Лиза гуляла с ребенком. Она катила новую синюю в тонких прожилках серых разводов коляску по ржавому месиву снега. Неубранный тротуар. Снегопады кончились давно, и снег уже белым не был. Серый мир. Снег, дома, небо. Темные люди, дома, машины, дороги. Строй черных деревьев между дорогами. Вязь ветвей напоминала прожилки на мраморе... и на коляске. Под деревьями вилась узенькая тропка, протоптанная собачниками. Было бы хорошо катить коляску там, под деревьями, а не здесь около домов, где только горбы снега у тротуара. Но коляска - не вездеход.
"Только ребенок... и еще художник может видеть в маленьком - большое. Видеть картины в вытащенном из реки мокром камушке, - думала Лиза, она была художницей. - Только они могут видеть в камушках или разводах коляски произведения. Иной человек придет на выставку... или приедет в прекрасный город и скажет: "Ну, и что?!" Он так ничего не увидит, кроме грязных полотен и каменных коробок. Свойство взглядов".
И вдруг Лиза заметила широко распахнутые стальные глаза дочери, смотрящие в небо. Лиза задрала голову, и ей стало безумно стыдно - небо было ровно-серым, обычным.
"Извини, извини", - шептала Лиза, пробираясь с коляской через завалы снега, к тропинке под деревья, чтобы хотя бы ветви сделали небо интереснее.