Аннотация: воспоминания кавалериста великой отечественной Ивана Бабакова
С Иваном Ивановичем Бабаковым я познакомился на одном концерте к 9 мая. На нем ветеран войны (1920 г.р.!) читал стихи, играл на балалайке, пел частушки. Впоследствии я встречался с ним и расспрашивал о боевой биографии, записывал её вехи. Результат литературной обработки устных воспоминаний бывшего кавалериста представлен ниже.
Призвали меня в армию в начале осени 41ого. Меньший брат повестку в поле, где я работал, - озимые сеяли, принес. Сборы были краткими. Сразу в сельсовет, оттуда в район в военкомат - на станцию, оттуда в Курск на другой поезд. Так я впервые увидел большой город.
Километров за 100 от Москвы высадили из поезда. Новобранцев переформировали. Отряд собрался и двинулся на машинах, пешком. Прибыли на горьковскую дорогу, где-то в километрах в 100 от столицы стали заградительным отрядом. Солдатам выдали винтовки, пистолеты. Примерно 16 октября то было. Мы останавливали, проверяли тех, кто бежал тогда из Москвы. В Москве была паника. Бежали по ярославской дороге, по горьковской, покидали Москву. Всех лиц призывного возраста и молодежь 16 - 17 лет разворачивали, садили на грузовую машину обратно. Женщин, стариков, детей - тех пропускали. Не только солдаты стояли. Приходили комсомольцы, молодежь в ограждение, цепочкой перекрывали дорогу, Останавливаем машины, задаем вопросы - почему едут, почему бросают Москву? Что везет? - Продукты? - Откуда набрал?. Сразу его в сторону.
На защиту Москвы шел эшелон за эшелоном. Привезли нас c Горьковской дороги, в конце концов, на Казанский вокзал. Новобранцев из вагона высадили и сразу построили. Паровозы свистят, народ, дети плачут. Садятся на крышах, под крышей, чуть ли не на колесах эвакуируются. А мы сюда приехали. Гражданские отсюда бегут, а мы сюда - в Москву.
Капитан подходит к строю, вот такая большая папка у него. Пришли документы с эшелоном. Привез человек их, передал ему. Вот я вам привез 150 человек, пожалуйста. Офицер берет эту книгу. А там список, кто приехал с Курска, с Орла, кто с Тулы, города, деревни.
Перед строем он говорит. Враг рвется к Москве. Нам надо немца остановить любыми силами. Сейчас надо перекрывать немцам дорогу. Бить их сзади, на подходе, чтобы задержать их. Кто знаком с конницей? Кто может в рейд пойти? Нужны люди в конный полк. Сельские ребята, шаг вперед.
Все деревенские шагнули вперед, человек 50, а я остался на месте.
Этот капитан ко мне подходит со своей папкой. Чем-то мое лицо ему показалось примечательным. Фамилию спрашивает. А в списке то Иван Бабаков значится из Курской области деревня Чапли ( в сторону- рядом деревня Забегаловка была). Он эту подробность местожительства быстро выяснил. - А вот вы же деревенский. Почему не вышли? Вы что лошадей не видели, что ли? - Я не кавалерист, а тракторист. Cмотрите, нюхайте, у меня керосином руки пахнут. Я хочу идти на танк. У меня 2 брата уже воюют. (Один сражался под Нарофоминском, другой под Каширой). Какие кони!. Я же мотор знаю.
- Танков пока нет. Когда будут, когда с Урала придут, мы вам тогда дадим танк. А сейчас нам надо в рейд идти. Городского в лесу с коня веткой сшибет, а ты же ездил. Нет времени лясы точить. На Москву самолеты летят.
Могли бы и так сказать: Ты чего тут рассуждаешь, а ну-ка отправляйся в штрафную роту (штрафных рот тогда еще не было - ред.). А мне никаких громких угроз офицер не делал. Подходит к нам из интереса тут никто иной, как большой генерал, спрашивает: "В чем дело?" Капитан ему докладывает: "Дело такое. Танк вот солдат для себя просит. Трактористом он работал." Генерал стройный такой, подтянутый. Синилов фамилия - комендант города Москвы. У солдат шинели сплошь серые, а у него темная, красивая форма. Выправка опять же офицерская. Я думаю: "Как же ты будешь, когда в атаку пойдем, падать в грязь в этакой шинели!"
Генерал тем временем повторяет: "Танков у нас нету, а вот надо в кавалерию идти. А когда танки придут, я поимею в виду вас." ( Отправили новобранцев в Московский особый кавалерийский полк НКВД дивизии имени Дзержинского(кадровый) - О.Д.).
Только вот в бой меня сразу не повели, а отправили на Октябрьское поле недалеко от аэродрома готовиться к параду 7 ноября. Какие-то старые конюшни там были. От метро Сокол (это последняя станция была на той ветке) идти до Октябрьского поля - сплошная деревня, картофельные поля, вишневые сады.
41 год - немец к Москве прёт, а мы к параду готовимся. Даже сомнения берут, что мы тут дурака валяем. К чему это, не вредительством ли пахнет? - Эскадрон, по двенадцать стройся! Эскадрон, Равняйся! Музыка: Пам-Пам-пам--па-ра-рам-пам-пам-пам. Народ сборный был, тот из костромских, тот из волгоградских (так и сказал, - не сталинградских - ред.)), курские как я. Человек 800 было в полку (4-ый кавполк) было, 8 эскадронов. И еще безномерной пулеметный эскадрон - 8-10 тачанок по 4 лошади в упряжи.
Лошадей деревенских мобилизовали, к строю не приученных, то одна вперёд выбьется, то другая отстанет. У меня был сначала рыжий Боян. Жеребца потом в ногу ранило, ее перевязали и Бояна на поправку в какой-то деревне оставили. В селах было разоренье, каждая лошадь была на вес золота. Надо же пахать, сеять.
Как прошли неровно конным строем, опять заворачивай по-новой. - Повторить надо!. А погода плохонькая стояла, дождик лил и было довольно тепло. Плац же не асфальтом выложен, все размокло на нем. Вокруг земля. По колено в грязь проваливались. Так с неделю к праздничному выходу готовились. Грязь и строевые упражнения так надоели, что на фронт уж хотелось побыстрей попасть. Перед парадом говорю командиру: "Пошлите меня на позицию, на первую линию обороны. Мне неудобно на парад ходить, когда братья истекают кровью. Пошлите меня к брату в 108-ой артполк." Что они не знают, где такой то артполк на фронте воюет?
7 ноября 41г. подняли всех в 5 утра. Помыли коней. Покормили. Поели. К 8 часам выдвинулись на Красную площадь. Парад начался. Пехота пошла сначала. (Марш открыли курсанты минометного училища и училища имени Верховного Совета, за ними прошли стрелки 322-й Ивановской и 2-й Московской дивизий, дивизия имени Дзержинского, полк бригады особого назначения. Далее : кавалерия, артиллерия, танки -ред.) Затем кавалерию запустили, эскадроны - по 12 человек в ряд. 10 метров дистанция между эскадронами. Я был крайний в ряду - ближе всех к трибунам на Мавзолее. Пехота то низко идёт, а кавалерист - он в седле и в буденовке, - над зрителями парада, что внизу сидят на скамейках, возвышается. Мимо Мавзолея я всего в нескольких метрах проехал, мог бы руку протянуть, поздороваться с руководителями. Политики - все крупные были, не то что нынешнее племя. Сталина видел, Калинина. Кажется, Михаил Иванович без очков был. Молотов, Ворошилов стояли. Когда кавалерия пошла, Будённый к Сталину наклонился, что-то ему рассказывал. Я на Сталина молился тогда, как икона он был. Воодушевление такое охватило, правительство на тебя смотрит! Что на мужика смотреть? На лошади он едет по Красной площади. Это какой же почёт оказан.
Мне дочь генерала Панфилова книгу подарила. В ней выступает маршал Язов, рассказывает, что на Красной площади на параде в 41 проходил генерал Доватор. Никак нет, Доватор тогда был в рейде, а на 7 ноября проходил наш конный полк (546 кавалеристов (6 сабельных эскадронов, 1 тачаночный эскадрон - ред.). А с Мавзолея 7 ноября снимали маскировку, а как кончился парад, так опять навели прикрытие.
На другой день 8 ноября нас, кавалеристов на фронт отправили. Много народа шло туда - на запад. Женщины, старики, пионеры шли рыть укрепления. Видел, как шли на войну с лопатами и в гражданских костюмах. Кому-то сказали, - оружие у врага в бою отберёте. Кому-то дали ржавую винтовку, которую взяли из музея Революции.
Кавалеристов вооружили не винтовками, они слишком длинные, а карабинами, и выдали ещё пистолеты. Были ещё у нас гранаты или бутылки с зажигательной смесью. Гранат было маловато. Гранаты выдавали опытным бойцам, а молодежи в основном - бутылки. К бутылке была привязана такая длинная, в палец толщиной, деревянная спичка. Дернешь спичку, пшик, - её головка трется о шершавый материал, налепленный на бутылку, и от того загорается. Спичка вся намазана горючим составом и горит, пока бутылка летит, а как она разобъется, - выливается и воспламеняется бензин. У меня как-то раз шинель загорелась. Через горлышко, пробку просочились капельки бензина на одежду, когда бутылку на скаку кидал. Ничего, быстро потушил, даже не спешивался.
Полк стоял часто в лесу, чтобы быть неприметным для вражеской авиации. Лошадь же в блиндаж от бомб и пулеметов не запрячешь. К лошадям в армии бережней относились, чем к людям. А убитых лошадей отправляли на кухню, и они шли на еду, не пропадали. Жрать же нечего было. Лошадь убили, все знали: мясо будет. Все ждали мяса. Быстро всё варили, иногда даже плохо сваренное мясо выдавали. Фамилия повара был Назаров.
Небольшие группы отправляли в ночные рейды - к Минскому шоссе, Можайскому. Есть село Холмы под Истрой. А от Истры примерно 10 километров. Что лошади стоит проскочить 10 километров? Да ничего!.
В селе Холмы немцы окопались. Наши подъезжают. - Вот оно село. Полкилометра осталось до него. - Стой! Лошади в укрытие! Петров, Сидоров! - снять часового! Между прочим живет в деревне, пашет, сеет один наш партизан. И немцы же там квартируются. Подпольщик нашим передает, где штаб находится. А жителям говорит, чтобы ночью в сараях хоронились. Приходят конники. Забросали штаб гранатами, бутылками. Обратно сели на лошадей, едут дальше.
Выезжаем на дорогу недалеко от Истры. Идут по шоссе не только немецкие танки, - машины идут, лошади, - большие кони - побольше наших лошадок, везут пароконно повозки. Ящики, тюки. Целый обоз идет вслед за танками. Что только не везут, даже тащат форму парадную для марша по Красной площади. Ночью обоз остановился подремать. Одна наша группа выскакивает в начале, а другая - в конце колонны. С криком, c шумом налетаем. От командиров установка шла, чтобы побольше было шума при атаке. - Кричать, Свистеть, Матом орать. У кого голос громкий - кричать во всё горло "Вперед". или - "В господа Бога, в Царя, проклятая фашистская тварь!" Забросали их повозки гранатами, бутылками. Горит всё. Продовольствие горит, вся одежда горит. Всё тлеет.
Немец с фронта снимает части, куда же идти вперёд, когда в тылу война идет? Продовольственный обоз разграбили и разгромили! Как таковых - из местного населения - в лесах партизан ещё было мало. Я сам сначала думал, что партизаны это мужики. Собрались мужики-лапотники и мстят фашистам. Ничего подобного. Это немцы считали, что действуют партизаны от сохи. Зою Космодемьянскую и других они казнили за все эти поджоги.
Наша конница проходила в 41-ом через железнодорожный мост на Каширу через Оку, а мост уже был заминирован. Сзади кавалерии шел обоз, а там доски, чтобы подкладывать под лошадей. Мост всё-таки не взорвали, не дали немцу прорваться на Серпухов.
Первого командира полка помню. Несобранный, толстый, неподтянутый. Шинель у него была серая, не новая, хозяйская. Шинель у него почти, можно сказать, грязная. Лет 60. Полный, мешковатый. Он исчез и куда неизвестно. Вдруг объявляют: "Товарищи ваш командир - враг народа." А я не поверил. Мужик - 60 лет. Какой он враг! - Нам говорят: "Он хотел вас немцам сдать". - Полковника забрали, когда часть была на формировании. Вместо него назначили капитана Шевченко, украинца, хотя он может быть был командиром эскадрона? (Согласно документации на 22.06.1941 кавполк дивизии Дзержинского возглавлял подполковник Коледа Григорий Васильевич, судьба его другими источниками не освещается, в 1942-43 годах командиром полка был полковник Васильев, начальник штаба Силкин, о них смотри в воспоминаниях В.Василенко http://vh5402.narod.ru/2005/1941_1945_files/vov_material_01.htm - О.Д.). Командир был любимец всех конников. Потомок запорожских казаков, он, казалось, родился в седле. Стройный, высокий, красивый, косая сажень в плечах, великолепный наездник и рубака. Вопреки требованиям устава, он всегда был в бою впереди, показывая пример удали и отваги. Подчиненные беззаветно верили ему и шли за ним, не задумываясь, на любое самое сложное дело. Однажды в кавалерийской атаке командир на своем боевом коне вырвался далеко вперёд и настиг убегавшего от конников фашиста. Шевченко посчитал постыдным для себя рубить безоружного врага и на полном скаку резко ударил его ногой. Как потом оказалось, этот удар был для немца смертельным.
А видели, как в атаку конница идет на врага? Весь расчет на быстротечность боя, секунды определяют успех. Конь не человек, он безумно мчится навстречу выстрелам и взрывам. Если враг опомнится, не побежит, откроет пулеметный огонь, тогда лава рассредоточивается, уходит. Часть влево, часть вправо. Здесь уж, как повезёт.
В декабре 41г. мы перешли в наступление и 8 декабря взяли Крюково. Началась сильная артиллерийская и минометная подготовка. Она подавила огневое сопротивление противника. Танки пошли, кавалерию в бой бросили. Атака короткая была. Морозно уже было (-18гр.). У немцев бензин, солярка у танков и машин замерзали. Винтовки при выстреле от низкой температуры клинило. Фашисты выбрались из своих блиндажей и побежали на машинах, поездах. Отстреливались, конечно. Но бросили технику, составы в Крюково.
Кавалеристы ходили в ночные рейды к Нелидово, Ржеву. До 90 километров за раз проходили. Лошадь пройдет там, где техника застрянет. Зимой, конечно, тяжело было, замерзаешь. Сколько вы, например, ночью в лесу при минусе за 30 градусов да ещё с ветерком выдержите? "По коням! Вперед. Рысью. Марш!" Изредка давалась команда "Спешиться!", и, держа в руках повод коня в руках, мы двигались бегом, чтобы окончательно не замёрзнуть. Есть и пить разрешалось только после завершения суточного перехода, хотя нередко и нас, и лошадей качало от голода и жажды. Корм для лошадей чаще всего приходилось искать где придётся, а овёс подвозили только на длительных стоянках, да и то не всегда. Но ведь лошадям не объяснишь, что нужно терпеть до конца перехода, когда они хотят есть и пить. Мороки с ним намного больше, чем с техникой. Например, дан приказ идти максимально тихо, и вдруг какая-нибудь лошадь заржёт, другая отзовётся, а рядом фашисты, могут услышать и сорвать выполнение боевой задачи.
Помню, строят нас и говорят: "Нужно 7 человек для рейда. Добровольцы есть?" - Все молчат. Я тогда выхожу. Потом Максимов. Всего 4 человека. - Кто ещё? - Все мнутся, молчат. Одно дело, когда вся конница огромной лавой мчится, тогда веселее, тогда страх исчезает. Другое дело, когда ты один и всего товарищей как пальцев одной руки. Командир: - "Тогда вы четверо отойдите в сторону. А остальные завтра пойдете в атаку." - И они пошли в бой - в пешем строю. Нас иногда спешивали. Мы иногда ходили походным порядком 20-30 километров. В другой раз вызывают добровольцев на ночную разведку в село, а оно занято врагом. Я выхожу из строя. А командир вызывает почему-то других на это дело, а мне говорит: "Я знаю, что ты всегда в разведку хочешь пойти."
В декабре 1941г. состав полка был пополнен батареей. Полковые пушки 45 и 76 миллиметровые всю войну на конной тяге возили. Иначе нельзя на бездорожье, в сугробах. Две лошади, два хомута, дышло. За дышло прицепляется лафет. На одну лошадь садишься, другая рядом. Они тащат орудие, а сзади ещё прицеплены передки (на 2 колесах), на которых снаряды в ящиках лежат. Иногда могут, если надо, и полевую кухню прицепить. Меня в нашу полковую батарею ездовым определили. Штука в том, что вся лошадиная амуниция очень тяжелая. Седло со снаряжением килограмм на двадцать и больше потянет. Хомут -это 9-10 килограмм, а еще к нему постромки по 2 килограмма. Не всякий справится, а ещё лошадьми надо управлять. А бой же развивается быстро и часто вблизи противника. "Батарея к бою! Лошадей в укрытие! Развернуть орудия!" Лошадей надо быстро выпрячь, увести, потом опять подвести. В случае чего батарее надо быстро сниматься и уходить.
Меня командир Шевченко на учениях называл лучшим всадником полка. Другие падали с лошадей на маневрах от каких-то скачков, я же крепко в седле держался и на ходу на коня запрыгивал ещё в детстве. Получилось так, что самая трудная служба в армии оказалась ездовым. Я хотел увильнуть от неё, отговаривался тем, что давно не работал с лошадьми. Мне командир говорит: "Бабаков, ты пахал? Вспомнишь всё". Так вот лошади меня и спасли, хоть и надоели. Окромя батареи побывал еще и в первом, и в третьем, и в пятом эскадронах. Один раз ногу отморозил ( в марте 1943г.). Отправили в ближний госпиталь, там ногу растерли спиртом, спасли. Однако нога была тяжелая, и меня зачислили на время опять в строевой эскадрон. Лошадь под седлом не должна была простаивать. Потеряла всадника, шлют из резерва на замену нового человека. Чуть только нога моя пошла на поправку, меня обратно назначили в ездовые. Оказывается, как заболел, возникли проблемы с заменой на батарее. Первый мужик вообще сказал, что снаряжение поднять не может. Берегли меня, как ценный кадр, получается. Раза три в разведку не дали добровольцем сходить.
Немцы активно наступали, прорывались на всех направлениях в 41-42 годах, фронт был часто оголен. Мы отходили. Наш кавалерийский полк раскидывали поэскадронно по различным участкам. Надо было быстро передвигаться, показывать немцам, что везде есть заслон. Хотя бы два-три человека. - Стреляйте, держитесь, всё время показывайте немцам, что здесь полк стоит. А тут три человека. Там батарея полковая одна стоит. Держите любой ценой, пока наши войска не подойдут к Москве с востока, Сибири. На день задержите - слава вам и почёт.
Перешли мы речку Жиздру ( в августе-сентябре 42-ого, похоже, но, может быть, это было и в сентябре 41г., что тогда не совсем укладывается в общую схему рассказа биографии, исходящей, что в кавполк Иван попал в конце октября 1941г. - О.Д.) в Калужской области. Наша задача взорвать мост, поставить тачанки (видел кино Чапаев? - разворачивается и тра-та-та!) и задержать врага. Первым я отряд вражеский увидел. Крикнул командиру: "Немцы идут!" Танки, машины двигаются, колонна идет, колышится. Грузовая машина подходит к реке, в ней полно немцев. Моста нет. Они спрыгивают и в сторону - форсировать речку.. И в это время из кустов с другого берега пулеметы открывают огонь. А немцы то пьяные были, у них рукава по локоть засучены. Это уж после боя наши углядели по убитым, что они нетрезвые были. Командир говорит: "Вот смотрите. Можем же их бить." Комиссар же был похож на Фурманова, говорил: Запомните, ребята, смелее! Немец должен бояться. А вы свои, вы дома. Немец враг, бандит. Надо заставить его дрожать.
Комиссару я приглянулся для политработы. У меня ж и балалайка появилась под Истрой, и песни запевал: "И по эскадронам бойцы-кавалеристы, натянув поводья, вылетают в бой". Комиссар меня назначил выступать на собраниях - читать стихи перед солдатами. "Страна в опасности. Фашистские шакалы прорвались за черту советских рубежей и мордой пакостной, звериною, кровавой хотят пожрать хлеба моих полей."
Я еще в детстве сочинял стихи, а комиссар стал учить читать стихи. Люди идут учиться стрелять, туда-сюда размяться, даже на танцы. А меня вызывают в Ленинскую комнату или в палатку, смотря где находимся. Давай читай. "Лес штыков колышется за нами. Прост и ясен Сталина приказ!. Войну будем кончать в Берлине и никто не остановит нас!" - Комиссар: "Не спеши. Стоп. Не спеши говорить. Пусть люди прослушали, чтобы каждая строчка не спеша шла. Куда ты спешишь! Ведь мы же не под бомбёжкой! Читай вот так "Лес.. штыков... колышется за нами.... Прост.. и ясен... Сталина приказ!" Или.."Вставай,... страна в опасности,... сказал.. товарищ Сталин.... Все силы на разгром врага!." Выступления делались для воодушевления и воспитания солдат. Артисты в часть приезжали. В 42-ом Сметанкина(Антонина) приезжала. Она красивая, в платье была. Пели песни, читала стихи. И один офицер с ней был, играл на гармошке. Я подошел к ним тогда, хотел частушки почитать.
Фашистов все ненавидели. Брат Михаил рассказывал, он кавалеристом у генерала Белова был. В его корпусе было 12000 человек. На Каширу наступали. Лошадь чует чужой мундир, когда в атаке на пехоту наскакиваем, так она немца зубами хватает. Был такой эпизод с лошадью комэска Цыган. Конь нагнал бегущего прочь фашиста и так рванул его зубами, что, тот перевернувшись в воздухе, упал замертво. К сожалению, в том бою командир эскадрона был тяжело ранен. Цыган тоже получил ранение, и, истекая кровью, стоял надо командиром, низко склонив голову, как бы у него прося прощения, что не смог уберечь от беды. В 44-ом блокаду Ленинграда прорвали, захватили 40 немецких высших офицеров, генералов, полковников. У Исаакиевского собора виселицу соорудили, и всех их повесили. С неделю так фашисты и висели у всех на виду. Это мне один ветеран рассказывал.
Как-то в 43-ем смотрим, - летит немецкий самолет, бросил бомбу на лес. Она летит и свистит. Лошади шарахаются в разные стороны. Ждем взрыва, а его нет. Командир тогда говорит. - Надо пойти, посмотреть, что там. Кто хочет идти добровольцем? - Никто не хочет на невзорвавшуюся бомбу смотреть, все жить ещё хотят. Уж лучше в разведку. Тогда командир говорит: "Ты Бабаков и ты Сидоров пойдешь". Делать нечего, пошли искать, эту фиговину. Нашли её. И видим. Это не бомба вовсе. Этот самолет бочку железную сбросил, а в эту бочку, как в консервную банку они человека засунули. Всю бочку дырками усеяли, от того в ней воздух и свистел.
Мой отец Иван участвовал в брусиловском прорыве в первую мировую войну. Когда в атаку шли, перепрыгивали через траншеи и врага штыками кололи. А в траншее сидит австрияк, весь сжался, трясется от страха. Правой рукой крестится, а левой показывает три пальца. Три ребёнка, мол, у него. - А у меня пять! И отец перескочил через него. Не тронул. Отец потом до 20-ого года воевал, пока левую руку ему деникинцы не перебили. С Юденичем сражался, Троцкого видел.
Помню, ходил в разведку перед прорывом в орловско-курской операции 43его. Со стороны Новосиля мы должны были пройти на Орёл. Пошёл я вечером в разведку с одним кузнецом Николаем Михайловичем в деревню, что в низине. А перед ней высотка. Идем вдвоём, а в деревне никого. Жители все убежали, потому что приблизился фронт. Товарищ Жуков сюда приехал. Значит, Войска должны пойти в атаку.
Подходим. Один сарай, второй. В третьем сарае, смотрим, три немца стоят. Мы сразу назад убежали, чтобы они нас не поймали. Надо было доложить. - "Немецкая разведка вышла сюда к нам в село. Хотят узнать, какие наши силы." Когда мы уходили назад к своим, увидели, что на окраине оврага - в другой деревне, что повыше - немецкие пушки стоят. Доложили командованию об этой батарее. Скоро в часа 2 ночи открыли огонь по этой высоте, артобстрел, бомбежка началась. А потом армия пошла на Орел. Так я начал боевую операцию.
Когда часть в боях мелела, ее пополняли. Каждые две-три недели приходилось отводить полк на отдых, пополнение и помывку. Вши заедали людей. Человек в кровь расчесывался иногда. Приходил всякий народ в полк, были люди и из Средней Азии. Славян повыбивало в боях, кого-то надо же в строй ставить. Что греха таить, иные из нацменов пытались откосить от службы. У кого живот заболит, у кого-то пальцы не разгибаются. У него спрашивают, - а как раньше было? Он руку то и разжал, чтобы показать. Его сразу забирают для разборки. За симуляцию в войну расстреливали. Один колол дрова для походной кухни, так топором отхватил себе пальцы, чтобы не воевать. Положил их в бутылку, показывал. Его тоже забрали. Немцы однажды захватили одного такого нацмена. Так он ни бельмеса их русский не понимал. Они тогда его руки за спиной связали и повесили дощечку на грудь. Написали по русски: "Вам не вояка, нам не язык" и отправили обратно к нам. Ну это, конечно, далеко не все такие были. (Вот, например, боец того же кавполка Мамаджанов из Киргизии оставил воспоминания http://iremember.ru/memoirs/kavaleristi/mamadzhanov-zhumakadir/ - О.Д.)
Едем уже в 44 где-то в Белоруссии. Встречаем группу партизан. Медведева или Максимова. В тот раз - Медведева. И вот он выходит в телогрейке - Медведев. Ему докладывают: "Товарищ полковник, наша группа заняла оборону в районе железнодорожного моста. Часового сняли." Полковник, елки-палки, а сам в телогрейке! Оказывается, в партизаны посылало НКВД образованных людей - полковников, капитанов. Переодевались они в гражданское под мужика. Медведев говорит нам: "Cообщите, мост заминирован. Не двигайтесь на него. Обходите мост. Идите влево, брод используйте." Наш командир: "Слушаюсь, товарищ полковник. Двигаемся дальше." Партизаны же остаются сторожить маневры врага. А мы то хотели через этот мост переехать. Пришлось обходить.
В 44-ом наша часть к Румынии вышла, к городу Калараш. Житомир, помню, проходили. В том же году артбатарея полка участвовала в минской операции, батарея в числе прочих была направлена в 3-ю армию. По 50-70 километров лошадь за день при перебросках проходила. 70 тысяч взяли в плен под Минском немцев и их повезли Москву. Если будете смотреть хронику провода пленных немцев по Москве, то увидите, что слева-справа от колонны по улице Горького едут на лошадях конники. Они из нашего полка. Может, человек 50-60 их командировали для конвоя.
В начале 44 года у нас отбирали конников, как оказалось, на Кавказ, переселять чеченцев, ингушей. До последнего об этом не говорили. Да что там Кавказ.. Едем по той же Московской области, остановимся в лесу. - Куда едем, что? - Тебе, что, больше всех надо, куда приехал? Жди команду. Поменьше болтай и поменьше интересуйся.
Наши ребята из полка приехали в Чечню, - те, кто умел очень ладно в седле сидеть, чтобы быть в состоянии справиться с горцем. А чеченцам сказали о гостях, что это приехали солдаты, фронтовики на отдых, поэтому вы, чеченцы, оказывайте им помощь. Кормите их, одевайте. Ребята приехали небритые, нестриженные, в грязных шинелях. Они посмотрели на солдатиков: "Да, действительно, это фронтовики. Мы тут такие орлы. А они в керзачах, лошади неупитанные! Как они могли только немца победить." Потом им сказали: "Завтра митинг будет в честь годовщины создания красной армии 23 февраля. Выйти на митинг всем. Поздравить. Фронтовики будут." Вот они вышли, а тут фронтовики, которые небритые, лошади стояли в стороне, их окружили с пистолетами. - "Ни шагу назад. Слышали приказ. Именем советского правительства. За то, что вы укрывались от военных действий, за то, что вы оказывали немцам моральную поддержку, вы ссылаетесь в отдаленные районы. Кто попытается бежать, будет уничтожен на месте. Становитесь в строй и на станцию!."Кто не вышел на митинг,его потом по домам подобрали. (Мамаджанов вспоминает эти события как участник http://iremember.ru/memoirs/kavaleristi/mamadzhanov-zhumakadir/ - О.Д.)
Воевал в кавалерии до 44 года. В декабре 41 года первый раз ранило, вот сюда в ребро слево, так впадина и осталась. Однако в госпиталь отказался идти. А ведь тогда главное командование на радостях победы под Москвой всех раненных, включая легких разрешило отправлять в тыл. А я поднялся и, хотя мне предлагали лечиться, догнал полк, который на отдых отвели.
В 44-ом меня отозвали из армии в тыл. Армию кормить надо было, а работать на селе некому было. Даже на фронте, будь это под Смоленском, на Украине, под Брестом, полк отводят на отдых, - пашите, сейте и отдыхайте. Попахали, посеяли и снова идите на позиции. Из многих частей сельчан отзывали, - группами по 10-15 человек в колхозы их посылали.. Летом меня отправили в Тамбовскую область, в колхоз, там чернозем, земля богатый урожай дает. Сказали, в июне нужна картошка, в августе зерно. Тракторов не было, - или разломаны, или в армию мобилизованы. На лошадях пахали. Тогда же меня и еще 18 человек отзывали ненадолго в Москву, приглашали пройти в конном строю на похоронах генерала-полковника Щербакова, героя обороны Москвы. Его хоронили со всеми воинскими почестями, с прощальным салютом. Было прохладно, в шинелях были. Ездил я еще до колхоза из воинской части под Брянск. Надо было срочно напилить бруски деревянные, бревна для блиндажей, дзотов. Человек тридцать поехали под Брянск в леса. Две недели там побыли. Напилили, дали нам эшелон. Погрузили и отвезли в воинскую часть в Белоруссию. В Белоруссии тоже леса хорошие, но было все разорено. В Брянской области уже была техника, и отряды там раньше работали.
Когда война уже кончалась, меня снова в армию взяли, и опять как в 41ом отправили на парад в Москву. Телеграмма пришла в Тамбовскую область, тем то и тем то бросить плуги, лошадей, косить и ехать на парад. Неохота было ехать. Колхоз выделил нам (Бабакову, Долинину, Солодкову) с собой хороших лошадей. Солдаты поехали в столицу в одном вагоне, а лошади в другом. Потом мы их обучали строевому ходу в Москве. Опять на Октябрьском поле конница готовилась к параду 1 мая 45 года, а затем и к знаменитому параду победы 24 июня. На параде победы на Красную площадь к нам на конях выехали Жуков и Рокоссовский. Жуков приземистый, крепкий такой. А у Рокоссовского, рослый, подтянутый, смотрю, на ногах краги. Краги, благодаря колодкам внутри, предохраняют кавалеристов от битья ног о круп лошади. Мы то на парад выезжали без краг. (Иван Максимец вспоминает о том, что Жукову подобрали белого коня Кумир как раз из кавполка дивизии им. Дзержинского, где служил Бабаков И. http://fakty.ua/56964-uchastnik-parada-pobedy-kievlyanin-ivan-maksimec-quot-kogda-zhukov-na-belom-krasavce-skakune-ostanovilsya-naprotiv-nashego-paradnogo-rascheta-ya-chut-bylo-ne-zakrichal-quot-eto-zhe-moj-kon-kumir-quot)
Погуляли после парада победы. Я с девушкой познакомился. Она предложила остаться в Москве. Да я говорю: Мне домой надо, что мне в городе делать? - Хорошо. Приезжаю домой на Курщину. Там фронтовику обрадовались, люди на МТС (машинно тракторная станция) были очень нужны. Попросил в конторе питание. Говорят: "У вас же родные есть, пусть они вас пока кормят." Ладно. Нет пищи, дайте деньги, чтобы жить как-то. Но и денег не дали. Тогда я ноги в руки и опять на Курский вокзал прибыл. На Метрострой пошел работать, на девушке той женился. Три станции я делал, самосвалы водил, - Фрунзенская, Текстильщики, что на болотах, и Первомайская.
До войны.
Пришлось мне пережить голодомор. В начале марта 1933г. бросили школу. Апрель - есть нечего, но трава в лугах уже пошла, это Курская область - теплее, чем в Подмосковье. Мы пошли школьники - человек 10-15 - на луг. Рвали щавель, рвали ещё, - была зеленая трава, по-украински ганночка называлась, анис, по-моему. Потом был коровяк, черные палочки высотой с руку. Его рвали и ели. Матери приносила крапиву. Мать из нее варила щи, борщ. Зубы и рот был черный, животы надутые, руки тонкие, голова кружилась от недоедания. Было хуже, чем на войне.
В этом 33-ем году я, тринадцатилетний мальчишка, письмо правительству в Москву написал. О том, что голодаем, что школьники крапиву собирают. Так отца в сельсовет вызывали, прорабатывали за это. Вот сказали, что твой сын пишет. "Пусть он занимается школой, а не этой ерундой. Хорошо, он ещё не в возрасте, а то бы его в Сибирь отправили." В 12 лет сажали. Письмо я и Горькому написал. "Алексей Максимович, вам пишет школьник. Мы сейчас опухли от голода. У меня умер брат. Умерла сестра. Умерла бабушка. И завтра я умирать буду." Наверно, перехватили письмо. Я Горького ещё до школы читал "Детство, в Людях, Мои университеты". Максим не ответил. Написал я стихи "Сталин, Калинин не знают. В селах под Курском беда. Каждый второй голодает. Будет ли помощь когда?" В июле голод пошел на убыль. Я был опытный поэт. Ещё я писал, в третьем классе что ли, в Пионерскую правду стихи про Ленина. Газета их напечатала в 1935г. и прислала гонорар. (http://stihi.ru/2014/12/11/6217) Я не знал, что такое гонорар. Отец получил его. Смотри денег, сынок, тебе много прислали. И он принес из магазина хлеб, пряники. Мне башмаки новые купил, матери платок купил.
Украина граничит с Курской областью. И Украина, и Курская, и Орловская области, все голодовали в 33-ем. Страшенный голод был. Карточную систему ввели. Я видел, как через наше село шли украинцы. Толпа шла на Москву. Жрать было нечего. Мальчишка один шел и песню пел: "Украина, Украина - хлебом завалина. Хлеб Россия забрала. Сама голодная была."Чтобы попасть на железнодорожную станцию с Украины, надо было пройти наше село Чапли. Лезли без билетов в вагоны, на крыши, ехали в Москву. Мне рассказывала одна женщина. В 33 году около Киевского вокзала в Москве все было облеплено людьми, как мухами. Рваные, грязные сидят. Их обратно в вагоны садят, чтобы не показывать иностранным послам. Бесплатно назад оправляли, где-то высаживали. Они обратно, как мухи, едут. Что творилось!
Это у нас в Курской области голод был, а на Украине была катастрофа. Мне один кавалерист рассказывал, что посылали их часть в села на Украине и они хоронили умерших, взрослых, детей. Потом с него подписку о неразглашении взяли. Он мне рассказал это, поскольку много лет прошло.
фото другого рассказа Бабакова о голодоморе смотри http://olegdushin.livejournal.com/77900.html
Перед войной отец имел хозяйство. И в колхозе 30 лет строил фермы (до 1962г). В колхозе он получал палочки - трудодни. На трудодень давали самое большое килограмм зерна, а так получалось 700-800 грамм. Вот, представь, он заработал 150 трудодней за лето. Вот считай, 150 килограмм. И катись колесом, куда знаешь. Без хозяйства никуда.. А с личного хозяйства Иван Никитич Бабаков, который имел 8 детей и еще трое в голодомор с голода поумирали, полноценный налог. До войны после тридцать третьего года - 34-ый,35, 36-ой, 37ой, 38-ой, 39-ый, 40ой, в 41 ом налог отменился ( немцы просто так продукты забирали), он платил 40 килограмм мяса, овцу сразу вёз сдавать. 200, нет, немножко вру, 250 литров молока в год. Шерсти 10 килограмм отдавали. Овец штук 10 было, корова, теленок были. Лошадь была. Жеребенок был. Гуси были. Утки, куры. Никаких пенсий отцу не давали. Первая пенсия - 13 рублей - колхозникам появилась при Никите Хрущеве в 1962г., а в 1963г. отец умер...
Горький умер в 1936г., пишут,что его отравили. Я к тому времени читал его книги Детство, В людях. Вечером зажгу кадилку и читаю. Мама говорит - давай прекращай, керосина мало. В сельской библиотеке брал книги, мало их было, но были. Мы в школе проходили Лермонтова, Пушкина, Некрасова, одна хрестоматия на пятерых была, но всё равно учили по очереди. Мне Некрасов более близок был. Лермонтов про войну писал, Пушкин про дворян, а Некрасов про село. - "Назови мне такую обитель, Я такого угла не видал, Где бы сеятель твой и хранитель, Где бы русский мужик не стонал?" Я тоже стал сочинять стихи про село - про сенокос, поля. Один раз про пожар сарая в селе написал.
В нашей деревне Чапли было 320 дворов. Пожарную службу несли все. Каждую ночь назначались 2 дежурных. Они ходили и постукивали в колотушки. Электричества до войны в селе не было. Как же разобрать во тьме кто идет, - может, вор или грабитель. Вот и стучали, чтобы опозновали пожарных. В селе крыши были соломенные, у нас во дворе стог сена был, а больших пожаров за 20 лет в селе не припомню.
Также охраняли поля. Рожь когда поспевает, она сухая - кинь папиросу - всё поле вспыхнет. Стоит дежурный на дороге, что идет среди поля. Если шофер с папироской в зубах, машину останавливают. Папироску заставляют выкинуть. И не было пожаров. А председателя нашего колхоза "Гигант" посадили за то, что раздал колхозникам зерно в трудную годину.
В 8-10 лет я ходил подпаском с приятелем,помогали молодому пастуху Семёну овец (и коз), следил,чтобы не разбредались, не заходили в рожь. Коров то пасли взрослые. Во дворах было по 4-5 овец, а коз мало. С 5-10 апреля в Курской области выводили овец в поле. Каждый двор (примерно 50 или больше) за выпас овец давал по одному яйцу в день, мы их делили. Дома мама детям яичницу только и готовила. Много скота тогда было, стадо проходило по центральной улице, коровам тесно было, а сейчас их уж никого и нет.
Был у нас еще до войны сахарный завод. Чапли освободили в феврале 1943г., а уже в сентябре 1943 он перерабатывал сахарную свеклу. Немцы не успели завод разрушить. Зато сейчас он лежит на боку
------------------
Иван Иванович часто вспоминает о своих трех братьях - участниках великой отечественной войны. Константин погиб на войне. Василий и Михаил скончались от ран после войны. Почему бы не назвать какую-нибудь улицу в честь братьев Бабаковых?, - говорит ветеран. Он продолжает чувствовать себя в строю. В 2014г., как и в далеком 42-ом, выступает со стихами. Играет на балалайке и поет частушки - Мы Россию защищали от коричневой чумы.