Люди живы настолько, насколько в них живёт Бог. Ибо только Бог - жизнь. Есть живые и неживые, что зависит от меры Бога в них, меры жизни, которую они несут в себе. Со страхом говорю тебе: есть неживые люди. ... Хотя неискушённым они кажутся такими же живыми! Они же существуют! Разве их нет? - спросишь ты. Да, но и когда угасает костёр, дым ещё долго витает над пепелищем.
Святитель Николай Сербский
Роду Поля была простого, по отцу Тарасу Трофимовичу Приходько состояла она мещанкой Новгородской губернии, Боровичского уезда. Родители её прожили в честном браке сорок лет и умерли от лихоманки в один год. Хоронить при- шлось аккурат на Чистый четверг перед Пасхой.
Поля поплакала, пометалась между родными и соседями и пошла к своей крёстной матери Таисье, игуменье монасты- ря святого праведного Иакова Боровичского, находящегося на окраине города, попытать доли. Девица она была грамот- ная, после окончания Боровичского городского училища в прошлом, 1875, году, полгода вела счета в мануфактурной лавке купчихи Солоповой Марии Ивановны.
Матушка встретила ласково:
- Сам Бог тебя послал. Лукерья, моя ключница, померла уж неделю как. А верного человека нет. Заменить некем. Ты будешь мои глаза и уши. В конфликты с сёстрами не всту- пай. Наблюдай и обо всём, даже самом незначительном про- исшествии, мне докладывай.
Матушка Таисья - худощавая, высокая женщина ше- стидесяти лет. По характеру властная, со склонностью к мстительности и кляузам. Обид не прощала. Как шепта- лись её недруги, чистый иезуит, не было ни одного случая, когда бы матушка спасовала перед трудностями.
Так, благодаря случаю и сложившимся обстоятельствам, стала Поля в семнадцать лет доверенным лицом самой ма- тушки Таисьи. Числилась она при монастырском штате бе- лицей и имела свободный доступ в город.
Келью ей выделили маленькую, два метра на два, с полу- круглым невысоким сводом и большим окном. У стеночки стояла узенькая кровать, а у окошка крошечный столик.
Отроковицы, девицы, вдовицы из богатых семейств при- носили при поступлении в монастырь большой денежный вклад, им выделялась пожизненно своя келья, а те, у кого денег не было, спали в общем помещении. Поля и поверить не могла своему счастью, что всё так хорошо для неё устро- илось.
Поле не хватало жизненного опыта. Находясь столь близ- ко при настоятельнице, она надеялась перенять её опыт общения с сёстрами, что помогло бы ей избежать обычных человеческих ошибок. Дав себе твёрдое слово не судить сго- ряча назначаемые послушания, запоминать уроки, осозна- вая, сколь тяжёл крест матери Таисьи. Это была первая ночь после похорон родителей, которую девушка спала спокойно.
На следующий день после утренней службы Полю при- гласили к настоятельнице.
Матушка Таисья посадила перед собой Полю и сказала:
- Аполлинария, я хорошо знала твоих родителей. Корня они слыли честного, ни убийц, ни грабителей в роду не было. Ты моя крестница. Всё, что я ни прикажу, выполнять слово в слово. Ты будешь свободно выходить в город и в лавки, и даже в торговые ряды, и куда мне нужно. Скоро все будут знать тебя, как и то, что ты приходишь по моему поручению. Никто тебя не обидит. Главное, чтоб ты соблюдала осторож- ность, не своевольничала, по пути никогда и ни к кому не за- ходила, будь то сродственник или подруга, неважно. Ты во- шла в возраст, когда девицу сватают да замуж отдают. Приданого кроме родительского дома за тобой нет. Как и чело- века хорошего на примете, кому можно было бы доверить твою судьбу. Я отвечаю перед Богом за твою жизнь, поэтому будь благоразумна, повинуйся во всём.
- Слушаюсь,матушка!-сказалаПоля,вставнаколени, и поцеловала протянутую матушкой руку. По звонку вошла сестра Параскева и повела по приказанию матушки Полю к ризничей монахине Николае, где с неё сняли мерки для по- шива рясы и подрясника.
После ухода Полины матушка погрузилась в воспоми- нания. Её высокие тонкие брови сомкнулись на переноси- це, большие чёрные глаза затуманились. Матушка знала то, о чём Поля даже и не догадывалась. Дело в том, что отец Аполлинарии был в третьем поколении правнуком от вне- брачной связи достаточно известного и влиятельного чело- века, друга и благотворителя монастыря, ныне нашедшего упокоение в бозе.
По его воле она стала игуменьей в одном из новгородских монастырей.
- Вотипришёлчерёдотплатитьдобромзадобро,-про- изнесла матушка вслух.-Девица милая и скромная, нужно найти хорошую партию и замуж отдать. Завтра же начну хлопотать.-Судьба Аполлинарии была решена, лицо ма- тушки просветлело, и она позвонила в колокольчик, чтоб принесли чай.
Время шло, унося с собой пережитые горести и радости. Стоят тёплые погожие дни. Лето в разгаре. Выезжая в город, матушка Таисья часто берёт с собой Полину. Девушка по- взрослела, одетая в великолепную шёлковую лиловую рясу, с белым платочком на голове, восседая в пролётке рядом с матушкой, она с любопытством посматривает по сторонам. За два года, проведённые в монастыре, она приобрела благо- родные манеры, читает, говорит и пишет по-немецки и по- французски. Умеет готовить изысканные блюда. Матушка ею совершенно довольна, поступают предложения из при- личных семей по поводу сватовства к её воспитаннице.
Рядом с Аполлинарией, цветком весенним, игуменья и сама помолодела. Мысли в голове приятные, благостные. Не упустить бы ничего, надо сказать сестре Николае, чтоб приданое шить начали. Да не сплоховать бы - из троих кан- дидатов в мужья лучшего для Полины выбрать.
Смотрит Поля на матушку, а та ей в ответ улыбается. И не- вдомёк красавице, что матушка себя в ней видит.
"Ну какая из Аполлинарии монахиня, столько в ней жи- вости, радости, телесности,-убеждает себя матушка в пра- вильности своего решения.-Одни красные щёки чего сто- ят, так и пышут здоровьем. За купца отдам, Луку Федулыча".
Месяц ноябрь наступил-не заметили. Багрянец, позо- лоту листвы ветром с деревьев сорвало. Разверзлись хляби небесные. Дождь льёт без остановки. Гладкие вороные про- стучали копытами по булыжной мостовой, карета у ворот двухэтажного каменного дома остановилась. Монашка вы- скочила, зонт раскрыла, руку статной женщине в чёрном по- даёт, к крыльцу ведёт. Слышно - в доме забегали.
- Матушка, матушка приехали! - кричит Полина.
- Ну показывай, как устроилась, чадо любимое!-игу- менья широким крестом крестит склонённую в почтитель- ном поклоне голову воспитанницы.
- Хорошо,матушка.Самивзгляните.Здесьнаправозала в три окна, а с левой стороны комната для прислуги и кла- довая. В верхнем этаже четыре комнаты. Пожалуйте отдо- хнуть, чаю откушать!-Поля старается поддержать матуш- ку за локоть.
- Сама. Сама. А что Лука Федулыч?-Матушка строго смотрит на Аполлинарию.
- НудайБог!ДайБогхорошегопутиимиудачи.Ладите? Поля опускает ресницы и смущается.
- Ну-ну, вижу, что всё хорошо.
Матушка Таисья садится в удобное мягкое кресло. На
столе исходит паром горячий самовар. Сестра Параскева достаёт из корзины и раскладывает на столе монастырские гостинцы. Матушка поднимает руку и машет:
- Иди, больше ничего не надобно!
Монахиня кланяется и выходит, осторожно прикрыв дверь.
- А я к тебе, Аполлинария, с хорошей новостью...-Ма- тушка не спеша отпивает чай.-Нашла тебе учеников, чтоб ты не скучала. Три мальчика и четыре девочки. Всем им по десять лет. Завтра к девяти придут. Сама на них посмотришь. Позанимаетесь, а в двенадцать отпустишь их по домам. Ро- дители твоих подопечных люди богатые и влиятельные. Вот и будут у тебя свои деньги на свечи, подаяния, лепту для хра- ма, да и на подарок мужу, Луке Федулычу, останется. Гово- рила я с ним, знаю, что он для тебя денег не жалеет, но своё дело надо знать и иметь, чтоб для себя толк в жизни был.
Матушка пробыла в гостях два часа. Поленька проводила её до кареты.
Садясь, игуменья обронила:
- Что, дом-то родительский продали?
- Да,-ответила Поля.-Сторговались. Задаток уже по-
лучили. Через три дня остальные деньги принесут.
- Слава Богу!-промолвила матушка Таисья, и карета
тронулась.
Вернувшись в дом, Поля приказала кухарке убирать со
стола. Велела оставить только вазочку с шоколадными кон- фетами в яркой обёртке. "Любит меня матушка, а за что? - подумала молодая женщина.- Спросила было матушку, а она пословицей отговорилась: "Не та родна дочь, что бежит от дела прочь, а та дочь родна, что на всякой работе видна". Стараться надо мне, на благое дело силы тратить..." Поля по- дошла к резному киоту с иконами, перекрестившись, стала выбирать из лежащих на комоде священных книг чтение на вечер.
- Монашество-этокрестныйпуть,скорбиитрудности неотъемлемы от него. Не каждому человеку он под силу...- прошептала Поленька. И не удержалась, воскликнула вслух:
- Это как же надо любить нищего, смрадного, тёмного, заблудшего человека, чтоб молиться о нём и его грехах всю жизнь, как молится матушка Таисья!..
Полю охватила тоска по родителям. Поленьке живо вспомнились все нерадостные обстоятельства тяжёлой бо- лезни папеньки и маменьки и своё неизмеримое горе от их ухода в вечность.
Насколько утешительнее и радостнее ей было бы разде- лить с ними свою сегодняшнюю трапезу, окружить их забо- той и вниманием... Как жаль, что в прошлом ничего нельзя изменить! Поля пошла вниз, желая предупредить кухарку о приходе учеников следующим утром, но, подойдя к полу- раскрытой двери, услышала песню:
Ой, чий то кiнь стоїть, Що сива гривонька. Сподобалась менi, Сподобалась менi
Тая дiвчинонька.
Всё в Поле замерло. Она слушала-и слёзы лились по её лицу.
Не так та дiвчина,
Як бiле личенько.
Подай же, дiвчино,
Подай же, гарная,
На коня рученьку.
Вся боль и любовь исстрадавшегося сердца неграмотной
и забитой тяжёлой жизнью женщины поднималась к потол- ку и рассыпалась на мелодичные чистые звуки.
- Кто же вас так выучил петь, голубушка?-помолчав, спросила Поля.
Спальню освещал только неяркий свет лампадки. Пахло ладаном и сухими травами. За окном были видны деревья и крыши соседних домов. Поленьке не спалось. Она вздох- нула и стала припоминать рассказ игуменьи...
Рассказ игуменьи
День не задался с самого утра. У меня так разыгралась подагра, что от боли по причине физической немощи я всю ночь не сомкнула глаз. В начале четвёртого часа келейница обложила меня подушками, и я стала читать утреннее прави- ло перед пятичасовой службой. За двадцать минут до окон- чания молитв я попросила келейницу приготовить для меня травяной настой. Не успела я сделать и двух глотков, как с выпученными глазами ворвалась монахиня Ельпидифора и рухнула передо мной на колени.
- Матушка,- дрожащими губами прошептала она,- у нас убийство.
- Кто жертва?!-спросила я, с трудом поднимаясь на ноги.
- Новая послушница, которую три дня назад прислали на исправление. Четырнадцатилетняя Глафира.
После того как я услышала о смерти Глафиры, моё сердце затрепетало в груди, и волнение, которое всё усиливалось, не давало собраться с мыслями.
Послала монахиню Ельпидифору сторожить труп, а се- стру Александру сообщить о происшествии околоточному.
Глафира была дочерью вдовы Медынцевой Ольги, из об- нищавшей дворянской фамилии, не получившей по сирот- ству никакого образования. Отец её Илья Ильич Медынцев умер от апоплексического удара, когда Ольге было восемь лет. По прошествии времени замуж Ольга Ильинична вы- шла за отставного поручика романтического склада ума, ко- торый через три года скончался от белой горячки.
Ольга задумалась о судьбе дочери, когда той исполнилось двенадцать лет, но определить Глафиру в какое-либо учеб- ное заведение оказалось невозможным, так как Глаша ока- залась совсем не подготовлена.
Позарившись на дешевизну стоимости уроков, Ольга на- няла молодого учителя.
В которого её дочь и влюбилась без памяти. Откры- лось всё случайно. Ольга нашла записку в кармане платья дочери. Скандал поднимать не стали. Учителю от места от- казали. Глафиру отправили в монастырь.
Монахини живут всецело на своём содержании, не имея единого промысла. Разное социальное положение, достаток, невозможность комфортно обустроить свой быт порожда- ют грех. Тут и недружелюбие, и зависть, и злоба. А сколько самолюбия внутри иной смиренницы! Порой страшно ста- новится: живём в монастыре, а пороки иных сестёр глубже, чем у живущих в миру.
Я этим делом займусь, своё расследование по делу убий- ства девицы Глафиры проведу. Конфиденциально, не ставя в известность полицию. Кто-то же открыл калитку и вывел затворницу за ограду монастыря?
Келья привратницы Параскевы стоит у самых святых во- рот, все ключи у неё.
В старице я уверена, а вот её молодую помощницу попы- тать надо.
Уездный город Боровичи мал. Новости облетают его бы- стро. Венчание Луки Федулыча с девицей Аполлинарией обсуждалось в домах и кухнях всех горожан, что, несомненно, упрочило положение Поленьки в обществе. Скоро стало из- вестно, что Аполлинария знает в совершенстве языки, точ- ные науки и всё Евангелие наизусть. Причём пересказывает славянским текстом слово в слово все евангельские события, что многим обывателям казалось несомненным чудом.
Они вошли в моду. Среди городской знати стало обяза- тельным приглашать их на вечера и домашние спектакли. Совместные выезды в оперы и театр хоть и были порой уто- мительны, но, несомненно, расширили деловые связи Луки Федулыча.
Бедные люди
Игуменья иначе как милостью божьей брак Аполлинарии с Лукой Федулычем не называла. Вот уж на диво подобралась славная пара. Поленька открыла мужу всю свою душу, поверяя помыслы и желания, уповая на его мудрое и прозорливое усмотрение.
Чему Лука Федулыч был несказанно рад. Холод одиночества, бессилия, когда она чувствовала себя людям чужой, отступил. Она купалась в тепле и роскоши семейной
жизни и, к стыду своему, совсем не думала о монастыре и монахинях. С раннего утра попив чай и проводив Луку Федулычав лавку, она начинала думать о том, каким бы вкусным блюдом его попотчевать по возвращении. Лука Федулыч надарил
жёнушке столько платьев и шалей, что многие висели в шкафу,ещё ни разу ей не надёванные. Поленька вязала ему из тонкойшерсти жилет по французской выкройке. Работа близилась к завершению.
Поленьке не обязательно было своими трудами добывать средства к существованию, знала, что здесь, под кровом родного дома, в крепких объятиях мужа, ей ничего не угрожает. Имеястоль блистательные способности, молодая женщина считала своим долгом приносить пользу.
Весь распорядок учебного года и каникулы были связаны с церковными праздниками (смысл каждого праздника Поленька подробно объясняла детям на занятиях).
В программу обучения входили такие предметы: Закон Божий (краткий катехизис) и священная история; чтение по книгам гражданской и церковной печати; письмо; первые четыре действия арифметики; церковное пение.
Занятия начинались в девять и продолжались до двенадцати
часов пополудни.Кухарка приносила щи или суп, а также чай и пирожки. Дети
обедали, одевались и шли с Поленькой на прогулку.Погуляв час, все возвращались, и уроки продолжались до четырёх часов.
Детей забирали, и Поленька, поднимаясь по лестнице к себе наверх, замирала от счастья, как человек влюблённый и совсем мало ещё поживший, и не химера счастья, а самое что ни на есть настоящее наполняло её душу трепетом и восторгом, заставляя
быстрее бежать по венам кровь.
Всякий заботится сам о себе, и только Господь радеет обо всех, думает Поленька. Настолько тихо, спокойно и созерцательно внутренне жилось ей, что слова молитвы сами сходили с уст.
Луч вечернего солнца подсвечивает пушок на щеке Поленьки,завиток волос, мочка маленького уха прозрачно розовеет на свету. Совсем недавно Поленька начала писать дневник, вот и сегодня после занятий молодая женщина сидит в мягком кресле
у окна, придвинув к себе небольшой ломберный столик. На первый взгляд кажется: совсем просто проникнуть в окружающий мир через слово, связав воедино детали окружающего быта,предчувствий, снов... вот уже вечерняя тень ложится на лист,
мысль, обретая осязаемую плоть, становится всё ярче и точнее.
Картины жизни, как холсты, написанные твёрдой рукой художника, встают с неоспоримостью факта. На свежем, спокойном и красивом лице Поленьки ничего не прочесть, нужно подойти совсем близко, чтоб увидеть в её глазах пылающий огонь вдохновения. На днях приезжала матушка, и Поленька записывает слово в слово расследование запутанного дела об убиенной Глафире, которое настоятельница обсуждала с Лукой Федулычем в воскресенье за обедом. Поленька представляет юную девушку в расцвете лет, лежащую в мокрой траве на пустыре за огра-
дой монастыря. Брошенный рядом окурок. Нет ничего страшнее внезапной смерти. Краткое мгновение жизни, вырванное из настоящего, так же будет вычеркнуто из записных книжек,визиток и прочего газетного хлама.
Живя в монастыре, Поленька просыпалась до свету и, дёрнув фрамугу маленькой форточки, вдыхала холодный, сырой воздус улицы. Далее - там, за монастырскими стенами, - в это время стоял плотный белый туман. И хоть бы один звук ботала или колокольчика нарушил мёртвую тишину...
Рассказ игуменьи
Крест зависти, злобы, ненависти и людской глупости и жадности был спутник всей моей долгой жизни. Не каждый способен жить праведно, в простоте сердца идти путём, указанным Промыслом Божиим, не обращая внимания на хуление и наветы.
За сорок дней до случившейся трагедии было мне видение:старец, облачённый в монашескую мантию, её ещё называют палием, имеет сорок складок по числу дней поста Господня; вот-вот, думаю, стрясётся какая-либо беда, ведь, по русской пословице, "затишье перед бурей бывает".
Сижу я, думаю, что Господь Своими непостижимыми судьбами Промышления о нас даёт мне это время для нравственногоподготовления к предстоящим мне дням, исполненным многих скорбей. Так оно и вышло... предчувствие не обмануло меня.
Я уже упоминала, что вновь поступившую девочку поручила заботам и надзору старицы Анатолии, а также монахини Варсонофии. Перед этим я имела долгий разговор с матерью Глафиры.
Материальное положение семьи было катастрофическое.Поправить его могло только удачное замужество дочери, которой шёл пятнадцатый год. Высокая, с вполне сформировавшейся грудью, Глафира выглядела старше своего возраста. Русая
коса, большие серые глаза и то, что она происходила из хорошего рода, давало надежду на устройство её судьбы.
Ольга Медынцева начала вывозить дочь в свет. На наряды и обувь юной красавицы было потрачено гораздо больше денег,чем могла позволить себе вдова.
Мать и дочь уже посетили несколько вечеров и домашних спектаклей, но Глафире не хватало образования, чтобы заинтересовать серьёзного жениха. Девушке мешали скованность и смущение, неумение вести себя в обществе, но, несмотря на это, мать
не переменила свои мысли и намерения. Она возлагала большие надежды на Святки, когда начнутся всякого рода увеселения.
В дом зачастила портниха, которая и посоветовала во время примерки и совещаний о платьях нанять дочери учителя, чтоб образовать её общими сведениями о всевозможных науках.
Учитель оказался на удивление молод и красив. Глафира, которая жила до этого в полном затворе и совершенно не знала жизни, потянулась к молодому человеку всей своей одинокой душой. Она ещё не столкнулась с супружеской жизнью лицом к лицу, о любви девица черпала сведения из старых романов,которые нашла в сундуке. Глаша воображала в лице мужа прекрасного любовника и благодетеля, готового потакать всем её капризам и желаниям, вовсе не понимая условий для супружеской жизни.
Ослеплённой любовью прелестнице казалось, что их чувства взаимны, она готовилась со своим избранником вступить на порог жизни самостоятельной, светской, свободной.
Не видя серьёзного основания для любви дочери к учителю, Ольга Медынцева сочла это за мечту экзальтированного воображения, увлечение юности и тому подобное и, разумеется, нашла нужным всеми силами противостоять ему в надежде рано или
поздно разбить эти мечты.
- Мамочкадорогая, - плакалаГлафира, - не гневайтесь на меня; но я не могу не чувствовать, что не в состоянии буду жить без него, бывать в свете, я люблю Петра Евгеньевича, не хочу вас оскорбить своим признанием... - Ольга М., поражён-
ная такой неожиданной новостью, совсем смешалась, однако, овладев собой, строго произнесла:
- Ну, мы это ещё увидим, а пока, если ты не хочешь раньше времени меня уложить в гроб, не повторяй мне никогда этих слов.
- Я томлюсь, как птичка в клетке, и Бог один видит, как болит моё сердце. - Глаша задыхалась от давивших её слёз.
- Перестань, не говори больше ничего, - в озразила мать. -Бог с тобой, поживи в монастыре, но крепко помни, о чём я тебе говорила, и обдумай всё хорошенько. Юноша этот не-богат. Ни содержать тебя, ни защитить он не сможет. Да и ты никакого мастерства не знаешь. Вам не на что станет жить, - Ольга М. столь нежно и ласково посмотрела на свою дочь, что та смутилась. Уходя, на прощанье Ольга Медынцева обняла и поцеловала её. С тем домой и поехала, оставив дочь на моё
попечение.
Знала бы она, какой скорби и отчаяния станет это дело и хватит ли сил её выдержать внезапно обрушившееся горе...
Мать надеялась, что часы уединения и молитвы подкрепят упадавший дух и надежду на милосердие Божие, а вместе и сообщат дочери решимость не поддаваться никаким соблазнам.
Но вышло всё по-другому. Опасаясь, что любимый её забудет, Глафира придумала следующий оборот своей жизни, для чего,впрочем, требовалась и маленькая хитрость, к которой она и прибегла, примерив на себя облик полной смиренницы, затво-
рилась ото всех в выделенной ей келье. Её не неволили, на службы девушка ходила по желанию.
Мысль о Петре Евгеньевиче и воспоминание всего невозвратно прошедшего, дорогого сердцу, не давала Глаше покоя, часами она рыдала, уткнувшись лицом в подушку. Душевная боль вызывала ужасные страдания, облегчения не приходило.
Пётр Евгеньевич не давал о себе почему-то знать, а сама девушка написать ему не могла, таким образом, связь между ними прервалась.
В один из таких периодов тоски, вечером, Глафира закрыла глаза и мгновенно погрузилась в глубокий сон. Через десять минут Глаша проснулась с ответом на свою мысль: "Ты хочешь видеть любимого? Так беги к нему".
Девушка села на своей койке и мало-помалу начала сознавать действительность, в голове, как гвоздь, засел вопрос: где взять монашескую рясу и чёрный платок, чтоб выйти за ворота?
Её ум вернулся к обыденной земной жизни. Глафира потихоньку встала, оделась, умылась и, вышед осторожно, пошлав сторону кельи привратницы Параскевы. Подойдя, по заведённому обычаю Глаша сотворила молитву Иисусову, ответа не по-
следовало; думая, что монахиня не слышит, девушка приотворила дверь чуть-чуть и повторила молитву уже довольно громко; ответа опять не получила.
В комнате никого не было. Глаша направилась к прикроватной тумбочке и, выдвинув ящик, обнаружила запасные ключи,она взяла ключ с деревянной биркой, на которой было написано слово "калитка", и стремглав выскочила вон. На пути к себе ей
никто не встретился.
На следующий день Глафира встала к утрене, в 4 часа утра девица была уже на ногах; потихоньку сторожась и оглядываясь,вышла через калитку за пределы монастыря, надеясь незаметно вернуться к поздней Литургии.
Но кто-то, похоже, сторожил выход из калитки. Глафира получила прямой удар ножом в сердце.
Подозрение пало на Скобеева Петра Евгеньевича, бывшего учителя потерпевшей.
Но подкрепить подозрения уликами и свидетелями не удалось.
Выяснилось лишь то, что за три дня до происшествия он выехал за границу с дамой полусвета Бланк Ириной Ефимовной.
Дело приостановлено до выяснения новых обстоятельств преступления.
Поленька дописала последнее слово и закрыла дневник.