и опять сбежит. То на день, то на два. А то и на три-четыре. С собой - только лук да стрелы, охотничий нож, хлеба краюху - для лешего, да мешочек соли. Ну и короб - если за ранними грибами или поздними яблоками, рюкзак или Волчка за загривок. В любую погоду уходила, лишь теплый кожушок надевала, если дождь с утра зарядил. Бабка только вздыхала и тайком слезы утирала. Но молчала - скажи-ка Силенке слово поперек. Ничего в ответ не скажет, да глянет так, что сам не рад будешь, что рот открыл.
   Милош с бабкой как раз на пару стену хлева для коз мазали, подновляя до зимы. Бабка мазала, а Милош, успевший чуток мяса 'нарастить на мослы', как бабулька говаривала, замешивал глину с песком, да старой прошлогодней соломой.
   - Да видишь сам - не хочет она ничего знать, акромя леса. Говорит - не тянет к людям жить, тошно ей от них. Ну так мы сами, тайком, ей приданное собираем... - призналась по дружбе бабка, широко улыбаясь, от чего вокруг глаз собрались лучики-морщинки.
   Милош тоже заулыбался, на старушку неунывающую гдядя.
   Так и трудились до самых холодов - то одно, то другое, то третье... То печь в большом доме прочищали, перемазавшись и умаявшись, то кровлю и окна-двери перед суровой домой проверял-подновлял, щели мхом конопатил, благодаря богов за то, что жизнь многому научила - не только рубиться, да людьми командовать. Селинка так же дичилась, хотя иногда и помогала воину, если что-то тяжелое делать нужно было. Он её, конечно, гонял по первости, заявляя, что не бабье это дело, да девка его жестко осадила, напомнив, что она уже второй год это хозяйство вытягивает...
   Девчаткам оказалось годков даже меньше, чем Милошу в начале показалось - Ивке - девять, а Ветте - тринадцать. А родителей они потеряли и того, четыре лета как.
   - Это Селинка тянет лямку с четырнадцати?! - возмутился Милош бабке, когда та ему это сказала. Он как раз новую лавку ладил для большого дома.
   - Ну да. Я раньше помогала, а тут видишь, старею, как ни старайся. Сдала сильно, как сыновей схоронила... Там Юлек и родичи его еще по-первости помогали, соседи, опять же дальняя родня... Добро-то еще помнили, да и князь этот до нас тогда не добирался совсем. А тут...
   - Бабуль, ну устал я уже из вас клещами тягать - что случилось!
   - А тебе зачем, воин? - Раздался из-за спины резкий и злой голос Силены, - Ты ж по весне уйдешь! Не спрашивай и бабушке раны не береди.
   Милош, сжав кулаки так, что аж костяшки хрустнули, повернулся к девке с каменным лицом. Та невозмутимо встретила его злость и продолжила отчитывать, как мальца:
   - Просто так, языком почесать? Это ты не туда попал. За помощь тебе благодарствую, а не в свое дело - не лезь. Своих забот у тебя достаточно.
   - А ты, девка глупая, лучше б молчала! - не выдержал и рявкнул на неё воин, распрямившись во весь рост и расправив широкие, хоть и худые пока еще плечи.
   - А что молчать-то, воин? Аль не права я где-то? - не отступалась девушка, задрав подбородок - она как раз макушкой ему до плеча б доставала, коль хоть раз бы близко подошла, - Аль заливать будешь, что с города богатого, да от князя руки к нам потом на аимку вернешься, да жизнь в лесу проживешь с нами, лесунками дикими, а?
   Бабка только рот раскрыла и ахнула, да мышкой шмыгнула прочь со двора.
   Воин сделал пару шагов к девушке. Та не отступила, только зло сощурилась.
   - А ты б сама подумал хорошенько-то? Что тебе мешает со мной пойти к князю? Гордость? Страх?
   - И что, всех нас троих потащишь в город-то?
   - А если и так? - сощурился в ответ тысячник.
   - А если я не хочу?
   - А о сестрах с бабкой подумала, глупая? - ударил по больному Милош.
   Девка аж и задохнулась от возмущения, а Милош вкрадчиво продолжил:
   - Это тебе, женихом обиженной, тут со зверьем хорошо. А бабке? А малым - какого? С утра до ночи все троя горбатятся, что б сестре-спасительнице угодить. А сестра-что? Кивнет, по голове погладит - и довольно с них? Им подружек-хороводов надобно, лент ярких, да сапожек нарядных! В куклы играть, да парубкам глазки строить, - зло орал на неё воин, - А ты им - чего?!
   Девушка закрыла глаза и сгорбилась. Милош шагнул к ней и попытался было поймать её, к груди прижать... Да куда там - быстрее ветра девка. Под рукой шмыгнула - пальцы только воздух схватили. Шарахнулась в сторону, да с разбега - через тын, в лес. Милош с досады по лавке треснул, развалив её, недоделанную, выломав деревянные штыри, которые все утро ладил.
   На душе было погано, что жуть. Да, он прав, да девицу обидел. И на кого орал-то? На охотницу смелую, что еще в поневу не впрыгнула во взрослую, а уже тянула двух малых сестренок да бабку старушку... Небось не была охотником-то, бегала, как он и говорил, по подружкам вечерять, сказки рассказывать... А тут беда пришла.. 'Эх, Милош-тысячник, ну что ж ты опять натворил-то, а?...' - пожурил он себя. Да поздно - жди теперь, когда она вернется.
   - А и без лука ушла-то... Без ножа... - тихо вздохнула бабулька, - Что ж ты так с ней, воин, а? Не по нраву разве тебе наша Селина?
   - Да по нраву она мне, бабуль. Как есть по нраву... Только права она. Я ж по весне уйду, как река откроется. И вернуться разве только через года два как смогу... Да и то - с войском, князя этого воевать, да людей под свою руку брать... А это еще год-два. Четыре года как вы тут протянете-то?
   Бабуська подошла к воину, севшему на землю и пытающемуся выдрать поломанные чопики кусачками, и по голове ласково, как мать, погладила.
   - Так тянули же как-то, - печально отозвалась бабулька, - И еще протянем.
   - Ка бы вы тут ноги не протянули, бабуль! - грустно отозвался воин, - Ветте будет семнадцать, Ивке - тринадцать... А Силене-упрямице, двадцать два. А тебе, бабуль? Увижу ли еще тебя тогда?
   - А мне ровно сто два стукнет. А увидеть - не увидишь уже, знаю. Только в Ирии уже светлом встретимся...
   - Не пустят меня в Ирий, бабуль... Воин я, и людской крови на мне много. И не всегда правильно я людей убивал, - повинился он старушке, зная, что она , ласковая да мудрая женщина, поймет и простит, - А я только вот четвертый десяток лет разменяв, да над пропастью постояв, семью нашел...
   - Так останься, милочек, - просто оветила бабка, прижав голову воина, с отросшими заново, и заботливо подровнянными Веттой, черными волосами, - Записку князю передай, да оставайся с нами.
   Воин только вздохнул, к бабке прижавшись лбом.
   - Не могу, бабуль. Я молодцев к смерти привел, должен перед их родителям и на колени встать. Да князю и народу все лично рассказать. А не запиской отгородиться, и за тын в лесу прятаться. Дом у меня так, люди, что под моей рукой ходят - тысяча воинов-молодцев... Другому воеводе отдал, хорошему, да душа за них, как за родных, болит все равно...
   Бабушка его гладила по буйной голове, шепча: 'ничего, ничего, соколик... Зима долгая, авось и разрешиться-то как-то, развяжется узел... Боги помогут, да сами вытянем...'
  
   Селинка вернулась на рассвете следующего дня - в вымокшей рубахе и штанах, покрасневшими от холода руками и босыми ступнями. И все-равно, с добычей - на поясе три жирных зайца болтались, а на спиной - здоровая, больше неё самой, вязанка ровных ореховых веток. Рядом Волчек крутился, хвостом махал и руки озябшие языком-лопатой хозяйке норовил согреть. Милош, какауливший её с середины ночи, отложил топор, отшвырнул ногой наколотые дрова - за ночь уже поленница с него ростом под новым навесом выросла, да на встречу пошел. Волчек, хоть и уже постоянно ластился к мужчине, неуверенно замер и дорогу заступил, виновато помахивая пушистым хвостом и голову к земле опустив. Милош остановился и сказал умному псу, что так полюбил голову тяжелую ему на ноги класть, когда тот что-то во дворе мастерил, что хозяйку он не тронет. Тот понял, но неуверенно глянул на Селину. Та по голове погладила и тихо сказала: 'Иди, Волчек, гуляй.'
   Волчек, еще разок вильнув хвостом, порысил к подруге за тын. Селина стояла, подняв гордую гоову и на воина смотрела. Милош затворил ворота и помог с девушки вязанку снять. Подбежавшая Ветта, пряча от сестры глаза, приняла пушистые тушки и в дом убежала.
   - Селин, пойдем в горницу, там тепло. Да поговорить нам нужно.
   Та кивнула, глядя потерянно во след сестре-предательнице, и пошла первой. Войдя в горницу, умылась, и села на пол к жарко растопленному камину, который они тут очагом звали.
   Милош достал одеяло и укрыл продрогшую упрямицу. Сел рядом, скрестив длинные ноги. Селинка украдкой на него посмотрела, в который раз поражаясь, как изменился 'доходяга', что она на волокушах притащила четыре месяца назад. Плечи налились силой от тяжелой работы и тренировок, что он на себя взвалил, расправилась широкая грудь, распрямилась спина, загорели дочерна сильные руки... Даже лицо воина, с того дня, как повязки, соляным раствором, да целебными травами, пропитанные сняли, сильно изменилось. Был страшен - не лицо, а сплошная рана. А стал... Селинка глаза в пол опустила, апоняв, что любуется пришлым воином. Вспоминая изрезанную и припаленную, что бы кровью не истек раньше времени кожу, девушка вздрагивала, хоть и хорохорилась, а выжженные глаза, что Селинка своим даром заново восстановила, оказались темно-серыми, и веселыми. Ни носа же на лице, ни ушей на голове, ни волос - ничего не было! Жутко над ним поглумились те, кто князю пришлому служат...
   Воин помолчал, подкинул полешко в огонь и заговорил, на девушку стараясь не глядеть:
   - Селина, ты скажи мне сразу, если я тебе не по нраву. Неволить не стану, лезть с советами не буду. Замолчу до весны, слова поперек не скажу... только ответь - люб я тебе или нет?
   Девушка молчала, лишь в край рубахи, от которой пар валил, пальцами вцепилась так, что они побелели. Милош, хоть и тяжко было говорить, а продолжил:
   - Я к тебе душой прикипел, понимаешь? К девчаткам, как к дочкам родным, да и к бабушке твоей, как к матери отношусь... Если б я не воином был, то аккурат того возраста свои б детки по дому бегали. А так - всю жизнь при князе. И терем богатый есть в городе, да рядом с княжьим, и дом - полна чаша. А чужое будто все, Селин. А сейчас - будто сон все это был. И князь, и войско, и терем, и богатства... Все будто сон. Только вот эта заимка, да вы трое у меня есть. Потому я и взъярился так, понимаешь? Что ты свою красоту молодую тут губишь, молодость девичью... Да талант твой бесценный, что может людям помочь в лесу прячешь...
   - А ты знаешь, Милош-тысячник княжий, почему я семью-то сюда увела?
   - Бабушка не говорит, а девчатки-бельчатки не знают...
   Охотница зябко повела плечами и по-плотнее завернулась в одеяло. Отогревается, трясти начало. От мокрой косы по одеялу и по полу расползлись темные пятна.
   - Меня давно уже просватали за Юлека, да я и рада была, если честно. Видела, как на сестренок хозяйски парубки поглядывают, да на кулаках выясняют - чья будет. А Юлек, он незлобливый вроде бы был, да добрый... А вот на дальнем выселке, когда там были, перепил, и начал глупости городить... Там их тепленьких-то князя люди и взяли. И пьяных в дружину записали. Да вихры остригли, лишь клок на затылке оставив - хочешь, не хочешь, а сбежишь - и все узнают, что из войска сбежал... Утром, как протрезвели, попытались на попятную, так их по-другому - золото показывали, дорогие плащи, оружие иноземное, да все им обещали, что богачами вернуться, от князя-то. Юлек тогда ко мне вернулся - глаза горят больным огнем, болотным, и начал уговаривать в войско пойти. Дескать, он князеву человеку нахвастал, что невеста его, лучница отменная, да целительница. Я отказалась, вразумить пыталась. А он мне все про каменья и про ружие. Отродясь ему этого не надо было, а тут загорелся, - горько усмехнулась девушка, - Так он ушел, а через час пришел с подмогой. Я его не узнала поначалу. Не мой это друг был. Чужой человек. Так они меня силой пытались увести. Вырвалась, лошадь скрала, и вырвалась. В деревню вернулась, и, как на духу, старосте рассказала. Мне пятнадцать в ту зиму только исполнилось. Староста пожалел, домой проводил - я ж одна по лесу месяц почти добиралась. В одном платье. Да ножик за поясом, что успела ухватить. Лошадь пала на второй неделе. Так я платье обрезала и так, пешком...
   Девушка сглотнула набежавший ком в горле. Милош, не выдержав, притянул её к себе, спрятав белокурую голову на груди. У самого слезы в глазах встали, когда понял, как был не прав. Не на жиниха она обиделась... На людей. Девушка, справившись с голосом, опять принялась тихо рассказывать, и слова из неё полились вместе со слезами, что она столько лет держала:
   - А на следующий день староста со своими сыновьями тремя уже у ворот стояли. Нарядные, с подарками свататься. Говорят, не отдадим тебя, Селинка-целительница, мы дурню-Юлеку... И сестренок тоже под крылышко возьмем, только слово дай. Я и дала слово, что еще год ни о каких сватах и думать не буду, и за Юлека не пойду. Насилу прогнала их, Волчек помог. А на следующий день - уже кузнец сам пришел, с тем же. И так - каждый день. Староста прознал, скандал мне учинил, что, дескать, его сыновей отвергла, а других привечаю. Я им правду, а они в крик. Шалавой с горяча кузнец обозвал, да под ноги плюнув, ушел. Еще почти неделю тишина была. А тут, с утра, на зорьке - все кто до того ходил, гурьбой. Да с угрозами - выбирай, за кого пойдешь ты и сестры. Или сами решим.
   - Что ж они так ополчились-то разом? - Милош залюбовался девушкой, и крепче прижал, ободрить стараясь.
   Селинка прижалась робко макушкой, а Милош-тысячник, как юнец, вперные поймавший на себе скромный девичий взгляд из-под ресниц, замер, не веря.
   - Да кого приданное большое волновало - за нами же хозяйство огромное, на пять дворов было, - просто ответила она, - Да заимка эта. Кого - породниться с колнунами с севера. Мы ж пришлые тут, Милош. Жили далеко от сюда. Да когда лед по щемле пошел, спасались, отступая южнее. Нас три семьи было больших, да вот все, что осталось.
   - Куда ж подевались все, милая?
   Селинка невольно улыбнулась от такого обращения и зарделась. Но все ж ответила тихо:
   - Кто-то ушел вниз по реке - лучшей доли искать. Кто-то в другие леса, а некоторые - в отшельники или к волхвам. Мы ж все одарены. Каждый - по своему. Тятя был кузнецом, да на зависть всем - чувствовал металл. Мог из железа или бронзы такое чудо выковать, что купцы друг другу глотки драли, лишь бы заполучить. Мамка с лесом могла говорить. Знала - где ягоды, где какие грибы, а где кто из зверей лежку устраивает. Бабулька, та травы знает и чует хорошо, кому что нужно... Я вот целитель, а у девчоночек дар еще спит до поры, но тоже будет. Да и живем мы дольше, чем другие. И те, кого мы в мужья-жены выбрали, так же. Без хворей, без бед... Вот и драли глотки, друг друга перекрикивая.
   - Я думал, бабушка шутит, говоря, что ей девяносто восемь лет.
   - Да нет, так и есть...
   - А что с тятей-то случилось, расскажешь?
   - Убили его, Милош. Ночью дальний сарай со скотиной подожгли. А когда он с мамкой и братом туда бросились, скотину выпустить, снаружи ворота подперли...
   - Ты знаешь - кто? - строго спросил воин.
   - Знаю, да только нельзя колдунов-то обижать. Нет их больше. Сгинули в тот же год. Один за одним.
   - Жаль... - бросил воин.
   Селинка совсем согрелась и к воину сильнее прижалась, будто ища защиты. Тот дышать забыл как.
   - Да нет, не жаль их. Так и должно быть.
   - А что сваты?
   - А сватов я напугала и правду заставила говорить - я умею, когда разозлюсь, дар свой оборачивать. Они и выложили, как раз староста, что, дескать, боятся, что раз князь про меня теперь знает, то за мной придут. А жену чужую, по их мнению, да желательно, брюхатую, никто не заберет. Не по закону это. Только ему, князю этому, закон не писан. Его желания - вот его единственный закон, - девушка подняла на него глаза и в самую душу воину заглянула своими очами колдовскими, - Я это в душах тех, кто за мной с Юлеком приходил, прочла. Ну и я им это сказала, а они все одно - наша ты, и все тут. Пугнула их, рассердившись. Да в тот же день амбары отперла, хлева, дома на распашку оставила. И сюда, ночью. Что-то успели забрать - кур чуток, пару козочек да козла увели, к телеге привязав. Немного семян, да еды нагрузила. Вещей девочкам и бабушке. Волчка и Верную... О себе и не думала - только лук тятин, да стрелы и ножи охотничьи все забрала, что бы им не достались... Так вот и ушли.
   - Но в деревню ты ходишь?
   - Хожу. Только с каждым годом все меньше. Ненавидят меня там, воин. Сильно. Люди князевы не дошли до них. А в смерти Юлека тоже меня, колдунью, обвинили. Да и во всех бедах тоже я теперь у них виноватая. Иду по деревне - в пояс кланяются, надёжей зовут... А я все жду, когда в спину камень прилетит.
   - Селина... - Милош коснулся губами её лица, замершего маской. Только складки глубже прорезались. Девушка вздрогнула, но не отстранилась, - Пойдешь за меня, милая моя колдунья?
   - Пойду... - тихо прошептала девушка в ответ, и пальцами прикоснулась к его губам, помотав головой, - Ничего не обещай, воин. Не надо мне ничего. Только давай до весны обождем?
   - Обождем, - согласился Милош, поймав и поцеловав пальчики девушки, - B заодно подумаем, как вас в город к нам переправить. И не спорь, пожалуйста, родная моя. Не надо!
   - Буду спорить, воин! - улыбнулась она, - Не надейся, я не из покладистых.
   - Да уж понял! А что спорить-то будешь?
   - Да то, что еще нужно до торжища добраться... И там на что-то место на лодках купить.
   - Ничего, за зиму вдвоем шкурок набьем, да выкрутимся. Не в первой.
   - Ты и охотник у нас? - съехидничала девица.
   - Нет, чего нет - того нет. Но шкурки скоблить, да выделывать тебе помогу.
   - То есть ты вот упорно решил нас от сюда увести...
   - Да.
   - Ну тогда я могу тебе помочь. У меня есть золото, тятино, да я не знаю - то ли оно, да хватит ли.
   - Что ж сразу не сказала? Боялась? - строго спросил Милош, а сам улыбался.
   - Нет, думала - посмотрю, как ты выкрутишься... - девушка опять на него взгляд хитрый кинула, да так и замерли, в глаза глядя друг другу...
   Да и потянулись друг к другу - рука к руке, губы к губам. Мир вокруг сжался в пятачок жаркого огня очага и обнимающего желанную девушку мужчину.
   Бабуля робко постучала в дверь как раз вовремя. А то б благословлять уже было б поздно... Милош, тяжело дыша, оторвался от губ тихо застонавшей девушки и неверяще уставился в потемневшие голубые глаза.
   - И вправду пойдешь за меня, Селинка?
   Та улыбнулась смущенно и кивнула.
   Милош еще раз крепко поцеловал нареченную и к двери кинулся, открыть - неча бабушку-то старую пугать!
  
  
   Глава 4.
  
   За дверью обнаружилась не только бабушка но и обе пигалицы - стояли, крепко прижавшись к бабушке и шелохнуться боялись. Милош на радостях обхватил всех троих руками, да поднял, в горницу занес, да покружил чуть-чуть. Визги, писки, хохот старушки, смех Селинки-охотницы. Даже собаки из-поз тына отозвались - все ж шумят, а они чем хуже?
   Поставив семейство в цент горницы, воин, подозвав смущенную Селину, опустился на колени перед бабушкой, а следом и охотница рядом встала, голову склонив.
   - Бабуль, благослови... - прошептала тихо девушка.
   Девочки-дерезки разом ахнули, бабушка руки к груди прижала и часто-часто головой закивала, не в силах хоть слово произнести. Милош ждал подобного, потому и лишь молча улыбался, да селинкину руку поймал и крепко стиснул - боялся, что убежит.
   Бабушка, справившись с нахлынувшим счастьем, дрожащие руки нареченным на головы положила и тихо, будто боясь радость спугнуть, произнесла:
   - Детки... Благословляю вас, детки... Живите дружно, богам и пращурам на радость...
   Голос старушки сел и она опять тихо-тихо заплакала. Вот и внучку за мужа отдает, а думала - не будет ей в Ирии покоя, не дождется и уйдет раньше.
   'Детки' хором тихо поблагодарили и, взявшись за руки, пошли кланяться солнышку, небу и земле. Народы разные, а обычай-то один! А после в дом большой пошли всем гуртом. Обсудить - что да как дальше будет. А сзади тихо шли девчатки, и Ветта себе под нос обиженно бухтела, хоть и смотрела огромными и сияющими глазищами на страшную сестрицу:
   - Вот я его первая нашла, кстати!..
   - Глупая ты Ветта, как есть глупая! - возмутилась шепотом Ива, - Ты-то нашла, да Селинка - спасла.
   - Цыц вы, трещетки! - шикнула на них бабуля, - А ну, быстро обед собирать! Праздновать помолвку будем.
   - Так рано, бабуль! - Отозвался Милош, - Еще весны дождаться, да до Вольнограда добраться еще должны, а для этого постараться еще надо...
   - Ниче не рано! - категорично заявила старушка, уперев руки в бока, и очами сверкнула хитро на Селинку, - В сам раз - осень на дворе. Это можа вы, непутевые, весной свадьбы гуляете, а у нас положено - осенью!
   - Не торопись, бабуля, не надо... Милошу еще князю своему нужно рассказать все, да нас пристроить, - вступилась за нареченного охотница, не став говорить про то, что впереди - война.
   - Дядька Милош, а город ваш большой? - Влезла Ветта.
   Милош взъерошил девочке светленькую макушку и усмехнулся:
   - Не мой город это, и даже не князев - князь над войском стоит, а городом Вече правит, - и, полюбовавшись на непонимающее хлопание четырех пар голубых глаз, пояснил, - Это когда люди сами решают - что делать, как быть, чем и с кем торговать, а с кем - войну вести, поняли?
   Девочки, уже успевшие пробежаться по закромам и на стол снеди натащить, слаженно кивнули - мол, поняли, дядька Милош.
   - А князь нас не прогонит-то? Тебя не заругает? - забеспокоилась бабка, представившая, наверное, князя навроде их деревенского Головы.
   - Нееет, не прогонит, не боись, бабуль! Как увидит, что я невест таких пригожих привез, так сам просить будет первым в гости наведаться!
   - Так а сколько годков князю-то? - улыбнулась бабулька.
   - Так аккурат тебе жених, каса наша, Славомира свет-Сиборовна! - Милош в шутку поклонился бабушке.
   Бабушка захихикала, передником махнула на озорника, да кокетливо глазками похлопала - мол, тоже хулиганить могем, ага!
   Девочки, оглядев по-очереди потешающуюся старшую сестру, бабушку и воина, хором обиженно протянули 'а нааам?!'
   - И вам найдем женихов, козки-дерезки, только подрастете немножко, да не торопитесь - бегайте пока в рубашонках расписных, пока есть время...
   Милоша сегодня усадили во главу стола, и он первым преломил и раздал семье хлеб, первым снял пробу с сытного обеда... Хозяин почти. А что до поры ждать придется, так это не беда... Еще вчера думали - все, прогонит Селинка воина со двора, как есть прогонит. Ан нет, по-другому вышло - переупрямил воевода девку, а та и рада. Хоть и хмурится еще, раздумывает.
   - Что ты, внученька? - спросила бабушка Славомира, заметив, что Селина хмурая сидит, - Никак что-то тяжелое думаешь? Так ты с нами-то поделись, оно и легче станет... А вы, девоньки, идите-ка пока что, делами займитесь, - махнула она рукой на развесивших ушки младших.
   Девочки, надув щечки, ушли, прихватив за одно и грязную посуду со стола. Милош про себя в который раз отметил, что хорошо у них все поставленно - ни разу в городе такого не видел, что бы так дети послушны были. Эти хоть и бурчат иной раз, но второго раза не нужно говорить или приказывать...
   А охотница, помолчав немного, наконец призналась:
   - Да вот, бабуль, думаю. Как нам до торжища-то добираться. Я то до него одна, хоть и с товарами для мена, два дня шла. А с вами и все пять уйдет... Но и это не беда, дойдем по лесу. Хозяйство... Худоба*... Не на один же день идем-то! Неужто в лес всех отпускать? А и псы наши, Волчек да Верная. Не оставлю я их одних тут.
   - Так худобу же в деревню продать можно? - предложила бабушка.
   - Так кто по весне-то купит? Мы ж уйдем как раз трава зазеленеет! Трожище-то раньше сева, раньше травы первой - едва лед сходит, да вода чуть-чуть схлынет купцы собираются на торжке-острове. А если и возьмут худобу, на раннюю зелень надеясь, или у кого сено да зерно осталось, то чем расплатятся? Тканью? Холстиной? Тем, что за зиму вечерами с безделья сделали? Охотников-то у них почитай и нет теперь - шкурок никто не даст, злато мыть перестали - князь запретил... А злата да серебра, что купцы за дорогу берут, отродясь и не водилось ни у кого, кроме Головы, да Степана-мельника.
   Милош отозвался задумчиво:
   - Да и если вы разом скот-то продадите, то заподозрят, что уходите. А тут и до беды недалеко. А псов - с собой! Негоже пса и псицу чужим оставлять, не по людски это.** Щенков, ежели будут к весне - отдадим в хороший двор, а вот старших собак - с собой. Прокормим. Да, думаю, никто из купцов против волкодавов весной-то, когда волки по берегам лютуют с голоду, не будет. Всё ж придется и вставать на берег на ночь, и через пороги в низовьях тоже ножками идти и лодьи на плечах нести два дня. Умный купец сразу смекнет, что от псов убытку не будет!
   Обе покивали, соглашаясь с мыслями воина. И опять закручилинись - как бы с животными-то разобраться. И не в золоте-то дело! Козочки да курочки, да гусики столько лет кормили, поили, одевали, что просто выгнать их в лес, где до близжайшей охотничей заимки, не то что до хутора или села - неделя по лесу. А резать скотину жалко, да и какой смысл? Коптить? Куда им столько? Да и старая скотина-то уже...
   - Я вот что думаю, бабуль. Тут заимка охотника Ярогнева Чеславича рядышком. До нее с Милошем и дойдем по первому снежку на лыжах, да поговорим - авось худобу, да что из скарба себе заберет! У него семья большая, да родней нам приходится - кровь наша, Северная, в жилах еще не совсем избылась. А там и решим.
   - Дело, внученька! - заулыбалась бабушка.
   - А не проболтается охотник?
   - Да не должен, Милош, не должен... - отозвалась, покачивая седой головой бабушка.
   - Нет, не проболтается, Милош. Я его от участи хуже смерти по прошлой зиме спасла. Шатун-медведь на него вышел, да порвал сильно. Быть бы ему калекой, да я выходила, заново ноги срастила, ребра, изломанные, прямила... Да сына его младшего от горячки излечила... Да и смекалистый он мужик-то, хваткий. Сообразит - где его выгода. Тут же в кладовых много что хорошего лежит-то. Аль заимку ему пообещаю всю, - тихо прошептала девушка, и слезы на глазах выступили.
   Милош обнял нареченную, и спросил ласково:
   - Горько, родная?
   - Горько... Да с собой-то не унесешь заимку, в сумку не сунешь, верно? А что заимка-то? Жаль, да если Ярогнев Чеславич согласится, то будут у нее новые хозяева - дружные да заботливые, так что нечего слезы лить, - строго самой себе и бабушке сказала Селинка, ласково коснулась руки тихо утирающей уголком шали слезы старушки, и добавила строго: - А пока дел много - нужно так сделать, что бы перед новыми хозяевами стыдно не было! И довольно на этом.
  
  
   ____________________________
   Худоба - обобщенное название для домашней скотины. Объединение всех на подворье в одно простое 'худоба' и сейчас встречается в деревнях на юге и на севере.
   * Пес, псица - у славян священное животное. Бросить, ударить или убить собаку было преступлением, наказываемым так же, как за ущерб человеку. А иной раз и строже - человек-то себя защитить может.
  
   Глава 5
   'Подготовить заимку' - легко сказать, да трудно сделать! Что годами копилось, по полкам-сундукам складывалось, да для детей-внуков береглось - все перебрать, все проветрить-почистить, да заново сложить.
   Девчатки с ног сбились, Селинка суровела с каждым ушедшим днем, что до снега оставались. Что-то ей лично жалко было - ножи, что тятя ковал, силки да охотничьи снасти, что-то и бабушка Славомира ни в какую не хотела отдавать - прялки, да кудели любимые, что руками за сотню лет прожитых до солнечного сияния отполировала, нитки и ткани, что сама сучила-красила да ткала, узорчатые пояса, что девчоночкой босоногой вечерами долгими плела, о суженном думая. Тяжело, с боем, с плачем украдкой по вечерам, отрывались от сердца, от души, от памяти веши, что окружали их всю жизнь. Милош, удвоив усилия, взялся за хозяйство - ходил и все искал: что не так, что еще не сделано, что не ладно.
   Из всех вещей отложили лишь то, что понадобится самим хозяевам зимой, а что для торга и для долгого путешествия вниз по реке и до неё. Селинка как-то вечером ушла не на долго с собаками в лес и принесла кубышку - крутобокий, широкий горшок, заткнутый дубовой крышкой. Отчистила в доме, вытащила, подцепив ножом, разбухшую крышечку, и высыпала на расстеленную скатерку злато. Милош от удивление рот раскрыл и крякнул - столько князь своим воеводам, всем троим, и за пять лет не платит. Рот прикрыл, улыбнулся невесте, да девчатам, с любопытством в разношерстные монеты пальчиками тыкающими, диковинке рассматривающим, и сказал весело:
   - Ай да девчата! Да тут вам и дорога, и приданное, и домик свой - хошь в городе, хошь за городом будет!
   - Так что-то тятя скопил, что-то дед и прадед до него - многие платили златом, но всё пришлые в основном. Товары на торжище, опять же, сколько лет продавали, да толком-то не тратили - соль да железо, да глупости всякие. Даже серебро для поделок тятя не покупал, ведь дальше по лесу, вверх по реке горы - неделя пути от нас тропами, жила была серебряная - вот с нее и брал для работы.
   - А сейчас что же с жилой? - нахмурился воин.
   - Так сейчас её князь пришлый занял. Невольников нагнал да копают они ему серебро то. И самоцветы хочет найти, да не может никак - хитро они в тех горах спрятаны, а людей ведающих у него нет, извел всех.
   Бабушка, видя удивление воина, пояснила для него, в этих краях чужого:
   - Были у него люди ведающие, из наших, северных. Так они ему жилу бичета* нашли, а князь-то, дурень, не разобравшись толком, их казнил по-тихому, что б другим не разболтали - где жила та. Подумал, что Яхонты**, а оказалось - бичета обычная, да и та за одно лето иссякла - всего-то с три горсти каменьев хороших крупных отобрали, а остальное - покололи да поломали с дури. С сундук осколков разных - с ними возиться дороже выйдет, чем так продать. Так он еще год людей там заставил копать, народу извел - жуть берет. Думал - еще что найдет, да не вышло.
   - Что ж он так лютует-то? Да и как покололи? Неужто невольников отправил камни брать?
   - Их самых, Милошик, их самых. Невольников, батраков, да должников из сел согнал в пещеру, кирки дал, да надсмотрщиков поставил...
   - И нед ними - еще одних надсмотрщиков над ними сверху! - Засмеялась Ветта.
   - А вы-то, лесунки мои, откуда всё знаете? - прищурился воин, - Уж не разыгрываете ли меня, девчата лукавые.
   - Да от туда, дядька Милош, что князевы люди сначала с дальника одного рудознатца увели, а потом, по осени опять приходили - искали, кто бы им еще мог на жилы новые указать. Жилы-то есть, деда их знал, да тятя тоже ведал. Да вот только кончились на том рудознатцы в Дальнем, - пояснила Ветта.
   - А после и до нашей деревни поборники дошли, да их там подпоили и выведали у пьяных в дым - зачем князю надобны колдуны северные, да куда он их девает... - Строго добавила бабушка, и монетки и рубли раскатившиеся по скатерки собрала, завернула в куль и Селинке протянула.
   Та нареченному было протянула, да он головой темноволосой сердито мотнул и сказал строго:
   - Спрячь до поры, милая! К тропе, по которой на торжок пойдем, по-ближе прикопай. Ваше это приданное, вам и владеть, вам и тратить! А пока пусть полежит.
   Селинка, голову склонив, на воина посмотрела и промолчала. Кубышку прикопала в тот же день, а вечером, как девчаток да бабку спать проводили, сели в горнице, в которой, не смотря на приглашения перебраться в большой дом, обитался Милош. Отшучивался - рано еще под одной крышей ночевать.***
   Сели рядышком, при свече, тесно прижавшись, и Селинка вопрос задала, что весь день на языке крутился, да при младших задавать его нельзя было:
   - Милош, ты тоже беспокоишься, как бы деревенские или княжьи нашу заимку не нашли?
   - Тоже, - тяжко вздохнул воин, - Еще кажется мне, что охотников ярогневовских придется часть к нам звать зимовать. Что бы людей было тут по-больше. А еще лучше - придет кто вас искать, а встретят другие хозяева.
   Селинка кивнула и голову на сложенные столе руки положила. И грусно проговорила, на огонек свечи глядя:
   - Меня тоже будто тревожит что-то... Не знаю - что. Но чутье охотичье говорит, что кто-то по лесу кругами бродит. А духи лесные уже до весны спать легли. И не добудишься их, не спросишь. А зимние духи еще не пришли, рано им. Скажи, Милош, может из твоих людей кто выжил? И где та засада на вас была?
   - Ты знаешь речушку, что от вас верстах**** в десяти на закат течет, и в Мать-реку чуть выше торжка-острова вливается? - девушка, подумав немного кивнула, - Вот на ней. Мы вдоль нее шли от сельца маленького. Одного из воинов там оставили - захворал по пути. Думали, у хороших людей оставляем, на обратном пути хотели забрать, да не вышло. Не знаю - жив ли он.
   - Спросим, - уверенно сказала девушка, - Не миновать нам того сельца. А миновать - лишнюю седмицу идти. А эти поселяни на лодках за небольшую плату нас могут до Мать-реки довезти - тем и живут. А там до торжища уже рукой подать.
   - Да не хотелось бы мне там лишний раз показываться... - брезгливо сморщился воин.
   - А мы тебя как-нибудь по-нашему оденем, шапку по-глубже натянешь, да молчи всё. Или, как деда делал - ловил самого шустрого там и в рожу с размаху давал. Странные они, эти перевозчики - только силу и уважают. Первыми в наших краях под княля-люту кинулись. Много лесных поселков выдали, не только вас. Потому деда, а за ним и батя их и били. Противно самим было, но как то вот так...
   Воин усмехнулся, представив силенакиного тятю-богатыря. И того, кто после его удара хоть на третий день встать сможет. Он бы не смог, наверное.
   - Ты вот что скажи, родная. Как так получилось что вы от князя этого все страдаете, а никак не сгоните его? Вас же тут только рядком - сколько сел?
   - А ты сам ответь - все ли вашим князем довольны? И как по началу под его руку людей-то сгоняли? Разве не так же?
   - Не так, родная, - возразил воин.
   - Ой ли, воевода! - усмехнулась охотница.
   - Да говорю тебе - не так. Да, было несколько близких деревень, что для острастки пугнуть пришлось.
   Но тем то закон не нравился, то что в войско людей давать надо, то не по нраву пришлось, что десятую долю от торга и урожая себе берет. Так они, как первый раз на них набег с восхода из степи был, как мы их оборонили и полоненных обратно вернули по домам, сами в ноги к князю кинулись. Но большинство сами пришли, как стена вокруг Вольнограда кольцом замкнулась. А там и второй обнести пришлось - разросся город даже за те двадцать лет, что я там живу. Люди бежали - кто по реке, кто по суше, кто берегом. Что не весна, так то погорельцы идут, то сироты, то вот такими лютыми князьями, как у вас поселился, защиты ищут.
   - Все одно, Милош, пока сама своими глазами не увижу, не поверю. Нам тут тоже рады были когда-то. А потом, как народ наш прижился, прижать все норивили. Да тайны дай им, да знания отдай, умениями - делись... - девушка сморщила нос, распрямилась и воину в глаза посмотрела, - А как прознали, что только по крови те знания передаются, так вовсе житья не стало. Девок портить норовили, да обесчестить - что бы в род к себе увести. Мальцам, только усы расти начнут, давай девок своих подсовывать. Да так, что бы непременно свадебку, да детишек по-больше! А кровь-то что? Когда жидкой становится, то у одного на пятерых хоть что-то проявится и то за радость.
   - Что же вы их, не учили разве, не делились?
   - Да и учили, и делились по первости. И учеников даже тятя иной раз брал, из местных. Да толку, воин, мало.
   - Небось все чудес хотят? - Усмехнулся Милош.
   - Ну а то! Чтобы рукой взмахнул, бровью шевельнул, да и готово всё! А так не бывает, сам видел. Бабы на меня в деревне дуются, что мужиков от пьянства излечить не могу. Не верят.
   Милош засмеялся и девушку обнял. В висок поцеловал, да спросил с усмешкой:
   - А что, можешь на деле-то? А то было б удобно молодцев после гулянок у князя трезвить!
   - Это могу запросто, - улыбнулась она в ответ, - Пьяного отрезвить могу, а вот вылечить от запоя - нет, никак. И раненого могу вылечить, и больного исцелить, и от яд из тела изгнать.
   - А с лесными духами как разговариваешь? Как мы с тобой?
   - Нет, по-другому. Они ж не мыслят, как мы. С ними сложно говорить, но интересно. Лето наступит, я тебе покажу.
   - А зимних духов покажешь? - как маленький загорелся Милош.
   - Зимних... - девушка скривилась, будто зуб заболел, - Злые они, родной мой, сердитые, чуждые нам. Без крайней нужды я их не зову. Летние духи плату берут простым подношением - хлебушка горбушку или пирожок с ягодой - все им любо, а зимние - этим жертву нужно. Живую. Или кровь мою попросят, а вот тут совсем худо будет, если не совладаешь с теми, кто на зов крови пришли. Я и сама про них мало знаю - учить меня некому уже было. Сама познавала. Один раз только зимних звала, да и то хватило на жизнь вперед ужасов.
   - Тогда не надо! - легко согласился воин, - Нечего ради забавы их и тебя дергать.
   Восковая свеча, горевшая на столе, оплыла до половины, тихо потрескивая. Милош опять улыбнулся - вот еще один секрет их колдовского умения - делать светлые, почти белые свечи из пчелиного воска. У них в ходу все больше лучины, да сальные свечи у тех, кто побогаче. Князь для терема у заморских купцов втридорога такие берет, золотом платит за каждую свечку. А секрет простым оказался - солнышко, да сок щавеля - вот тебе и белый воск... И вот так почти со всеми их 'тайнами'. Не колдуны они, а ведуны - ведают то, что другим не дано. А народ по незнанию сказки сочиняет, да сам себя пугает.
   - Скажи, Милош, а таких, как мы у вас в городе нет больше?
   - Да нет вроде бы, Селина. Но вы ж вечно прячетесь от всех. У жрецов можно спросить, у ведающих людей - может кто и есть. А так... Ну у нас шапки народ носит, да женщины - платки. А детвора... Детвора наша вся от солнца да морской воды белобрысая носится - поди разбери, кто из них - кто!
   - Поспрошаем... - вздохнула девушка, - Авось кого и найдем.
   - Найдем, родная. Нечего им прятаться. С князем поговорим, мастерские откроем. Будешь народ вольноградский учить?
   - А что ж не учить? - улыбнулась девушка, да к плечу нареченного прильнула, - Что знаю - отдам, что бабушка знает - того на многие года хватит людям учить! Если княже ваш учить людей даст, то будем.
   - Даст, - уверенно повторил, уже сам не зная в какой раз, вольноградский воевода, - И людей даст, и мастерские!
   Не первый раз так Селинка сомневается, а Милош её успокаивает. Оно и неудивительно, что сомнения девушку берут - натерпелась от людей-то. Милош и не настаивал, только ласково, с улыбкой уговаривал, да про город рассказывал, про людей, что в нем живут, про обычаи.
   Девчатки меньшие раскрыв рот слушали, а бабушка, подперев морщинистую щечку, кивала да диву давалась. Но не верили они воину, и это видно! Хоть и обидно было воеводе слышать едкие слова про город, да смекнул - эти не из тех, что словам зараз поверят. А увидят сами, своими глазами, да понаблюдают, да подумают хорошенько, тогда, может, и признают правоту. А так... Хоть согласились в город податься, и то дело. Бабушка со временем перестала вздыхать по каждой бросаемой дорогой сердцу вещице и чаще спрашивала с беспокойством: 'А скажи-ка, Милошенька, а можно ль найти в городе твоем то-то и то-то?' И в глаза заглядывала, гадала - правду аль нет баит воевода? И успокаивалась, поняв - не врет воин.
   День за днем становилось все студенее, лес затих, а по утрам воду в корыте во дворе схватывал узорчатый ледок. Скоро уже и первый снежок, как тихий долгожданный гость, зашел на двор, укрыв все белым, еще рваным и тонким покрывалом. Еще пара седмиц, и пора будет бежать на лыжах к соседу - Ярогневу-охотнику на поклон.
  
  
   ____________________________
   * Бичета - старое название красных камней-самоцветов. Чаще всего - мелких гранатов.
   ** Яхонт - рубин.
   *** До свадьбы молодым спать под одной крыше нельзя, даже в пути - если ночевать у чужих людей придется, нареченные по разным домам расходятся. Это табу, неукоснительно выполнявшееся.
   **** Верста - 1 067 метров.
  
   Глава 6
   Зима всерьез схватилась за неделю. Еще вчера, казалось - далеко до снега, а тут утром встал, и за лопату схватился - двор разгребать, по колено заваленый. Девчатки, повизгивая, носились по широкому двору заимки друг за дружкой - то снежком догнать, то из-за шиворота друг дружки оный помочь вытрясти. Бабушка Славомира кинулась половички чистить свежим снежком.
   Милош вышел во двор и глубоко вдохнул морозный воздух. Пора! Уже подготовлены и смазаны лыжи, собраны котомки, бодрые луки проверены и стрелы заготовлены - Селинка без лука и стрел в лес не ходит, поучая своих меньших сестричек строго: "Ушел в лес со двора, вернись с прибытком - хоть камень для очага, хоть хворосту ветку, хоть ягоды горсть, а принеси! Тогда и день не зря провел." Так её еще дед учил, а того - его дед. Милошу, отца и матери не знавшему, это было близко по духу, хоть и в новинку. Его улица учила, да приятели. А позже, когда старый воевода его из драки уличной за ухо вытащил, да в детинец уволок, уже не до "добычи" было - тяжко было воинскому умению учится сорванцу уличному. Тяжко и себя ломать было, учась на других оглядываться, да спину чужим тогда мальчишкам открытую подставить... И все-таки научился со временем, вырос, сам вот воеводой стал - самый молодой из князевых. И ретивый был.
   Из хлева, выпустив на морозец облако пара, вышла румяная Селинка - коз проверяла. Увидела воина и разулыбалась - кончилось тягостное ожидание.
   - Ну что, Милош-воевода, пойдем завтра по зорьке?..
   - А то, родная!
   Девушка кивнула, улыбнулась бабушке светло, и завтракать позвала. Зимний завтрак - сытный, добротный, маслицем сдобреный, что бы на морозе тело сытое не мерзло, уже ждал воина на столе. Хоть и живет тут которой месяц, а никак не привыкнет раньше девок вставать, а они и зубоскалят над воином, соней прозывают и смеются. Да не обидно! Это воины на зорьке встают, а охотники - до зари, до свету. Чтобы первые лучи светила зверью не выдали - где охотник спрятался.
   Вот и получалось, что Селинка дважды завтракала - и с девочками и с нареченым. И ей это на пользу пошло: на худых жилистых руках, да на боках чуть-чуть да отложилось, да так, что девушка сама смущалась и ругалась, а когда воин хвалил её, красотой называя, заливалась краской и лицо от смущения в ворот кожушка мехового прятала. Бабушка, до того сколько лет тяжко вздыхавшая, что старшая внученька худа да жилиста, как годовалый олешик, только хихикала, да воину, довольная, подмигивала - молодец, мол, Милошенька! Так её! А Милош диву давался, на невесту глядя - расцветает девушка, с каждым днем краше становится. Да и Ветта, в пору девичью через год-другой войдущая, тоже цветком распускается. И Ивушка-малышка, как деревце тонкое, вверх потянулась. Даже бабушка, казалось, моложе стала - глаза засияли, спина распрямилась. Огонь, а не бабушка!
   До вечера с хозяйством управлялись, перепроверяли все, что бы без них тут смогли управиться, а с вечера, как стемнело, спать раньше разошлись, не засиживаясь.
   С утра, едва только небо, снежными тучками затянутое, сереть начало, охотница разбудила Милоша, завтрак принесла, да побежала за тын - Волчка звать. Псы жили в глубоком логове-норе около самого тына, на опушке леса. Воеводу это сначала удивляло, что псы не на дворе живут, не в будке, да бабушка разъяснила, что в лесу им лучше - и слышно, и видно, и дым печной нюх не сбивает, и на охоту они ходят - хоть и кормят псов девочки хорошенечко, да свеженькое они любят, и охотят ночами.
   На дворе крепко обнялись с домашними, котомки закрепили, лыжи подхватили, да сели на дорожку посидеть.
   - Легкой дороги, детки! А за хозяйство - не тревожься, Милошенька, - предупредила бабушка смурного воина, - Не первый раз так остаемся втроем.
   - Ну, добро, - согласился скрепя сердце, воин.
   Поднялись, и за ворота пошли. А там уже, отойдя от заимки хорошенько, на лыжи встали. Да Селинка, чуть помедлив, сказала:
   - Ты не тревожься, Милош, бабушка тебе правду сказала. Я Вожака Леса позапрошлой ночью попросила за заимкой приглядеть, пока нас не будет. Никто, кроме меня, не сможет приблизиться.
   - А кто ж это такой грозный у вас в лесу? И когда ж успела?
   - Вожак... Это вожак волков, Милош, - хитро улыбнулась девушка, - Самый матерый из лесных волков.
   - Ты с ним разговаривала?!
   - Ну да. Я всегда его прошу присмотреть за заимкой. Он со стаей и приглядывает.
   - Да как же так? Это же зверь дикий, - Милоша озноб прошиб, - Он же тебя задрать мог!
   - Мог и задрать, - легко согласилась девушка, - Да я Правды лесной никогда не нарушала. А за просьбу мою лося его стае оставила. А Вожака я давно знаю - еще девчонкой первый раз с ним на тропе у водопоя встретились. И подругу его знаю. И выводок его каждый. Хороший вожак, справедливый...
   Милош, рот со стуком закрыв, сглотнул.
   - Чудеса...
   Девушка встала на лыжи, потопталась, ремни проверяя, и пояснила воину:
   - Если ты Правды не нарушил, и на душе грязи нет, то и с волком можно договориться. Я им всегда долю от своей добычи оставляю. Потроха не уношу из лесу - хищникам оставляю. Лишнего зверья не бью, раненых никого не в лес не упускала, боли не причиняла. Да и мимо больного, или в злой капкан попавшего зверя - никогда не пройду, без помощи оставив. Так-то, Милош-воевода.
   - Лесунка ты моя... Это-то я понимаю умом, да страшно думать, что зверь матерый, страшный, у тебя в друзьях ходит.
   - Так-то, воевода! - отсмеявшись, повторила назидательно девушка, - А будешь обижать...
   - Не буду! - быстро, сквозь смех, выдавил воин, - Уже боюсь!
   - Боишься, Милош-воевода? - строго спросила охотница, - Отступишься?
   - Боюсь, Селинка-охотница! - Широко улыбаясь, ответил он, - Не отступлюсь!
   Охотница кивнула, фыркнула, как рысь-хулиганка, дождалась, когда воин подготовится и кивнет, а псу, с ними рвущемся, дом охранять строго велела и понеслась - только легкий снег в стороны от широких лыж полетел.
   Шустро летели лыжи по свежему снежку, быстро - Селинка с детства так гонялась наперегонки с тятей, стосковалась по зимнему лесу, а Милош, хоть и городской, да всю прошлую зиму на лыжах провел, сюда добираясь. До полудня так летели - казалось, лес сам охотнице под ноги тропки да ровные участочки бросает - только успевай за ним.
   В обед остановились - поесть, да дух перевести. Сердился на себя Милош, ругался - ослаб все-таки. А Селинка, видя, что нареченный сердит, только улыбнулась загадочно и сказала:
   - Хорошо ты идешь, Милош. Мало кто со мной на равных-то бегал. Не ругай себя, не сердись. Я на лыжах с детства - с зимы и до весны, а ты, небось, раз от разу бегал.
   - Да так оно и есть, родная. Лыжи-то я первый раз увидал, когда в детинце воеводы Тверда первую зиму встретил. Он с нас требовал, что бы всему учились - и рыбу удить, и дрова колоть, и на лыжах бегать. Бурчали мы на него тогда, а вся его наука в жизни пригодилась - в ноги ему за то при встрече поклонюсь.
   - Ну дальше-то проще пойдет. Тут тропа есть хорошая, заветная. Если на неё выйдем, то к темноте уже у Ярогнева будем. А нет - то две ночки в лесу придется провести.
   - Так ты что ж, про волшебные тропы тут ведаешь, Селинушка?
   - Да. Тут их не много, но есть. Найти на них вход сложно зимой - спросить не у кого. Но место я помню, да и почувствовать её смогу. Давай поедим, и попробуем, ладно?
   Милош кивнул. Всё больше и больше он удивлялся, на Селину глядя - как они, северяне, с такими-то знаниями и силами, власть-то не стали над другими людьми брать? Ведь наверняка пытались хоть раз?
   - Селинушка, я все одно понять не могу - почему твой народ так тихо живет. Почему прячется? Вы ж могли свои города построить, людей под себя собрать множество!
   - И что? Что дальше-то, Милош? - тихо спросила девушка, - Ну вот сборали мы людей, дали им, что тем хочется... Было уже, родной это.
   - Как же было? Когда?
   - Давно, далеко и не здесь...
   - Расскажешь?
   - Ну коли хочешь, расскажу.
   Они не стали костерок разводить - так, всухмятку перекусили, молочком, уже студеным на холоде, запили, да на ствол поваленный присели. Девушка посмотрела на солнышко, прикидывая - сколько времени до вечера, и рассказала, что в прошлом с ними было:
   - Мы, народ севера, очень далего от этих мест жили. И не сразу сюда пришли. До того пытались выше по течению жить, да и в других местах. И как раз, как ты говоришь - города возводили, людей собирали, да ремеслам учили. Правде учили. А заканчивалась то всегда одинаково, Милош. Войной. С нами войной, с колдунами. Всегда найдутся недовольные. Всегда кто-то шептать будет, что-де слишком мы хорошо живем. Что долго, что мы - пришлые, не должны править исконно чьими-то землями. Разные люди на свете есть, родной мой. Разных мой народ повидал. Выше, в верховьях Мать-реки, может и стоят еще развалины большого города - мой прапрадед его строил, первые камни в основание сам уложил. Людей под его стены жить собирал. Тридцать лет город простоял, но и от туда бежать пришлось, когда по суше с запада орды хлынули. Не хотел он воевать - хотел людей учить, да жить мирно. И войска-то у города своего и не было. Легко взяли чужаки город. Разрушили, сожгли. Едва ли четверть спаслась от захватчиков на лодочках. Прапрадед на стенах остался. До последнего не верил, что такое возможно. А прадед уже здесь, в лесу, заимку эту построил. И ото всех отдельно жил с остатками рода. Деревня-то наша - из тех, кто спасся тогда выросла. Как и многие другие по Мать-реке.
   - Так должны же были про вас помнить?..
   - Должны. А не помнят, мой Милош-воевода. Ничего не помнят, кроме этой вот деревеньки, этого леса. "Пращуры деревню строили. Всегда стояла". И все тут. А что мы - пришлые, помнят хорошо. И обида на нас есть. А за что - не ведают сами. Живут они, лесные, тяжело и коротко - короче нас втрое. Это наших четыре поколения народилось, а их - двенадцать минуло.
   - Понятно... Грустно мне от этого, родная. Не знал я. У нас о ваших только легенды рассказывают. Что, дескать, живет такой народ далеко на севере... Кто-то искать ходит, да до верховьев Мать-реки даже не доходит. Трудно это. А тут вона как.
   - Мать-река, Милош, для вас целый мир. Кто-то за стены Вольного града никошда носу не высовывает. Да и ты, небось, так же жил - вверх да вниз по реке, да на два-три дня на закат или рассвет... Ну а для кого-то дальше его поляны - уже чужой мир лежит. Для нас же... Для нас мир был когда-то больше, - Девушка встала с нагретого солнышком ствола и лыжи принялась надевать, а, распрямившись, легко и без грусти сказала: - Да давно это было, быльем поросло все - чего теребить? Есть деле по-ближе. Пошли тропку искать?
   - Пошли, - отозвался воин и опять на лыжи встал, - А как-нибудь ты мне расскажешь?
   - Расскажу, коль не забоишься...
   - Вот заладила... Не забоюсь никогда я тебя, родная!
   - Ой, не зарекайся, воевода! - рассмеялась девушка и в лес припустила.
  
  
   Глава 7
   Момент, когда вышли на тропку, вертевший головой Милош проморгал. Вот только, казалось, шли по нормальному лесу, а тут - Тропа. Да и не сообразил воин, пока Селина не сказала и не указала - на что смотреть:
   - Видишь, Милош?
   - Что?
   Девушка от души посмеялась над завертевшим головой воеводой и пальцем указала на что-то впереди. Как воин не вглядывался, не мог понять - что же там смешного она увидела.
   - Не так смотришь, воевода! Ты боком голову поверни и уголком глаза глянь! Видишь теперь?
   И Милош увидел. Морок. Вокруг них был морок - лес, сугробы, валежник и коряги... Все было мороком, а шли они по коридору из темных, почти черных елей, плотно смыкавшихся над головами. И было бы тут темно, но фигурка охотницы чуть светилась маленьким солнышком.
   Рот воевода раскрыл и замер было, да охотница, медленно идущая рядом, на него прикрикнула строго:
   - Не останавливайся, Милош! Нельзя! Пошел по тропе - иди. Не смей вставать, как бы страшно не было. Остановишься - не смогу тебя вытащить.
   - А что случится, если остановлюсь, Селин?
   Девушка нахмурилась.
   - Лучше не останавливаться. Но если тебе интересно, посмотри, так же, краешком взгляда, по сторонам, под деревьями... Только за железо не хватайся! - предупредила она.
   То, что воину открылось, заставило его вздрогнуть всем телом. Рука сама потянулась к поясу, где висел охотничий нож. Селинка перехватила руку, и потянула его дальше по тропе, тихо сыпля ругательствами сквозь зубы.
  
   - Что это было?! - ошарашенно спросил Милош у нареченной, когда они вышли в обычный, нормальный лес.
   - Да то и было, Милош-воин! Что ты нас чуть не угробил обоих! Я тебе что говорила? Почему за железо схватился?! - напустилась на него девушка.
   - Духи это были! А ты - за железо! И ладно бы - в нашем мире, в Яве! А ты... Э-э-эх!
   - Да объясни ты толком! Что это было-то?
   Селинка шапку сняла и пятерней вспотевший лоб вытерла - час без малого они стремглав неслись по проявившемуся коридору из черных елей. А из-под густых еловых лап на них смотрели светящиеся зеленым болотным огнем глаза, скалились алые или черные пасти, тянули корявые лапы, норовя подсечь, схватить...
   - Да духи это были, Милош! Ну как тебе объяснить-то? Духи тех, кто в лесу погиб, кого замучили, или безвинно сгубили... Мир наш - не толко то, что ты видишь. Сказки-то, небось, в городах-то еще сказывают?
   Девушка деловито напялила шапку, осмотрела ремни, что лыжи крепили и на воина строго глядела.
   - Сказывают. И про духов, и про кикимор, и про леших... Да верят только дети.
   - И правильно верят. А то, что взрослые не верят - это их дело. Вот ты, Милош, когда напугался да побежал - что видел?
   - Ели... Ну и жуть всякую... - нехотя признался воин.
   - А без меня бы другое видел! Бор бы темный, сырой. Волков, что тебя окружают, да схватить пытаются. Или врагов, на тебя из-засады напавших... Да мало ли чего! Что страшнее всего для тебя - то и увидел бы. От того и пришлось бежать, что ты, за железо хватаясь, страх свой показал.
   - Железо... - Вспомнил Милош, - Железо от нечести. Как странно это. Давно, в детстве мы за железку хватались, если на улице колдуна или что-то мерзкое или страшное видели.
   - Именно! - подтвердила Селинка, - Но обратно уже только лесом пойдем. Не поведу я тебя второй раз тропой! Хватит. И так сама за тебя испугалась. Еще чуть-чуть и на меня бы тоже кинулись.
   - А ты, значит, не боишься совсем? Или тебя не трогают? - воин тоже лоб вытер и отросшие кудри пятерней пригладил.
   - Не боялась. А сегодня - забоялась, как видишь, - недовольно пробурчала девушка.
   - За меня? - заулыбался воин.
   - За тебя, - Кивнула с серьезным видом охотница. Головой тряхнула, так что шапка едва в сег не улетела, и предупредила: - А будешь еще за железо хвататься при духах, может так хорошо, как сегодня и не кончится! Слушай, когда тебе говорят!
   - Постораюсь. Да в диковнку все это, тяжко привыкнуть-то, Селинушка.
   - Ладно. Моя вина - не надо было тебя дразнить. Но уж больно вид у тебя был потешный - ждал-ждал чуда, да проморгал! Не покажи я пальцем, прошел бы мимо... Прости меня, Милош.
   - И ты меня прости, что не послушался. Впредь умнее буду.
   - Впредь я тебя и не поведу по таким местам, коль ты не привычен!
   - Ну уж нет! Два дня ж сберегли! А то, что напугался - так то сам дурень.
   - Ладно, спорить да ругаться не будем - до заимки ярогневовской еще долго, а день к вечеру идет.
   И дальше побежали - Селинка впереди, а Милош старался не отставать от быстрой и легкой лесунки. Милош по-детски обиделся, что Селина впредь обещала его от чудес стороной держать, а Селина - что воин не послушал её. Не знает Милош, чем такие места опасны, а слушать - не желает. Упрямый, привык своим умом жить. Крепко задумалась девушка - как такого переубедить-то можно, коль на своем встанет. А Милош - как девушку доверять ему научить. Да время на все это надобно, а где ж его взять-то?
   К сумеркам лес вокруг стал чище - не встречались уже завалы, Местами было видно, что деревца подсажены рукой человека, а не природой - больно удачно на прогале росло. Местами начали попадаться зарубки и метки охотников - узелочки и веревочки на близких к земле ветках. А чуть позже, уже почти в темноте, в морозном воздухе почудился запах дыма.
   Еще немного, и вышли к частоколу из просмоленных, обожженных по низу бревен. Встретил их дружный лай псов.
   Походники уже сами не разговаривали - силы берегли, да дыхание на разыгравшемся морозе перехватывало мгновенно. Только переглянулись, и Селина кивком указала - где ворота.
   Обогнули частокол, сняли лыжи, да там и стали поджидать хозяев.
   - Эх... Спят, небось, уже все, - вздохнул Милош и закашлялся.
   Девушка всполошилась, с тревогой в лицо нареченному глянула - не заболел ли? А Милош, девушку к себе прижав, успокоил:
   - Да не привык я к таким морозам, милая! У нас теплее, рядом с морем-то. Почитай, и не бывает такого холода. И зима - одно название!
   - Так дальше еще холоднее будет! - улыбнулась Селинка.
   Тем временем, за воротами послышался шум, кто-то, раскатистым басом прикрикнул на мгновенно затихших псов, и тот же бас спросил:
   - Там кто пожаловал? Кому неймется?
   - Селина это, Ярогнев Чеславич! Прошу меня простите, что ночью! Да дело у нас важное.
   - Селинка-охотница?! - удивленно и тише переспросил голос, и, уже кому-то в сторону: - Че застыл?! А ну, отворяй скорее! Свои!
   Скрип засова, натужный стон тяжелых ворот, и Селика, дернув нареченного за рукав, проскользнула в небольшую щель, что для них оставили.
   - Скорее в горницу идите! Мороз-то какой! - приказал Ярогнев-охотник и махнул рукой.
   Темно на дворе - только и видно, что троих мужчин, что псов, таких же лохматых, как и у нх, за загривки держат. Все при оружии. И еще двое, Селину разглядев в свете смоляного факела, луки опустили.
   - А это с тобой - кто? - строго спросил их Ярогнев.
   - Нареченный я её, Милош, - отозвался хрипло воин. И опять кашлянул.
   - Ишь ты! Нареченный... - усмехнулся мужик, - Ну давай, иди, коль жених. Неча на морозе горло-то драть.
   Вошли, пригнувшись, в темную клеть при входе в дом, где на ощупь нашарили венички и отряхнули от снега унты, да оставили оружие. Дубовая дверь, низкая и крепкая, как и во всех северных деревнях - не до удобства людей, лишь бы тепло печное сберечь зимой, да зной летний в избу не пустить! Проходишь в нее и низко порогу кланяешься, шапку снимая. Вошли в горницу - большую комнату, словно сестрицу той, что в большом селинкином доме, да чего удивляться-то? Родня же строила, одни корни, одни заветы. Да и помогали друг-другу на ноги вставать, когда отец ярогневовский отделиться решил, жену из деревенских взяв.
   Свечи на длинном столе зажжены, гудит, потрескивая углями, огонь в большой, в треть горницы, беленой печке. Хорошо в тепле, уютно. А как полушубки при входе скинули и на деревянные гвозди на стене повесили, в сон сразу потянуло с мороза. Пока раздевались хозяева и гости, стягивая с себя заскорузлые от снега и ночного мороза полушубки, моложавая женщина, с накинутым на голову ярким платком кинулась на стол снедь ставить, причитать, да суетиться:
   - Оставь, Любавушка, не суетись! Сами управимся. Иди, отдыхай! - проворчал Ярогнев жене.
   - Да как же оставить-то, Ярогневушка? - Всплеснула руками женщина, - Так радость-то какая! Селинушка пришла!
   - А я говорю - оставь. До завтра силы побереги. Утром честь-по-чести и праздник устроишь, а сейчас - спать иди.
   - Так как же...
   - Идите, тетя Любава, мы тихонечко посидим, и спать пойдем. А утром и лучше оно! - ласково попросила девушка.
   Женщина, неодобрительно качая головой, все ж обняла племяшку, в обе щеки, румяные с мороза, расцеловала, да на Милоша глазами стрельнула с любопытством. Поклонилась тяжело гостям и мужу, и ушла по всходу наверх.
   - Что с ней, дядя Ярогнев? - встревоженно спросила охотница, сев на лавку рядом с Милошем.
   - Стареет она, Селинушка... Считай, шестой десяток уже разменяла... - грустно отозвался охотник, усаживаясь на хозяйское место, - Вы ешьте, гости дорогие. О делах - потом.
   Ярогнев, как хозяин, преломил и раздал хлеб. Гости, весь день по лесу несшись, старательно кушали, а из хозяев остался в горнице только Ярогнев и его третий сын - Яромир. Милош, стараясь не смущать хозяев, втихушку разглядывал охотников. Если светловолосый, великан-Ярогнев был похож на Селинку и её сестер, то его сын уже больше удался в мать - темно-русые вьющиеся волосы, борода их чуть чемнее, да лицо - широкое и простое. Хотя, на сколько смог разглядеть Милошу в неверном свете свечей, хоть глаза Яромира и были голубыми, как у них в роду, но густые брови были не черными, как у Селины и Ярогнева, а темно-русыми, в цвет бороде. И нос - картошкой, как у большинства тех селян, что Милош на своем пути по Мать-реке встречал. Ярогнев же, не стесняясь, вовсю рассматривал жениха племянницы.
   - Мелковат он у тебя, Селинушка... Ох мелковат... - вздохнул Ярогнев, когда гости насытились и ложки, облизав, на стол положили, - Да что-то бледен, да волосом - черен...
   - Ничего не мелковат, дядя Ярогнев! Не всем же быть медведями, как тебе и тяте! - отшутилась девушка.
   Этот порядок даже Милошу был известен. Сейчас его будут хаять. А Селинка, обручившаяся без воли ближней родни - защищать своего нареченного. А ему, Милошу, положено сидеть и молча терпеть всё, покуда к нему самому не обратятся. Это если б они пришли, как муж и жена, тогда - да, бока бы намяли, девку бы обругали, да за стол, как 'муж' прочухается, усадили бы. А так - терпи и молчи. А рот откроешь - со двора вылетишь. Вот и молчал Милош, гордый воевода вольноградский...
   - А тебя, пигалица, вообще не спрашивают! Взяла первого встречного, и в дом привела.
   - Так это ж разве первый встречный, дядюшко? Ай ли не ко мне от всех женихов - ближних и дальних - сваты под калитку ходили - хвалили, да друг друга перекрикивали, да от ворот уходили, охрипши, а?
   - Так ты ж им дверь не отпирала, дуреха!
   - Не отпирала, - согласилась девушка.
   - А этому что ж отперла? На порог пустила? Чем же этот лучше?
   - Мил он мне, старший батюшка Ярогнев! По сердцу, да по душе!
   - Та черен, как сажа!
   - Так отмою!
   - Та ликом страшен!
   - Так другие не позарятся!
   - Та худой да немочный!!!
   - Так откормлю, да вылечу!
   - Та не охотник же! Какой с него прок?
   - Так воин он, старший батюшка Ярогнев! При князе рукой служит.
   - Тю-у-у-у! Еще и сам себе не хозяин, выходит? Куда князь велит, туда и отправится?
   - А ждать буду!
   - А если убьют его в бою?
   - Жизнь всю горевать буду...
   Милош только зубами скрипел, сдерживаясь. Тяжко сдержаться, когда так тебя костерят. Да так, будто тебя рядом нет. А Яромир ему через стол подмигнул и бровями пошевелил, улыбку в русую бороду пряча. Небось так же его совсем недавно хаяли родственники красавицы-невесты...
   А Ярогнев тем временем нашелся опять:
   - А скажет - лук на стену вешай, да за кудель садись, а?
   - А и сяду за кудель! - зло ответила девушка и ладонью по лавке рядом с собой стукнула.
   - А-а-а... А?!.. - рот охотника раскрылся широко, и он круглыми глазами уставился на племяшку, - ...Не, че, правда - сядет? - Ярогнев, растеряв весь азарт, во все глаза уставился уже на воина.
   А вот это уже к нему вопрос. Руку, в кулак сжатую селинину поймал, и ответил в тон их предыдущей перепалке, на сердитую невесту ласково глядя:
   - А и захочет сама - так и сядет за кудель. Ан нет - будет сыновей срамить, пока мать не перегонят!
   Ярогнев, а за ним и сын гулко расхохотались было, да спохватились - ночь на дворе-то.
   - Ну быть по сему. Что уж тут. Решили, так решили! Против не буду, да завтра, на заре, благословение свое вам дам, - отсмеявшись, промолвил тише великан-Ярогнев, - Только, сдается мне, последний раз ты, Селинушка, на заимке-то моей... Ну-ка, Милош-воевода, рассказывай давай, что удумал учудить!
   И Милош рассказал. Ярогневу не посердцу пришлось это все, да что ж делать? Неволить девку? Нельзя, не принято у них в семье такое. Милоша уговорить остаться? Так на кой он тут нужен будет - искомый, беглый, да чужого князя человек-то не из последних. Сам изведется, клятву князю данную, нарушая. И Селинушка с ним. Да и заимка их без крепкой руки год от года ветшает, а когда еще у младших девочек-то женихи на двор вступят? Да искать-то их где... Все это тихо он на них и поведал, а младшие и не перебивали. Умный мужик Ярогнев, опытный - прожил на свете годков больше, чем все трое детей тут сидящих вместе взятых, многое повидал...
   - Эх, Селинушка-Селинка... Что ж ты так, а? Гордячка, как и все мы... Нет, что бы сразу пойти...
   - И что сталось бы, Ярогнев-батюшка?
   - Да это да... Знать - судьба это твоя, девица. А за заимкой пригляжу. Не перечь и не возражай! Именно, что пригляжу! Вон Яромира, семью его, да двух младших с семьями с ним отправлю. Но заимка эта - твоя.
   - Нет, не моя. Яромирова тогда будет.
   - Селика, авось одумаетесь? Куда пойдете-то, коль все отдашь? Нет, не дело! - возразил Яромир.
   Так они еще долго препирались, да кто ж из них упрямее, так и не выяснили. Порешили так пока: заимка Яромиру с Марилой, женой его, отойдет, а ежели Милош с Селиной вернуться надумают - всем родом им новую построят, все что нужно - дадут. А так же Ярогнев уперся на том, что лично до торжка по весне проводит, да приглядит - сели ли на лодьи, да ладно ли в пути. Ну и подсобить - добро и товар подвезти. У Ярогнева в хозяйстве и кони имелись, и крепкие телеги, что по лесу да по грязи пройдут. Да и все равно он тоже в эту весну на Торжок-островок собирался... Тут его Яромир выдал своим удивлением:
   - Тять, а как ж? Мы ж в эту весну-то...
   - Цыц! А ты марш спать! Завтра с утра чтоб собирался в дорогу! Без жены и детей. И младших с собой прихватишь. Проводишь до заимкм, там на зиму останешься. Жинок позже снаряжу к тебе, на саночках. Что-то не нравится мне это все! Сердцу тревожно. Лучше пусть у вас народу побольше там будет... Спокойнее так.
   За сим отблагодарили дядьку, да спать отправились. Милоша, как жениха, в отдельный дом, к неженатым сыновьям Ярогнева отвели, а Селинке на лавке в детской постелили.
  
  
   Глава 8
   На утро Милоша, спящего на тюфяке в уголочке жарко натопленной детской, обступили громко перешептывающиеся мальчишки. От их попыток тихонечко подойти и посмотреть воин и проснулся.
   - Тошик, а кто это?
   - Да кто ж его знает... Яромир ночью вроде б кого то привел...
   - Точно-точто! Я всю ночь не спал - видел.
   - Да ты ночью храпел так, что бревна дрожали, да труха сыпалась!
   - А вот и не правда! Я видел! А храпел Сенька!
   - Не храпел я, - обиделся Сенькой поименованный, - Да меня за вами не слышно вовсе!
   - Смешной какой! Кожа коричневая, а волос черный! - влез еще один звонкий шепоток.
   Ну и эти туда же!
   - Это загар, деда говорил, у моряков бывает такое от солнца и воды, - еще один голос, по-солиднее - почти басок. Остальные притихли, слушая старшего.
   Милош едва улыбку сдерживал, до того это ему напомнило вольноградский детинец при войске, где он отрочество провел. Заспишься - лицо сажей и жиром вымажут, да волосы к подушке по прядке пришьют. Аль порты к простыне. Потому быстро научился Милош просыпаться даже когда на него смотрят...
   - Значит, он - моряк?
   - Ну стало быть, моряк...
   - Да ладно тебе, Мирок, откуда у нас тут в лесу моряк-то? Че заливаешь?
   - А ты, Славка, сам глянь.
   - Принес!!! - радосно прошептал совсем тоненький голосок.
   - Ну давай...
   И пацаны захихикали. Точно за уголем меньшего послали! Милош притаился, стараясь дышать глубоко и ровно, как спящий, ожидая шутника. И точно - почуял, что кто-то к нему тянется. К лицу...
   - Поймал негодника! - грозно, как Тверд-воевода, забасил Милош и цапнул протянутую к нему руку, а следом - ор зачинщика и визг ребятни.
   Глаза открыл и расхохотался - мальчонка, лет четырех, бился в его руке пойманной рыбкой, и уголек со страха в кулачке крепко зажал. А по углам еще с десяток отроков жалось, мал-мала меньше. Первыми в себя пришли старшие - Мирок, он его по басочку узнал, и Славка. Видать - погодки. У обоих первый пух над губой пробился. Шаг к севшему на кровати воину сделали. Мирок насупился, пытаясь сделать лицо по-грознее и пробасил:
   - Ты б его пустил, моряк. Ты тут гость, не хозяин!
   - А что ж вы за хозяева такие, что на гостя с угольком-то? Лицо портить, да позорить?
   Мальцы глаза опустили, а тот, что зажатый был, губу закусил. Думал, небось - влетит. Ей-ей влетит!
   - Что, малец, боязно? Ну ниче, это правильно...
   Тут как раз Яромир поднялся и в дверь вошел. Поглядел-поглядел, да на Мирка со Славкой, как на самых старших, напустился:
   - Это что за озорничанье опять, Мирослав?! А ты, Славолюб, ему поддакиваешь? Своего ума нет, чужим жить удумал? Да еще и Сеньку приплели, негоды, - возмутился мужик, видя осевшего и начавшего хныкать мальца, - Вы по что, колобродники, гостя обижаете, нас позорите! А ну мигом оба к батьке, да сами кайтесь - что учудить вздумали!
   Воевода, усмехаясь в усы, отпустил малого Сеньку. Руку он ему не помял, только страху нагнал. Будет ему впредь наука. Славка и Мирок, опустив курчавые русые макушки, мимо старших мышами мелькнули - батьке сдаваться. Встал воевода легко и потянулся, аж косточки захрустели. Меньшие только рты разинули. Лежал-то вроде и не такой большой был... А тут - дядька здоровый. Да и видно - воин, не охотник. В талии узок, а в плечах - что их старшой Яромир.
   - Пойдем к завтраку, воин Милош. Все старшие собрались, тебя хотят посмотреть. Селинку поедом едят, что долго ты спишь, - усмехнулся в бородку Яромир.
   - Долго, Яромир-охотник. Ну так моя служба на рассвете начинается, да и чаще ночью татей ловить требуется. Вот и привык так спать. А ваше время - до рассвета.
   - И то верно, - согласился охотник, пальцем притихшим мальцам погрозил и повел Милоша в общую.
   По светлу Милош хоть смог разглядеть толком дом. Яромир его повел не как вчера через лестницы из горницы, а внешнему переходу. А устроен он был так же хитро, как и на селенкиной заимке, да чуть иначе: первый ярус, выложенный камнем, весь был отведен под погреба и хозяйственные надобности, а детей, что постарше, поселили во второй ярус, в подклет - и в тепле, и под присмотром, и ход у шалопаев в дом отдельный - всход крепкий с крыльцом. Не бегают туда-сюда, горницу не студят лишнего. А выше, третьим ярусом - горница. И тоже отдельный ход есть, со своей клетью по низу.
   'А что над горницей? Да наверное, все то же, - в мыслях сам себе ответил Милош, - Светлица хозяйская, да терем под самой кровлей, а в тереме -летние комнаты, куда зимой толком тепло не доходит...'
   Каждый народ строит по-своему. По нужде. В Вольнограде, у моря, погреба под землю увести стараются, что бы холод в них жарким летом сохранить, а подклет над самой землей стоит. И окон больше, да сами окна - шире. И ставеньки ажурные да прорезные - от ветра да от солнца. А терем наоборот - высокий делают. Кровлю опять же иначе ставят. Тут от снега защищаются, да делают её острую - чтобы снег не застревал, а у них в городе - ниже скат, да башенок-балкончиков все норовят наставить. Такая жара иной раз летом бывает, что на этих же балкончиках хозяева и спят, спасаясь.
   Вошли в горницу, поклонились старшим оба низко, до земли, и к указанному хозяином месту пошли. Сегодня Милош и Ярогнева смог толком рассмотреть - моложе мужик оказался, чем вчера думалось. Лет сорок, казалось, всего ему. Не видел бы воевода ярогневовских внуков, да не знал бы, что младшему сыну, Яромиру, двадцать третий год пошел, так бы и решил.
   А так - сколько лет хозяину заимки и вовсе не понятно. И вроде бы седины не много, да взгяд, что и иного старца не встретишь - умный, цепкий, да чуть усталый... А рядом жена его сидела - старушка уже рядом с моложавым мужем. В платок куталась. Да видно, что и невестки уже в летах.
   - Поздорову, Милош Вольноградский!
   - Мир твоему дому, Ярогнев Чеславич! - тепло отозвался воевода, садясь по правую руку от хозяина. Сразу же за Яромиром.
   Селинка сидела через стол напротив - улыбнулась нареченному ласково. Ярогнев, это дело увидев, усмехнулся по-доброму. Подождал, когда невестки да внучки на стол накроют, да и завтракать начал. И за ним следом и остальные - никого не уговаривают в большой семье. Как начнут справа да слева от тебя уплетать - хошь, не хошь, а тоже примешься. Да так, что только за ушами треск.
   А семья ярогневовская большая - только за столом Милош три десятка насчитал. И это только те, кому в первый черед есть положенно - мужья, да охотники, да жена хозяина - мать им всем.
   - Девять сынов, да пять дочерей, Милош! - С гордостью разглядывая семью за столом, похвастал старший охотник, - А внуков сколько - я еще не считал с утра! Вот пообедаю - пересчитаю, авось новых найду!
   Грянул хохот, да такой, что ложки легкие березовые на столах дрогнули. Видать, любимая шутка их семейная.
   Ярогнев, вволю посмеявшись, руку поднял, да все затихли разом.
   - Вот мое слово, Милош Вольноградский: Селинку отдаем за тебя.
   Встал и поклонился воевода, да Ярогнев на него рукой махнул, что б тот сел и продолжил строго:
   - На заимку с вами Яромир пойдет, да младших четверых возьмет - неча им тут торчать без дела. Там, ежели надобно, ратному делу их поучишь. Даю на то отцово разрешение. Как морозы оттрещат, поедут на санях уже женщины и дети, да с собой запасы им дадим, да подъемные, что бы до лета и осени дотянули. Можа кто еще надумает - неволить не буду. Хорошая там заимка, крепкая да справная, лес богатый, река рядом. Да и до Торжка-острова близко. А по весне, как дороги будут пролазными, так сам приеду - вас проводить до лодий. Там уж сядете - хорошо. Не сядете на лодьи - обратно на заимку вернетесь. Одних не отпущу по реке. Не спокойно нынче вокруг. Лют-князь совсем осерчал - люд бежит из сел. Девки по лесам хоронятся, слезы льют. А это последнее дело - девок обижать, - сурово добавил хозяин заимки, - Раскажи, Мирок-старший!
   Молодой парубок, что за Милошем сидел, кивнул и рассказал вот что:
   - Лют-князь решил город свой растить, вот люд и сгоняет к себе. По селам идут его воины, да мастеровых сгоняют, кузнецов копьями и псами гонит. Зимой, по льду. На сани, как скот, грузят, да везут. Подвода за подводой. Три дня сидели - смотрели. А конца-краю нет. Вой стоит, плач... А с ними три ведуна, из северян, ходят. На нужных людей указывают. Не укроешься, говорят, от них. Не схоронишься. А мастеровыми, да просто крепкими и сильными парнями, девок начали хитить по селам, да туда ж везут. Детишек не берут. Только молодых. Говорят... - Старший Мирок сглотнул и тише, с трудом вымолвил, - Что малых велено... Того... Что б не мешались... Одно, говорят, в пути не выдюжат...
   Лица охотников, сидящих за столом, будто закаменели. Селинка, сжав крепко рот, в стол смотрела, да так, что от неё две девицы разом по лавке отсели. Ярогнев зло выругался в бороду и язык сам себе прикусил. А Милош... Милош, как это представил, так сам кулаки сжал так, что побелели.
   - Слух идет, но так, в пол-слуха, что Вольноградский князь, про непотребство это узнав, на Люта-князя войском пойдет по весне. Вестники от него были да передали. А правда ли - не знаю. Как думаешь, Милош, слух аль вправду пойдет?
   - Тесно им двоим на Мать-реке, Мирок. Как есть тесно. Да и знаю я князя нашего. Хорошо знаю. Ежели слух пошел, то войско уже в путь собирается. Как лед вскроется, так и будут тут.
   - Дело, Милош, говоришь. А мы, охотники лесные, как войско ваше пойдет, так и дорогу ему укажем. Под руку вольноградскую не пойдем - далеко слишком до вас, а вот подсобить - подсобим, - пообещал Ярогнев.
   Любава, жена Ярогнева, лишь ахнула, руки ко рту прижала, но смолчала. Глаза опустив. Селинка же наоборот, в упор на Милоша глянула, да так, что у того сердце екнуло. Смолчала девушка, да взглядом многое сказала.
  
  
   Глава 9
  
   После завтрака Яромир, похватав с собой тех, кто на заимку пойдет, собираться отправился, Милош позвал Силенку погулять по двору. Не спокойно было ему. Все понять пытался - что удумала девушка.
   Вышли, тепло одевшись, на двор, отошли в сторонку, и начал Мирош допытываться:
   - Ты скажи, Силенушка, что ты надумала такого, что мне неспокойно стало.
   - Я с войском пойду, - огорошила его девушка.
   - Да ты никак с ума стронулась, родная?! - возмутился Милош, - Девке, с войском, да на войну!
   - Целитель, с воеводой, да в обозе! - припечатала своим вариантом девушка.
   - А одно - Тверд-воевода не пустит, милая.
   - А ты - пустишь?
   - В обоз - пущу. Там тебе ничего не грозит. Сколько б не согнал местный Лют-князь мужичья под свою руку, а наше войско годами по крупице собиралось. Все обучены, каждый - при оружие и броне, каждый свое место знает. А ежели князь ополчение соберет, да за зиму подтянет его - хватит все здешние веси под руку взять, да и на град лютовских останется. Только Тверд потому и Тверд, что на своем стоит - нет у нас девок в войске.
   - А переубежу вашего Тверда?
   Милош тяжело вздохнул. И объятья упрямице раскрыл. Девушка прижалась к жениху.
   Эта - убедит. Кого хочешь переупрямит. Авось и Тверда сможет.
   - Чем убеждать будешь, родная? Княже его не может согнуть, а ты?
   - Правдой, чем ж еще человека убедишь? Ведуны у люта князя... Мысли есть - кто это. Потому и пойду. Переломить их волю надобно.
   - Да неужто одна собралась их ломить-то, Силена?
   - Переломлю, Милош, - с улыбкой в голосе ответила девушка, - Они во тьме идут. Им природа противится, люди противятся. Даже свет сонечный их стороной обойдет, тени не дав...
   - А ты по-правде живешь... - Вспомнил воевода, - А потому и сильнее их? Но их де трое, родная. И взрослые, небось, мужики-то. Опытные.
   Девушка звонко рассмеялась и кулачков легонько в грудь ударила жениха:
   - Ай и глупый ты воевода! Где ж это видано, что бы мужики - сильнее были в нашем деле-то? Да о чем ты? - и опять рассмеялась, - Это я с годами силу рощу, от Земли черпаю, а они - теряют год от года. Злобу копят. А сил уже мало осталось - от них Солнце и Небо отвернулись, Земле они противны, да она терпит дольше... Переломлю, не их я страшусь. Раненых много будет. Травы и настои все, что у бабушки есть, придется с собой везти. На одной только силе не вытяну, сгорю...
   - Не дам, родная. Не смей! - сжал её в руках воевода, - Я тебя столько лет искал, а тут ты сгореть решила, раненых вытягивая.
   - Как пойдет, милый. Как пойдет... Не будем загадывать. Ты, главное, себя береги. Для меня, коль для себя беречь не умеешь.
   Промолчал Милош, а все-же загадал, что бы Тверд, воевода старший, Силенушке с войском идти отказал.
   И жаль было воину её, обретя, на год, а то и два, терять из виду, да так оно лучше. Хотя и казалось воеводе, что не откажет мудрый воевода девушке. Это он, Тверд, ему, тогда еще отроку, про 'светловолосых и голубоглазых ведунов с Полуночи' сказки вечерами сказывал. Да так, что в душу ему они на всю жизнь запали.
  
   До вечера уже все готовы были - каждый свое собрал, я Яромир, как старший, за младшими все проверил - то ли взяли, да нет ли лишнего с собой. Псов еще пару пообещал Ярогнев по весне, как щенки народятся да подрастут, да к хозяйству пригнать с обозом худобы, какой не хватает. Ярогнев для Милоша подвал отомкнул и на склад рукой махнул:
   - Иди, воевода, выбирай, что нужно тебе будет. Что б мальцов учить, да и самому что подойдет - бери на совсем. Считай, за Силенку приданным даю, - повысил голос охотник, видя, что воин возразить пытается, - И спорить не смей! Твое оружие - Силенкина безопасность и спокойствие!
   Поклонился воин, поблагодарил, и сунулся промасленные кольчужки да брони перебирать. И только диву давался - дочего ж работа хорошая! А потом и меч подобрал, и для младших выбрал. А Ярогнев, уйдя в другую клеть, с луками двумя крепкими вернулся. Да не охотничьи - боевые луки. Да стрелы к ним и тульи - тоже не на зверя и охоту рассчитанные. Для войны.
   - Это от дедов что осталось. Что-то отец Силенкин делал. А копится все веками... Вот и пригодилось.
   - Ты б то, что не надо тебе, Ярогнев Чеславович, тоже на телегу, да Тверду-воеводе продай. Купит, да за хорошую цену. Вон кольчуги те, что по краю - они ж только разве на Силенушку налезут. А отрокам пойдет. Да и те, что далее тоже на ваших малы. А в войске всякие нужны.
   - Дело говоришь, воевода. Одну кольчужку, что полегче, сам лично проверю, перекую и Силенке привезу по весне. Небось удумала с войском идти, а?
   - Удумала... - Признался воин.
   Ярогнев, сложив руки на груди, уверенно кивнул головой и предупредил Милоша:
   - Не отговаривай, воевода. Её чутье ведет. Если решила - пусть идет.
   - Я присмотрю за ней, Ярогнев Чеславич.
   - За собой лучше б присмотрел, Милош-воевода! - Строго, как и Силенка до того, приказал ему охотник, - Второго чуда может и даться.
   - И за собой тоже...
   Весь день Силенка тех, кто хворый был, всех посмотрела - кому травок велела пить, кого подлечила малость, а Любаву ярогневову долго за руку держала, да отдыхать потом отправила. Ярогнев с надеждой глянул на девушку, а та, в глаза охотнику глядя, только головой покачала. Не лечится старость. Нет у неё за пазухой таких чудес, что бы старого человека молодым сделать. Даже боги такого не сделают - каждому свой срок. Опустил голову Ярогнев, да кивнул племяшке - понял, мол.
   По вечеряли, да спать разошлись - не до сказок, не до игр всем. Новости все Мирком принесенные в головах у всех бродят. Даже улыбаться весельчаки забыли. Куда уж тут...
   А поутру их Ярогнев проводил за тын, да легкой дороги пожелал.
   Обратно бежали веселой гурьбой - наперегонки гнались на лыжах, слетая со знакомых с детства горок, с шутками, с вечерними посиделками и болтовней у костра. Дорога хоть и пять дней отняла, да сдружились и кто чем из них дышит узнали. Дичь не били акромя как для еды - и так нагружены были все сверх меры.
   А к середине шестого дня и до заимки почти дошли, когда Селинка остановки попросила.
   - В лес мне надо, - коротко объяснила она, - Вожак Стаи позвал.
   Мужчины кивнули и лыжи сняли, устраиваясь на отдых.
   - Милош, пойдешь знакомиться? - спросила девушка.
   - Пойду, коль возьмешь. Железо - снимать?
   Ребята в голос загоготали.
   - Что, по топе уже ходил? - Спросил Яромир, утирая руковицей выступившие слезы.
   - Бежал! - Поморщился воин. А ребята еще пуще заржали.
   - А ты че скалишься, Мирок? Ты ж штаны потом тайком в болотце стирал?
   - Стирал, - Легко согласился Мирок, - А ты икал день апосля тропы-то...
   - То же верно, - Заулыбался Яромир, - Так что не смущайся, воевода! Все мы, акромя батки да Силенки нашей по тропам тайным не ходим.
   - А железо оставь тут. Лишь нож возьми и перед Вожаком в снег, как скажу, положишь. Да стой смирно и молчи. Будут обнюхивать, пугать подруга его будет - молчи и терпи. Что бы ни было - молчи и стой, ясно?
   - Ясно, - кивнул Милош.
   Железо с себя снял - раздеваться пришлось, что бы кольчугу, Ярогневом даренную, снять. Оделся быстренько, поскакал, руками помахал, что бы согреться, и Силенке рукой махнул. Та в густой бор повела за собой. Лыжи пришлось снять - проку с них. Шли, в снегу утопая по колено - вот и согрелись разом. А в бору, на небольшом прогале, их ждал Вожак: Матерый, седой до белого, волк, каких Милош еще не видел в жизни. Против псов силенкиных больше вдвое. А рядом с ним, на снегу лежала тонконогая волчица. Такая же светлая, с искристой шубкой, тонкой мордочкой и умными янтарными глазами.
   Силенка на прогалину вышла и поклонилась. Милош следом. Хоть и не новорила девушка, что кланяться должен воевода им, а все ж сам решил. Вожак тут был хозяином. Да и не грех такому зверю уважение выказать.
   Волк встал, отряхнулся и подошел к ним. В холке этот Вожак был Милошу до талии. А длинной... С лошадь, наверное... Вожак повел носом и лег в снег напротив них, а Силенка рядом на корточки присела и руки ему в густой мех запустила и погладила слегка, тот аж глаза прикрыл от удовольствия. А хитромордая волчица, встав и отряхнувшись, к Милошу, истуканом застывшему, подошла. Понюхала, кругом обошла... Опять понюхала. Чихнула.
   Поглядела умными глазами на девушку... И ткнулась Милошу носом туда, куда не следует... Милош дернулся, но обратно застыл. Волчица, закончив обнюхивание, шумно чихнула и рядом с Вожаком легла, хитрющими глазками поглядывая. Силенка только усмехнулась и напомнила про нож.
   Милош, двигаясь как можно более ровно и плавно, нож вытащил и, как человеку, рукоятью вперед перед Вожаком положил. Волк вальяжно встал, обнюхал оружие и наступил на него лапой, не сводя янтарных глаз с человека. Принято. Еще чуть чуть постоял, хвостом вильнул и, обтеревшись о селинкины ноги, ушел в лес. Волчица, обойдя еще разок по кругу воина, следом за Вожаком ушла.
   - Ну что, понравился ты им, Милош, - улыбнулась девушка, когда волки скрылись из виду, - и Подруге и Вожаку.
   Милош, не говоря ни слова, забрал втоптанный в снег нож. Приложил руку к следу Вожака и вдоль хребта муращки посыпались ледяные. Вдвое против его ладони след.
   - Милош?..
   Тот кивнул. Ага, Милош. Милош дар речи потерял, когда морда волчицы в район важного для мужчины места ткнулась. Пасть такая, что у него рука до локтя в нее поместится... Но все это Милош про себя проговаривал. И еще от себя щедро добавлял, что при девицах говорить не положено. Силенушка, видя это, к нареченному онемевшему подошла и обняла. В губы не смело поцеловала. Тот и оттаял. Долго бы их пришлось Яромиру ждать, да мороз к вечеру разыгрался и влюбленным про совесть напомнил.
  
  
  Глава 10
  
   Как к заимке ближе, Силенка вперед вырвалась, воинов оставив далеко позади. Все эти дни девушка тихо изводилась, переживая за бабушку и младших сестер, хоть и не показывала этого. Как они тут, без них-то?.. А они тут нормально вполне справились - только снегом снаружи ворота подзамело - не выходили за тын, как им и было велено. Над трубами приветливо дымок вился, и у Милоша тоже на сердце полегчало, когда псы, хозяйку заслышав, зашлись радостным лаем. Крики, радость, девчатки, лишь полушубки накинув, над тыном до половины высунулись, шапками замахали и кричали стоящей на дворе бабушке "наши пришли!"
   Нам перекинули лопаты и мы быстренько "откопали" заметенные ворота. Ярогневовские смущались такого шумного приема и улыбались польщенно, когда их с ходу за стол потянули, стаскивая по пути торбы и шапки из рук вырывая. Силенка строго на разошедшихся девчат шикнула, да только те притихли буквально на минуту и опять сороками затрещали, рассказывая, как тут без нее им было. Я девчат, подмышки цапнул и на лавку к гостям усадил - все одно от них сейчас толку нету.
   В горнице было жарко натоплено, вкусно пахло мясными щами и пирогами - это бабушка Славомира, дни посчитав да прикинув, каждый вечер решила пироги печь, да баню на готове держать, нас поджидая. Да аккурат в первый же вечер мы и подоспели, так что труд бабушкин даром не пропал - успевшие соскучится по домашнему, да разомлевшие после баньки Ярогневовичи, так на щи да пироги накинулись, что хлебосольная, жадная до гостей бабушка, парней накормила так, что те едва с лавок сползти смогли. А шли по всходу в светелку - постанывали, на каждой ступеньке остановку делая и дух переводя. А бабушка и рада! Силенка, как гостей спать проводили, девчаткам объятия раскрыла, те кинулись и плакать начали, по сестре соскучившись.
   - Ну что, дерезки, страшно что ли было? - спросил я у них.
   - Да нет, дядько Милош, не страшно, но боязно как-то. Вожак вокруг заимки ходил - следил за нами, - сказала маленькая Ивка.
   - А еще над лесом, далече от сель, вороны каркали, тучей подымались... Вот то страшно было... - шепотом сказала Ветта.
   - А с какой стороны? - настороженно спросила Силена.
   - С заката, сестричка. Вечером дело было. Я как раз на тын лазала - вас поглядывала, а тут - туча.
   - Силенушка, что там на закате?
   - Сельце небольшое, Милош. А давайте-ка спать, мои хорошие, идите, - обратилась она к развесившим ушки девочкам, - Завтра по свету поговорим.
   - А ты к нам спать придешь, а то боязно... - с надеждой в голосе спросила Ивушка.
   Силена кивнула и девочек обняла по очереди. И Милошу досталось крепких объятий от девочек. Соскучились... Дождавшись, когда девчатки уйдут спать, Силена задумчиво проговорила, вертя в руках чашку с горячим настоем "от всего", как бабушка его называла:
   - Там сельце было, дворов на десять от силы. Крепкое. Не богатое, да и не бедствовали, с речушки, притоки малой Мать-реки, что рядом течет, рыбкой круглый год промышляли. Я у них, бывало, рыбку брала, ежели оказывалась в тех краях... Видать, вот про какие дома горящие мне Вожак говорил.
   И, поглядев пристально на воина, пояснила:
   - Вожак, как мог, передал мне, что на там, где солнце в Мать-реку садится, горели дома ровно в тот день, как мы ушли.
   - Мы на восход шли, да и метель была сильная. И день по тропе почти весь прошел, потому и не заметили - некогда было оборачиваться. Далеко до нас? - встревожился воин.
   - Шесть дней волкам. Четырнадцать - нам, на легке да на лыжах. Ему стая другая передала, а той - та, что вдоль реки живет. Это сильно ниже по течению, чем раньше Лют-князь заходил. Да и не жег он раньше села-то. Что ж начал?
   - Четырнадцать... Войску по зиме, по снегу... Нет, без ума нао быть, что бы войско гнать зимой в лес! А то, что сельцо пожег.. Так видать, прослышав про поход от вольнограда, люди сопротивляться начали, на наше войско надеясь, до весны пытаясь дотянуть. Тот и начал жечь,чтоб пугнуть.
   - Дико мне это, родной мой, да на слово поверю. Я Вожака попросила, что бы весточки присылал, коль еще такое будет. Обещался.
   Разошлись по горницам, а Милош - в свою отдельную избу пошел, где уже и печь натопили, и очаг вдобавок разожгли - под отдельную крышу.
  
   День за днем проходил в хлопотах, в охоте и зимних делах. Ярогневичи парни рукастые оказались, приученные без дела не сидеть, самим дела себе искать - то из заготовленных чурок что-то резать возьмутся, то плести корзинки-лари, то чинить, то латать... А веселый и уживчивый Яромир, еще и делу кузнечному чуть-чуть обучен был, с ним днями и пропадал Милош в кузне. Что знали, что для другого секретом было - делились щедро. С кожами работать, сапоги тачать его охотник учил, а Силенка, тайком от жениха, ему одежду новую сшила, узорами-оберегами расшивая вечерами в всете свечи. Домашнюю-то ему бабушка Славомира нашила еще осенью, а Силенка лишь полушубок по нему подгоняла, да рукавицы теплые шила. А Милош, так же тайком, при помощи Яромира, ей обручья серебряные лил, и заколки для ворота, найдя немного запасенного серебра в заначках при кузне.
   Когда же оттрещали первые морозы, а день начал прибывать стали ждать обещанный обоз ярогневовский, готовя дом к приходу новых жильцов.
   - Ну вот и все, родная моя. Хозяева новые приехали, - сказал Милош, ласково обняв загрустившую невесту.
   - Еще два месяца, и все... - тихо отозвалась девушка.
   Встряхнулась и пошла гостей, шумно на санях по лесу идущих, встречать. Ярогневичи уже все извелись, по женам и детям соскучившись, каждый вечер, как первай теплый солнечный денек проглянул, да первая, солнечная капель запела, вечером в горинце только и разговоров было, что о своих, родных, на заимке у строгого батьки оставленных. А дождались, подарков вечерами для каждого наделав, пушнины для торга наготовив...
   Четверо саней с домочадцами, да еще пять - с пожитками и припасами. Не утерпели малость молодые, чуть раньше пошли, не дожидаясь месяца, что и зовется в народе - "Протальинк", когда сугробы просядут от яркого солнышка. Сами первым саням дорогу пробивали, на руках через снежные завалы протаскивая, иной раз вместо лошадок в постромки впрягаясь. С подводами пришли и ребята молодые, из дальней родни Ярогнева Чеславича - они и помогали сани тащить.
   Тяжко было столько народу разом принять. Да всех размести, да каждого приняли, да уставших по глубокому снегу сани тянуть лошадей в конюшню свели-обустроили-накормили. С ног все сбились, а все равно - счастливы все.
   Дом второй, до того сколько лет пустовавший, загодя Яромир с братьями подготовил, печи прочистил, протопил. Избы обе, такие же, как и та, в которой Милош зимовал, тоже приняли своих новых жильцов. И Милошу пришлось потеснился, двоих племянников Яромира, от старшего его брата, к себе пуская - напросились юные охотники на заимку поглядеть, с заделом остаться потом при дядьке, как обустроится всё.
   Пять семей, в каждой - дети, и все, как один, сопливые после недели в лесу на санях. Бабушка Славомира то за сердце хваталась, то за огромный медный чайник, отвары целебные ведрами готовя и в рядок соплячков, на лавку усаженных, отпаивая, медом потчуя. Кто-то нос приморозил, кто-то - уши, а ребята, что сани тянули и кожу на пальцах поморозили. Ворчала бабка, что не дело это - зимой переезжать, не по уму, да сама понимала, что иначе - никак было.
   До ночи заимка ходуном ходила, новых хозяев принимая, по лавкам-кроватям-тюфячкам раскладывая. Дважды баню топили, а уж за столом вообще вереница едоков была. Но никто не бранился, не сердился и Силенку с Милошем ни словом, ни взглядом не попрекнул.
   И снова дни за днями в ожиданиях потянулись. Домочадцы, как веточка привитая к новому стволу, потихоньку приживались, делами занялись, разместились, как им привычно - благо тут, на заимке, все будто бы и родное. А Силенка с девочками все тише день ото дня становились, понимая - обратной дороги уже нет. Хоть и уговаривали их девки-родичи остаться, да только губы поджимали красавицы и головами мотали. Бабушку Славомиру раз попытались уговорить с ними остаться, да так такую им отповедь дала, что потом девки ходили, что маков цвет - и румян не надо!
   Тут и понял Милош, про что говорила Силенка, что с трудом сживается их род с другими людьми! Девочки, казавшиеся ему до того шумными сороками, тише травы оказались против других девок-то. А Силенку, хоть и кланялись поясно, да по батюшке со всем уважением величали, а всеж стороной обходили, на глаза стараясь не показываться. Сердился Милош, Яромир сердился, да что с девками сделаешь? Боялись они Силенушку-ведунью. Все в ней по-другому - как голову держит, как говорит и как ступает, и ростом на голову остальных девок выше, и порты мужские, хоть и широкие и так хитро скроенные, что не сразу про порты подумаешь. А как увидали, как рукодельничают его девчата, так тут вообще зависть в девках проснулась. И нет, что бы учится, так они отдельно отсаживались и волком смотрели.
   Тяжко последние месяцы дались девонькам. Милош, как мог их развлекал, в лес водил гулять, делами и шутками развлекал, а Силенка все молчаливее становилась, а бабка Славомира все чаще бранилась... Ивушка еще худо-бедно с другими детьми играла, а Ветта как-то раз в слезах прибежала к Милошу, за спину воину прячась и личико зареванное у того спрятав - обидели её. У девочки, сменившей этой зимой детскую сорочку на девичье расшитое "взрослыми" узорами платье, дар потихоньку просыпаться начал - такой же, как и у старшей сестры, да только она духов не слышала пока, и животных все ж лучше, чем людей, лечила. Так девчата другие её засмеяли, сказав: "неправда твоя!" Обидно девчоночке стало до слез! Тринадцатый год минул, четырнадцать вот-вот сравняется, а её, почти уже невесту, насмех подняли при малышне. Да и дразнили за косы белые, за рост и худобу, говоря "не найдешь жениха, как бы твой дядька не старался, сколько б приданного не дал!" Не стерпел Милош, сам пошел разбираться с Яромиром, договариваться, что бы девчат не обижали. Всякое бывает промеж родни, но такого не должно быть.
   А месяц спустя и второй обоз подошел - сам Ярогнев Чеславич, со старшим сыном и обещаными телегами. В последний вечер бабушка Славомира ушла к курганам, где все её родные в земле лежали, и тихо-тихо с ними прощалась. Уже все вещи были собраны, все товары в мешки кожанные зашиты, и Селинка достав прадедов резной посох, в последний раз прошла по дому, по чужой уже заимке. Чужой уже это дом, не её. Новые хозяева настороженно и с испугом глядели на нее, идущую с расплетенными косами, постукивая по земле старым, светлым, отполированным до нежного блеска тисовым посохом. Молчали новые хозяева, опомнясь, сообразив - на чью они землю жить пришли. Кто-то голову покаянно опустил. На тех Селинка поглядела, кивнув. Кто-то, как Ярогнев и Яромир, глаз не отвел и тепло улыбался, а кто-то за других спрятался. На тех девушка долгим строгим взглядом посмотрела.
   Прощались скомкано, сжато и как-то непонятно - как будто и не родные вовсе люди, да мудрая бабушка тихонечко объяснила Милошу, сухими пальцами уцепив того за рукав новой нарядной рубахи:
   - Ты не гляди на них так, Милошенька, не гляди... Мы ж для них все равно, что в другой миру уходим. Ты приглядись к ним, они же кроме этого леса, да того села малого, откуда родом, ничего и не знают. Только старшие иногда на Торжок-то ездят, да и не на каждую весну. И Торжок-то для них - даль несусветная, опасности полная... А тут - вниз по реке, да к морю, да к непонятному им слову "град"... Вот и страшатся, на нас глядя, непонятного...
   Поблагодарил бабушку Милош, а все ж обидно за девочек своих ему было - ни подарков в дорогу, ни слов теплых, от сердца, а не от ума, идущих. Только братья-ярогневичи, да жены их загрустили, да с девочками на прощание обнимались.
   По-утру, еще только светать начало, телеги, с вечера груженные, в путь тронулись. Одну им выделили, еще две - Ярогнев товары вез для мена, еще на одной - Яромир, что с братьями успел наделать и наготовить за пол-зимы, нагрузил.
   Бабушка сама править села, девчат на мешки усадили, а Селинка и Милош рядом с телегой налегке пошли, да Волчок с Верной споро рядом с телегой шли, отходить далеко не решаясь. Яромир, от своей телеги отбившись, с Милошем поравнялся и извинился за такое холодное прощание. Селинка же строго его одернула:
   - Не в обиде я, братец. А ты Яромирка, помни - на кого я смотрела долго, приглядывай за ними, хорошенько займись. Не надежные они, ветреные. А сам знаешь, что затевается этой весной... Гляди в оба за ними! Надо будет, запри. Надо - припугни.
   - Да неужто, сестричка! Вроде бы нет у меня гнилых-то, каждого знаю... - вздрогнул молодой охотник.
   - Знаешь, - кивнула Силенка, - Да только не каждому в душу-то заглянешь! Да не с каждым будет случай, какой человека полностью, со всех сторон покажет.
   И, понизив голос, так чтобы лишь рядом идущие слышали, добавила:
   - Строго всех Ярогнев-батька держит, а ты не такой. Ты лаской, добротой людей привык к себе держать. А они не к тому приучены, будут пытаться подмять тебя под себя, держа за слабого. Думаешь, дядька Ярогнев такой строгий-то да рьяный с чего стал? С того, что за семью свою большую в ответе. И тебе придется... Ярогневом стать, Мирок.
   - А я так все-таки попробую! - Сверкнул улыбкой Яромир, - Авось получится!
   - Ну как знаешь, Мирок...
   - Ты зря Силенушку-то не слушаешь, братец-Мирок, - укорил приятеля, да поддержал невесту воевода, - Ты для них сначала сильным стань, строгим, вместо Ярогнева-батьки. Встань во главе, а там и доброту можешь показать, и ласковым быть. Наоборот - нельзя теперь, всё потеряешь.
   Яромир, враз перестав улыбаться, нос повесил, и поблагодарил воеводу за науку. Ежели не воеводе, так кому знать - как с людьми справляться, что под твоей живут рукой...
   Телеги, груженые, шли по лесным дорогам тяжело, с трудом, время от времени на волокуши и плечи, да на спины лошадей мешки скидывали, через тяжелые места протащить И было-то той дороги - прогалины, охотникам известные, да на третий день - сухое русло малой речушки, Силенкой указанной. Новых прогалин и троп рубить Ярогнев запретил - итак, говорил, наследили телегами так, что даже слепой увидит - кто и откуда шел и куда вернулся.
   Путь, в пять дней рассчитанный в седмицу вытянулся, когда, наконец-то до переправного села Рыбица дошли. А села-то того и небыло больше... Только столбы, где раньше ворота висели, да печи, дочерна обгорелые, сиротливо возвышались над пепелищем.
   - Эка... - Протянул Ярогнев, - Да что же это?.. Да ведь деды еще наши тут плотами спускались...
   Милош, с ним двое следопытов-охотников, пошли смотреть - когда пожар был, давно ли случилось. Вернулись с неутешительными выводами - этой весной, еще снег не сошел, как горело тут всё. Жители болшей частью спаслись, или не было их тут уже, когда пожгли сельцо... А вот скотину увели подчистую, да и отдельно стоящие сараи для лодок и снастей рыбачьих пустые стояли, распахнутые.
   - Видать, и до сюда добрались... - покачал головой воевода.
   Все, не сговариваясь, шапки сняли и головы опустили. Страшное дело - людей со своих мест насиженных сгоняют, да стариков и детей, что бы не мешались, убивают.
   - Что ж за род таких извергов*, как Лют-князь этот, породил? - Зло, с болью, воскликнул Яромир.
   - И такие люди бывают на свете, Мирок, что Лют этот против них - дитя малое... - Мрачно ответил Милош.
   - Стоять-горевать, аль делать что-то будем?.. - Влезла в разговор бабушка Славомира, - Может плоты-то целы? Чай справимся сами?
   Плоты нашли, часть лишь перетянуть заново пришлось, благо веревок с собой запасли. И мостки целыми остались, но жерди и канаты запасные - все потеряно или утащено было - лишь один канат, что в воде был притоплен, остался на месте. Пара лодок чудом нашлись в камышах притопленными, почти не текли. Провозились до поздней ночи, еще день потеряв. Ярогнев забеспокоился - успеем ли на торжище попасть?
   - Успеем, - ровно ответила Силена, - В этом году паводок чуть запозднился. И торжище едва только встало.
   - Ты-то окуда знаешь, Силена Майлишевна? - удивился один из дальних.
   - Знает, - усмехнулся Ярогнев, - Силенушка наша, уже небось духов проснувшихся порасспросила?
   - Так. Только мало в эту весну лодий по реке идет на Торжок. А вот следом, говорят, множество лодий от моря подымаются на веслах. Шум стоит, духи попрятались - с железом все идут.
   - Неужто встретимся с ними, Силенушка? - обрадовался воин.
   - Встретимся, но не сразу, Милош. Сначала до Торжка еще нужно добраться. А там и поглядим, послушаем.
   На том и успокоились, решив по утру вниз по притоке справляться. Если войско вверх по реке идет, это не к добру и для охотников, и для купцов. Все постараются по берегам схорониться, лодьи в притоки, или на плечах в лес, с глаз долой увести. Так бы по притокам купцы разошлись, да торг с малыми селами продолжили... Да вот что с малыми селами-то творится! И сколько их осталось - никто теперь не ведает.
  
   --------------------------
   * Изверг - тот, кто извергнулся из рода. Ушел, либо был изгнан из семьи, рода. Изверг слово изначально ругательное, поскольку считалось, что нормальный человек из рода никогда не уйдет.
   Глава 11
  
   Утром на починенные и перетянутые плоты товары, погрузили, хорошенько закрепив, а телеги, враз легче ставшие, берегом поехали. Девочки, как и раньше - с бабушкой похали, а Милош с Силеной взялись править другой телегой. Почти все мужчины при плотах были, да воевода им тут не помошник - баловался мальцом, на плотах плавая, да то мальцом и из шалости...
   Поворот, еще поворот, час за часом... Еще один изгиб узкой дороги краем леса над извилистой притокой речушки Рыбицы, лес по левую руку все редел и редел, и телеги вывернули на высокую и широкую луговину, а отсюда уже и берег Мать-реки виден. Пологий, расчищенный от бревен и плавника, что река водой натащила в паводок, заполненый людьми, рядами выставленными телегами, шатрами и палатками на Торжке-острове, что на самом деле - широкая коса, длиной в версту. Уже не один год места на всех не хватает, и новые купцы встают и этим, и противоположным берегом. Река, на сколько глаз хватало - от одного теряющегося в вечерней дымке изгиба до другого, была заполнена лодьями, лодочками и плотами. Шум, гам, крики зазывал, рев привезенной на торг скотины и лай собак... Родичи подогнали к берегу плоты и перегрузили пожитки на телеги - так не пройдешь! Вся протока плотами и снующими взад-вперед юркими лодчонками рыбаков с верховьев Рыбицы была заполнена.
   Милош, в глубоко нахлобученной войлочной шапке, в новой, по-местному скроенной одеже, сменил бабушку на облучке, до куда можно было на телегах продвинулся, понукая ошалевшую от шума кобылу, а потом уже и сам остановил телегу и махнул рукой - приехали. Стащил с телеги зазевавшихся и перепуганных Ивушку и Ветту, на руках снял бабушку Славомиру и помог Силенке разгрузить их пожитки. Взяли на поводки тихо ворчавших псов, да быстро разобрали котомки и кожанные мешки с зашитыми в них шкурками и товаром. Кожаный кошель с золотом, еще детством босоногим наученный, Милош в пояс под телогрейку вшил наглухо. Где торг - там и воришки!
   Ярогнев с сыновьями обещались ждать их два дня для верности. И хоть Славомира и пыталась донести до охотников, что нет ей и девочкам в лес обратной дороги, охотники, упертые, лишь одно твердили: "Вот как на лодью сядете, так и уедем. Авось..." Только рукой на них махнули - упрямые, тем и живут.
   - Глянь-ка, бабуль! - дернула за рукав бабушку Силенка, кивком в сторону большого и богатого шатра на "их" берегу указав, - А не Ждана Иваровича ли там шатер стоит?
   Милош напрягся и в ту же сторону цепко глянул.
   - А и точно, внученька! Ждана меньшого! - обрадовалась, всплеснув руками, старушка, - Вот так удача!
   - Силенушка, ты его знаешь?
   - Да кто ж Ждана Куца-то на Мать-реке не знает? - Засмеялся кто-то сзади них.
   Милош, стараясь не делать резких движений, обернулся, но лишь таких же, как и они зевак разглядел.
   - Пойдем скорее, внучатки! - позвала бабушка Славомира, цапнула младших за руки и первая заковыляла, громко разгоняя народ с дороги.
   Силенка пошла следом, и Милошу ничего другого не оставалось, как за ними плестись. Хорошей идея на торжище идти казалась, пока он тут сам все не увидел. Толпы людей, и в каждом мерещился соглядатай. Не был трусом никогда Милош, и сейчас не за себя тревожился - девочек боялся потерять. Прав был Тверд, воевода старший - непутевый был раньше Милош-воевода. Не было у него страха, не знал его. А вот теперь узнал.
   Люди, разгоняемые зычными окриками бабушки Славомиры и грозным видом серых волкодавов, смирно семенящих по бокам от Ветты и Ивы, уходили с дороги. Многие кланялись старушке, кому-то она степенно и ласково отвечала. Кто-то приветливо махал охотнице, а кто-то с любопытством смотрел на Милоша. Одно радовало воина - узнавания в глазах, его рассматривающих, видно не было. Только любопытство.
   Шатер Ждана-купца стоял на хорошем месте - высоко на сухом холмике. И до лодий - рядом, и до рядов близко дойти. А у богатого, яркого шатра высоченной горой возвышался сам купчина - здоровый мужик в богатой бобровой шубе, шапке, сдвинутой на затылок, и нарядных сафьяновых сапогах с золотым узором. И цепь золотая поверх шубы в глаза бросалась - гильдейский купец, не абы кто! Стоял Ждан-купец, ручищи на груди сложив, и строго взирал поверх голов на своих помощников, сыновей и племянников по братьям меньшим. Этот огромный, горластый и глазастый мужик, с окладистой темно-русой бородой и лихими, подкрученными усами, говаривали, мог запросто телегу с добром поднять, да на десять шагов от места переставить. Да не по чину было ему, купцу гильдейскому, вольноградскому, народ тешить... Вот и хмурился купец, парился под тяжестью шубы купцовой да злата...
   Ждан Иварович тут же, с горушки, бабушку Славомиру заприметил и заорал громовым голосом, да так, что помощники его присели и за шапки схватились:
   - Бабка Славомира!!! Ты ли это?! Али глаза мои совсем меня обманывать вздумали?
   Бабка звонко засмеялась и так же, через пол-ряда, что на холм вел, и закричала в ответ:
   - А-а-а-а! Меньшой Ивара-кормчего, Ждан-Буян! А я то думаю, кто ж тут народ-то пугает, лосем, гульбой озабоченным, ревет...
   Народ вокруг загоготал, а Ждан-купец первым из них, да и по ляжкам себя ладонями хлопнул.
   - А ну давай сюда, ведьма старая! Сто лет тебя не видел, да еще б столько не видать-то язву-шельму!
   Бабка тоже руки бы в бока уперла, младших за ручонки крепко держа, а потому только поддала, да скорее по ряду, для нее от народа расчищенному пошкандыбала, да проорала, людям на потеху:
   - А ты давай ври-то, да не завирайся, дитё! Сто лет назад не то что ты, а и дед твой у прадеда еще не народился! Прадет твой в парубках бегал, за девками в бане подсматривал, да за ухо я его драла, да до мамки таскала!
   Народ уже вповалку был, слезы утирая. Милош рот, как дурачок раскрыл и диву давался на это всё. А бабка, доковыляв-таки до холма, села чинно на вынесенную с поклоном резную скамеечку, мехом медвежьим укрытую, да заявила всем вокруг:
   - Ну что? Потешились? Славно. Ну так вы ж на торг, а не на ярмарку пришли, кыш все!
   И народ повиновался. Помнят тут бабку Славомиру, кто сам помнит, кто - по расказам, кто - по байкам и сказам. Потому и слушаются. А когда Силенка и Милош, за ней вослед подошли к шатру, уже и зеваки разошлись, а Ждан-купец, отправив посыльного на корабль, в шатер всех пригласил. Сам полог откинул, и скамеечку для сияющей ярче солнца старушки внес, к жаровеньке с углями яблоневыми подставил. Псы, будто привычные, у входа в шатер легли - никто не пройдет чужой. А девочки, что за сестрицу спрятались, вообще оробели, а купец, улыбаясь, уже тихо и ласково к охотнице обратился:
   - А и радость ты мне принесла сегодня, Луна-охотница! Думал сердце из груди выпрыгнет - враз и бабушку, и тебя, и малых вижу... Да еще и с женихом, как я гляжу.
   Руки раскнинул, и Силенку обнял ласково, и глазами часто-часто заморгал, что бы не заплакать.
   - Ну что ты, дядько Ждан! - возмутилась охотница.
   - А то скажи, что не с женихом? - усмехнулся купец, и на Милоша быстрый взгляд бросил. Да так и замер.
   - Вот так ты сегодня подарки раздаешь, охотница!.. - совсем уж тихо пробормотал он, скинул, не глядя, в угол дорогую шапку и пятерней взлохматил русые с проседью кудри, и девушку спросил, - Ты хоть знаешь-то, кого ты в женихи берешь, а?
   Милош ухмыльнулся в отросшую черную бороду, и девушке подмигнул.
   - Да знаю я, дядько Ждан, - рассмеялась тихо девушка и в ответ Милошу подмигнула, - Смутьяна, да упрямца, каких свет не видывал!
   - Ну коль знаешь, девонька... - и быстро от Милоша отвернулся, на девочек, замерших двумя былинками, посмотрел, - А это, стало-быть, болтушка-Веточка, да егоза-Ивушка?
   - Они самые, Ждан, меньшенькие наши, - согласилась бабушка.
   - Выросли-то как! Сколько же лет-то прошло, как вы тут были-то? Семь вроде бы, - сам себе ответил купец, - А, девчатки, небось и не помните уже меня-то? Вона как напугались... Ну ничего, ничего...
   От входа в шатер раздалось грозное ворчание псов, и Силенка девочек к бабушке подтолкнула и рыбкой юркнула, проверить. Ждан вытащил из угла столик, скатеркой его ловко накрыл и воину на подушки и шкуры в углу головой кивнул. Силенка тут же вернулась, а за ней, нервничая, паренек с котелком да кучей свертков подмышкой вошел. Свертки воин с охотницей быстро по столику разложили, а паренек в пояс гостям поклонился, шапку сняв. Распрямился, и замер, шапку в руках комкая.
   - Меньшой мой, Иварушка, - с отцовской гордостью в голосе похвалился купец, - Ступай, давай, увалень! Да следи - там Ярогнев Чеславич товар свой привез, перехватить постарайся, да на будущий год за соболей сговорись!
   Паренек быстро кивнув, убежал, только полог взметнулся.
   - Откушайте, гости дорогие, не побрезгуйте! - произнес положенную фразу купец, и принялся свертки разворачивать с гостинцами.
   Глазки у девчаток заблестели - рыбка вяленная, что сестрица только с торжка раз в год всегда приносила, первой на глаза попалась... А Ждан-купец только усмехался, да усы подкручивал, глядя, как гости гостинчики пробуют, да нахваливают.
   - Как здоровье-то, дядько Ждан? - с тревогой спросила охотница, когда притерпелась к полу-мраку шатра и рассмотрела-таки купца.
   Сдал купец за год, что она его не видела, осунулся. В бороде, прежде темной, седина заблестела, да сколько её - не сосчитать! Вздохнул тяжко Ждан, и сказал:
   - Твоими стараниями, Силенушка, здоров многим на зависть. Другое меня гложет... Не спокойно вокруг. Вот и вы, ясноглазки мои, с места стронулись. И не рассказывайте мне, что вы запросто так, за поглядеть, на Торжок-остров подались, для мена и развлечения ради, - строго предупредил он.
   - Не будем, дядько Ждан. Не просто так, верно ты все видишь.
   - Так что ж не видеть-то, девонька... Четыре года одна ходила, а на пятый всех привела, даже Верную с заимки увела. И на телегах ярогневовских, под их же надзором... Эх...
   - Не тереби, Жданко, - тихо попросила бабушка, - И без того тошно.
   Повисла неловкая тишина. каждый о своем думал, каждый о своем загрустил. Бабушка, кряхтя встала со скамейки, и младшим сказала строго:
   - А идемте-ка, девоньки, по торгу погуляем, бисеру прикупим, да пряничков попробуем.
   - Иварушку возьми, бабушка Славомира, - попросил купец, - И нам спокойнее, и малец при деле.
   Силена тоже-было с бабушкой дернулась, да Милош головой покачал - нет у него от нареченной секретов.
   - Ты мне вот что скажи, Ждан. Возьмешь ли нас до Вольнограда? - в лоб спросил воин, когда бабушка младших увела.
   - Ну вот ты, Милош, даже поговорить, как следует, не даешь! Вечно торопишься, вперед лошади забегаешь, - ухмыльнулся купец, и достал припрятанные чаши - меду себе и воину налить, а Силенке, от меда отказавшейся, чаю с котелка черпачком налил.
   - А что вокруг да около ходить? Это ты - купец, а я воин, - примирительно проговорил Милош.
   - То же верно, да коль ты так торопишься, отвечу - мог бы и не спрашивать! Я Силену-охотницу уже который год в город заманиваю, а она ни в какую! Уперлась - не хочу, не любо! А тут видно любо стало, да, девонька? - ласково пошутил над ней купец, а девушка только улыбнулась, сладкий чай прихлебывая, - Да и тебя, Милош, княже наш уже год, как не только простил, но и волосы свои седые, последние на голове, повыдрал, локти искусал от досады, жалея, что тебя отослал. А ты, дурень, нет чтобы дать князю поостыть, и пошел...
   - И пошел, Ждан-купец. И не жалею, - жестко ответил воин и на невесту-насмешницу глянул.
   - Ну оно-то да... Это хорошо, - купец тоже лукавый взгляд на девушку бросил, - Да только Тверд-воевода дюже страшно тогда с князем Виславом поругались, как поняли, что ты всерьез ушел. Княже что думал? Походишь-походишь кругом, и вернешься...
   - Плохо, видно, меня княже-то знает, - горько оветил воин.
   - Оно и видно, что плохо. Да Тверд так орал на князя-то, что челядь вся с терема на двор высыпала, да пол-дня потом боялись воеводе на глаза показаться. Суров он у вас, - с уважением произнес купец.
   - Так на то он и старший воевода-то! А князь - что?
   - А что князь? Поорали друг на друга, кулаками постучали по груди, да помирились позже. Удумали тебе во след погоню снарядить, да где тебя искать-то?! Ни с чем вернулась погоня, - Ждан отхлебнул меда, отер густые усы и продолжил, - А по осени слух прошел, что тебя Люта-князя воины поймали, отряд перебив, а самого, дескать, запытав, на колья перед городищем его тайным насадили. Брешут, смотрю.
   - Да нет, только ту часть брешут, что про колья, - скривился воин, - А остальное было все.
   - Силенка, а ты что молчишь? - возмутился Ждан.
   - А что говорить-то, дядько Ждан? - подняла на купца очи девушка.
   - Как нашли-то его, непутевого? Где?
   - Ветта нашла да принесла. Я и выходила, - охотница опять глаза опустила, и чай маленькими глоточками принялась пить.
   - Вот всегда они так, ведуны эти, Милош-воевода. Сделали доброе дело, и в лес обратно! - Пожаловался купец воину, - Ты ж небось не знаешь, как эта пигалица меня, да братьев моих спасла?
   - И тебя?! - удивился воин и на смущенную невесту, замахавшую украдкой на купца рукой, уставился.
   - Ну да! А ты, девонька, не маши на дядьку Ждана ручкой, не маши говорю! Пусть твой жоних знает, кого ему боги в невесту дали! И за какие только заслуги, а?... Ну так, стало быть, три года тому ровно, как тут же, на Торжке, со свету меня сжить захотели, по миру пустить: днище лодье пробили с воды, да она и тонуть кормой начала. А у меня там в лодье было-то что? Соль была, да зерно, да меха! И половина уже расшитые мешки-то! Второй день торг шел. И тут лодья тонуть начинает, кормой, стало быть. А вода - студеная, лед поздно сошел, как и в этот год. Мы и кинулись гурьбой: старшие в воду - лодью подпереть плечами, а молодшие - в трюм, товар спасать-вытаскивать. Долго так простояли, пока разгрузили всё, ой долго! С рук на руки мешки передавали - люди добрые нам помогли. Из воды нас с братьями, да со старшими сыновьями самих потом вытаскивали, идти-то мы уже не могли. А к вечеру - страшно сказать! Ноги почернели до колен. Все, думал, отбегался ты, Ждан-купец... Клич кинули, а на него набежали целители разные, бабки нашлись знающие... Да к ночи совсем худо стало. Всё говорят, Ждан, отнимать ноги надобно... А тут Силенка-Луна прибежала с другого края торга, про беду прослышав. И хворостиной всех этих целителей разогнала, пигалица! На неё орут, ругаются! А она как сорвала с головы шапку, как косу свою белую распустила! Как хватит, да поперек спины, хворостиной самого горластого горе-целителя, что кровь мне пустить хотел, - купец уже едва говорил, смеясь, да и Силенка заулыбалась, вспоминая тот давний случай, - Ну и разогнала всех к едрене-фене! А ноги мне вылечила в ту же ночь. И остальных, кто застудился, кто спину сорвал или руки сбил в кровь - тоже, - Ждан ласково, как на любимую дочку, на охотницу поглядел, - Мы ей, дурачье, всё пытались золота всучить за исцеление. Так Силенка разозлилась на нас, обругала "бестолочью", и ушла бы совсем, да остановить успели, покаяться.
   - Привыкли вы просто, дядько Ждан, золотом откупаться, - тихо и строго сказала девушка.
   - Верно говоришь, девица. Привыкли! Так мы ж на то и купцы!
   - Чем закончилось-то? - не унимался Милош.
   - Да тем и закончилось, что товар её, и без того самый лучший на торге, я каждый год весь скупаю! И не злится на меня уже никто за это! Да и наоборот - так иные купчины-кровопийцы при виде меня за Силенкиных соболей торгуются, что я иной раз за сердце хватаюсь, а все одно - цену выше даю! А нечего! Я слово дал - держу!
   Девушка смеялась, прикрывшись чашкой, а Милош заулыбался. Давно он Ждана-купца знал. Знал и как он дело свое начал, и все никак расспросить случая не было, потому и спросил сейчас:
   - Скажи-ка, Ждан, а не тут ли ты тогда те обручья и гривну для князя-то прикупил, что тот носит, даже на ночь не снимая? Не у Силенкиной-ли родни?
   - А где ж еще-то?! У тяти её, Майлиша-кузнеца. Да не за деньги, а в долг он мне товар мой первый дал - -я тогда на чужой лодье приплыл, место оплатив. Бусы, да ленты вез. Да что их тех лент-то было? Кошкины слезы, а не товар! Дорогу только оправдать, да голодным не остаться. Стоял я и думал - какой же я дурень-то, да как я жене на глаза-то появлюсь с пустыми руками... А мимо меня Майлиш-кузнец проходил. Остановился и ленты все скупил, бусы тоже - дочке старшей, говорит, на забавку. А потом глянул на меня как-то по-особенному, котомку с плеч снял и мне в руки всунул. Тяжелая котомка та была... Стоял я и слово поперк сказать боялся, в очи его синие глядя! Уж на что я - гора-горой, а Майлиш меня еще на три ладони выше был, да почитай, в половину шире в плечах! Заробел я, чего уж там... Так вот он мне котомку-то отдал, да наказал: в нужный год долг вернешь. И ушел, в бороду посмеиваясь.
   - Вернул ты долг?
   - Нет, не вернул. Каждый год, что виделись на торжище, я спрашивал, а тот только головой качал, да "нет" говорил. Вот я и думаю - может в этом году удастся? А, Силенка, что твой батька-то имел в виду?
   - А кто ж его знает, дядько... Может и этот год. Одно скажу - сам почувствуешь, когда долг вернешь.
   - Вот я и про то говорю, Милош! - Всплеснул руками купец, - Вот как ты с ней договариваешься?! Я ж эту пигалицу уже десятый год знаю. С того года, как приплыл первый раз на торжок на своих уже лодьях, вещицы те чудесные князю продав. И каждый год - что не привезут они на торжище, я все старался купить по-дороже. Знаю - их поделки весом в золоте уходят. Знал и Майлиш, да денег, стервец, брал всегда ровнехонько четверть от цены!
   - Спорить он как-то попробовал с тятей, за цену, - озорно блеснула глазками охотница, доливая себе чай, - Так едва ноги унес... Тятя так на него осерчал, что дядько Ждан от него зайцем, кругами, по рядам бегал!
   - Да мне тогда было уже сороковник - не мальчик! И ничего, бегал зайцем, боясь попасться в руки кузнеца-великана! А кто не боялся-то, а, Силеночка?
   - Мамка не боялась, я не боялась, дядько! - рассмеялась девушка.
   Купец потянулся, аж кости и кафтан затрещали, и спросил у девушки, хитро на воеводу поглядывая:
   - Это да-а-а... Стало быть, в Вольноград, к Милошу-воеводе?.. Не передумаешь, а? У меня сама знаешь, молодцев - полон двор! Один к одному!
   - Ага. И все - в тебя, горлопана! - сердито подколол его Милош.
   - А я, воевода, не тебя спрашиваю! Я тебя в Вольнограде буду спрашивать, да со всем уважением слушать, а тут - мой шатер, да торг купеческий, - обиделся на него Ждан, - А охотницу нашу я кажный год об том спрашаю - традиция то у нас!
   - Была традиция, купец Ждан, - отрезал воевода.
   - Эк вы, что петухи на куче раскричались... Из-за зернышка и подеретесь? - подала голос Силенка, когда оба повскакивали с мест.
   Стыдно стало купцу, и воеводе - тоже совестно. Ждан первый руку протянул, а воевода - пожал.
   - Ты это, прости, Милош-воевода... Сам пойми, за Силенку и девочек радею. Не чужие мне они, как есть не чужие. Не их бы род, не было бы ни Ждана-купца, да и самого меня не было бы на этом свете... А на корабль не то, что пущу - сам мостки держать буду, на руках бабку-язву занесу, да место свое уступлю...
   - Понимаю, Ждан Иварович, потому и ты меня прости.
   - Вот это - дело, - кивнула Силена и чашу пустую отставила на столик, - Тогда, дядько-Ждан, мы пока по торгу походим, новости с бабкой послушаем. А к вечеру придем.
   - Я завтра поутру уплывать хотел...
   - Так и поплывем, Ждан-купец. Неча менять, да других этим настораживать, - согласился Милош.
   - А ты тут до вечера посиди, Милош. По торгу не ходи. Считают тебя сгинувшим, пусть так до поры и будет. Разный люд тут ходит.
   Милош кивнул, но на Силенку взгляд бросил - останется ли с ним? Та улыбнулась ласково, да головой покачала:
   - Нет, Милош, не уговаривай. Мне Ярогнева успокоить надобно, да в дорогу кое-чего прикупить. И меня тут все знают, никто не удивиться, если я буду. Ни один не тронет. Да многие болтать глупое начнут, если меня в этот год на Торжке не заметят. - Разумно, девонька. А что б душа спокойнее была, кликни с собой Машика, он у прилавка мнется, третьим при главном завязывателе шнурков. Толку с него там нет, туг он в счете и не смекалист до выгоды... А вот охранять, да страху навести - это он может, медведь косолапый...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"