Аннотация: рассказ артиллериста об отечественной войне
Сергей Андриянович Праздничнов
Родился я 18 сентября 1926г. в Калужской области, Дугненский район деревня Титово, там теперь поселок Октябрьский. В этой же деревне родились мои папа и мама. Родители переехали в Подмосковье, а вместе с ними и я в 1939г. Мой отец Андриян Егорович был инвалидом гражданской войны, воевал в красных солдатах где-то в Псковской области. Правую его руку разворотила разрывная пуля, кисть была безжизненная. За ранение он получал небольшую пенсию. Мама Елена Григорьевна. Она окончила при царе 5 классов, была пограмотнее советских школьников. У меня было 2 брата, Никифор 1919 и Василий 1924 года рождения и 2 сестры.
Отец не вступил в колхоз, так его обложили налогами. А потом патент платный какой-то ввели за управление лошадью. Занимался то мой родитель частным извозом. Подряжался на лошади возить дрова, - запомнилось больше всего, что из леса он возил дровишки на узкоколейку для погрузки в Серпухов для заводов. Лошадь же брал он в колхозе за деньги, своего коня на дворе до войны не было. Как-то он, инвалид, умудрялся одной здоровой левой рукой и правым плечом при погрузке-разгрузке обходиться. Меня уже после демобилизации из армии он научил захватывать как сподручнее в одиночку большие лесины. Жила семья всё одно бедно, возрастала плата за патент, а отец был не прочь отметить получку, чуть расслабиться после тяжелой работы. Однажды колхозная лошадь у отца взяла да околела. Колхоз подал в суд, а тот приговорил Андрияна Егоровича к принудительным работам. Месяца три не было его дома. А потом матери приснился сон. Чистит она картошку и ест её украдкой. В соннике по этому поводу написано - к встрече с другом. Вернулся муж домой... Старший брат Никифор тоже занимался тем же извозом, в колхоз не вступал.
Титово было большое село, 250 дворов. Однажды в 1938-1939гг. рано утром, когда выгоняют коров на пастбище, на селе поднялся вой. Это приехал черный воронок. Выдернули 13 мужиков из домов, увезли. По слухам, их сослали куда-то на Соловки.
с иллюстрациями этот рассказ https://olegdushin.livejournal.com/142634.html
В поисках работы по извозу на рубеже 1939/1940гг. семья переехала в деревню Покров (теперь Калужская область) Высоконичского района, домов 20 было в ней. То был лесной край, а дрова нужны были в Серпухове на заводах, за 30 км в город шла узкоколейка. Заканчивал в этой местности 6-ой и 7 классы. Учился нормально, хорошо. Между прочим, с 5-ого класса изучали немецкий язык. В пятом классе, считай, никакого обучения ему не было. Учительница жаловалась, ребята малые ревут, шумят, ну разве что буквы немецкие разучил. А с середины 6 класса я попал из-за переезда в другую школу, в Буриново ходил - за 7км от Покрова. И там был настоящий учитель немецкого, Штуклер Иосиф Давидович. Видите, запомнил, вот что, значит, учитель. Сдали 20 июня экзамен и 22 июня объявляют по радио: Война.
Война быстро докатилась до деревни. Осенью, в конце октября 1941г. видим, вот они, фашисты, идут - высокие, волосатые, лохматые. Наши то солдаты волосы не отращивали, были стриженые. Оборону в нашем районе советские войска не держали. Немецкая пехота вошла в Покров без боя, без стрельбы, без взрывов снарядов, но настороженно - с оружием на перевес. Мотоциклисты их позже появились. Население деревни высыпало от любопытства смотреть на незванных пришельцев, а те хвать кого-то за волосы и смотрят на лицо - Рус, юде, коммунист? Искали, кто еврей, но не нашли таких. Полетели перья по улицам, немцы хватали гусей, курей. Крестьяне быстро разобрались на собственном опыте, а не по страницам газет и эфиру радио, кто такие фашисты.
Как только фашисты вошли в деревню, везде на сараях, воротах они развесили объявления. - Если в районе вашей деревни погибнет один солдат, то расстреливаем 10 человек. Если офицер погибнет, то расстреляем 100 человек из местного населения. Отец и брат Никифор дважды ходили в заложники, по разнарядке своего же старосты. Они сидели в одном доме или сарае на соломе. Через сутки пленников отпускали, забирали других сельчан, назначенных на это расстрельное дежурство. Зима холодная тогда грянула, мороз диктовал свои условия. Немцы сами мёрзли, соломой ноги обматывали. Однажды наших пленных привели в Покров, разули, раздели и опять куда-то погнали. В деревне они поставили виселицу. Никого, правда, у нас не повесили. Однако из соседней деревни Лыково в полутора километрах от Покрова фашисты расстреляли 7 мужиков. Те пошли на поля собирать картошку, потом спрятали её и возвращались лесом. Немцев, как на беду, в том лесу обстреляли. Они подхватили подвернувшихся мужичков и расстреляли. Потом пригнали подростков из деревни и заставили земляков повесить на большой раскидистой сосне, всех на одной. Тестя моего старшего брата, лесника, среди тех семерых мужиков казнили.
Полтора месяца жили Праздничновы на оккупированной территории. В моем доме квартировались немцы. Иногда пройти было негде, солдаты на полу разлягутся, ногу некуда поставить. Иногда уйдут куда-то, потом опять придут. Мы ютились по углам, рядом с солдатами. А через месяц они крестьян вообще из дома выгнали. Отца, мать, троих братьев, 2 сестер. Уплотнили жителей на поселении, согнали по 4 семьи в один дом. Встать в комнате негде, а оккупанты расположились в нашем доме без хозяев. Эти гадюки под его кровом пели и песню нашу "Из-за острова на стрежень на простор речной волны." Это ж бандитская песня, казаки делали набеги в Персию и персиянку Разин утопил. Она, оказывается, переведена на немецкий язык. И я понял, что они поют эту песню на немецком. Брата Никифора не успели взять в армию, ждал повестку из военкомата осенью, они его спрашивают, как и остальных мужиков: Золдат? Нет, гражданский, - они больше и не пристают.
В деревню заходили не только немцы. Были ещё светловолосые и рыжеватые, высокие солдаты с вытянутыми лицами в немецкой форме, какая-то часть. Но они шпрехали не по-немецки. Об этих говорили, что это финны. После финской войны они были злые на русских. Финны останавливались не только у нас. Были и русские во вражеской форме, они служили во вспомогательных частях. Один разговаривал с моей старшей сестрой, старательно ломал русский язык, чтобы его не принимали за предателя, но было заметно, что говорит делано. От него мы узнали, что фронт находится в 30 км от Покрова в Стремилово.
В Покрова осталась заброшенная церковь. Однажды выходит немец из нашего дома. Крестится по-католически на православную церковь и говорит мне, мальчишке: "Сталин капут, Гитлер капут, аллес капут. (Сталину конец, Гитлеру конец, всему конец)"
У нас в сарае стояло 2 лошадки, бродивших на полях войны, было заготовлено много сена. Они поставили туда же кормиться своих немецких куцехвостых лошадей. Свинью на дворе пристрелили и съели. Когда повели корову, мать бросилась к ней. Немец ей сунул 5 или 10 марок, мол, бери в оплату за снабжение немецкой армии. Когда я вернулся уже из армии, эти германские марки обменял на рубли. Дело в том, что до объявления Восточной Пруссии территорией СССР, нам, солдатам, выплачивали там довольствие теми же марками - в течение 1-3 месяца. Какое-то количество у меня их оставалось до демобилизации, розоватые такие. Не помню, чтобы на них была нарисована свастика.
Когда началось советское наступление под Москвой, фашисты собрали всех жителей Покрова, объявили через переводчика: "Необходимо выпрямить линию фронта. Вы уходите с нами. Завтра в 6 утра жители деревни должны собраться здесь с вещами. До 50 лет обязательно. А те, кто старше 50 лет, могут оставаться, не ехать." Не нужны им, стало быть, старые. И вот они человек 20-30, а то и больше, среди нас даже грудной младенец, сынок моего старшего брата, был, - погнали прочь от дома. Пожитки везли на санках, - мы лошадёнку свою запрягли. Тогда всякие лошади с разгромленных колхозов вокруг по полям бродили. Мы подобрали себе для хозяйства. Километров 11 так двигались под охраной одного немца с винтовкой. Мимо той сосны с 7 повешенными селянами мы прошли. Как увидела мёртвого мужа своего, лесника его жена, запричитала, заплакала. - "Нас всех тоже расстреляют!" Зачем мы им понадобились? Вечереет уже. День короткий, зима. Они нас всех, "эвакуированных", поместили в один крайний дом в деревне Черная Грязь. Сказали: "Завтра дальше пойдём." А пока они сожгли деревню Покров, враги мстили за свое поражение, уходя. Мы увидели зарево над нашей деревенькой уже в Черных Грязях (в 11-12 км), наш дом тоже сгорел. 2 или три всего дома осталось в Покрове. В эту ночь немцы шли большим потоком уже в обратном направлении от Москвы, отступали. Они были и на технике, и пёхом, и на лошадях, телеги скрипели по зимней дороге. Машины шли всю ночь. А на рассвете смотрим - в белых халатах, на лыжах катят наши красноармейцы. Немцы ушли. Бой в этой деревне они не приняли.
В нашей деревне не было полицаев. Один мужчина был назначен старостой. Как только нас освободили, его на второй третий день куда-то забрали и с тех пор о нём- ни слуху, ни духу.
Декабрь 1941г. Близится новый год. Деревня Покров сожжена. Сельчане ютятся в немногих сохранившихся избенках. Через несколько недель наша семья переехала в дер.Трояново, где нашелся пустой покосившийся домишко.
Брата Никифора 1919 года рождения, как только нас освободили, сразу вызвали в военкомат и забрали в армию. В Горьковской области он выучился на шофёра. Поехал на фронт. Еще до взятия Смоленска он погиб. Вернее пришло извещение, что пропал без вести. Мать поэтому не получала за него пенсию. А потом она взяла гуся под мышку, отнесла в сельсовет. Вскорости переправили Никифора на погибшего.
Когда возили на санях Никифора по повестке в военкомат в Серпухов, видели и такое. Вырыли братские могилы около дер.Тростьё, 2 огромных ямы с мой дом. Круговина в 50 метров, вот сейчас я не преувеличиваю. В них было захоронено 700 человек, вплотную сваленных, обмороженных трупов в шинелях, лысых, в любых положениях.. Ужас. Местные жители собирали красноармейцев по полям Они и сейчас, они существуют эти братские могилы, почитают, приходят к ним.
Это была устроена разведка боем, она проходила от линии фронта в районе Высоково. Наши вклинились в немецкие позиции узкой полосой. Не дошли до деревни Покров километра полтора, только до Тростьё. 700 человек погибших, вот что такое разведка боем. Мы слышали стрельбу, огни в той стороне, мимо дома шли пораненные немцы, думали, что и до нас дойдут.
Как только немцев отогнали от Москвы я пошел весной на курсы трактористов. Учили 20-30 дней. Два полных лета отработал на колесном тракторе. А на лошади я мог скакать сызмальства.
Случилось мне тогда однажды увидеть Жукова. Родина Георгия Константиновича Жукова село Стрелково в Калужской области, что недалеко от деревни Черная Грязь. Весной 1942г. он ехал из Серпухова домой. Машина шла с Высокинича, с ним была женщина средних лет, и никакой охраны, только шофер. Мы, грязные трактористишки, откуда-то шли и видим. - Легковая машина буксует. Мы подошли, помогли машину приподнять, вытащить на сухое место. Ни Жуков, ни женщина из машины, пока ее толкали, не выходили. Я ещё в званиях не понимал. А мой напарник шепчет: Уж не знаю, генерал какой! Оказывается, это был самый натуральный Жуков. Потом по фото уже я понял. Он сказал: Спасибо, ребята. Дал закурить. Про шофера своего сказал: "Наивный парень." Видать, не так оценил дорогу.
Брата Василия (31.12.1924 г.р.) тоже взяли в армию ближе к концу 1942г. Он работал на местной шахтёнке, решили добывать здесь в 1942г. бурый уголь. Бурый уголь воспламеняется при меньшей температуре, что каменный уголь. Дело не пошло, шахту закрыли. Василий же в армии попал в артиллерийскую часть, где его определили в топографы. Нужно быстренько снять координаты, нанести на карту. Привести наблюдения к местности. Брат не закончил семилетку, 5 или 6 классов было у него образование, но для топографа, видимо, больше не требовалось. С мерной лентой, теодолитом он отслужил всю войну, имел награды. Служил в центральной Германии.
Когда я был трактористом, со мной на втором лете была сменщицей девушка Елена. На тракторе работало 2 человека. Чтобы он и день не стоял, и ночь не стоял. Всю ночь, бывало, пахали. Летом и ночь короткая. В бригаде 4 трактора, бригадир определял режим работы. Допустим, я ночью, сменщица днем. Или я с утра 5-6 до позднего вечера, а она на следующий день. Я был старший, а она только с курсов пришла. Дело дошло, как сейчас называют, до гражданского брака. В армии я с ней переписывался, после войны получил 10 дневный отпуск, приехал и женился.
Официальных выходных не было. Но трактор ХТЗ открытый, в дождь мы не работали, да и нельзя по слякотной почве пахать, надо пережидать. Только земля у нас песочная, быстро просыхает. Хоть косилки трактор не таскал, в жатву тоже находилось довольно работы - по пахоте, культивированию, перевозке. Не высыпались мы, спать хотелось, глаза так и слипались иногда, хоть трактор и тарахтел. Не так борозда пошла, - очнешься, приходится снова заходить.
Трактора ездили на керосине. За его тратами следила учетчица, если случался перерасход горючего, то его вычитали из трудодней. Но на керосине трактор заведешь только если мотор ещё горячий. Поэтому на тракторе был второй маленький бачок с бензином, который использовался для запуска двигателя.
Наша бригада с МТС обслуживала 4 села. Работали за трудодни, но много заработать мне не удалось. К концу 1942г. во время посевной два человека сзади с сеялки мне закричали - Много сыпешь зерна! Смотрю, задвижка на сеялке полностью открыта. Непорядок. Наверно, разболтался рычажок от тряски. Прикрутил ключом 17-ым рычажок к задвижке на столько, сколько примерно думал будет ладно. Работаю дальше. А потом на меня бумагу накатали, акт составили, и тракториста привлекли судебной ответственности. В районе суд состоялся, отец защитника нанимал. Защитник говорил: сеяльщики должны были следить за посевом! Не помогло. За пересев, превышение нормы посева присудили возвратить 600 кг зерна. Это 12 мешков, а в бункер сеялки где-то 6 мешков загружается за раз. А где их взять? - Только из колхозной оплаты. МТС немного денег давал, а в основном за каждый обработанный гектар трактористу полагалось сколько-то зерна от колхоза. И ничего я не получал, выходит, за то, что густо сеял. Весной всходы пошли и все нормально на том поле. Украла, полагаю, то зерно кладовщица, бывшая учетчица в бригаде, а на шестнадцатилетнего мальчишку недостачу по случаю оплошности повесила! Это она на поле шум подняла по поводу пересева, и она же столковалась с уполномоченным. Уже в армии пришла, значит, бумага о том, что судимость с меня снимается, - отец всё же добился справедливости.
Как исполнилось 17 лет, в октябре 1943г. пришла повестка в армию, 18 октября меня призвали (1926 г.р. уже подлежал призыву). Побывши в оккупации, повидавши наших пленных, раздетых по морозу, так зверски с ними нацисты поступали, никаких иллюзий относительно войны у меня не оставалось. До Серпухова из Высокинича новобранцев (человек 50-100) топали пешочком, а это 32 километра. Попал я в 6 месячную школу сержантов - младших командиров под городом Покров Владимирской области, - 17 учебный стрелковый полк, 3-я рота. 15 декабря 1943г. принял воинскую присягу.
В километрах полутора от Покрова были большие казармы-землянки. Учили на миномётчиков, используя 50 мм минометы. Его сняли уже с вооружения, и он стрелял только на 800 метров, но всё равно учили на этих ротных минометах. Прошло 5 месяцев. Никакого сержанта курсантам не дали, а присвоили звание ефрейтора - это одна лычка на погоны и отправили для начала в маршевую роту в Рязанскую область. Не помню даже, стал ли я цеплять эту лычку на погоны, я какое-то время её и не носил, был фактически рядовым. В Рыбновском районе жили дня два в больших землянках, оставшихся от частей войска Польского. Вскоре на поезде отсюда отправили под Москву. Всех минометчиков, ребят большей частью 26 года рождения, зачислили в огнеметчики.
Сформировали 32-ой отдельный ударный огнемётный батальон в районе нынешнего Зеленограда под Москвой. Недели три ушло на формирование, занятия, знакомство с оружием. Огнемёт - это бачок 10 литров - горючее - бензин напополам с керосином, рядом небольшой бачок - воздух под давлением и вентиль. Шланг, ружье с холостыми патронами. Курок нажмешь, не выстрел, а клапан открывается под давлением, патрончик с пламенем на конце, и клуб огня летит на 25 метров. Горючего хватит на полторы-две минуты, после этого ты пустой, иди, снова заправляйся.
Перед отправкой на фронт было неприятное воспитательное действие. Батальон выстроили. Зачитали приговор военно-полевого суда двум солдатам какой-то другой части. Их обвиняли в трусости, дезертирстве. Там уже было вырыто 2 ямы. Двое солдат (не из батальона) из карабинов привели приговор в исполнение прямо перед строем. Недалеко от меня один солдат стал вдруг сползать вниз. Стало плохо от виденного, его поддерживали товарищи в строю.
Из Московской области на машинах (5-6) батальон отправился под Смоленск. Смоленск освободили ещё 25 сентября 1943 года. А было уже лето 1944 года. Из-под Смоленска нас отправили в Литву, в состав 3 Белорусского фронта, в 11 армию. На две недели батальон придали на помощь сапёрам на Немане в Литве. Временный мост за двое суток наши сапёры воздвигли на сваях. Перекинули канат через реку, к нему плоты привязали, между ними доски. Можно было перейти по досках и плотам реку и работать с них. Сваи, - деревянные колья метров 6-8 с железными наконечниками, сплавляли по воде. Река здесь была неглубокая, но с очень быстрым течением. Мы помогали кто что чем может. Я лес топором обтесывал для настила, бревна по 6 метров. Бабкой (такая чурка) сваи забивали по 6 человек. Бомбили немцы нас там. Как вылетят юнкерсы на низком полете из-за леска и как стреканут из пулемета и бомбы сбросит. А я на середине реки, куда бежать? Лёг на плоту с другими бойцами, обнял эту сваю и лежал. А плот, он был метра 4 на 3, колыхается. А кто был к берегу ближе, тот побежал на сушу. Траншейка-ровик была на бережку, можно было спрятаться. Многих поранило тогда.
После Немана огнеметчиков собирались использовать при штурме Алитуса, который брали в ходе Вильнюсской операции части 11 гвардейской армии. Однако город успели освободить (15 июля 1944) прежде. Часа два огнеметный взвод (человек 30-40) стоял в боевой готовности на окраине Алитуса. Здесь то комвзвода (украинец) обнаружил, что солдаты ( и я в том числе) повыкидывали противогазы из сумок. Они оказались пустыми или в них были только маски и трубки, а металлические коробки с углем отсутствовали. Таскать огнемет и вещмешок не самое приятное занятие, а ещё этот противогаз. Ругался командир здорово, чуть ли не расстрелять грозился. Вскоре был снова я с противогазом, с которым должен был и ходить в атаку, и ходить в строю. И так до конца войны таскал этот груз - и в пехоте, и в артиллерии.
Огнеметный батальон отправили на передовую. Огнеметчиков рассредотачивали по пехотным частям, привели в траншеи, расставили. Там с карабинами солдаты стоят, там пулемет выставили, там солдат с огнемётом. Пробыли мы 1 или 2 дня в траншеях. И вот, раздалась команда к бою. - "С правого фланга в атаку пошла штрафная рота. Приготовится идти в атаку." Проходит 10-15 минут. А мой дружок огнемётчик, он стоял в 20 метрах от меня, высунулся из траншеи поглядеть, куда наступать. А его снайпер немецкий прямо в центр в лоб прострелил. И каска не помогла. Расстояние до немецких траншей было всего 50-60 метров. Стояли друг напротив друга так близко. Парень успел проговорить: "Ай, меня убило". Его насквозь. Всё, готов мальчик. Там остался. А мы повыскочили из траншеи, вместе с пехотой в атаку бежать.
По атакующим немцы не стреляли. Видимо, атака штрафников на левом фланге или артподготовка заставила их спешно отойти. У них там даже не долговременные траншеи в метрах 100 или более от нашей линии были нарыты, а ровики. Я побежал правее, в ту сторону, откуда стреляли в моего приятеля. Он гадюка раненый был, этот самый немецкий снайпер. В нас целился, мы вдвоем бежали, я нес огнемёт. Хотел выстрелить. Огнемет весил не больше 15 килограмм, было не очень тяжело. У огнеметчиков на вооружении был ещё новенький пистолет ТТ и по две гранаты дали ещё за пояс. Гляжу, немец был в 20 метрах от меня, это он, гадюка, точно убил моего друга. Мы вдвоем подбегаем, бей его! Он в нас целится, мы пах пах из пистолетов. Мой напарник, спутник снял часы с руки. А я взял винтовку с оптическим прицелом. Бежим дальше. Слышим: Эй, Эй! Огнеметчики! Собирайтесь! Собирайтесь. Собрались. Винтовка, на кой она мне? Отдал её. А прицел снял, положил в вещмешок. Пригодится, как в бинокль, глянуть.
Это был мой первый бой, первое крещение. Потом был такой же второй бой, а уже в третьем бою меня черкануло. В Литве, я получил сквозное пулевое ранение в левую руку, предплечье. А было так. Для подхода к передовой позиции вырыли продольную траншею. Идем мы по ней на передний край, а она раз, и кончилась. Уже близко, близко к передовой. Пять метров пустого места осталось, надо их преодолеть короткой перебежкой. По одному. А у немцев это место было пристрелено, обстрел вёлся. Мы перебегали, согнувшись, меня здесь и черкануло. Едва ли это снайпер их стрелял.
Посмотрели, перевязали. Командир отделения говорит: Иди в санчасть. Дали в нагрузку с собой солдата, раненного в ногу, всё-таки я на своих двоих, а он ковыляет. Огнемет на правое плечо и пошел с ним, значит, в тыл. Санчасть где-то в километре в палатках размещалась. Походил среди палаток, мне помощь оказали. Сделали укол против столбняка, я сознание потерял на пару минут. Легкораненных собирали всех, чтобы отправить в госпиталь. При оформлении мне говорят - Клади огнемёт. Я его положил его в палатке. А это что у вас? - Пистолет ТТ, личное оружие. - Надо сдать. С оружием в госпиталь не положено. - Пистолет на мне записан. Как его отдавать? - Давай сюда солдатскую книжку. В этой книжке медик что-то чиркнул, и я отдал ему свой новенький ТТ. В кузове грузовика легкораненных отправили в госпиталь к километрах 20 от передовой.
20 дней лежал в госпитале. В госпиталь приходили "покупатели" в поисках людей. Выздоравливающим предлагали учиться на шоферов, набирали людей на санитаров. Но учиться на шофера меня не взяли. После лечения отправили в запасной полк. Там все вылечившиеся солдаты со всех частей собирались. В запасном полку уже всех бойцов построили и спрашивают, какая у солдат военная специальность. - Кто артиллерист, кто пулеметчик, кто шофёр. Я думаю, скажу, что огнемётчик, опять пошлют огнемёт таскать. И сказал, что я тракторист. На гражданке то я трактор водил, а на войне тракторы пушки таскали. Определили меня жить с шоферами, тракторист то я был единственный.
На следующей день на вечерней поверке старшина объявляет: Командиру роты нужен ординарец, просил кого помоложе. Среди солдат особо молодых не было, я наверно был самый юный. Я и выкрикнул, что хочу быть ординарцем. Меня отправили в шалаш к командиру роты. Мы жили в лесу в шалашах, как какие-нибудь партизаны. Назавтра к командиру роты приходит один капитан и говорит: "Ну что, дашь мне 14 человек? Мне нужны артиллеристы, трактористы, повар, нашего случайно убило осколком." А комроты уже осведомлен, что новый ординарец - тракторист. Он меня и отдал в артиллерийский полк, из штаба которого прибыл капитан.
Так мне и не пришлось в бою из огнемёта куда-то стрелять, только на учениях. А в кого стрелять? Мы бежим вперёд вместе с пехотой. Если только из укрепленной точки ведется огонь, ты должен подползти незаметно, подобраться. В амбразуру огнём пульнуть. Или в траншею заскочил и по пехоте, пожалуйста, пали огнем. Мне всё это не пришлось делать.
Нас зачислили в 1093-ый корпусной артиллерийский особой мощности (ОМ) полк резервов главного командования (РГК). Это 152 мм пушки-гаубицы. Их таскали за собой тракторы ЧТЗ. Эти пушки-гаубицы тяжелые были, из болотца в Восточной Пруссии нашу пушку так два трактора вытаскивали. Только в самом конце войны дали 4 осные грузовики ЯГ -12 с удобным кузовом для расчета. А так в походе гнездились на передках орудия, трактор маловат был. 4 батареи в полку. В батарее 4 орудия, 7 человек расчет. Командир полка, его помню, был Гохман Григорий Григорьевич (еврей).
Я попал в третью батарее и пошел сразу на беседу к командиру батарее на наблюдательный пункт. Комбат спрашивает: Ну как, что, чего, откуда? Я и рассказываю ему, как сейчас вам, как на духу. Значит, учили меня на миномётчика, знаю артиллерийские деления. 360 градусов по артиллерийски считается на 60, шестью шесть 36. Угломер. С этим я был знаком.
- Хорошо, говорит комбат. - Трактористы вроде нам сейчас не нужны. Будешь у нас разведчиком. Мы, - говорит многозначительно, - в тыл врага не ходим, но если придётся, - пойдем. - Хорошо. Так, 29 августа 1944г. я стал разведчиком наблюдателем.
Какая-то строгая дисциплина - Смирно, вольно - на батарее отсутствовала. - Простейшие обращения в ходу были больше. Даже с офицерами. Здравие желаю, товарищ лейтенант. Здравие желаю, скажешь и всё, больше не требовали.
Прихожу на наблюдательный пункт. Это такой немецкий дом. Мы уже Литву прошли, вступили в восточную Пруссию. В доме сидит узбек Мухаметдиев, связист, и бренчит на гитаре. В печке плиты топятся, скворчит какое-то жарево. Сидит сержант, командир разведывательного отделения, 2 солдата. (Видимо, неточность. 18 октября 1944г. Красная Армия (11 армия) с боями вышла на территорию Восточной Пруссии- О.Д.)
День проходит, второй, третий. Меня никуда не посылают. Ничего не заставляют делать. На третий день сержант говорит: Ты сходи на чердак. Там Павлов сидит. Он тебе порасскажет, что к чему. А на чердаке наблюдательный пункт, стереотруба, пристроен столик. Сидит, наблюдает один разведчик батареи. С координатами, отрезками-делениями я был знаком как минометчик, остальное Павлов объяснил. Меня послали вторым к нему. Мы стали с ним сменяться каждые 4 часа. Павлов с 25 года, я с 26 года. Через какое-то небольшое время, у него, бедняги, с сердечком что-то было, губы посинели. Его даже демобилизовали с фронта домой. Я остался один.
Я стал разведчиком-наблюдателем в этой артиллерийской части. Через 2-4 недели всё знал. Что не Павлов объяснил, то командир взвода управления батареи, учебник был. Сержант всё знал, но по грамотности он был нисколько не выше меня. Его задача была оборудовать весь наблюдательный пункт полностью. Сбросить черепицу с крыши, как примостить стереотрубу. Разведчики это не делали, сержант этим занимался. В домах на крутых крышах сплошная доска, на ней лежит черепица. Выпиливал доску, вынимал черепицу, то есть делал смотровое отверстие. Стереотрубу на крыше без треноги ставили. Её надо прикрепить кронштейном. В какой-нибудь брусок ввинчиваешь штырь с резьбой. К нему стереотруба прикрепляется. И на дереве можно НП устроить, и на высотке.
Сидишь часа по четыре, меняешься. Ведёшь журнал наблюдения. Записываешь: Что видел, в таком-то районе (Вилкавишкис, Инстербург), ориентир такой то, во сколько времени. С картой был уже знаком топографической большого масштаба, их давали в масштабе 4 см или 2 см на 1 км. Еще выдавали (безмасштабные) рисунки местности. Что-где там было изображено попроще, чем на карте. Ночью увидишь выстрел со стороны противника, в это место наведёшь стереотрубу. Ага, ждешь. Вспышка! Вспышку увидал, секундомер в руках, раз, кнопку нажал. Услышишь: Бух! Опять кнопку нажал. Смотришь, сколько секунд прошло. Записываешь всё. Я уже угломером навел, засек дальность. Звук распространяется со скоростью 333 метров в секунду при нулевой температуре, а так считается 340 метров в секунду. Иногда от вспышки до звука проходило секунд 10. Или видишь телеграфный столб, он высотой 6 метров, определяешь угол до него по стереотрубе. Сверяешься с таблицей, получаешь расстояние.
Мы шли рывками на Запад. Стоим, стоим в обороне. Подготовка, артобстрел, наступление. Рванули. 30-35 километров прошли, могли остановиться, где-то на прорыве могли и 150 километров пройти. Пройдет, значит, какая то наступательная кампания. Приходит откуда-то с верхних штабов разнарядка. - С вашей части столько то человек - наградить медалью за отвагу, орден такой то стольким то. У нас был в батарее парторг освобожденный Черновицкий, кстати, он был национальности еврей. У меня с ним ни дружбы, ничего. Однако мы как-то на расстоянии с ним друг друга чувствовали близко. Он меня обожал, я с ним открыто разговаривал, как с вами. Он пишет на каждого наградной лист - характеристику - Что совершил, что проделал. Так я и получил медаль. А проделал я - ничего не проделал, как служил, так и служил.
Однажды я засек человек 150 немцев. Гляжу, колонна немцев. А внизу командир батареи. - Товарищ капитан, идет колонна немцев! - Сколько? - Не меньше 150! - Он среагировал. - Команду! Берет телефонную трубку. - Прицел такой то! Угломер такой то. Присадной гранатой! Бахнул туда снаряда четыре. - Смотри! - Всё. Там никого нету. Поди сосчитай, сколько убитых, сколько раненных.
Черновицкий был первоначально радистом батареи. А радист с комбатом всё время ходит, как на привязи, Чтобы устроить проводную связь нужно какое-то время, а время то как раз порой не может ждать. Командир батареи всегда поддерживает батальон, к которому придан для огневой поддержки. Наблюдательный пункт командира батальоне всегда почти на передовой, не в самих траншеях, но поблизости. И нашему комбату надо быть близко к бою, надо быть в месте к смерти опасному. С комбатом на передовую всегда ходили радист и разведчик-наблюдатель. Наблюдателей было двое, и он всегда выбирал, кого с собой взять. Не самому же таскать стереотрубу. Часто брал меня с собой. Это увлекательная специальность, смотришь в трубу, как в кино, видишь передвижения немецких солдат, техники.
Как-то раз я прихожу на батарею из разведотделения, и вижу. - Черновицкий ходит босиком. Я у ребят спрашиваю: "А что здесь Черновицкий делает? - А он у нас теперь освобожденный парторг. Может, и была на бумаге какая-то обязанность, кроме парторга он что-то еще исполнял. В любом случае политические и задушевные беседы проводить с бойцами на батарее в 2-3 километрах от линии фронта безопаснее, чем команды передавать на передовой по рации. Не знаю, почему Черновицкого перевели на партийную работу, радист то он нормальный был. Батарея 4 орудия по 7 человек, по два орудия на офицера, разведотделение, связь, командир и парторг. Фамилия нового радиста была Кальсин.
Однажды уж в Восточной Пруссии комбат Тараканов (1922 г.рожд. из Ленинграда) с двумя связистами, разведчиком (мной), сержантом выдвинулся для наблюдения фронтовой полосы. Связисты были с катушкой, тянули провод. Установили стереотрубу, подготовили телефон. Однако, чтобы увидеть отступление окуляры не понадобились. Вскоре к вечеру справа по дороге в метрах 100 пошло движение в сторону тыла. Это были отступающие в порядке наши части, машины, легкая артиллерия, пехота. Тут же на нас, откуда ни возьмись, выскочила 2 немца с автоматами и кричат: Рус, сдавайся. (Наверно, хотели языков взять) Но мы их тут же положили. Командир по связи получил тут же приказ отходить. Мы все дали деру, быстро, провода сматывать не было времени, бросили. Несколько километров уходили (4?) до одного поселка. В одном домике было много людей. И там я уже пылал, был жар. Всего трясло. Пожалился товарищам. Нашли у санитаров градусник, измерили температуру -40.
Командир говорит: Ну что же. Иди на батарею. И пошел я, держась за нитку для ориентира, так телефонный провод называю, к себе в расположение. На груди автомат, в руках стереотруба, в полной загрузке. Наутро жар спал. Температура была нормальная. Я отправился в полковую санчасть. Поставили диагноз малярия. Четыре дня пробыл в санчасти, принимал акрихин.
Выхожу из санчасти умыться. Вдруг меня окликают: Серёга! Гляжу, а это мой сослуживец по огнеметному батальону. Он щуплый такой был, его комбат ординарцем взял к себе. Минут 5 поговорили с ними. Он сказал, что огнеметный батальон выходил тут из окружения, когда мы отступление несколько дней назад на дороге наблюдали. Знамя батальон сохранил, но понес большие потери, его два разу уже отводили на переформирование.
Хоть я вполне законно попал из запасного полка в артиллерию, я его просил не рассказывать про это свидание комбату. После санчасти недели через 2 недели нужно было повторять курс лечения, но там уж было не до того. После войны в Восточной Пруссии меня прихватило малярией ещё раз. Тогда уж я лечился, как полагается.
Через несколько (2-3) месяцев командиру полка потребовался новый ординарец. Произошла какая-то замена, какая-то пертурбация. У нашего командира батареи забрали в полк ординарца, а ему прислали другого - из орудийного расчета. А меня туда пихнули в тот же орудийный расчёт. Не хотелось уходить из разведки, но нашлась и мне замена, мужик лет 30. Я в этом орудийном расчете 152 мм пушки-гаубицы и закончил войну. В расчете замковый открывает замок, заряжающий берет снаряд, который рядом поставит на попа подносчик, отправляет его в казенную часть. Старается быть аккуратным, чтобы носиком снаряда ничего не задеть. Я досыльный - у меня дрын такой деревянный, полтора метра. Прислоняю дрын к снаряду и изо всей силы его толкаю. Надо сильно толкнуть его, чтобы снаряд хорошо дошел туда, как следует. - Ух! У него медная полоска, он должен в нарезы врезаться. Дальше заряжающий кладет в казенную часть гильзу. Это уже без досыльного. Гильза весит 20 килограмм, а сам снаряд осколочный 43 килограмма. 43 кг - это минимальный вес для 152 мм, а 50 кг это уже бронебойный снаряд-болванка. В расчете ещё установщик есть. Он регулирует какой снаряд полетит - осколочный или фугасный. Регулирует по команде силу заряда, - убирает в зависимости от задаваемой дальности выстрела часть мешочков с порохом из гильзы. При стрельбе полным зарядом детали пушки быстрее изнашиваются, поэтому если возможность, массу пороха уменьшают. А ещё подается, например, команда, - "Бризантная граната. Дальность.." Бризантная граната - это в просторечии шрапнель. Она взрывается в воздухе, а на каком расстоянии - тоже регулируется.
Замковый закрывает замок. Там он поворачивается, такие ребра, нарезы, чтоб не отдало. Наводчик в это время орудие навел. Команда: "Огонь!" И наводчик дергает за шнур. - Бах! Снаряд полетел! Замок открывается. Гильза вываливается, только дымок оттуда идёт. Я был самый молодой в расчете, остальным было за 30 лет, а то и 40 лет. Заряжающий был у нас возрастом за 40, сильный мужик. А подносчик тоже, помню, показывал, как 2 снаряда сразу может переносить на плечах
Чтобы немцы такие артподготовки по нам проводили, как мы, я не помню. Всё сливается. Выстрела орудийного не слышно! Я рот не открывал, чтобы не оглохнуть. Только голову поворачивал прямо к пушке, чтобы волна по ушам прямо не била, а мимо пролетала. Но я не про это. В штабах определяют по каким целям стрелять, сколько минут, снарядов выпустить. Приходит пакет из штаба и начинается стрельба. Бах, бах, бах. Всё сливается. Всё равно машина заведённая гудит. Гул стоит. Там видимость нулевая. Дым подымается от разрывов снарядов. Ад кромешный на передовой. И молотят иногда час, иногда полтора. А потом пойдут танки и пехота. А огонь переносят уже в тыл врага. Танки, пехота, другие легкие части занимают позиции немцев.
Эти 152 мм орудия стреляли до 10 километров. Смотря какая местность, холмистая или какая, какое расположение - на таком расстоянии от передовой батареи ставили. Ближе, скажем, километра от передовой, как я помню, эти орудия не ставили. Но и дальше 4-5 километров тоже не ставили. Они могли стоять в 2-3, 2.5 километрах от фронтовой линии.
Пели на фронте. Бьется в тесной печурке огонь. Землянка. Я лично не пел, голоса нет, а слушать и вникать - это всё всё всё. В артиллерийском полку наполовину были украинцы, очень много. Как затянут песни свои украинские: Ой, хмелю, мий хмелю, хмелю зеленею. Дозволь, мати, вдову брати, вдова вмие шановати.
Пили на войне, всё что придётся, находили, пили. Вот был такой случай.
Орудия по очереди из батареи отвозили с огневой точки на полтора-два километра назад. Там артиллерийские мастера профилактику проводят, всё до нитки проверят. Пришла очередь нашего орудия отправиться в тыл. Значит, я стою ночью часовым у орудия. А мастера гудят, сидят пьяные. - Часовой, иди, погрейся! Наливают мне чуть-чуть в кружочку солдатскую. Отпил. Стою. Хорошо так. Ещё кличут: Часовой! Ну поди, ещё капельку! Подошёл. Ещё капельку выпил. Смотрю. Они, один за другим начали засыпать. Тишина мёртвая. Они в палатке лежат. Дверцу палатки приоткрываю. Рукой полез. Бутыль нащупал. Хорошо! Отошёл. Нашёл кастрюлю пустую. Большую, литра на 4. Подкрадаюсь. Открыл бутыль, наклонил её и буль, буль, буль в кастрюлю. Сколько я налил, не знаю. Гляжу, вёдра у них с водой. Водичкой надо бы развести. Это же чистейший спирт, который в тормозную систему заливается. Опасно, не опасно. Пили всё тогда. Нашёл у них какую-то картошку, немножко куснул. И из этой кастрюльки жадно пил, пил. У меня по бороде вот так потекло. Много много не допил ещё оттуда, не могу больше. Взял и кастрюлю отбросил в кусты. Чтобы не видно было, - было не было что на посту. Но я хороший-хороший сделался. Вот так и прислонился к орудию, чтобы не завалиться. Подходит солдат меня менять. Мы только карабин передаем друг другу без особых формальностей. И я пошел в свою землянку. Как только дошёл! Ровное чистое поле. Ни стежки, ни дорожки. Как не заблудился! Пришел в землянку свою. Там на нары бух и всё, как мёртвый заснул. Я очнулся, меня теребят, тащат. А видят, что мертвецки пьян, меня никуда, нельзя оживить и поставить ни на ноги, ни на что. Так и бросили. Пришел прицеп со снарядами. Меня поднимали его разгружать, не могли поднять. Я переспал ещё ночь и очухался к обеду на вторые сутки. Ожил. Командир орудия сказал с матом: Вот, нажрался. Налил бы да принёс бы нам!
В то время я по-русски то разучился говорить, так было много мата на войне. В атаках больше не про Родину и за Сталина, а мать вспоминали.
Передвигались мы по следам недавних событий. Через 2-3 , 5 часов после боя. Едешь и видишь, танк без башни, а башня в 20-30 метрах лежит, а еще рядом танкист убитый, нога оторвана и дымится. Ненависть к врагу в нас воспитывали, нужно было её воспитывать. Едешь по дороге. Плакат За Родину, ещё один - Убей немца!
В штаб полка меня вызывают. - Иди за пакетом. Иду в штаб, карабин заряжённый. Маленький поселок, немецкие дома одноэтажные, ни крылечка навесного. Прямо в стене дверь открывается. Как к двери подходить, отливные порожки, площадка небольшая. Заступил я на площадку. Смотрю налево, перед дверью лежит военный в зелёной форме, женщина. У немки все задрато и торчит палка. У меня после возникла мысль: Как же так. Мы стоим здесь уже три или четыре дня. Неужели нельзя было убрать? Для чего это? Ну убери ты этот труп, накинь чего-нибудь. Не знаю какие слова подобрать. Любая война наверно... Не надо этой злости.
Я верю в судьбу. Как-то сидели в блиндаже, сделанного в три наката. Особая примета - одно бревно неотпиленное торчало из блиндажа на полтора метра. Отсюда я пошел на бугорочек, на возвышенность в траншейку, откуда открывалось хорошее наблюдение местности. Стереотруба крепилась на треноге. Я стоял, стоял у этой стереотрубы. И что-то меня там беспокоило. А грунт там - песок чистейший. Я этот песок лопатой раз раз и стал копать. Откопал человеческий череп, чистый, целый. Взял его и с высоты вниз сбросил. Что он тут мешает? И думаю, - пойду ка я к блиндажу, найду на чем присесть - бревнышко какое подтащу к трубе, а то устал уж на своих двоих у треноги. И как только намерился пойти к блиндажу, - как бахнет! Когда снаряд летит и слышишь у-у-у и как бахнет где-то, это уже не твоя судьба. А который на тебя летит, его гул ты никогда не услышишь. Только бах ты сможешь услышать. Смотрю, это бревно, что на полтора метра торчало из блиндажа, разлетелось в щепки. Взрыв. Меня в траншее, она глубиной была по плечи и с изгибами, не задело. Надо же было снаряду или мине в это бревно попасть. Вот что бывает. Выскочили ребята из блиндажа, смотрят, живой ли я. То ли пристрелянное это место было у немцев, то ли случайно, не знаю. Быстро мы оттуда смотались в другое место. Без касок, артиллеристы, ходили.
Еще раз сидели в полуподвале немецкого дома у окошка. Мы сидим за столом и играем в карты. Как бахнет. - Стекла вдребезги, карты разлетаются, дым. Мина наверно. Нам ничего.
У немцев в Пруссии стояли мощные форты, сокрушить эти забетонированные громады не было никакой артиллерийской возможности. Помню, 2 таких форта холма, поросшие всякой лесиной, - слева и справа от дороги, в метрах 30 от нее. Форт - это холм метров 10 высотой, 50 в диаметре, где-то там скрывается дверь железная на шарикоподшипниках, амбразуры, но их издалека и не видно. Форты эти давно сделали, раз деревца успели подрасти. Батарея стояла в километрах 2-2,5 от фронта, а стрелять по этим фортам собирались прямой наводкой для большей пробивной силы. Прямая наводка - это метров 800, не больше. Артиллеристов ночью послали окапывать укрытия для батареи. Что такое укрытия? Это несколько ровиков для расчета, чтобы прятаться во время обстрела, и котлованчик глубиной сантиметров 60 для пушки, которую завозит сюда тягач-трактор, развернуть здесь пушку на 360 градусов нет возможности. Должны были обстреливать правый форт как раз на дистанции прямой наводки. Работы велись под огнем, но немцы нас не видели и не задело. Наутро ушли обратно на батарею. Ждали, что на следующую ночь орудия подвезут на передний край. Однако весь день по фортам поверх наших голов навесным огнем стреляли 305 мм осадные орудия (образца 1915г. - О.Д.). Оно делает один выстрел в полчаса, дальше ствол остывает. Снаряд летит в воздухе, его глазом видно как бочонок. Для этих пушек (по-моему двух) специальные узкоколейные рельсовые подъезды делали, 2 дня готовили позиции, заливали бетоном. Эти махины стояли метров 800 сзади.
По фортам фиксировали 13 попаданий 305 мм снарядов. И они выдержали эти удары, не были пробитий насквозь. Летели лишь бревна и комья земли, метра полтора грунта, потом железобетон. Тогда решили на эти форты не тратить снаряды и не брать штурмом. Про 13 попаданий нам сообщил командир. Пехота обошла препятствие и ушла вперёд километра на 2. Этими же укреплениями занялись саперы. Подобрались, заложили взрывчатку. После взрыва в амбразуры стали кидать толковые шашки. Когда батарея проезжала по дороге на запад, я видел, как немцы, все черные как черти, вылезали из фортов с поднятыми руками. Человек по 150 было в каждой такой крепости.
Наша батарея стреляла в основном навесным огнем. Однако мне рассказывали, что под Сувалками она стреляла по атакующим танкам противника прямой наводкой.
Мы стреляли и по Кенигсбергу. У меня медаль "За взятие Кенигсберга", миленькие мои. Если говорить про Кенигсберг, - я неделю, дней десять ничего есть не мог. У меня в рот ничего не шло. Думали там будут бои, бои. Но его взяли очень быстро, его взяли за двое суток (9 апреля 1945г.), а считался он как крепость. Мы туда как въехали, уже с орудиями, день целый, как проехали до другой окраины, дышали гарью. Идёт гарь, летит как мелкая мошка. Запах стоял смрадный. Раздавленные лошади, раздавленные люди. И говорить не хочу. Вся слякоть, как всё равно весной снег тает. За колесами машин, гусеницами танков. Из-за этого всего есть не мог. Как пересилил себя, я не знаю. Уже тощать стал, не могу есть и всё. Больше всего не от гари, а от этого биологического месива.
Гражданского населения там осталось очень очень мало. Я думаю, что и военных немцев так уж много погибло. Кенигсберг бомбили американцы, англичане. Бомбы сбрасывали десятитонные. Одна бомба под брюхом самолета. Мы стояли в 13 километрах от окраины города. Как там ухнет, а ты стоишь, у тебя гимнастёрку колыхнет, земля тряханётся. За 13 километров! Это 10 тонная бомба упадет. Город превратился в развалины, в пух и прах был разрушен. Дома сплошной кладки, смотришь, только 4 угла стоят. Их пробивало сверху донизу - 5-6 этажные дома.
9 мая 1945г. мы встретили на Куршской косе. 13 километров тянется в море. Нас туда с орудиями вывезли и поставили с направлением в открытое море. По кораблю стрелять или чего. В одноэтажных домах перегородки разломали, сделали нары, вроде казармы стало. Может 2 или 3 недели там находились. 8 мая где-то в 11 часов только легли мы спать, отбой и вдруг слышим по улице автоматы Тра-та-та. Что такое? А вдруг? Случая не было, чтобы какие партизаны или немцы напали. Выскакиваем на улицу, а тут палят. Еще не было сообщений, что война кончилась. Но в частях то многих есть рации. По рации поймали сообщения о совещаниях, заключениях по капитуляции. По этому "бабьему" радио дошло, что война кончилась, и поднялась эта стрельба.
Солдатам давали возможность посылать домой посылки, с ограничениями по весу, кажется, 5 или 10 кг., и по периодичности. Офицеры же могли вроде бы посылать почаще и побольше. Мне удалось послать две посылки - в одном мужское пальто и полотенца, в другом - распоротая немецкая шинель. На окраине Кенигсберга мы зашли на склад с тюками новых немецких шинелей. Я взял себе две. Одну носил с собой в мешке как одеяло. А другое, в шинелях сукно было отличное, послал домой. Потом уже материал перекрасили и для жены из него сшили зимнее пальто.
17 мая 1945г. 1093 корпусному краснознаменному артиллерийскому полку 8 гвардейского стрелкового Неманского Краснознаменного корпуса 11 гвардейской армии 3 Белорусского фронта было присвоено почетное наименование Кенигсбергский среди прочих частей и подразделений.
Я в армии был 7 лет. Закончил войну, а уже после неё меня отправили в школу АИР - артиллерийской инструментальной разведке в Кингисеппе. Где-то год перед этим я служил в Кенигсбергской области. 9 месяцев муштровали меня, гоняли на сержанта.
Признаюсь вам, ни дисциплинированным, ни нарушителем лишком я лично не был. Был такой в школе личный знак, жестяночка, на нем выбито кто таков. Уходишь в увольнение,тебе его выдадут. Приходишь, сдаешь его. Его вешают, закрывают. А мы приспособились. Знак - это жестянка. Вырежешь кружочек такой же из консервной банки и потопал. Идешь через проходную. Там крикнул дневальный: Личный знак? Ему этой жестянкой блеснёшь. - Вот он! И пошёл.
У нас капитан украинец был. Идет перед строем. - Я вам разрешаю ходить в самоволку, но, -говорит, - не попадайся!
А тут отменили продовольственные карточки (с 15 декабря 1947г.). И вышел коммерческий хлеб. Помню, 3 рубля килограмм. Какие-то солдатские деньги нам платили, деньги были. Голодно было по-страшному. И я пошел до магазина в самоволку пошел, купил его, в карман его сунул. Иду. И тут начальник школы навстречу, полковник. Я его приветствую.
- Товарищ курсант, ваша увольнительная!
Сдуру автоматически я ему жестянку и показал. Думал он глянет и пропустит. - Ну ка, ну ка! Как глянул!!!! - 15 суток строгого ареста!!! Доложить командиру батареи!
Прихожу в часть. Никому ничего не докладываю. Но уже дошло до них распоряжение начальника школы. На второй день меня вызывают. И в канцелярии давай мне морали читать, и давай меня строгать. - Ну что ж, - Иди! А по уставу было, если тебя в течении месяца не свели в губу, а взыскание было наложено, то оно автоматически отпадает. В это время у нас как раз проходили экзамены. На экзаменах я сдал всё на пятёрки.
Зачитывают: Курсант Праздничнов - отменяется ранее наложенное взыскание 15 суток строго ареста, объявить благодарность и присвоить звание младшего сержанта. Не было бы моего проступка, я заслужил бы звание или старшего сержанта, или даже старшины. Всё на пятёрки сдал! Так до сих пор я с 8 января 1948г. и младший сержант.
Я учился по оптической части. А в части, куда меня направили младшим сержантом, там была батарея звуковой разведки. Пришлось заново всё учить. Моментально всё схватывал. От выстрела идет звуковая волна. В её различных пунктах записывают, измеряют, вычисляют расстояния, засекают координаты, откуда выстрелило орудие. Днем и ночью это работает. Был командиром отделения дешифровальщиков, затем командиром отделения вычислителей.
Я не переваривал военную субординацию, эту атмосферу подчинения. Иначе я был мог подать заявление в офицерскую школу и меня бы приняли. Когда демобилизовывался в 1950г., меня вызывают в штаб и говорят: "Вы прошли войну, опыт имеете. Есть такое положение. Если вы хотите, сейчас на курсы можете пойти. Три месяца и вам присваивается звание младшего лейтенанта." Ну я и не согласился, 7 лет хлебнувши этой воинской жизни. Вернулся в деревню, дрова грузить, навоз свозить и прочее, прочее прочее. Сначала год работал лесником, делал посадки, следил за незаконными вырубками. Однако зарплата была всего 50рублей, а я уж женился. Поэтому поступил на работу в совхоз.
Прихожу, моя мать не состояла в колхозе. Ей запретили картошку сажать около дома. Сажать не смейте. Вы не колхозница. А что сын погиб и 2 ещё служили - это не в счёт. Но все это обиды, они в прошлом
записал Олег Душин 4 августа и 16 сентября 2018г. в Чепелево Чеховский район Моск.обл.
5 октября 2021 Сергей Андриянович скончался. Коронавирус. Светлая память нашему товарищу.